15 ножевых E-Book

Алексей Вязовский

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Фантастический боевик. Новая эра
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 323

Beschreibung

Наверное, скорая — это судьба. Когда предоставляется шанс прожить жизнь еще раз, перед старым врачом почему-то снова появляется дверь с цифрами «03». И сюрпризы ожидают со всех сторон — должно быть, чтобы не соскучился. Влезть в чужую шкуру не всегда удается легко. А время не ждет.

Leseprobe

Алексей Вязовский, Сергей Линник 15 ножевых

© Алексей Вязовский, 2023

© Сергей Линник, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Глава 1

Нормальность – это асфальтированное шоссе.

Ехать удобно, но цветы не растут.

Ван Гог

В лифте играла приятная музыка. Такая, специально для подобных мест написанная, послушал и забыл. И пахло… м-м-м… чем-то цветочным. Я посмотрел в зеркало, охранники отвели глаза. Оно и ясно: когда у хозяев случается обострение, обслуге не позавидуешь. Может прилететь. Причем как от больных, так и от здоровых. От последних даже быстрее.

– Анатолич! – К моему уху наклонился Цыган, чернявый остроносый фельдшер нашей психиатрической бригады. – А кучеряво тут живут. Лифт в частном доме!

– Это же Рублевка, – философски пожал плечами я. – Тут и пятиэтажные дворцы не редкость.

Двери лифта распахнулись, старший охранник кивнул нам в сторону мраморного коридора. Как будто тут было куда еще идти. Ан нет. Коридор раздвоился, пошли какие-то комнаты, залы. Потеряться тут – как два пальца об… асфальт.

– А если он буйный? – Цыган все никак не успокаивался.

– Тогда мы его попытаемся уболтать. А если не получится, вы с Ефимом его по моей команде схватите и зафиксируете. Сделаем инъекцию и увезем в стационар.

– Прямо как на тренировке?

– Прямо как на тренировке.

Я посмотрел на здоровяка, что шел рядом со мной. Ефим был спокоен как танк, меланхолично жевал жвачку. Это Цыган у нас новенький, а с Ефимом мы в частной психиатрической бригаде за последние пару лет пуд соли съели. Чего только не видели. И самоубийц, и клиентов в психозе. Вспомнишь – вздрогнешь. Если с непривычки. А так – работа не хуже других.

Охранники нас завели в роскошный зал, полный зеркал и статуй, по которому, словно лев в клетке, металась женщина в шелковом халате. Ее молодость была давно в прошлом, но лицо было вылеплено пластическими хирургами будьте-нате. Отрезанный нос, губы-вареники, натянутые скулы.

Блондинка, заметив нас, тут же закричала пропитым хриплым голосом:

– Ну сколько вас ждать можно?! Ваденька умирает!

– Ехали со всей возможной скоростью, – дипломатично ответил я, осматриваясь.

Кричащая роскошь. Именно так можно охарактеризовать местный дизайн. И это было слегка удивительно. Последние годы рублевские жители отошли от стиля «дорохо-бохато». Бал правили минимализм, технологичность. А тут – золотая лепнина, какие-то огромные хрустальные люстры-пылесборники.

– Пойдемте скорее! Сыну очень-очень плохо!

Блондинка быстрым шагом повела нас в комнату Ваденьки, попутно путано рассказывая о его состоянии. Чудить он начал еще вчера вечером. Сначала ловил каких-то невидимых мух, потом разбил зеркало – заявил, что через него за ним следят.

– У специалистов наблюдались ранее? – начал я собирать информацию.

– Никогда! У нас очень здоровый мальчик!

– Почему сразу не вызвали бригаду?

– У меня был прием в «Барвиха Лакшери Вилладж», Петенька сказал, что все уладит.

Тут я напрягся.

– Что значит «уладит»? И кто такой Петенька?

– Петр Алексеевич – это мой третий муж. Он дал Ваденьке что-то, и тот успокоился.

– Что «что-то»?!

Из меня чуть не выскочил заковыристый мат. В таких случаях самолечение – это самое дерьмовое, что можно придумать. Если это острый психоз, то и обострить можно, а если веществ набрался, вообще неизвестно, как одна дрянь с другой в сочетании сработает.

Доплутали наконец-то по этим лабиринтам до пункта назначения, зашли в комнату. С первого взгляда стало понятно: тут не психиатрия, а наркология. «Мальчик» был двухметровым, здоровым амбалом с шальными глазами. Парень явно набрался какой-то синтетики выше крыши, вот ее, крышу, и смыло. Напуган, дезориентирован, зрачки расширены. Не понимает, где находится. Представляете, каково оно – каждую секунду узнавать заново, что ты не знаешь, где оказался и кто все эти люди вокруг. Или не люди. На измене пацан, сразу видно.

– Извините, как к вам обращаться? – спросил я хозяйку. А то сначала не познакомились, а потом она сразу беседу увела в сторону, момент представления друг другу пропустили. К тому же у нее бейджика с ФИО и фотографией на груди не наблюдается.

– Лариса Матвеевна! – высокомерно произнесла она. Ну да, как еще к обслуге обращаться.

– Вы выйдите, пожалуйста, Лариса Матвеевна, а я с Вадимом побеседовать попытаюсь. Опять же, осмотреть его надо.

– Вы меня что, в моем доме выгоняете? Да… – Тут она вспомнила, наверное, что мы все же не ее работники, и остаток фразы уже спокойнее выдавила из себя: – Я никуда не пойду.

Я даже плечами пожимать не стал. Оно мне надо? Пусть стоит. Жаль, конечно, что она своей задницей дверной проем перекрыла, случись чего, моим орлам обходить ее придется. Они и попытались, но куда там. С ними она и разговаривать не стала, шикнула только. Ладно, потом попрошу пустить, не буду обострять.

Попытка побеседовать с парнем ни к чему не привела, слишком уж глубоко он погрузился в свой кошмар и на все вопросы только удивленно хлопал глазами, испуганно озираясь по сторонам.

Я оглянулся на мамашу:

– Надо в наркологию везти, он явно наелся какой-то дряни. Зрачки расширены, да и психотические симптомы…

– Дома лечите! – заявила Лариса Матвеевна. – Я вам деньги плачу.

– Деньги здесь не помогут, – отрезал я. – Дома не получится.

– Да вы что? А потом на учет поставят, пятно на всю жизнь! Только дома!

– Стационар анонимный, – спокойно объяснил я, но внутренне уже кипел. – Никто вашего Вадима ни на какой учет ставить не будет. Полежит пару дней, поставят капельницу, организм почистят от того, что там оказалось, и домой. Определят заодно, что там ему в организм случайно попало.

– Я даже не знаю, – засомневалась мамаша. – Может…

– Дома – никак, – повторил я. – Давайте, собираемся и едем. Поверьте, так лучше будет для него же. Сейчас вот давление измерим…

Я потянулся к парню, собираясь подтянуть рукав футболки вверх. Парень испуганно вздрогнул.

– Нет, я сказала! – Дамочка почему-то начала визжать. – Вызовите мне других специалистов! Только дома! Пришлют извозчиков, хрен знает что, а не врачи!

– Сейчас я позвоню, и вы поговорите с моим нача…

– Я уже сама сейчас буду звонить! Я выясню, почему мне за мои деньги коновалов прислали! – Лицо у хозяйки сильно покраснело, как бы потом не пришлось еще и ей помощь оказывать.

Она вытащила телефон, конечно же, в золотом корпусе, с гербом на задней крышке, начала тыкать ногтем в экран. Фельдшеры мои, увидев образовавшуюся щель в дверном проеме, попытались проникнуть поближе ко мне – все же клиент здесь, так что надо быть рядом на всякий случай. Но и охрана не зевала, и, решив, что происходит покушение на крепкий тыл Ларисы Матвеевны, фельдшеров оттеснили весьма грубо. Цыган даже начал возмущаться. Вот же… понаберут по объявлению… Нельзя на вызове ни с кем ругаться, даже с охранниками. Молчи в тряпочку и не высовывайся. Иной раз, конечно, хочется сказать всю правду в кратком изложении, но слишком уж хороша зарплата. За такую хамство и потерпеть можно. Недолго, правда.

За всеми этими перебранками я на какую-то секунду отвлекся от главного персонажа. Как оказалось, совершенно зря. Потому что мне в поясницу, прямо в правую почку, вдруг воткнулось что-то очень неприятное и болезненное, тут же покинувшее мой организм. Но только для того, чтобы воткнуться снова. И снова. Откуда нож? Не было же рядом ничего похожего!

– Ах ты, сука! – я закричал, разворачиваясь, и тут же получил нож в бок, в грудь. Парень меня «шил», будто швея.

Время затормозилось, словно в кино. Медленно открывала рот Лариса Матвеевна, отлетал в сторону ее расфуфыренный телефон, выбитый из рук Фимой. Мой фельдшер с лицом разъяренного быка толкал в сторону хозяйку, а из-за его плеча выглядывали удивленные рожи охранников.

Десятый удар достал меня уже на полу, куда я рухнул, заливаясь кровью. Ефиму, самому ближнему ко мне, оставалось меньше шага, а моей последней мыслью было: «Как же быстро он бьет, гаденыш…»

Умер я после пятнадцатого удара.

* * *

Первый раз я очнулся где-то в приемнике. Как узнал? Так я в приемных отделениях суммарно чуть не четверть рабочего времени проводил. А это на годы и десятилетия умножить – ой как немало получается. Есть там в воздухе…

что-то особое. Помню только, везли на каталке и кто-то сказал: «Что ж вы, гады, творите? Как выходной, так и возите». И было со мной… что-то хреновое…

Потом – какой-то бред в голове, непонятный страх, от которого хотелось быстренько спрятаться под кровать. А там чтобы стояла маленькая кровать, под которой я бы тоже спрятался. Мне угрожали все и все. Это трудно объяснить. Это как фильм ужасов, причем самый дешевый, такой, где злодей ходит и рубит всех топором или пилой заживо ноги отрезает, только со мной такое наяву происходило. И гад этот ходил за мной с ножиком. А я, как во сне, не мог пошевелиться. Ужас накрывал меня все новыми волнами.

Подошла какая-то женщина, которая вдруг начала раздваиваться, и процесс продолжался, пока меня не окружили десятка полтора близнецов. Только я подумал про «Матрицу», как возле меня оказался стакан с водой. Я вдруг понял, что пить хочется так, что я бы и лужу вылакал. Но схватить проклятую посудину я не смог – рука трижды прошла сквозь него.

А потом я снова увидел убийцу, думал убежать, но ничего не получилось: меня схватили и как-то очень ловко и быстро привязали к кровати. Сволочина с ножом подошел к банде одинаковых теток, вдруг тоже превратился в женщину в белом халате, схватил свой нож, меня кто-то чуть перевернул на бок, и в задницу мне вонзилось что-то острое…

* * *

– …острый галлюциноз, психомоторное возбуждение. Поступил четырнадцатого сентября в двадцать часов пятнадцать минут из общежития первого меда, Анатолий Аркадьевич. Студент, пятый курс. Кричал, что его хотят убить, пытался спрятаться под кровать, пытался ударить Бородину. Был фиксирован. Аминазина два кубика…

Женский голос у меня над головой перечислял лечение неизвестного студента. Обход, вестимо дело. Знакомиться пришли. Медсестру вдруг перебил недовольный мужской голос:

– И почему он у вас привязан до сих пор? Вы как смену принимаете?

– Сейчас развяжем, – спокойно ответила женщина, и меня тут же освободили от вязок.

Это я уже хорошо очнулся. Вон сколько всего услышал и даже все понял. Страх почти ушел, я понимал, что что-то в организм мне попало нехорошее. Только вот голова была ватная, а спать хотелось – просто улет. Я сдерживал проваливание в сон из последних сил, хотелось понять, что со мной. Куда попал, это ясно: сумасшедший дом, место знакомое. Но почему? Мои помощнички мне чего-то укололи, и меня понесло во все тяжкие? Да не было вроде у нас в сумке ничего такого.

Но меня ведь зарезали! Мне самое место в хирургии! Меня же там должны зашивать со всех сторон! Суки, чертов аминазин, теперь бревном проваляюсь сутки, не меньше. Не привык потому что. И какое, на фиг, четырнадцатое сентября? Мы на вызов пятого октября поехали!

Ладно, попробую глаза открыть, надо посмотреть, что творится вокруг. Но меня опередили, и кто-то довольно бесцеремонно оттянул мне верхнее веко правого глаза. Какой-то мужик в шапочке древнего фасона равнодушно глянул на меня и тут же закрыл мне глаз. Не до конца, правда.

– Студент, что там стряслось? Колбасы неправильной поел? И водкой прокисшей запил? – И, не поворачивая головы, спросил у медсестры: – Что там с анализами?

– Еще не приносили, выходные же…

– Фонендоскоп мой где?

Через щелочку я увидел, как доктор встал и одернул старорежимный халат с завязочками сзади. Он что, поклонник советской власти? Или забежал сюда со съемок сериала про больничку семидесятых? И из-под халата выглядывают ворот белой нейлоновой рубашки и страхолюдного вида галстук. Сто процентов, потеет в таком раритете ужасно.

– Наверное, на посту забыли, сейчас принесу, – произнес женский голос, перед этим рассказывающий анамнез болезни неизвестного студента, и я услышал шаги, сначала удаляющиеся, потом приближающиеся.

Фонендоскоп тоже на высоте. Тут у них точно можно музей советской медицины открывать.

Заменить звукопровод бурой резиновой трубкой – это нечто.

Меня послушали, довольно бесцеремонно ворочая при этом, потом пощупали живот.

– Ну, студент, что молчишь? Стыдно, что ли? Не переживай, здесь все свои. – И шепотом добавил: – Голоса-то есть?

Заботливую, но слегка насмешливую интонацию, которая должна показать, что доктору не все равно, и вместе с тем вселить надежду, что не все так плохо, я и сам могу изображать. Только почему я студент? Я учился тогда, когда этот поклонник синтетических тканей еще учился трехбуквенное слово на заборе без ошибок писать. Хотел сказать ему пару ласковых, но язык слушаться не захотел категорически. Так что на выходе получил невнятное мычание.

– А чего это он у нас не проспался до сих пор? Сколько аминазину укололи?

– Два кубика, по истории…

– А потом еще два, чтобы спать спокойно? Точно Бородина от обиды накачала юношу. С кем мне разговаривать?

Тут я не выдержал и отрубился.

* * *

Разбудили меня для приема пищи. Кормила санитарочка, такая, знаете, классическая, явно за пятьдесят, маленькая и с сильно сморщенным лицом. Короче, в иллюстрированной энциклопедии статья «Санитарка» должна сопровождаться именно ее фотографией, а не визжащей бабищи со шваброй наперевес. Тех просто сильнее слышно.

– Давай, миленький, поешь хоть, совсем ведь загнешься, – бормотала она свою мантру, ловко засовывая мне в рот ложку с какой-то бурдой.

Сил сопротивляться не было, и я предпочитал глотать. Только под конец замычал и даже мотнул головой. Попытался заговорить, и на этот раз получилось:

– Хватит… невкусно…

– Так это без привычки, больничная еда, – согласилась женщина. – А есть надо. Ишь, заговорил, а то девки говорили, совсем без головы. Как зовут тебя, помнишь?

– Помню… Волохов Виктор… Анатольевич…

– Что-то ты путаешь, миленький, – перебила меня санитарка. – Вот же написано: Панов Андрей Николаевич. – Она наклонилась к моему уху и быстро зашептала: – Ты не дуркуй, а то тут надолго застрянешь! Веди себя тихо, не перечь. Если что, лучше скажи «не помню», не выдумывай.

– Спасибо, – сказал я и снова уснул.

Потом была еще побудка для приема пищи, наверное, ужин. Дополнительно таблетки какие-то в рот засыпали и всадили в мою многострадальную ягодицу два укола. Надеюсь, что-то не особо тяжелое. Хотя и не должны: возбуждение было и прошло, а разговаривать с клиентом доктору надо, ибо первичный и вообще не местный. А ну как очухается и жалобы писать начнет?

Вот чем хреновый сон после аминазина, так это тем, что вроде и спишь долго и крепко, а выспаться не можешь. Только глаза закрыл, сразу отрубился. Вот и сейчас. Ведь и разбудили, и в сортир отвели, и рожу даже прополоскал. А только лег – и все. Хорошо, на обходе разбудили. Хоть палату рассмотрел. Ничего выдающегося, десять коек в два ряда, моя с краю. Наблюдательная, судя по всему. Вон, и стул для персонала. Сейчас пустой, но это ненадолго. Как обход закончится, на пост снова кто-нибудь заступит. Потому и палата наблюдательная, что за ее клиентами должны круглосуточно бдить. Есть, конечно, нюансы, особенно в ночное время, но официально так. Воздух тяжелый, потому что до сортира не все доходят.

В отхожем месте наконец-то узрел студента, то есть себя. И тут же порадовался, что мне вкололи аминазин. Все воспринимается как через вату, ничто не парит.

Красавчик! Смерть девкам! Высокий, плечистый, волосы светло-русые, вьются, глаза серовато-голубые, на щеках ямочки – не подкопаться. Подбородок мощный, по-джеймсбондовски. Сейчас, конечно, слегка небрит, не причесан, но и это образ не сильно портит. И больничная пижама с подстреленными штанами и дыркой у воротника роли не играет. Такого хоть в мешок одень. Блин, даже зубы ровные и белые. Видел такие у людей, что оставили стоматологам не один миллион, а тут свои!

Вяло поразмышлял, как я сюда попал. А я ведь до сих пор так и не понял, что со мной стряслось. Чудо-силы закинули меня в этого симпатягу? А его куда? Тело меня слушается, даже мелкая мимика типа полуулыбки. Но как же туго доходит все! И памяти местной никакой нет. Фантастика какая-то, не иначе. Стоит поблагодарить тех, кто вмазал спасительный, как теперь мне кажется, укольчик. А то я не знаю, как бы с собой разбирался. Водки-то рядом нет. А тут без пол-литры не понять.

Санитарочке, конечно, спасибо. Не столько за советы, я таких и сам сколько угодно дать могу, сколько за то, что сказала, как студента зовут. Что тут со мной и этим Андреем Николаевичем, знать пока не знаю. И завтра, как та барышня про сбежавшего мужика, об этом не подумаешь. Надо сегодня и быстро. А на обходе помолчу, сошлюсь на общую придурковатость после укольчиков. Это сегодня. А завтра надо уже изображать полное выздоровление и быстро валить отсюда. Так что сейчас с доктором поговорю, и надо через сонливость и ватную голову узнавать про Панова все, что возможно.

* * *

Сегодня доктор Анатолий Аркадьевич был в рубахе, тоже синтетической, но для разнообразия голубого цвета. Галстук был тот же, судя по всему, купленный им лет двадцать назад и с тех пор активно использовавшийся в качестве веревки. Ага, сарказм появился, это хороший признак. Но лучше помолчать.

– Ну, проспался, студент? – спросил он вроде и заботливо, но я же понимаю, что по барабану ему.

Первичный больной, описывать, обосновывать диагноз, думать. Короче, лишняя работа. А я что? Пришел и ушел, не сват, не брат, и даже в кармане не зашелестело. Никто, если честно.

– Голова шумит… и не помню ничего… – ответил я чистую правду.

– Зовут как, помнишь? – спросил он.

Обычное дело. Надо же выяснить, как клиент ориентируется в месте, времени и собственной личности. Место я назвал правильно, число – тоже. Если вчера было восьмое, то сегодня девятое сентября. А вот про год я промолчал. Откуда мне знать? Та же фигня и с личностью. ФИО правильно, а дату рождения и сколько лет – тут я пас.

– Извините, что-то в голове перемешалось все, не могу вспомнить. Устал… – И закрыл глаза.

Имею право. «Утомляем в беседе» – так Анатолий Аркадьевич напишет про это. Не плюс, конечно, для меня, но и минус не очень большой. Терпимо. Так что меня оставили в покое, наказав перевести в обычную палату.

* * *

Организм студента выработал достаточно адреналина, чтобы разогнать сонливость. По крайней мере до конца обхода я продержался уверенно. А потом, слегка пошатываясь, пошел на разведку. Надо узнать, где пост, познакомиться с медсестрами и, что самое главное, получить доступ к своей истории болезни. Хрена лысого мне кто даст в ней копаться, но хотя бы лицевую страницу увидеть. Ничего трудного, кроме последнего пункта.

В какой-нибудь инфекции или кардиологии чуть проще, по крайней мере теоретически это возможно, а здесь – никак. Требовать, ссылаясь на закон, смысла нет, существуют тысячи отмазок. После выписки получишь – вот и весь разговор. Да и есть ли он тут, этот закон? Год какой, я до сих пор не знаю.

Но все замыслы разрушила столовщица. Этой достойнейшей женщине надо было идти на работу громкоговорителем. По крайней мере призывный клич «Завтрак!!!» восприняли все. Даже лежачие. Только тут я оценил, как же меня приложило, если я ее вчера не слышал. Окна ведь реально звенели. Насчет пола не уверен, может, он дрожал от проехавшего рядом трамвая.

Прием пищи – дело святое. Все быстро садятся за столы, человек по восемь с каждой стороны, снаряжаются ложками и терпеливо ждут. Меня как новичка проинструктировала медсестра. Ну а потом все быстро, как в армии. Навалили каждому в миску по половнику разваренных в молоке макарох, дали по куску сероватого хлеба с кругляшом масла, налили по кружке теплой жидкости коричневого цвета – и вперед.

Хлеб с маслом я отложил в сторону, собираясь съесть его с чаем, и, как оказалось, был в этом желании наивен. Его быстро схватил сидящий рядом шустрый дед и запихнул целиком в рот, из которого торчали два одиноких клыка.

– Опять Курочкин отличился, – вздохнула столовщица. – За такими только и следи, в один миг утащит и сожрет. Сейчас, подожди, хлеб дам. Масла нет, конечно, лишнего не дают. Ты куда?! – рявкнула она на Курочкина, который схватил мою миску и начал руками запихивать в рот макароны.

Она вытащила деда за шиворот из-за стола и, не отпуская, отвела его в сторону. Курочкина это ничуть не смутило, и он тут же начал канючить добавочку, а то его здесь совсем не кормят.

Макароны на молоке мне все же достались. И кусок хлеба тоже. Горбушка, как блатному. В качестве компенсации за деда.

Доверенные лица столовщицы быстренько собрали грязную посуду и сгрузили ее для последующего мытья, а я пошел прогуляться и все же совершить первичную разведку. Момент почти самый удобный, если в дневное время. Медсестры и санитарки все сейчас кормят лежачих. Процедура непростая, так что занимаются только этим. Пациенты в большинстве своем забились в туалет и курят. У меня уже трое спросили сигаретку.

А вот и пост. Естественно, все убрано и закрыто. Порядок блюдут, как же. Дед Курочкин не одинок. Стащат все, просто так. Испортят и выбросят. Таблеток здесь нет, они в другом месте. Вон только из-под пустой коробки газета выглядывает. Судя по внешнему виду, довольно свежая. Заголовки вверх ногами читать неудобно, но терпимо. «Гордимся своей Родиной», «Дневник событий», «Успех латвийского театра»…

– Хотел чего?

Поворачиваюсь, вижу, стоит медсестра, на обходе была. Лет сорока, полновата, халат и колпак накрахмалены, как броня прямо. Ее и по фамилии называли. Как же? Бородина, точно! Та самая, которую я вроде ударить собирался!

– Да вот, извиниться хотел, – смущенно улыбаясь, промямлил я. – Мне сказали, что я при поступлении вас ударить хотел… Вы уж простите, не знаю, как и вышло…

– Ладно, принято, – без улыбки, но гораздо приветливее ответила она. – Работа у нас такая… – И Бородина, осмотрев меня с головы до ног, слегка тормознув взгляд посередине, хмыкнула.

– А можно газету взять почитать? – добавил я, кивая на стол. Руку не тяну, пусть почувствует себя хозяйкой положения. – Я аккуратно, потом верну.

– Бери, – милостиво разрешила она и пошла дальше по коридору.

Я потащил газету, придерживая другой рукой коробку. Прочитал последний заголовок: «Величие ленинских идей» и… «Речь Л. И. Брежнева». Посмотрел на название газеты. Издание Центрального Комитета КПСС «Советская культура». Слева от логотипа была прицеплена блямба ордена Трудового Красного Знамени, а справа – дата выпуска. Семьдесят первый номер стоил пять копеек. И прочитать его мог каждый, начиная со вторника, 2 сентября 1980 года.

Глава 2

Вот это, блин, сюрприз! Колотило меня знатно. Я только добрел до своей кровати, как понял, что сейчас вывернет. Спрятал газету под подушку, попросил санитарку присмотреть и рванул в сортир. Влетел ракетой, растолкал курильщиков… и меня вырвало чуть не фонтаном. Из глаз потекли слезы.

По плечу похлопал кто-то из больных:

– Ты как? Медсестру позвать?

– Не надо, – ответил я, выплевывая остатки рвоты в чашу «генуя». – Психанул просто.

– А, ну тогда ничего, это у нас тут обычное дело, – протянул незваный помощник. – Умойся, полегчает.

А я плескал в лицо холодную воду из-под крана и пытался успокоиться. Восьмидесятый год! Жил я в этом вашем Советском Союзе. Как вспомнишь, так и вздрогнешь. До восьмого класса в сортир на улицу ходил. И печное отопление. Хотя что греха таить, в институт бесплатно поступил, врачом стал. И неплохим. По нынешним временам с теми стартовыми условиями мне бы ни хрена не светило. Хотя… уже будущим. Ныне, пишут в газете, товарищ Брежнев в Алма-Ате выступает…

В тот же день меня перевели в обычную палату. Всего шесть коек, тумбочка у каждого своя, и, говорят, вечером в телевизионной передачи смотреть можно. Курорт! Сразу всех позвали на прием таблеток, но оказалось, что у меня утренних нет. И хорошо.

Познакомился с ребятами. Три шизофреника, один уже разваленный совсем, плюс органик, как раз тот, что мне в сортире помочь хотел, Веня его зовут. И для полного букета умственно отсталый Коля. С умеренной умственной отсталостью, тихий. Ну и я…. Или красавчик – я провел рукой по подбородку – был с прибабахом? Нет, не может быть, в институте уже давно бы вычислили.

Посидел, полистал газету. За пять копеек, конечно, много ждать не стоит, но вот читать явно нечего. Или это у меня от стресса? Ладно, что сидеть? Надо думать, как выбраться. Пока пытался включить процесс мышления, всех начали выгонять на прогулку. Пациенты потянулись к выходу. Пошел и я. На улице не жара – термометр показывает двадцать градусов, но вполне комфортно. Все приятнее запашков в отделении.

Забыл, однако, что я тут не старожил и про мой статус еще ничего не известно. Медсестра Бородина постучалась в ординаторскую и спросила, приоткрыв дверь:

– Анатолий Аркадьевич, Панову на прогулку можно?

Услышав докторское «да», я тут же вклинился и получил разрешение побеседовать наедине позже.

Прогулка – это отлично! Надо голову прочищать, чтобы с доктором увереннее разговаривать. Что говорить, я знаю. И что отвечать – тоже. Но спокойствие надо, а его как раз пока нет. Вот похожу вдоль заборчика, смотришь, и устаканится в голове.

Ну, на прогулке все как обычно. Две санитарки сразу на лавочку плюхнулись, сели свое обсуждать, кто возле персонала скучковался, кто отошел смолить. А я побрел вдоль ограды. Вот тут меня и ожидал сюрприз.

К забору с наружной стороны прислонился носатый брюнет, явный уроженец Кавказа. Одет модно – в джинсах, в синей майке с принтом D.A.R.E. Ага, футболочка-то зарубежная. Drug Abuse Resistance Education – образование для противостояния злоупотреблению наркотиками. Штатовская маечка! Не делают таких в СССР!

Брюнет свистнул мне, подмигнул:

– Андрюха, наконец-то! А то эти шакалы к тебе не пускают, вроде как не положено.

– Привет, – осторожно пожал я протянутую руку.

Говорит чисто, практически без акцента. Никаких тебе «ара», «генацвале»…

– Какой-то ты странный, – сказал парень, разглядывая меня.

– А ты чего хотел? Я как очнулся, не помню ни хрена. Даже как тебя зовут. Смутно в голове вертится, что знакомы… – Мне растерянность изображать не надо. – Даже свой день рождения забыл. Говно, короче, со всех сторон.

– Вот это засада. Ну, со мной проще. Я Давид Ашхацава, мы с первого курса вместе. В общаге на Пироговской живем.

Вот и ладно, на Малой Пироговской я бывал не раз, что там и как, примерно помню. Первый мед, длинноногие студентки… Слушая про себя нового, киваю головой.

– А что случилось со мной? – задал я самый, пожалуй, главный сейчас вопрос.

– А хрен его знает, – пожал плечами Давид. – Собрались с девчонками по поводу начала учебного года. Танцевали, выпивали, веселились. И тут вдруг ты сидишь, бледный как стенка, и начинаешь нести неизвестно что. Отбивался от всех, кричал, что кругом враги, в окно хотел выпрыгнуть. А четвертый этаж, Пан, это не шутки. Кто скорую и ментов вызывал, не знаю. Точно не я. – Он замялся. – Слушай, Андрюха, а что с работой твоей? Сообщить же надо. А то прогул будет.

– А я работаю? Где?

Сюрприз за сюрпризом. Еще с этим разбираться.

– Фельдшером ты. На скорой. Седьмая подстанция.

Забавные совпадения. Я покрутил головой, прислушиваясь к ощущениям. Тело все лучше и лучше слушалось, мышцы подрагивали – давай, прыгни на турник, сделай солнышко.

С трудом сдержал порыв. Сначала я делаю солнышко, потом снова на вязки определят.

– Можешь позвонить на подстанцию старшему фельдшеру? – Я требовательно посмотрел в глаза Давида. – Скажи, что приболел, на неделю пусть меня из графика вычеркнут, а я потом отработаю.

– Ты, Андрюха, главное, выписывайся, – сказал мне чуть повеселевший брюнет, – а мозги на место поставим. Зачем еще друзья нужны? – Он вдруг замолчал и нахмурился. – Стоп, а учеба? Учиться как, если все забыл?

Я изобразил работу мысли, пытаясь умножить в уме триста сорок семь на шестнадцать.

– Вот про медицину, как ни странно, не забыл.

Надо Давида срочно отвлечь чем-то. Ага, вот…

– Слышал, кстати, анекдот?

– Какой?

– Сдает абитуриентка экзамен по биологии. Ей попадается вопрос про мужские половые органы. А девчонка – целочка, никогда их не видела. Да и билет не помнит. Садится, начинает думать, что делать, как сдавать. Толкает сидящего рядом парня: «Покажи!» Тот ей: «Обалдела?» Она ему: «Покажи! Провалюсь, так хоть представление буду иметь!» Парню делать нечего, достает, вываливает хозяйство на парту. Все охренели. А препод кричит с кафедры: «Молодой человек во втором ряду. Уберите шпору со стола!»

Давид аж согнулся от смеха.

– Во! Узнаю старого Андрюху! А то ходишь с кислой мордой…

Мы поговорили еще минут пять. Вернее, я больше слушал. Мне рассказывать пока нечего. Но я хоть узнал, откуда приехал, с кем учусь и как время провожу. По верхам, конечно, но для начала хватит. И про институтских дам узнал. Похоже, Панов считал обязанностью спариться со всеми хотя бы относительно красивыми девушками, которых встречал в своей жизни. И расставался мирно, хотя исключения случались.

Потом нас шуганула санитарка: мол, нечего тут переговоры устраивать. На прощание Давид оставил мне два здоровенных красных яблока. Привет с родины, наверное. Я их сразу есть не стал, запихнул в карманы пижамы.

* * *

Прямо с прогулки я пошел к врачу. А чего время зря терять? Основное узнал, можно выгребать.

Я постучался, дождался разрешения. Доктор сидел один, второй стол пустовал. Вернее, был завален старыми историями. В психушке как? Поступил кто, на него запрашивают из архива следы предыдущих госпитализаций. Мало ли что посмотреть придется. Чем лечили, что говорил, как вел себя. А так как у некоторых за плечами десятки поступлений, то архивные истории иной раз впору на тележке возить. Как выпишется, свежую историю сошьют в кучу – и до следующего раза.

– Слушаю, – буркнул Анатолий Аркадьевич, не отрываясь от записей.

– Да я насчет выписки… – Что тут хороводы водить, быстро выяснил и пошел.

– Какая выписка, Панов? – все еще продолжая заполнять бумаги, спросил он. – Амнезия не прошла, дезориентирован. Это я тебе как коллеге сообщаю. Чтобы понимал: никаких козней против тебя. Рано тебе уходить еще. И потом… – Анатолий Аркадьевич внимательно на меня посмотрел: – Зайди-ка, присядь. И дверь, дверь закрой.

Ситуация перестала мне нравиться. Зашел, переложил истории болезней на стол, сел.

– Панов, – доктор достал из какой-то папки пару бумажек, посмотрел на них, – ты где тарен взял?

– Таблетки от отравления ФОС?!

Мне оставалось только удивленно хлопать глазами.

– Они, они. У тебя следы тарена в анализах.

Вот откуда галлюцинации!

– Ни сном ни духом, – честно глядя в глаза Анатолию Аркадьевичу, признался я. – Отмечали начало учебного года. Была вечеринка с алкоголем…

– Личное дело у тебя чистое… – Врач задумался. – На учете ты не состоял, что не удивительно…

– Подсыпали? – Я откинулся на стуле, тот жалобно скрипнул.

– Будем выяснять. – Аркадьевич строго на меня посмотрел. – Я знаю, что сейчас стало модно у золотой молодежи травкой баловаться…

Только не это! Пятно с наркотиками – на всю жизнь. Не отмоешься потом.

– Сообщайте в милицию! – твердо произнес я. – Я чист.

* * *

С милицией мне откровенно повезло. Незадолго до обеда в палату зашла фактурная дознавательница в форменном кителе и белом халате поверх. Брюнетка лет тридцати, с томными карими глазами. Макияж тоже – вроде и не видно, но чувствуется, что старалась долго. Короче, если и не милиционерша с обложки ведомственного журнала, то где-то близко. В будущем такие будут зачитывать в телевизор всякую особо важную информацию, глядя в объектив немигающими глазами.

Представилась. Лейтенант Видных Анна Петровна. И фамилия под стать. Разглядев меня, вскочившего, Видных слегка покраснела, поправила прядь над ухом. Предложила пройти в ординаторскую, которую к нашему приходу освободили для беседы.

На стул я сел по-турецки, да еще закатал рукава пижамы. Анна Петровна уставилась на мои руки, вздохнула. Достала бумаги, стала, стреляя в меня глазками, быстро заполнять. Сначала шли обычные вопросы: где родился, учился… Благо я знал ответы и дело спорилось.

Наконец дошли до главного:

– Я уже была у вас в институте. На военной кафедре пропал тарен из аптечек.

– Стал бы я его воровать, чтобы потом закинуться и отвечать на такие вопросы…

– Понимаю. – Видных пощелкала ручкой. – Панов, какие у тебя отношения с Серафимой Голубевой?

И вот что отвечать?

– Сложные.

– Мне рассказали, что ты ее недавно бросил и встречаешься с другой девушкой.

– Допустим.

– А почему тогда она была на вашей вчерашней вечеринке?

– Так мы же учимся вместе… – промямлил я.

– Андрей, ты же понимаешь, что попытка отравления – это покушение на убийство?

– От дозировки зависит…

Дознавательница улыбнулась.

– Смотри-ка… Подкованный!

– Я же на скорой подрабатываю.

– Да, это я выясняла. И там у тебя тоже сложные отношения с коллегами, правда?

Я неопределенно пожал плечами.

– Панов, в твоих же интересах мне все рассказать!

– Да не знаю я ничего! Сидели, выпивали, веселились. Ни с кем не конфликтовал. Потом почувствовал себя странно, понесло…

Изображать искренний гнев не пришлось. Я и правда ничего не знал. Все было запутано.

– Что пили?

– Водку. Девчонки – вино.

Тут меня Давид подковал. Спасибо ему.

– Не медицинский спирт?

Я рассмеялся, подвинулся ближе к Видной. Глазками в меня стреляешь? И кольца на руке нет….

– Анна Петровна, спирт – это уже давно анахронизм. Для медицинских целей используется технический вариант. Сейчас пациенты несут врачам водку, коньяк, даже хорошие вина попадаются. Мартини.

– Мартини?

Видная отодвинулась, но взгляда от меня не отводила.

– Не приходилось пробовать?

– Не-ет.

– Могу угостить.

– Ты?

– Я!

– Что же… Вам на скорой такое дарят? Даже фельдшерам?

– Бывает, и перепадает. Мы же жизни спасаем!

Прозвучало пафосно, но на лейтенанта это подействовало. Она накрутила прядь волос, еще раз стрельнула в меня глазками.

– Ну, Панов, ты ходок, я смотрю!

Облом.

– На ходу подметки режешь! Мартини он меня угостит… Вот же ухарь!

– Ну, рядом с такой красивой женщиной… – Я отсел обратно, вздохнул.

– Короче так, Панов. Я с тебя подозрения не снимаю! Знаю ваши вечеринки! Приходилось уже видеть последствия. Кстати, в морге тоже!

Мы помолчали, я разглядывал потолок. Что тут можно еще сделать? Только идти в полный отказ и несознанку. Много скажешь – много дадут. Принцип известный.

– Ладно, пока к тебе больше вопросов нет. Появятся – вызову повесткой.

Ой, как страшно. Какая повестка? Дело не возбуждали, со мной только беседы проводить можно. Хотя на малограмотных студентов должно производить впечатление.

Я посмотрел исподлобья на Анну Петровну, грустно вздохнул. На этом наше общение закончилось.

* * *

Сходил на обед, попытался поесть жидкого больничного супчика с переваренным рисом и редкими вкраплениями плохо чищенной картошки. Нет, это точно не для меня. Отдал вечно голодному Курочкину. Дед долго не церемонился, выпил варево из миски и посмотрел, не поделюсь ли чем-нибудь еще? Но вот на второе было нечто съедобное. Блюдо под названием «перловый плов» оказалось даже вкусным. И мяса в нем достаточно. Так что моему молодому организму пошло за милую душу. Это когда тебе за шестьдесят, иной раз за целый день желания поесть не возникает. А в двадцать три жрать хочется постоянно.

И только после этого пошел в палату, лег на свою продавленную кровать, стараясь не думать о происхождении пятен и разводов на матрасе, и уснул, снова без сновидений.

Разбудили меня только перед ужином. Пока я дрых, умственно отсталый сосед по палате Коля стырил одно из двух яблок. Улыбаясь, он сам и сообщил мне это. Мол, вкусное яблоко, Андрюша. А что на него обижаться? Ему такие понятия, как свое и чужое, не очень доступны. Второе яблоко я вручил Вениамину. А шизофреникам ничего не досталось. Извините, ребята, вкусняшки кончились.

После ужина были таблетки и укольчик на память. А то вот так выпишешься, и вспомнить нечего. Не было уколов – как и не лечили. А капельницы народ считает, потом с гордостью рассказывают, у кого больше было. Круче только воскрешение.

Зашел в телевизионную, постоял. Старенький черно-белый телек привлек внимание огромного количества пациентов. Побольше, чем на прогулку выгнали. Наверное, только меня смущали мутное и прыгающее изображение и звук, ненамного превосходящий по качеству телефонную трубку. Народ с огромным удовольствием следил за вручением наград в Кремле и репортажем про металлургов, выполняющих плановое задание восемьдесят пятого года. Нет, ребята, спасибо, как-нибудь без меня. Пойду, книжку почитаю. Видел на тумбочке у кого-то.

Обложку и сорок первых страниц унес ветер времени. Не было в наличии. Но я сел и попытался вникнуть в текст. Получалось хреновато: мелкие буквы по-прежнему плыли перед глазами, отчего повествование о партизанском отряде Сабурова стало почти недоступным. Значит, не судьба.

Лег на кровать и начал прикидывать, что делать дальше. Про местные реалии расскажет товарищ Ашхацава. Да и других источников информации в общаге чуть больше чем до фига. Институт? Кто один раз учился, сможет и второй. Тем более на пятом курсе. Отношение у преподов к старшекурсникам совсем не такое, как к новичкам. Деньги государство уже потратило, план выпуска специалистов выполнять надо. Так что вылететь с пятого, а тем более с шестого курса – тут надо постараться. Учебники посмотрю, освежу в памяти знания. Прорвусь, это не страшно. Самое главное – не спалиться с какими-нибудь нововведениями, которые случатся лет через двадцать-тридцать. Вот это может привлечь внимание. Совсем не нужное.

Главная сложность – родные Панова. Здесь дурачка не сыграешь, это тебе не одногруппники или приятели, с которыми на пиво ходишь. Что-то с этим делать придется. Пока кроме нейроинфекции с последующей амнезией в голову ничего не приходит. Может, так и сделаю.

* * *

За всяким умными и не очень мыслями уснул. И приснился мне первый в этом времени сон. Ничего нового, обычный скоропомощной кошмар: вроде бы диспетчер по матюгальнику зовет на вызов, я просыпаюсь, заполняю бланк – и снова ложусь спать. Я эту страшилку в разных вариациях сотни раз уже видел. Традиционно проснулся в том месте, где я пытаюсь выяснить, обслужил ли кто вызов, посмотрел по сторонам. Сходил для профилактики в сортир и лег ждать побудки.

Утром все было без перемен. Хотя нет, на завтрак пшенка была, а обход нынче не с самого утра, а после приема пищи. Я у Анатолия Аркадьевича даже спрашивать ни о чем не стал. Он меня как увидел, немного скривился, будто у него зуб заболел, сразу прошел и сказал:

– Студент, на выписку. К одиннадцати чтобы был готов.

А что я? Я – как юный пионер. Пошел искать сестру-хозяйку, требовать личные вещи. Таковые нашлись. Джинсы «Ли», слегка поношенные. Чуть широковаты внизу, но не клеш. И на том спасибо. Рубаха в синюю и красную клеточку, производства СССР. Почти чистая, легкий запах какого-то одеколона только. Ну, хоть потом не провоняла. В конце концов, свое же надеваю. Теперь – свое…

С носками товарищ Панов немного подвел. Синтетику придется выбросить, душа моя к ней не лежит. Туфли – советские, черные, чуть тяжеловаты. Блин, и шнурок порвался при обувании. Беда с этим делом. Временно завязал на узелок.

К выходу на волю готов. Расчески вот в карманах у Панова не нашлось, пришлось пальцами шевелюру в порядок приводить. И бритвой чужой я пользоваться не стал. Сейчас про гепатит С никто и не знает ничего, но это же не значит, что его нет. А до появления эффективного лечения без жесткой побочки еще времени немало пройдет, от цирроза сто раз помереть можно. Так что я лучше с легкой щетиной. Пусть пока не модно, но печень целее будет.

Вывели меня в коридор, посадили на лавочку. Жди, мол, не торопись. Доктор у себя за дверью с кем-то ругался по телефону, медсестры сновали в разные стороны. На меня внимания никто не обращал. Провел ревизию карманов, а то у хозяйки сгреб все в кучу. Единый проездной на сентябрь с белой буквой «Е» на сиреневом фоне. Хорошее дело. И нужное. До всяких «Троек» еще не один правитель помрет, люди ездят с такими. Деньги. Пятерка, две мятых рублевки, одна чуть надорвана, мелочи семьдесят три копейки. И ключ от английского замка. От общаги, наверное.

В ожидании я успел от скуки даже стенгазеты изучить. Про гепатит А и кишечные инфекции. Очень познавательно. Минут через двадцать подошла медсестра, дала справку. Ну вот, деканат может спать спокойно. Студент Панов без уважительных причин занятия не прогуливал. Я уже сворачивал ее, как вдруг с какого-то перепугу решил почитать, что же мне там написали. Нет, ну ни фига себе, вот это свинство! Не ожидал. Я сразу же ломанулся в ординаторскую.

– Что-то не так? – спросил Анатолий Аркадьевич, взглянув на мое возмущенное лицо.

– Все не так! – я положил справку на стол перед ним. – Я только не пойму, чего плохого я вам сделал? А хотел еще письма с благодарностью написать!

– Ну, и что не нравится? – Он даже очки на нос нацепил. – Печать на месте, даты правильно указаны… – И отдал справку мне.

– А диагноз? – ткнул я пальцем в бумажку. – За какие заслуги мне впаяли «Интоксикационный психоз вследствие злоупотребления наркотическими веществами»? У меня было однократное непреднамеренное употребление! Откуда родилось злоупотребление? К тому же тарен – не наркотик! Как я это, – помахал я злосчастной бумажкой, – понесу в деканат? Что там обо мне подумают? И дадут ли учиться после этого?

– Все, понял, не кипятись. – О, этот тон «поговорим с буйным посетителем» мне знаком, профессиональное исполнение. – Медсестры перепутали, переписали не то. Сейчас сбегают в канцелярию, выпишут правильную справку.

* * *

Вот ведь гады! Перепутали они! Но ничего ведь не случилось? Все решили быстро, в итоге написали правильно. Да и уверен я, что не со зла, а просто в запарке. Бывает. Это я просто на нервах так реагирую. Потому что больничка – это одно, тут время как бы остановилось, и разница между восьмидесятым годом и две тыщи двадцатым, к примеру, не очень большая. А вот воля – дело другое. Тут все другое, от одежды и цен до причесок и разговоров. Они слушают другую музыку, читают другие книги и даже думают не так. Так что лучше молчать пока и присматриваться. А также постараться не так бурно проявлять эмоции. Не высовываться, короче.

Я сошел с крыльца и потихонечку двинулся в сторону выхода с территории больницы. Добрые люди подсказали.

– Здравствуй, Андрей, – окликнул меня девичий голос из-за спины.

Ого, а это что за комитет по встрече? Маленькая, на голову ниже этого организма, с густыми, почти черными волосами и огромными голубыми глазами. Что для откровенно семитской внешности редкость. Да, красотка, ничего не скажешь. В области груди, правда, чуток до стандарта не дотянула, а так – глазу хочется остановиться и никуда не уходить. Одета в белое платьице-колокольчик с широким поясом. Я посмотрел на ноги. Они были! Стройные, приятно взглянуть. Тело дало отклик!

А Панов, то есть теперь уже я, ее знает. Очень уж по-щенячьи она на меня смотрит.

– Ты как себя чувствуешь? – Девушка заглянула мне в глаза. – Ты меня не узнаешь? Я Сима!

Теперь все ясно. Моя «отравительница». Я чуть не рассмеялся. Вот эта девчушка сыпанула мне тарена? Ни в жизни не поверю.

– Мне сказали, что у тебя галлюцинации были, провалы в памяти…

Сказали ей! Про врачебную тайну в восьмидесятых не слышали?

– Ты что здесь делаешь?

– Встретить тебя пришла, – ответила она. – Что непонятного?

– Непонятно, Серафима, как ты узнала, что меня надо встречать?

– Ничего сложного, у маминой знакомой есть знакомый, который начмед в этой больнице. Он спросил у твоего лечащего врача, когда тебя будут выписывать. И вот я здесь… – Она поставила ноги в третью позицию и слегка поклонилась. – Слушай, а ты точно все забыл?

– Не, кое-что помню, – обломал я ее. А то сейчас окажется, что я на ней жениться пообещал и обрезание сделать. Для облегчения выезда и последующей ассимиляции на ее исторической родине. – Что мы с тобой расстались, так в память врезалось, что никак оттуда не уйдет.

– Все бы тебе хиханьки, Панов, – обиженно сказала Сима. – А я к тебе не просто так пришла. Я точно знаю, кто тебя отравил!