10,49 €
Mehr erfahren.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2022
XIX век. Китай — гордая древняя империя, закрытая для иностранцев. Однако от Гонконга до Великой Китайской стены, от Летнего дворца с его потрясающими ценностями и Запретного города до убогих деревенских лачуг — по всей Поднебесной разворачивается драматическая борьба. Рассказывая о судьбах британских, американских и китайских семей, Резерфорд представляет масштабную историю, в которой колониальный Запад встречается с богатым и сложным Востоком. Это роман о мощном столкновении мировоззрений, о взаимном непонимании, о сражениях и потерянной любви. Эта книга для тех, кто побывал в Китае и полюбил эту страну, и для тех, кому еще предстоит там побывать. Впервые на русском языке!
Das E-Book können Sie in Legimi-Apps oder einer beliebigen App lesen, die das folgende Format unterstützen:
Ähnliche
Edward RutherfurdCHINACopyright © 2021 by Edward RutherfurdFirst published in Great Britain in 2021 by Hodder & Stoughton, an Hachette UK companyAll rights reserved
Перевод с английского Натальи Власовой
Оформление обложки Ильи Кучмы
Резерфорд Э.Китай : роман / Эдвард Резерфорд ; пер. с англ. Н. Власовой. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2022. — (The Big Book).
ISBN 978-5-389-21753-9
16+
XIX век. Китай — гордая древняя империя, закрытая для иностранцев. Однако от Гонконга до Великой Китайской стены, от Летнего дворца с его потрясающими ценностями и Запретного города до убогих деревенских лачуг — по всей Поднебесной разворачивается драматическая борьба. Рассказывая о судьбах британских, американских и китайских семей, Резерфорд представляет масштабную историю, в которой колониальный Запад встречается с богатым и сложным Востоком.
Это роман о мощном столкновении мировоззрений, о взаимном непонимании, о сражениях и потерянной любви.
Эта книга для тех, кто побывал в Китае и полюбил эту страну, и для тех, кому еще предстоит там побывать.
Впервые на русском языке!
© Н. Н. Власова, перевод, 2022© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022Издательство АЗБУКА®
С глубоким уважением посвящаю памяти Артура Уэйли,награжденного Орденом кавалеров чести,поэта и ученого,чьи переводы китайской классикивдохновляют меня вот уже пятьдесят лет
Предисловие
«Китай» — это прежде всего художественное произведение, но действие романа разворачивается на фоне реальных исторических событий.
Когда в повествовании появляются исторические личности, то их описания принадлежат моему перу, надеюсь, они правдивы. Однако все главные персонажи: Трейдер, Чарли Фарли, братья Одсток, Ньо, Шижун, Мэйлин, Лаковый Ноготь, господин Лю, господин Ма, Гуаньцзи, их семьи и друзья — вымышленные.
Я хочу выразить особую признательность следующим авторам и ученым, на чьих масштабных исследованиях, часто в первоисточниках, основан этот роман.
Что касается общих сведений, я благодарю Джона Кея за наиболее удобоваримое введение в историю Китая, Кэролайн Бланден и Марка Элвина за замечательный справочник «Культурный атлас Китая» и Марину Уорнер за подробнейшую биографию Цыси «Императрица-дракон».
Что касается узкоспециальных работ, то хотелось бы сказать спасибо Джулии Ловелл за сведения об Опиумной войне 1839 года, Питеру Уорду Фэю за дальнейшие подробности войны и торговли опиумом, Чжан Янвэню за информацию о потреблении опиума в Китае. Подробности о жизни евнухов я почерпнул из работы Цзя Инхуа о жизни Сунь Ятина1, о наложницах и рабстве из работ Се Бао Хуа, о жизни слуги узнал из записей Иды Прюитт о старой бабушке Нин в «Дочери Хань». В описаниях бинтования ног я опирался на работы Дороти Ко. Я благодарен Марку Эллиотту и прежде всего Памеле Кайл Кроссли, чье детальное исследование трех поколений одной маньчжурской семьи помогло мне создать вымышленную семью Гуаньцзи. За описания Летнего дворца я приношу благодарность Го Дайхэну, Юнцу Вонгу и особенно Лилиан М. Ли и работе о Юаньминъюане2. При рассказе об имперской системе правосудия и пыток я опирался на прекрасную монографию Нэнси Парк. За понимание фэншуй и устройства деревень на юге Китая я благодарен статье Сяосинь Хэ и Цзюнь Ло. Рассказывая о тайпинах, я опирался на исследования Стивена Р. Платта и Джонатана Спенса. Огромное спасибо Дайане Престон за ее хронику осады дипломатических миссий во время Боксерского восстания, давшую столь богатый материал для работы.
Я обязан выразить благодарность лично Джулии Ловелл за ее мудрые и полезные советы, направившие меня на путь истинный; доктору Джеймсу Гринбауму, Тесс Джонстон и Май Цао за полезные беседы; Син Цунлин и Хан Лю за внимательное прочтение первоначальных набросков и Линн Чжао за тщательную проверку всей рукописи на историческую достоверность.
Все оставшиеся ошибки мои, и только мои.
Я признателен Родни Полу за подготовку карт с такой образцовой скрупулезностью и терпением.
Еще раз благодарю своих редакторов Уильяма Томаса из «Doubleday» и Оливера Джонсона из «Hodder» не только за такую замечательную команду, но и за их огромную доброту и терпение во время долгого и технически сложного написания черновика. Я также хочу поблагодарить Майкла Виндзора в Америке и Аласдера Оливера в Великобритании за два совершенно разных, но одинаково великолепных дизайна обложки. Большое спасибо также команде Хари Докинз, Марии Карелле, Рите Мадригал, Майклу Голдсмиту, Лорен Вебер и Кэти Хуриган из «Doubleday». Как всегда, огромное спасибо Каре Джонс и всей команде литературного агентства «RCW».
И наконец, я, разумеется, благодарен своему агенту Джилл Колридж, перед которой последние тридцать шесть лет в неоплатном долгу.
Китайские топонимы в этой книге в основном даны в их современной форме.
1Сунь Ятин — последний выживший имперский евнух. — Здесь и далее примеч. перев.
2Юаньминъюань — Старый Летний дворец, разрушенный в 1860 г. садово-дворцовый комплекс в восьми километрах к северо-западу от Запретного города.
Красное солнце над желтой рекой
Январь 1839 года
Сначала он даже не услышал голоса за своей спиной. Красное солнце ярко светило в лицо, пока он ехал по самому центру Срединного государства3.
С рассвета он преодолел сорок миль, а впереди еще сотни. Времени совсем мало, а то и вовсе не осталось. Он не знал.
Скоро огромное багровое солнце зайдет за горизонт, сгустятся меланхолично-пурпурные сумерки, и ему придется сделать передышку. А на рассвете снова отправиться в путь, не переставая размышлять: успеет ли он добраться до дома отца, которого так любил, и попросить прощения, пока не поздно? Ведь в письме тетушки совершенно четко говорилось: отец умирает.
— Господин Цзян! — услышал он на этот раз. — Цзян Шижун!
Он обернулся. Одинокий всадник подгонял лошадь. После красного солнца, бившего прямо в глаза, у Цзяна ушло какое-то время, чтобы разглядеть, что это Вон, слуга господина Вэня. Что бы это значило? Цзян натянул поводья и остановил лошадь.
Вон, пухлый лысый коротышка, выходец с юга, управлял хозяйством стареющего ученого, который полностью ему доверял, и взял молодого Цзяна под свое крыло, как только тот перебрался туда. Вон вспотел. Должно быть, он гнал, как имперский посланник, чтобы перехватить меня, подумал молодой человек.
— С господином Вэнем все в порядке? — с беспокойством спросил Цзян.
— Да-да. Он велит вам немедленно возвращаться в Пекин.
— Возвращаться? — Цзян с тревогой уставился на Вона. — Но мой отец умирает. Мне нужно ехать к нему.
— Вы слышали о князе Лине?4
— Разумеется.
Весь Пекин только и говорил о скромном, ранее никому не известном чиновнике, который произвел настолько сильное впечатление на императора, что тот поручил ему ответственную миссию.
— Он хочет видеть вас. Прямо сейчас.
— Меня?
Цзян был никем. Даже меньше чем просто никем. Жалким неудачником.
— Господин Вэнь написал князю Линю о вас. Они знакомы еще со студенческой скамьи. Но господин Вэнь не стал вам говорить, не хотел, чтобы вы питали какие-то надежды. Когда князь Линь не ответил... — Вон состроил грустное лицо. — А сегодня утром после вашего отъезда господин Вэнь получил послание. Может быть, князь Линь возьмет вас в свое услужение, но сначала ему нужно познакомиться с вами. Поэтому господин Вэнь приказал мне скакать, словно тысяча дьяволов, чтобы вернуть вас. — Вон пристально посмотрел на молодого человека. — Это огромный шанс для вас, Цзян Шижун, — тихо произнес он. — Если князь Линь преуспеет в своей миссии, а вы ему понравитесь, сам император услышит ваше имя. Вы снова встанете на тропу, ведущую к успеху. Я рад за вас. — Он слегка поклонился, чтобы обозначить будущий статус молодого человека.
— Но мой отец...
— Возможно, он уже скончался. Вы не знаете.
— А может быть, он еще жив. — Молодой человек отвернулся; на его лице застыло страдание. — Мне стоило съездить раньше... — пробормотал он себе под нос. — Мне очень стыдно. — Затем он снова обратился к Вону: — Если я вернусь, то потеряю три дня. Может, больше.
— Если вы хотите преуспеть, нельзя пренебрегать возможностями. Господин Вэнь говорит, что ваш отец непременно хотел бы, чтобы вы увиделись с князем Линем. — Вон сделал паузу, а потом добавил: — Господин Вэнь сообщил князю Линю, что вы владеете кантонским. Важный довод в вашу пользу. Конкретно для этой миссии.
Шижун промолчал. Они оба знали, что именно благодаря стараниям Вона он овладел кантонским диалектом, родным для слуги. Сначала молодой чиновник ради забавы перенимал у Вона некоторые обиходные выражения, но вскоре обнаружил, что кантонский — практически другой язык. В нем больше тонов, чем в его родном мандаринском диалекте5. У Шижуна был хороший слух, и за пару лет, болтая каждый день с Воном, он начал свободно изъясняться на кантонском. Его отец, бывший невысокого мнения о южанах, с иронией отнесся к подобному достижению, однако допустил, что в один прекрасный день знания могут все же пригодиться. А господин Вэнь наставлял его: «Не гнушайтесь кантонского, юноша. В нем сохранилось множество древних слов, утраченных в мандаринском, на котором мы говорим».
Вон пристально глядел на Шижуна, всем своим видом поторапливая:
— Господин Вэнь говорит, что второго такого шанса на вашу долю не выпадет.
Цзян Шижун посмотрел на красное солнце и покачал головой с несчастным видом.
— Я знаю, — тихо сказал он.
В течение минуты ни один из них не двигался. Затем, с тяжелым сердцем, молодой человек молча развернул лошадь и направился обратно в Пекин.
* * *
К концу той ночи в пятистах милях от них, на прибрежных территориях к западу от порта, тогда известного миру как Кантон, с Южно-Китайского моря поднялся туман, окутав мир белизной. Девушка подошла к воротам двора и выглянула, думая, что она одна.
Несмотря на утреннюю дымку, девушка чувствовала незримое присутствие солнца, сияющего где-то за пеленой, но она все еще не видела ни края пруда в каких-то тридцати шагах от нее, ни шаткого деревянного мостика, на котором ее свекор господин Лун любил наблюдать за полной луной и напоминать себе, что он владеет этим прудом и считается самым богатым крестьянином в деревне. Девушка прислушивалась к влажной тишине. Иногда до нее долетал мягкий плеск, когда какая-нибудь утка ныряла головой под воду, а потом выныривала и отряхивалась. Но больше девушка ничего не слышала.
— Мэйлин! — Кто-то свистнул справа от нее.
Девушка нахмурилась. Она смогла разглядеть бамбуковую рощицу у дороги и сделала шаг в ее направлении.
— Кто это?
— Это я. Ньо. — Из рощицы вынырнула чья-то фигура и направилась к ней.
— Братишка! — просияла девушка.
Даже после долгих лет разлуки она безошибочно узнала его. Приметный шрам, тянувшийся через щеку и нос, никуда не делся.
Если быть точным, то Ньо не был ее братом. Да и вообще родственником. Он воспитывался в доме ее бабушки по матери, которая принадлежала к племени хакка6. После того как его мать и сестры умерли от чумы, отец оставил мальчика с родителями Мэйлин на два года, прежде чем снова женился и забрал сына к себе. Собственно говоря, его звали Ню. Но на диалекте его родной деревни имя звучало скорее как Ньок, хотя последний звук было плохо слышно. Мэйлин пошла на уступку и изобрела свою версию имени — Ньо с коротким «о» на конце, так оно к нему и привязалось.
Задолго до того, как отец Ньо забрал его обратно, Мэйлин стала считать мальчика названым братом, а себя его старшей сестрой.
— Когда ты приехал? — прошептала она.
— Два дня назад. Я приходил повидаться, но твоя свекровь запретила мне тут показываться, а потом пошла в дом твоих родителей и велела им не подпускать меня к тебе.
— Почему она так поступила?
Хотя Ньо был всего на год моложе Мэйлин, но, как она заметила, все еще выглядел мальчишкой. Он потупился и какое-то время смотрел себе под ноги, а потом признался:
— Наверное, из-за моих слов.
— А почему ты здесь, братишка?
— Я сбежал! — Он улыбнулся, словно это был повод для гордости.
— Ох, Ньо... — Мэйлин собиралась было расспросить его о подробностях, но юноша жестом показал, что кто-то подсматривает из-за ворот за ее спиной. — Жди меня на въезде в деревню завтра утром, — поспешно велела она. — Я попробую прийти с первыми лучами солнца. Если не приду, возвращайся на то же место на следующий день. А теперь беги! Быстрее! Быстрее!
Ньо скрылся в бамбуковой рощице, а Мэйлин обернулась.
У ворот стояла молодая женщина с овальным личиком. Это была ее невестка Ива. Они обращались друг к другу «сестра», но на этом все сходство заканчивалось. Иву нарекли в честь изящного дерева, однако, если снять восхитительную одежду и смыть косметику, которую она тщательно наносила на лицо, Иву сочли бы невзрачной. Ива была родом из богатой крестьянской семьи по фамилии Вань из соседнего уезда. И хотя она вышла замуж за старшего сына господина Луна, жители деревни почтительно называли ее по традиции госпожой Вань. Семейство Вань могло себе позволить не работать, так что дочери с детства бинтовали ноги7, и теперь у Ивы была семенящая походка, отличавшая ее от бедных крестьянок типа Мэйлин, чья семья трудилась в полях.
Ива была чуть выше Мэйлин и слегка сутулилась, но элегантно, словно бы кланялась, как положено благовоспитанной даме. Мэйлин была миниатюрной и крепко стояла на своих здоровых ногах, как обычная крестьянка. С самого раннего детства она считалась самой хорошенькой девочкой во всей деревне.
Если бы ее родители не были так бедны, то могли бы позволить себе бинтовать ей ноги, наряжать в красивую одежду и в итоге продать торговцу в один из местных городов в качестве младшей жены или наложницы. И хотя Мэйлин была прелестной, никто даже представить себе не мог, что она выйдет замуж за сына господина Луна.
На самом деле большинство людей сочли их брак скандальным, а ее свекровь пришла в ярость.
Между Ивой и Мэйлин имелось еще одно отличие. Ива успела родить мужу ребенка, однако, к неудовольствию его родителей, на свет появилась девочка8. К счастью, Ива снова была на пятом месяце беременности.
Когда они вернулись в передний двор дома Лунов, Ива апатично взглянула на Мэйлин:
— Я знаю, кто приходил.
— А?
— Это был твой двоюродный брат Ньо. Я все про него знаю. Ты зовешь его младшим братишкой. — Она медленно кивнула. — Все в доме знают, что он тут, но нам запретили тебе говорить.
— Даже мужу?
— Он хотел сказать, но побоялся, что ты попытаешься увидеться с Ньо и попадешь в неприятности. Он пытался тебя защитить. Всего лишь.
— Ты расскажешь Матушке?
— Можешь довериться мне, сестрица! — Во дворе росло низенькое апельсиновое деревце, и, дойдя до него, Ива замешкалась. — Не пытайся увидеться с ним, сестрица. Если Матушка узнает, то высечет тебя. А то и что похуже.
* * *
В середине этого же дня в Калькутте экипаж, запряженный одной лошадью, вез двоих молодых англичан через симпатичные предместья Чоуринги. Шторы были опущены, чтобы защитить от слепящего света. Хотя в Индии этот сезон и считался прохладным, солнце светило ярче и припекало куда сильнее, чем в самые жаркие летние дни в Британии.
Чарли Фарли был веселым малым. Во время крикета, в который он отменно играл, ему хватало роста, чтобы внушать уважение. Его круглое лицо стало еще круглее, когда волосы надо лбом поредели.
— Я пока еще не лысый, — шутил он, — но полысею к чаепитию.
Голубые глаза смотрели из-за стекол очков дружелюбно, однако ни в коем разе не глупо. Не только в крикете, но и в целом по жизни он вел честную игру.
Его друг Джон Трейдер был чуть выше ростом, худощавый, довольно красивый, с волосами цвета маслин. Однако в напряженном взгляде темно-синих глаз не было ни капли веселья.
— Все это ужасная ошибка, — мрачно произнес он.
— Чепуха, Джон! — воскликнул Чарли Фарли. — Я сказал полковнику, что ты спас мне жизнь. Он будет очень корректен с тобой. — (Через пару минут колеса экипажа захрустели по гравийной подъездной дорожке.) — А сейчас закинем письма тетушке Харриет и поедем дальше. Так что постарайся выглядеть счастливым.
Дом его тетушки был типичным колониальным коттеджем в лучшем смысле этого слова, с верандой по периметру здания и широкими карнизами, которые поддерживали приземистые ионические колонны, выкрашенные белой краской. Из просторного центрального холла можно было попасть в роскошную гостиную и столовую, и обе комнаты хозяйка обставила в английском стиле. Когда молодые люди подошли к двери, буквально из каждого угла выползли слуги-индийцы в белоснежных одеяниях.
Тетушка Харриет, очевидно, услышала приближение экипажа, поскольку уже ждала их в холле. Чарли обожал тетушку. Как и его мать, которой Харриет приходилась сестрой, тетушка сохранила золотистые локоны, как в юности. У нее были честные синие глаза, и они с мужем привечали всех новоприбывших в Калькутте с добродушным гостеприимством, которое стало визитной карточкой колониальных торговцев.
— Чарли, что ты тут делаешь? — строго спросила тетушка. — Разве вам, мальчики, не нужно быть на работе?
— А мы и были на работе, тетя Харриет, — ответил Чарли. — Но сегодня утром доставили целую пачку писем из Англии, в том числе одно тебе от маменьки. И я решил привезти его немедленно.
Тетушка Харриет улыбнулась:
— Я так понимаю, теперь вы хотите, чтобы вас покормили?
— Вовсе нет. На самом деле мы не можем задерживаться. Мы едем на ланч к полковнику Ломонду.
— К самому полковнику Ломонду? Грандиозно!
— Отец ходил с ним вместе в школу, — объяснил Чарли, — поэтому я получил приглашение на ланч в его клубе. И решил, что будет здорово показать это место Джону.
— Тогда, мальчики, вам лучше поторопиться, — сказала тетушка Харриет. — Нельзя же опоздать к полковнику Ломонду.
— Да, засим откланиваемся! — простился Чарли.
Пришло время поговорить по-мужски. Поскольку им оставалось провести наедине в экипаже всего десять минут, Чарли решил не откладывать разговор в долгий ящик.
— Знаешь, что с тобой не так, Трейдер?
— Ну же, скажи. — Трейдер выдавил из себя подобие улыбки.
— Ты отличный друг, я бы доверил тебе собственную жизнь. Но ты такой мрачный тип! Только посмотри на себя! А ведь все, что от тебя требуется, — наблюдать за происходящим и получать удовольствие.
— Знаю.
— Но проблема коренится даже глубже. Твоя беда в том, что ты вечно всем недоволен. Что бы ты ни получил, ты всегда мечтаешь о большем.
— Наверное, так и есть.
— Я хотел сказать: да, ты рос без родителей, в этом плане тебе чертовски не повезло. Но это же не конец света. Ты ходил в приличную школу. Ты унаследовал приличную сумму денег. У тебя есть такой друг, как я. Мы работаем в «Рэттрейсе», одном из лучших торговых домов в Индии. А еще, хотя ты, похоже, и не веришь, ты дьявольски хорош собой, и половина дам в Калькутте влюблена в тебя. Чего тебе еще нужно?
— Чарли, я не знаю, — признался его друг. — Расскажи об этом полковнике Ломонде, к которому мы едем. У него есть семья?
— Жена. Иногда я навещаю ее. Ну, ты понимаешь, дань вежливости и все такое. Очень приятная леди. Его сын служит в армии, он чуть постарше нас. Еще у полковника есть дочь. Мы пару раз встречались у них дома. Очень красивая, — улыбнулся Чарли. — Я соблюдаю дистанцию. Полковнику не понравится, если я буду вести себя излишне панибратски.
— Потому что он аристократ.
— Старинный шотландский род. Старший брат обитает в наследном замке... ну, ты понимаешь.
— А мы коммерсанты, Чарли. Торговцы. Грязь под их ногами.
— Со мной он весьма обходителен.
— Потому что учился вместе с твоим отцом. — Джон замолчал, а когда его друг не ответил, продолжил: — Знаешь, что меня раздражает, Чарли?
— Что же?
— Люди типа Ломонда смотрят на нас сверху вниз, поскольку мы заняты коммерцией, но что такое Британская империя? Огромная торговая компания. И всегда была ею! Кто управляет Индией? Кто командует здешней армией? Ост-Индская компания! Фактически это сейчас и есть британское правительство, только называется иначе, и зачастую торговля сосредоточена в руках независимых коммерсантов типа нас с тобой. Но факт остается фактом: цель армии, в которой служит полковник и другие офицеры из его круга, — защищать торговлю. То есть тебя и меня. Не будет торговцев, не будет и армии.
— Ты же ему ничего такого не собираешься говорить? — нервно спросил Чарли.
— Я бы мог. — Трейдер мрачно взглянул на него, а потом улыбнулся. — Не беспокойся.
Чарли поджал губы, покачал головой, а затем вернулся к предыдущей теме:
— Джон, почему бы тебе просто не сыграть в эту игру? При нынешнем раскладе нам достались весьма неплохие карты. Мой отец всю жизнь работал на Ост-Индскую компанию и ушел на покой, сколотив неплохое состояние, как ты знаешь. У него большой дом в Бате. Наш ближайший сосед — генерал-майор. Веселый старикан. Они с папой играют в карты. Понимаешь, о чем я? Меня все устраивает.
— Это тебе не шутки, Чарли.
— Но если мне захочется большего, то здесь и начинается игра. Может быть, мне повезет в «Рэттрейсе» и в итоге я заработаю достаточно, чтобы купить поместье и стать землевладельцем. Такое случается сплошь и рядом. Мой сын может оказаться в хорошем полку и служить вместе с одним из Ломондов. — Фарли посмотрел на друга с серьезным выражением лица. — Так работает игра в сословия, Трейдер, если ты хочешь в нее сыграть.
— На это уходит куча времени.
— Пара поколений, и все готово. Но знаешь, как говорят? — Чарли Фарли откинулся на спинку сиденья и улыбнулся. — Респектабельность — всего лишь дело времени.
Миновав строгий портал Бенгальского военного клуба, Джон Трейдер ощутил, как на него вновь нахлынуло уныние. Для начала ему было нестерпимо жарко в черном сюртуке, подходящем исключительно для более прохладного британского климата, но так одеться предписывал дресс-код клуба. Вторая причина заключалась в самом клубе.
Британцы пока еще не правили всей Индией, но были хозяевами Бенгалии. В Калькутте, крупнейшем городе Бенгалии, напоминания об этом встречались на каждом углу. На ипподроме. На полях для гольфа. И нигде более явственно, чем на эспланаде, где величественный классический фасад Бенгальского военного клуба взирал сверху вниз в колониальном великолепии на всех, кто проходил мимо.
Кто были эти прохожие? Конечно, в основном местные индийцы и полукровки, родившиеся от смешанных браков, но также и чистокровные британцы: купцы, торговцы, представители среднего класса и низшего сословия — все те, кто не правил, а работал.
Членами Бенгальского военного клуба были представители правящей элиты: армейские офицеры, судьи, наместники Британской империи, преемники имперского Рима, — по крайней мере, они именно так себя видели. Подобно римским сенаторам, которым они подражали, эти воины и землевладельцы презирали рабочий люд, но еще больше торговцев.
Полковник Ломонд уже ожидал их в большом, просторном вестибюле, со стен которого на Джона сурово взирали портреты государственных деятелей и генералов. Отсюда они сразу же направились в столовую.
Белая льняная скатерть, накрахмаленная до состояния жесткой доски. Георгианское серебро, изысканный веджвудский фарфор, тяжелые хрустальные бокалы. Для начала им подали суп и херес. Французская еда, может, и в моде, но полковнику она не нравилась, так что на второе была говядина с капустой и картофелем, выращенными на местных огородах, принадлежащих британцам. Вино было превосходным. Короче говоря, с таким же успехом это мог быть клуб в самом сердце Лондона.
Что до самого полковника Ломонда, то сегодня он облачился в форму: красивый алый мундир и черные брюки. Полковник был высоким, стройным, его редеющие волосы все еще оставались темными. Кончики бровей слегка вздернуты, что придавало полковнику сходство с благородным ястребом. Он выглядел как истинный вождь шотландского клана.
Стало ясно, что полковник полон решимости обласкать юного Фарли, которого называл «мой мальчик», а Фарли-старшего, ныне проживающего в Бате, именовал «дорогим батюшкой».
— Я получил письмо от вашего дорогого батюшки. Он пишет, что с ним по соседству живет старый генерал Фробишер.
— Вы знакомы, сэр?
— Да. Великолепный спортсмен9. Охотился исключительно на крупных животных.
— На тигров?
— Разумеется. Вы знаете, в его время на охоту отправлялись пешком. Не то что эти балаганы со слонами, как сейчас. — Он одобрительно кивнул Чарли.
Почему полковник Ломонд проникся симпатией к Чарли Фарли? Отчасти дело в том, что Чарли — такой же приятный парень, как и некогда его отец. Честный, вежливый, покладистый. Но было и еще кое-что. Он знал свое место и довольствовался им. Чарли никогда не переступал границ дозволенного. Он честно признался Ломонду, что один его друг хотел бы взглянуть на интерьер клуба, но Чарли не может удовлетворить его интерес, если только полковник не пригласит их на ланч. И Ломонд без промедления пригласил обоих. «Нахальный молодой человек», — заметил позднее полковник в разговоре с супругой с тем же одобрением, которое выказал бы смелому молодому офицеру. Но Чарли никогда не поставил бы его в неловкое положение, пытаясь вступить в клуб. Не то чтобы полковник Ломонд особенно противился членству Чарли Фарли. Но дело, конечно, в другом. Как понимали все, кто управлял Британской империей, дело не в отдельном случае, а в последствиях.
Именно потому взгляд полковника был прикован к Джону Трейдеру.
Что-то в юном Трейдере Ломонду не понравилось, но он не понимал, что именно. Естественно, поскольку темноволосый молодой человек был другом Фарли, полковник держался с ним любезно. Но после долгих лет жизни в Индии и наблюдения за людьми у полковника Ломонда развилось шестое чувство. И сейчас он испытывал то же беспокойство, которое как-то раз ощутил прямо перед тем, как в доме обнаружилась кобра.
— Из какой части страны вы приехали? — поинтересовался он. Это безопасный вопрос.
— Я вырос в юго-западной части Англии, — ответил Трейдер. — Неподалеку от Лондона. В Блэкхите.
— Блэкхит? Раньше там обитали разбойники, да? — Хотя это было сказано в шутливой форме, не содержала ли эта фраза намек, что и сам Трейдер мог быть разбойником с большой дороги? Конечно нет. — У вас там родственники?
— У меня не осталось родных, — ответил Трейдер.
— Вообще никого?
— Когда-то была дальняя родня со стороны отца. Думаю, несколько поколений назад. Но потом из-за какого-то семейного разлада они перестали общаться. Я даже не знаю, как их зовут и где они могут сейчас жить.
— Ох! — Полковник решил испробовать новый трюк. — Вы с Фарли учились в разных школах?
— Да, сэр. Я учился в Чартерхаусе.
— Прекрасная старая школа. — Полковник сделал глоток вина.
Конечно, это не Хэрроу, которую посещали он и отец и сын Фарли.
— Трейдер спас мне жизнь, сэр, — с надеждой сказал Чарли.
Полковник Ломонд уклончиво посмотрел на Чарли. Они оба знали, что Чарли уже сообщал ему этот факт. Но полковник не желал давать мрачному незнакомцу повода торжествовать.
— Рад слышать, — коротко кивнул полковник. — Если мы когда-нибудь соберемся за обедом, — туманно добавил он, обращаясь к Трейдеру, — вы всенепременно расскажете мне эту историю целиком.
Со стола убрали скатерть, чтобы подать десерт. Полковник передал по кругу графин с портвейном. Они отлично поели. Если бы полковник не обратился к Трейдеру прямо за едой, с симпатией глядя на Чарли, это можно было бы принять за рассеянность. Однако теперь казалось, что у него что-то на уме.
— Скажите-ка, мой мальчик, а в вашем торговом доме, в «Рэттрейсе»... — он подался вперед достаточно, чтобы обозначить беспокойство, — все в порядке?
— Абсолютно, сэр! В полнейшем порядке! — Чарли улыбнулся. — Отец спросил меня то же самое. После прошлого краха, сэр, «Рэттрейс» ратует за умеренность.
— Хорошо, — с облегчением кивнул полковник.
Прошло всего два года с тех пор, как крах могущественного торгового дома Палмерсов — жертвы чрезмерной жадности и долгов, которые периодически обрушивались, как чума, на все рынки, — разорил большинство торговых домов в Калькутте, оставив без средств к существованию бесчисленных вдов и сирот.
— Конечно, — признал полковник за бокалом портвейна, — еще в прошлом веке некоторые набобы Ост-Индской компании сделали огромные состояния всего за несколько лет.
В его глазах появилась отрешенность, которая указывала на то, что если бы подвернулся удобный случай, то даже такой доблестный солдат, как он сам, не прочь был получить лишнюю пару сотен тысяч фунтов стерлингов.
— Сейчас быстро сколачивают состояния только те, кто отправился в Кантон торговать с Китаем, сэр, — сказал Чарли.
— Да, я слышал. Проворачивают какие-то грязные делишки, да? — тихо добавил полковник.
— Мы ни в чем таком не участвуем, сэр, — ответил Чарли, чем заслужил одобрительный кивок.
И тут Джон Трейдер, так долго сохранявший вежливое молчание, решил заговорить.
— Мне жаль, что вы не одобряете торговлю с Китаем, — заметил он. — Там же все завязано на чае?
В его голосе послышался слабый намек на угрозу?
— Разумеется, на чае, — хмыкнул полковник.
— Британцы пьют чай, который импортируют из Китая, потому что это практически единственное место, где его выращивают. Чай облагается налогом. А налог на чай покрывает бóльшую часть текущих расходов британского флота.
— Понятия не имею, — буркнул полковник.
— Значит, вы возражаете не против импорта чая, — продолжил Трейдер. — Вам не нравится опиум, который мы поставляем китайцам в обмен на чай?
— Осмелюсь заметить, что китайцы сами решают, что им покупать, — сказал Ломонд; его выразительный взгляд явственно давал понять Чарли, что полковнику порядком надоел разговор.
— Английский чай! — радостно встрял Чарли. — Даже не верится, что люди пьют столько чая. Не то чтобы всем нужен был чай. Но все вокруг настаивают на употреблении чая. И с каждым годом все больше. — Он бросил на Трейдера предупреждающий взгляд. — На самом деле вы знаете: за все это уплачено серебром. — Он повернулся к полковнику. — Боюсь, сэр, нам пора. Работа зовет и все такое... ну, вы понимаете.
— Разумеется, мой мальчик. Всегда рад видеть вас, — с благодарностью произнес Ломонд.
— Это треугольная торговля, — продолжал Трейдер тихо, но безжалостно. — Китайские дилеры получают опиум от сотрудников нашего кантонского филиала. Эти же китайцы платят за него серебром. Наши сотрудники тратят серебро для покупки чая. Но откуда везут опиум? Из Индии. В основном из Бенгалии. Выращен Ост-Индской компанией. Определенно, это правильно, да, сэр?
Полковник Ломонд не ответил. Он поднялся из-за стола и, по-дружески взяв Чарли под локоть, повел в сторону выхода, так что Трейдеру пришлось плестись следом.
Несколько мгновений спустя они все вместе спускались по ступеням клуба и расстались бы тут же на улице, если бы их не прервал чей-то голос:
— Папочка!
Голос доносился из крытого экипажа, в котором сидела девушка в шелковом платье, с зонтиком в руках. Ее сопровождали мать, слуга, кучер и верховые. Экипаж остановился.
— Добрый день, папочка! — воскликнула Агнес Ломонд. — Ланч прошел хорошо?
Полковник Ломонд не ожидал такой встречи, но обернулся к дочери с улыбкой, а на жену бросил настороженный взгляд, который его супруга тут же заметила.
— Разумеется, вы знакомы с юным Фарли, — весело сказал он, когда обе дамы поприветствовали Чарли. — А это... — неопределенно промямлил он, указывая на Трейдера внезапно обмякшей рукой, — его друг.
— Джон Трейдер, — представился Трейдер, вежливо улыбнувшись миссис Ломонд, а потом перевел взгляд на дочь полковника и уже не в силах был отвести темно-синие глаза.
Агнес Ломонд было двадцать, и она уже стала настоящей леди. Лучше и не скажешь. Супруга полковника была красивой статной матроной, а Агнес — стройная, как отец, чуть выше матери. Лицо, защищенное от солнца, сохранило благородную бледность. Из-за слишком длинного носа Агнес нельзя было назвать хорошенькой, но он придавал девушке аристократический вид. А вот характер по внешнему виду угадать было нельзя.
Возможно, все дело в сдержанности, или же в каштановых волосах девушки, или же в ее недоступности из-за принадлежности к другому сословию, или всему виной темные ореховые глаза, или глубокое желание украсть ее у отца, но какими бы ни были причины, Джон Трейдер разинул рот и уставился на Агнес Ломонд, будто в трансе.
Ее мать заметила это и сразу вмешалась.
— Поедешь с нами? — поинтересовалась она у мужа, который тут же сел в их экипаж. — Надо отпустить вас и вашего друга на работу, мистер Фарли.
Чарли кивнул и поклонился в ответ, когда карета тронулась.
Но Трейдер забыл поклониться. Он просто стоял и пялился им вслед.
* * *
Красное солнце снова садилось, когда Цзян Шижун, выехав из сосновой рощи, через которую вела старая дорога, увидел перед собой город. В небе, высоко над головой, словно небесная грудная клетка, лежали огромные полосы облаков и ловили оранжевые отблески солнца на западе. Всякий раз, когда Цзян Шижун смотрел на могучие стены, башни, огромные изогнутые крыши из сверкающих плиток, у него перехватывало дух.
Пекин великолепен!
Но его ли этот город?
Цзян знал, что его предки, называвшие себя ханьцами10, построили на этом месте обнесенный стеной город три тысячи лет назад. Но только пять веков назад Хубилай, внук Чингисхана, могущественный монгольский завоеватель, захватил Китай и, построив сказочную летнюю резиденцию Шанду на охотничьих угодьях в степях, выбрал этот северный город в качестве китайской столицы.
Но менее чем через столетие Ханьская династия, блистательная Мин, сумела изгнать монголов и укрепить Великую стену, чтобы отпугнуть других захватчиков. Однако они сохранили столицу Хубилая. В течение трехсот лет Мины правили Китаем.
Это был золотой век. Литература и искусство расцвели буйным цветом. Китайские ученые издали самую великую энциклопедию лечебных трав11, которую когда-либо видел мир. Китайские корабли отправились на запад, в Африку. А фарфор того времени стал предметом зависти всего мира.
Но даже блистательная эпоха Мин подошла к концу. Подобную картину в Китае наблюдали уже много раз: постепенное вырождение, слабый император, крестьянское восстание, амбициозный генерал, пытающийся прибрать к рукам власть. А в данном случае — еще одно крупное вторжение с севера, на этот раз союз маньчжурских племен из обширных лесов и равнин к северо-востоку от Великой стены.
Маньчжурские армии были разбиты на большие отряды, известные как «знамена», каждый отряд возглавлял доверенный военачальник. Когда династия Мин рухнула и попала под ярмо, огромные города окружили гарнизонами знаменных армий, и это длилось на протяжении веков.
Что же до гордых ханьцев, то теперь они подчинялись маньчжурам. Мужчин вынудили делать маньчжурскую прическу: брить переднюю часть головы, а остальные волосы заплетать в длинную косу, которая болталась вдоль позвоночника.
Но если китайцы и уступили, то их культура и не подумала сдаваться. Безусловно, маньчжуры гордились своим героическим военным прошлым, но, став хозяевами огромных городов, дворцов и храмов Китая, они вскоре дали своей династии китайское название Цин и правили почти как обычные китайские императоры. Цинские императоры постоянно приносили жертвы богам, а некоторые стали весьма эрудированными специалистами по китайской литературе.
Цзян был обязан им повиноваться, но, несмотря на это, как и многие ханьцы, знал, что именно он и его народ были истинными наследниками тысячелетней китайской культуры и ему нужно превосходить маньчжуров, которым служил.
Огромная внешняя стена перед ним тянулась на четыре мили с востока на запад, а в центре виднелась мощная застава. За стеной справа, доминируя над окружающим миром на высоком холме, виднелась огромная, похожая на барабан пагода — Храм Неба, перед которым император проводил древние церемонии, моля богов о богатых урожаях. Под тлеющими углями облаков его синяя черепица на трехъярусной крыше приобрела оттенок индиго.
Миновав ворота, они с Воном пару миль двигались на север по дороге, приподнятой над уровнем местности, к еще более впечатляющему Внутреннему городу площадью четыре квадратные мили, защищенному по периметру стеной с могучими сторожевыми башнями по углам.
Сгущались сумерки. Путники проехали мимо знаменных солдат, носивших традиционные маньчжурские шляпы, куртки и сапоги. Рыночные продавцы по обе стороны широкой дороги сворачивали торговлю на ночь, снимали вывески. Сборщики мусора, некоторые в широкополых шляпах, большинство в маленьких китайских шапочках, лопатами собирали навоз в большие глиняные горшки, и в воздухе пахло навозом, приправленным соей и женьшенем.
Внутренний город никоим образом не был центром Пекина, потому что внутри его, за огромными воротами Тяньаньмэнь, находилась еще одна обнесенная стенами цитадель — Императорский город; а внутри, обнесенный рвом и скрытый почти от всех глаз пурпурными стенами, прятался Запретный город с золотыми крышами, сокровенное святилище, огромный дворец и место, где жил сам Сын Неба, император.
В этот вечер дорога привела их в северо-восточный квартал Внутреннего города, на тихую улочку, где в красивом доме рядом с небольшим храмом жил ученый Вэнь. Цзян устал и с нетерпением ждал отдыха.
Не успели они въехать в маленький дворик, как им навстречу поспешил старый ученый.
— Наконец-то! — воскликнул он. — Вам нужно к князю Линю! Он завтра уезжает! Но он готов принять вас прямо сегодня, если вы немедленно придете. Немедленно! — Он сунул Цзяну пропуск в Императорский город. — Вон отведет вас, — распорядился господин Вэнь. — Он знает дорогу.
Цзян Шижун и Вон вошли на территорию Императорского города, но не через внушительные ворота Тяньаньмэнь, а через ворота поменьше в восточной стене, и вскоре уже были у прекрасного здания с широкими скатами крыш, в котором обитал князь Линь. Еще через несколько минут Шижун оказался в маленьком зале, где на большом резном стуле из розового дерева сидел сам господин Линь.
На первый взгляд в нем не было ничего особо примечательного. Типичный коренастый чиновник средних лет. Заостренная бородка поседела, глаза широко расставлены. Учитывая суровую репутацию Линя, Цзян ожидал, что у Высочайше уполномоченного эмиссара будут тонкие как ниточка губы, но на самом деле они оказались довольно пухлыми.
И все же в нем чувствовалось что-то благородное — умиротворенность. С тем же успехом Линь мог быть настоятелем монастыря.
Цзян поклонился.
— Я уже выбрал другого юношу в качестве своего секретаря, — негромким голосом обратился князь Линь без всякого вступления. — Но потом он заболел. Я ждал. Ему становилось все хуже. Между тем я получил письмо от господина Вэня, ученого, которому я доверяю. Я решил, что это знак. В письме он рассказал о вас. Хорошее и не очень.
— Для вашего покорного слуги большая честь, что его учитель господин Вэнь подумал о нем, господин Линь. Я ничего не знал о его письме. Мнение господина Вэня по всем вопросам справедливо.
Легкий кивок означал, что ответ удовлетворил господина Линя.
— А еще он сообщил, что вы отправились с визитом к умирающему отцу.
— Конфуций учит нас почитать своего отца, господин эмиссар.
В сочинениях Конфуция сыновья почтительность была одной из центральных тем.
— И отца своего отца, — тихо добавил Линь. — Я не стал бы препятствовать вам в исполнении долга. Но я вызвал вас сюда по важному делу, а мне поручение дал сам император. — Он сделал паузу. — Сначала я должен узнать вас лучше. — Линь сурово посмотрел на Цзяна. — Ваше имя Шижун означает «академическая честь». Ваш отец возлагал на вас большие надежды. Но вы провалили экзамены.
— Да, все верно. — Цзян Шижун потупился.
— Почему так вышло? Вы готовились недостаточно упорно?
— Думаю, да. Мне очень стыдно.
— Ваш отец сдал столичные12 экзамены с первой попытки. Вы хотели превзойти его?
— Нет, ваше превосходительство. Это было бы непочтительно. Но мне казалось, что я подвел его. Я лишь хотел его порадовать.
— Вы единственный сын? — Он пристально посмотрел на Цзяна и, когда молодой человек кивнул, заметил: — Это не простая ноша. Вас напугали экзамены?
— Да, господин эмиссар.
Это еще мягко сказано. Путешествие в столицу. Ряд маленьких келий, в которых кандидатов запирали на все три дня, что длился экзамен. По слухам, если в процессе экзаменующийся умирал, то труп заворачивали в полотнище и перебрасывали через городскую стену.
— Некоторые кандидаты тайком проносили с собой готовые сочинения. Они списывали. А вы?
Цзян уставился на него. На мгновение на его лице вспыхнула смесь гнева и гордости, но затем он смог справиться с эмоциями и склонил голову с почтением, прежде чем снова взглянуть на Линя:
— Ваш покорный слуга так не поступил, господин эмиссар.
— Ваш отец сделал хорошую карьеру, хотя и весьма скромную. Он ушел на покой, не нажив особого богатства.
Линь снова замолчал, глядя на Цзяна, который не был уверен, как понимать слова собеседника. Но, вспомнив о репутации Линя как человека, который придерживался строгих правил во всех своих делах, ответил правдиво:
— Я верю, что мой отец никогда в жизни не брал взяток.
— Если бы брал, — спокойно ответил Линь, — то вас бы тут не было. — Он снова задумчиво взглянул на Цзяна. — Нас судят не только по нашим победам, юноша, но и по нашей настойчивости. Если мы терпим неудачу, то нужно стараться еще упорнее. Я тоже провалил столичные экзамены в первый раз. Вы об этом знали?
— Нет, господин эмиссар.
— Я принял участие в экзамене во второй раз. И снова провалился. А в третий раз прошел. — Линь дал ему время осмыслить слова, затем сурово продолжил: — Если вы станете моим секретарем, вам придется быть сильным и много работать. Если вы проиграете, будете учиться на своих ошибках и добьетесь большего. Но сдаваться нельзя. Понимаете?
— Да, господин Линь.
— Господин Вэнь считает, что в следующий раз вы сдадите экзамен. Но сначала придется поработать на меня. Вы согласны?
— Да.
— Хорошо, — кивнул Линь. — Расскажите, что вы знаете про опиум.
— Те, кому опиум по карману, любят его курить. Но если пристрастятся, то спускают все свои деньги. Их здоровье приходит в упадок. Император объявил опиум вне закона. — Цзян замялся, размышляя, осмелится ли он сказать правду. — Но похоже, его все могут раздобыть.
— Именно так. В прошлом поколении торговля выросла в десять раз. Множество людей подсели на опиум, пока не стали бесполезными, затем обнищали, разорились, а то и погибли... Это ужасно. Люди не могут платить налоги. Серебро утекает из империи, им оплачивают опиум.
— Мне казалось, опийный мак растет и в Китае.
— Это так. Но сейчас почти весь опиум приплывает к нам через моря. Китайские контрабандисты покупают его у иностранных пиратов. Так что же нам делать?
Ожидал ли он ответа на вопрос?
— Ваш слуга слышал, ваше превосходительство, что можно отвратить людей от этой зависимости.
— Мы пытаемся. Но это очень сомнительно. Император дал мне полномочия предпринять все необходимые шаги. Я казню контрабандистов. Какие еще проблемы могут возникнуть? — Он наблюдал за молодым человеком, видя его неловкость. — Отныне вы работаете на меня. Вы должны всегда говорить мне правду.
Шижун глубоко вдохнул:
— Я слышал, ваше превосходительство, хотя надеюсь, что это неправда, будто контрабандисты приплачивают местным чиновникам на побережье, чтобы те закрывали глаза на происходящее.
— Мы их поймаем и накажем. Если нужно, казним.
— Ох! — Цзян начал понимать, что это будет нелегкое задание.
Отказаться от взяток самому — одно, а стать врагом у половины чиновников на побережье — это совсем другое. Это дурно скажется на его карьере.
— У вас не будет друзей, молодой человек, кроме меня и императора.
Шижун склонил голову и подумал: может, притвориться, что он внезапно заболел, поскольку именно так сделал бы любой другой юноша, который ждал бы своей очереди на чиновничий пост. Нет, он так не поступит.
— Ваш слуга очень польщен. — Затем, несмотря на холодный ужас, который разрастался внутри, любопытство подтолкнуло его задать еще один вопрос: — Как вы будете бороться с пиратами, ваше превосходительство? С заморскими варварами?
— Я пока не решил. Посмотрим, когда доберемся до побережья.
Шижун снова склонил голову:
— У меня есть одна просьба, господин эмиссар. Могу ли я увидеть отца?
— Немедленно отправляйтесь к нему. Или похоро́ните, или попрощаетесь. Ему будет приятно, что вы получили такой пост. Но вы не должны задерживаться у него. И хотя долг предписывает оставаться и оплакивать отца, придется немедленно отправиться на побережье. Считайте это приказом самого императора.
Шижун не знал, что и думать, пока они с Воном возвращались в дом господина Вэня. Он понимал лишь одно: нужно поспать и на рассвете снова отправиться в путь.
На следующее утро он с удивлением обнаружил, что Вон оседлал лошадей и готов ехать с ним.
— Он проводит вас до Чжэнчжоу, — сообщил господин Вэнь. — Вы должны постоянно практиковаться в кантонском.
Его старый учитель обо всем позаботился.
* * *
К вечеру Мэйлин охватил страх. Никто ей ничего не сказал. По крайней мере, пока. Она сделала все, что велела свекровь. Днем старшая женщина пошла к соседям, и Мэйлин перевела дух. Мужчины были в бамбуковой роще на холме. Ива отдыхала. Учитывая ее положение и богатство ее семьи, она могла себе это позволить. Мэйлин осталась наедине со своими мыслями.
Сохранит ли сестрица Ива ее секрет? Узнала ли свекровь про утренний визит Ньо? Обычно мать мужа знала все. Возможно, ей уже уготовано какое-то наказание.
Еще Мэйлин волновалась из-за следующего утра и проклинала себя за глупость. Почему она пообещала Ньо увидеться?
Разумеется, потому, что любит его. Он же ее младший братишка! Но что за дьявол в нее вселился? Она даже не поговорила с мужем, которого любила еще сильнее, чем братишку. А от Матушки и муж не защитит. По китайским традициям молодые жены не могут ослушаться свекрови.
Лучше никуда не ходить. Мэйлин это знала. Ньо поймет. Но она же дала слово. Может, Мэйлин и бедная, но она гордилась тем, что никогда не нарушала обещаний. Может, все дело в том, что она и ее семья не пользовались уважением в деревне, а потому верность своему слову с самого детства была предметом гордости.
Как она вообще это сделает? Даже если удастся ускользнуть из дому, каковы шансы вернуться так, чтобы никто не заметил ее отсутствия? Ничтожны. И что тогда? Ее неминуемо ждет самое ужасное наказание.
Хотя, может, один способ и есть. Один-единственный. В этом вся проблема.
Вечер начался нормально. Семья мужа владела лучшим домом в деревне. За главным двором располагалась большая центральная комната, где, как обычно, все они собрались. Напротив Мэйлин на широкой скамейке сидели Ива со своим мужем, Старшим Сыном. Несмотря на его поджарое тело и руки, все еще грязные после работы и слишком кряжистые, чтобы соответствовать утонченности Ивы, они оба не тушевались под взглядом его матери. Старший цедил хуанцзю13 и время от времени обращался к жене. Когда Ива встречалась взглядом с Мэйлин, то на ее лице не читалось ни следа вины, ни причастности. Повезло же Иве. Ее научили не выражать никаких эмоций.
Мэйлин сидела на скамейке рядом с Младшим Сыном. Наедине они обычно много болтали, но знали, что сейчас лучше помалкивать, иначе его мать заткнула бы их не терпящей возражений фразой: «Ты слишком много говоришь с женой». Но со своего места Матушка не могла видеть, что Мэйлин осторожно касалась руки мужа.
Односельчане считали его недалеким. Он был ниже брата, очень трудолюбивый и всегда казался довольным до такой степени, что вскоре получил прозвище Улыбаха, которое предполагало, что он несколько простодушен. Но Мэйлин знала мужа с другой стороны.
Конечно, он не был честолюбивым или умудренным опытом, иначе никогда не взял бы Мэйлин в жены. Но он был не глупее остальных. А еще добрый. Они женаты всего полгода, а Мэйлин уже влюбилась в него.
У нее не было возможности рассказать о Ньо с тех пор, как муж пришел. Мэйлин не сомневалась, что он будет умолять ее не ходить на встречу с братом, просто чтобы сохранить мир в семье. И как же ей поступить? Ускользнуть на рассвете, не предупредив мужа?
В дальнем конце большой комнаты старый господин Лун играл в маджонг14 с тремя соседями.
Господин Лун всегда был очень спокоен. В круглой шапочке, с небольшой седой бородкой и длинной тонкой косичкой, этот старик напоминал доброго мудреца. Теперь, когда подросли двое сыновей, он был доволен тем, что отошел от дел и оставил бóльшую часть тяжелой работы им, хотя по-прежнему следил за полями и собирал ренту. Когда он ходил по деревне, то раздавал ребятишкам сладости, однако, если родители этих же ребятишек ему задолжали, выбивал то, что ему причиталось. Господин Лун был неразговорчив, но если начинал беседу, то обычно для того, чтобы дать понять, что он богаче и мудрее своих соседей.
— Один купец сказал мне, — заметил он, — что видел комплект для игры в маджонг из слоновой кости.
У него самого игральные кости были из бамбука. Бедняки обычно использовали бумажные карты.
— Ох, господин Лун, а вы не хотите купить комплект из слоновой кости? — вежливо поинтересовался один из соседей. — Смотрелось бы очень изысканно.
— Не исключено. Но я лично такого пока не видел.
Они продолжили партию. Его супруга молча наблюдала с соседнего стула. Ее волосы были туго зачесаны назад, подчеркивая высокие скулы, суровые глаза пристально смотрели на кости. Выражение лица, казалось, говорило: будь она на месте мужа, у нее получилось бы лучше.
Через некоторое время она повернулась к Мэйлин:
— Сегодня на улице видела твою мать. — Глаза сверкнули злобой. — С ней был паренек. Хакка. — Она помолчала, а потом добавила с неприязнью: — Да твоя мать и сама хакка.
— Моя бабка была хакка, — возразила Мэйлин, — а мать хакка лишь наполовину.
— Ты первая хакка в нашей семье, — холодно продолжила свекровь.
Мэйлин потупилась. Посыл был ясным. Свекровь намекала, что знает о визите Ньо, и ждала признания. Должна ли она это сделать? Мэйлин знала: лучше сказать. Но крохотная искра бунтарства зародилась глубоко внутри, и Мэйлин промолчала. Свекровь продолжала буравить ее взглядом.
— Южный Китай населяет множество племен, — сообщил господин Лун, отрываясь от игры. — Ханьцы вторглись на юг и поработили их всех. Но хакка другие. Народ хакка — ветвь ханьцев. Они тоже пришли сюда с севера. У них свои обычаи, но они как бы двоюродные братья ханьцев.
Матушка промолчала. Она могла господствовать где угодно, но нельзя было спорить с главой семьи. По крайней мере, не на людях.
— Я тоже слышал такое, господин Лун, — поддакнул один из соседей.
— Хакка храбрые, — сказал господин Лун. — Они живут в больших круглых домах. Говорят, они смешивались с племенами из степи за Великой стеной, вроде маньчжуров. Вот почему даже богатые хакка не бинтуют ноги девочкам.
— По слухам, хакка очень независимые, — закивал сосед.
— От них столько проблем! — внезапно рявкнула Матушка, обращаясь к Мэйлин. — Этот Ньо, которого ты называешь младшим братом, — возмутитель спокойствия. Преступник! — Она замолчала, чтобы перевести дух. — Он дальняя родня твоей матери. Тебе даже не родственник. В глазах ханьцев такое родство по женской линии вообще не считается!
— Матушка, я не думаю, что Ньо нарушил закон, — тихо произнесла Мэйлин.
Она должна защищать Ньо. Свекровь не удостоила ее ответом и обратилась к Младшему Сыну:
— Видишь, к чему это ведет? Брак — это тебе не игрушки. Вот почему невесту выбирают родители. Другая деревня, другой клан. Богатая девушка для богатого юноши, бедная девушка для бедного. Иначе одни только неприятности. Как говорится, двери в домах должны совпадать. Но нет! Ты ж у нас упрямец. Сваха нашла тебе отличную невесту. Ее семья была согласна. А ты отказался подчиниться отцу. Опозорил нас! А потом ты вдруг заявил, что хочешь жениться на ней. — Она уставилась на Мэйлин. — На этой красотке.
Красотка. Звучит почти как обвинение. Все крестьянские семьи, даже такие важные, как Луны, одобряли старую добрую пословицу: некрасивая жена — сокровище в семье. Богатый мужчина мог выбрать себе в наложницы красивую девушку. Но простой честный крестьянин хотел получить жену, которая будет много работать, заботиться о нем и его родителях. Под подозрением оказывались все симпатичные девушки. Они могут быть слишком тщеславными, чтобы работать. Хуже того, они могут стать объектом страсти других мужчин. В общем, односельчане пришли к выводу: поведение Младшего Сына в очередной раз доказывало, что он дурак.
— Она из другого клана, — доброжелательно заметил Младший Сын.
— Да? В нашей деревне всего пять кланов. Ты выбрал самый малочисленный клан и самую бедную семью. Мало того, ее бабушка-хакка была наложницей купца. Он вышвырнул ее, когда проезжал через соседний город. В итоге бабка закрутила с местным штукатурщиком, а родители твоей невесты должны были найти бедного крестьянина, чтобы тот дал их дочке крышу над головой. Пусть даже протекающую крышу.
Мэйлин склонила голову, выслушивая эту тираду. Это было неприятно, но она не устыдилась. В деревне нет секретов. Все это знали.
— А теперь, — заключила свекровь, — она хочет привести преступника в наш дом, а ты просто сидишь и лыбишься. Неудивительно, что люди считает тебя дурачком в нашей семье.
Мэйлин бросила взгляд на мужа. Он сидел тихо, не произнося ни слова, но на лице застыла столь знакомая ей спокойная, счастливая улыбка.
Это одна из причин, по которой окружающие считали его недалеким. Эта же улыбка сияла на его лице неделю за неделей, пока родители лютовали из-за его отказа жениться на выбранной ими девушке. Он улыбался даже тогда, когда они грозились вышвырнуть его из дому. И улыбка сработала. Он их измотал. Мэйлин знала это. Он их измотал, потому что, вопреки всем увещеваниям, хотел на ней жениться.
— Вы удачно устроили судьбу старшего брата. Вот и радуйтесь, — спокойно и тихо произнес он.
Какое-то время мать молчала. Все понимали, что Ива будет идеальной парой для ее старшего сына, как только родит ему наследника. Но не раньше. Свекровь переключила внимание на Мэйлин:
— В один прекрасный день этого твоего Ньо казнят. И чем раньше, тем лучше. Тебе нельзя с ним видеться. Поняла?
Все уставились на Мэйлин. Никто не подавал голоса.
— Маджонг! — спокойно сказал господин Лун и кинул все деньги на стол.
Именно Ива заметила фигуру на пороге и подала знак свекрови, и та с сыновьями и невестками тут же поднялись в знак уважения.
К ним в гости пожаловал старик. Лицо его было худым, а борода длинной и белой как снег. Глаза сузились от возраста, их уголки поползли вниз так, будто он засыпает. Но этот старик был старостой в их деревне.
Господин Лун тоже встал, чтобы поприветствовать посетителя:
— Большая честь для меня видеть вас здесь, господин староста.
Старику подали зеленый чай, и несколько минут они непринужденно болтали о бытовых мелочах, но затем старик обратился к хозяину:
— Вы обещали мне что-то показать, господин Лун.
— Это так! — Господин Лун поднялся и исчез в дверях.
В дальней части комнаты находилась ниша, занятая большим диваном, на котором вполне могли устроиться полулежа два человека. Женщины поставили перед диваном низкий столик. Когда они закончили, в дверях появился господин Лун, который нес свои трофеи, завернутые в отрез шелка. Он аккуратно развернул первую вещицу и передал старику, пока остальные трое соседей сгрудились вокруг них, чтобы поглазеть.
— Я купил это, когда ездил в Гуанчжоу в прошлом месяце, — пояснил господин Лун старосте. — В курильнях их делают из бамбука. Но эту я купил у торговца.
То была трубка для курения опиума: длинная ручка сделана из черного дерева, а чаша из бронзы. Вокруг участка под чашей, который называли в народе седлом, крепился обруч из чистого серебра. Мундштук изготовлен из слоновой кости. Темная трубка слегка поблескивала. Собравшиеся принялись восторженно перешептываться.
— Надеюсь, эта трубка подойдет вам, господин староста, если мы сегодня вместе покурим, — сказал господин Лун. — Она для самых дорогих гостей.
— Наверняка, наверняка, — кивнул старик.
Тут господин Лун развернул вторую трубку, и все громко ахнули. Ее конструкция была более замысловатой: внутренняя бамбуковая трубка вставлена в медную трубку, покрытую кантонской эмалью, выкрашенной в зеленый цвет и испещренной синими, белыми и золотистыми узорами. Чашу покрыли красной глазурью и украсили крошечными изображениями летучих мышей, которые, по китайским поверьям, сулили счастье. Мундштук был изготовлен из белого нефрита.
— Выглядит очень... дорого, — озвучил старик мысли присутствующих.
— Если вы, господин староста, приляжете на диван, я подготовлю трубки, — сказал господин Лун.
Его слова прозвучали сигналом для соседей, что пора восвояси. Курение опиума было церемонией для избранных, на которую пригласили только старосту. Господин Лун принес лаковый поднос и поставил его на низкий столик, затем начал раскладывать все необходимое с таким старанием, с каким женщины готовятся к чайной церемонии: сначала небольшую латунную лампаду со стеклянным раструбом наверху, затем две иглы, пару плевательниц, керамическое блюдце размером с чайное и маленькую стеклянную баночку с опиумом, рядом с которой положил крошечную костяную ложечку.
Взяв иглу, он сначала потыкал ею в чашу каждой трубки, желая удостовериться, что они совершенно чистые, потом зажег лампаду. Зажав костяную ложечку между большим и указательным пальцем, господин Лун зачерпнул немного опиума из баночки и положил на керамическое блюдце, после чего, помогая себе ложкой и иглой, аккуратно скатал опиум в шарик размером с горошину.
Теперь пора было разогревать опиумный шарик. Это требовало аккуратности и сноровки. Подцепив шарик кончиком иглы, господин Лун осторожно держал его над горящей лампадой. Прямо на глазах у старика маленький шарик опиума начал разбухать, цвет его менялся с темно-коричневого на янтарный.
Когда шарик приобрел золотистый оттенок, господин Лун поместил его в чашу трубки гостя. Старик лег головой к низкому столику и лампе. Господин Лун показал, как держать трубку достаточно близко к лампе, чтобы под воздействием тепла золотистый опиум внутри испарялся, но не слишком близко, иначе он сгорит. После того как старик справился с задачей, господин Лун принялся готовить опиум для себя.
— Вы знаете, господин староста, что опиум увеличивает половую мощь мужчины? — спросил он.
— Как интересно, — пробормотал старик. — О-о-о-очень интересно.
— Правда, ваша супруга умерла два года назад, — заметил хозяин.
— Ничего страшного, я могу взять себе другую жену, — ответил староста, и на его лице уже появилось выражение неземного блаженства.
Во дворе молча сидела вся семья господина Луна во главе с его женой. Непонятно было, одобряет она опиум или нет. Но поскольку это была демонстрация благосостояния их семьи, благодаря чему остальные жители деревни еще сильнее ее уважали и боялись, ей приходилось мириться с опиумом.
Младший Сын умотался в тот вечер, и Мэйлин даже думала, что муж уже спит, но тут он заговорил:
— Я знаю, что ты любишь Ньо. Извини за маму.
Мэйлин накрыла волна облегчения, после чего она с жаром зашептала:
— Мне так плохо! Я обещала с ним увидеться. Но теперь, наверное, не смогу. Я никогда бы не сделала ничего, что тебя расстроило бы!
— Я не против вашей встречи с Ньо. Это мама против. — Он обнял жену, по щекам которой струились слезы.
К тому времени, как Мэйлин перестала плакать, муж провалился в сон.
Ей казалось, что утром у нее все может получиться. И только когда она проснулась, выскользнула во двор и огляделась, то поняла, как поступить, поскольку, посмотрев за ворота в сторону пруда, увидела не легкую пелену, как накануне, а густой белый туман. Непроницаемый. Всепоглощающий. Словно боги ниспослали ей плащ-невидимку. Если вы по собственной глупости рискнете войти в такой туман, то наверняка тут же заблудитесь.
Так что у нее появился предлог. Она вышла за ворота и потерялась. Просто шла-шла по тропинке и сбилась с пути. Кто сможет доказать, где конкретно она была? Никто же ничего не увидит.
Мэйлин вернулась к себе. Любимый муж все еще крепко спал. Она хотела поцеловать его, но побоялась разбудить, а потому быстро натянула свободные штаны под блузу, сунула ноги в тряпичные тапочки, обмоталась платком и выскользнула из комнаты. Пересекая двор, она услышала, как на диване громко храпит деревенский староста. Очевидно, остался у них ночевать. Дверь в комнату Ивы была приоткрыта. Невестка подсматривает за ней? Мэйлин надеялась, что нет. Через пару минут она уже оказалась за воротами, где ее окутал туман.
Хорошо, что Мэйлин точно знала, где мостик, поскольку его не видела. Пошарив в воздухе пару раз рукой, она нащупала перила и начала переходить. В нос ударил запах тростника среди тины. Деревянные доски поскрипывали. Слышит ли ее кто-нибудь из домочадцев? На другом конце мостика она шагнула на тропинку и повернула направо. По обе стороны высились стебли бамбука. Мэйлин с трудом различала их очертания, но капли росы с листьев мягко падали на макушку, пока девушка пробиралась по изрезанной колеями тропе вдоль околицы. От земли исходил еле уловимый едкий запах. Даже не видя ничего толком, она знала, что идет мимо небольшой банановой рощицы.
И тут Мэйлин услышала звук. Тихий скрип за спиной. Кто-то перешел через мостик. Мэйлин пронзил страх. Ива видела, как она ушла, и пожаловалась свекрови? Мэйлин поспешила дальше, споткнулась о корень, едва не упала, но удержалась на ногах. Если она успеет добраться до места встречи раньше, чем ее поймает свекровь, то можно спрятаться с Ньо в тумане. Она снова прислушалась. Тишина. Матушка или остановилась, или движется по ее следу.
Тропинка поднималась в гору, а наверху сливалась с грунтовой дорогой у въезда в деревню. Мэйлин добралась до дороги и увидела крошечный каменный алтарь с маленькой деревянной фигуркой внутри, хотя лично Мэйлин она всегда напоминал сморщенную старую обезьяну. Предок — основатель деревни должен был защищать свой клан и всех жителей в целом. Мэйлин попросила у него благословения, хотя и не была уверена, что получит его.
Именно здесь она договорилась встретиться с Ньо. Мэйлин тихонько позвала его по имени.
Густой низкий туман скрывал рисовые поля позади Мэйлин и ручей, где жили утки, впереди слева, но она могла различить крыши хижин вдоль дороги, небольшой холм чуть подальше и два опоясывающих местность хребта Лазурного Дракона и Белого Тигра15 — так их называли жители деревни, — которые защищали деревню с каждой стороны.
Обычно деревня была приятным местечком. Летом с моря дул прохладный бриз, зимой низкое солнце дарило свое мягкое тепло. По фэншуй место считалось благоприятным. Но если Матушка поймает ее, то деревня станет одним из восемнадцати уровней ада. Мэйлин с тревогой всматривалась в туман. Здесь ждать нельзя.
Она снова позвала Ньо по имени. Ничего. Остается только одно. Если он все-таки придет, то она не пропустит его на узкой дорожке даже в таком густом тумане. Бормоча себе под нос проклятия, Мэйлин поспешила в деревню.
Дом ее родителей был ничем не примечательным. Никакого переднего дворика с воротами, выходившими на улицу, как у соседей. Фасад дома был обшит разномастными досками, а в него встроена дверь, которую много лет назад сняли с соседского дома, причем повесили не совсем вертикально, а потому казалось, что она не открывается в темную комнату, а, скорее, норовит туда упасть. Второй этаж отсутствовал, но родители могли подняться по лестнице на низкий чердак, где они спали.
Мэйлин подошла к шаткой деревянной двери и распахнула ее.
— Ньо! — с жаром прошептала она.
В тени комнаты что-то зашуршало, и раздался его голос:
— Сестрица! Это ты!
— Ну разумеется, это я, а тебя где черти носили?
— Я решил, что ты не придешь.
— Я же обещала!
— Дочка! — Сверху над лестницей показалась голова отца. — Домой иди. Домой! Тебе нельзя здесь находиться.
Оттуда же зазвучал и голос матери:
— Тебе нужно возвращаться. Быстрее!
Это все, что Мэйлин нужно было услышать. Она закрыла за собой дверь, строго наказав родителям:
— Если кто спросит, меня тут не было!
Позади дома располагался небольшой дворик. Мэйлин направилась туда. Ньо поднялся и на ходу натягивал рубаху. Он присоединился к ней, растрепанный и готовый загладить свою вину.
— Я не думал, что тебе удастся улизнуть, а тут еще этот туман...
Стоя посреди дворика в утренней дымке, Мэйлин с грустью посмотрела на него:
— Ты убежал из дому? Родные тебя ищут?
— Нет, я сказал отцу, что хочу повидаться со всеми вами. Он дал мне денег и подарок для твоих родителей. Я сказал, что задержусь у вас.
— Но ты не хочешь ехать. Дело в твоей мачехе? Она плохо к тебе относится?
— Нет. Она нормальная.
— Слышала, у тебя теперь есть младшие братишка и сестренка. Ты их любишь?
— Они... нормальные. — Он смешался, а потом выпалил: — Со мной там обращаются как с ребенком!
— Ньо, мы всегда остаемся детьми для наших родителей, — мягко сказала Мэйлин, но видела, что ее слова не возымели действия. Наверное, между ними произошла какая-то ссора или его как-то унизили, но Ньо не рассказывает. — И куда поедешь?
— В большой город. В Гуанчжоу. — Он улыбнулся. — Ты же научила меня кантонскому.
Гуанчжоу, крупный порт, который иностранцы называли Кантоном, располагался на Чжуцзян, Жемчужной реке. Когда Ньо впервые оказался там еще маленьким мальчиком, то говорил только на диалекте хакка родной деревни. Никто не понимал ни слова. У Мэйлин ушли месяцы, чтобы научить его кантонскому диалекту, то есть деревенской версии кантонского диалекта, на котором общались в большом городе; ну, по крайней мере, это наречие понимают. При мысли, что братишка будет один-одинешенек бродить по огромному порту, Мэйлин испугалась.
— Ньо, ты же никого там не знаешь. Ты потеряешься. Не уезжай! — взмолилась она. — В любом случае что тебе там делать?
— Я найду работу. Может, стану контрабандистом. Заработаю кучу денег.
Вдоль береговой линии Жемчужной реки активно промышляли незаконными перевозками самых разных товаров. Но это же опасно!
— Ты не знаешь никого из контрабандистов, — твердым голосом возразила Мэйлин. — Они все члены триад. Если их поймают, то казнят.
Вообще-то, она ничего толком не знала про триады, но много слышала.
— У меня есть знакомства. — Он слегка улыбнулся, будто хранил какую-то тайну.
— Нет у тебя таких знакомств!
Могли ли они быть? Ей хотелось выкинуть эту мысль из головы немедленно. Если бы не одна вещь. Вчера вечером Матушка назвала Ньо преступником. И говорила об этом со всей уверенностью. Предположительно, Ньо дал всем понять, что сбежал. Довольно глупо. Теперь же Мэйлин размышляла, кроется ли за его словами что-то большее, какие-то обрывочные сведения порочащего толка, которые долетели до свекрови?
Мэйлин уставилась на него. Скорее всего, он просто хочет придать своим словам загадочности и важности. Но эта мысль не успокоила. Он знает кого-то из контрабандистов? Такое возможно. Его заманили в триаду? Пообещали, что он станет героем и разбогатеет? У Мэйлин появилось ужасное чувство, что Ньо подвергает себя опасности.
— Ньо, ты должен рассказать мне, — настаивала Мэйлин. — Ты сделал что-то плохое, отчего в деревне начались пересуды?
Он замялся. У Мэйлин упало сердце.
— Я слегка поспорил, — ответил он. — Но я был прав.
— С кем?
— Да так, кое с кем...
— И о чем?!
Пару минут он не отвечал, а затем внезапно затараторил:
— Ханьцы не такие смелые, как хакка. Если бы были смелыми, то не позволили бы маньчжурам поработить себя!
— О чем ты?
— Маньчжурские императоры заставляют всех носить косы. В знак подчинения. Маньчжурские кланы живут себе припеваючи, а ханьцы за них пашут. Позор!
Мэйлин посмотрела на него в ужасе. Он захотел под арест? А потом ей пришла на ум страшная мысль.
— Ньо, ты вступил в ряды «Белого лотоса»?!16
Мужчина мог вступить во множество обществ, от респектабельных городских советов до преступных банд головорезов. Так было по всему Китаю. Ученые собирались вместе и читали стихи, обращаясь к луне. Богатые купцы создавали городские гильдии и строили похожие на дворцы здания для проведения собраний. Ремесленники объединялись для взаимопомощи.
А еще существовали тайные общества, подобные «Белому лотосу». Очень многочисленные. Никогда не знаешь, кто был их членом и чем они могли заниматься. Безропотный крестьянин или улыбающийся лавочник, с которыми ты встречаешься днем, мог надевать совсем другую личину после наступления темноты. Члены «Белого лотоса» могли поджечь дом коррумпированного чиновника. Иногда они убивали. Мэйлин часто слышала от окружающих, что в один прекрасный день «Белый лотос» свергнет маньчжурского императора.
Мог ли братишка связаться с такими людьми? Он такой упрямец и всегда был одержим собственными безумными идеями о справедливости, даже в детстве. Вот откуда у него шрам на лице. Да, подумала Мэйлин, это возможно.
— Ничего подобного, сестрица, — широко улыбнулся Ньо. — Но даже если бы я вступил в ряды «Белого лотоса», то не сказал бы тебе.
Мэйлин раздвоилась: одна половина хотела хорошенько встряхнуть его, а вторая — обнять, прижать к себе и защитить.
— Ох, Ньо! Еще поговорим об этом в ближайшее время.
Ей каким-то образом нужно найти способ побыть с ним, заставить его прислушаться к голосу разума. Мэйлин не знала как, но была уверена, что должна это сделать.
— Я сегодня уезжаю! — заявил Ньо с торжеством.
— Нельзя так! — воскликнула Мэйлин. — Останься на пару дней. Разве ты не хочешь со мной пообщаться? Обещай, что не уедешь!
— Ну ладно, — нехотя согласился Ньо.
Он вроде как собирался еще что-то добавить, но тут за их спинами появился отец Мэйлин. Он выглядел испуганным.
— Кто-то под дверью! — сообщил он.
— Скажи, что меня нет, — прошептала она. Это Матушка, не иначе. — Быстрее! — взмолилась она, но отец не двигался. Как и все остальные, он боялся ее свекрови. — Папочка, прошу тебя!
Но было слишком поздно. Покосившаяся дверь распахнулась, и за ней в тумане стояла чья-то фигура. Человек переступил через порог. А потом Мэйлин, к своей радости, увидела, что это ее муж.
Разумеется, придется уйти с ним. Он тут же заявил:
— Я догадался, что ты здесь. Но нам пора возвращаться.
— Я слышала тебя на мосту. Решила, что это Матушка. — Она обеспокоенно взглянула на него. — Ты на меня сердишься? — (Он покачал головой.) — И что ты скажешь, если Матушка нас хватится?
— Скажу, что вытащил тебя на прогулку.
— В тумане?
— Она ничего не сможет доказать. — Он улыбнулся. — И ничего не сможет сделать.
— Ты так добр ко мне!
Они прошли мимо алтаря и повернули на тропку.
— Мэйлин, знаешь, почему я вынудил их позволить мне взять тебя в жены? — внезапно спросил он. — Думаешь, все дело в том, что ты была самой красивой девушкой во всей деревне?
— Не знаю.
— Все потому, что я разглядел твой характер, прочитал по твоему лицу. Вот почему ты красивая. Вот почему я на тебе женился. Я знал, что ты попытаешься увидеться с младшим братишкой, чего бы это ни стоило. Потому что ты его любишь. Потому что ты хорошая. Я счастлив!
— А мне повезло, что у меня такой муж! — воскликнула Мэйлин и выложила ему все свои страхи в отношении Ньо.
— Плохо дело, — согласился он.
— Он такой упрямый, — объяснила Мэйлин. — Помнишь шрам у него на лице? Он заработал его еще в детстве. Один из мальчишек постарше позволил грубость по отношению к моему отцу. Сказал, что он нищий и тупой, а остальные ребята рассмеялись. И тут Ньо ринулся в драку, хотя парень был вдвое крупнее. Ньо сбил его с ног, но тут его противник нащупал на земле какую-то деревяшку и наотмашь ударил Ньо по лицу. Шрам до сих пор виден.
— Смелый поступок.
— Да. Но если он считает себя правым, то все остальное вылетает из головы. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующий момент.
— Вам будет трудновато встретиться еще раз, — сказал Младший Сын. — Даже я вам тут не помощник. — Он просиял. — Но я могу поговорить с ним вместо тебя. Мне-то никто не запрещает. Может, он ко мне прислушается.
— Ты на самом деле поговоришь с ним?
— Сегодня же после обеда, если хочешь.
Она бросилась ему на шею. Вообще-то, нельзя проявлять чувства на людях, но в тумане их никто не видит. Они пошли дальше и почти добрались до мостика.
— Я хочу кое-что тебе сказать.
— Еще плохие новости?
— Хорошие. Ну... то есть я пока не уверена... — Мэйлин замялась. — Не совсем уверена... Но думаю, ты скоро станешь отцом.
Его лицо расплылось в улыбке.
— Правда?
— Не могу обещать, что это будет сын...
— Мне плевать, если родится дочка, похожая на тебя!
— Почему ты всегда такой добрый? — Она, разумеется, не поверила мужу.
Ни одна семья в Китае не хотела рождения девочки. Все поздравляли с рождением мальчика, а если появлялся на свет младенец женского пола, то просто молчали или бормотали что-то типа «в следующий раз получится». Как-то она даже слышала, как один мужчина выразил сочувствие отцу новорожденной девочки: «Мне жаль, что вам так не повезло».
