Армастан. Я тебя тоже E-Book

Анна Матвеева

• Herausgeber: Редакция Елены Шубиной
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Проза Анны Матвеевой
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Анна Матвеева — автор романов «Каждые сто лет», «Перевал Дятлова, или Тайна девяти», «Завидное чувство Веры Стениной» и «Есть!», сборников рассказов «Катя едет в Сочи», «Спрятанные реки», «Лолотта и другие парижские истории», а также книг «Горожане» и «Картинные девушки». Финалист премий «Большая книга» и «Ясная Поляна». В новом сборнике рассказов и повестей «Армастан» все тексты так или иначе связаны с визуалом — речь про картины, фотографии, плакаты, рисунки, в общем, про всё, что Гертруда Стайн называла «изображениями на плоской поверхности». Художники, музеи, творческие страдания, а ещё — мучительные поиски жилья, любовный бред и ностальгия. Всё, что мы любим. Вот и «áрмастан» по-эстонски — «люблю».

Leseprobe

Анна Матвеева Армастан. Я тебя тоже

Художественное оформление – Владимир Мачинский

© Матвеева А.А.

© ООО «Издательство АСТ»

* * *

ОтрадноеПовесть

Я так люблю то, что воображаю, что не могу любить то, что вижу.

Жоашен дю Белле

Мой дом – там, где я

Мой дом – там, где я.

Эту фразу я придумала давным-давно – и отбивалась ею от любопытных знакомых, как волшебным мечом от демонов. Демонам, то есть знакомым, было необходимо знать, почему у человека в таком, будем честны, зрелом возрасте до сих пор нет своего жилья. И вместе с бесполезной, будем вновь честны, фразой-мечом меня упрямо выводили к разговору о комнатах, квартирах, ипотеке и «своём жилье».

Но разве есть в этом мире у человека хоть что-то своё?

Тем более я ещё в юности полюбила гостиницы, сильнее люблю разве что аэропорты – только ради аэропортов готова летать по свету без перерыва. Пройти все испытания, как в компьютерной игре, – регистрация, контроль, досмотр, посадка на рейс. Затянуть ремень безопасности – как часовой пояс, уснуть и проснуться с мыслью «Где я?», пройти испытания в очередном аэропорту, приехать в отель ночью, вообразить пейзаж по звукам и запахам, а утром – следить за тем, как изображения накладываются на вымысел (то, что вчера виделось башней, оказалось минаретом, эвкалипт обернулся ивой, а чёрная впадина – морем). В гостиницах всегда происходит что-то чудесное – вдруг за стеной запоют песню, которую, как ты думаешь, кроме тебя никто не помнит, за окном расплывётся улыбка исламской луны, а потом случайно сломаешь кнопку смыва в ванной, и тебя переведут со всеми почестями в номер для молодожёнов – потому что других свободных нет. Как же сладко спалось на той огромной кровати с балдахином!

В документах моих указан домашний адрес родителей в Екатеринбурге – но на деле я появлялась там несколько раз в год, а всё остальное время скакала по свету «как бешеная блоха» (выражение бабушки-долгожительницы). Бабушка, кстати, называла меня блохой без всякого осуждения – скорее даже с одобрением, потому что сама в молодые годы тоже любила путешествия. «Но не до такой же степени! – возмущалась мама. – У тебя чемоданы снашиваются быстрее, чем у нормальных людей обувь!»

И всё же даже таким людям однажды приходится взрослеть. Как ни отгоняла я от себя мысль о том, что однажды придётся осесть, год назад она встала передо мной в полный рост – и никакие мечи тут уже, конечно, не помогли. К тому же они и так не справлялись.

Сначала громыхнула пандемия, из-за которой накрылись разом все мои поездки, – и я уныло сидела в Екатеринбурге, чувствуя, как старею на глазах с каждой проведённой дома минутой.

А потом внезапно умерла бабушка.

Не от ковида, нет. Просто пришло время. «Время смерти» – как говорят в медицинских сериалах.

Умерла она, как мечтала, – во сне.

Я любила бабушку сильнее родителей и знала, что она меня любит. Потому и завещала квартиру возле Харитоновского парка не своей дочери – моей маме, а мне.

Маму завещание обидело: я поняла это по взгляду, который прокатился по мне, как, бывает, проезжает по лицу свет от автомобиля – если ночуешь в дешёвом отеле без штор. Но вслух она ничего не сказала – точнее, сказала, что готова помочь с переездом. А отец вообще отмолчался. Во весь голос они оба начали орать на меня, когда я заявила, что ни о каком переезде в бабушкину квартиру не может быть и речи.

Потому что если уж где-то и оседать в России, так только в Москве.

Чёрный пуховик

Москву я не любила, да я и вообще ни о каком городе не могла бы сказать, что люблю его. Мне нравилась дорога из города в город, само ожидание встречи с ним, а на месте, в каком-нибудь Ульяновске или Ереване, тут же становилось скучно. Только в двух городах мира я ощутила некоторое родство с ними, как будто жила там в других своих жизнях, в которые не верю, – это Париж и Сергиев Посад.

Но если уж где-то придётся бросить якорь, то пусть это будет Москва – отсюда удобно добираться в другие города и страны, которые однажды откроются. Из Екатеринбурга каждый второй перелёт приходилось стыковать с Москвой, вот потому-то я и решила купить квартиру в столице. Но прежде нужно было продать бабушкину, у Харитоновского парка. Иначе не видать московских метров.

Мама сорвала голос, пытаясь отговорить меня от «незрелого шага». Она плакала, мне было жаль её, но я стояла на своём.

– Неужели ты бросишь нас на старости лет? – спросил отец, а я подумала: ну какая старость лет, им чуть-чуть за шестьдесят, они до сих пор работают и ничем серьёзным не болеют. Даже ковид нас миновал. Я хотела сказать это вслух, но отец махнул рукой: делай как знаешь.

Через день он уже нашёл мне риелтора по имени Юрий Маркович Хабибулин.

– Какое-то странное имя, – сказала я. – Маркович, но Хабибулин?

– Может быть, это фамилия отчима, – пожал плечами отец. – Не о том думаешь! Мои его сильно хвалят, вот это важно.

«Мои» – так отец зовёт своих коллег, не уточняя, о ком именно идёт речь.

– Юрий Маркович специализируется на сложных случаях, – добавил он.

– А разве у нас сложный? – удивилась я. Мне казалось, что такую квартиру, как у бабушки, – три комнаты в центре, высокие потолки, паркет – купят, как только мы её выставим. Что очередь желающих будет стоять до горизонта.

– Ох, Ленка, – вздохнул отец. – Там же очень специфическая планировка, к тому же паркет сломан, окна старые… Нужен серьёзный ремонт, вложения. Сейчас знаешь какие квартиры продают – люди въезжают просто с чемоданчиком!

Он жестом показал, как человек заходит в квартиру с чемоданчиком, и я тут же вспыхнула от радости, потому что поняла – я тоже хочу зайти в свою московскую квартиру с чемоданчиком! Чтобы никаких ремонтов, покупки мебели, всей этой скучной ерунды!

– А ты приценилась к Москве-то своей? – ревниво спросила мама. – Хватит тебе хоть на однушку?

Я призадумалась. Якорь, который я собралась бросить в столице, подзавис в воздухе. Вообще я довольно практична и подкована в самых разных областях, но о малоувлекательном мире недвижимости не знала совершенно ничего. Когда знакомые демоны, а также мои подруги и некоторые мужчины заводили разговор о жилье, ремонтах, интерьерах, я тут же отключала слух и благожелательно кивала, выстраивая в голове очередное путешествие.

У меня довольно скучная, как считают непосвящённые люди, профессия – я специалист по клиническим исследованиям. Проще говоря, монитор. Слежу за тем, чтобы испытания новых препаратов проводились надлежащим образом. Когда я поступала в медицинский, то не думала, что буду заниматься чем-то таким, – я вообще ни о чём особо не задумывалась, просто в моей семье все врачи, вот я и не стала нарушать традицию. Но уже на первом курсе поняла, что никогда не смогу работать в больнице. Хотела бросить институт, но тут вмешался отец и сказал, что я обязана завершить обучение, а потом непременно подвернётся что-то подходящее моему «неусидчивому существу».

И оно действительно подвернулось. Мне моя работа нравится, к тому же зарабатываю я намного больше своих бывших однокурсников, за исключением тех, кто пошёл в пластику или пустил корни в частных клиниках.

Но квартира в Москве мне была, конечно, не по зубам. К тому же я не обзавелась полезной привычкой откладывать деньги – я с лёгкостью тратила всё, что получала, на то, что мне нравилось, то есть на путешествия. Отпуск, каникулы, выходные – все свободные дни я обязательно проводила где угодно, лишь бы не дома.

Если задуматься, то это, вообще говоря, странно, ведь в родительской квартире мне было всегда хорошо, я была к ней по-своему привязана и испытывала чувство благодарности за то, что родители приняли меня назад после единственного неудачного брака и второй, краткой, попытки жить с кем-то неродным по крови. И в том и в другом случае жилплощадь принадлежала мужчинам, и я на неё не претендовала, к тому же уходила я сама, меня никто не гнал, а значит, и прав никаких у меня не было.

Откладывать деньги я не откладывала, но за год пандемии на счёте сама собой образовалась довольно приятная сумма, которой мне хватило бы на какое-то время. Путешествия оставались недоступными, а других расходов почти не было.

Да, я могла бы снимать квартиру в Екатеринбурге или даже купить свою. Просто раньше в этом не было смысла – я почти не бывала дома, ну и родители, в общем, скорее радовались моему присутствию, чем жаловались на него.

Возможно, я соглашалась на все командировки без исключения именно потому, что таким образом как бы не жила с родителями: если постоянно ездить, то ты уже не одинокая неудачница, а жутко занятая деловая дама с картами лояльности всех существующих авиакомпаний.

И если бы не пандемия, я, возможно, не стала бы связываться с каким-то собственным жильём – мне это казалось невозможной морокой. Я страдала уже только от мысли о том, что придётся делать выбор, продавать и покупать жильё, переезжать, какой ужас, господи.

Квартиру у Харитоновского парка мы выставили на продажу в октябре 2021 года – сразу после того, как я вступила в наследство.

Пандемия то накатывала, то утихала, все бурно обсуждали прививки (сразу скажу, я их не делала, как и большинство моих знакомых врачей), болели тяжело и не очень. Маски носить уже вроде бы как считалось необязательным, поэтому, когда я впервые увидела риелтора Юрия Марковича Хабибулина, то, мягко говоря, удивилась. Он назначил мне встречу на выходе из супермаркета «Гипербола» на первом этаже торгового центра «Гринвич». Этот «Гринвич» – целый город в городе, я каждый раз боюсь там заблудиться и каждый раз промахиваюсь с нужным входом и выходом.

– А как я вас узнаю? – спросила я Юрия Марковича по телефону.

– Я буду в чёрном пуховике, – сообщил он.

В ноябрьскую пору весь Екатеринбург, включая меня, обряжается в чёрные пуховики, поэтому я попросила озвучить ещё какую-нибудь примету.

– Очки, – сказал риелтор. – Я ношу очки. Да вы не переживайте, Елена Дмитриевна, я вас сам узнаю! У меня глаз намётанный.

Он действительно подошёл ко мне сам, и я вздрогнула. Чёрный пуховик и очки поверх намётанных глаз были на месте, но к ним прилагалась ещё и стерильная маска, и меховая шапка «пирожок» (мой дед носил такую в конце семидесятых, если верить фото), и чёрные резиновые перчатки. Перед собой Хабибулин толкал корзину на колёсах, нагруженную с горкой, – сверху подпрыгивали несколько коробок с тортами, цветущими масляными розами.

– Юбилей, – сказал риелтор. – Отмечаем, конечно, дома.

Я не стала уточнять, чей юбилей он отмечает, а предложила посидеть в каком-нибудь кафе и обсудить продажу квартиры. Но у Хабибулина были другие планы:

– Нет-нет, в кафе я сейчас не хожу, это безответственно. Давайте поговорим прямо здесь, не возражаете? Сколько метров? Комнат? Смежные-раздельные? Балкон?

Он засыпал меня вопросами, а сам при этом толкал свою тележку к ближайшей парковке. Я еле успевала за ними обоими, притом что хожу достаточно быстро. И ещё я беспокоилась за торты – они тряслись, как стиральная машина в режиме сушки. Одна из роз уже пострадала.

– Наверное, вы захотите посмотреть квартиру? – спросила я безо всякой уверенности.

– Посмотрю, конечно, – сказал Хабибулин безо всякого энтузиазма. – Но вообще, время сейчас не самое удачное для продажи квартир.

Я хотела спросить, а точно ли он работает риелтором? Может, отец что-то напутал? Но Юрий Маркович опередил меня:

– А вы, Елена Дмитриевна, напомните, кем трудитесь?

Услышав ответ, он расплылся в такой улыбке, что маска чуть не треснула.

– Обожаю врачей, – заявил он. – Да ещё и специалист по клиническим испытаниям! А вот скажите…

И тут он завёл разговор о лекарствах против короны и о действенности прививок. Я хотела было сказать, что даю расписку о неразглашении информации, что соответствовало действительности, но выражение той небольшой части лица Юрия Марковича, которая оставалась открытой, подсказало мне, что это будет стратегически неверным ходом. Поэтому, неглубоко вдохнув, начала рассказывать ему всё, что мне на сегодняшний день было известно. С некоторыми купюрами, разумеется.

Прежде я никогда не встречала человека, который бы так сосредоточенно поглощал информацию, – он осмыслял каждое моё слово настолько внимательно, что это сказалось на скорости движения тележки. В итоге мы встали у витрины зоомагазина, прямо под рекламой корма для попугаев.

– Понятно, понятно, – задумчиво сказал Хабибулин, почёсывая левую щёку под маской. – Ясно, ясно. Я примерно так и думал… Вы рассеяли мои сомнения. И посеяли новые. Что ж, Елена Дмитриевна, давайте завтра в три у вас там прямо и встретимся. И мне нужны будут хорошие фотографии. У вас есть?

– Мои? – глупо спросила я.

– Квартиры, – хохотнул риелтор.

На этом мы с ним и расстались, я пошла к очередному «не тому выходу», а Хабибулин продолжил катить торты к парковке. Ни ему, ни мне не пришло в голову, что можно меня подвезти или хотя бы предложить это сделать.

К тому же я забыла поздравить его с юбилеем.

Интересно, сколько ему стукнуло?

Люди с конца алфавита

Я бы не сказала, что придаю внешности людей такое уж большое значение. Вот мой бывший муж, тот, например, считал, что она определяет в человеке абсолютно всё, – клялся, что по лицу умеючи можно прочесть столько же, сколько узнаю́т за пять лет совместной жизни (ровно столько мы с ним, кстати, и прожили).

В прошлом году я летела в командировку в Архангельск, и рядом со мной восседал краснолицый великан, у которого были громадные зубы (при этом он всё время улыбался) и огромные ручищи: просто какой-то персонаж из страшной сказки. Ребёнок, сидевший через проход, расплакался, когда его увидел, да и я поёжилась. Я предпочла бы более приятного попутчика, но билет купили в эконом, так что мои предпочтения никого не интересовали. Великан половину дороги молчал, а потом вдруг осторожно тронул меня за плечо – если бы не ремень безопасности, я бы подпрыгнула! Но он смотрел на меня, улыбаясь во все свои страшные зубы, – и протягивал ладонь, в которой лежала крошечная конфетка. Корейский леденец с мятной начинкой, я такие очень люблю и всегда покупаю их на Дальнем Востоке. Я взяла конфетку, поблагодарила, и в ладони тут же появилась ещё одна. Видимо, я понравилась великану. Он жил в Магадане, а в Архангельск летел к каким-то родственникам (тоже, наверное, не маленьким) – и ему хотелось рассказать мне, как давно они не виделись и какая красота у них в Магадане! Приглашал в гости, всучил на прощание пакет с леденцами. Нет, нельзя доверять внешности, думала я, глядя, как Хабибулин с тележкой исчезает во тьме парковки. И манерами тоже не следует обманываться. Вполне возможно, что Юрий Маркович замечательный специалист, просто выглядит и ведёт себя не слишком привычно.

Я уговаривала себя, думая при этом, что интуиции доверять как раз таки следует, – она меня ни разу в жизни не обманывала, в то время как я ей никогда не верила. Моя интуиция – просто Кассандра какая-то! Сейчас она била во все колокола – предупреждая, что ничем хорошим эта история с Хабибулиным не кончится и лучше было бы поспрашивать моих многочисленных знакомых, нет ли у них на примете толкового риелтора, но я благодушно делала вид, что не слышу никакого колокольного звона.

Вечером перед сном, ворочаясь в кровати, я услышала, как отец говорит за стеной маме:

– Может, всё к лучшему. Найдёт себе кого-нибудь в Москве. Там людей больше, а она же у нас ничего ещё, вполне!

Что ответила мама, я, к счастью, не услышала. А на другой день проснулась уже после того, как родители уехали на работу. Смоталась в офис и ровно в два была уже на Мамина-Сибиряка, известной в народе как Мам-Сиб.

Бабушкин дом стоял наискосок от ротонды, и я, конечно, тут же начала вспоминать, как гуляла здесь в детстве, какой большой казалась мне эта крошечная белая беседка, каким широким виделся прудик… Бабушка рассказывала, что под парком есть тайные ходы, которые велел прорыть купец Расторгуев, – он то ли золото там прятал, то ли готовил себе пути отступления на всякий случай: Расторгуев был старовер, боялся гонений. Я помню, как пересказывала бабушкины истории подружкам, добавляя от себя подробностей, – и мы даже пару раз принимались копать пластмассовыми совками мёрзлую землю, чтобы проникнуть в тайные купеческие ходы, но земля не поддавалась, и мы это дело забросили.

– Бабушка не была бы в восторге от того, что ты хочешь продать её квартиру, – сказала на днях мама. А я подумала, что бабушка вообще довольно редко приходила от чего-то в восторг. При этом я понимала, о чём говорит мать, – бабушке, наверное, было приятно представлять, как я въезжаю в её дом, освежённый лёгким ремонтом. И ей совершенно точно не понравилось бы наблюдать за тем, как чудаковатый риелтор снуёт по всем комнатам, открывая дверцы шкафов и бормоча «так, а это у нас что такое?».

Сегодня Хабибулин был в маске с респиратором и в синих резиновых перчатках, перекликающихся с бахилами.

– А ведь у нас с вами есть кое-что общее, Елена Дмитриевна, – сказал он, посверкивая очками (я при этом подумала, что так и не видела ещё ни разу его лица, что, вообще говоря, странно). – Мы с вами – люди с конца алфавита!

Сначала я не поняла, что он имеет в виду, но потом догадалась. Фамилии! Наши фамилии – Хабибулин и Филатова – в конце алфавита. В школе нас вызывали к доске самыми последними – если не попадался учитель-оригинал, прущий против правил. И на оплату договоров таких, как мы, ставят во вторую очередь. От алфавита многое зависит! Какие-нибудь Александров и Быкова подтвердят.

Как ни странно, это наблюдение заставило меня проникнуться к Юрию Марковичу нелогичной симпатией. Даже интуиция на время примолкла, хотя одолевала меня до этого момента, как тошнота.

– Ну что ж, – риелтор достал из кармана дешёвый блокнот – такие обычно дарят на семинарах, повышающих все навыки, а особенно те, что нельзя повысить. – Предлагаю подытожить, так ска-ать.

Я замерла в ожидании. Бабушкина квартира, такая родная и любимая, выглядела теперь беззащитной – сейчас Хабибулин скажет, что она никуда не годится и даже бесплатно её никто не возьмёт.

– Квартира отличная, но в таком состоянии мы её хорошо не продадим. Предлагаю вложиться в ремонтик. Или снизить цену. Других путей я не вижу.

– Но ведь все сами предпочитают делать ремонт.

– Под себя, да, я знаю. – Хабибулин вздохнул так глубоко, что маска на миг прилипла к его губам. – Но при этом покупать предпочитают с ремонтиком. Тайна психики! Мы чуть-чуть, вот здесь и здесь, поклеим обои, это всё выбросим (он обвёл широким жестом бабушкину мебель, каждую трещинку на которой я помнила, как Земфира в известной песне), тут поставим недорогие, но стильные интерьерные объекты. И обязательно нужен запах свежей выпечки, это влияет на продажи!

– Ой, ну не знаю, – испугалась я. – Я и свежая выпечка так далеки друг от друга!

Хабибулин на сей раз строго сверкнул очками:

– Для такого дела сблизитесь.

– И я не готова выбросить бабушкины вещи.

Странно, до этого момента я не задумывалась о том, что с ними придётся расстаться. Видно, я и впрямь непрактичная.

Юрий Маркович снова тяжело вздохнул.

– С вещами чужих бабушек квартиры тоже покупают, конечно. Но цена будет другая, поверьте, Елена Дмитриевна. Вы возьмите что-то себе на память, ну вот это например, – он показал пальцем в перчатке на бабушкину любимую фарфоровую статуэтку, мальчика с собакой. – Вещь ценная (не поручусь, но вроде бы он под маской улыбнулся, глаза, во всяком случае, сощурил). А остальное… Ну что тут сделаешь – человек рождается, человек уходит. Вы же врач, сталкивались, наверное.

Мне вдруг расхотелось переезжать в Москву. Я подумала, что родители, наверное, правы – надо перебраться сюда, на Мам-Сиб, и жить среди бабушкиных вещей, хранящих её запах.

И сразу же поняла, что на это не способна.

– Давайте вы ещё подумаете пару дней, – уговаривал меня Хабибулин. – А потом позвоните, и мы всё обсудим, окей?

Это «окей» прозвучало так инородно в его устах, что я вздрогнула, как от неожиданного тычка в спину. А потом, конечно, кивнула.

И решила посоветоваться с Таней.

Таня-устроительница

У меня много подруг. Друзья м.р. тоже есть, но женщин зримо больше – они надёжнее и с ними нет опасности влипнуть в историю (от одной такой истории я лечилась год, как от эмоционального ожога третьей степени). Женщины вообще лучше. Как-то мой коллега, накатив, хвалился романами – о, мне каждый раз попадаются офигенные девки! Одна другой лучше! Меня взбесило, конечно, слово «девки», но это был верхний слой – а если копнуть глубже, то коллега затронул очень серьёзную тему, но я тогда не нашлась что ему ответить и загрустила: почему же мне-то попадаются мужики один другого хуже? А если не хуже, то с таким выводком тараканов в голове, что даже «холодный туман» не справится… Дело во мне?

– Нет, не в тебе, – объяснила мне спустя время Таня. – Просто офигенных девок в мире в принципе больше!

В общем, я за «женское купе», если вы понимаете, о чём я.

Таня на несколько лет младше меня и во много раз предприимчивее. У неё счастливый брак, три дочки-красавицы и столько денег, что можно ни дня не работать, но она всё равно работает. Мы познакомились на дне рождения общей знакомой – и я подумала, что с детства мечтала о такой подруге.

Таня никогда не впадает в уныние, тащит свой крест (там есть что тащить, всем есть что тащить) и вместе с ним примерно десяток чужих. Периодически и я ей подкладываю свой – она несёт его сколько может, но никогда не требует какой-то отдачи.

Татьяна в переводе с древнегреческого – «устроительница».

Нет такой проблемы, которую не смогла бы решить Таня, – и нет таких людей, которых она не знает.

Надо было сразу спросить у неё про риелтора, ругала я себя, а не тратить время с безликим Хабибулиным. Запах выпечки! Ремонтик!

Только один недостаток есть у Тани – она всегда опаздывает. Я улыбнулась, представив себе, как она бежит ко мне на встречу, прижимая к ушам сразу два телефона: в правом и левом ухе разные люди. Аудиокнига в машине, урок английского на рассвете, йога, интервальное голодание, заплывы в гидрокостюмах, уроки фортепиано.

– Привет! – Таня плюхнула сумку на свободный стульчик (я всегда занимаю в кафе стол с тремя стульями). Я потянулась к ней с ответным приветом-поцелуем (в последние несколько лет все вокруг стали так здороваться-прощаться, это вошло в моду, на которую не повлияла даже пандемия; а вот в годы моей суровой юности женщины лишь кивали друг другу) и только потом поняла, что Танин «привет» был адресован одному из наушников, незаметных под светлыми кудряшками (вот вам ещё одно никому не нужное наблюдение – в детстве я терпеть не могла блондинок, считая их почему-то глупыми, а теперь дружу по большей части со светловолосыми, впрочем, среди них половина крашеных, как Таня).

Подруга жестами (и лёгкими, насколько позволяют уколы красоты, морщинками на лбу) извинялась передо мной, я при помощи таких же точно лёгких (надеюсь!) морщин демонстрировала ей, что всё в порядке.

Всё действительно было в порядке – это же Таня! Прямо сейчас она решает чью-то судьбу, а когда закончит – будет решать мою!

– …Риелтор? – переспросила Таня. – То есть ты, Ленка, наконец-то решила остепениться. Не верю! Что случилось? Уволили?

– Вовсе нет, – оскорбилась я. – Наоборот. Немного повысили зарплату.

– Поездок стало меньше? – продолжала гадать Таня. – Ковид?

– Ничего не меньше. Вот завтра лечу в Москву, там два испытания, а оттуда на «Сапсане» в Питер.

– Влюбилась? – просияла Таня.

– Ты же помнишь, что моя бабушка умерла. Оставила мне квартиру. Я хочу её продать и купить что-то скромное в Москве.

– А! – Таня стушевалась и зачем-то стала перемешивать ложечкой ягоды в «авторском чае». – Точно. Я просто удивилась, ты же всегда говорила, что хочешь всю жизнь жить в гостинице, как тот писатель.

– Набоков.

– Точно, Набоков.

– Он жил в очень хорошей гостинице. У них было там чуть не целое крыло.

– Крыло… – задумчиво повторила Таня. – Смотри (она всегда говорит «смотри», а я обычно говорю «слушай»). Есть очень хорошая девочка, которая чудесно работает с арендой. Не знаю, продаёт ли, спрошу. Есть мальчик – Лиза покупала с ним дом в Карасях, очень довольна. Но чтобы продать наверняка не новую (я кивнула) квартиру, где наверняка нужен ремонт (я кивнула), сделать это надёжно, быстро и не дешевле денег (я трижды кивнула), здесь нужен самый лучший специалист.

Таня включила телефон (я машинально отметила, что там было 36 пропущенных вызовов с разных номеров), потом, чертыхнувшись, второй (там было 18).

Через секунду она с торжествующим видом переслала мне контакт самого лучшего специалиста.

Звали его Юрий Маркович Хабибулин.

Сто восемь ступенек

– …Так ты что, получается, в Москву переедешь? – спросила Таня, когда мы прощались. В глазах её мелькнула лёгкая тень – будто шторка опустилась. – Я как-то не готова пока с тобой расставаться. Кто будет меня лечить по телефону?

– Ну вот телефоны в Москве точно есть. Другой вопрос, есть ли там для меня квартира?..

Когда самолёт садился в Шереметьево, я впервые в жизни смотрела на Москву в иллюминатор, думая не о том, куда полечу отсюда, а о том, что светящиеся огни внизу – это чьи-то окна. И одно из этих окон (ну ладно, не одно – как минимум три!) вполне может оказаться окном моего будущего дома.

Неужели в таком огромном городе не найдётся ничего подходящего лично мне?

Но сперва надо продать бабушкину. Таня согласилась помочь с «ремонтиком» – пока я в командировке, родители разберут бабушкины вещи (мама мне в этом не доверяет – и правильно), вывезут мебель, и к делу приступит Танин помощник Митя – где надо, подкрасит, где надо, подклеит. Разберёмся, махнула рукой Таня. Митя берёт три тысячи в день за всё – поди не обеднеем. (Свежую выпечку я от него, разумеется, требовать не буду: закажу в пекарне.)

Самолёт сел мягко, но катился после этого так резко вихляя из стороны в сторону, что женщина в соседнем кресле схватилась за сердце.

– Всё хорошо с вами? – спросила я.

– Что ж его так шатает-то! – простонала моя попутчица, и я подумала, что она, наверное, москвичка. Угостила её валидольчиком, гадая, в каком она живёт районе.

Никогда прежде я о таких вещах не задумывалась – и саму Москву воспринимала целым куском, даже, скорее, нетронутым пирогом.

А ведь она тоже раскладывается на «районы, кварталы, жилые массивы»… Где-то жить престижно (не обязательно в центре), где-то не слишком – как на нашей Сортировке.

Я продолжала думать об этом в такси – и мне не нравилось, что я продолжаю об этом думать. Путешествие впервые за много лет не приносило никакой радости, к тому же водитель был какой-то дёрганый, наверное, не спит ночами, работает без перерыва…

Поселили меня экономно, в мини-отеле, где было чудовищно жарко. В номере пахло дихлофосом и сгоревшей сковородкой.

А ведь я очень люблю отели!

Перед сном попыталась найти в сети хоть какие-то фотографии Хабибулина – не нашла ни одной.

Как он, интересно, выглядит без маски и очков?

Ночью мне приснился привлекательный мужчина, который постоянно прятал от меня лицо, зато другие его части можно было разглядеть без проблем.

А утром я поехала в Подмосковье – уже на местном транспорте. Отвлеклась так, что обо всём забыла, – и только поздно вечером, в отеле, открыла мессенджер, где возмущённо болталась примерно тысяча сообщений и фотографий от мамы.

Позвонила.

– Так ты хочешь оставить себе хоть что-то из бабушкиных вещей? – спросила мама.

– Мальчика с собакой и янтарные бусы, – сказала я.

Запах дихлофоса и сковородки из номера пропал, теперь здесь пахло куревом и тухлой рыбой. Разнообразие!

Я натянула простыню на нос, тщетно пытаясь уснуть.

Мне решительно не нравилось это моё путешествие.

В Петербурге мне пришлось самостоятельно выбирать отель – в конце месяца по чеку вернут деньги. Так довольно часто делают: мне это не нравится, но здесь я бессильна. Я выбрала симпатичный, если верить описанию и отзывам, отельчик на Невском – купилась, что близко к вокзалу.

Никакой вывески на нужном мне доме не было, зато нашёлся указатель со стрелкой.

Я прошла в арку, попав в типичный петербургский двор. Там, подперев спиной стену, меланхолично курила добровольная кариатида лет тридцати.

– Ищете что-то? – спросила она.

– Отель вроде должен здесь быть.

– А! – сказала кариатида. – Это там!

И махнула рукой на вторую арку.

Всё дальше удаляясь от Невского, я прошла во вторую арку – и на противоположной стороне двора увидела наконец вывеску.

«Ну, зато тихо будет, наверное», – утешала я себя, карабкаясь по высоким ступеням на второй этаж.

За стойкой администратора сидела девушка в хиджабе:

– У нас только с двух заселение.

– Может, уже кто-то выехал? – я постаралась, чтобы голос мой звучал как можно жалобнее. Мне хотелось бросить вещи, принять душ и погулять часа два по городу, прежде чем начнётся работа. На прогулки с чемоданом не способна даже я, при всей моей любви к путешествиям.

В крайнем случае оставлю вещи здесь, соображала я, но в душ уже точно не успею…

– А уборная у вас где?

Девушка в хиджабе замялась.

– Вот вам ключ от второго номера, можете туда сходить.

Вроде бы три звезды отельчик-то, удивилась я.

Но ключ взяла.

Жильцы из второго номера уже выехали, но уборку пока никто не сделал – пылесос гудел на отдалении, как солист за сценой. Скомканные простыни, мятые полотенца, чужой запах… Через пару часов меня, вполне возможно, поселят именно в этот номер.

Стараясь не дышать и не смотреть по сторонам, я быстро сделала то, зачем пришла, и покинула номер не в лучшем настроении.

Девушка в хиджабе почувствовала это и предложила мне чаю.

– Ваш номер готов! – сказала она, когда я сделала первый глоток. – Нужно подняться по лестнице на пятый этаж.

Странно, что такая опытная путешественница, как я, на сей раз сплоховала. Обычно я куда более уверенно отстаиваю права потребителя (если рейс задержан по вине авиакомпании, требую обед в аэропорту, если номер не соответствует описанию на сайте – прошу переселить в другой). То ли меня вымотали события последних месяцев, то ли я просто утратила навыки за долгое время карантина… К тому же никто не обещал мне, что в старом петербургском здании будет присутствовать лифт.

Но сто восемь ступенек! Сто восемь неровных высоких ступенек на пути в мансарду, где меня решила поселить девушка в хиджабе, – это было, конечно, слегка против правил.

Я чуть не задохнулась уже на третьем этаже и, привалившись боком к холодной стене, пыталась унять сердцебиение. Прямо напротив была пришпандорена мемориальная доска – в этом доме… в такие-то годы… жил писатель Лесков и написал здесь…

Интересно, он тоже поднимался в мансарду, преодолевая 108 ступенек кряду?

На пятом этаже, наискосок от моей комнаты, стояла детская кроватка с матрасиком, свёрнутым так, как обычно делают в больницах, когда пациент выписался или умер.

Хоть фильм ужасов снимай. Малобюджетный.

Сам номер был, в общем, ничего, пока я не включила свет. Здесь явно не ступала нога уборщицы – зато ступали ноги многих других постояльцев, обильно трясущих к тому же головами и разбрасывающих по ковровому покрытию свою ДНК. Я подняла ногу – и внимательно изучила подошву: она была так густо покрыта чужими волосами, что её следовало не мыть, а брить.

Постель, впрочем, оказалась чистой.

И ванная.

У меня уже не было моральных и физических сил разбираться с девушкой в хиджабе – я молча прошла мимо неё и ходила потом по Невскому взад-вперёд, пока не пришло время ехать в здешний офис.

Вечером я приняла душ и легла спать в носках, которые решила утром выбросить. Помявшуюся в сумке свежую кофточку повесила на плечики в ванной – утюга здесь не было, но все опытные путешественники знают, что в ванной одежда разглаживается сама собой от влаги и тепла.

Ночью мне снились неровные ступеньки, я поднималась по ним до самого утра.

А утром, вновь стараясь не глядеть по сторонам, поспешно выехала из номера (девушку в хиджабе никто не сменил – видимо, два через два) и сразу же помчалась на испытания. Никаких серьёзных нарушений в работе лаборатории выявлено не было, зато я выявила серьёзное нарушение в своей собственной работе.

Я никак не могла сосредоточиться на том, что делаю!

Мысли крутились вокруг непроданной квартиры в Екатеринбурге – и некупленной, но уже существующей квартиры в Москве. И одна мысль вспыхивала на фоне других особенно ярко: почему это вдруг стало для меня таким важным?

С грехом пополам отработав командировку, я отправила своему шефу письмо с пометкой «важно». И попросила у него месяц за свой счёт.

Тихий вагон

Из Петербурга в Москву я возвращалась «Сапсаном», причём специально купила билет в тихий вагон. Место за столиком по ходу движения, рядом с розеткой. Опытный путешественник не дремлет! Даже если очень хочет спать.

Напротив сидел рябой мужчина, неотрывно пялящийся в телефон, где периодически взрёвывал спортивный комментатор. О существовании в природе такой вещи как наушники мой попутчик, по всей видимости, не догадывался. Я принялась сверлить его взглядом, и он в конце концов отключил звук телефона – и, наверное в отместку, вытянул ноги так, что мне пришлось выставить свои в проход.

Рядом с болельщиком сидел модный молодой бородач с графическим планшетом на столике – все четыре часа десять минут нашего путешествия он рисовал на этом планшете прямоугольник и штриховал его разными оттенками зелёного цвета. А потом удалял уже готовую, на мой взгляд, композицию и начинал всё заново, разочарованно цыкая языком.

Слева расположилась женщина сопоставимого со мной возраста – она прибежала секунд за пятнадцать до отправления поезда, приветливо поздоровалась сразу со всем вагоном, достала из сумки какую-то партитуру и начала править её, ожесточённо вычёркивая целые страницы. Некоторые фрагменты партитуры она тихонько пропевала и дирижировала, рисуя пальцем в воздухе что-то похожее на букву П.

Через проход сидели родители с девочкой-подростком, которая невротически кашляла с периодичностью раз в полминуты, – мы ещё не выехали за пределы большого Петербурга, а я уже привыкла к этому кашлю и вздрагивала, если новый приступ задерживался. Что ещё добавить? Сзади кто-то страстно храпел, а ближе к багажным полкам – сладострастно хихикал, в общем, вагон оказался не таким уж тихим.

Примерно через час я сдалась и перешла в вагон-ресторан, где нашлось единственное свободное место – напротив толстуна, который заказал всё меню и методично с ним расправлялся, осмысляя каждый новый кусок, и худенькой девушки, которая хмуро читала книгу «Атлант расправил плечи».

Я взяла чай и сэндвич, но, не успев сделать глоток и укус, уснула. Разбудило меня объявление – поезд прибывает в Москву, надеемся, что вам понравилось путешествовать с нами.

Напрасно надеялись.

В вагоне-ресторане рядом со мной уже никого не было – но из соседнего вагона долетал всё тот же невротический кашель. А за окном неслась Москва – пригожая, свежая, блестящая от только что прошедшего дождика. Снегом здесь ещё и не пахло.

Тренькнул телефон.

Хабибулин.

«Подвернулся покупатель. На завтра назначаю показ?»