Кримсон Сейлс E-Book

Aleksandr Grin

• Herausgeber: Stargatebook
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Этот короткий роман - классическая приключенческая история о любви и надежде на красоту своей мечты. Написанный русским писателем Александром Грином в 1923 году, этот короткий фантастический роман знакомит читателей с Солл, подающей надежды девушкой, которая подверглась остракизму в своей деревне. Когда таинственный рассказчик сообщает ей о том, что за ней приплывет огромный корабль с малиновыми парусами, Солла становится еще более изолированной от соседей, которые считают ее слабоумной. В итоге ее пророчество сбывается самым неожиданным образом. Каждый год в Петербурге проходит фестиваль "Багровые паруса". Кроме того, в 1961 году по роману был снят фильм. Этот восхитительный роман наполнит читателей - и взрослых, и детей - надеждой и новой верой в красоту человеческого духа.

Leseprobe

КРИМСОН СЕЙЛС

АЛЕКСАНДР ГРИН

Издание 2024 года от Stargatebook

все права защищены

_________________________________________________________________

Подарено и посвящено Нине Николаевне Гринь от АВТОРА

23 ноября 1922 г. Петроград

СОДЕРЖАНИЕ

ПРОРОЧЕСТВО

СЕРЫЙ

ДАУН

В КАНУН

ПОДГОТОВКА К БОЮ

АССОЛЬ ОСТАЕТСЯ В ОДИНОЧЕСТВЕ

БАГРОВАЯ ТАЙНА

ПРОРОЧЕСТВО

Лонгрен, матрос "Ориона", прочного трехсоттонного брига, на котором он прослужил десять лет и к которому был привязан сильнее, чем некоторые сыновья к своим матерям, в конце концов был вынужден оставить море.

Вот как это произошло. Во время одного из своих нечастых визитов домой он не увидел, как всегда, издалека свою жену Марию, которая стояла на пороге, вскидывала руки и, задыхаясь, бежала к нему. Вместо этого он застал расстроенную соседскую женщину у детской кроватки - нового предмета мебели в его маленьком доме.

"Я ухаживала за ней три месяца, соседка", - сказала женщина. "Вот ваша дочь".

Сердце Лонгрена оцепенело от горя, когда он наклонился и увидел восьмимесячного клеща, пристально вглядывающегося в его длинную бороду. Тогда он сел, уставился в пол и принялся крутить усы. Они были мокрыми, как после дождя.

"Когда умерла Мэри?" - спросил он.

Женщина поведала эту печальную историю, прерываясь, чтобы ласково похлопать по плечу ребенка и заверить его, что Мэри теперь на небесах. Когда Лонгрен узнал подробности, Небеса показались ему не намного светлее лесного сарая, и он почувствовал, что свет простой лампы, будь они сейчас втроем вместе, был бы непревзойденной радостью для женщины, ушедшей в неведомый Запредельный мир.

Примерно за три месяца до этого финансы молодой матери пришли в упадок. По крайней мере половина денег, оставленных ей Лонгреном, ушла на оплату услуг врачей после тяжелого заключения и на уход за новорожденным; наконец, потеря небольшой, но жизненно важной суммы заставила Мэри обратиться к Меннерсу за ссудой. Меннерс держал таверну и магазин и считался состоятельным человеком. Мэри отправилась к нему в шесть часов вечера. Было уже около семи, когда соседка встретила ее на дороге в Лисс. Мэри плакала и была очень расстроена. Она сказала, что едет в город, чтобы заложить свое обручальное кольцо. Затем она добавила, что Меннерс согласился одолжить ей немного денег, но взамен потребовал ее любви. Мэри отказала ему.

"В доме нет ни крошки", - сказала она соседке. "Я поеду в город. До возвращения мужа мы как-нибудь справимся".

Был холодный, ветреный вечер. Соседка тщетно пыталась отговорить молодую женщину идти в Лисс, когда приближается ночь. "Вы промокнете, Мэри. Начинается дождь, а ветер, похоже, принесет бурю".

От приморской деревни до города было не менее трех часов бодрой ходьбы, но Мэри не прислушалась к совету соседки. "Я больше не буду вам мешать", - сказала она. "Вряд ли найдется семья, у которой я не одолжила бы хлеба, чая или муки. Я заложу свое кольцо, и это обо всем позаботится". Она съездила в город, вернулась и на следующий день слегла в постель с высокой температурой и ознобом; дождь и вечерний мороз привели к двойной пневмонии, как сказал городской врач, вызванный добросердечной соседкой. Через неделю в двуспальной кровати Лонгрена освободилось место, и соседка переехала в его дом, чтобы ухаживать за дочерью. Она была вдовой и совсем одинокой в этом мире, так что задача оказалась несложной. "К тому же, - добавила она, - ребенок заполняет мои дни".

Лонгрен уехал в город, бросил работу, попрощался с товарищами и вернулся домой, чтобы растить маленькую Ассоль. Вдова оставалась в доме моряка в качестве приемной матери до тех пор, пока ребенок не научился хорошо ходить, но как только Ассоль перестала падать, когда поднимала ногу, чтобы переступить порог, Лонгрен заявил, что отныне намерен сам заботиться о ребенке, и, поблагодарив женщину за помощь и доброту, начал жить одиноким вдовцом, сосредоточив все свои мысли, надежды, любовь и воспоминания на маленькой девочке.

Десять лет скитаний по морям не принесли ему большого состояния. Он начал работать. Вскоре в магазинах города появились его игрушки: тонко сделанные маленькие модели лодок, катеров, одно- и двухпалубных парусников, крейсеров и пароходов; словом, все то, что он так хорошо знал и что, благодаря характеру игрушек, частично компенсировало суету портов и приключения морской жизни. Таким образом Лонгрен зарабатывал достаточно, чтобы содержать их в комфорте. Он не был общительным человеком, а теперь, после смерти жены, и вовсе стал затворником. Иногда его можно было увидеть в праздничной таверне, но он никогда ни к кому не присоединялся, а выпивал стакан водки у барной стойки и уходил, коротко сказав: "да", "нет", "здравствуйте", "до свидания", "как дела", в ответ на все вопросы и приветствия соседей. Он терпеть не мог гостей и избавлялся от них, не прибегая к силе, но твердо, намеками и отговорками, которые не оставляли бывшим иного выбора, кроме как придумать причину, не позволяющую им оставаться дальше.

Он, в свою очередь, никого не навещал; таким образом, между ним и его односельчанами выросла стена холодной отчужденности, и если бы работа Лонгрена, игрушки, которые он делал, хоть как-то зависели от деревенских дел, он бы особенно остро ощутил последствия такого отношения. Все свои товары и провизию он покупал в городе, и Меннерс не мог похвастаться даже коробком спичек, который он продал Лонгрену. Лонгрен сам делал всю работу по дому и терпеливо постигал трудное, столь непривычное для мужчины искусство воспитания девочки.

Ассоль было уже пять лет, и отец начинал все мягче улыбаться, глядя на ее чувствительное, доброе личико, когда она, сидя у него на коленях, разгадывала тайну его застегнутого жилета или пела матросские напевы - эти дикие, развевающиеся на ветру рифмы. В детском исполнении, с придыханием, эти напевы заставляли вспомнить танцующего медведя с бледно-голубой лентой на шее. Примерно в это время произошло нечто, что, бросив тень на отца, окутало и дочь.

Была весна, ранняя весна, такая же суровая, как зима, но все же не похожая на нее. Около трех недель по холодной земле гулял пронизывающий ветер северного побережья.

Рыбацкие лодки, вытащенные на берег, образовывали длинный ряд темных килей, казавшихся на белом песке хребтами каких-то чудовищных рыб. В такую погоду никто не осмеливался выходить в море. Единственная деревенская улица была пустынна; холодный вихрь, несущийся с холмов вдоль берега и уходящий к пустому горизонту, превращал "открытый воздух" в страшную пытку. Все трубы Каперны дымили с рассвета до заката, вытягивая дым над крутыми крышами.

Однако дни свирепого северного ветра выманивали Лонгрена из его уютного домика чаще, чем солнце, которое в ясный день покрывало море и Каперну золотым покрывалом. Лонгрен отправлялся на самый конец длинного деревянного пирса и там подолгу курил свою трубку - ветер уносил дым - и смотрел, как песчаное дно, обнажившееся у берега, когда волны отступили, вспенивается серой пеной, едва догоняющей волны, которые с грохотом несутся к черному, штормовому горизонту, заполняя пространство между ними стаями странных длинноруких существ, скачущих в диком одиночестве к далекой точке утешения. Стоны и шум, грохот огромных, вздымающихся вверх масс воды и, казалось, видимые потоки ветра, проносящегося по окрестностям - столь сильным было его беспрепятственное течение, - вызывали в измученной душе Лонгрена то притупляющее, оглушающее ощущение, которое, сводя горе к неопределенной печали, равносильно глубокой дремоте.

В один из таких дней двенадцатилетний сын Меннерса Хин, заметив, что лодку его отца бьют о сваи под пирсом и что ее борта помяты, отправился рассказать об этом отцу. Шторм начался совсем недавно, и Меннерс забыл вытащить лодку на песок. Он поспешил на берег, где увидел Лонгрена, стоявшего на конце пирса спиной к нему и курившего. Вокруг не было ни души. Меннерс прошел половину пирса, спустился в бурно плещущуюся воду и отвязал лодку, а затем, стоя в ней прямо, стал продвигаться к берегу, перебираясь с одной сваи на другую. Весла он забыл, и, когда он, спотыкаясь и не удержавшись на очередной свае, налетел на лодку, сильный порыв ветра оторвал ее нос от пирса и понес в сторону океана. Теперь Меннерс не смог бы дотянуться до ближайшей сваи, даже если бы вытянулся во весь рост. Ветер и волны, раскачивая лодку, уносили ее вдаль и на погибель. Осознав свое положение, Меннерс хотел нырнуть в воду и выплыть на берег, но это решение запоздало, так как лодка уже кружилась у конца пирса, где значительная глубина и бушующие волны сулили неминуемую гибель. Между Лонгреном и Меннерсом, которого уносило в бушующую даль, оставалось всего метров двадцать, и спастись было еще возможно, так как на пирсе рядом с Лонгреном висел свернутый канат с утяжеленным концом. Веревка предназначалась для любой лодки, которая может причалить во время шторма, и ее бросали на лодку с пирса.

"Лонгрен!" в ужасе воскликнул Меннерс. "Не стойте так! Разве ты не видишь, что меня уносит? Бросьте мне леску!"

Лонгрен ничего не сказал, спокойно глядя на взбешенного человека, но при этом сильнее затянулся трубкой, а затем, чтобы лучше видеть происходящее, вынул ее изо рта.

"Лонгрен!" взмолился Меннерс. "Я знаю, что ты меня слышишь. Я утону! Спаси меня!"

Но Лонгрен не проронил ни слова; казалось, он не слышал неистового вопля. Он даже не шелохнулся, пока лодку не отнесло так далеко в море, что крики Меннерса стали едва слышны.

Меннерс рыдал от ужаса, умолял моряка бежать к рыбакам за помощью, обещал награду, угрожал и проклинал его, но Лонгрен лишь подошел к самому краю пирса, чтобы не потерять из виду прыгающую и крутящуюся лодку слишком рано.

"Лонгрен, спаси меня!" Слова донеслись до него так, как они донеслись бы до человека, находящегося внутри дома, с крыши.

Затем, наполнив легкие воздухом и сделав глубокий вдох, чтобы ни одно слово не было унесено ветром, Лонгрен воскликнул: "Вот как она умоляла тебя! Думай об этом, Меннерс, пока ты еще жив, и не забывай!"

Потом крики прекратились, и Лонгрен отправился домой. Проснувшись, Ассоль увидела, что она сидит в задумчивости перед слабо горящей лампой. Услышав голос ребенка, зовущий его, он подошел к ней, ласково поцеловал и поправил сбившееся одеяло.

"Спи, дорогая. До утра еще далеко", - сказал он.

"Что ты делаешь?"