Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Krimi
- Serie: Звезды мирового детектива
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2018
В своем первом деле молодой полицейский Вик Маршаль сталкивается с самой темной стороной профессии следователя. Он погружается в темный мир, сталкивается с настоящими монстрами. Декоратора Стефана Кисмета всегда преследовали видения, смутно предвещающие будущие события, но на сей раз его видения выстраиваются с ужасающей логикой: ему снится мертвая девочка, у него откуда-то взялось оружие, его разыскивает полиция. Пути Стефана и Виктора пересекаются. Но один из них еще ничего не видел, другой не ведает, что уже знает все… Впервые на русском!
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 553
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Оглавление
Franck Thilliez
L’ANNEAU DE MOEBIUS
Copyright © Le Passage Paris — New York Editions, Paris 2008
Перевод с французского Ольги Егоровой
Серийное оформление и оформление обложкиВадима Пожидаева
Тилье Ф.
Лента Мёбиуса : роман / Франк Тилье; пер. с фр. О. Егоровой.— СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2018. (Звезды мирового детектива).
ISBN 978-5-389-15589-3
18+
В своем первом деле молодой полицейский Вик Маршаль встречается с самой темной стороной профессии следователя. Он погружается в темный мир, сталкивается с настоящими монстрами. Декоратора Стефана Кисмета всегда преследовали видения, смутно предвещающие будущие события, но на сей раз его видения выстраиваются с ужасающей логикой: ему снится мертвая девочка, у него откуда-то взялось оружие, его разыскивает полиция. Пути Стефана и Виктора пересекаются. Но один из них еще ничего не видел, другой не ведает, что уже знает все…
Впервые на русском!
© О. Егорова, перевод, 2018
© Издание на русском языке,оформление. ООО «Издательская Группа„Азбука-Аттикус“», 2018Издательство АЗБУКА®
Посвящается моему отцу
Лицо твое — пугающая маска —
Навеки ужасом искажено,
Ты стал теперь чудовищем из сказки,
Тебе пугать детишек суждено.
Стихотворение неизвестного автора об изуродованном лице, 14–18
У чтения есть одно магическое свойство: оно позволяет двигаться во времени вспять. Ничто не мешает вам, уже приблизившись к концу книги, снова вернуться к первым главам и найти героев такими, какими они были час, месяц, а может быть, и годы тому назад.
К сожалению, в жизни все совсем не так. Что прошло — то прошло. Так уж устроено...
В этом повествовании, которое начинается в 6:30 утра в четверг, 3 мая 2007 года, а заканчивается, если не считать эпилога, около 9:00 во вторник, 15 мая 2007 года, время играет ведущую роль. Чтобы вы могли лучше оценить эту историю, вам очень важно обращать внимание на обозначения времени в начале каждой главы.
Вам предстоит пройти и пережить двенадцать дней и двенадцать ночей. И это будет билет в один конец: билет в ад.
Счастливого пути.
Франк Тилье
1
Четверг, 3 мая, 6:30
Сон первый: Винные бутылки
Картинка у него перед глазами дрожала, то вырастая, то уменьшаясь. От этого дико ломило виски. Стефан остановился на середине лестницы и резко обернулся, прежде чем сбежать на первый этаж. Он нашарил выключатель в гостиной и несколько раз нажал. Но свет не зажегся. Не было света, были только кровавые следы, которые его пальцы оставляли на штукатурке. Мгновение он рассматривал свои руки, залитые красной жизнью, красной смертью, а потом снова помчался вниз по лестнице. Карманный фонарик вспарывал темноту. Собственное дыхание обжигало. Было больно. Было страшно.
Все стремительно промелькнуло у него перед глазами. Прямо перед ним, между колоннами, на стене, парадный портрет злобной и язвительной баронессы де Рей. Слева прелестная вьетнамская фарфоровая статуэтка, которую он снес одним движением локтя. На плиточном полу вскрытые упаковочные коробки, груда чемоданов, раскрытый сапожный нож...
Он бросился к двери и одним махом пролетел восемь ступенек, ведущих в подвал. Редкие окна этой холодной части огромного дома находились как раз на уровне сада, как иллюминаторы каменного корабля, идущего ко дну. В ранний утренний час окна пропускали лишь призрачный свет. Потом луч фонарика отразился в зеркале. Стефан замер. Пальцы его потянулись к трем глубоким царапинам на лице и скользнули вверх, к заплывшему, слезящемуся левому глазу.
В глухой ярости он саданул кулаком по зеркалу. И его отражение в рыбацком непромокаемом костюме цвета хаки взорвалось, словно граната.
Он побежал дальше по коридору, вдоль идущих по стенам труб. Желтоватый луч фонарика выхватывал из темноты ряды мясницких крюков, свисавших с потолка. Справа громоздилась груда каких-то бесформенных волосатых предметов, брошенных на съедение времени.
Головы. Десятки отрубленных голов, десятки застывших в последнем крике лиц.
Стефан в тревоге посмотрел наверх. На первом этаже раздался шум, затопали легкие шаги, кто-то пробежал. Он обернулся, и от него с шипением быстро метнулась в сторону какая-то тень. Кот, его собственный кот не узнал хозяина.
Гонимый страхом, он помчался мимо полутемных комнат, возникавших то справа, то слева. В одной были собраны глазные яблоки, стояли банки с ногтями и прозрачные пакеты, туго набитые волосами. В другой были расклеены афиши фильмов: «Муха» Кроненберга, «Техасская резня бензопилой» Хупера, «Кошмар на улице Вязов» Уэса Крейвена.
Ну вот он и добрался. Вот она, предпоследняя комната. Перепрыгнув через провода, угольные брикеты и битые кирпичи, он бросился к винным бутылкам. И все остальное вокруг него исчезло: не было ни побега, ни смерти, ни крови. Сейчас самое важное — как стоят бутылки.
Стефан застыл перед стеллажом с алкоголем. Луч фонарика осветил первый ряд, и с особой тщательностью — то место, где находилось бордо урожая 1996 года. Во втором ряду стояли бутылки с бургундским урожая 1999 года.
Бордо сверху, бургундское снизу.
Не может быть.
Он вгляделся еще раз. Бордо сверху, бургундское снизу.
Тогда фонарик выпал у него из руки и снизу, с полу, осветил следы от уколов на правом предплечье. Один след был лиловым, почти черным. Видно, игла сломалась и застряла в теле.
В отчаянии он упал на колени, застонал, как загнанный зверь, и заплакал, уткнувшись лбом в землю, набрав пыли в нос и рот. А потом вдруг вскочил от внезапно охватившей его ярости.
Стефан шагнул к стопке угольных брикетов, на которой лежал кусочек мела, схватил его и принялся вслепую что-то писать на кирпичной стене. Какие-то слова, фразы, еще и еще.
— Когда? Когда же ты все это прочтешь?
Мел быстро раскрошился, и под конец Стефан, казалось, писал голыми пальцами.
Он не увидел, не услышал, как в этот момент у него за спиной возникла чья-то массивная фигура и направила на него пистолет.
Цикл повторился.
2
Четверг, 3 мая, 6:32
Стиснув зубы, Вик Маршаль нажал кнопку мобильника и отсоединился. В темноте маленькой спальни он ощупью нашарил рубашку, черные джинсы, ремень «Леви Страус», кожаную кобуру, висевшую на ручке гребного тренажера, и открыл дверь в гостиную. Волна мягкого света залила линолеум. Булонь-Бийанкур1 просыпался под утренним солнышком.
— Звонил Мортье, — сказал он, услышав, что кровать скрипнула.
— Ну и?..
— Хочешь знать, что сказал напоследок этот придурок?
Голос его стал строже и суше:
— «Давай шевелись, V8, дел невпроворот. Но сначала я бы тебе посоветовал как следует позавтракать».
— V8?
Вик в полутьме натягивал джинсы.
— А я тебе не говорил?
— Ты вчера поздно вернулся...
— Это их последняя хохма, они меня так прозвали. V8 — восьмицилиндровый двигатель, где куча клапанов2.
Селина зажгла ночник, села на постели и откинула набок длинные черные волосы. Вик смотрел на нее с нежностью. Он любил это чисто женское движение, неуловимый поворот головы, который делал ее такой желанной. Она потянулась, как кошка, подняв руки ладонями к потолку.
— Все путем?
Вик перешагнул через пока не вскрытую коробку с детской коляской, обогнул мраморный шахматный столик и присел на постель рядом с Селиной.
— Несмотря на мерзкую тесноту?
— Несмотря на мерзкую тесноту.
— Нынче знаменательный день. Они подключают меня к делу. Настоящее кровавое преступление в Сент-Уан. Похоже, что...
Перехватив тревожный взгляд жены, он предпочел сменить тему:
— Ты не знаешь, где мои кроссовки?
— Кроссовки?
— Они все носят кроссовки, вся бригада. И постоянно меня подкалывают, все не могут решить, какое у меня будет прозвище: V8 или Малдер.
— Тебе незачем под них подстраиваться в одежде, милый.
— Я просто хочу прижиться в бригаде, только и всего.
Он наклонился и ласково погладил Селину по животу:
— Сегодня ночью я почувствовал, как она шевелится. Ты прижалась ко мне, и эта разбойница пару раз лягнула меня в спину.
— Вик... У меня срок всего четыре месяца, ты ничего не мог почувствовать. Говоришь, разбойница?
— Только девчонки начинают так рано лупить папочку. Еще не родилась, а уже прямо тигрица.
— Это будет мальчик.
Кончиком указательного пальца Вик обвел контур ее грудей.
— Но ведь есть же результаты УЗИ, — шепнул он. — Этого достаточно...
— Нет! Надо подождать! Да и все равно ничего там не видно!
— Мне, наверное, будет тебя ни за что не убедить, даже такую полусонную.
Она приподнялась и принялась теребить волосы у него на груди. Он смотрел на ее тонкие, длинные руки. Ему нравилось за ними наблюдать и угадывать по их движениям все ее тайные намерения.
— Знаешь, я передумала насчет имени, — прошептала она.
— Ну-ка, ну-ка.
— Как думаешь, может быть, назвать его Тао, как моего деда?
— Тао? Это ты сегодня ночью придумала?
— Ага, странный сон приснился. Тао по-вьетнамски значит «созидание».
Он крепко прижал ее к груди:
— Хм... Симпатичное имя, Тао, такое мягкое, кругленькое, нежное... Его можно будет переделать в Тео или в Матео. Но все это напрасные хлопоты, потому что будет девочка.
Селина расплылась в улыбке, которая как-то слишком быстро потускнела. Словно защищаясь, она натянула на себя простыню. От матери-вьетнамки она унаследовала маленький рост, холодноватый блеск длинных черных волос, лукавые глаза и мягкий овал лица.
— Мне страшно, Вик.
— Ну пожалуйста, перестань психовать. И уж тем более не с утра.
— Да, но все это так... Крошечная квартирка, а снаружи людская толкотня. Как в огромном курятнике.
— А ты что-то имеешь против кур?
Она тихо ответила:
— У меня нехорошее предчувствие, и оно касается ребенка.
Он нежно взял в руки ее маленькие кулачки:
— Предчувствие... Опять...
— Что бы ты ни говорил, а мне все равно так кажется.
Селине все время хотелось, чтобы ее успокаивали. Она с самого начала переживала свою беременность как испытание, как крест, который надо нести. «Ребенок не шевелится, ребенок не дышит, он, наверное, родится неполноценным». Тогда Вик принялся тихонько, нараспев ее уговаривать:
— О’кей, значит, надо сделать еще одно исследование. В четыре месяца бывает, что на УЗИ косточки носа не просматриваются. Маленький укол в живот, чтобы набрать чуть-чуть околоплодной жидкости и удостовериться, что у плода нет врожденных заболеваний. Они же не станут протыкать ему голову или дырявить желудок. В наше время почти все мамочки через это проходят. Договорились?
— Всегда есть крохотная вероятность, что что-то пойдет не так.
— Но она ничтожна!
— Ты отвезешь меня в понедельник?
Вик чуть отстранился:
— Посмотрим, малышка, если смогу. Я ведь всего три недели на службе. Представь себе, что будет, если не явлюсь!
— Значит, не отвезешь. Ладно, понятно. Твои кроссовки в стенном шкафчике в ванной.
И Селина погасила ночник.
Вик хотел было снова начать разговор, но вместо этого вышел ссутулившись. Лучше будет оставить все как есть. Он закончил одеваться, поднял жалюзи и выглянул в окно. С высоты четвертого этажа была видна Сена, телебашня Первого канала и целая армада безликих домов. Странное полотно, сотканное из стали и бетона. Вик надел кобуру и сунул полицейское удостоверение во внутренний карман куртки. В ванной он снова достал из кобуры свой «зиг-зауэр»3, несколько раз нажал на курок и скорчил зверскую гримасу, а потом, не удержавшись, завел руку с пистолетом далеко назад и, стиснув зубы, беззвучно заорал.
Потом погасил свет и снова вошел в спальню:
— До вечера, малышка.
Он наклонился, чтобы поцеловать жену, но она отвернулась. От ее кожи исходил аромат южного солнца.
Вик вышел, ощутив тревожный укол в сердце. Селина останется до вечера в этой тесной конуре и весь день будет размышлять в одиночестве. А потом пролетят пять месяцев, и настанет пора рожать, и на свет появится новая жизнь.
Майор Мортье настоятельно советовал ему плотно позавтракать. Но Вик не последовал лукавому совету: не хватало еще, чтобы его вырвало на месте преступления.
1Булонь-Бийанкур — один из самых густонаселенных западных пригородов Парижа. (Здесь и далее примеч. изд.)
2Здесь игра слов: по-французски piston может означать и клапан, и блатной, взятый на работу по блату. Коллеги будут дразнить новичка блатником, потому и придумали такое прозвище.
3«Зиг-зауэр» — тип пистолета на вооружении французской полиции.
3
Четверг, 3 мая, 6:50
Стефан Кисмет сунул лицо под холодную воду, чтобы удостовериться, что окончательно проснулся. Он внимательно осмотрел правое предплечье перед зеркалом в ванной и не увидел никаких следов от уколов. И никаких царапин и синяка под глазом. Он натянул джинсы, футболку и пуловер, такой же черный, как его длинные, спадавшие на спину волосы. Было начало мая, и мрачные стены дома оживляли лучи весеннего солнышка. В глубине гостиной Стефан включил на полную мощность один из электрических нагревателей, а остальные, еще в упаковках, стояли возле переборки. Повсюду виднелись либо запакованные, либо едва распакованные вещи. Случившаяся катастрофа отбила всякую охоту навести порядок или украсить жилище.
Его жена Сильвия завтракала в одиночестве, склонившись над чашкой кофе. Свет с улицы золотил ее лицо. Окно у нее за спиной выходило на настоящую стену из дубов и буков, охранявших лесное поместье в пятнадцать гектаров, расположенное в Ламорлэ на Уазе.
— Опять началось, — выдохнул Стефан.
Сильвия подняла усталое лицо:
— Где на этот раз?
— В мастерской, в подвале. Я проснулся на голой земле.
— В подвале... Ты опять меня оставил одну на всю ночь.
— Мне надо было закончить манекен Карлы Мартинес. Это очень важная деталь для съемок в Сент-Уане, сроки поджимают. Я, должно быть, заснул прямо за работой и...
— Понятно... — сухо заметила Сильвия.
Стефан налил себе кофе и отпил глоток.
— Странно все это. Я ведь запомнил свой сон.
— Впервые за тридцать один год. И что тебе пригрезилось?
— Как тебе объяснить? Я словно все это действительно пережил. Все ощущения как наяву: звуки, образы, даже шум собственного дыхания. До сих пор мурашки по коже!
Сильвия быстро на него взглянула:
— Я задала тебе вопрос, но ты, как всегда, ушел от прямого ответа.
Она встала и поставила чашку в раковину. В углу кот самозабвенно лакал из миски молоко.
— Мне пора. Сегодня тяжелый день: надо обойти шесть адресов в Восемнадцатом округе. Раньше десяти вечера меня не жди.
Стефан поправил рукава пуловера и почувствовал, что захмелел от кофеина.
— Опять так поздно?
— Ну и что? Мы тут и так почти не встречаемся. В последние два месяца я все чаще себя спрашиваю, уж не перешла ли я в разряд призраков? — Она бросила на него суровый взгляд и прибавила, поджав губы: — Может, будь у меня голова одного из твоих монстров, ты бы уделял мне больше внимания?
Стефан пожал плечами. Сильвия нанесла удар, как молния, способная разрядить за какую-то долю секунды заряд в тысячи вольт.
— Дело не в этом. Просто мне нужно время, чтобы забыть.
— Забыть? То есть ты полагаешь, дело в том, чтобы забыть?
Стефан двинулся к ней, но она отошла к холодильнику, достала кусочек льда и осторожно провела им по губам.
— Твои таблетки на буфете, — сказала она, глядясь в карманное зеркальце и поправляя макияж. — Я там кое-что оставила в холодильнике на обед, так постарайся все-таки поесть.
Никакой реакции. Стефан не шевелясь впился глазами в свои костлявые руки, и в глубине мутных зрачков мужа Сильвия уловила нечто гораздо более серьезное, чем простая рассеянность. Эту наползающую тень она видела уже много раз и всякий раз пугалась.
Стефан принялся рассказывать:
— Нынче ночью на мне был рыбацкий костюм Поля, который мне сильно велик. Я этого костюма не видел уже лет двадцать, отец его где-то потерял. Я не помню ни его цвета, ни ткани и не уверен вообще, был ли он. И однако, я сразу узнал заржавленное кольцо на кармане, дырку на клапане и жирное пятно возле воротника. В один миг все это всплыло у меня в памяти.
— И что?
— И что?! Как такое могло случиться? Как я мог вспомнить такие детали, если я обычно забываю свои сны?
Он вдруг схватил жену за руку и потащил за собой.
— Ты чего? — вскрикнула Сильвия.
Они прошли через холл, он впереди, она за ним. Восьмиугольная комната, украшенная великолепными резными балясинами, была самым сокровенным местом в доме, его душой.
— Вот здесь, точно, вот здесь стояла вьетнамская фарфоровая статуэтка. Фигурка сантиметров тридцать-сорок высотой, в длинной, до пят, одежде и в шляпе из пальмовых листьев. Я ее видел, вот как тебя сейчас, словно она всегда здесь была. И — бабах! Я ее разбил, зацепил неосторожным движением. У меня какое-то нехорошее, опасное чувство дежавю!
— У меня тоже ощущение дежавю. Хвост поезда в конце перрона и дура в деловом костюме, которая примчалась запыхавшись и все равно опоздала. Что мне говорить своим клиентам, чтобы объяснить опоздание?
Стефан выпустил руку жены и вгляделся в синеву ее глаз, где плясали золотистые искорки.
— Еще пару секунд. Только две секунды, ладно? Я должен... кое-что проверить... Припомни, как ты уложила в погребе винные бутылки, когда мы переехали.
— Бутылки? Зачем тебе?
— Пойдем. Это очень важно.
Она заколебалась, глядя на часы, потом все-таки пошла за ним следом. Они спустились в подвал, освещенный запыленными лампами.
— А в моем сне электричества не было. Я держал в руке фонарик, кстати не мой. И тут было... Ну да, восемь ступенек. Как я мог знать, что их восемь?
Сильвия вздрогнула. Она терпеть не могла спускаться в этот мрачный подвал, с его коридорами и зловещими комнатами, где Стефан оборудовал себе мастерскую. Все в этом доме было каким-то несоразмерно огромным. А она так любила Париж, с его шумом, с его огнями...
Она отозвалась в надежде, что звук собственного голоса придаст ей уверенности:
— Я тебе объяснить не смогу. Надо ехать во Вьетнам. Так вот, та самая статуэтка — это подарок, сувенир из тех, что тебе всегда нравилось привозить из отпуска. А про ступеньки и отцовский рыбацкий костюм почитай у Фрейда. Может быть, твое подсознание вытаскивает на свет божий кучу деталей из прошлого. Черт возьми, да тут у тебя тонны старых книг, доказывающих, что ты гораздо больше моего знаешь и о Фрейде, и о снах, разве не так?
Они миновали зал, где Стефан держал старые манекены с разобранными телами и отвинченными головами, потом комнату, где хранились бумаги, касавшиеся кино: афиши, листки с титрами фильмов, рабочие чертежи, заезженные Mad Movies4 и обрывки раскадровок. Потом они очутились перед закрытой дверью, где чернел омерзительный рисунок, сделанный угольным карандашом: ребенок с источенными болезнью ручками и ножками. Сильвия поспешно отвернулась. Дальше располагался «рабочий кабинет», а над входом в него висел плакат: «Darkland»5. Стефан резко свернул в сторону и опустился на колени перед штабелем винных бутылок:
— Ты точно ставила бургундское 1999 года сверху, а бордо 1996 года — снизу?
Она не колеблясь ответила:
— Конечно. В соответствии со сроком хранения. А что?
Он осторожно взял бутылку бургундского, потом бутылку бордо, поменял их местами и задумчиво на них посмотрел, поглаживая отросшую бородку.
— А в моем кошмаре они стояли вот так.
— И это все? Это и есть то самое «очень важное»?
— Когда я увидел, что бутылки поменялись местами, я закричал и расплакался. Что это могло означать?
— Что ты не любишь, когда трогают твои бутылки и вообще когда лезут в твои дела. Что ты помешан на деталях, на совпадениях, что... эта твоя одержимость становится опасной. Ладно, я пошла!
— И еще... У меня были три глубокие царапины на щеке и подбит глаз. И кто-то целился в меня из пистолета, когда я мелом писал на стене.
— А что ты такое писал?
— Не знаю. Там было темно. Фонарик валялся на полу, и я как-то не подумал его зажечь.
— Вот уж действительно неприятность...
Сильвия поправила на себе бежевый английский костюм и зябко потерла плечи. Прямо перед ней в струе воздуха поблескивала паутина.
— Это всего лишь сон, Стефан. Нелепый сон, каких ты видел множество, разве что раньше ничего не помнил. Немудрено, что он тебе показался странным. Это... это потому, что ты впервые смог его вспомнить.
— Нет! Во сне окружающая обстановка постоянно меняется и невозможно сосредоточиться, читать, писать, считать. Это доказано исследованиями. Но я-то читал этикетки, я писал на стене, и все было логично и связно.
— При условии, что рыдать перед винными бутылками — вполне логичное дело. Я пошла. Не забудь про таблетки.
Стефан с вызовом выпрямился:
— Я больше не стану их принимать. Мне гораздо лучше.
— Лучше? Ты находишь? Никакого улучшения не было. Я не хочу еще раз пережить весь этот ад.
Стефан нахлобучил себе на голову латексную копию маски из фильма «Маска» и загоготал, подражая голосу Джима Керри:
— Нынче ночью, я обещаю, мы займемся любовью, моя цыпочка. Любо-о-овью, со всякими там хо-хо, хи-хи и ха-ха! — И вдруг оборвал маскарад. — Я что, действительно скверно выгляжу?
— Хуже некуда.
Она слегка отстранила его рукой:
— Раньше ты меня смешил, потому что все у тебя получалось легко, естественно, без напряга. А теперь ты как актер-неудачник, который силится побороть мандраж. До вечера.
Стефан так и остался стоять, словно налитый свинцом, с маской в руках. А за серым от грязи окном возле «ауди» появились стройные ноги жены. Когда хлопнула дверца автомобиля, он вдруг понял, что они его больше не интересуют. И она его тоже больше не интересует.
И в наступившей сумрачной тишине он швырнул на стол зеленую маску. Включил вентиляцию, зажег мощные галогенные лампы и приголубил своих мрачных кукол:
— Ну как ты, приятель? А ты? А ты?
Поговорил с профессором Мабуловым6, с Хищной Пастью. Последний монстр, получеловек-полузверь, обладатель огромной пасти (сто восемьдесят острейших зубов — это вам не шуточки), служил для съемок второй серии фильма «Нейронная атака». Немалое количество сделанных им муляжей теперь упокоилось в грузовых тележках. Так кончали жизнь киноперсонажи, впрочем, как и их создатели, в безымянных подвалах.
Среди всех манекенов был один, к которому Стефан относился с особой заботой: обаятельное создание точно такого же роста, как и он сам, то есть метр семьдесят девять. Чтобы его сделать, он снял маску со своего лица, засунув в нос соломинки, чтобы дышать, пока латекс стекал по гипсовым бинтам. А в открытом черепе монстра вместо мозга виднелось то же самое лицо, только поменьше. Этот персонаж в съемках никогда не участвовал.
Стефан назвал его Darkness. Тьма. Сумрак.
Его сумрак.
Он включил кофеварку, приготовил себе чашку кофе и уселся перед манекеном молодой женщины лет тридцати. Карле Мартинес в фильме «Кровавая лощина» любовник перерезает горло. Съемки шли уже две недели, и манекен надо закончить к понедельнику, то есть через четыре дня. В этой сцене камера наезжает и дает крупным планом сначала глаза, а потом глубокий надрез на шее. К этому моменту Карла Мартинес уже пять дней как мертва.
Значит, надо принять во внимание, что тело уже подверглось деформации и разложению из-за жары и насекомых. Быть гримером, мастером пластики, специалистом по муляжам означает разбираться в медицине, в патанатомии и в тонкостях судебно-медицинской экспертизы. Приходится коллекционировать фотографии трупов обоего пола, и худых и толстых, в разных стадиях разложения.
Стефан отодвинул в сторону электромиксер, машинку для стрижки и защитные маски, развернул полученную по почте афишу «Испорченной Милашки» Тода Браунинга с Лоном Чейни в главной роли и тщательно разместил телескопическую лупу напротив латексного бюста. Выпив кофе, он принялся под психоделические гитарные аккорды «White Zombie»7 что-то выщипывать пинцетом из орбиты левого стеклянного глаза муляжа. Ставить на место ресницы было занятием деликатным и требовало немалого времени.
Зачесалось предплечье, и он машинально поднял рукав. Слава богу, никаких следов от уколов. Оторвавшись от работы, он открыл записную книжку, один из множества бесполезных подарков. Он регулярно получал от студии «ZFX Mеliеs Films» то карандаши, то записные книжки, то калькуляторы.
Когда у него появились приступы сомнамбулизма (а это началось лет с семи), врач посоветовал ему записывать свои сны в записную книжку. Но вот уже двадцать четыре года ее листки так и оставались пустыми.
В эту книжку он подробно записал весь свой кошмар. Ну, по крайней мере все, что запомнил. Измазанные кровью руки, спуск в подвал, царапины на лице. Ничего не упустил: число ступенек, расположение винных бутылок, вьетнамскую статуэтку, следы от уколов на правом предплечье. И вверху первой страницы вывел название сна: «Винные бутылки».
Потом перечитал то, что получилось. Какой же смысл таился в этом нагромождении несуразностей?
Ему вспомнилось последнее, что он сделал в подземелье. То есть не он, а его виртуальный двойник, но в конечном счете все-таки он: поднял с угольной кучи кусочек мела и принялся писать на кирпичной стене строки, которые нельзя было прочесть. Он все еще слышал скрип белой палочки по кирпичу.
Стефан встал, миновал вереницу масок и пошел по бесконечному коридору с плиточным полом и потрескавшимся потолком, утыканным мясницкими крюками. Он ничего не трогал в этом помещении, оставил все как было. Он и глаз-то положил на этот дом главным образом из-за мертвой зоны пустующего подвала. Здесь у него собственное ателье, здесь он дома, в спокойной колыбели леса. Истинное горнило вдохновения.
Вот и штабель угольных брикетов, он помнил, как перепрыгивал через запыленные куски угля. Но во сне эти куски были разбросаны по полу, а сейчас они лежали аккуратной кучкой.
И никакого мела. Но все-таки тягостное ощущение дежавю его не покидало.
Он машинально ухватился за край одного из ящиков с брикетами и вытряхнул его на пол, чтобы все было как во сне. И вдруг застыл на месте.
Там, посередине кучи.
Белая точка мела.
Значит, мел все-таки был.
Ошеломленный, Стефан подошел ближе.
Какого черта на самой макушке горки угольных брикетов торчал кусочек белого мела?
4MadMovies — жанр клиповой мультипликации, где в качестве материала для видеоряда используются фрагменты уже отснятых фильмов, произведений живописи, фотографий и т. д.
5«Darkland» («Страна Тьмы») — известная компьютерная игра, сочетающая в себе элементы квеста, «стрелялки» и ужастика.
6Профессор Мабулов — персонаж фильма Жоржа Мельеса «Завоевание полюса».
7«White Zombie» — американская метал-группа, основанная в 1985 г. в Нью-Йорке. Специализировалась в жанре индастриал-грув-метал с лирикой, основанной на фильмах ужасов.
4
Четверг, 3 мая, 10:14
Вик ехал от Булонь-Бийанкур до Сент-Уан час с четвертью. На окружной дороге в районе станции метро «Порт Майо» грузовичок столкнулся с мотоциклом. Естественно, образовалась пробка, которая с невероятной быстротой перекрыла все подъезды к столице с запада. Вот за что он всегда ненавидел Париж.
Руль намок от его вспотевших рук. И никак не предупредить бригаду о том, что он опоздает. Батарейка его мобильника разряжалась очень быстро, а Вик, с тех пор как поступил на службу, все никак не мог найти время, чтобы ее поменять. Вот Мортье разорется... Скверное начало для боевого крещения.
Наконец GPS вывел его к фасаду какого-то пакгауза, приспособленного под мастерскую. Здание находилось на отшибе, вдали от главных улиц, рядом с киностудией «Календрум» и еще какими-то заброшенными домами. Повсюду работали разные подразделения полиции. Хлопали крышки багажников, стрекотали раздвижные дверцы фургонов экспертной службы. Люди в разноцветной униформе — синей, белой, зеленой — исполняли свой печальный балет посреди серой и мрачной территории.
— Тебе «рикар»8 с тремя оливками не подать?
Вик обернулся на голос лейтенанта Жоффруа, который с 1988 года служил в Первом дивизионе. С Жоффруа он сталкивался в полицейских участках в Божоне, в Восьмом округе, а потом на бульваре Бесьер, в Семнадцатом. Он был «из стариков», то есть человеком бывалым, — таких обычно относят к категории «необузданных, с которыми лучше не связываться».
— На Окружной случилась авария, и мой...
— Ты облажался, V8. А мигалка на что?
— Мигалка? Какая еще мигалка?
— Ладно, я понял.
— А что случилось?
— Некогда объяснять. Увидимся в отделении.
Жоффруа, затянутый в потертую кожаную косуху, бросил ему, садясь в машину:
— А обувка твоя никуда не годится.
Вик оглядел свои заношенные до дыр черные кроссовки и поплотнее запахнул куртку. Небо было свинцовое, а температура вовсе не радовала майской приветливостью. Это тебе не Авиньон, какие уж тут оливки.
Массивная фигура майора Мортье возвышалась у входа в пакгауз. Сегодня он явно был не расположен жевать любимые чипсы с паприкой. Мортье перчил любую еду. Может, хотел лишний раз напомнить о своем задиристом, колючем и неуживчивом характере. Вик был с ним знаком всего двадцать дней, но уже понял, что тот способен взорваться в любое время и в любом месте.
Подходя к нему, лейтенант заметил, как напряжены его по-военному вытянутые руки. Это был скверный признак.
— Господин майор, я...
— Ничего не говори, Маршаль. Плевал я на твои оправдания. Посторонись.
Они отошли в сторону и пропустили носилки, на которых виднелся не обычный пакет для перевозки трупов, а тент из плотной ткани, не позволяющей нейлону соприкасаться с телом. Казалось, носильщики в масках несут канадскую палатку. За ними шли сотрудники экспертной службы с запечатанными пакетами в руках. Никто не говорил ни слова, все шли, глядя в землю. В одном из прозрачных пакетов Вик заметил кусочек белого мела. В другом — какой-то странный круглый предмет, покрытый ржавчиной и выпачканный кровью. Были и еще пакеты: в одном лоскуток ткани, в другом волосы...
— Внутри кто-то еще остался? — спросил Мортье.
— Ван и двое из технической службы. Они заканчивают с фотографиями и готовятся забрать постельное белье с кровати и всю эту кучу кукол.
— Кукол? — переспросил Вик.
— Да. Там в изножье кровати старые куклы, ровно восемнадцать штук. Их принес убийца.
Мортье двинулся за носильщиками, не обращая внимания на лейтенанта.
— А я? Что я должен делать, господин майор?
— Ты? Ты сейчас пойдешь туда, в дом, поговоришь с Ваном, а потом вы оба поедете в Аркёй.
— В Аркёй?
— Проинформировать и допросить ее любовницу.
— Любовницу? Так жертва была...
— Вполне вероятно, лесбиянкой.
Вик посмотрел на тент, колыхавшийся на ветру. Мортье протянул ему маску из хлопчатой ткани:
— На, держи, надень ее, когда войдешь внутрь, а то еще расстанешься с завтраком.
— Я ничем не рискую: я не завтракал.
Лысый череп майора чуть дернулся, а губы пошевелились и растянулись, что вполне можно было принять за улыбку.
— Молодец, у тебя хорошая реакция. Правда, если бы ты служил подольше, ты бы знал, что лучше уж поесть, а потом блевануть, чем хлопнуться в обморок.
Вик уже отошел в сторону, но майор его окликнул:
— Ну так как, V8?
— Что?
— Посмотреть хочешь?
— Простите?
— На тело не хочешь взглянуть? Подойди.
У Вика замерло сердце, все мышцы напряглись. Мортье без предупреждения приподнял ткань.
В горле лейтенанта застрял ком.
— О господи... — только и смог он произнести, прижав ладонь к животу.
— Оставь Бога там, где Он пребывает, Он нечасто спускается на землю. Ни для нас, ни для нее.
Мортье опустил завесу.
— Ну вот ты и прошел посвящение. Тяжкое посвящение. Надеюсь, ты будешь на высоте. Это я настоял, чтобы тебя вызвали сюда.
— Но что же с ней произошло?
— Ну, она нам этого не скажет.
Майор вплотную приблизил лицо к лицу Вика, обдав его запахом табака и паприки.
— И последнее, V8. Еще раз опоздаешь или наложишь в штаны в этом деле — отправлю тебя париться в Аржантёй или в Сен-Дени. И мне плевать на злоупотребление властью и твои связи, о’кей?
— Да... я понял, господин майор. Но только не было никакого злоупотребления. Если я нахожусь здесь, то только благодаря собственным достижениям.
— Это с такими-то паршивыми баллами за стрельбу и рукопашный бой? Послушать твоих инструкторов, так тебя бы одолел и человек без рук и без ног.
— Именно поэтому я и выбрал криминальную полицию, а не отдел по борьбе с наркотиками или опербригаду. Трупы по большей части сопротивления не оказывают.
Он мог бы рассказать майору, что Демосфен, один из самых блестящих древнегреческих ораторов, был заикой, а Бетховен создал свои лучшие произведения, лишившись слуха, но почувствовал, что ему будет лучше остаться как есть — полной посредственностью.
Лысый сыщик вытащил сигарету:
— Ну-ну... Иди давай. И возвращайся с новостями. Я люблю, чтобы все делалось быстро.
8 «Рикар» — анисовый аперитив, очень популярный во Франции; закусывают его оливками.
5
Четверг, 3 мая, 10:26
Вика поразило, что за таким заурядным фасадом, в ряду одинаковых безымянных строений, мог скрываться роскошный светлый интерьер, необычайно просторный и обставленный с большим вкусом. Изобилие хромировки, алебастра и эбена. На глазок площадь помещения была никак не меньше шестидесяти пяти квадратных метров.
Пройдя через фитнес-зал — беговая дорожка, скамейка для силовых упражнений, велотренажер, — Вик почувствовал сильный резкий запах и остановился. Пожалуй, пора надеть маску. Он ни разу не ощущал, как пахнет смерть, но инстинкт подсказывал, что именно так и пахнет: от нее несет гнилью, как от мяса, оставленного на жаре.
Перед тем как войти в спальню, Вик потер виски и набрал в грудь побольше воздуха. Он сгорал от возбуждения и умирал от страха, как перед партией в шахматы. Сейчас он будет осматривать первое в жизни место преступления. На ум пришел Брэд Питт в фильме «Семь». Ему точно так же хотелось справиться, несмотря на неопытность.
На месте преступления картинки быстро сменяли друг друга. Вот устроился перед ноутбуком лейтенант Ван. Слева от него склонились над своим оборудованием техники. В глубине комнаты справа — матрас, заляпанный кровью, и окровавленные простыни в пластиковых пакетах. Над кроватью постер с нагой женской фигурой, и на нем мелом написано: «78/100». А на полу — куклы, то ли просто сваленные в кучку, то ли обнявшиеся. Среди них попадались куклы-взрослые, они, словно матери, оберегали своих кукольных детей. В их стеклянных глазах в свете ярких прожекторов плясали синие, зеленые и карие огоньки. У Вика возникло странное впечатление, что каучуковые создания вот-вот закричат.
Сзади, оторвав его от этих мыслей, прозвучал голос:
— Впечатляет, правда? И ведь они не как попало брошены. Этот мерзавец явно не торопился, раскладывал их именно так, а не иначе.
Это сказал Мо Ван, китаец, полцентнера мускулов, рост метр пятьдесят семь, черные, как битум, волосы. Выглядел он лет на тридцать, хотя ему уже перевалило за сорок пять. Он поднял с пола одну из кукол и чуть наклонил, чтобы она закрыла глаза.
Оба полицейских не стали здороваться за руку.
— Странно, — произнес Ван, словно говоря сам с собой. — У нас в Китае у большинства кукол нет век. А если и есть, то без ресниц. Никогда не знал почему.
— А вот волосы, наоборот, очень длинные, черные, как у тебя. У моей жены есть такая кукла, она ей досталась еще от бабушки.
Лицо Вана помрачнело. Маску он надевать не стал и махнул рукой Вику, чтобы тот подошел.
— А вот эту ты видел?
Он указал на куклу-голыша с изуродованным тельцем, раздутыми ручками и ножками и рябым личиком. Одна нога у нее была короче другой, а левое предплечье явно кто-то отрубил.
— Он специально расплавлял каучук, чтобы добиться таких деформаций. Возможно, пустил в ход горелку. Вытянул затылок и правую ногу, а на лице, особенно справа, насажал бугорков. И еще точным ударом отрубил левое предплечье. Кукол восемнадцать, и только одна эта так изуродована.
Глядя на застывших кукольных мамочек и хрупких кукольных детишек, Вик подумал о Селине, о ее животе. Не просматривается носовая кость. Гудящее эхо наследственных заболеваний. Он обернулся к выходу:
— Не понимаю, как ты можешь выносить этот запах. Или ты хочешь сказать, что и к этому постепенно привыкают?
Лейтенант Ван выпрямился и почесал губу. Ноготь у него на левом мизинце выдавался сантиметра на два и прорвал латексную перчатку.
— Мой отец работал в дешевом ресторанчике под названием «Мой Пхуон». Уверяю тебя, по сравнению с вонью у них на кухне здесь просто розы благоухают.
— Вот поэтому я никогда не поеду в Китай.
— Ресторан и теперь открыт. Авеню д’Иври, в Тринадцатом округе.
Вику вдруг стало жарко и очень захотелось пить.
— Я мельком взглянул на труп, — сказал он, облизав губы под маской. — Лица не видел, только тело. Я в этом не особенно разбираюсь, но мне показалось, что оно не разложилось.
— И не должно было. В первом приближении смерть произошла нынче ночью.
— Но тогда откуда эта вонь?
— Про вонь ничего не известно. Как и про этих кукол... Никто ничего не знает. Зачем они здесь? Почему их восемнадцать? Почему тут и пупсы, и куклы-взрослые? И почему одна так изуродована? Не нравится мне все это. Убийца, у которого вместо мозгов черт знает что, — дурной признак.
Вик тоже выпрямился. Его одолевала небольшая слабость, но тошноты не было. Он посмотрел на запачканную кровать, где капли крови уже обрели оттенок тутовых ягод. В конечном счете он был доволен, что опоздал, и теперь испытывал постыдную радость, что избежал самого худшего. Отсутствие тела обезличивало всю сцену.
Обернувшись к Вану, он указал пальцем на костыль в углу:
— Это ее костыль? У нее что, нога была сломана?
— Вскрытие покажет. Самое занятное то, что на костыле отпечатки трех или четырех разных людей.
— А маленькие лужицы воды на каменном полу? Я один такой след видел, когда входил в комнату.
— Значит, ты считаешь...
— Про это тоже ничего не известно?
— Верно. Ты все на лету схватываешь. Просто невероятно.
Вик набрал воздуха в легкие и ринулся в бой:
— Расскажи-ка мне все, что ты увидел, когда вошел. В деталях.
Мо Ван отпустил техников, работавших в спальне.
— Я не знаю, зачем они подключили тебя к этому делу. Пользы тебе с этого не будет.
— Почему?
— Тебе преподнесли отравленный подарочек. Ты очень молод, гладко выбрит, ты женат. Жене твоей это вряд ли понравится.
— Это касается только меня.
— Ты еще зеленый новичок, парень. Японцы в школах сумо с детства бьют учеников палкой по башке, чтобы они совершенствовались и делали успехи. И знаешь, большинство бросают заниматься, едва начав.
Натянув латексную перчатку, Вик направился к выключателю и попытался включить свет.
— А жизнь вообще — сплошное битье палкой по башке, — отозвался он. — Но я умею держать удар.
— У тебя была сладкая жизнь, по-французски сладкая, у тебя были деньги, был дом, куда ты возвращался. О каких ударах ты говоришь? — Он пожал плечами и продолжил: — Не возись со светом, света нет. Его не было, уже когда мы приехали. В этой хибаре не осталось ни одного целого предохранителя. И не говори, что это странно, без тебя знаю.
Ван подошел к луже крови и указал на постер: на нем в солнечных лучах нежилась на белом песке женщина.
— Это жертва. Аннабель Леруа.
— Вот черт...
— Да уж... Бывшая порнозвезда, которая стала независимой путаной класса люкс. Когда я говорю «бывшая», это значит, что ей было двадцать шесть лет, а когда я говорю «класса люкс», то это действительно люкс. Добыча для жирных рыб: администрация президента, бизнесмены, адвокаты.
Он выдержал многозначительную паузу.
Вик разглядывал силиконовые губы и искусственный ультрафиолетовый загар на глянцевой бумаге постера.
— Ох ты черт, ну и бомбочка!
— И теперь она взорвалась. Ее, с раздвинутыми ногами, привязали к кровати.
— Головой вверх? Глаза были завязаны или нет? Она была голая?
— Да, нет, да. Не строй из себя профайлера, парень, ты довольно быстро поймешь: ничего не бывает просто так. Но я тебе не учитель. Ты только что из школы, у тебя еще голод до дел, и это нормально. Но это быстро пройдет. Может, уже завтра ты предпочтешь остаться дома.
Ван похрустел суставами пальцев. Эту процедуру он регулярно проделывал по нескольку раз на дню.
— Судмедэксперт насчитал больше ста иголок, повсюду воткнутых в тело: в лоб, в скулы, в плечи, в грудь, в ноги.
Вик поежился:
— Акупунктура? Игры садомазо?
— Просто бойня. Иначе бывает редко. Убийца отрезал ей последние фаланги пальцев, вырезал язык и губы. Она была голая, но он обернул ей бедра простыней: вроде бы одел и срам прикрыл. А вот челюсти были раздвинуты такой заржавевшей штуковиной, наподобие... Ну как ее... Черт, как она называется?
Вик, застыв на месте, глядел на матрас. Жестокие слова Вана стучали у него в мозгу.
— Эй, лейтенант, как она называется?
— Расширитель челюстей?
— Вот-вот, расширитель. По виду многочисленных резаных ран и по тому, что жертва сильно потела, Демектен полагает, что пытка продолжалась немалое время.
— Демектен?
— Это судмедэксперт.
До Вика с большим опозданием дошел конец фразы: «немалое время». Совсем как в фильмах или романах. Какой преступник задержится на месте преступления, кроме отъявленного садиста?
Он попытался размышлять по правилам. «Никаких эмоций», объясняли им в курсе психологии. Как будто можно контролировать свое нутро.
— Сексуальные услуги?
— Нет, и это тоже нет. Тут что-то другое. У нее в правой руке был зажат обрывок какой-то странной кожи... похожий на шкурку змеи.
Не прерывая объяснений, он указал носком ботинка место возле кровати:
— А вот эти три вмятины, расположенные треугольником, тебе ни о чем не говорят?
Вик присел на корточки:
— Похоже на следы от штатива, от треноги.
— Вот-вот. Возможно, преступление фотографировали.
— Неправда, не может быть.
Мо Ван подошел к выдвижным ящикам:
— По предварительным данным, Леруа сняла это помещение всего два месяца назад. У нее обнаружили счета из агентства по найму помещений, и первый датирован мартом.
Вик стащил с себя маску: в ней стало душно. Потом взглянул на стену за кроватью:
— Тут на постере написано: «78/100». Что думаешь по этому поводу? Семьдесят восемь из ста? Семьдесят восемь процентов? Семьдесят восемь сантиметров?
Он ближе подошел к постеру. Четкий, уверенный почерк не выдавал ни страха, ни паники, ни гнева.
— Пока рано говорить. Может, какая-нибудь пометка? Лично я дал бы сто из ста. Такие грудастые блондинки в моем вкусе. Но проблема в том, что концы с концами не сходятся в другом плане.
— Он оставил мел?
— Мел упал на пол, раскололся, и кусочек закатился под шкаф. Похоже, тут он и лопухнулся, потому что на кусочке остались фрагментарные отпечатки. Правда, вряд ли из них что удастся вытянуть для картотеки, но посмотрим... И вообще, отстань со своими вопросами, я уже ими сыт по горло.
В группе у Вана была репутация сангвиника. Как только они с Виком оказались рядом — не по своей воле, просто у них был один рабочий кабинет, — Вик сразу подумал о Селине, с ее вьетнамскими корнями. А когда он показал китайцу фото жены, тот резко сменил тон.
— Ладно, поехали, — приказал Ван. — Нам предстоит Панама9, вольный край наслаждений.
— Чтобы допросить ее... любовницу, ты так сказал?
— Жюльетта Понселе. Она подвизается в порно.
— Актриса?
— Это как посмотреть. Подожди-ка... Вот, пара минут фильма.
Вик подошел к ноутбуку.
— Мы порылись в бумагах, — объяснил Ван. — Эта Жюльетта Понселе уже наверняка получила сообщение и теперь намылится переезжать.
Он включил видео, которое сразу потрясло Вика.
— Вот мерзость, да выключи ты это!
— Что, грязная штука? Одного не пойму: как такая красотка, как Леруа, могла знаться с этой бабищей?
Ван выключил ноутбук и показал Вику записную книжку:
— Похоже, у нашей шлюхи высокого полета имелся еженедельник, куда она записывала адреса всех клиентов.
— Если убийца его не прихватил с собой, значит он не был клиентом.
— Посмотрим. Или он просто умный человек. Такое редко, но бывает. И он оставил еженедельник на месте, чтобы отвести от себя подозрения.
— А как он вошел?
Ван грозно нахмурился. Вик поднял руки вверх:
— Ладно, не буду. Думаю, он взломал дверь. Я видел, когда заходил.
— Вот видишь, когда ты начинаешь думать... А надо всякий раз подумать, прежде чем что-то брякнуть. Ладно, пошли отсюда. Я сегодня без машины, едем на твоей.
— Я бы с радостью, да она без мигалки.
— Черт возьми, парень, я вижу, мы с тобой не договоримся.
Вик окликнул его:
— Эй, Мо!
— Чего тебе еще?
— Спасибо, что не назвал меня V8! После двадцати дней мне даже просто «парень» как маслом по сердцу.
Ван так резко обернулся, что у него хрустнула шея:
— У меня на весь Париж всего один кореш, да и тот карликовый сомик.
Вик ускорил шаг, чтобы поравняться с ним.
— Мне никто не помогал, не было у меня никакого блата.
— И тебя приняли с первого захода? Это что, прикол такой?
— Я показал лучший результат по психологии.
— Ах, по психологии... Ну и шел бы в психологи. Зато, кажется, в стрельбе и в рукопашном ты провалился с треском.
— Быстро же разносятся слухи.
— Знаешь, на одной психологии далеко не уедешь. А вот если у тебя предок сидит в Межрегиональном управлении судебной полиции, тогда...
— Я уже сказал, не было никакого блата.
Ван махнул рукой:
— У меня тоже. Тебе не нравится прозвище V8. А меня целых три года называли Мо Вьетнамец.
— Полиция и деликатность действительно вещи разные. Но ты ведь китаец?
— Китаец, кореец, японец... Для них все едино.
Перед тем как они залезли в «пежо», Вик хотел положить руку коллеге на плечо, но тот прожег его таким взглядом, что руку пришлось убрать.
— И последнее... Что ты почувствовал, когда входил сегодня утром в ту комнату?
— А тебе зачем?
— А я хочу знать... каким я буду через несколько лет. Отец мне дома ничего такого не рассказывал. И тот образ сыщика, что он создал у меня в голове, наверное, никогда не существовал.
— Ты что, только сейчас это понял?
— Можно сказать, что так. Так что насчет твоих ощущений?
Устроившись на сиденье, Ван провел пальцем по длинной трещине на ветровом стекле.
— А никаких ощущений. Абсолютно никаких. Вроде бы для меня это ненормально. Вроде бы я парень общительный и всегда готов позубоскалить... А тут...
Он вытащил из кармана пачку сигарет и сказал:
— Я заметил, ты все время таскаешь в кармане коробок спичек. Старая привычка, что-то вроде соски или леденца от рака?
Вик вытащил и открыл старый коробок:
— Тут две спички. Одну я зажег, когда выкурил последнюю сигарету в день свадьбы.
— А другая?
— Другая целая и много что означает. Если мне когда-нибудь захочется закурить, я открою коробок, чиркну спичкой, и тогда ко мне придет осознание серьезности этого поступка.
Ван нажал на колесико зажигалки.
— А твой старик курит?
— Смолит целыми днями.
— Все мы смолим. Это отбивает желание без конца до крови оттирать руки. И если отец ничего тебе не рассказывал, так это для твоего же блага. Чтобы ты поверил, какая у нас замечательная работа.
9Панама — сленговое название Парижа.
6
Четверг, 3 мая, 12:58
— Можно я зажгу свет? — спросил Вик.
— Не надо. Оставьте как есть, я не люблю света.
Жюльетта Понселе ютилась в тесной квартирке на юге Парижа. На три четверти закрытые ставни погружали гостиную в холодный полумрак. Мо Ван устроился на неудобном металлическом стуле и, сложив руки на коленях, внимательно разглядывал собеседницу.
— Вы собирались вот-вот переехать в квартиру Аннабель Леруа, я правильно понял?
Жюльетта была накрашена а-ля Мерилин Мэнсон, и лицо ее выглядело болезненно-белым. Когда Ван посмотрел ей в глаза, у него возникло впечатление, что он проваливается в две мрачные пещеры, выдолбленные в меловой скале. Странно, но это создание, с повадками и макияжем готов, не пролило ни одной слезы, узнав о смерти подруги.
— У нас все было серьезно. Мы познакомились в январе, и Анна сразу на меня запала.
Ван не смог скрыть удивления, и его выпуклый лоб перерезали три недобрые морщины. Жюльетта это заметила:
— Вас поражает, что девушка с ее внешностью обратила внимание на такую жирную корову, как я?
— Это уж кому что нравится...
Жюльетта наморщила нос:
— Это от вас так воняет?
— Из китайского ресторана, — парировал Ван.
Стоя позади него в полумраке, Вик едва заметно улыбнулся. Краем глаза он изучал обстановку в гостиной. Преобладали кожа, металл и винил. Имелись CD-диски «Gradle of Filth», «Paradise Lost», «Opeth»10, много «дет-метала»11. Но не было в этом логове никаких признаков того, что его хозяйка снималась в садомазохистских порно.
— А вы? Вы тоже на нее запали? — поинтересовался Ван.
Стоило ей отвести глаза, как сыщик буквально впивался в нее взглядом, стараясь уловить каждую деталь: неподвижно стиснутые руки в кожаных перчатках, движения плеч, напряженную шею, трепетание век.
— Поначалу Анна была не в моем вкусе.
— А какой он, ваш вкус?
Жюльетта наклонилась и провела рукой в перчатке по его лицу, словно давая понять, что с ее вкусом и так все ясно, и кресло при этом движении скрипнуло под ее необъятной тушей.
— А как по-вашему?
Ван обернулся к Вику и приглашающе постучал пальцами по соседнему стулу. Тот уселся и вытянул ноги.
— Тогда зачем вам была Аннабель, если она не в вашем вкусе? — продолжал Ван.
Жюльетта ответила не сразу.
— У нее водились деньги. И эти деньги позволили бы мне вылезти из дерьма, в котором я живу.
У Вана нарастало чувство, что он разговаривает с холодным куском мяса. Холодным и алчным. Под густым слоем макияжа лицо ее было довольно-таки безобразно.
— Разве ваше занятие не приносит дохода?
— А какое такое мое занятие?
Для допроса Ван, по его словам, выбрал форму «no limit», иными словами, «никаких границ». При таком допросе можно было, как в покере, идти ва-банк.
— Я тут немного пошарил по Интернету... Так вот, вы связываете мужиков, мочитесь на них, а потом бьете ногой по яйцам. Я правильно излагаю?
Видимо, слова Вана сработали, потому что Жюльетта адресовала тонкую улыбку уже не ему, а Вику.
Молодого лейтенанта эта улыбка просто пронзила. Он сглотнул слюну и, силясь говорить решительным голосом, повторил вопрос коллеги:
— То, чем вы занимаетесь, не приносит дохода?
— Это к делу не относится.
— Как это «не относится»? — снова вступил Ван.
— Анну убили, а вы меня спрашиваете о вещах, которые не имеют к этому никакого отношения. Пользуетесь случаем, чтобы удовлетворить свое нездоровое любопытство?
— Ну вы же знаете, каковы мужчины.
— Ищите засранца, который ее убил, а меня оставьте в покое. Я тут ни при чем.
— И это все, что вы почувствовали, узнав о ее смерти?
— Ну вот зачем вы так говорите?
— Не знаю. Обычно люди плачут, узнав о смерти того, кто им дорог.
— Слезы — для кого другого, но не для меня.
— Плачут все, даже самые стойкие, самые богатые, даже те, у кого и слез-то уже не осталось. Даже камень разревется, если умело его заставить, уж поверьте мне.
Жюльетта пожала жирными голыми плечами, сплошь покрытыми татуировкой. На сильно подведенные брови упали пряди волос.
— А я не из тех, кого можно разжалобить. Анна хотела меня приютить у себя. Она давала мне деньги. Мы трахались, и это было здорово.
Она встала, налила себе текилы и залпом выпила. На ней была какая-то ужасающая черная хламида и сапоги с молнией, на платформе.
Вик разглядел татуировку в виде кельтского креста с обвившейся вокруг змейкой, идущую от затылка вдоль по позвоночнику.
Сыщики обменялись вопросительными взглядами, а Жюльетта снова уселась в кресло.
Низко опустив голову, она замкнулась в молчании. Ван это молчание нарушил:
— Перед тем как познакомиться с вами, Аннабель видела ваши шедевры?
— Видимо, мои фильмы и привели ее к сближению со мной. Мы не на ступеньках Каннского фестиваля познакомились.
— Ее привлекал стиль soft в садомазо?
Она стиснула руки коленями:
— Нет.
— Почему же тогда она любовалась на ваши «подвиги»?
— Да так, по чистой случайности...
— Странная случайность, — заметил Ван.
— Со мной, например, бывает, что хочется посмотреть мультик. А с вами не бывает?
— Только манги. Про Альбатора, Гольдорака12... Обожаю мультики про пиратов. Так, значит, ваши «внебрачные» отношения ее не смущали?
Жюльетта с недовольным видом уставилась в потолок. Вик не знал, как реагировать, а потому просто слушал.
— А она-то сама? — злобно бросила толстуха. — Спала с кучей мужиков, сосала все, что торчало, она-то чем лучше?
— Ну, с той только разницей, что предварительно не дробила им яйца острым каблуком.
— Грязный козел, — прошипела она.
Вику все больше и больше становилось не по себе. Эта женщина его завораживала, леденила. А Ван, пропустив мимо ушей ее выходку, очень профессионально продолжал:
— Когда вы видели Аннабель в последний раз?
Жюльетта слизнула с губ капли текилы.
— Позавчера вечером.
— Где?
— У нее.
— А вчера?
— Я всю ночь была занята. Мы снимаем фильм для интернет-сайта.
Ван спросил себя, какой смысл она вкладывает в слово «занята».
— Отлично. И где снимаете?
— В одной усадьбе, в Фонтенбло.
Она повернулась к Вику и прибавила:
— У меня есть фотки с той вечеринки, если тебе, конечно, интересно.
— Я не люблю фото, — резко ответил Вик, вертя на пальце обручальное кольцо.
— Назови нам точный адрес, и мне будет достаточно, — сказал Ван, укоризненно покосившись на коллегу.
Жюльетта угадала слабину Вика и окрысилась:
— Нельзя принимать людей в штыки, это нехорошо. Бери пример с китайца, он спокоен, что твой менгир. Вот только не пойму, трахался он уже или нет.
Она нацарапала на листке бумаги адрес и протянула Вику. Когда он брал листок, она чуть коснулась его пальцев своей перчаткой. Он отпрянул.
— Были у нее враги? — спросил Ван.
— Враги? А у кого их нет?
— Пожалуйста, отвечайте на вопрос.
Она, казалось, задумалась. Вик не смог удержаться и представил себе эту женщину «в деле». Вот она, стиснув зубы, затянутая в виниловый костюм, склоняется над типом в наручниках, которого ведет на поводке, как собаку.
— ...Куча паскудных продюсеров, с которыми она раньше работала. Другие актрисы, что завидовали ее успеху. Потом еще все эти хреновы поклонники, кому удалось раздобыть ее адрес, и теперь они пишут ей и мастурбируют над письмами. Да еще богатые клиенты, которые не просекают, что путана — не супруга.
— Поэтому она так часто и переезжала?
— Думаю, да.
— Она получала серьезные угрозы?
— Она никогда мне не говорила.
— А о чем вы разговаривали?
— Мы вообще много не разговаривали.
Ван и Вик украдкой переглянулись.
— Были у вас общие друзья?
— Нет. Никто не был в курсе наших отношений, мы их скрывали. Мы жили в разных мирах.
— Речь идет о сексе. Тут круг поуже.
Она ухмыльнулась:
— Да ничего подобного, шире некуда. Секс затрагивает всех. И меня, и вас, и этого парнишку. Целой тетради не хватит, чтобы описать все извращения, которые кроются в каждом из нас. Стоит только копнуть...
Она повернулась к Вику:
— Самые скверные — не те, на кого ты думаешь. Открой глаза — и поймешь.
Вик нахмурил брови. О ком это она? О нем? О Ване? Об Аннабель Леруа? Она встала и налила себе еще стакан. Мо похлопал Вика по плечу, словно ободряя и призывая активнее включиться в игру.
Жюльетта сжала ладонь в кулак и заговорила, словно сама с собой:
— Черт возьми, Анна... Как же тебя угораздило?
Вик заметил, что вторая ладонь осталась раскрытой, напряженной и неподвижной. И он вдруг почувствовал, как живот обдало горячей волной.
А девушка повернулась к Вану:
— И что теперь с ней будут делать? Я имею в виду... с телом...
— Мы пытаемся понять, как именно ее убили.
— Короче, вы собираетесь разрезать ее на куски.
— Можно и так сказать.
Она залпом осушила стакан. По подбородку побежала прозрачная струйка.
— Это довольно-таки смешно.
— Не вижу ничего смешного.
— Да вы просто не просекаете.
Вик колебался, и верхняя губа у него дергалась от волнения. Наконец он решился:
— Я...
— Что — ты?
— Я понял...
Жюльетта в упор посмотрела на него и повела головой в сторону Вана, чтобы тот продолжал.
— Потом прокурор или следователь выдаст тело родственникам...
— У нее нет родственников.
— В этом случае она останется в морге. Пока не отправится на кладбище.
Жюльетта еще приспустила жалюзи, и свет в комнате совсем померк.
— Может быть, она хотела бы, чтобы ее кремировали.
Ван поднялся и с хрустом потянулся.
— Мадемуазель Понселе, вас, возможно, очень скоро вызовут в полицию. Пожалуйста, не уезжайте из Парижа.
— Почему?
Сыщик заметил у нее за спиной трубку для курения опиума.
— «Бенарес»? «Юнан»?13
— Простите...
— Я спрашиваю, вы курите «Бенарес» или «Юнан»?
— Я вообще не курю. Это так лежит, для красоты.
Ван длинным ногтем поскреб себе кончик носа:
— Ну да, как рождественские елочные шары.
Вик, не вставая со стула, потер себе щеки и спросил уже гораздо более уверенным голосом:
— Если бы вам надо было оценить сексуальность мадемуазель Леруа в процентах, сколько бы вы ей дали?
Скрестив руки на груди, Жюльетта смерила его вызывающим взглядом:
— Что? Чего ты добиваешься? Хочешь выслужиться перед начальником? Произвести впечатление? Вы что, за сосунка его держите? — обратилась она к Вану.
— Он вовсе не мой начальник, — парировал Вик.
Она вдруг опустилась перед ним на колени:
— Да ведь ты ничего этого еще и не нюхал, небось? Мерзость человеческую, мрак, сырые подземелья. Вот китаеза — он знает. Всеми потрохами знает... А ты — ты еще девственно-чистый.
Не сводя с Вика глаз, она встала, скрипнув кожаными сапогами.
— Интересно, что ты расскажешь про сегодняшний день своей благоверной?
— Правду.
— Сомневаюсь. Я мужиков хорошо знаю. Ничего ты не расскажешь, все станешь держать в себе. Ты не хочешь, чтобы твое грязное ремесло замарало твою жену. И на твой вопрос я не отвечу. Тебя это расстраивает?
Ван положил руку на плечо товарища:
— Пошли!
Вик тоже поднялся с места, но не сдался:
— Вы — полная противоположность Леруа. И внешностью, и вкусами, и финансовым положением. Здесь все мрачно и темно, там — повсюду свет. Она — день, а вы — ночь.
— Джекил и Хайд, так?
— Нет. Хайд и Хайд.
Жюльетта прикрыла глаза:
— Неплохо, малыш. Ты что, мозговой центр в вашем дуэте? А ну, валите отсюда оба!
А Вик продолжил:
— И сблизить вас могло только ваше сексуальное родство. Когда вас спросили, была ли Аннабель склонна к садомазохизму, вы спрятали левую руку, зажав ее в коленях. Может, тут и темно, но ваш протез предплечья заметен так же явно, как у собаки пятая нога. Ты тоже видел, Мо?
— Видел...
— В спальне у вашей подружки нашли костыли. Это вам ни о чем не говорит?
— Абсолютно.
— На костылях остались отпечатки пальцев. Я знаю, что там найдут и ваши. Предпочитаете уладить этот вопрос в участке перед односторонним зеркалом?14
Ван ничего не понял в истории с костылями. Жюльетта ведь тоже не хромала.
— Да отстаньте вы от меня! — не выдержала она. — Да, я пользовалась этими костылями. Как и все остальные. И что с того? Будете жаловаться на рукоприкладство?
— Мадемуазель Леруа страдала акротомофилией?15
— Чем?!
Это выкрикнула не Жюльетта, а Ван. Посмотрев на девушку, Вик догадался, что она поняла. Она быстро отошла в тень и спряталась в глубине гостиной, как летучая мышь прячется в глубине пещеры.
— А ты проницательный. Нет, ты и в самом деле проницательный, проныра ты этакий. И часто ты наблюдаешь за руками?
— Руки — продолжение эмоций. Так страдала или нет?
— Страдала...
Жюльетта налила себе еще порцию текилы. Видимо, так она хотела подчеркнуть свою скорбь.
— И не такой уж и зеленый, если подумать.
— Эй, мне кто-нибудь объяснит, что это такое? — завелся Мо Ван. — Эта ваша акрото...
— Может, мадемуазель Понселе нам объяснит... — отозвался Вик.
Жюльетта поставила стакан на стол и включила галогенную лампу на малый режим. И глаза ее оказались не черными, а темно-синими, почти красивыми.
— Слушай, скажи честно, откуда ты все это знаешь? У тебя есть жена, может, есть ребенок. Ты ведь еще только начинаешь, еще молоко на губах не обсохло. Азиат и тот не знает. А ты-то откуда?
Теперь Ван не отрываясь смотрел на искусственную руку с растопыренными, как свечки, пальцами.
— Ну? — повторила она. — Мы застеснялись?
Вик не решался взглянуть на коллегу:
— Я... я занимался исследованием наследственных болезней. И постепенно на это набрел.
— Набрел он... И ты думаешь, я клюнула? Я знаю, когда мужик врет.
— Хотите верьте, хотите нет, но это правда.
Жюльетта была почти одного с ним роста: около метра восьмидесяти. Она ненадолго отвернулась, и полицейские услышали щелчок. Потом положила на стол массивный предмет: литой резиновый протез предплечья. Тяжело ступая, Жюльетта подошла к Вику и задрала рукав своей хламиды. Под ним оказалась гладкая, как лысый череп, культя.
— Знаете, для чего были нужны костыли? Анна хотела, чтобы я хромала и опиралась на них, перед тем как лечь с ней в постель. Ей нравились врожденные хвори, всякие уродства, вроде шестипалых ног или искривленных больших пальцев. Она сама была путаной, но платила таким увечным, как я, за возможность трахаться с ними. Ей нравилось спать с такими вот несчастными уродами, со случайными ошибками природы. С теми, кого жизнь не баловала.
Она подошла ближе, и Вик услышал ее тяжелое дыхание.
— Так кто же хуже? Такие, как я, что выражают свои сексуальные наклонности манерой себя вести, манерой одеваться, как бы предупреждая: «осторожно, вы ступаете на опасную территорию», или суккубы16, которые, как она, прячутся за шикарной внешностью? Поверьте мне, такие женщины ходят по грани сумрака. Видимо, на этот раз она зашла слишком далеко.
Она выдержала паузу и продолжила, поглубже забившись в кресло:
— Ты меня спросил, как я ее оценила бы... Ну, ты бы ей, конечно, влепил пару, ведь Анна любила делать больно. По-свински больно. А я это обожала. Как оценила бы? Ну, не знаю... Может, дала бы восемьдесят из ста.
Выведенный из себя, Ван схватил Жюльетту за руку:
— Поехали в участок. Там все и расскажете: с кем она встречалась, где, когда и как.
— Вы что, издеваетесь?
Она попыталась вырваться, но сыщик держал ее крепко.
— А что, похоже? Можно все уладить, не делая шума. Поговорить с ответственными персонами у меня в отделении. Иначе придется вызывать конную полицию.
Жюльетта пожала плечами:
— Да в конце концов, мне плевать. Вот только вечером я занята. У меня съемка.
— Очередная «Золотая пальмовая ветвь»?17
10Названия рок-групп 1990-х — начала 2000-х гг.
11«Дет-метал» (от английского deth — «смерть») — экстремальный поджанр метал-рока.
12Речь идет о персонажах аниме «Грендайзер», приключенческого анимационного сериала режиссера Кацуматы Томохару. Основная тема — роботы. В России известен под названием «Гольдорак».
13«Бенарес», «Юнан» — самые распространенные бренды опиума, названия связаны с провинциями, где их производят.
14Одностороннее зеркало — оптическое приспособление, устроенное таким образом, что, к примеру, свидетель не может видеть обвиняемого, а судья или кто-либо из следственной бригады — может. Используется при допросах, опознаниях, при работе с детьми, чтобы избежать психологической травмы ребенка.
15Акротомофилия — сексуальное влечение к людям с ампутированными конечностями.
16Суккуб — демон-соблазнитель в женском обличье. Инкуб — демон-соблазнитель в мужском обличье.
17«Золотая пальмовая ветвь» — приз Каннского кинофестиваля.
