Одинокий рейд E-Book

Александр Плетнёв

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Военная фантастика
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 324

Beschreibung

Тяжёлый атомный ракетный крейсер «Пётр Великий» проекта «Орлан», обладающий (благодаря атомной энергетической установке) завидной автономностью. Несет на вооружении 20 мощных противокорабельных ракет, 94 дальнобойные и 272 зенитные ракеты ближнего радиуса действия. Не считая противоминных средств, 30 торпед, трёх вертолётов и артиллерии… ТАРК «Пётр Великий» проваливается из наших времён в недалёкое прошлое, в южную Атлантику, оказавшись вблизи границы двухсотмильной зоны одной маленькой, но такой любопытной войны. И волей-неволей ввязывается в драку.

Leseprobe

Александр Плетнев Проект «Орлан»: Одинокий рейд

© Александр Плетнев, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Баренцево море

Зачастую мы состоим из кучи незаметных и обыденных мелочей, нежели из чего-то большого и важного.

Как там в песне: «…а море смеялось…»?!! Хрен оно смеялось. Здесь, в северных широтах, да ещё в это время года оно, как правило, хмурое, как и небо, набрякшее свинцом низких облаков, плюющееся леденистыми каплями. И ветер, сырой и промозглый, треплющий колючим скрабом мо́роси и снежинок, единственное, что не укрыто под штормовым плащом – лицо.

Терентьев щурился на ветер, закрывая наветренную щеку отворотом капюшона, глядя с открытого мостика, как при очередной смене курса крейсер подставляет то одну скулу под удары волн, то другую. Впрочем, при таком волнении, на 16 узлах, двадцатишеститысячитонный корабль стальным монолитом взрезал неспокойное Баренцево море, словно не замечая взлохмаченных волн, отбрасывая пенные усы уже ближе к полубаку – следствие большого развала носовых обводов. Иной раз особо рьяная волна вздымала тучи брызг, но высокая носовая конечность и в худшую погоду не допускала забрызгивания палубы.

Взгляд невольно скользнул на рядки крышек-люков, закрывающих главный ударный комплекс – двадцать крылатых ракет «Гранит».

«Всё-таки смеётся, – сделал вывод капитан 1-го ранга Терентьев, командир атомного крейсера “Пётр Великий”, – только недобро как-то, пакостно».

После его вступления в должность командира корабля крейсер в основном торчал у причальной стенки, лишь пару раз выходя на выполнение учебных задач по стрельбам и маневрированию. Однако эволюции корабля были ограничены по длительности. Экипаж на «Петре» был недоукомплектован, и ко всему ещё многие матросы и даже офицеры были новичками. Причина была в систершипе «Петра» – крейсере «Адмирал Нахимов», модернизация и ремонтные работы на котором подходили к завершению. На спешно доведённый до ума «Нахимов» просто не успевали набрать и обучить экипаж. Фактически полный апгрэйд по радиоэлектронной аппаратуре и новым системам вооружений требовал новых людей, с которыми тесно работали заводские специалисты. Но большинство же БЧ[1], таких как ходовая, румпельная и остальные основные системы, остались фактически прежними. Вот этих парней из экипажа «Петра» и забрали на новообкатываемый крейсер.

Командование божи́лось, что как только они натаскают там своих новобранцев – людей вернут. Терентьев же не особо в это верил и гонял своих в хвост и гриву. Сначала у причальной стенки по теории и с неработающими механизмами, доводя действия матросиков до автоматизма (типа имитации действий: там повернуть рычажок, тут щёлкнуть тумблером и так далее). А уж потом и в короткие эволюции крейсера в море. Радовало хоть то, что доходяг-срочников было не более трёх десятков – основной экипаж состоял из офицеров и контрактников.

На командование он был не в обиде, понимая – если бы не обстоятельства с ускоренным вводом в эксплуатацию «Нахимова», то ему вообще не видеть этой должности. Проблема для него была в друго́м.

С некоторых пор Терентьев заметил, что любовь к морю изменила свой идеалистический окрас. Месяцы рутинной службы на берегу сыто расслабляют: когда приходишь на корабль от уюта и домашних котлет как на какой-нибудь завод-фабрику, только что выслушивая бравые рапорты у трапа и на мостике.

«Даже брюшко появляется», – с лёгким презрением думалось ему.

Но эта идиллия с берегом длится недолго, и незаметно подкрадывается нудящее ощущение скуки и некий зов моря. И уже вступив на палубу, протопав по переходам, поднимаясь на мостик, вдруг замечаешь, как в тебя проникает через подошву ботинок затаённая вибрация не замолкающих механизмов. И ты невольно достраиваешь в мозгу многоэтажную конструкцию корабля, понимая его величие и силу: начиная от чутких «ушей» локаторных антенн, через посты различных БЧ и покоящихся в контейнерах боевых ракет, выжидающих своего часа, до необузданной, но прирученной энергии ядерной установки.

Последующий выход в море переполняет эйфорией ожидания новизны, сопровождается неким чувством привычной значимости. Однако эта жажда странствий оказывается быстро насыщаемой. Почти мальчишеский восторг куда-то улетучивался, заполняясь учебными или, естественно, условными боевыми буднями. Тянет назад, домой…

– Стар ты стал, – говаривал он порой, ловя себя на очередном хмуром ворчании. И тут же отшучивался: – Не дождётесь!!!

Как водится, оправдывая себя той или иной причиной этого самого недовольства, находя основной довод – «ответственность». Может, в этом и были основания у командования КСФ[2] назначить именно его командиром «Петра» – спокойного, рассудительного и не особо рвущегося в боевые походы, пока крейсер вынужденно простаивает?

«Нет! Не смеётся, – Терентьев уже не столько всматривался в теряющийся в сером мареве горизонт, сколько к своим ощущениям, – оно сразу как-то зловеще ухмылялось. Изначально».

В этот раз из штаба дали добро пробежаться подальше, даже отработать взаимодействие с новеньким СКР «Туман»[3] учебную задачу по противолодочному поиску. Да и сам Терентьев небезосновательно считал – теорию надо подкреплять усердной практикой.

В роли «противника» намечалась новейшая дизель-электрическая лодка проекта 677 под шифром «Лада», вышедшая с пункта базирования на последоковые мероприятия.

Подводники в играх участвовать не собирались. У подплава свои заморочки: дифферентовка, погружение на рабочую глубину, проверка герметичности прочного корпуса. Но поработать по ним издалека разрешили.

Тут главное было не мешать подводникам, не заходить за «забор» (линию разграничения на карте).

В общем, ничего сложного не намечалось – обычная отработка противолодочного поиска в заданном квадрате.

– От буя до буя! – по-своему интерпретировал капитан второго ранга Скопин – старший помощник командира корабля.

Снялись с бочки, вышли в Баренцево и почти сразу на радарах поймали обещанного погранцами[4] супостата – крутится у границ территориальных вод.

Дали полный ход и вскоре установили визуальный контакт. Опознали норвежский корыто-корвет типа «Нордкап» – ровесник «Петра»[5].

«Амеры – те обычно отбегают подальше наших от “Гранитов”, – Терентьев в бинокль рассматривал маячивший на траверзе всего в тридцати кабельтовых норвежский корабль, – а эти – викинги, блин, как ни в чём ни бывало крутятся у самых тервод. Гадово племя!»

Не любил он их, таких правильных, цивилизованных….

«Европейцев, мать их, с их так называемыми ценностями. Зато когда страна была в беде-разрухе, эти все лезли – раздербанить, урвать кусок. Вся эта АНТАНТА. Что характерно, и норвежцы туда же – выхватить себе добычи, пока по зубам дать не могут[6].

Понятно – давно это было, но чем они лучше сейчас? Считают себя тут хозяевами моря, устраивая “рыбные войны”, с ими же выдуманными правилами и ими же порой нарушаемыми».

«Туман» пристроился в кильватер «Петру». Держась территориальных вод, двинули в заданный район. Норвежцы, естественно, увязались, следуя на траверзе.

Вышли в «свою» зону, почти к самому рубежу разграничения районов с подводниками. Гидроакустического контакта с «Ладой» установить не удалось. Не отвечала подлодка и по звукопроводной связи.

– Может, их тут вообще нет, – засомневался старпом, – отработали, довели лодку до навигационного состояния и тю-тю – в Ли́цу[7]. Ещё этот «норвежец» тут ошивается… как-то он нетипично, сволочь, маневрирует.

Запросили СКР «Туман» – те тоже признались в бессилии, хотя у них поисковая аппаратура стояла самая современная.

– Подойдём ближе? – не терпелось старпому.

– Там «забор», – предупредил штурман, – вертолёт бы туда с буями, но не спортивно…

– Эта пронырливая, а вернее, поднырливая братия специально решила нам устроить западло, а потом поржать на досуге, что опять поводили за нос «надводных», – насупился Скопин – сказывался лёгкий холодок взаимного неприятия подводников и надводников, сложившийся ещё в военных училищах.

Доложили оперативному дежурному в штаб. Там, видимо, тоже «болели» за своих. Быстро выяснили в Заозёрске (в штабе подводных сил) – лодка на позиции и предложили… «Немного зайти в зону подводников. Осторожно».

– Не, ну не мудаки? – наливался возмущением старпом. – «Осторожно» это как? Чтобы их акустики нас прозевали? Лодка на тесте, взбредёт им в голову неожиданно всплыть… и угораздит аккурат нам под киль.

– Значит так, – принял решение командир, – идём за «забор», ход полный – так нас точно услышат. Милю. Затем циркуляция – выходим. СКРу оставаться в зоне маневрирования – вести акустический поиск.

А бедовый подплав действительно решил поиздеваться над коллегами-надводниками – и тоже подошли к границе. Подкрались совершенно незаметно.

Тихие они очень – «Лады».

И когда ТАРК взбаламутил воду винтами, тут же вышли по «звукоподводной», передав условным: «вы торпедированы». И ничего лучше не придумали, как всплыли под перископ.

Чего они не учли, так это циркуляции тяжелого крейсера. Тяжёлого во всех отношениях, имеющего нехилую инерцию.

– Перископ прямо по курсу, пять кабельтовых! – заорал сигнальщик.

– Стоп машина, – немедленно среагировал командир, взглянув на лаг и возрадовавшись, что корабль не успел набрать полные тридцать два узла.

Следом команда – и рукоятки машинного телеграфа дважды отыграли на «самый полный назад», затем на «стоп» и снова на «полный назад». То есть отработали максимально возможный задний ход. Распоряжение ушло трансляцией по всем линиям связи и отдельно в ПЭЖ[8] (так положено).

Вот на этом тягучем моменте пришлось поволноваться. Перископ приближался, отрабатывать рулями было не совсем разумно из-за заноса кормы. Решение было принято правильное – только «полный назад». Машины надрывали винтами воду в реверсе…

И наконец, крейсер, замедлившись, попятился… попятился, да так бодро, что даже кильватерный след от носа появился. Кто-то в рубке вздохнул с облегчением.

А как всегда не сдержанный на язык Скопин вроде бы не к месту, но по эмоциональному окрасу вполне подходяще ляпнул:

– Лежу я на ней… спрашиваю: «Тебе не тяжело?» А она в ответ томно: «Это приятная тяжесть!»

И понимай, как знаешь. А никто и не переспрашивал – заняты!

Отработали «стоп машины» и «малый вперёд», довершив циркуляцию.

Атомный исполин, выписав замысловатые элементы движения, под любопытными взглядами скандинавов лёг на курс вдоль условной границы разграничения.

А подводники по радиосвязи, как ни в чём не бывало, выразили своё неудовольствие, что крейсер влез в их район, убрали все свои штыри и мягко растворились под водой. Точнее, попытались – с «Тумана» доложили, что акустический контакт с лодкой не утерян, и «скинули» на БИЦ[9] крейсера пеленг и расчётный курс субмарины. Началось то, зачем пришли – прогон акустических систем и молодых специалистов в противолодочном поиске.

Размотали за кормой буксируемую гидроакустическую антенну, и пошла работа.

Но учебная отработка на «своих» плавно (а точнее неожиданно) перешла в кошки-мышки с «чужими».

Сначала с БИЦа на мостик «стуканули», что по линии особого отдела пришла срочная «секретка». Следом заявился сам особист – доложил-положил дешифровку и по-быстрому ретировался, потому как имел вид бледный и болезненный.

Терентьев не успел ещё с ней ознакомиться, как пришла новая вводная из штаба – подтверждали сведения, полученные от разведчиков.

Суть была в нахождении в их секторе британской подводной лодки.

Осведомленность командования включала даже тип и название: ПЛ – атомная торпедная. «Артфул». Совсем свежей постройки.

Нащупали «британца» там, где и ожидали – под килем «Нордкапа». И сразу стали понятны странности эволюций этой посудины с надписью «KYSTVAKT»[10].

«Интересно, если бы не наводка из штаба флота, наши слухачи смогли бы её обнаружить?» – мрачнел мысленно Терентьев.

«Норвежец» своими винтами весьма эффективно забивал все шумы атомохода, и ходили они как привязанные, словно тренировались уже где-то такой слаженности.

Как бы то ни было, с «Тумана» доложились об установлении гидроконтакта весьма скоро.

Задачи по отработке взаимодействия никто не отменял, но решили отказаться от использования вертолётов в гидроакустическом поиске, чтоб не пугать потенциального противника – пусть думают, что мы не знаем про лодку.

Так и крутили до темноты, то расходясь с «натовцами», то сокращая дистанцию, то теряя гидроакустический контакт с «британцем», то снова восстанавливая.

Ночью то же самое, только не таясь, «поглядывали» друг на друга, облучая радарами.

А утром «Нордкап» убежал в сторону своих берегов, буквально бросив подлодку. Это было любопытно наблюдать – как потерявший свою тактическую накидку-невидимку «британец» сначала притаился, скользя под водой на скорости не более двух узлов, словно в растерянности, а потом надо было быть дураком, чтобы не понять, что он обнаружен. Тогда уже не скрываясь, субмарина, развив двадцать узлов, направилась на северо-запад.

«Туман» увязался следом, забрасывая навесик из гидроакустических буёв с вертолёта, чем удавалось сравнительно легко сопровождать субмарину. «Артфул» дал максимальные 29 узлов, уходя по струнке, тем самым выказывая намерение оставить этот район. Ко всему из штаба пришла «квитанция»: «…в целях ненагнетания обстановки и во избежание провокаций…» и новые вводные. Сторожевик, лениво выписав пенную дугу, лёг на обратный курс.

Вскоре командир «Тумана» передал на крейсер, что перехватил радиообмен по пеленгу подлодки.

«Наверняка на перископ всплыли, пытаются у своих прояснить обстановку через спутник связи», – пришёл к простому выводу Терентьев, отдавая распоряжение «отбой учебно-боевой».

СКР «Туман» отработал положенную программу с новейшей аппаратурой для обнаружения неатомных (особо бесшумных) подводных лодок. И как тактично выразился командир сторожевика, теперь требуется «заводское тестирование».

«Туман» ушёл на базу.

«Петру Великому» следовало выйти в другую расчётную точку.

Баренцево море. Несколько часов спустя

С мостика Терентьев наблюдал, как две маленькие точки-мухи над морем медленно обретают очертания, превращаясь в винтокрылые машины.

Больше глазу не за что было зацепиться – разбегающаяся во все стороны ширь моря превращалась в однородную серую массу, сливающуюся с по-прежнему таким же свинцовым небом.

Более-менее крупные айсберги ожидались ближе к Шпицбергену, однако сейчас не было видно ни одной приличной льдины.

«Но, судя по крепчающему северо-восточному ветру, ледники в нашу сторону погонит с Земли Франца-Иосифа».

Ухудшение погоды не удивляло, воспринималось как неизбежное зло северных условий мореплавания.

«Скоро стемнеет. Если разыграется шторм, не помогут и успокоители качки. Не хватало, чтобы кто-нибудь из парней гробанулся или ударил машину о палубу».

Он вдруг почувствовал навалившуюся усталость и ноющую головную боль. Сказывались напряжение последних суток и дёрганые вводные из штаба флота.

Наполнив стакан воды, он проглотил пару обезболивающих таблеток, украдкой заметив понимающий, почти сочувствующий взгляд вахтенного, что было неприятно, словно его уличили в слабости.

«Чёрт побери! – выругался он мысленно. – Завалишь вот так голову всякими заумностями, и мозги начинают распухать, не вмещаясь в голове. Так и хочется сделать дыру в черепе и выпустить всех этих мух вместе болью».

– Экипажу приготовиться к приёму вертолётов. Авиагруппе вернуться на крейсер, – приказал Терентьев вахтенному офицеру, – в связи с ухудшением погодной обстановки. В журнале сделать соответствующую запись.

Поочерёдно в течение получаса два «камова» без проблем оседлали пятачок на корме крейсера. Хотя вторую машину опускали в ангар уже с матами – к тому моменту корабль вошёл в зону низких кучево-дождевых облаков, и, несмотря на устойчивую палубу, порывы ветра потрепали ангарную команду.

– Вовремя, – старпом появился в ходовой рубке слегка взъерошенный, поправляя пилотку на влажных волосах, – шквалит – весь ангар в лужах.

– Вот, – Терентьев протянул ему листок радиограммы, – не вовремя!

Прочитав содержание, Скопин лишь мысленно сплюнул.

Сообщалось об аварии на британской подводной лодке «Артфул» с её координатами. Из штаба флота приказали оказать содействие, при этом имелось в виду лишь выслать вертолёт. Затем следовало подтверждение норвежской авиации по её местоположению.

– И как всегда – срочно! – негодовал Терентьев. – В этом весь флот! Всё что ни делается – всё непременно срочно! А сами британцы с ПЛ молчат и на запросы не отвечают! Что у них произошло – тоже не известно. Даже сигнала бедствия не шлют.

– Так, может, у них капитаном какая-нибудь Сара Уэст.

– Какая такая Сара?

– У бриттов фрегат «Портленд» – командиром баба, – пояснил старпом, – вот и представь, ей бы SOS послать, а она менжуется в сомнениях – не примут ли её «сос» за сексуальное желание?

Реакция на цитрамон у Терентьева была своеобразная – боль как бы доходила до своего почти невыносимого пика, а потом резко отступала. Сейчас наступил именно самый болезненный момент. Поэтому на попытку Скопина схохмить он скривился без какого-либо энтузиазма.

– И что может сделать вертолёт, да при такой балльности, – Скопин вдруг заметно помрачнел, однако снова не смог удержаться от подначки. – Даже если у их гомиков на борту просто запор случился – ведро пургену в море сыпануть? Так и то без толку – Гольфстримом разнесёт, лишь тюлени на Шпицбергене обосрутся.

Он ещё раз взглянул на «квитанцию», видимо прикидывая координаты.

– А ведь действительно, норвежцам-то со Шпицбергена до них рукой подать.

– Единственное, что их самолёт сообщил – лодка всплыла. Союзнички, мать их… И наши в штабе – молодцы. Наверняка их из Нортвуда[11] напрямую попросили – наши не отказали, но вертолётом отмазаться решили. Как будто не знают про погоду.

– Ребят на «вертушке» слать – только машину потерять. Тем более скоро стемнеет. Но… помочь-то надо…

– Да знаю я… – отмахнулся Терентьев, наконец, почувствовав, как схлынуло давление в черепной коробке. Угрюмо поглядывая через рубочное стекло на буквально «упавшее» на море небо, низвергающее потоки дождя, коротко приказал: – Командуй поворот. На «Петре» подойдём.

Крейсер описал циркуляцию, ложась на новый курс, вгрызаясь в шторм.

Принесли карту погоды, которая мало того, что не обещала ничего хорошего – лишь усиление ветра, так ещё и при нужном курсе волна будет бить прямо в борт. Либо – идти зигзагами, растянув всю эпопею на несколько лишних часов.

Терентьев вызвал командиров боевых частей, поставил перед ними задачу, приказав готовиться к штормовому плаванию. Объявили и по корабельной трансляции, предупреждая остальной экипаж.

– Как скоро дойдём? – спросил у штурмана.

– Часа за три там будем.

– Если ничего не случится, – пробормотал Скопин, выискивая чего-нибудь деревянное, чтобы суеверно постучать. Ничего слёту не нашёл, плюнул на это мнительное дело и накликал себе… приключение.

* * *

Волна стала конкретно лупить в правую скулу, вздымая брызги выше полубака, обильно кропя палубу. Но, несмотря на то что температура была примерно околонулевой – всё же успевала стекать через шпигаты, не образуя наледи.

Помимо качки, периодически ощущалось неприятное вздрагивание при встрече с особо крутой волной.

Непорядок обнаружил вахтенный офицер, смотрящий с ходового мостика прямо по курсу, поэтому нос корабля был у него, что говорится, постоянно перед носом.

А «непорядок» заключался в том, что усердие стихии нашло слабое место – при очередном ударе волны на срезе полубака сорвало с замков ящик, закрывавший электровыключатели от правой вьюшечной[12].

Вахтенный – молодой офицер, из новеньких, сразу доложился о происшествии.

С командного пункта на «ходовой» поднялись старпом и командир. Прильнули к носовому остеклению. Включили прожектор.

– Вон он, болтается. Водой зальёт – коротнёт.

– Устранить, – Терентьев не увидел ничего особо аврального, – только аккуратно там, снаружи. На время работ – курс по волне.

И бросив Скопину «проконтролируешь», ушёл на ГКП[13].

Необходимости идти с боцкомандой старпому не было, но переклинило – «контролировать так контролировать».

Вместе с командиром трюмной группы в правом коридоре верхнего яруса построили аварийную партию и носовую швартовую команду.

Старший мичман (главный боцман) прошёлся вдоль строя, набирая группу для работы на баке в штормовых условиях. Всё по инструкции – надели спасательные жилеты, боцман лично проверил крепления ремней, в том числе между ног, чтобы жилет не слетел через голову при (мало ли) падении в воду.

Предупредили «ходовой» о готовности к выходу наружу. Дождались, когда корабль повернёт по волне, заметно ощутив уменьшение качки. И пошли.

Дело оказалось несложным – провозились минут пятнадцать. Ещё немного подзадержались, на всякий случай бегло осмотрев на штормовую стойкость остальное навесное «хозяйство».

«Отбили» на «ходовой» о выполнении. Оттуда в ответ: «Покинуть бак!», и торопыга вахтенный раньше времени отдал приказ ложиться на прежний курс.

Матросы и командир трюмной группы уже нырнули в проём двери. Последними уходили боцман и старпом.

Старший мичман – педант и строгий хозяйственник, ещё что-то осматривал у загрузочного люка «Форта». А Скопин просто (по инструкции) не оставлял его одного в штормовую погоду.

Вот тут при повороте корабля их и накрыла мощная волна разбушевавшегося Баренца. Боцман успел вцепиться в трап, идущий с ракетной палубы на полубак. А Скопина сбило с ног и понесло на волне, практически аквапланируя, к левому борту. Хорошо хоть ширина палубы позволяла успеть сгруппироваться, и старпом впечатался в фальшборт ногами, а никаким другим чувствительным местом.

Когда вода схлынула, матерящийся мичман его буквально за шкирку втащил внутрь, уже через левый выход с полубака.

Потом оба мокрые с ног до головы задраили бронированную дверь и, оставляя за собой мокрые следы, решительно собрались на «ходовой» с намерением устроить взбучку молодому вахтенному.

– Погоди! – остановил уже пришедший в себя Скопин. – Надо предупредить остальных. А то нас нет, полезут искать, а на палубе пусто. Подумают – смыло…

– Точно, – продробил боцман, у которого после холодного купания зуб на зуб не попадал, – этот долбодятел сейчас ещё завопит «человек за бортом», и корабль развернёт на поиск.

– Да ладно тебе. Сами виноваты. Нехрен было у этих люков задерживаться, – немного смягчился Скопин. Но окончательно пришёл в себя уже под душем, смывая горячими струями раздражение и озноб.

Немного Royal Navy

На английской подводной лодке «Артфул» отказало автоматическое управление ядерной установкой. Естественно, реактор был заглушен вручную. Решили возвращаться на базу, однако возникли неполадки и с дополнительным двигателем, вызвав мрачный комментарий у командира подлодки, почти повторяющий известную фразу ещё одного британского флотоводца[14]. «Что-то с нашим чёртовым кораблём сегодня не так…»

Субмарина потеряла ход. Лодку надо было буксировать, но британских кораблей поблизости не было, а союзники-скандинавы были плотно заняты своими проблемами. Забота адмиралтейства вылилась в обещание прислать самолёт (чем, интересно, в этой ситуации могла помочь авиация?), потом из Лондона вышли на русских, но там тоже отделались вертолётом с крейсера «Пётр Великий».

Русский крейсер пришёл сам, точно выходя на радиопеленг, издалека высветив субмарину мощным прожектором.

– При такой балльности буксировка будет весьма затруднительной, если вообще возможной. Хотя у этих русских хватит дури это проделать, – перекрикивая вой ветра, довёл вслух свои рассуждения командир британской ПЛ присутствующим офицерам, не сомневаясь, что и его ребята не подкачают.

А лодку качало основательно. Волны мощно перекатывались через корпус, и самые настырные, разбиваясь о рубку, норовили окатить брызгами торчащих на самом верху членов экипажа.

Ситуация с буксировкой британскому командиру откровенно не нравилась. Можно сколько угодно говорить об английском снобизме и гордости, но когда тебя поведут на верёвочке, это будет выглядеть весьма унизительно. Восстановительные работы с запасным движителем не прекращались. Ко всему, командир приказал до подхода русских попытаться взять под контроль и системы управления реактором.

Всё внимание британцев было приковано к приближающемуся крейсеру.

– Ну, вот что за хамство, так слепить прямо в глаза! – воскликнул старший вахты, пытаясь что-либо рассмотреть из-под ладони.

Его словно услышали, и луч скользнул правее, забегал, словно выискивая что-то на водной поверхности. В этот момент лодку дважды тряхнуло. Едва удержавшись на ногах, обернувшись, британские офицеры с ужасом наблюдали водяной столб подводного взрыва у правого борта.

ТАРК «Пётр Великий»

Как и рассчитывал капитан 1-го ранга Терентьев, к месту вышли через три часа (волнение на море сожрало один узел).

Британцы в радиообмене были предельно лаконичны, точны́, но у него сложилось такое впечатление, что не им нужна помощь, а они (альбионцы) делают некое одолжение.

– Козлы, – флегматично прокомментировал сие Скопин.

Вышли по радиопеленгу, подсвечивая радарами. С трёх миль до субмарины перемигивались узконаправленными ратьерами, затем врубили прожектор – сразу взяв «британца» в световое пятно.

Терентьев не услышал взрыва – звук не поспевал за светом. Он вдруг увидел, как на том месте, где погрузилась во мрак подлодка англичан, пробежали алеющие нити-трещины, вырисовывающие условный контур субмарины, переходящие в невыносимый, расширяющийся белый свет, ударивший по вооружённым мощной оптикой глазам. Инстинктивно прикрывший веки Терентьев всё же успел получил свою долю светового шока, на время ослепнув.

Детонация боекомплекта подлодки ударила по внутренним переборкам, ломая защиту реактора, расколола прочный корпус.

Но процесс неожиданно перешёл на иные физические принципы, породив энергетический выброс, в том числе и электромагнитный импульс. Длилось это миллисекунды, затем всепроникающая сила гравитации остановила разбегающуюся от атомной подлодки распоясавшуюся энергию. Словно при обратной съёмке потащив назад к своему источнику. Не останавливаясь, сначала схлопывая то, что осталось от британской субмарины – кипящая сама в себе смесь фугасной детонации с содержимым активной зоны реактора. Затем потянув за собой ближайший атомарно весомый предмет – крейсер «Пёрт Великий».

Совершая гравитационный пробой, энергия взрыва вконец истощилась, окончательно замкнувшись на себя. Исчерпавшись, радиоактивно смердя, тонула оплавленным бесформенным куском на дно уже не моря, но океана, уже не здесь, а где-то там, и не сейчас, а когда-то. Где-то в своём «там» и своём «когда» оказался и русский крейсер. В другом времени… или в другой реальности?

Уже не там, а где-то здесь, и не когда-то. А сейчас

Станет тесен весь мир и не вдруг, Посмотри, свою скуку убей, На Вселенную – ту, что вокруг. Я её подарю всю тебе.

Ощущение полной беспомощности и паники Терентьев выдавил из себя едва ли не насильно. Боясь коснуться глаз, после неконтролируемого о́ра (оправдывало, что в основном злого мата, а не скулежа) командир быстро провёл перекличку в ходовой рубке, уточняя дееспособность офицеров.

Естественно, сыграли «боевую тревогу», управление кораблём взяла на себя новая вахтенная смена. Пострадавших (их было немного – весь экипаж находился в закрытых помещениях) офицер медицинской службы отправил в медицинский блок. Несмотря на протесты медика, командир оставался в рубке, отдавая распоряжения.

– Радиотехнические средства, – Терентьев спрашивал, морщась – ему на лицо делали повязку, – ЭМИ было?

– Тестируем – импульс лишь лизнул. В целом локаторы и гидроакустическая аппаратура в норме, – офицер радиотехнической службы продолжал сверяться с показаниями на мониторе, – датчики поймали немного гамма, но если это и был ядерный взрыв, то какой-то недоделанный. Сейчас восстанавливаем системы связи.

– Реактор?

– Стабильно.

– Что с людьми?

Фельдшер-старшина, хлопотавший вокруг командира, увидел, что на него уставились вопросительно, слегка растерялся.

– Пономарёв говорит, что поражение сетчатки не сильное, – нашёлся штурман, – не больше, чем от сварки. В целом прогноз положительный. Сутки на восстановление. Вас сильней всего с вестовым ожгло. Остальные отделались легче.

– Вспышка была короткой. Хотя матрица видеорегистратора имеет повреждения, удалось приблизительно установить и интенсивность по зафиксированному изображению, – и, предвосхищая вопрос Терентьева, офицер службы БЧ-7[15] уточнил: – Там ни черта не разобрать, кроме вспышки.

В рубку стремительно влетел Скопин, прижимая к глазу влажный тампон. Вероятно, слишком влажный, потому что по щеке у него стекала тонкая струйка бесцветной жидкости.

– Командир! Надо в лазарет, пусть Пономарёв обработает глаза, – начал он с ходу. Увидев на лице Терентьева недовольную гримасу, наклонился к уху: – Коля, надо! Ты же не хочешь потерять зрение.

– Ты как?

– Я нормалёк! Я вообще на тот момент карандаш обронил. Левый слегка пощипывает и всё!

– Что за бортом?

– Тишь да гладь, если не считать штормовой погоды.

Скопин взглянул на связиста, вздёргивая головой в молчаливом вопросе. Тот также молча, поглядывая на экран, отрицательно покачал головой.

– Связи нет, ни «джи-пи-эс», ни «глонасс».

– Восстано́вите работоспособность – свяжитесь и доложите о нештатной ситуации.

– Само собой. Только странно всё как-то, – озадаченно проронил старпом, – прям такое впечатление, что нас перекинуло… перенос ети его.

– Что? – не понял Терентьев. – Какой нахрен ещё перенос?

– Да шутка, конечно, – тут же осадил Скопин, но без намёка на веселье. Скорей даже зло. Бросил короткий взгляд в сторону консоли с мониторами. – Координаты пока не установили. Вот только погода! Штормит как-то… по-другому. Даже запах у моря иной. Вот и лезет всякий бред, как в любимых книжках моего племяша. Про этих, как их… вспомнил – попаданцев. У нас тут кое-кто из любителей подобного чтива уже выдвигает версии, что либо в Отечественную забросило, либо в русско-японскую. А то и вообще нашего «Петра Великого» к Петру Первому с его «флоту быть!».

– Упаси от самодура, – неожиданно пробурчал Терентьев, готовый уже поверить в любой сценарий. Его, видимо, слегка подташнивало, и он туго соображал. – Ладно! Ты за главного. Без авантюр. Обо всём докладывать. Я в лазарет. Как мне…

Опершись о подлокотники кресла, он осторожно встал.

– Так, парни, – старпом обратился к двум матросам-контрактникам, что пришли с ним, – командира сопроводите в медчасть. Только аккуратней, лихоманы.

* * *

«Ерунда всё это! С переносом в русско-японскую пятого года, и уж тем более с петровской эпохой», – казалось, Скопин был разочарован, принимая обработку данных с постов радиотехнического контроля.

Часть приёмопередающих блоков были оперативно заменены, и корабль снова полноценно обрёл способность видеть, слышать и активно заявлять о себе.

– Товарищ капитан второго ранга, – доложил вахтенный, – все требования по восстановлению связи с оперативным центром ГШ выполнили.

– И?

– Ответили, но полной абракадаброй. Может, попробовать по открытому каналу?

– Пока погоди. Осмотримся сначала, – не стал спешить старпом, – чёртова темень и тучи, даже на звёзды не взглянуть.

– Радиоэфир очень насыщен, даже на коротких волнах, – через двадцать минут отчитывался командир БЧ-7, – более того, по конфигурации сигналов предполагаю на орбите широкую орбитальную сеть.

– Американцы? Наши?

– По радиоэлектронным профилям идентифицируются и наши, но коды другие. Запасные, аварийные и прочие. Попробовал несколько схем связи, в том числе через узел связи «Марево».

– И чего?

– Подтвердили приём и сразу: «Вы кто?» Я тоже в открытую – код корабля и название. Они – «повторите». Я и…

– И чего?

– Да там вроде салабон сидел, а потом влез какой-то «мат-перемат» и послал куда… в общем, говорит, «передавай привет дяде Сэму». Может, подождём чутка, и шестнадцатый канал используем?

– А у нас серьёзная авария? – не согласился Скопин. – Давай не будем заниматься торопистикой. Ща по аварийному каналу выйдешь, и набежит целая свора не пойми кого.

– Разрешите доложить!

Прослушивать, в том числе и УКВ-эфир, Скопин посадил молодого парня-срочника. Тот знал ещё пару иностранных языков, помимо доминирующего в последнее время английского, и мог выудить что-либо проясняющее из вещаний многочисленных радиостанций.

– Разрешите доложить! – ещё раз повторил матрос, видя, что занятые важным офицеры не обратили на него внимания.

– Ну.

– Товарищ капитан второго ранга, – матрос стащил наушники только с одного уха, продолжая крутить ручку резистора настройки, – вы, по-моему, правы – это похоже на перенос.

– Мотивируй.

– Можно сказать о сегодняшней дате – первое или второе мая. Год… даже в новостных каналах не называют, я пока не услышал – но дайте время. А вот судя по музыке, хотя тут много латинской темы – это всё же ретро какое-то.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовавшись, Скопин потянул к себе наушники.

Однако стоило более пристрастно прослушать эфир, и наконец всплыла точная дата, со столетием и годом включительно. И реперы «Маяка» словили в обязательном порядке.

А через полчаса горизонт посветлел, и штурман подвёл последний штришок в определении координат. Эти совокупные данные заставили серьёзно задуматься внешне почти всегда улыбчивого капитана 2-го ранга Скопина, замещающего командира.

«Неспроста», – это было первое, что пришло ему на ум. Но к этому «неспроста» он не мог пока даже вообразить каких-либо действий, и уж тем более приложить.

«То-то в радиоцентре узла связи ВМФ нас сразу отфутболили. За разводку супостата приняли. Всё же какая заманчивая провокация! – Скопин, пощёлкав по клавишам, выкладывая данные из своего ноутбука и их нынешние координаты, примеривая их – и так и эдак, – хотя маленько пошалить-то и можно было бы».

Вызвал командира БЧ-1.

Штурман, капитан 3-го ранга, служил на крейсере уже три года и считался на корабле своего рода «дедушкой». На берегу и в той жизни у него остались жена и двое детей. Он ещё не осознал того факта, что может их уже никогда не увидеть, но мысли об этом не располагали к веселью.

Хоть штурман и являлся младшим по званию, но по годам лет на пять был взрослее старпома, поэтому испытывал непреднамеренное отеческое чувство ответственности к некоторым товарищам по службе – эдакую запутанную смесь субординации, разницы (пусть и маленькой) в возрасте и панибратства совместных попоек, где все были априори равны, как честно разлитое по стаканам. И просто обязан был спросить:

– По оперативке так ни на кого и не вышли?

– Да офигеть! Задача штатная, а ни в какую – два раза ещё пытались, – честно расстроился старпом, – ляпнули им даже координаты наши, в надежде, что заинтересуются и, глядишь, болтающееся поблизости судно-разведчик перенаправят. Так хрен! Наоборот – озлобились, тупо как провокаторов затроллили, явно заподозрив, что мы подстава бриттов замазать СССР в конфликте у Фолклендов.

– А по линии особиста не пробовали?

– Может, попозже – он скрюченный лежит с животом…

– Ладно. Давай, что там у тебя.

– Смотри, Виктор Алексеевич, мы тут, – Скопин раскрыл электронный планшет с картой.

– В курсе, – мрачно кивнул штурман, – куда пойдём?

– Домой.

Штурман снова кивнул, полностью одобряя решение помощника капитана.

– Обогнём острова по большой дуге, но курс надо проложить, чтобы пройти в ста милях от этой точки, – Скопин поставил маркер на карте, – крюк небольшой, но…

– Капитан сказал в глупости не лезть.

– А мы и не будем, – пожал плечами старпом, – мы просто укажем этим растяпам, что за ними охотятся, и пойдём себе дальше.

– Зряшно всё – не поверят эти, как ты говоришь, растяпы.

– Дадим им шанс! А уж воспользуются им или нет – то уже не наше дело. Интересно ж, как будет, а? И врагу западло!

Штурман слегка скривился в улыбке, скептически разглядывая незатейливый план на планшете.

– Запеленгуют со спутников, мы ж будем открытым текстом. Оно нам надо?

Однако видя, что старпом загорелся идеей, слегка поразмыслив, сделал другое предложение, ткнув ногтем в экран:

– Мы лучше спрямим. А вот с этой точки выпустим «камова». Ребята пусть передатчик накрутят, чтоб не больше чем на шестьдесят километров покрывал.

– Вертолёт как-то несолидно!

– Хо! Скажешь тоже, «несолидно»! Так прикажи «атэшку» подвесить… для солидности[16].

Скопин прикусил губу:

– А ведь верно, с вертолёта можно пассивную гидроантенну опустить и следить за подлодкой практически онлайн, а бритты будут ни сном ни духом. С лётчиками Забиркина пошлём, он у нас полиглот.

Отыскав взглядом матроса, прослушивающего эфир, крикнул:

– Эй! Студент! Ты говорил, испанский знаешь?

– Так точно! – Тот хоть и сидел в наушниках, пожирал начальство глазами и среагировал сразу.

– Сдавай вахту и отдыхать. Но чтобы через восемь часов был как штык.

Скопин снова взглянул на штурмана:

– Ну, давай, Виктор Алексеевич, время нам известно, курс и скорость просчитай, чтобы выйти в точку тютелька в тютельку, – и уже с довольной улыбкой: – А торпеду прикажу повесить. Не сомневайся.

* * *

Расчёты штурманская боевая часть выдала быстро – до условной точки была прорва времени и всего лишь 60 миль. Можно было ползти, вытянув позади хвост пассивной антенны.

«Молодец штурман. Вариант с вертолётом куда как лучше: и курс пройдёт дальше от двухсотмильной зоны, и времени на обдумывание будет больше. А на остальное? Поглядим!»

Отдав распоряжение по курсу и скорости, Скопин посетил медблок.

Терентьеву вкололи обезболивающее и снотворное, поэтому поговорить с ним не удалось.

«Восемь, десять часов сна и покоя». С категоричным начальником медицинской службы капитаном Пономарёвым старший помощник спорить не стал.

В ходовой рубке обычная деловая рабочая обстановка. Вахтенный доложился – всё спокойно.

«Конечно, ребята переживают. Конечно, задаются вопросом “а что будет?”. Конечно, надо с экипажем по “громкой” поговорить. Но да ладно! Пусть уж как Терентьев оклемается – сам объясняет. До того слухи перебродят и улягутся. Спокойней будет. А пока командиры должны сохранять вид загадочный и бравый, дескать, знают, что делать».

Взглянул по курсу, так и не утратив в повседневности службы восхищения картины подминаемого под форштевень крейсера океана, выстреливавшего пенные брызги от бортов. Барометр падал, и волны достигали едва ли не восьми метров в высоту, дорвавшись заливать палубу.

«Вот они, их хвалёные “неистовые пятидесятые”![17]»

Оглядываясь вокруг радарами, щупая воду гидроакустиками, крейсер выписывал противолодочный зигзаг, наверняка устаревший манёвр в веке самонаводящихся торпед и высокоточных ракет.

«Но мы-то знаем! Англы потопили этот “Бельграно” за пределами двухсотмильной зоны, да ещё и обычными торпедами! Может, у них тут помимо многоцелевой “Конкерор” ещё какие подлодки скрытничают. Потому – нафиг-нафиг! И противолодочный зигзаг и пассивный ГАС тянуть будем, благо спешить пока некуда. Ещё надо переговорить с лётчиками и сочинить историю для упрямого аргентинского капитана».

Скопин не удивился, что назвал капитана крейсера «Генерал Бельграно» упрямым.

«Прав штурман, не поверит просто так этот… как там его, – он снова нырнул в память ноутбука, – капитан Эктор Бонзо или Гектор Бонсо, хрен поймёшь!»

Топая по коридорам и трапам на корму, Скопин тяжело рассуждал, возвращаясь к своему первому «неспроста»: «Что ж действительно творится на белом свете-то? Вот так, совершенно неожиданно приходит понимание, что логика и законы, которыми руководствуется этот мир, вдруг могут быть нарушены».

Это как он иногда, смотря на взлетающий аэробус, вдруг воображал, что пилот не справляется и машина падает, сваливаясь на крыло, круша дома, полыхая и взрываясь. Впрочем, подобные киношные ролики и даже реалистические имеют место быть.

Тогда более радикальное – смотреть на привычный загородный пейзаж и вдруг представить, что началась война, и там, полностью ломая знакомую картинку, встаёт атомный гриб, потрясающий своей убийственностью и грандиозностью.

«Но опять же, это не выходит за рамки физики нашего мира. А то, что произошло с ними… Эй, ты, там! Бородатый с нимбом, ты чего затеял-то?! Что за провокация по сопоставимости? Наше “железо”[18] восьмидесятых годов постройки и перенос в 1982-й! И не куда-нибудь, а в южные широты, поближе к Фолклендам, где происходит реальная заваруха!»

Вдруг его ослепила мысль, что при правильном раскладе их «Орлан» и в одиночку практически порвёт всю эту разношерстную английскую армаду![19]

«Одних “гранитов” хватит, чтоб перетопить все их “гермесы”, “инвинзиблы” вкупе с картонными “шефилдами”, не говоря уж о гражданских переделках типа “Атлантик Конвейер”[20]. Конечно, сложно будет без целеуказания… но решаемо! С помощью тех же дальних БЛА[21]. И останутся самой весомой проблемой лишь подлодки.

А если всё неспроста и у нас не будет иного выбора, кроме как ввязаться в драку? Не стоит ли сделать упреждающий осторожный шаг? Как говорится, признак прозорливости ума – уметь прокладывать варианты и цепочки будущего… И командир слёг, отложив до срока свою, как ни крути, рассудительность и властное решение. И я… правильно ли поступаю я?

Я! Я бегу по самой кромочке, где вода накатывается на песок. Ветер распугал всех рыбаков. Берег пустой. Никого. Прибоем накидало ракушечник и мёртвую рыбу. Только чайки да вездесущие городские воро́ны кружат, падкие на эту дохлятину. И даже одинокий голубь примазался к трапезе. И думаю: вот и меня так – выбросит прибой времени на берег бытия, где буду лежать никому не нужный. И людей никого. И вскоре наглые чайки и вороны будут драться за мои глаза – кто выклюет. И даже этот голубь – птица мира, блин…»

Почему-то было страшно не умереть, а именно вот так – валяться, когда-то живым, полным здоровья, а теперь безвольным мёртвым телом.

«Вот так… попробуешь там, в голове всё разложить по полочкам, упорядочить, а они никак не улягутся. То ползут как черепахи, то по течению плывут, лениво плавниками шевеля по-рыбьи. Или скачут сайгаками. А порой и мчат, летят птицами… Эх, мысли мои, мысли!.. Но что это я? Никто в авантюры и не лезет. Проинформируем “аргентинца” и бежать, бежать домой! Гордо вспенивая океан!

Какие у нас ещё варианты? Остаётся возможность ещё раз попытаться наладить связь с военно-морским командованием СССР, не покидая района Фолклендов.

Где-то близ островов рыбалит стая польских и советских траулеров (около 25 судов), среди которых, замаскировав надстройками мощные радары, один наш разведывательный вояка. Что разумно – было бы глупо упустить возможность не собрать данные и не поучиться на чужой драке. Но, поди, найди их. А вот ситуация с “Бельграно” даёт более чёткую хронологию и привязку по координатам.

Если “Конкерор” всё же топит “аргентинца”, тогда, по-моему, 5 мая в зону поиска должны подойти траулер-рыбзавод “Белокаменск” и такой же “Жуковский”[22]. У них есть выход на рыбное министерство СССР (шифрограммы те им слали регулярно), а это ещё одна возможность связи с Москвой.

Минус – в этом районе будет не протолкнуться от самолётов и спасательных кораблей. В том числе и британских самолётов-разведчиков. Англы, естественно, будут в бешенстве, если обнаружат у себя под носом в зоне конфликта нашего громилу “Орлана”.

Вот только сомнения – не спутаем ли мы карты политике партии, блин? Союз-то так и не ввязался в Фолклендский конфликт. Представляю: рыбаки связываются с Министерством рыбного хозяйства, те с МИДом, МИД с главкомом ВМФ, а тот в а́хере – единственный “Орлан” (“Киров”) у причальной стенки в Североморске».

Старпом недобро усмехнулся, останавливаясь. Машинально ответив на приветствие вытянувшегося матроса, он удивился, что за размышлениями уже пришёл.

* * *

С ребятами из полётной группы Скопин дружил. Цельные и разносторонние личности. С такими и в разведку, и горы свернуть, и как с мужиками в гараже, по-простецки крепко выпить под неприхотливую закуску… прямо в ангаре, устроившись на принайтовленных зиповских ящиках[23]. И поговорить, знамо дело. Естественно, поговорили. Обсудили ситуацию в целом и возможные ходы.

– Загнул, загнул – «перетопить всех бриттов», – легкомысленно улыбался майор Харебов, командир экипажа машины под номером 37, – я ещё понимаю авианосцы, а эсминцы «граниты» просто насквозь прошьют! Вот если бы их фрегатики в рядок поставить, чтоб сразу одной ракетой пяток продырявить. Ха! Щю-ю-ютка! Хотя на мелочёвку у нас летающих железяк с избытком…

– Проблема с целеуказанием…

– Во-во! А наш «Орлан» не балерина, чтоб гоняться за ними по всей акватории. И тут ты прав, самые опасные – подлодки. А про «Конкерор» я ещё где-то слышал, что конкретно на этой ПэЭл у нас гидроакустическую станцию спёрли[24]. Суки.

– Так что… – майор зна́ково потянул простуженным носом, – если плюнуть сэрам в тарелку с овсянкой, я всеми руками и ногами – «за»!

– Было бы нехило, если бы предупреждённые латиносы бритта потопили, а мы сторона, – отвечал Скопин, а сам в голове: «Ну вот! Шёл на корму, преисполненный пацифистских, пусть и проказно-пакостных настроений, а ребята накачаны весьма воинственно. И ветер шквалистый их уже не тревожит, и ракет на внешнюю подвеску запросили, помимо противолодочной АТ-1. И как тут отказать?! Это ж как на танцы-шманцы-зажиманцы пойти, а причиндалы дома оставить».

Отношение лётчиков к жизни-смерти весьма философское – это тебе не по земле ходить или в море болтаться, у летунов всегда есть неприятный шанс грохнуться, что об землю, что об воду, и ещё неизвестно, какой из вариантов предпочтительней.

Поэтому, когда через восемь часов вышли в условную точку, Скопин снова дотопал до юта, к летунам – ещё раз пройтись по пунктам плана, раздать последние инструкции, переживая и пытаясь шутить: «вы там, ребята, аккуратней», «смотрите, парня не уроните за борт» (Забиркин откровенно дрейфил). И конечно, напутственное «ни пуха…», с неизменным ответным «к чёрту!».