3,99 €
Mehr erfahren.
- Herausgeber: ЭКСМО
- Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
- Serie: Всемирная литература
- Sprache: Russisch
Мир ирландской мифологии полон магии, битв, чудес и опасностей. В этой книге вас ждут древние предания о Луге, Кухулине и Финне в переложении леди Изабеллы Августы Грегори. В них неотделимо сосуществуют история и псевдоистория, боги и герои, язычество и христианство, сказка и реальность, общечеловеческое и ирландское. Эти увлекательные повествования захватывают дух и приобщают к удивительной культуре ирландского народа.
Das E-Book können Sie in Legimi-Apps oder einer beliebigen App lesen, die das folgende Format unterstützen:
Seitenzahl: 467
Veröffentlichungsjahr: 2024
Ähnliche
Ирландские легенды и сказания Перевод и вступительная статья Людмилы Володарской
.
© Л. Володарская, перевод, предисловие, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Об ирландцах и ирландских сказаниях
В России знакомство, прямо скажем, восторженное знакомство с кельтскими сказаниями началось чуть больше двухсот лет назад и довольно необычным образом.
Ну конечно, Александр Сергеевич Пушкин – «Кольна. Подражание Оссиану», примерно 1814 год. Первое же в русской поэзии стихотворение на сюжет Оссиана было написано Иваном Ивановичем Дмитриевым (1760–1837) в 1788 году, когда во время войны со Швецией поэт находился в Финляндии. Из последовавших за этим переложений «Поэм Оссиана» и откликов на них можно составить довольно толстый том прекрасных стихов В. В. Капниста, В. Л. Пушкина, Д. В. Веневитинова, С. Н. Глинки, А. И. Писарева, М. Ю. Лермонтова, Н. М. Карамзина, Г. Р. Державина, К. Н. Батюшкова, Н. С. Гумилева и многих других, а ровно через сто лет после Пушкина другой поэт, Осип Эмильевич Мандельштам, словно подвел итог оссиановской традиции, сказав:
Итак, кельтские сюжеты проникли в русскую литературу и навсегда очаровали ее. Но почему «необычное знакомство»? Потому что довольно скоро выяснилось, что «Сочинения Оссиана, сына Фингала» (1765), то есть «галльские, иначе эрские или ирландские стихотворения», как бы принадлежащие барду III века Оссиану, или Ойсину, сыну Фингала, на самом деле принадлежат перу шотландского поэта Джеймса Макферсона (1736–1796), собирателя кельтских сказаний. Мистификация оказалась очень удачной не только для ее автора, но и для ирландских сказаний, которые, правда, приобрели несвойственное фольклору романтическое звучание, но зато стали известны всей читающей Европе.
Ирландцы, наследники кельтских, индоевропейских племен, издавна населяли остров Ирландия, где примерно в V веке распространилось христианство и появились монастыри, которые стали очагами книжной культуры и сыграли огромную роль в сохранении народных сказаний. Барды и священнослужители как будто заключили мирный договор, который послужил на пользу ирландской культуре. Скорее всего так и было, недаром величайшие ирландские святые – Патрик, посланец Церкви, Бригита, языческая богиня, и Колумб, бард из королевского рода[1].
Пережив набеги викингов в VIII–XI веках, потом нормандское завоевание, Ирландия сохранила свою богатую литературную традицию вплоть до середины XVI столетия, когда английский король Генрих VIII принял титул короля Ирландии и начал политическое и военное «умиротворение» не желавшей покоряться страны. Это продолжалось довольно долго, пока в сражении при Кинселе (1601) сопротивление Ирландии не было вроде бы окончательно сломлено, потому что окончательно оно не было сломлено никогда, о чем рассказывает едва ли не непрерывная череда ирландских восстаний против английской короны.
Одно из восстаний вспыхнуло в середине XVII столетия и продолжалось с 1641 по 1652 год, но Оливер Кромвель с чудовищной жестокостью подавил его и установил такие карательные законы, что, казалось, не только независимой Ирландии, но и Ирландии как ирландской земле больше не оправиться, ведь ее вожди и воины едва ли не толпами бежали в страны континентальной Европы. Тогда-то и появилось выражение «дикие гуси», которое прижилось в отношении покинувших родину ирландцев.
Оставшихся ирландцев выселяли с их исконных земель, ирландский язык был запрещен, и хотя, как ни странно, именно XVII веку, когда можно было лишь мечтать о возрождении, принадлежит «История Ирландии», написанная Джефри Китингом, к тому же времени относится и указ, предписывавший, по крайней мере в Мунстере, «… всех бардов и сочинителей… лишить состояния и всякого добра, заковать в колодки, покуда они не оставят свою пагубную жизнь и не обратятся к иному занятию»[2]. Тогда-то и сложилась поговорка: «Что в ад, что в Коннахт». Но не только барды, хранители устной традиции, лишенные защиты когда-то могущественных ирландских вождей, были вынуждены бежать от всевластной английской короны, но и ирландские монахи, хранители письменной учености, искали прибежища в континентальной Европе, где в XVII веке появилось множество ирландских колледжей – в Саламанке, Антверпене, Париже, Бордо, Праге и др. В самой Ирландии в это время оставалось очень мало рукописных книг – может быть, к счастью, так как большая часть, как считалось, «пропавших» книг все же была сохранена и в конце концов вернулась на родину.
Книги шотландца Джеймса Макферсона сыграли неоценимую роль в истории кельтского фольклора, который до тех пор был достоянием бардов и монахов, если так можно выразиться, они стали границей между одной подошедшей к концу эпохой и другой эпохой, которая только начиналась. После выхода в свет «Сочинений Оссиана» общекельтский фольклор подвергся определенному пересмотру и им всерьез занялись ученые, что очень важно, ибо носителей кельтских языков было очень мало. Но, кроме того, народные сказания, легенды и песни сослужили немалую службу в создании национальных литератур Нового времени, уже на английском языке, однако укорененных в собственном фольклоре и имеющих свои яркие особенности.
Влияние кельтско-ирландского фольклора на новую ирландскую литературу, появившуюся не в один день, происходило в два основных этапа, но это не значит, что, начавшись, оно прекращалось или, скажем, прекратилось к сегодняшнему дню.
Первый этап приходится на самый конец XVIII столетия, когда после недолгого затишья Ирландия вновь бурлила, готовясь к восстанию (1798 и 1801 годов), и студенты Дублинского университета, будущие участники и руководители восстания, проявляли повышенный интерес к сохранившейся ирландской музыке и песням. В это время в университете учился Томас Мур, которому было суждено стать первым ирландским национальным поэтом со всемирной славой. И дело тут далеко не только в ирландских исторических или социальных мотивах, пронизывавших все его творчество. Например, «Ирландские мелодии» (1808–1834) сразу обрели невиданную популярность в Ирландии и оказали влияние на романтическую поэзию других стран, где также стали появляться циклы национальных мелодий. История «Ирландских мелодий» такова. В 1796 году, когда Мур еще учился в университете, было издано собрание ирландских мелодий, в основе которых лежали записи, сделанные в 1792 году Дж. Макдоннелем во время традиционного фестиваля арфистов. На них-то Томас Мур и написал свои стихи, которые получили название «мелодий» и определили новый жанр лирической поэзии, большей частью основанной на исторических и легендарных национальных сюжетах, персонажах, литературных образах, тропах и обязательно положенной на национальную музыку. А так как Мур опирался на древние мелодии, которые когда-то сопровождали некие слова, то он не мог не подчинять свои стихи ритмам, отличавшимся от тех, что были приняты в английской поэзии романтического времени. Таким образом, Томас Мур сделал две важные вещи. Во-первых, он вновь привлек внимание к ирландским сказаниям и сказкам, к реальным и вымышленным героям как далекого, так и недавнего прошлого и, главное, сделал их непременными персонажами новой ирландской литературы. И, во‑вторых, он с самого начала определил существенные музыкальные особенности новой национальной ирландской поэзии, которые перешли к ней из устной традиции.
Второй этап также пришелся на очень неспокойное время – конец XIX – начало XX века – в Ирландии, когда политические и социальные претензии к Англии привели к восстанию (Дублинское восстание 1916 года, среди казненных вождей которого были три поэта). Но это время известно также движением Ирландского литературного (или культурного) возрождения, вдохновителем которого был ирландский поэт Уильям Батлер Иейтс, нобелевский лауреат 1923 года, заявивший о себе поэмой «Странствия Ойсина», которая написана как диалог святого Патрика и барда Ойсина, вернувшегося из Страны Вечной Юности, и почти в точности повторяет одну из древних легенд.
Св. Патрик.
Ойсин.
(Перевод А. Шараповой)
Сюжеты ирландских сказаний проникают не только в стихотворения и поэмы Иейтса, они также питают его драматургию, которая стала основой репертуара театра Аббатства – идейного центра Ирландского литературного возрождения. Кстати, в отличие от Томаса Мура, Иейтс в своих литературных исканиях не был одинок. Для Джеймса Стивенса, Джорджа Расселла, Джона Синга, великого Джеймса Джойса реалии ирландского фольклора были средствами самовыражения. Но это стало возможно только благодаря тому, что ирландские сказания и легенды не были лишь объектом сохранения и изучения для ученых мужей, но вошли в повседневную бурную жизнь страны и отдельного человека, как памятник на почтамте в Дублине трем казненным поэтам и вождям Дублинского восстания 1916 года, который изображает великого героя древности Кухулина, привязавшего себя к скале, чтобы умереть стоя.
Иейтс немало постарался, чтобы переложить ирландские древности для современного читателя, но, пожалуй, самая большая заслуга в популяризации сказаний принадлежит леди Августе Грегори, драматургу и сподвижнице Иейтса в движении Ирландского литературного возрождения, которая много времени и сил посвятила пересказу мифов на английском языке и делала это с великолепной поэтической точностью.
Наследие ирландской мифологической традиции очень велико и разнообразно, однако оно не дает возможности составить реальную историческую картину жизни на острове Ирландия, о докельтском периоде которого нам, по сути, совсем ничего не известно. Еще до Потопа явившаяся сюда со своими спутниками Кессаир не оставила каких-то заметных следов своего пребывания на этой земле. И лишь Финтан из ее свиты пережил несколько чудесных превращений в разных животных и сохранил память о многих событиях. Потом на ирландскую землю пришел некий Партолон, и с его именем связывают не только искусство варить пиво, но и первое столкновение с фоморами, демоническими существами, немало досаждавшими ирландцам в будущем. Потом был Немед, сразившийся с фоморами и потерпевший поражение, когда спаслись лишь три брата Стары, Иарбонел и Фергус. Потом были фирболги («бешеные») – воины, с которыми связывают упрочение королевской власти и разделение Ирландии на пять королевств, и божественные племена богини Дану, которые принесли в Ирландию четыре сокровища – меч Нуады, котел Дагды, копье Луга и камень Лиа Файл. В сказаниях неотделимо сосуществуют псевдоистория и история, боги и герои, язычество и христианство, сказка и реальность, общечеловеческое и ирландское, рассказывая о значительных событиях в мифологизированной истории ирландского народа и об ирландском характере, каким он сложился в веках, а возможно, и в тысячелетиях.
Л. Володарская
Боги
Завоевание Ирландии племенами богини Дану
1. Война с фирболгами
Племя богини Дану, или дети Дану, как зовут их простые ирландцы, появились в Ирландии, когда землю укрывал густой туман. Они пришли с севера, и там, откуда они пришли, у них было четыре города: великий Фалиас, сияющий Гориас, Финиас и богатый Муриас, что южнее других. В каждом из них жил мудрый муж, обучавший юношей всему, что знал сам. Сениас жил в Муриасе, светловолосый бард Ариас – в Финиасе, благородный сердцем Уриас – в Гориасе, и Мориас – в Фалиасе. Из своих четырех городов дети богини Дану принесли четыре сокровища. Из Фалиаса – камень чистоты и невинности, который они называли Лиа Файл, или Камень Судьбы, из Гориаса – Меч, из Финиаса – Всепобеждающее Копье, а из Муриаса – четвертое сокровище: Котел, в котором любая еда получалась на славу.
В то время королем племени богини Дану был Нуада, но могущественнее его был Мананнан, сын Лира. А из других великих мужей мы назовем Огму, брата короля, который учил письму детей Дану, и Дайансехта, знавшего лекарское искусство, и Нейта, бога сражений, и Кредне Мастера, и Гойбниу Кузнеца. А из великих жен мы назовем Бадб, богиню сражений, и Маху, съедавшую головы мужей, полегших в сражениях, и Морриган, Ворону Сражений, и дочерей Дагды – Эйре, Фодлу и Банбу, давших свои имена Ирландии, и Эадон, няньку бардов, и Бригит, воспетую бардами, потому что велика и справедлива была ее власть. А еще она умела лечить, и знала кузнечное искусство, и первой изобрела свисток, чтобы перекликаться в ночи. Одна сторона ее лица была уродливой, а другая прекрасной. Имя же ее значит «огненная стрела». Но прежде всех великих королев была Дану, прозванная Матерью Богов.
Превыше всего остального сиды чтили плуг, солнце и лесной орех, поэтому, говорят, когда они пришли в Ирландию, то поделили ее между Коллом-орехом, Сехтом-плугом и Грайаном-солнцем.
Недалеко от моря на родине сидов бил родник, и вокруг родника росли девять лесных орехов мудрости, вдохновения и поэтического знания. Листья и плоды опадали с них в один час, поднимая в роднике красную волну, в которой уже ждали пять лососей. Они съедали все орехи, отчего чешуя у них покрывалась красными пятнами, и если бы кому-нибудь пришлось съесть одного из этих лососей, он бы познал и мудрость, и поэзию. Семь потоков мудрости вытекали из родника и возвращались в него, и служители многих искусств утоляли из них жажду.
В первый день Белтайн, что теперь называется Майским днем, пришло в Ирландию племя богини Дану, и пришли дети богини Дану сначала в северо-западную часть Коннахта. Ничего не заметили фирболги из племени охотников, задолго до них явившиеся в Ирландию с юга, кроме укрывшего горы тумана.
В Тару к Эохайду, сыну Эрка и королю фирболгов, примчались гонцы и принесли ему весть о чужаках, объявившихся в Маг Рейн то ли из далекой земли, то ли с небес, то ли приплывших на кораблях, то ли принесенных ветром.
Гонцы думали, что король удивится, услыхав о чужом воинстве, но король не удивился. Ночью ему был вещий сон, а наутро друиды сказали, что недолго ему жить в мире и покое и скоро придется его воинам встретиться лицом к лицу с сильным врагом.
Король Эохайд созвал в Таре совет, и на нем было решено послать к пришельцам могучего мужа, чтобы он говорил с ними. Выбор пал на Сренга, великого воина. Он встал со своего места, взял крепкий красно-коричневый щит, и два тяжелых копья, и меч, и железную дубинку и отправился в Маг Рейн.
Еще он не приблизился к Маг Рейн, а стражи сидов уже увидели его и послали ему навстречу своего героя Бреса с мечом, щитом и двумя копьями.
Медленно сходились герои, смотрели в оба, пока не сблизились настолько, что могли слушать и говорить. Остановившись, оба выставили перед собой щиты и смотрели поверх них. Первым подал голос Брес, и когда Сренг услыхал родной ирландский язык, то немного успокоился и подошел поближе, после чего они назвали друг другу свои имена, и имена своих отцов, и имена дедов.
Много ли, мало ли прошло времени, но отставили герои щиты. И Сренг сказал, что поднял щит из страха перед тяжелыми копьями, которые Брес держал в руке. И Брес сказал, что поднял щит из страха перед тяжелыми копьями, которые Сренг держал в руке. Потом Брес спросил, у всех ли фирболгов такие копья, и Сренг позволил Бресу получше их разглядеть. Качая головой, Брес дивился на крепкие, и тяжелые, и острые на обоих концах копья, хотя и без наконечников. Сренг сказал ему, что такие копья его соплеменники называют Крайсех и они легко пробивают щиты и крушат кости, нанося смертельные раны. Он тоже внимательно осмотрел тонкие, острые, с наточенными наконечниками копья Бреса. В конце концов герои решили обменяться копьями, чтобы показать их своим воинам.
Брес сказал Сренгу, что если фирболги по-доброму отдадут половину Ирландии, то сиды будут жить с ними в мире, а если нет, то не миновать сражения.
Прощаясь, они поклялись, что будут друзьями, как бы дело ни кончилось.
Сренг возвратился в Тару, рассказал обо всем и показал копье, после чего дал королю совет разделить Ирландию и не сражаться с воинами, у которых такие копья.
Король Эохайд опять держал совет, и фирболги решили не отдавать пришельцам половину земель из опасения, как бы они не забрали все земли.
Брес тоже возвратился к своим соплеменникам и тоже показал им копье, поведав, сколь силен и могуч муж, им владевший, и они решили, что не миновать им биться не на жизнь, а на смерть.
Выбрав место получше на западе Коннахта, сиды возвели стены и выкопали рвы на равнине Маг Ниа, на краю которой стояла высокая гора Белгата, а тем временем три королевы – Бадб, Маха и Морриган – отправились в Тару, где фирболги думали, как им одолеть сидов. Волшебством наслали они на фирболгов туман и тьму, огонь и кровь, и три дня они не могли держать совет, а через три дня три друида фирболгов – Кесарн, Платах и Ингнатах – сняли чары.
Фирболги собрали войско из одиннадцати отрядов и стали лагерем на восточном краю Маг Ниа.
Король сидов Нуада послал к фирболгам бардов с вестью, что готов жить с ними в мире и дружбе, если они по-доброму расстанутся с половиной своих земель. А король Эохайд сказал бардам, чтобы они спросили ответ у вождей, собравшихся на совет. Барды так и сделали.
– Нет, – сказали вожди.
Тогда гонцы спросили, когда они начнут сражение.
– Немного погодя, – ответили вожди, – потому что нам нужно наточить наши копья и мечи, начистить шлемы да еще выковать копья, подобные вашим. Да и вы, верно, не прочь иметь побольше копий, подобных нашим.
И они договорились отложить сражение на четверть года.
Посреди лета сошлись воины для битвы. Трижды девять могучих воинов из племени сидов вышли против трижды девяти могучих воинов из племени фирболгов и ни одного не оставили в живых.
Король Эохайд послал гонцов спросить у короля Нуады, будут они сражаться каждый день или через день, и король Нуада ответил ему, что каждый день трижды девять воинов из племени сидов будут выходить на битву. Эохайду это не понравилось, но ему ничего не оставалось, как посылать против них каждый день трижды девять воинов.
Четыре дня бились два воинства. Великие победы и великие поражения были и у сидов, и у фирболгов, и много полегло могучих героев. Для тех же, кто оставался к вечеру живым, лекари готовили чаны с теплой водой и лечебными травами.
На четвертый день сиды начали теснить фирболгов. Великая жажда одолела короля Эохайда, и он покинул поле сражения в поисках воды, и с ним трижды пятьдесят его воинов. Но трижды пятьдесят сидов последовали за ними и нагнали их в Трай Эотайл. Там они вступили в жаркий бой, и в этом бою пал король Эохайд. В Трай Эотайл погребли короля Эохайда, и над его могилой поднялся высокий каменный холм.
Когда из одиннадцати отрядов фирболгов осталось всего триста воинов во главе со Сренгом, Нуада предложил им мир и любую из пяти частей Ирландии на выбор. Сренг выбрал Коннахт.
В Коннахте жил он и жили его воины, а потом жили их дети и дети их детей. Оттуда пришел Фердиад, который сражался с Кухулином, и Эрк, сын Каирбре, который убил его.
Первая битва сидов в Ирландии стала называться первой битвой в Маг Туиред.
Сиды завладели Тарой, которую еще называют Друим Каин, что значит «прекрасная гора», или Лиатдруим, что значит «серая гора», или Друим-на-Дескан, что значит «смотровая гора», – и все это названия Тары.
С тех времен в Таре живет верховный король Ирландии, и его владения простираются на север, и Гора Заложников находится к северо-востоку от сиденья короля, поля же Тары – к западу от Горы Заложников. А на северо-востоке на Горе Сидов бьет родник, названный Немнахом, и из него вытекает река, названная Нит, и на той реке была поставлена первая в Ирландии мельница.
К северу от Горы Заложников лежит камень Лиа Файл, и он грохочет под ногами всех королей Ирландии. Стена Трех Шепотов стояла возле Дома Жен, в котором было семь дверей на восток и семь дверей на запад, и в этом доме пировали короли Тары. А еще там был Дом Тысячи Воинов, и возле него, с южной стороны, – невысокая Гора Воительниц.
2. Король Брес
Нуада одержал победу, но потерял в поединке со Сренгом руку, отчего в народе началась великая смута.
Сиды твердо блюли закон, который гласил, что королем может быть только прекрасный обликом муж. Поэтому Нуада, потеряв руку, вместе с нею потерял право на королевство.
Вместо него сиды избрали Бреса, самого прекрасного юношу из племени сидов, и если кто-то желал похвалить красоту равнины или крепости, эля или огня, жены, или мужа, или коня, он говорил: «Прекрасен, как Брес» или «Прекрасна, как Брес».
Матерью его была жена из племени богини Дану, а имени его отца не знал никто, кроме нее.
Несмотря на красоту Бреса, его царствование было несчастливым для его народа из-за фоморов, которые жили за морем или, как говорят другие, на западе возле моря и которые стали требовать от сидов дань, словно победили их в сражении.
В первый раз фоморы объявились в Ирландии задолго до сидов. Все уродливые и увечные, кто без руки, кто без ноги, они подчинялись великану и его матери. В Ирландию еще не приходило воинство непригляднее, чем воинство фоморов. С фирболгами они жили в мире и, пока фирболги владели Ирландией, не посягали на нее. А к сидам возревновали. Тяжелой данью они обложили племена богини Дану, требуя от них третью часть зерна, третью часть молока, третью часть детей, разве что дым над крышами мог подниматься без счета. Королю Бресу не хватило мужества пойти против фоморов, и он уступил им.
Брес и сам обложил данью каждый дом в Ирландии, требуя молока то от черных коров, то от пятнистых, чтобы хватило его на сто воинов. Один раз, желая его обмануть, Нехт по совету друида Финдголла, сына Финдемаса, опалил всех своих коров огнем папоротника, а потом посыпал их пеплом льняного семени. В другой раз он соорудил триста деревянных коров и наполнил им деревянное вымя черной болотной жижей. Явился Брес, пожелавший видеть, как доят его коров, и с ним был Киан, отец Луга. Когда коров подоили, Брес отпил, приняв жижу за молоко, и после этого долго не мог оправиться.
И еще Брес был скуп. Сколько бы ни ворчали вожди, их ножи не шли в дело в его доме. Сколько бы ни приходили они к нему, в нос им не бил запах эля. Брес не задавал пиров, не приглашал к себе бардов, музыкантов, певцов, арфистов, жонглеров или шутов. И поединков больше не устраивали между воинами, потому что их силу король использовал в своем хозяйстве.
Даже великий бард Огма должен был каждый день приносить с островов Мод хворост для целого войска, а он так ослабел от голода, что по дороге море отнимало у него две трети его ноши. Дагду король поставил строить укрепления, потому что он был искусным строителем, и вскоре вокруг Рат Бриз появился ров. Дагда очень много работал и сильно уставал, а однажды чуть не умер от голода.
Вот как это было.
В королевском доме Дагда изо дня в день встречал бездельника Криденбела, который из-за своей слепоты не стеснялся в поношениях и, жалуясь на голод, отбирал у Дагды часть его еды. Он ему говорил:
– У тебя доброе имя, поэтому три лучших кусочка ты должен отдать мне.
И Дагда отдавал. Но слепой Криденбел не довольствовался кусочками, а отбирал у него треть положенного.
Однажды, когда Дагда трудился во рву, к нему пришел его сын Энгус Ог.
– Я рад тебя видеть, – сказал Энгус Ог. – Но не заболел ли ты?
– Нет. Но я голоден, потому что каждый день слепой Криденбел требует у меня три лучших куска из положенной мне еды.
– Я тебя научу.
С этими словами Энгус Ог достал из кошеля три золотника и протянул их Дагде.
– Положи их в еду, которую ты сегодня отдашь Криденбелу, потому что нет ничего лучше золота, и оно убьет его.
Дагда все сделал, как наказал ему сын, и Криденбел, проглотив золото, умер.
– Дагда убил Криденбела, – донесли королю верные люди. – Он дал ему ядовитой травы.
Король поверил наветчикам и, разгневавшись на Дагду, приказал его убить.
– Ты несправедливо судишь, король, – заявил Дагда.
Он рассказал Бресу, как Криденбел вымогал у него лучшие куски, жалуясь, что у него-де одни отбросы.
– А сегодня у меня не было ничего лучше трех золотников, поэтому я дал их ему, а он умер.
Король приказал разрезать Криденбелу живот, и, когда внутри нашли три золотника, он поверил Дагде.
На другой день Энгус Ог опять пришел к отцу.
– Ты скоро закончишь работу, – сказал он. – Когда будешь брать плату, откажись от всего, и пусть приведут к тебе скот Ирландии. Тогда пригляди черную телку с черной шеей.
Дагда все сделал, как сказал ему сын. Король спросил его, что бы он хотел получить за свой труд, и Дагда попросил черную телку. Брес подумал, что он шутит, ведь он собирался дать ему куда больше, чем одну телку.
Однажды в дом короля постучался бард Корпре, сын Этайн. Король принял его и поселил в темном домишке без света и без ложа, а вместо положенного пира в честь гостя ему принесли на ужин три черствых хлебца. Утром он проснулся, не чувствуя никакой благодарности к Бресу, и, бредя по полю, ворчал себе под нос:
– В блюде пусто, молока нет, дом не дом, тьма, хоть глаз выколи, вот и вся плата барду. Пусто в сокровищнице Бреса.
С тех пор удача отвернулась от Бреса и его дела пошли хуже и хуже день ото дня. А Корпре сочинил первую в Ирландии сатиру.
Теперь расскажем о Нуаде. Когда отрубили ему руку, он долго болел, а потом лекарь Дайансехт соорудил ему руку из чистого серебра, и все пальцы на ней двигались, как живые. С тех пор Нуада стали звать Нуада Аргат-ламх, что значит Нуада Среброрукий.
У лекаря Дайансехта был сын Майах, который превзошел отца в лекарском искусстве. Однажды в Таре он встретил одноглазого юношу, и тот попросил его:
– Если ты ученый лекарь, вставь мне новый глаз на место прежнего.
– Хочешь глаз вон того кота? – спросил его Майах.
– Хочу, – ответил юноша.
Майах вставил ему в глазницу кошачий глаз, но юноша вскоре пожалел об этом, потому что едва он вечером ложился спать, как глаз начинал искать прошмыгнувшую мышь или пролетевшую птицу, а когда днем ему хотелось посмотреть на проходившее мимо воинство или на игры воинов, глаз сам собой закрывался.
Майаху не понравилось, что его отец заменил королю руку на серебряную, поэтому он разыскал отрубленную руку Нуады, купил ее, принес и приставил к плечу короля, приговаривая:
– Мясо к мясу, жила к жиле.
Три дня и три ночи не отходил он от короля. В первый день он приложил руку к его боку, во второй день – к его груди, чтобы на ней выросла новая кожа, в третий день он укрыл ее почерневшим на огне камышом, и к концу этого дня король был здоров, словно и не болел никогда.
Взревновал Дайансехт, увидев, что его сын искуснее его. Он поднял меч и срезал с его головы кожу, но Майах с легкостью излечил себя. Тогда Дайансехт вновь поднял меч на сына и ранил его до кости, но и на этот раз Майах излечил себя. Тогда он ударил его мечом в третий и в четвертый раз, и бил до тех пор, пока не разрубил на кусочки мозг. Он знал, что ни одному лекарю не под силу с этим справиться. Майах умер, и отец похоронил его.
На могиле Майаха выросло травинок ровно столько, сколько было у него костей и сухожилий, – триста шестьдесят пять травинок. Пришла Айрмед, расстелила на земле свой плащ и разложила их как положено. Однако Дайансехт подглядел за ней и перемешал все травы, так что до сих пор никому не ведома их истинная сила.
Сиды увидели Нуаду таким, каким он был прежде, и пришли в Тару к Бресу просить его отказаться от королевства. Пришлось ему согласиться на их просьбу, хотя ему этого не хотелось, и Нуада вновь стал королем.
Брес не пожелал стерпеть обиду и стал думать, как ему отомстить тем, кто отнял у него королевство. Думал он, думал и надумал собрать войско, чтобы идти войной на своих бывших подданных. Но сначала он отправился к своей матери Эри, дочери Делбайта, и потребовал от нее назвать ему имя отца.
– Назову, – сказала она.
Так Брес узнал, что его отец – король фоморов Элат, сын Делбаеха. Он приплыл к его матери на большом корабле из чистого серебра, который она не очень хорошо рассмотрела. Был он тогда юный и светловолосый, и одежды на нем были из золота, и пять золотых колец обвивали его шею, и она, которая отвергла всех юношей-сидов, подарила ему свою любовь и плакала, когда он покинул ее. На прощание Элат подарил ей перстень со своей руки и наказал отдать его только тому мужу, которому он придется впору, а потом уплыл прочь.
Эри принесла Бресу перстень, и, когда он надел его на средний палец, перстень пришелся ему впору. Вместе они пошли в горы, где она была, когда приплыл серебряный корабль, а потом спустились на берег и в сопровождении многих воинов поплыли в страну фоморов.
Когда они приблизились к чужому берегу, то, увидев на лугу много людей, сошли с корабля. Их спросили, кто они и откуда, и Брес ответил, что они приплыли из Ирландии.
– У вас есть собаки? – спросили их, потому что в те времена принято было приветливо обходиться с чужеземцами.
– У нас есть собаки, – ответил Брес.
Собак сравнили по всем статьям, и оказалось, что псы сидов лучше, чем псы фоморов.
– А кони у вас есть?
– Есть.
И кони сидов оказались лучше, чем кони фоморов.
Тогда их спросили, нет ли среди них воина, знающего толк в поединке на мечах, и сиды ответили, что самый искусный среди них Брес. Едва он взялся за меч, как Элат, который тоже был на лугу, узнал перстень и спросил:
– Кто ты, юноша?
За Бреса ответила его мать, и Элат признал своего сына. Печальным было его лицо, когда он спросил:
– Какие злые силы заставили тебя покинуть страну, в которой ты был королем?
И Брес ответил ему так:
– Не было никаких злых сил. Я сам поступал несправедливо и жестоко. Я отбирал у моих подданных все их богатства и даже их еду, а ведь до меня они никому ничего не отдавали.
– Ты плохо поступал, – сказал его отец. – О благополучии своих подданных, а не о своих сокровищницах ты должен был думать, когда был королем. Лучше было бы, если бы тебя любили, а не проклинали. Ну а сюда ты зачем пожаловал?
– Я хотел собрать побольше воинов, – ответил ему Брес, – чтобы силой подчинить себе Ирландию.
– Нет у тебя права силой брать то, что ты не удержал добром.
– Дай мне совет.
И Элат посоветовал сыну идти к верховному королю фоморов Балору Злому Глазу и просить у него совета и помощи.
Луг Длиннорукий
1. Луг в Таре
Вернув себе королевство, Нуада Среброрукий нередко задавал богатые пиры в Таре, где двери сторожили Гамалиага, сын Фигала, и Камал, сын Риагала.
Как-то раз в Тару пришел юноша и попросил проводить его к королю.
– Кто ты? – спросил его страж.
– Луг, сын Киана из племени сидов и Этне, дочери короля фоморов Балора, и приемный сын Таилте, дочери короля Великой Равнины, и Эхайда Грубого, сына Дуаха.
– Что ты умеешь делать? В Тару пускают только тех, кто владеет каким-нибудь искусством.
– Хочешь меня испытать? Я – плотник.
– Нам не нужны плотники. У нас есть плотник. Лухта, сын Лугайда.
– Я и кузнец.
– У нас есть кузнец. Колум Трех Новых Дорог.
– Я – великий воин.
– У нас есть великий воин. Огма, брат короля.
– Спрашивай еще. Я – арфист.
– Нам не нужны арфисты, потому что у нас есть арфист. Абхин, сын Бикелмоса, которого люди Трех Богов привезли с гор.
– Я – бард и умею рассказывать всякие истории.
– И бард у нас есть, а всякие истории нам рассказывает Эрк, сын Этамана.
– Я умею колдовать.
– У нас многие колдуют.
– Я – лекарь.
– И лекаря нам не надо. У нас есть Дайансехт.
– Позволь мне стать виночерпием.
– Да у нас девять виночерпиев.
– Я и с медью умею работать.
– Медных дел мастер у нас Кредне Керд.
Тогда Луг сказал:
– Пойди к королю и спроси, есть ли у него муж, который искусен, как я, и если есть, то я уйду.
Страж так и сделал. Он пришел к королю и сказал:
– У двери стоит юноша, и имя его должно быть Илданах, потому что он владеет всеми искусствами на свете. Он один может заменить всех твоих мастеров.
– Испытай его в шахматах, – сказал Нуада.
К воротам принесли шахматы, и Луг ни разу не проиграл. Когда об этом донесли Нуаде, он велел:
– Ведите его сюда. Никогда еще к нам в Тару не приходил столь искусный муж.
Страж впустил Луга. Он вошел в королевский дом и сел на место, предназначенное ученому мужу.
В зале лежал огромный камень, который едва сдвигали с места четырежды двадцать пар волов, но Огма, желая вызвать Луга на соревнование, поднял его и выбросил в окно, так что он улетел далеко за пределы Тары. Луг же, недолго думая, бросил его обратно, и камень лег на прежнее место.
Потом Луг взял в руки арфу, и мужи смеялись и плакали по ее воле, пока все не заснули.
Нуада, оценив могущество Луга, подумал, что с его помощью непременно избавит Ирландию от дани фоморам. И он поступил так. Он сошел со своего трона и усадил на него Луга, чтобы он правил четырнадцать дней и все слышали его мудрые речи.
Родился Луг в те времена, когда фоморы часто являлись в Ирландию, а Балор, которого одни называли Балор Могучие Удары, а другие – Балор Злой Глаз, жил на Острове Стеклянной Башни. Корабли редко плыли мимо этого острова, потому что фоморы никого не отпускали живым.
Говорят, в старые времена, еще до того, как фирболги поселились в Ирландии, сыновья Немеда проплывали мимо острова на своих кораблях и увидели посреди моря стеклянную башню, а наверху, на крыше, существо, обличьем похожее на человека. Тогда они решили с помощью своего друида захватить башню. Но у фоморов тоже был друид, который колдовал не хуже их друида. Сыновья Немеда повернули корабли, и, когда башня исчезла, они подумали, будто разрушили ее. Но тут поднялась большая волна и потопила корабли.
Башня же стояла, как стояла прежде, и в ней жил Балор, которого не зря прозвали Злым Глазом. В одном глазу у него таилась смертельная сила, и никто из смертных не мог заглянуть в него и остаться в живых. Вот как он обрел свое могущество. Как-то раз он шел мимо дома, в котором друиды его отца вершили смертельное колдовство. Окно было открыто, и, когда он заглянул в него, ядовитый пар поднялся вверх и попал ему прямо в глаз. С тех пор Балору приходилось держать его закрытым, но, если перед ним оказывался враг, его воины поднимали ему веко костяным кольцом.
Однажды друид предсказал ему, что он погибнет от руки своего внука, а так как в то время у него была всего одна дочь Этне, то он запер ее в башне на острове и приставил к ней двенадцать жен, чтобы они стерегли ее. Балор строго-настрого наказал им беречь ее от мужского взгляда и даже имени мужа не произносить при ней.
Этне выросла и стала красавицей. Иногда она видела мужей на проплывавших мимо кораблях. Иногда они являлись к ней в снах. Но сколько она ни спрашивала служанок, они ничего ей не отвечали.
Балор, не боясь смерти, продолжал воевать и грабить, как он это делал всю жизнь, топил проплывавшие мимо корабли и совершал набеги на Ирландию.
В Друим-на-Тейн, что значит «край огня», жили три брата из племени сидов, и звали их Гойбниу, Самтайнн и Киан.
Киан владел землей, а Гойбниу прославился своим искусством кузнеца. У Киана была волшебная корова Глас Гайбненн, в вымени которой никогда не иссякало молоко. Стоило кому-то прослышать о ней, как ему хотелось взглянуть на нее, а многие и вовсе не прочь были ее украсть, поэтому приходилось днем и ночью ее стеречь.
Однажды Киану понадобилось выковать мечи, и он отправился к Гойбниу, ведя за собой Глас Гайбненн. В кузнице Киан застал обоих братьев, потому что Самтайнну тоже понадобились мечи и копья, и Киан попросил его подержать корову, пока он поговорит с Гойбниу.
Тем временем Балор все думал и не мог придумать, как ему подобраться незаметно к Глас Гайбненн. И на этот раз он был неподалеку. Увидев, что с коровой остался Самтайнн, он прикинулся рыжим мальчишкой, подбежал к нему и сказал, будто слышал, что его братья в кузнице договариваются из его железа выковать себе мечи, а на его мечи оставить что-нибудь похуже.
– Клянусь, – вскричал Самтайнн, – им так просто меня не обмануть! Подержи-ка корову, малыш, а я пойду к ним.
В ярости бросился он в кузницу, а Балор, едва взялся за веревку, как помчался прочь к морю и потом через море на свой остров, таща за собой Глас.
Киан, увидев, как его брат ломится в дверь, выскочил наружу, но Балор с Глас уже были далеко в море. Ему ничего не оставалось, как отругать своего брата, а потом он стал ходить туда и сюда, словно совсем потерял голову от горя, потому что не мог придумать, как ему вернуть свою корову. В конце концов он отправился к друиду просить совета, и друид ему сказал, что, пока Балор жив, корову он не вернет, ибо ни одному смертному нельзя заглянуть в Злой Глаз и остаться живым.
Тогда Киан отправился к жене из племени друидов по имени Байрог Живущая-На-Горе. Она одела его в женское платье и отнесла в башню, в которой жила Этне. Созвав служанок, она попросила приюта для великой королевы, попавшей в беду. Служанки, не желая отказывать жене из племени сидов, с радостью ее приняли. Немного погодя Байрог усыпила их, и Киан пошел к Этне. Едва она увидела его, как сказала, что его лицо знакомо ей по снам, и отдала ему свою любовь. А потом порыв ветра вновь подхватил Киана и унес в Ирландию.
В положенное время Этне родила сына. Балор, прослышав об этом, приказал своим слугам туго запеленать младенца, заколоть пеленки булавками и бросить его в море. Случилось так, что, когда они несли его над заливом, булавки расстегнулись – и малыш, выскользнув из пеленок, упал в воду. Слуги подумали, будто он утонул, но Байрог Живущая-На-Горе спасла его и принесла к его отцу Киану, а он отдал его в приемные сыновья Таилте, дочери короля Великой Равнины. Вот так Луг спасся от неминуемой смерти.
Говорят, Балор сам явился в Ирландию и отрубил Киану голову на белом камне, на котором до сих пор видны красные пятна, но, похоже, он отрубил голову кому-то другому, потому что Киан нашел свою смерть в бою с сыновьями Туиреана.
После того как Луг явился в Тару, чтобы вместе с соплеменниками отца бороться против фоморов, он стал думать, как им победить Балора. В Греллах Доллайд он нашел укромное место и позвал с собой Нуаду, и Дагду, и Огму, а еще Гойбниу и Дайансехта. Целый год они жили там, крепко храня свою тайну, чтобы фоморы ни о чем не проведали, пока они не подготовятся как следует и не соберут большое воинство. С тех пор это место называют Шепот Детей Дану.
Через год они разошлись в разные стороны, договорившись встретиться ровно через три года, и Луг возвратился к своим друзьям, сыновьям Мананнана.
Много ли, мало ли прошло времени, созвал Нуада воинов на горе Уснех к западу от Тары. Недолго пробыли они там, как увидели войско, приближающееся к ним с востока, а впереди – юношу с ликом светлым, как заходящее солнце, так что не жмурясь нельзя было смотреть на него.
Когда же войско приблизилось, в юноше узнали Луга Ламх-Фада, что значит «длиннорукий», который возвратился к ним и привел с собой сидов из Земли Обетованной, а еще своих названых братьев, сыновей Мананнана – Кройта Глегела, что значит «белый цветок», и Гойтне Горм-Шуилеаха, что значит «голубоглазое копье», и Каине Киндкарга, что значит «красное кольцо», и Доналла Донн-Руадха, что значит «красные волосы». Луг же восседал на кобыле Аонбхарр самого Мананнана, быстрой, как холодный ветер весной, по морю скакавшей, как посуху, и еще ни одного всадника не потерявшей мертвым. И свою кольчугу, которую не могли пробить ни меч, ни копье, Мананнан отдал Лугу, и свой шлем с двумя алмазами спереди и сзади. Когда Луг снял шлем, его лоб сверкал, как солнце в летний день. Еще у него был меч Мананнана, который называли Фреагартах, что значит «ответ». Любая рана, нанесенная этим мечом, была смертельной. Но было у него еще одно свойство. Едва враг видел его обнаженным, как силы покидали его и он становился не опаснее жены в родах.
Воинство остановилось на том самом месте, где его поджидал король Ирландии с другими сидами, и они радостно приветствовали друг друга.
Однако они недолго радовались друг другу, потому что увидели нестройный отряд из девятижды девяти угрюмых посланцев фоморов, явившихся в Ирландию за данью, и четверых из них, самых жестоких и самых безжалостных, звали Эйне и Эатфай, Корон и Компар, и они наводили такой ужас на сидов, что ни один отец или приемный отец не посмел бы наказать своего сына без их разрешения.
Они подъехали к тому месту, где сидел в окружении своих воинов король Ирландии, и король Ирландии и все сиды встали перед ними.
Тогда Луг Длиннорукий спросил Нуаду:
– Почему ты встаешь перед ними?
– Приходится, – ответил король. – Если они увидят сидящего ребенка, то и его не замедлят убить.
– Клянусь, – вскричал Луг, – их самих пора убить!
– Не делай этого, потому что фоморы жестоко отомстят нам.
– Слишком долго ты терпишь их.
С этими словами он бросился на фоморов, убивая и раня их своим мечом, пока не полегли восемью девять из них, а девятерым он даровал жизнь, отдав их под защиту короля Нуады.
– Я бы и вас убил, но мне нужны посланцы в вашу страну, потому что я не хочу посылать своих воинов – как бы их у вас не обидели.
Девять воинов отправились восвояси и в городе фоморов Лохланне рассказали всем о том, как прекрасный юноша явился в Ирландию и убил всех сборщиков дани, кроме них.
– А не убил он нас, чтобы мы рассказали вам о нем.
– Кто этот юноша? – спросил Балор Злой Глаз.
– Я знаю, – сказала его жена Кейтленн. – Он сын нашей дочери. Помнишь предсказание? Когда он явится в Ирландию, не властвовать тебе там больше.
Фоморы собрались на совет, и среди них были Эаб, сын Нейта, и Кеанхаб, внук Нейта, и Сайтал Салмхор, и Лиат, сын Лобаса, и девять бардов фоморов, владевших даром провидения, и друид Лобас, и сам Балор, и его двенадцать белогубых сыновей, и его королева Кейтленн Кривозубая.
Это случилось как раз, когда Брес и его отец Элат пришли просить о помощи.
Брес сказал так:
– Я сам поведу семь великих воинств фоморов в Ирландию, и я вызову на бой Илданаха, великого мастера, и я отрублю ему голову и привезу ее сюда, на зеленый луг Бербхе.
– Ты сможешь, – сказали фоморы.
– Готовьте мои корабли и вдоволь запасайте мяса и эля.
Фоморы не стали медлить и тотчас занялись кораблями и провизией, а два быстроногих Луата побежали собирать воинство для Бреса. Едва все пришли и наточили мечи и копья, как Брес приказал отплывать.
Король Балор проводил свое воинство до причала и сказал так:
– Сразись, Брес, с Илданахом и отруби ему голову. А потом привяжи остров под названием Ирландия к корме, и пусть, пока ты будешь плыть, волны погуляют на нем. Ты оставь его на севере Лохланна, и ни один из детей богини Дану до скончания света не посмеет приблизиться к нему.
Отчалив от берега, фоморы подняли паруса и поплыли по непаханому полю, по окраине широко раскинувшегося моря, ни разу не свернув, пока не оказались в Эас Дара.
Брес повел свое воинство через Западный Коннахт, разрушая все на своем пути, а королем Коннахта в те времена был Бодб Деарг, сын Дагды.
2. Сыновья Туиреана
Луг Длиннорукий был в Таре у короля Ирландии, когда узнал, что фоморы высадились в Эас Дара. Тотчас он оседлал Аонбхарр, лошадь Мананнана, а миновали всего один день и одна ночь со времени высадки фоморов. Он пошел к королю Нуаде и рассказал ему о фоморах, которые причалили к берегу в Эас Дара, а теперь бесчинствовали на земле Бодба Деарга.
– Я хочу, – сказал он, – чтобы ты помог мне в сражении против фоморов.
Однако Нуада не желал мстить за погубленный Коннахт, которым владел Бодб Деарг, а не он, и Лугу не понравился его ответ. Он уехал из Тары.
Едва он выехал за ворота, как увидел трех воинов с мечами и копьями, которые мчались ему навстречу. Это были его отец Киан и его братья Ку и Кетен, потому что у его отца были три сына.
– Куда ты так рано? – спросили они Луга.
– Славное дело ждет меня, – ответил Луг. – Фоморы в Ирландии. Сейчас они грабят Бодба Деарга. Вы мне поможете сразиться с ними?
– Каждый из нас может взять на себя по сотне воинов.
– Добрая помощь. Только лучше вам собрать всех сидов, готовых сражаться за Ирландию.
Ку и Кетен помчались на юг, а Киан – на север, и он ни разу не остановился, пока впереди не показалась равнина Муиртемне. Пересекая равнину, Киан увидел трех вооруженных воинов и узнал в них трех сыновей Туиреана, сына Огмы. Издавна между тремя сыновьями Туиреана и тремя сыновьями Кинта была неодолимая вражда, и где бы они ни встретились, сразу между ними завязывался бой.
Киан сказал так:
– Если бы мои братья были со мной, мы бы неплохо сразились, а одному мне с ними не совладать.
Увидав поблизости стадо свиней, Киан ударил себя веткой друида и, в мгновение ока превратившись в свинью, неотличимую от настоящих, принялся рыть землю.
Брайан, один из сыновей Гуиреана, спросил братьев:
– Вы видели воина?
– Видели.
– Куда же он делся?
– Не знаем.
– Надо нам получше охранять равнину, ведь идет война, – сказал Брайан. – Но я знаю, что с ним сталось. Он ударил себя веткой друида и превратился в свинью, которая теперь роет землю так же, как все остальные, а если так, то он нам не друг.
– Плохо дело, – отозвались его братья, – потому что свиньи принадлежат кому-то из сидов, но даже если мы перебьем их всех, он все равно может ускользнуть от нас.
– Плохо вас учили в городе знаний, – сказал им Брайан, – если ты не можешь отличить настоящую свинью от ненастоящей.
С этими словами он ударил братьев веткой друида, и они превратились в тощих быстрых псов, которые тотчас начали лаять, учуяв след человека-свиньи.
Вскоре одна свинья отделилась от стада, и остальные не обратили на нее никакого внимания, хотя она побежала к лесу. На опушке Брайан поразил ее копьем.
Свинья вскрикнула, а потом сказала так:
– Не по-доброму ты поступил со мной.
– Похоже, ты знаешь человеческий язык, – удивился Брайан.
– Я и есть человек. Киан я, сын Кинта, и я прошу у тебя защиты.
– Клянусь всеми богами, будь у тебя даже семь жизней, я бы все отобрал одну за другой.
– Пусть так. Все же исполни одну просьбу. Позволь мне вновь принять мой облик.
– Что ж, – проговорил Брайан, – мне легче убить человека, чем свинью.
Киан сбросил с себя обличье свиньи и попросил:
– Будь милостив.
– Нет.
– Ладно. Хорошо уже, что ты позволил мне стать человеком. Если бы я был свиньей, то, убив меня, ты отделался бы платой за свинью. Не было и не будет воина, месть за которого сравнится с местью за меня. Рука, отнявшая жизнь у отца, будет в долгу перед моим сыном. Оружие, поразившее меня, обо всем расскажет ему.
– Ты не будешь убит мечом и не будешь убит копьем. Мы побьем тебя камнями.
И братья принялись с такой силой и ненавистью бросать в воина камни, что вскоре его несчастное изломанное тело перестало подавать признаки жизни. Братья вырыли могилу и похоронили воина, но земля не приняла его. Тогда Брайан сказал, что надо попытаться еще раз, и они вырыли другую могилу, но земля вновь вытолкнула тело наверх. Шесть раз сыновья Туиреана хоронили воина, и шесть раз земля выталкивала его. Но на седьмой раз тело осталось в могиле, и братья поехали дальше, туда, где Луг Длиннорукий собирал войско.
Что до Луга, то, расставшись с отцом, он поскакал на запад от Тары по направлению к горам, которые потом будут звать Гайрех и Илгайрех, в крепость Шаннон, которая теперь называется Атлуайн, к Беарнанах-Эадаргана, «пропасти раздела», через Маг-Луирг, «равнину погони», к Корр Слиав-на-Сегза, что значит «круглая гора песенной весны», на вершину Киан-Слиав, через солнечный Коранн, а оттуда на Маг Мор-ан-Аонай, «великую равнину светловолосых людей», где теперь были фоморы и с ними предатели из Коннахта.
Это там Брес встал со своего места и сказал:
– Не диво ли, что солнце сегодня взошло на западе, когда всегда оно восходит на востоке.
– Уж лучше бы вправду солнце взошло на западе, – вздохнули в ответ друиды.
– Что же это?
– Сияющее лицо Луга, сына Этне.
Луг приблизился к ним и поздоровался.
– Почему ты говоришь с нами как друг?
– Потому что половина меня принадлежит детям богини Дану, а половина – ваша. А теперь отдавайте молочных коров, которых вы отобрали у ирландцев.
– Пусть удача отвернется от тебя и ты никаких коров не получишь, не то что молочных, – со злостью ответил ему один из фоморов.
Три дня и три ночи Луг не отходил от фоморов, а на четвертый день прискакали всадники-сиды. И Бодб Деарг, сын Дагды, привел двадцать девять воинов. Он спросил:
– Почему ты медлишь с битвой?
– Я ждал тебя, – ответил Луг.
Короли и вожди Ирландии подняли над головами копья, выставили перед собой щиты и на Маг Мор-ан-Аонай пошли сомкнутым строем на фоморов, которые тоже пошли им навстречу, забрасывая их свистящими копьями, а когда от копий остались одни обломки, сиды и фоморы вытащили мечи из ножен и с такой силой схватились друг с другом, что издалека казалось, будто вся долина объята огнем.
Луг тем временем искал на поле битвы Бреса, сына Элата, а когда нашел его, то стал биться с его стражниками, и они не могли устоять перед ним. Двести воинов полегли от его меча.
Увидел это Брес и попросил у Луга защиты.
– Если ты пощадишь меня, – сказал он, – я приведу всех фоморов на великую битву. Клянусь солнцем и луной, морем и сушей.
Луг пощадил его, и тогда друиды, приплывшие с Бресом, тоже запросили пощады.
– Клянусь, если все фоморы будут просить у меня защиты, ни один не погибнет от моего меча.
С этим Брес и друиды отправились восвояси.
А теперь расскажем, что случилось между Лугом и сыновьями Туиреана. Когда закончилась битва на Маг Мор-ан-Аонай, Луг встретился со своими братьями и спросил, не видели ли они отца.
– Не видели, – отвечали они.
– Чудится мне, что нет его в живых. Клянусь, не выпить мне ни глотка воды, не съесть ни крошки хлеба, пока не узнаю, где и как он сложил голову.
Луг отправился на поиски отца, живого или мертвого, и всадники-сиды следом. Они прискакали на то место, где Луг простился с отцом, а потом на то место, где его отец, завидев сыновей Туиреана, принял облик свиньи.
И на том месте земля заговорила с Лугом:
– Слушай, Луг. Великая беда подстерегла здесь твоего отца. Завидев сыновей Туиреана, обернулся он свиньей, но убили они его в его собственном обличье.
Луг обо всем рассказал своим воинам, а потом отыскал место, где был зарыт его отец, и приказал откопать его, чтобы узнать, какую смерть принял он от сыновей Туиреана.
Когда подняли тело из земли, то увидели, что оно все в синяках и подтеках.
И Луг сказал так:
– Сыновья Туиреана убили моего отца, как злого врага. – Трижды поцеловал он его. – Худо мне теперь. Ничего не слышат мои уши, ничего не видят мои глаза, и кровь не бежит в моем сердце, потому что умер мой отец. Почему меня не было здесь, когда тебе грозила беда? Великое зло совершили дети богини Дану, подняв руку на своих соплеменников. Много потеряют они могучих воинов! Обессилеют они от своего предательства! Не быть Ирландии свободной ни на востоке, ни на западе!
Вновь Луг предал тело Киана земле, потом оплакал его и, водрузив на могилу камень, письменами огама выбил на нем его имя. Он сказал так:
– Отныне этот холм будет называться именем Киана. Сыновья Туиреана убили его, так пусть горе и ненависть станут уделом их и их детей. Я говорю правду. Горе разбило мне сердце, ибо нет больше в живых храброго Киана.
Луг повелел воинам скакать в Тару, но наказал им ничего никому не говорить.
В Таре Луг сел на высокий королевский трон и, оглядевшись, увидел трех сыновей Туиреана, которые в то время были первые из первых, самые быстрые, самые искусные, самые доблестные, самые красивые и самые прославленные.
Луг приказал слугам потрясти цепь молчания, а потом сказал так:
– О чем вы думаете, сиды?
– О тебе.
– Тогда я спрошу вас. Какую месть измыслили бы вы за смерть своего отца?
Воины не знали, что сказать. Но один из вождей все-таки спросил:
– Не твой ли отец убит?
– Ты прав, – ответил ему Луг. – И здесь я вижу воинов, которые убили его, а как они его убили, им лучше знать. – Он помолчал. – Будь это в моей власти, я бы не дал им умереть в одночасье, а день за днем отрубал бы им сначала руки, потом ноги.
Вожди согласились с ним, и сыновья Туиреана тоже.
– Три воина, убившие моего отца, дали ответ. Так пусть они заплатят за его смерть теперь же, пока они все здесь. А если они не хотят, то пусть убираются отсюда, потому что этот дом под моей защитой.
– Если бы я убил твоего отца, – сказал король, – я был бы рад, когда бы ты взял с меня дань.
– Луг все знает, – зашептали друг другу сыновья Туиреана.
– Надо признаться, – сказали Айухар и Айухарба.
– Боюсь, как раз этого он хочет, – сказал Брайан, – чтобы мы признались перед всеми, и тогда он не выпустит нас из рук ни за какие богатства.
– Ничего не поделаешь, – возразили ему братья. – Не избежать нам признания. Говори! Ты старший.
И Брайан, сын Туиреана, сказал так:
– Ты о нас говоришь, Луг, потому что знаешь о нашей вражде с сыновьями Кинта. Мы не убивали твоего отца, но мы заплатим тебе, как если бы мы его убили.
– Вы заплатите мне так, как не помышляли. Если же плата будет высокой, я уступлю.
– Говори.
– Три яблока, шкура свиньи, копье, два коня, семь свиней, один щенок, вертел и три крика на горе. Вот ваша плата, и если для вас это слишком дорого, я уступлю, а если нет, то платите.
– Это не дорого, – сказал Брайан. – И в сто раз больше не было бы дорого. Ты слишком мало просишь, и мы думаем, что за этим кроется предательство.
– Это немало. Пусть покарают меня сиды, если я лгу. Вы тоже поклянитесь.
– Зачем нам клясться? Разве не хватит моего слова?
– Не хватит, – возмутился Луг. – Всем известно, что вы наобещаете с гору, а потом норовите улизнуть, не заплатив.
Ничего не оставалось сыновьям Туиреана, как поклясться в присутствии короля Ирландии, и Бодба Деарга, сына Дагды, и вождей из племени сидов, что они все сполна заплатят Лугу.
– Пожалуй, я вам поясню, что мне надо, – сказал Луг.
– Поясни.
– Слушайте. Три яблока зреют в саду на востоке земли, и другие яблоки мне не нужны, потому что эти самые красивые и самые вкусные на всей земле. Цвета они горящего золота, величиной с голову младенца, которому месяц от роду, вкуса они медового, и тому, кто откусит от них, не страшны ни раны, ни болезни. К тому же, сколько ни откусывай от них, они меньше не становятся. Шкура же нужна мне свиньи из владений Туиса, короля Греции, которая лечит любые раны и любые болезни да еще спасает от всякой беды, только от смерти не спасает. А еще она речную воду превращает в вино на девять дней, и если смочить им самую тяжелую рану, от нее и следа не останется. Друиды Греции говорят, что добродетель не существует сама по себе, вот они вложили ее в шкуру, и с тех пор эта шкура у них. Думаю, нелегко вам будет добыть ее. Вы поняли, о каком копье я говорил? – продолжал Луг.
– Нет, – ответили братья.
– Это смертельное копье принадлежит персидскому шаху, и называют его Луин. Ему все подвластно, и, чтобы оно не сожгло дом и страну, наконечник держат в воде.
Трудно будет его взять. Знаешь ли ты, о каких конях и о какой повозке я говорил? Они принадлежат Добару, королю Сиогайра, и кони одинаково быстро мчатся по морю и по земле, да и повозке нет равных в красоте и крепости.
Знаешь ли ты, о каких семи свиньях я говорил? Это свиньи Эасала, короля Золотых Колонн. Каждый вечер их убивают, а наутро они опять живые, и если кто отведает их мяса, тому не грозят никакие болезни.
Щенка же зовут Файл-Иннис, и принадлежит он королю Айоруадха, Холодной Страны. Все дикие звери падают ниц перед этим щенком – так красив он: прекраснее самого солнца в огненной повозке.
Вертел ты принесешь мне с острова Каэр Светловолосой. А кричать ты будешь на горе Миохаойна на севере Лохланна. Миохаойн и его сыновья стерегут гору, чтобы никто не кричал на ней. У них учился мой отец, и, если даже я прощу тебе его смерть, они не простят. Пусть тебе все удастся, но они не упустят случая отомстить. Вот и вся плата за смерть моего отца.
Потемнели лицами сыновья Туиреана и в молчании поехали к своему отцу.
– Плохие вести, – сказал Туиреан. – Не избежать вам смерти. Вот если бы Луг захотел вам помочь, тогда другое дело, а иначе плата, которую он назначил вам, не по силам ни одному мужу на земле, если только не заручится он помощью Мананнана или Луга. Идите к нему и просите, чтобы он дал вам кобылу Мананнана, и, если он вправду хочет получить хоть что-нибудь, он даст ее вам, а если нет, то он откажет вам, сославшись на то, что-де не его кобыла и не может он дать вам то, что ему не принадлежит. Тогда просите у него ладью Мананнана, которую называют Скуабтуинн, что значит «бегущая по волнам», и он даст вам ее, потому что нельзя ему отказывать во второй раз, а вам ладья нужнее кобылы.
Сыновья Туиреана пошли к Лугу и, поздоровавшись с ним, попросили его помощи, если он вправду хочет получить с них дань. Наученные отцом, они попросили у него Аонбхарр, кобылу Мананнана.
– Это не моя кобыла, – ответил им Луг, – и я не могу дать ее вам.
– Тогда дай нам ладью Мананнана, – потребовал Брайан.
– Берите.
– Где она?
– В Бруг-на-Бойнн.
Братья возвратились к отцу и к своей сестре Этне и сказали, что Луг дал им ладью.
– Все равно трудно вам придется, – посетовал Туиреан, – хотя Луг в самом деле хочет получить все, что он потребовал от вас, до битвы с фоморами. Но и вам он желает смерти.
Сыновья покинули опечаленного Туиреана, а Этне отправилась вместе с ними на берег, где была ладья.
Брайан вошел в нее и воскликнул:
– Здесь места хватит только для двоих!
И он принялся сокрушаться о том, что ладья так мала.
– Не надо тебе поносить ладью, – сказала Этне. – Не по-доброму ты поступил, убив отца Луга Длиннорукого, мой милый брат, и, что бы ни приключилось с тобой, это твоя вина.
– Не говори так, Этне, – попросили ее братья, – ведь не злые мы сердцем, и храбрости нам не занимать. И пусть мы сто раз примем смерть, но трусами не прослывем.
– Горе мне! – вскричала Этне. – Мои братья покидают меня!
Ладья отошла от берега Ирландии.
– Куда мы плывем?
– Мы плывем за яблоками, – сказал Брайан, – потому что Луг в первую очередь приказал нам добыть яблоки. Повелеваю тебе, ладья Мананнана, везти нас в сад на востоке земли.
Ладья повиновалась и долго одолевала зеленые волны, пока не пристала к берегу на востоке земли.
Тогда Брайан спросил братьев:
– Как нам быть, ведь не думаете же вы, что могучие воины не стерегут королевский сад?
– Мы думаем, что нам надо сражаться с ними, ведь все равно не избежать нам смерти.
– Я думаю, пусть после нашей смерти люди вспоминают о нашей храбрости и о нашей мудрости, а не о нашем предательстве и о нашей глупости. Сделаем так. Примем обличье быстрых ястребов и постараемся увернуться от копий, которыми стражники забросают нас. Когда же у них выйдут все копья, скорее сорвем каждый по яблоку и унесем их в когтях.
