Любовь холоднее смерти E-Book

Анна Малышева

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Krimi
• Serie: Малышева
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 532

Beschreibung

Лида и Алексей, студенты Литературного института, снима­ют комнату, как им кажется, очень удачно - недалеко от центра, недорого. Квартирная хозяйка - одинокая женщина с некоторы­ми странностями, но это их не смущает. Однако переезд на новую квартиру не приносит им счастья. Вскоре Алексей исчезает - ни звонка, ни записки. Лида заявляете милицию, а сама тем време­нем пытается отвлечься от страшных мыслей работой. Это не­обычный заказ от издательства - написать продолжение послед­него романа Чарльза Диккенса «Тайна Эдвина Друда», Пытаясь расшифровать истинные судьбы и мотивы диккенсовских героев, Лида начинает ощущать некую связь между той давней злове­щей историей и своими нынешними злоключениями.

Leseprobe

Анна Малышева Любовь холоднее смерти

…Стоя перед очередной незнакомой дверью, с пальцем, неуверенно поднесенным к звонку, каждый из нас делает для себя маленький выбор – уйти или все-таки позвонить? На самом деле выбор может оказаться важнее, ведь мы, задержавшись на перекрестке, ищем путь, которым двинемся дальше. И смутно чувствуем это, и сомневаемся, и все-таки звоним. Тот, кто скрывается за дверью, услышав неожиданный звонок, тоже решает вопрос – отпереть или притвориться, что никого нет дома? И колеблется, и боится, но все-таки отпирает. Мы оба выбрали нашу встречу, и вот стоим лицом к лицу, и вернуться на перекресток уже нельзя…

Глава 1

– Ну что же ты? – нетерпеливо спросил мужчина и, слегка отстранив жену, сам нажал кнопку. – Чертовски холодно!

По лестнице в самом деле гуляли ледяные сквозняки. В разбитое окно на площадке сыпалась сухая снежная крупа, на подоконнике уже лежал тонкий слой снега. Октябрьская метель поднялась неожиданно, будто вызванная колдовским заклинанием, и они оба замерзли в легких куртках, с непокрытыми головами. Правда, все это случилось уже на подходе к дому.

– Да? – послышалось из-за двустворчатой деревянной двери, когда-то выкрашенной в красно-бурый цвет.

Мужчина громко представился, и одна из створок приоткрылась.

– Разве это вы звонили? – недоверчиво протянула хозяйка. – Вроде голос по телефону был другой.

– Нет, звонила жена, – и он слегка подтолкнул Лиду вперед. – Она немного простужена, охрипла…

– Так входите, дует, – неожиданно нетерпеливо пригласили их.

Прием был не слишком радушный, но молодая пара уже не первый год скиталась по съемным квартирам и привыкла к нравам и манерам хозяев. Недоверчивость была еще не самой худшей чертой. Лида могла бы поклясться, что однажды ее попросту обокрали. После переезда с той несчастливой квартиры выяснилось, что исчезла ее куртка на меху и серебряный браслет. Правда, она не смогла бы указать виновного и потому смолчала. Алексей однажды переночевал в милиции из-за того, что поспорил с соседкой по коммуналке, а прописки у него к тому времени уже не было. Из отделения его вызволяла хозяйка комнаты – непрерывно плачущая и удивительно ловко лгущая старушка. Только ее ложь и помогла избежать штрафа: было придумано, что незаконный гость – ее внучатый племянник из Ростова, на которого она собралась составить завещание. Словом, неприятных приключений хватало, и потому Лида, следуя по темному, захламленному коридору, с бьющимся сердцем гадала, что их ждет. Если они поселятся здесь, конечно…

– Вот ваша комната, – и хозяйка с силой толкнула рассохшуюся дверь почти в самом конце коридора.

Лида успела отметить, что та уже произносит «ваша», хотя они еще ничего не видели… И вдруг почувствовала нечто вроде легкого головокружения.

Комната была прекрасна! После запущенной лестницы и грязноватой прихожей она являла такой контраст, что в первый момент Лида даже не нашла, что сказать. Она обвела взглядом стены, оклеенные свежими персиковыми обоями, безупречно белый высокий потолок с лепниной, широкую новую кровать (о, эти продавленные диванчики, от которых по утрам болел позвоночник, визгливые панцирные сетки, древние топчаны и раскладушки!). Алексей с тем же оцепенелым видом разглядывал круглый стол под чистой скатертью, вместительный старинный шкаф с зеркальной дверью, и вот диво – современный холодильник в углу! Тот, который у них был на последней квартире, приходилось размораживать с помощью молотка и зубила…

Хозяйка тем временем подошла к окну, с помощью костяного крючка раздвинула уходящие в поднебесье шторы и велела (именно велела) оценить вид.

– Окна в сквер! – сказала она. – Тихо, зелено, южная сторона.

«Мы эту комнату не осилим, – лихорадочно соображала Лида. – Чудес не бывает, потому что… Да потому, что не бывает».

– Сколько? – спросила она еще более охрипшим голосом.

Но хозяйка все-таки ее услышала. Она снова миновала оцепеневшую посреди комнаты пару, зажгла свет и с достоинством назвала цифру.

– Сто долларов?! – прохрипела Лида, окончательно теряя почву под ногами. – Всего сто?!

– Коммунальные услуги оплачиваются отдельно, само собой, – поправила ее хозяйка. – У вас личный счетчик в коридоре, ну а плата за телефон и квартиру будет пополам.

– Мы берем эту комнату, – быстро сказал Алексей. – Сегодня же переедем. Можно?

– Она свободна, отчего же нельзя. Задаток за два месяца вперед, и можете перевозить вещи, – ответила та, все с тем же достойным видом поправляя на груди кружева ночной рубашки, выбивающиеся из-под халата. Ее оплывшее, но все еще красивое лицо – маска спившейся Элизабет Тейлор – казалось заспанным, хотя давно перевалило за полдень.

Алексей торопливо достал деньги и пригласил хозяйку к окну – рассчитаться. Они склонились над маленьким письменным столиком в углу и произвели расчет. «Лиз Тейлор» привычно черкнула расписку и осведомилась об именах постояльцев.

– А меня зовут Вера Сергеевна, – представилась она. – Но учтите – комната у меня без регистрации.

– О, нам не нужно!

– Тогда еще лучше. Можно взглянуть на паспорта? Я вас беру с улицы, так что…

Она мельком, словно не особенно интересуясь, перелистала странички двух книжечек и вернула их владельцам с несколько лукавым видом. «Выяснила, что мы не женаты официально», – подумала Лида. Но это ее уже нисколько не коробило – она успела привыкнуть к таким лукавым взглядам.

– Значит, с сегодняшнего дня и переедем, – суетился Алексей. – За пару дней управимся, как думаешь, Лида?

Они встретились взглядами. «Я не верю этому, – говорили глаза жены. – Такого быть не может». «Но ты же видишь, все в порядке!» – сияли его глаза.

– Условий у меня немного и все простые, – говорила тем временем Вера Сергеевна, слегка шурша в кармане купюрами. – Музыку по ночам не включать, гостей ночевать не оставлять, чистить за собой ванну, раковину и унитаз, если испачкаете… Плиту, если зальете, тоже, разумеется. Плита у меня одна, но конфорки четыре, думаю, не подеремся.

– Да нет конечно, что вы! – поддакивал Алексей.

– Ну, что еще? – нахмурилась хозяйка. – Помойное ведро, уж будьте добры, заведите свое. Если нет, я выдам, у меня в чулане отыщется лишнее.

Она говорила еще что-то, а у Лиды в голове эхом отдавались требования прежних квартирных хозяев: «Никакой музыки, никаких гостей, мыть полы в прихожей каждые два дня, выносить ИХ мусорные ведра, помогать делать уроки ИХ детям…» Иногда все это высказывалось прямо, иногда маскировалось под просьбу, особенно если хозяева были стары…

– Разумеется, – сказала она, когда Вера Сергеевна смолкла. И снова поразилась, до чего та смахивает на спившуюся Лиз Тейлор – даже черные крашеные волосы торчат такими же жесткими, разлохмаченными прядями. – Нам все-все подходит. Вот только…

– Да? – насторожилась та.

Молодые люди переглянулись и почти в один голос сказали:

– Машинка.

– Стиральная? Можете стирать в моей, если желаете, – повела плечом хозяйка.

– Нет, пишущая, – поспешил объяснить Алексей. – У Лиды пишущая машинка, и иногда по ночам она…

Та даже не дала ему закончить фразу. Махнув пухлой рукой, хозяйка заявила, что у нее сто раз жили студенты и аспиранты, и все, как один, стучали по ночам на машинках. И вообще, она против таких звуков ничего не имеет. А вот музыка, да еще громкая, вызывает у нее аллергию. Ей клятвенно пообещали, что музыки не будет ни громкой, ни тихой, и Вера Сергеевна, вручив квартирантам ключи, удалилась.

Они остались одни, все еще недоверчиво осматривая комнату.

– Чур, это будет мой столик, – бросилась Лида к окну, поглаживая старую обивку стола из черной клеенки. – Кажется, не расшатан… И ящики открываются… Чудо!

– А там будем обедать, – Алеша попробовал на прочность круглый стол. Тот не поддался – стоял, как прибитый гвоздями. – Надо же! Мебель в полном порядке! А ты помнишь тот стол…

– А ты…

Они одновременно начали эту фразу, замолчали и вдруг начали смеяться. Потихоньку, чтобы не услышала хозяйка. О здешней акустике они пока не знали ничего.

Эти тайны еще предстояло раскрыть, но им хотелось смеяться и потому они делали это шепотом.

– Неужели может так повезти? – прошептала Лида, стараясь справиться со смехом, от которого еще сильнее сдавливало больное горло. – Ведь это случайность, невероятная случайность!

И в самом деле, они нашли комнату случайно. Вчера, возвращаясь от жившей неподалеку подруги с одолженными книгами, Лида решила пройтись до метро пешком. Она слегка заплутала, углубившись в переулки, и в конце концов оказалась в совершенно незнакомом месте. Спросила дорогу – оказалось, что метро совсем рядом. Лида успокоилась и по привычке остановилась возле доски с объявлениями, на краю пустого осеннего сквера. Читать объявления вошло у нее в обычай с тех пор, как они начали скитаться. Обращаться в агентства им было не по карману – жаль платить комиссионные посредникам. Комнаты искали через знакомых, а если не везло – то как придется. А новая комната была срочно необходима молодой паре. Со старой их не гнали, ни в коем случае – для хозяйки такие безответные жильцы были настоящей находкой. Но они сами были бы рады уйти от кухонных склок, цыганящей лишние деньги старухи и щелистого окна, из которого так дуло, что Лида простужалась уже в третий раз за эту осень, хотя настоящих холодов еще не было.

Она внимательно прочла все предлагавшиеся варианты. Подходящих было всего два – в остальных рекламировались квартиры. Одна комната (восемь метров, еще два соседа, двадцать минут автобусом до метро) вызвала у нее большие сомнения. Хотя наверняка очень дешево, но тесно и далековато, да и работать там, скорее всего, будет невозможно. Вторая комната – двадцатиметровая, с полной обстановкой и одной хозяйкой – была бы идеальна, но… «Скорее всего, окажется не по карману, – рассчитывала Лида. – От метро пять минут, и это будет стоить никак не меньше ста пятидесяти долларов… Цены опять выросли! Да к тому же комната наверняка уже сдана. Я сорвала самый последний квиток…»

Созвонились с хозяйкой, и выяснилось, что жилье все еще свободно. Та не отрицала, что ищет жильцов, но комнату почему-то не расхваливала, о прописке не спросила, цену не назвала… Говорила как-то уклончиво, назвала только адрес, время и просила прийти точно – она-де будет очень занята. Назавтра отправились смотреть, почти безо всякой надежды и вот…

– За нашу прежнюю мы платили сто двадцать, – восхищалась Лида. – Но ведь никакого сравнения быть не может!

– Еще бы – четыре соседа, кухня страшная, тараканы по ночам с потолка падают! Один диван чего стоит! Это же орудие инквизиции!

Оба покачали головами. Диван был так бессовестно мал, что сдавать его «молодой паре» могла только древняя старушка, давно забывшая о том, что значит спать вдвоем.

– И что мы ей скажем? – пробормотала Лида, имея в виду прежнюю хозяйку.

– Ничего. Просто переедем. Кстати, и месяц заканчивается. Хорошо, что не заплатили вперед!

– Она бы ни за что не вернула деньги!

Переезжать начали в тот же день. Не поскупились даже на такси, чтобы перевезти самые громоздкие коробки. Остальные вещи Алеша вызвался отвезти завтра наземным транспортом, в сумках.

– Сделаю несколько рейсов и все, – радостно говорил он, усаживая Лиду на переднее сиденье. – Когда ты вернешься из института, все уже будет на местах.

– А старушка расстроилась, – задумчиво заметила она, когда машина тронулась с места. – Я впервые узнала, как она к нам привязалась.

– В таком случае она с удивительной твердостью это скрывала! Когда эта мегера вчера орала на тебя за сдвинутый тазик в ванной, то ни расстроенной, ни привязчивой не выглядела, – возразил Алеша.

Лида промолчала. Ей не хотелось обсуждать такие личные мелочи при таксисте. Муж тоже замолчал. Он сидел сзади, бережно устроив на коленях пишущую машинку и придерживая съезжавшие с сиденья сумки. Девушка смотрела в окно. Да, вариант был найден чудесный, и хозяйка – по крайней мере пока – казалась весьма миролюбивой. «Странно, – подумалось ей, – почему же комната не досталась тем, кто звонил до меня? Объявление висело не первый день, некоторые буквы растеклись от дождя. Может быть, Вера Сергеевна разборчива, а мы ей понравились больше остальных?»

Но так или иначе, теперь у нее был столик у окна в сквер, лампа на столике, возможность работать по ночам, выспавшись после долгих лекций. Алеше стук машинки не мешал – он уверял, что даже лучше засыпает, когда рядом кто-то шумит. Это-де привычно ему с детства и напоминает родимый дом. Значит, несколько часов в сутки, ночью, ей будет казаться, что она совершенно одна. Это было необходимо… Глоток одиночества, минута тишины – кто может оценить это сокровище лучше вечных скитальцев по съемным комнатам, где они всегда у кого-то на глазах!

– Теперь куда? – впервые прервал молчание таксист.

– Вот этот поворот, – быстро ответил Алеша.

Все еще буйствовала метель, но к вечеру заметно потеплело. Пушистый снег, касаясь земли, тут же таял, и, выйдя из машины, они пошли к подъезду, оставляя на снегу четкие черные следы. Дверь Лида отпирала уже сама.

* * *

Вера Сергеевна к их возвращению переоделась и даже, как показалось Лиде, подкрасилась. Теперь, в розовых брючках и белом свитере, дама выглядела еще эффектней. И если при первой встрече Лида дала ей лет пятьдесят, то сейчас затруднилась бы определить возраст хозяйки.

– Отлично, – заметила та, увидев узлы и коробки, которые втаскивали в прихожую. – Вы, я гляжу, сразу оценили новую комнату? Наверное, старая была так себе.

– Мягко сказано, – согласился Алеша, сразу бросаясь обратно, за оставшимися в такси вещами.

– Что бы мы без вас делали! – крикнул он через плечо.

«Это он зря, – подумала Лида, начиная переносить узлы в комнату. – Она может подумать, что нам вовсе некуда деться, и сразу повысить плату. Однажды так уже было, а деться нам тогда и впрямь было некуда… Пришлось платить на двадцать долларов больше прежнего».

Но Вера Сергеевна пропустила его слова мимо ушей. Без всяких просьб со стороны девушки она принялась помогать. Подхватила тяжелую пишущую машинку и направилась в комнату. Безошибочно угадав намерения жилички, поставила футляр на столик у окна. Вернулась с тяжелой коробкой, которую просто-напросто везла за собой по паркету. Лида даже не успела запротестовать.

– Вы студенты? – спросила хозяйка, затаскивая коробку в угол, чтобы освободить проход. – Какого курса?

– Я на пятом, а муж давно закончил институт, – ответила Лида. – Два года назад.

– Потому у него и нет регистрации? – посочувствовала та. – А что, неужели не нашлось знакомых, которые бы выручили? Ведь можно устроить временную прописку, без проблем. Он россиянин.

– К сожалению, никто не решился взять на себя такую обузу, – призналась девушка. – Да в общем это и не важно. Работа у него есть, как-то живем.

– А вы что будете делать после института? – продолжала расспрашивать хозяйка.

Ее любопытная навязчивость могла бы показаться неприятной, но Вера Сергеевна так любезно помогала переносить вещи и ее комната была настолько чудесной… Лида честно ответила, что пока ничего не наметила, но не думает, что пропадет без работы. Что-нибудь подыщет.

– Вообще-то я учусь на отделении художественного перевода, но мне хотелось бы стать… – Она смущенно заулыбалась. – Писателем.

– Замечательно. – Вера Сергеевна даже не удивилась. – Самое то для молодой женщины. Можно сидеть дома и параллельно заниматься хозяйством. Вы где учитесь? Университет? Иняз? Литинститут?

– Последнее.

– Ну и чудно. – Хозяйка удалилась, бодро втащила вторую коробку и отряхнула руки. – С новосельем вас!

В это время вернулся Алеша. Задыхаясь, он внес две огромные сумки и обессиленно опустился на край постели. Вера Сергеевна попрощалась, пожелала спокойной ночи и вышла.

– Она так любезна, что я даже не знаю, как себя вести, – призналась Лида, закрыв за нею дверь. – Мне перед ней неловко.

– Что тут неловкого?

– Надо бы как-то… Бутылку шампанского, что ли, с ней выпить…

Алеша выразительно указал пальцем на смежную стенку:

– Думаешь, мадам пьет?

– И ты заметил?

– Да, глаза опухшие, лицо тоже… Отечное какое-то. Но вообще-то на алкоголичку не похожа. Приличный вид…

– Все может быть. – Лида открыла шкаф и вяло принялась развешивать одежду. На нее как-то сразу навалилась вся дневная усталость. Радостное возбуждение прошло, она чувствовала, что через час уснет. – Живет, кажется, одна. Так было сказано в объявлении.

– Интересно, кто-нибудь, кроме нас, к ней приходил? – Алеша достал постельное белье и вытащил из узла подушки. – Посмотри, какое ложе! Неужели мы этой ночью не будем спать валетом?!

– И не будет пружины, которая норовила проткнуть мне печень!

Они по очереди приняли душ, потихоньку, еще не освоившись, вскипятили чайник на чистой, пустой кухне, где на окне стояли буйно цветущие фиалки. Девушка не переставала сравнивать новую квартиру с предыдущей, и все сравнения были к лучшему. Плита была новенькой и зажглась без капризов. Кран над раковиной даже не делал попыток хулигански свистнуть и плюнуть водой в того, кто к нему прикоснется. Если тут и были тараканы, то, по-видимому, они пока стеснялись новых жильцов и не показывались на глаза.

Когда супруги легли в постель, Лида блаженно заворочалась, повернулась к мужу и прижала к его плечу горящее лицо.

– У тебя температура поднимается! – испугался он.

– Вроде нет. Устала… Знаешь, даже если хозяйка пьет, мы все равно попали в рай.

– Это верно. И слышишь, какая здесь тишина?

Они замолчали. Хозяйка не солгала – под окнами в самом деле за весь вечер не проехала ни единая машина. В ее комнате за стеной тоже было тихо, даже телевизора не слышно. А возможно, стены были достаточно толстые.

– Ты начнешь работать завтра? – сонно поинтересовался Алеша. – Сделай паузу, подумай…

– Не могу. Я обещала сдать рукопись в декабре, а сейчас октябрь кончается. Я и так все думаю, думаю об этом! Пора наконец начать!

– И ты веришь, что сможешь?

Она промолчала, закрывая горящие глаза. Тихо и темно, широкая мягкая постель, дыхание засыпающего мужа рядом. «Я смогу, – подумала она. – Хотя бы потому, что должна все это сохранить. Я напишу эту книгу, во что бы то ни стало!»

* * *

Они были вместе пятый год – с того осеннего дня, как впервые столкнулись в коридоре общежития. Лида шла от кастелянши, прижимая к груди стопку белья, подушку и два одеяла. За этой грудой она не разглядела парня, поднимавшегося ей навстречу по лестнице, и ахнула только тогда, когда отлетела к стене, а подушка покатилась вниз по ступенькам. Остальное ей удалось удержать.

Алеша поднял подушку, отряхнул ее, помог донести до комнаты. По дороге они посмеялись и познакомились. Он учился на четвертом курсе, посещал поэтический семинар. Она только что поступила на отделение художественного перевода. Вторым языком у нее был испанский.

Через два дня, встретив девушку на перемене, он пригласил ее в кино. Они сходили в «Киноцентр» на Красной Пресне, но сейчас Лида смутно вспомнила бы, что они смотрели. Этих походов позже было без числа, даты и фильмы смешались, остались только обрывки воспоминаний о необычайно теплой, долгой осени, какая стояла в том году. Снег выпал только в конце ноября, и к тому времени молодые люди уже обитали в одной комнате. Этого удалось достичь путем тройного обмена с соседями по общаге.

Алеша ничего от нее не требовал и на этом переезде не настаивал, но Лиде самой надоело встречаться мимоходом, урывая случайные свободные часы, когда их соседи по комнате куда-то уходили по вечерам. Это было унизительно – каждую минуту ждать стука в дверь и, как бы ни кружилась голова от поцелуев, помнить, что ты в общаге, что любая личная жизнь тут относительна, а то, что ты сам называешь любовью, другие назовут «сошлись».

Однако к их связи отнеслись довольно мягко, можно сказать – одобрительно. О них даже не сплетничали. В общежитии многие жили парами, и вряд ли коменданту было известно, в каких именно комнатах обитают студенты, – все менялось чуть ли не каждый день. Создавались и распадались мимолетные браки, рождались дети, о которых начальство якобы ничего не знало, хотя те целыми днями играли в коридорах. Раздавались пощечины и поцелуи… А Лида с Алешей без шума и трагедий оставались вместе, в маленькой комнатке рядом с кухней. Они сами купили и наклеили обои, уезжавшая на родину грузинка подарила им несколько горшков с цветами, араб – кресло, молдаванка – занавески… Комната стала уютной, и, если забыть о желтом, странно пахнущем коридоре за дверью, можно было вообразить, что они обзавелись настоящим домом. Однако этому воображаемому мирку скоро пришел конец.

Прошло два года, и Алеша закончил институт. В сущности, это было радостное событие. Радостное для кого угодно, но не для него. У него кончилась прописка. На первых порах, когда бывший студент проходил мимо вахты, знакомый охранник все еще здоровался с ним… Но вскоре насторожился и начал расспрашивать об аспирантуре. Документы, конечно, были поданы, но Алеша провалился. Конкурс в том году был слишком велик, а глубокими познаниями парень не блистал.

В то лето Лида домой не уезжала. Она помогала мужу готовиться к экзаменам, вместе с ним ходила в библиотеку, собирала материалы для проекта кандидатской диссертации… Все оказалось бесполезным. Девушка была в отчаянии.

– Что ж, снимем где-нибудь комнату, и я найду другую работу, – бодро утешал ее муж, когда стало ясно, что надежд на его поступление больше нет. – Настоящую работу, на целый день, а не приработок, как сейчас. Подумаешь, что прописка кончилась, она не везде требуется. Поживем так, пока ты не закончишь институт, потом будет видно.

– Да-да, снимем комнату, – уныло соглашалась она. – Я тоже попробую работать.

Он прижал пальцем кончик ее носа, сказал «пип!» и весело заявил, что такую маленькую девочку никто не работу не примет.

Лида улыбнулась, но ей было страшно. Прожив в общаге два года, она успела наглядеться на то, как просто и жестоко распадались студенческие браки – в том числе и те немногие, что были зарегистрированы официально. Сокурсникам приходилось чуть легче: как-никак они вместе поступали, вместе оканчивали институт и вместе уезжали – причем иногда в одну и ту же сторону. Но если муж и жена учились на разных курсах, их неизбежно ждали долгие скитания по съемным квартирам, нелегальные ночевки в общаге, взятки коменданту, унизительные прошения на имя ректора… И чаще всего семьи распадались.

Лида знала, что в Ростове-на-Дону, откуда Алеша родом, его с нетерпением ждет большая семья – мать с отцом, две сестры, семьи сестер, племянники, старики… Она ни с кем не была знакома, но знала всех по фотографиям, которых у мужа был целый альбом, и понимала – войти в эту семью будет непросто. У всех был такой счастливый, сплоченный вид, что казалось – пришлых им не надо.

– Не выдумывай, – уверял ее муж. – Мама, знаешь, как тебя полюбит?

– С чего ты взял?

– Она любит всех, кого люблю я.

Возражать было бессмысленно – Лида и сама понимала, что преувеличивает свои страхи. Но как ей было не бояться, когда в ее собственной семье не было ни таких ясных улыбок, ни спокойных взглядов, а если делались семейные фотографии, то люди на них напоминали случайных прохожих, которых силком согнали в кучу и принудили смотреть в одну точку!

– Почему ты не хочешь съездить на лето в Ростов? – уговаривал ее муж, когда еще учился. – Не хочешь жить у родителей – поживем у сестер, любая будет рада! Они мне все время пишут письма, хотят познакомиться с тобой!

– Алеша, мне нужно время, чтобы решиться!

Но все-таки они снялись вместе и послали его родителям фотографию. Это было сделано как раз в ту пору, когда Алешу выселили из общаги. Молодые люди снялись в осеннем парке, на фоне замерзающего черного озерца. Фотоаппарат держал ребенок, случайно проходивший мимо них с собакой. Он очень старался, но, вероятно, снимал впервые, так что умудрился запечатлеть самого себя – в кадр попал краешек его пальца, напоминавший розовый воздушный шарик. Молодые люди улыбались, торопливо и зябко обнявшись, и сами в этот момент были немного похожи на детей – чем-то встревоженных, но все-таки счастливых, особенно Лида. Она и ростом походила на девочку – ее голова едва доставала Алеше до плеча, хотя тот вовсе не был великаном. Ее русые волосы спутались от резкого ветра, темные глаза блестели, губы и щеки порозовели от холода. Муж покровительственно держал ее за плечи, но его лицо казалось таким юным, что ему самому не мешало бы сыскать покровителя. Это его расстраивало – парень жаловался, что никто не дает ему настоящих лет, не верит, что ему уже двадцать шесть, все принимают за восемнадцатилетнего.

– Может, мне отпустить бороду? – советовался он с женой.

– Ни в коем случае! – пугалась она. – Представь себя с черным веником на подбородке… Ужасно!

Но в ту осень они беспокоились не о бороде. Алеше пришлось искать работу, которая позволила бы оплачивать комнату. Денег из дома ему не присылали никогда, и он вовсе не обижался на это, а даже гордился своей самостоятельностью.

– Они бы могли присылать немножко, – объяснял он жене, когда молодая семья в очередной раз садилась на овсянку. – Но я сам не желаю. Детство кончилось, и это необратимо!

А Лида, согласно кивая и пережевывая кашу, больше похожую на размокшую промокашку, сокрушалась о том, что никак не решится отказаться от помощи из дома. Приятно было бы стать независимой, не выслушивать нотаций по телефону, чувствовать себя взрослой… Но придется сесть на шею Алеше, а ему и так все время приходится искать приработка. «Хотя бы одежду я буду покупать сама, – решила девушка. – Уже что-то…»

Так или иначе все наладилось. Конечно, если не считать голодовок и неудач, сварливых хозяев и вечного страха перед милицией. Если не думать о завтрашнем дне, о пустом холодильнике, о близкой зиме и совершенном одиночестве в Москве… В остальном все было чудесно – молодые люди искренне так полагали.

Они жили на съемных квартирах третий год. Алеша работал, часто возвращаясь «домой» в таком состоянии, что жене приходилось его раздевать и укладывать в постель, как ребенка. Его слишком юное лицо стало чуть жестче, но глаза не ожесточились – они по-прежнему смотрели с тем мягким, беспечным выражением, которое дается лишь внутренним покоем. Лида училась, ходила в библиотеки, сомневалась, стоит ли думать об аспирантуре – в конце концов нужно пожалеть мужа, уезжать из Москвы, им никогда не заработать столько, чтобы остаться здесь! Иногда ей удавалось найти мелкий приработок – случайный перевод или перепечатку курсовой работы. Алеша ее утешал:

– Не беспокойся, это на нас, поэтов, небольшой спрос. А ты получишь диплом переводчика и будешь зарабатывать кучу денег!

Но Лида вовсе не была в этом убеждена.

– Сейчас на эту профессию спрос небольшой, – говорила она. – Чтобы устроиться на денежное место, нужны такие связи… Все забито на годы вперед! Конечно, что-нибудь я заработаю… В какой-нибудь фирме… Да и тебе нужно определиться!

В последнее время Алеша и впрямь определился. Он устроился менеджером в строительную фирму. В строительстве и стройматериалах он не понимал ничего, да этого от него и не требовалось. В сущности, он исполнял функции секретаря, о карьерном росте не думал, но зарплата давала возможность оплачивать комнату и содержать свою маленькую семью. В то же самое время повезло и Лиде…

– Есть возможность заработать, – как-то сказала ей сокурсница. – Конечно, полная халтура, но если напрячься, то тысяча долларов тебе обеспечена.

– Да что ты?!

– Я нашла одно издательство, – делилась та секретами в полуподвале, под лестницей. Там была устроена курилка. Перемена кончалась, студенты разбегались по аудиториям, но Лида никуда не торопилась – она была готова слушать подругу хоть до конца лекции. – Они, в общем, больше торгуют книгами, чем издают их, но в последнее время решили выйти в большое плавание. Начали с чепухи – детективчики, конечно, какие-то переводные. Справочники вроде «Домашнего доктора», «В помощь молодой хозяйке»…

– Ну и?.. – расстроилась Лида. – Я не сумею написать детектив.

– Да и не нужно писать. Нужно только закончить уже написанное!

Девушка непонимающе взглянула на подругу:

– Закончить? Все равно не смогу, детектив есть детектив. Это не мое, ты знаешь.

– Твое-твое! – Та улыбалась как-то загадочно, почти иронически. – Даже не представляешь, насколько это по твоей части!

– С чего ты взяла?

– Ты у нас переводчик? С английского?

Лиде показалось, что она поняла.

– Я слышала о таком. Нужно написать роман как бы от лица английского автора, да? Под псевдонимом? Переписать чужой сюжет?

– Брось, это не тот случай. Понимаешь, они хотят выпустить на рынок такую небольшую бомбочку. Им думается, что это всех заинтригует, и кто знает… – Подружка глубокомысленно выпустила струйку дыма: – Вдруг они окажутся правы? Тогда и ты прославишься, потому что никакого псевдонима не будет. Говорю же тебе – ты должна будешь написать окончание неоконченного романа!

– А почему автор сам не может? – Лида была сбита с толку. – Он умер?

– Ты даже не представляешь, как давно он умер. – Та уже открыто смеялась.

– Ну ладно тебе, Светка, ты так таинственно выражаешься! – взмолилась девушка. – Скажи прямо, что это такое?

Но когда она услышала, в чем дело, ей и самой захотелось смеяться. Она прижала руки к разгоревшимся щекам – Лида всегда легко краснела – и поддержала веселье подруги:

– Закончить «Тайну Эдвина Друда»?! Дописать Диккенса?! Они рехнулись!

– Тысяча долларов, – напомнила Света. – Желающие найдутся, будь спокойна! Я первая узнала, потому и хочу, чтобы ты опередила других! Ты должна это сделать!

Лида уже утирала выступившие от хохота слезы:

– Вот именно я и больше никто?

– Именно ты, – настаивала Света, уже без улыбки. – Во-первых, ты переводчик, во-вторых, ты любишь Диккенса, а стало быть, не напорешь чепухи, в-третьих, ты по крайней мере грамотный человек и у тебя приличный стиль.

– Именно поэтому я и не возьмусь за такую ерунду, – перебила ее Лида. – Это в-четвертых!

– Смотри, пожалеешь! – предупредила подруга. – Напишет за тебя какой-нибудь на все согласный поденщик, заработает свою тысячу, а на Диккенса ему будет плевать! А ты купишь на лотке книжку, прочтешь… И тебе будет стыдно. За Диккенса, что его выставили недоумком, и за себя, что отказалась.

Их спор прервало появление карающей силы – охранник, услышав в конце тихого коридора голоса, явился выяснять, что происходит. Девушки бросились в аудиторию.

Вечером Лида передала это предложение Алеше в качестве веселой шутки. Но тот, к ее изумлению, отнесся к предложению очень серьезно.

– Почему нет? – сказал он. – Это безумно интересно, я бы и сам взялся, но ты же понимаешь, работа все время отнимает.

Неожиданно Лида почувствовала нечто вроде укола ревности. Он бы взялся?! Он, прочитавший только «Оливера Твиста», да и то в детстве? Не знающий и сорока слов по-английски (как его ни натаскивала жена, Алеше с трудом натянули тройку в дипломе). Значит, ему думается, что дописать «Тайну Эдвина Друда» – самый загадочный, странный и непредсказуемый роман Диккенса – пустяк?! И ее поразило, как горяча оказалась эта обида – едва ли не первая обида на мужа.

– Знаешь ли… – натянуто сказала она, отодвигая пустую чашку. – Это весьма специфическая работа.

– Чем же? – Алеша не заметил ее раздражения и спокойно продолжал пить чай.

– Диккенс умер, едва успев написать половину романа. – Девушка в сердцах принялась убирать со стола, муж едва успел спасти от нее свою чашку и сухари. – Нигде в его бумагах не было найдено указаний на то, как дальше развернется сюжет. Ничего нет, представь! Белое пятно! Он поставил перед собой новую задачу – закрутить совершенно ошеломляющую интригу, которая оставит с носом всех, кто попытается раскрыть ее прежде, чем дочитает книгу до конца! Его всегда упрекали за то, что он плохо держит сюжет, что его развязки слишком предсказуемы – чуть ли не с середины романа ясно, чем он окончится. И вот Диккенс решил создать тайну, которую никто не сможет раскрыть вплоть до последней страницы!

– Получился бы классный детектив. – Алеша достал сигарету. – Значит, его упрекали за слабые сюжеты?

– Вот именно. – Лида чуть остыла. – Говорили, что в описании бытовых сцен он достиг совершенства, но это все, за что его следует ценить как писателя. А еще утверждали, что он не умеет искусно раскрывать факты, которые на протяжении романа держал в тайне. Вот он и поставил перед собой абсолютно новую задачу – создать непредсказуемый сюжет, тайну, которую никто не сможет разгадать на полпути! Нет, это безумие – закончить «Эдвина Друда»! Многие пытались это сделать, и у всех получились разные версии!

– Серьезно, были попытки? – все больше удивлялся муж.

– Около десяти. – Лида отодвинула в сторону поднос с грязной посудой. Она, как всегда, вымоет ее позже, когда обитатели коммуналки уйдут с кухни к своим телевизорам. Она будет стоять у ржавой, засаленной раковины с плюющимся краном, а муж будет ее охранять, потому что на кухню может зайти весьма неприятный тип – еще нестарый, брюхатый сосед, который вечно щеголял в сатиновых трусах до колен и проявлял к маленькой девушке слишком живой интерес.

– Вот оно что, – пробормотал Алеша, аккуратно давя окурок. – То есть ты будешь не первая… Тогда тебе нужно написать так, чтобы это отличалось от предыдущих попыток. Сложно…

– Да нет! – снова разгорячилась она. – Нужно написать так, чтобы это было… Было правдой! Тем, что хотел написать сам Диккенс!

В тот вечер они больше не говорили об «Эдвине Друде». Лида чувствовала, что еще немного – и она сорвется, хотя и не понимала, почему такая отвлеченная тема довела ее чуть не до истерики. Ночью она осторожно ворочалась на костлявом диванчике, подминала кулаком пружину, которую считала личным врагом, пыталась согреть спиной холодную стену – отодвинуться было невозможно, мешал спавший с краю Алеша. И впервые, лежа рядом с мужем, думала о другом молодом человеке. О юном, смешливом и легкомысленном джентльмене, которому жизнь казалась забавной игрой, приятной прогулкой… Которого никто не воспринимал всерьез, пока он не исчез – в склепе, во тьме, в ненаписанной части романа.

«Жив или умер? Это знал только сам Диккенс. Последователи и критики утверждали разное. Эдвин умер – предательски задушен своим дядей, погребен в чужом склепе, тело сожжено известью, чтобы не осталось никаких улик. Нет, предполагали другие: он жив – чудесным образом спасся и скрылся в Лондоне, под защитой опекуна своей невесты. А были и те, кто утверждал, будто Эдвин в гриме, в парике, под чужим именем вернулся из Лондона в родной городок, чтобы собрать улики против своего убийцы. Кто прав? Жив или умер?»

…Алеша всегда вставал на час раньше жены. Он сам варил себе кофе, намазывал большой бутерброд и потихоньку одевался, стараясь не разбудить Лиду. Та в это время блаженно раскидывалась на освободившейся части постели и, как правило, просыпалась от звонка будильника, когда комната была уже пуста. Но на этот раз она проснулась оттого, что муж теребил ее плечо:

– Открой глаза! Проснись!

– Что?! – Она задохнулась, испуганно приподнялась на локте.

– Ты сейчас такое говорила! – также тревожно продолжал муж. – Напугала меня! Что – снился какой-то кошмар?

– Я говорила во сне? – Девушка силилась проснуться окончательно, но какая-то смутная тень еще мелькала перед глазами, иногда затмевая реальность. – Что именно?

– Ты стонала: «Буря, дождь… Старуха узнала его на кладбище!» И еще что-то, только я не разобрал. Все твердила про какую-то старуху и лицо какого-то отца.

– Да, мне снилась старуха. – Лида окончательно пришла в себя. – Никто и не задумался, почему она так испугалась, впервые увидев Эдвина!

– Что?!

– Извини. – Она встала, торопливо накинула висевший на гвозде халат. В комнате стоял ледяной холод, в оконное стекло бросался октябрьский дождь. – Что-то нехорошее приснилось. Что-то не то…

Через два дня, тщательно все обдумав, она взяла у Светы адрес издательства. И еще через день подписала договор, в котором указывалось, что она, Никитина Лидия Павловна, в дальнейшем именуемая «Автор», обязуется предоставить в издательство рукопись, условно именуемую «Продолжение ‘‘Тайны Эдвина Друда’’», не позднее тридцать первого декабря сего года. И взяла аванс.

…И тот, кто наугад берет с полки книгу, неуверенно открывает ее и после коротких колебаний все-таки начинает читать, иногда выбирает для себя больше, чем просто развлечение на вечер…

Глава 2

Она вернулась из института позднее обыкновенного. Света пригласила ее в маленькое кафе неподалеку, и девушки провели целый час за чашкой кофе, обсуждая планы на будущее.

– Везет тебе, – сказала Света, задумчиво размешивая сахар ложечкой. – Я бы так хотела пожить отдельно от родителей! Хотя бы полгодика! Ты не представляешь, как они меня достали!

– А ты не представляешь, как иногда надоедают эти съемные квартиры, – в свою очередь пожаловалась Лида. – Но эта, кажется, самая лучшая. Такая прекрасная комната, совсем как после ремонта. Большая, окна в сквер, мебель в порядке. Да и хозяйка довольно симпатичная. Помогала таскать вещи, представляешь?

– И всего за сто долларов, – сокрушалась Света, обращаясь к своей чашке. – Такие деньги я бы как-нибудь отыскала. Слушай, а может, у твоей хозяйки найдется другая комнатка для меня?

Лида задумалась. Вчера она не успела осмотреть квартиру как следует, но у нее создалось смутное впечатление, что в коридор выходило еще несколько дверей.

– Может, и найдется, – неуверенно ответила девушка. – Кажется, квартира большая… Хотя, если это коммуналка, комнаты могут принадлежать соседям.

– Спроси ее, ладно? – умоляюще сказала Света. – Было бы здорово жить рядом, представляешь?

«Представляю, – подумала Лида. – Скоро настанет пора писать курсовые, сдавать диплом, а тебе нужен кто-нибудь, кто перепечатает, а то и поправит все это. И этот кто-нибудь – я. Всегда я».

Нельзя сказать, чтобы Светлана безжалостно эксплуатировала подругу. Напротив, эта рослая, смуглая и резкая в движениях особа оказывала маленькой Лиде некоторое покровительство. Например, несколько раз одалживала деньги, когда парочка оказывалась на мели. Приносила из дома редкие книги, которые невозможно было достать в институтской библиотеке. Иногда помогала ценным советом – как в последний раз, когда нашла для Лиды работу. Но эта помощь предлагалась не совсем бескорыстно. Взамен Лида оказывала ей сотни маленьких, как будто незначительных услуг, которые тем не менее ложились ей на плечи тяжким грузом. Переписывала экзаменационные билеты и конспекты. Меняла для Светы книги в библиотеке, жертвуя обеденным перерывом между лекциями. Перепечатывала ее курсовые, на экзаменах передавала под партой свои шпаргалки, чтобы Света имела возможность списать. Это было нечто вроде мягкого рабства, которое почти незаметно со стороны, никем не осуждается, да собственно, ничего дурного в себе и не заключает… Но разорвать такие цепи намного труднее, чем любые другие, – именно потому, что они незаметны.

– Как твой роман? – осведомилась Света, дымя пятой по счету сигаретой. Она курила почти не останавливаясь, даже выходила для этого посреди лекций. Может, поэтому ее кожа приобрела странный, желто-восковой оттенок, а под глазами лежали коричневатые тени. – Дело идет?

– Я еще не начинала, – призналась Лида, морщась от дыма. – Никак не могу решиться…

– Чего же ты тянешь? Сдавать к Новому году. Купила бы себе подарок, они ведь заплатят!

– Да я не тяну, просто думаю, с чего начать. Понимаешь, когда этот загадочный мистер Дэчери выясняет, что старуха-наркоманка почему-то ненавидит Джаспера, он решает, что это важная улика и…

Света остановила ее резким движением сигареты – на стол посыпался пепел:

– Не рассказывай мне эту чушь!

– Чушь? – изумилась Лида. – Но на этом кончается первая половина романа…

– Я этот роман терпеть не могу! – огрызнулась та.

– Ты… Почему?! – Девушка не находила слов от удивления. Они со Светой вместе учились на отделении художественного перевода, и она знала, что та с великим пиететом относится к классической английской литературе. И даже считает себя ее знатоком.

– Потому, что он не закончен, – бросила Света все с тем же презрительным видом. – Для меня любой незаконченный роман – это мусор.

– Только потому, что ты не знаешь конца?

– И поэтому тоже. И не только поэтому. – Она глубоко затянулась, и Лида снова прищурилась от дыма. – В любой незаконченной вещи есть что-то досадное, раздражающее. Как будто тебя завлекли, наобещали с три короба, а потом обманули. Да какого черта я должна читать то, что даже ничем не заканчивается? Когда я узнала, что какое-то издательство желает закончить «Эдвина Друда», я так смеялась!

Неожиданно она встала, оставив в пепельнице все еще дымящийся окурок. Накинула пальто – щегольский английский «дафл-кот» цвета морской волны с золотыми пуговицами. Небрежно поцеловала подругу в щеку. Губы у Светы всегда были сухие и колючие, помадой она не пользовалась.

– Увидимся в понедельник, – сказала она, укладывая в сумку сигареты и зажигалку. – Счастливая ты – сейчас начнешь обустраиваться на новом месте! Я серьезно говорю – разузнай насчет второй комнаты!

И она ушла. Лида проводила ее взглядом, потушила сигарету в пепельнице. Допила свой кофе. На душе у нее было как-то смутно. Она знала, что Света приезжает в институт на новеньком зеленом «Рено», который отец подарил ей три года назад к двадцатилетию. Но еще ни разу подруга не предложила ее подвезти, хотя иногда, во время своих скитаний по Москве, Лида жила совсем неподалеку от нее. Она чувствовала, что та относится к ней слегка свысока, мирилась с этим, но иногда спрашивала себя: нужно ли это терпеть, не стоит ли возмутиться? Была еще одна причина, из-за которой общество Светы иногда ее тяготило… Но Лида старалась об этом не вспоминать.

Но кое-что беспокоило девушку еще сильнее. Света была права – нужно торопиться, чтобы закончить рукопись к новогодним праздникам. Двухсотдолларовый аванс был уже истрачен, из него они с мужем и уплатили за новую комнату. Конечно, деньги не бог весть какие, и Лида могла бы их вернуть… Но для бюджета маленькой семьи это стало бы настоящим ударом. И потом – оставалась надежда, что в издательстве предложат ей новую работу, если она успешно завершит эту. «В мае я закончу институт, и тогда прощай московская регистрация, прощай стипендия, льготный проезд и тысячи других вещей! Что мы будем делать? Поедем к его родителям в Ростов? Или…»

Но о том, чтобы привезти мужа к себе домой, Лида даже думать боялась. Два года назад в одном из писем она робко сообщила матери о том, что вышла замуж. Написала, что они с мужем сняли комнату, дала номер телефона. Ответом был гневный звонок матери. Прежде всего она поинтересовалась, москвич ли муж. Узнав, что нет, спросила, чего ради Лида затеяла всю эту чепуху. Были ли они в ЗАГСе? Опять нет?

– Понятно, – подвела итоги мама. – Этого я и боялась, когда ты уезжала учиться. Лишь бы вырваться из дома, а там трава не расти! И парень твой тоже хорош! О чем он думает?! Нашел себе девчонку на время и успокоился!

– Только не говори бабушке! – попросила девушка, уже проглатывая слезы. – И папе тоже!

– И не собираюсь, – бросила та. – Ты меня очень разо-чаровала, Лидочка. Очень! Когда я прочла письмо, то сперва обиделась, почему меня не позвали на свадьбу. Сейчас понимаю почему. Не реви, что уж теперь реветь! Вернешься домой с младенцем – еще не так наплачешься!

Лида подавила всхлип, постаралась как можно ласковее попрощаться и повесила трубку.

…Нет, домой возвращаться она не хотела. Об этом и думать было страшно. Значит, придется ехать в Ростов. Входить в чужую семью, шумную, незнакомую, со своими обычаями и порядками. А она так любит тишину и покой! Будет ли у них, по крайней мере, свой уголок в доме, где обитает несколько поколений Свирских? Семья Алеши жила вовсе не в шикарном особняке – на фотографиях Лида видела низенький, длинный белый домик, затененный вишневыми деревьями. Алеша очень любил этот дом, родился в нем и вырос, часто вспоминал… Но для Лиды, коренной обитательницы тесных квартир, такая полусельская жизнь была бы тяжелым испытанием.

А если допустить, что ей повезет и она сможет зарабатывать деньги, тогда… Они постараются скопить определенную сумму, найдут в одном из маленьких подмосковных городишек крохотную квартирку и поселятся там. У них будет свой дом! Свой собственный!

Девушка допила кофе и застегнула куртку.

* * *

Муж еще не возвращался, как сообщила ей Вера Сергеевна.

– В третий раз поехал за вещами, – сказала она, когда Лида заглянула на кухню с чайником. – Ставь сюда, конфорка свободна. Ты что такая расстроенная?

«Разве она вчера обращалась ко мне на ‘‘ты’’?» – растерялась Лида. Впрочем, ее почти все называли фамильярно – уж слишком по-детски она выглядела.

– Я не расстроенная, просто устала. – Мокрый чайник зашипел на сильном пламени горелки. Лида убавила газ. – После института я всегда стараюсь поспать пару часиков.

– Да уж, – согласилась хозяйка. – Я и сама страшно выматывалась, когда училась.

– А где вы…

– Бауманский.

«У нее такая неприятная привычка перебивать. – Лида отошла к раковине. – А какой на ней сегодня халат! Бывает же такое… Наверное, безумно дорогой!»

На халат в самом деле невозможно было не заглядеться. Он ловко сидел на статной, только чуть расплывшейся фигуре Веры Сергеевны, оставляя открытыми ее белую шею и пухлые, обнаженные до локтя руки. На скрипучем черном атласе извивались цветы, змеи, драконы, да чего там еще не было вышито! Какое-то безумие ярких красок и сложных узоров, но Лида не могла не признаться – халат невероятно подчеркивал эффектную внешность своей хозяйки. Длинный черный пояс из крученого шелка дважды обвивал плотную талию. Пышные кисти на его концах свисали чуть не до колен.

– Только вот работать почти не пришлось, – продолжала тем временем Вера Сергеевна, помешивая в кастрюльке жидкий овощной суп. – Вышла замуж, пришлось сидеть дома.

– Наверное, дети помешали? – поинтересовалась Лида. Она задала этот вопрос из чистой вежливости – семья и карьера хозяйки ее не интересовали.

Но реакция ее потрясла: та резко развернулась к ней с поднятой в руке суповой ложкой, не обращая внимания на то, что капли бульона падают на роскошный атлас. Казалось, она собирается ударить ложкой свою квартирантку.

– При чем тут дети?

– Извините, я…

– Никаких детей у меня нет, – так же резко продолжала хозяйка. – Разве я о них упоминала?

Лида снова сделала попытку извиниться, и опять была грубо оборвана:

– Не понимаю, почему некоторым людям не дают покоя чужие дела!

– Но я вовсе не хотела вас обидеть, – умоляюще заговорила Лида. Она была в отчаянии от того, что коснулась больной для хозяйки темы. Не хватало снова оказаться на улице из-за одной-единственной оговорки! – Я случайно спросила! Извините!

Вера Сергеевна смотрела так пристально, будто старалась прочитать ее тайные мысли. Но убедившись, что девушка искренне расстроена, немного смягчилась и, отвернувшись к плите, снова погрузила ложку в суп. И почти спокойно проговорила:

– Никаких детей у меня нет, и мужа тоже больше нет. Я теперь совсем одна, если это тебя интересует.

На этот раз Лида не посмела даже рта раскрыть.

– Остались кое-какие знакомые, и все, – продолжала та. – Работать не могу – возраст уже не тот, да и вообще, я давно забыла все, чему училась. Тут ты права, детка, муж хотел, чтобы я сидела дома. Но не из-за детей. Он просто был такой… – И с непередаваемой иронией закончила: – Хозяйственный! Посмотрел бы он сейчас на эту квартиру! Раньше здесь нигде ни пылинки не было, паркет сверкал – я сама его натирала, каждую пятницу. Да-да, милая, натирала все восемьдесят с лишним квадратных метров!

Лида подумала, что эту полезную, хотя и утомительную привычку хозяйка давно оставила. Возможно, сразу после того, как потеряла супруга. Дубовый паркет выглядел серым и тусклым из-за скопившейся годами неоттертой грязи.

– К нам приходили гости и восхищались порядком. – Ложка остановилась в супе, женщина неподвижным взглядом уставилась в стену, словно хотела усилием воли завернуть газовый вентиль на засаленной трубе. – Три большие комнаты, коридор, кухня, ванная – все сияло, хоть сейчас фотографируй… Все начищено, отполировано, мебель стоит по струночке… – Она тряхнула черными растрепанными волосами, будто отгоняя какое-то видение: – А я все это ненавидела! Ты, может, удивляешься, что квартира так запущена?

Лида запротестовала. Она сказала, что такой чудесной комнаты, как сейчас, они с мужем никогда еще не снимали, да и квартира в целом запущенной не выглядит. И кухня и ванная – все в полном порядке!

– Ну разве что паркет, – осторожно добавила она. – Но это мелочи.

– Значит, мне только кажется, что везде грязь, – пробормотала та, глядя на девушку. – По сравнению с тем, что было раньше…

Сняв кастрюльку с плиты, она поставила ее в сторонку, остывать. И, не говоря больше ни слова, удалилась к себе в комнату.

Лида сняла с газа вскипевший чайник и тоже ушла к себе. «Она немножко странная, но совсем не злая, – с облегчением думала девушка, усаживаясь пить чай. – Отходчивая, слава богу! А то я уж перепугалась… Где бы мы теперь были? Ее даже можно пожалеть – муж умер, детей не было, живет совсем одна. А кажется, Вера Сергеевна все-таки пьет. Лицо опять все опухшее, и руки подрагивали, я видела. Такая слабая, безвольная дрожь, как у закоренелых алкоголиков».

Эта дрожь была ей знакома с детства – приходилось наблюдать ее у отца. Впрочем, не часто – тот запивал не больше двух раз в год. Во хмелю был тихим, приветливым, пожалуй, милым. Никогда не ругался и не пытался кого-то избить. Много не пропивал – мать Лиды говаривала, что муж никогда не сопьется окончательно, жадность ему помешает. Когда у отца случались запои, он внезапно начинал обожать дочь – занимался с нею, рассказывал какие-то истории, охотно рассматривал ее рисунки и слушал первые, беспомощные стишки. Когда запой кончался, отец снова становился замкнутым, молчаливым и, как казалось девочке, чужим человеком. Иногда, в самом раннем и наивном возрасте, Лида желала про себя, чтобы папа пил всегда.

Алеша вернулся, когда чайник был еще горячий. За день он так вымотался, что теперь с трудом шевелил губами. На работе он взял отгул.

– Все забрал, до ниточки, – отчитался он перед женой. – Но твою желтую кастрюлю Марья Ивановна не отдала. Сказала – это ее.

– Она врет! – возмутилась Лида. – Совсем новая кастрюля пропала!

– Ладно, я не захотел связываться. Купишь другую. – Алеша медленно, устало расстегивал куртку. – В метро такие толпы, с сумками не протолкнешься. И я все время ждал, что меня заметет патруль. Слава богу, никто не обратил внимания.

– В самом деле, – расстроилась Лида. – Тебе не нужно было таскаться с сумками без регистрации… Это обращает внимание…

– Дело сделано, значит, все в порядке. – Он уселся к столу. – Ну, вот мы и дома!

Жена взглянула на него ласково и снисходительно. Она трудно привыкала к перемене мест, на каждой новой квартире поначалу чувствовала себя неуютно. Но сейчас не могла не согласиться – это место и впрямь походило на настоящий семейный дом.

Она на скорую руку приготовила бутерброды и пообещала, что завтра сделает настоящий обед – первый обед на новом месте.

– Пожалуй, решусь на голубцы, если ты не против.

– Еще бы я был против. – Алеша, смеясь, уничтожал бутерброды. – Это единственное, что у тебя прилично получается.

Девушка засмеялась:

– Тебя дома избаловали, а я отдуваюсь! Только не начинай рассказывать, как потрясающе готовит твоя мама!

– И не собирался. – Он схватил последний бутерброд. – Ты сделаешь голубцы, я куплю шампанского, и мы угостим нашу хозяйку.

Лида запротестовала. Она не считала, что шампанское подходит к такому прозаическому блюду, да и мысль о совместном застолье перестала ей нравиться.

– Тебе всегда нужна компания, – сказала она. – А ей, может, хочется побыть одной!

– Она и так живет одна. Ей же скучно!

– Не думаю. Иначе давно бы нашла какой-то выход. Могла бы и замуж выйти во второй раз.

Она коротко поделилась с мужем тем, что узнала сегодня на кухне. Тот подумал и согласился:

– Конечно, если она так странно себя ведет, звать ее не стоит.

И, сменив тему, спросил об институте. Какое-то время они говорили о том, что ждало Лиду в самом ближайшем будущем – зимняя сессия, сдача диплома, государственные экзамены. Алеша смотрел на вещи просто – если существуют экзамены, надо же их как-то сдавать. Он заверял, что ничего страшного и сложного тут нет. Лида же, напротив, боялась экзаменов до обморока, как некоторые люди боятся пауков, темноты и зубных врачей. Училась она отлично, тщательно готовила все билеты… Но входя в аудиторию, где на столе лежали нарезанные полоски бумаги и сидел преподаватель, она едва держалась на ногах от какого-то ледяного, тошнотворного ужаса.

– Ты вообще трусиха, – небрежно говорил Алеша. – Если бы Светка не вела тебя каждый раз за ручку, ты бы и до дверей аудитории не дошла! Кстати, как она поживает?

Лида отмахнулась:

– Замечательно! Только, как всегда, чем-то недовольна. На этот раз – опять родителями. Спрашивает, нет ли у нашей хозяйки свободной комнатки для нее. Представь, какая это будет прелесть – жить с нею рядом…

– А что? Тогда бы она возила тебя в институт на своей машине.

– Ты наивен! За эту услугу мне пришлось бы оказать тысячу других. Ну нет, спасибо! Даже если бы Вера Сергеевна сдавала еще одну комнату, я бы нипочем не сказала этого Светке!

– Кстати, почему она ее не сдает? – задумчиво проговорил Алеша. – Это не коммуналка, я сегодня выяснил. Имеет полное право…

Сегодня у него была возможность ознакомиться с планировкой квартиры. Вскоре после того, как Лида ушла в институт, хозяйка тоже куда-то исчезла. Молодой человек обследовал коридор, пару раз больно ударившись о трехколесный детский велосипед, предательски выставлявший педаль из-за вешалки. В коридор выходило семь дверей. По левую руку располагались нежилые помещения – кладовка (до отказа набитая каким-то неприглядным барахлом), ванная и кухня.

– Архитектор небось считал туалет венцом творения, поэтому поместил его в конце коридора. Чтоб в глаза бросался!

По правую руку от входной двери располагались комнаты. Первая дверь (запертая) вела в комнату хозяйки. Дальше следовала комната, которую теперь заняли жильцы. А следом, в самом конце коридора, была еще одна дверь. Она тоже была заперта, и, судя по слою пыли на замке, в нее давно не заглядывали.

– Я уверен, что это жилая комната, – сказал Алеша. – И судя по тому, на каком расстоянии находятся наши двери, она тоже большая.

Лиду это сообщение не заинтересовало. Она была очень даже рада тому, что Вера Сергеевна не пускает других жильцов. «На ее месте я бы тоже не стала устраивать из квартиры коммуналку, – подумала девушка. – Может, ей не нужно больше ста долларов в месяц. Хотя вряд ли… Интересно, на что еще она существует, если не работает?»

В тот вечер они больше не вспоминали о хозяйке. Та, уйдя в свою комнату, больше не показывалась. За стеной было так тихо, что казалось, в квартире осталась только молодая пара.

Алеша, немного отдохнув, начал разбирать вещи. Лида хотела было ему помочь, но муж прогнал ее к столику у окна:

– Садись и пиши! Ноябрь на носу, а ты до сих пор даже не начинала! Опять испугалась?

– А ты как думаешь? – страдальчески спросила она, снимая чехол с машинки. – Это будет похуже экзамена.

– Докажи, что ты творческая личность! – подбадривал ее супуруг. – В конце концов это просто окончание романа.

«Да, проще некуда. – Девушка распечатала пачку бумаги, заправила два листа, проложенные копиркой, и передвинула каретку. – Самое главное – забыть, что дописываешь за Диккенса. Тогда бы я справилась. Но беда в том, что этого-то и нельзя забывать…»

Когда она беседовала с редактором издательства, тот посоветовал ей максимально приблизиться к стилю оригинала. Это-де необходимо, потому что создаст дополнительный эффект. Лида и сама понимала, что «Эдвина Друда» невозможно написать современным языком, пусть даже самым литературным. Но сымитировать язык Диккенса?

– Я не могу петь, как Мария Каллас, танцевать, как Плисецкая, и рисовать, как Сальвадор Дали, – хмуро сказала она Алеше, вернувшись домой. – И писать, как Диккенс, тоже не смогу.

«Я могу имитировать язык и стиль Диккенса сколько угодно, но это будет нелепо. – Она смотрела на чистый лист с какой-то неприязнью, как будто это он был во всем виноват. – В самом лучшем случае, нелепо. И современному автору никогда не поймать естественного тона девятнадцатого века. Это всегда будет грубой подделкой, самого дурного пошиба. Первый же мало-мальски начитанный человек сразу увидит кучу ошибок. Графиня будет выражаться или слишком витиевато, или чересчур вульгарно. Аристократы начнут беседовать на языке водевильных «благородных» персонажей, на котором нормальные люди никогда не изъяснялись. Горничная будет одета, как хозяйская дочь, хозяйская дочь – как мещанка, к подъезду неизбежно подкатит экипаж такого фасона, который войдет в моду только через пять лет, и все это будет ложью, грубой и наивной, как раскраска вокзальной проститутки…»

– Опять задумалась? – донесся из шкафа голос Алеши. – Ну давай же, вперед! Ты ведь призналась, что все обдумала!

– О господи! – Лида зажала уши и гневно обернулась: – Не понукай меня, я не лошадь! И так плакать хочется!

В шкафу с грохотом обрушилась пустая вешалка. В тот же миг показалось покрасневшее лицо Алеши. Он выпрямился, отряхнул колени и подошел к жене. Та уставилась на пустой лист.

– Плакать? – раздельно произнес он. – Тебе так не хочется этим заниматься?

– Мне хочется… – тихо ответила она. – Но я боюсь. Я не могу написать первую строчку. Это для меня…

– Поставь-ка чайник, – неожиданно попросил муж. – И завари свежий чай, а то уже никакого вкуса не осталось.

Лида с готовностью ухватилась за эту отсрочку. Она и впрямь чувствовала себя как преступник, которому уже объявили смертный приговор, отклонили все апелляции, но так и не сказали, в чем будет заключаться казнь. «Зато я знаю, когда она состоится, – думала девушка, отворачивая кран и набирая воду в чайник. – Тридцать первого декабря».

Она зажгла газ, вылила старую заварку и, прохаживаясь по кухне, ожидала, когда закипит вода. Время от времени она останавливалась и глядела в окно. Оно выходило во двор, и смотреть там было особо не на что – разве на снег, медленно танцующий под колпаком зажженного фонаря. Но девушку завораживало это белое скольжение хлопьев и необыкновенная, глубокая тишина, которая установилась в квартире. «Наверное, тут очень толстые стены, – подумала она. – Дому лет пятьдесят, так что неудивительно…»

Не успела она удивиться тишине, как из коридора донесся какой-то легкий дробный звук – приглушенный и удивительно знакомый. Лида обернулась – в дверях никого. Она выглянула из кухни, но темный коридор оказался пуст. Прямо перед ней была запертая дверь третьей комнаты. Девушка машинально провела пальцем по филенке: «Да, пыли предостаточно. Вера Сергеевна и впрямь не утруждает себя уборкой. Что это был за звук? Вроде стрекота или…»

Все выяснилось, когда она внесла в комнату чайник с кипятком. Алеша с довольным видом поднимался из-за ее рабочего стола.

– Первый абзац я тебе написал, – сообщил он, отнимая у жены чайник и ласково подталкивая ее к окну. – Теперь, если дело не заладится, грех на мне.

– Ты написал? – воскликнула она. – Ты же не читал «Эдвина Друда»!

– Большое дело!

Девушка наклонилась над машинкой и прочла: «Жив или умер? Кто из друзей Эдвина еще продолжает задаваться этим вопросом? Найдется ли сердце, сохранившее его образ неприкосновенным? Иные сердца похожи на постоялые дворы – они всегда к услугам тех, кому вздумается в них поселиться, в них тепло и уютно, в очаге пылает жаркий огонь, и милая хозяйка уже торопится вам навстречу, перебирая ключи в корзиночке у пояса; но разве станет эта честная женщина плакать, проводив гостя за порог? Его забудут тотчас, как явится другой. Есть сердца, подобные зеркалам, – в них приятно подолгу глядеться (ибо кто из нас, признаться начистоту, не любит общества себя самого, будь мы даже не молоды, не богаты и не красивы?), но стоит отойти – и зеркало сразу о нас забывает. Нашлось ли в целом свете преданное сердце, в котором Эдвин остался жив?»

– Господи Боже! – вырвалось у изумленной читательницы.

– Плохо? – Алеша перечитывал текст через ее плечо. – Я что-то напорол?

– Господи… – повторила Лида, поворачиваясь к мужу и заглядывая ему в глаза. – Ты написал то… что нужно! И так, как нужно! Я бы сказала, что отрывок скорее похож на Теккерея – его язвительность, понимаешь? Диккенс вовсе не язвителен, желчи в нем нет. Но в общем, замечательно!

Автор был польщен. Он смотрел на лист бумаги со смешанным выражением удовольствия и деланной скромности – будто кот, которого ласково чешут за ухом, а тот притворяется, что ничего об этом не знает.

– Я старался не касаться сюжета, потому что знаю его только с твоих слов, – пояснил он, почти застенчиво отводя взгляд. – Написал только то, что думал… Не о твоем Эдвине Друде, а вообще… О людях. А стилизации у меня всегда получались.

– Да, стиль и впрямь верный, – тихо ответила Лида. – Но меня не это удивляет. Знаешь, я никогда не думала, что у тебя бывают такие мысли.

Он вскинул брови:

– То есть? Считала меня одноклеточным существом?

– Нет, конечно нет… – Она ласково положила руки ему на плечи. – Но ты всегда казался мне таким беспечным, счастливым… Счастливым непонятно отчего, даже в беде. И люди у тебя все, как послушаешь, тоже хорошие, а если плохие, то не по их вине. И вдруг – постоялый двор, зеркала! Такой горький образ, совсем не твой!

Алеша кривовато улыбнулся:

– Знаешь, в последнее время мне очень нелегко оставаться беспечным. Может, я больше узнал о людях.

– Но ты ведь не считаешь, что я тоже хозяйка гостиницы, которая…

Он ее поцеловал, и, закрывая глаза, Лида успела подумать, что у мужа тоже появилась скверная привычка – обрывать ее на полуслове.

* * *

Она проснулась посреди ночи и некоторое время упорно не открывала глаз, стараясь снова попасть в сон. Но ничего не получалось – дверь, ведущая туда, наглухо закрылась. Рядом тихо дышал Алеша. Девушка приподнялась на локте, осторожно села, по привычке стараясь не напороться на предательскую пружину. Улыбнулась в темноту – новая кровать никаких сюрпризов не преподносила. Встала, натянула халат, на ощупь отыскала тапочки. В батарее тихо шумела вода. «Наверное, это меня и разбудило, – подумала Лида. – Дали тепло. Теперь я не замерзну, сидя у окна».

Она подошла к столику, включила настольную лампу. Алеша спал как убитый – ему никогда не мешал ни свет, ни звуки. Девушка присела к столу и перечитала написанное мужем.

«Нашлось ли в целом свете преданное сердце, в котором Эдвин остался жив?» Она задумалась. В самом деле, любил ли кто-нибудь этого злосчастного юношу? Дядя? Его любовь была только ширмой, за которой он прятал бешеную ненависть. Невеста? Но та была ему только подругой, она не отдала ему ни руки, ни сердца. А любил ли кого-нибудь он сам?

Рядом с машинкой лежал потрепанный зеленый том из подписки Диккенса. Лида взяла его в библиотеке, но ей не нужно было перечитывать роман, чтобы вспомнить повороты сюжета. Она знала их давно, читала эту книгу несколько раз и могла бы рассказать сюжет, даже если бы ее разбудили среди ночи и устроили устный экзамен.

Обитатели маленького городка Клойстергэма – Эдвин Друд и Роза Буттон – были обручены в раннем детстве покойными родителями. Однако любви друг к другу они не испытывают – разве что дружескую привязанность. Эдвин, порывистый, довольно избалованный, но все-таки добрый юноша, очень любит и уважает своего дядю – Джона Джаспера, единственного родственника и покровителя. Тот же тайно его ненавидит, потому что давно питает страсть к Розе. Джаспер – канонический певчий собора и вместе с тем тайный курильщик опиума, посещает в Лондоне притон некоей старухи, торговки этим зельем, у которой, в свою очередь, есть свои тайные причины его ненавидеть. Он хочет заполучить Розу, но для этого ему нужно убить племянника. Все подготовлено – опиум (чтобы одурманить Эдвина и заманить на кладбище), черный шелковый шарф (чтобы задушить его), место упокоения (склеп, ключ от которого он заполучил обманным образом у пьяного каменщика Дёрдлса и, вероятно, успел сделать слепок, пока тот спал).

Тем временем в городке появляется интересная юная пара – близнецы Ландлессы (Елена и Невилл). Они приехали с Цейлона, где провели тяжелые годы под гнетом жестокого отчима. Пылкий, несдержанный Невилл немедленно влюбляется в невесту Эдвина и, видя, что тот с ней пренебрежительно равнодушен, оскорбляется за Розу и затевает ссору. Джасперу это только на руку – теперь у него есть, на кого свалить убийство племянника. Об этой ссоре с его подачи узнают многие, а он разжигает вражду молодых людей, внешне стараясь их помирить. Розу и Эдвина беспокоит их ложное положение жениха и невесты – ведь они друг друга не любят. Молодые люди объясняются друг другу в нелюбви и, посоветовавшись с опекуном девушки – умным и добросердечным мистером Грюджиусом, решают никогда не вступать в брак. Эдвин боится огорчить дядю этим известием, не ведая, что молчанием подписывает себе приговор. У него в кармане остается кольцо, которое Грюджиус передал ему для обручения с Розой, – поскольку свадьбе не бывать, Эдвин не надел его девушке на палец.

В канун Рождества Эдвин встречает на кладбище хозяйку лондонского притона. Он дает ей денег на покупку опиума, поскольку без него та плохо себя чувствует. Старуха сообщает ему, что приехала сюда кого-то искать, и роняет обмолвку, что горе тому, кого зовут Нэд, – этому человеку грозит страшная опасность. Эдвин неприятно потрясен, поскольку этим ласкательным именем зовет его один дядя, но, конечно, далек от мысли подозревать в чем-то человека, который безмерно его любит. Невилл Ландлесс готовится на следующий день выйти в пеший поход по Англии, чтобы ознакомиться с незнакомой страной. В сочельник молодые люди, по уговору, встречаются у Джаспера и заключают мир. Уходя от него, они решают взглянуть на реку – разыгралась буря, им интересно посмотреть, как бушует стихия. Той же ночью Эдвин Друд бесследно исчезает.

Невилла обвиняют в убийстве, но отпускают за недостатком улик. Тот уезжает в Лондон и находит покровительство мистера Грюджиуса. Сестра Невилла Елена остается в городке и мужественно сносит общественное порицание. В реке находят принадлежавшие Эдвину драгоценности – часы и булавку. Джаспер клянется найти и уничтожить убийцу. Грюджиус сообщает ему, что помолвка Эдвина и Розы была разорвана, и тот падает в обморок, узнав, что убийство было бессмысленно.

Через полгода после описанных событий в городке появляется таинственный незнакомец – Дик Дэчери. Он очень интересуется делом Эдвина и старается больше о нем разузнать. Каждую важную деталь, которую ему удается обнаружить, он отмечает меловой чертой на дверце шкафчика в своей комнате. Джаспер открывается Розе в любви, та в ужасе бежит в Лондон, к опекуну. Он давно следит за Джаспером и установил, что тот наведывается в Лондон – вероятно, с целью слежки за Невиллом. Джаспер снова посещает притон старухи, на сей раз в бреду он проговаривается, что уже совершил то, что всегда видел в своих видениях. Старуха, по каким-то своим причинам, очень внимательно выслушивает это, и даже едет за Джаспером в Клойстергэм. Там ее встречает Дэчери и узнает от нее, что она встретила Эдвина в сочельник на кладбище. Дэчери так же видит, как та издали грозит кулаком Джасперу, поющему в соборе на богослужении. Это настолько впечатляет Дэчери, что, вернувшись домой, он проводит мелом на дверце самую длинную и толстую меловую черту.

На этом роман, доведенный ровно до середины, обрывается.