Однажды в Америке E-Book

Александр Афанасьев

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Враг у ворот. Фантастика ближнего боя
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 391

Beschreibung

Его имя - Алекс Краев. Его город - Нью-Йорк. Его отечество - Иностранный Легион. Его бизнес - торговля оружием. Его бывшая жена - счастлива в однополом браке. Его сын - давно не видел отца. Его обвинение - агент Путина. Его миссия - спасти президента США и остановить Третью мировую войну...

Leseprobe

Александр Афанасьев Однажды в Америке

Я, конечно, не ангел, но тебя не забыть,Ты, конечно, не демон, но не помнишь меня…Значит, мне возвращаться в дорожную пыль,Маяки зажигать, если хватит огня,Если хватит тепла, переждать до весны,В темноте зажигая чужие сердца.Дай мне голоса, ветер подпольной войны,Чтобы все, что прожито, допеть до конца.

Кошка Сашка

Пролог

США, Вашингтон ДС

8 ноября 2016 года

В Нью-Йорке в этот день было холодно. Дул ветер – нехороший, пронизывающий ветер. Иногда он стихал, но то и дело принимался дуть вновь.

Страна выбирала себе президента.

Подошла к концу самая неоднозначная президентская кампания, по крайней мере за последние полтора века. Обе старые партии как рехнулись, выставив на гонку кандидатов один круче другого. Со стороны демократов – Хиллари Клинтон, супруга сорок второго президента США и сенатор от Нью-Йорка. Дама с крайне неблагоприятным бэкграундом, измазавшаяся с головы до ног в политических и сексуальных скандалах, замешанная в чертовой тьме историй… она говорила столь много, что политтехнологам ее основного конкурента не составляло никакого труда найти на нее убойный компромат. Но тем не менее это был опытный политический боец, принятый всем американским политическим классом, вхожий во все кабинеты, знакомый с большинством мировых лидеров и готовый исполнять обязанности президента Соединенных Штатов. Ей и отдавали победу все журналисты и аналитики. Ну, почти все.

Это был долгий путь – путь обратно, в Белый дом. На этом пути она растоптала и переехала очень многих – просто нельзя было по-другому. Она должна была номинироваться еще в 2008-м, но тут как назло вмешался чертов «золотой мальчик», с его новыми надеждами, правильным цветом кожи и потрясающим умением выступать перед людьми – что ей самой давалось тяжело. Она не умела говорить и не умела вдохновлять. Пришлось уступить – по всем раскладам у нее было тогда меньше шансов, чем у него, пройти в Белый дом. Ожидание затянулось на восемь долгих лет. Отдавая свой долг, золотой мальчик назначил ее госсекретарем США, и на этом посту она ввергла страну в тяжелую внешнеполитическую катастрофу, поддержав Арабскую весну и за несколько месяцев перечеркнув все десять лет усилий, утрат и огромных расходов на войну с террором. Дошло до того, что американские спецназовцы были вынуждены сражаться плечом к плечу с теми, кого только что выпустили из Гуантанамо, и это всего через десять лет после 9/11. На смену авторитарным режимам, которые снесла Арабская весна, пришла не демократия. Пришли кровь, ужас, гражданская война. Буквально за несколько месяцев «Аль-Каида» и другие исламистские группировки кратно нарастили свою численность и контролируемую территорию. Если в 2001 году «Аль-Каида» насчитывала всего несколько сотен человек, а схожие с ней группировки имели совокупную численность максимум несколько тысяч – если не считать бандитов в Сомали и Палестине, – то теперь численность вооруженных и готовых на все джихадистов достигла нескольких десятков, а после начала гражданской войны в Сирии – нескольких сотен тысяч боевиков. Если в период 2001–2011 годов глобальная война с террором не выплескивалась за пределы большого Ближнего Востока, то после начала Арабской весны начался процесс интенсивного взаимообмена. Огромное количество беженцев, спасаясь от происходящего в их странах, бросились в Европу, среди них, конечно же, были и экстремисты, а навстречу им поехали «европейцы» во втором, в третьем поколениях, дети и внуки мусульман, приехавших в Европу работать, плохо интегрированные в общество, по-прежнему ощущающие себя чужаками. Тысячи и тысячи граждан благополучных стран ехали на Восток, чтобы, обогатившись террористическим опытом, вернуться потом домой. Стало нормальным, что, например, молодой лондонский таксист – сын родителей-пакистанцев, которые убивались в прачечной, чтобы их сын стал настоящим британцем и окончил школу, – берет отпуск, едет на джихад, неделю или две воюет, потом возвращается обратно домой. Идиотское сочувствие к разного рода повстанцам и мятежникам не дало возможности вовремя разглядеть тот ужас, который ждал всех. Взрывы в Париже, гей-клуб в Орландо, грузовик в Ницце, потом опять Париж, опять Америка – вот далеко не полный перечень того, что успели сотворить новоявленные экстремисты, подчиняясь их духовным лидерам. И во всем происходящем была значительная доля ее вины, кандидата в президенты Соединенных Штатов. Президент-то как раз был виноват меньше, чем она, на своем посту он делал все, чтобы не допустить новых войн. В частности – он почти в одиночку сорвал планировавшуюся войну с Ираном и не допустил удара ВВС НАТО по Сирии, так что Нобелевскую премию мира свою он на сто процентов отработал. Беда была в том, что он следовал предвыборным договоренностям и решился на замену госсекретаря лишь тогда, когда стало понятно, в каком катастрофическом состоянии находится американская внешняя политика.

Ее противником был человек, который никак не мог быть избран президентом США. Самый пожилой кандидат на эту должность. Рейгану было шестьдесят девять, ему семьдесят, сексист, расист и много еще кто, бизнесмен. Многие его называли «позором Америки». У него было несколько жен – последняя на двадцать три года младше его, много детей и несколько внуков. А также много объектов, которые он построил – и не он, просто его имя в строительстве было так популярно, что другие компании платили ему деньги, чтобы дать своим объектам его имя.

Он не мог быть избран президентом США. Ни при каких обстоятельствах. Он не имел совершенно никакого политического опыта и не занимал ни одну выборную должность до того, как был номинирован на пост президента США. Его не поддерживала даже собственная Республиканская партия. Он постоянно дискредитировал себя разными сомнительными высказываниями. Он проиграл все публичные дебаты. Он был настолько неподходящей кандидатурой для Белого дома, что ходили слухи, будто демократы платили ему за то, чтобы он номинировался.

Проблема была в том, что его поддерживал народ.

Да, да, тот самый народ. От которого американский политический класс оторвался настолько, что с трудом представлял, как он живет. За несколько десятилетий этот народ от практически реализованного государства всеобщего благоденствия, когда работающий отец мог содержать неработающую жену и пятерых детей, пришел к тому, что и отец, и мать работают на двух работах и денег не хватает. Этот народ по-прежнему жил семьями и, надо заметить, не гомосексуальными, этот народ вынужден был конкурировать за рабочие места с мексиканцами, которых навпускали в страну демократы, потому что меньшинства всех видов и были их избирателями, этим людям угрожала потеря работы, если США подпишут очередные «зоны свободной торговли», эти люди хотели иметь право хранить и носить оружие, потому что были американцами.

Наконец, эти люди не были дураками, и они задавали властям вопросы, на которые не было ответа. Например, зачем, какого черта мы должны строить школу в Афганистане, когда муниципальная школа разваливается? Зачем мы тратим там много денег на армию и на международную политику. Наконец, эти люди понимали, что демократическая администрация привела их страну на порог катастрофической войны с Россией, которая могла стать последней войной в истории человечества. И они не понимали, ради чего Америке стоит воевать с Россией.

Республиканский кандидат как раз и предлагал простые решения сложных проблем. Рабочие места вернуть. Нелегалов выгнать из страны и, вообще, закрыть к чертовой матери двери, чтобы страна не превращалась в проходной двор. Договориться с Путиным, вместо того чтобы воевать. Просто и понятно.

Часть избирателей готовы были голосовать не столько за республиканского кандидата, сколько против демократического, потому что понимали: если изберут демократа, то их ждет еще как минимум четыре года лжи и политического безумия, только в концентрированном варианте. Которые страна может и не пережить.

И тем не менее силы были не равны.

То, что «кажется что-то пошло не так», проявилось почти сразу: начиная уже с того, что республиканская партия выбрала своим претендентом именно этого кандидата – не предсказуемого сенатора, конгрессмена, губернатора или прокурора, а именно этого. Демократический штаб, впрочем, беспокоился несильно; опросы показывали преимущество демократического кандидата. У обоих был огромный антирейтинг, то есть люди готовы были голосовать за другого кандидата, только бы не допустить к власти этого. И тем не менее гонка началась, самая скандальная президентская гонка в истории США.

Потом были скандалы, которые пересказывать нет смысла. Потом дебаты, которые, по мнению всех демократических СМИ, республиканский кандидат с треском проиграл. Он просто говорил, как думает, и не боялся кого-то оскорбить. И надо было сказать, что оскорбить он успел многих.

Потом были выборы, и «Ньюсвик» даже отпечатало специальный номер, посвященный победе демократического кандидата: первый президент США – женщина. Номер пришлось выкинуть в мусор: республиканский кандидат победил. Все, что смог сказать начальник штаба демократов, выйдя к ожидавшей его толпе: расходитесь по домам.

Многое с той поры пошло не так…

Возможное будущее

США, Нью-Йорк

11 августа 2019 года

День как день…

Знаете… как-то раз, когда у меня в жизни были проблемы, причем не просто проблемы, а ПРОБЛЕМЫ с большой буквы, я спросил одного умного человека. Как жить? Как жить дальше? Он улыбнулся и сказал: день за днем, парень. День за днем…

Иногда, когда накатывает, я подхожу к окну, смотрю на город и говорю себе – день за днем. День за днем…

Вот так и надо жить. По-другому, увы, не получается.

Кто мы? Всего лишь песчинки в океане. Просто песчинки…

Зовут меня Алекс Краев. Это не мое имя, просто в свое время мне предложили выбрать имя, и я выбрал именно это. Сам не знаю почему. Всем я представляюсь болгарином, но паспорт у меня французский. Потом поймете почему…

Я уже давно на Западе. С две тысячи первого. Так получилось. Черт меня дернул врезаться в политику… точнее, не меня, а моего отца. Он был на стороне Ельцина. В девяносто первом был у Белого дома. Финансировал кое-какие дела… он в свое время открыл один из первых кооперативов в Москве, потом имел отношение к комсомольским ЦНТТМам – Центрам научно-технического творчества молодежи[1]. Потом, не светясь особо, как те самые семь банкиров, все же зарабатывал кое-какие деньги. Имел отношение к некоторым экспортным сделкам через Прибалтику, к торговле вооружением. У нас ведь после того, как оружейный экспорт весь пустили через Рособоронэкспорт, лишили оборонные предприятия права самостоятельной ВЭД[2], торговля стрелковым оружием у нас зачахла. Сколько там объем контрактов? Миллион долларов, два, пять. А если продаешь системы ПВО, сотнями миллионов пахнет – вот никому и неохота стало возиться, и стали нас вытеснять с традиционных рынков стрелковки болгары, румыны и израильтяне. Отец же работал в этом направлении…

Когда к власти пришла новая команда, отец, словно чувствуя беду, успел отправить меня на Запад. Сам он погиб в две тысячи первом при странных обстоятельствах: отравился чем-то на даче. А через пару дней – в крайне подозрительной автокатастрофе – погиб начальник одного из управлений ФСБ, друг отца с детства.

Вы верите в случайности? Я – нет. Особенно после того, как отказали тормоза на моей машине. К счастью, французские трассы – это не подмосковные: удалось остановиться и даже машину не слишком сильно разбить. Я обратился к компаньону отца во Франции, и он сказал, что, если меня кто-то хочет убрать, рано или поздно уберут: если заплачено, то сделают. И только в одном месте в мире меня гарантированно не достанут, потому что там еще никто и никого не достал и даже не пытался. И сам отвез меня к вербовочному пункту Иностранного легиона в Париже. Как потом я понял, попал я по адресу: в то время в легионе русскоязычных среди сержантов была четвертая часть.

Двенадцать лет спустя я покинул легион в высоком звании ажудан-шефа[3]. За спиной были Афганистан, Иран, Ливия, страны присутствия легиона в Африке, где тоже пришлось поработать. CRAP – подводно-диверсионное подразделение Иностранного легиона, где я отслужил семь лет, сертификаты снайпера и боевого водолаза и новое имя – Алекс Краев. Такое имя мне дали в легионе – там, после пяти лет службы без замечаний, дают подлинный французский паспорт и гражданство Франции.

Что я могу сказать о службе в легионе? Жесткая, суровая – но нужная школа, многое давшая мне. Легионеры – это братство, и братство это теперь защитит меня всегда, когда я буду нуждаться в защите.

Кое-какие деньги от отца у меня остались, к тому же в Москве и в паре европейских столиц была кое-какая недвижимость, цена которой за то время, пока я служил, сильно подскочила, а доходы от нее все время поступали на счета в Австрии и Швейцарии. С этим можно было жить припеваючи до конца жизни, но я так жить почему-то не мог.

Взяв часть денег, я переехал в Панаму и обзавелся и вторым, панамским, паспортом. Начал потихоньку вникать в дела… сначала связанные с той же недвижимостью… не с наркотиками, как вы подумали. Потом переехал в США, начал думать, чем же заняться здесь. В конце концов открыл и в США два бизнеса: один – связанный с недвижимостью, второй – по пошиву военного и трекингового снаряжения[4]. Легион и тут помог – все-таки двенадцать лет в строю. Если сдираешь кожу до мяса во время пеших переходов под тропическим ливнем и неделями не появляешься на базе, если ты то в воде, то на суше – волей-неволей начинаешь понимать, каким должно быть снаряжение.

Фирма наша называется – KRAB Tactical solutions – Краев и Брю. Почему у меня три буквы, а у Боба одна – да просто так красиво вышло. Компаньоном в деле у меня Боб, или Роберт Брю, отставник из оперативного подразделения Дельта, тоже сержант. Это единственное дело, в котором у меня 50/50, – все остальные бизнесы на сто процентов мои. Да это скорее и не бизнес… так, средство легализации и социализации. Хотя… некоторые новинки неплохо пошли. Например, мы одними из первых предложили на рынке почи[5] на гибком пластике, а не на ткани. Преимущество их в том, что в них входит все что угодно. Если у вас, например, есть «АК-47» и есть Ar-15, то раньше вам приходилось приобретать два вида почей и, меняя оружие, постоянно перекомбинировать свою разгрузку. А если вы приобретаете наши почи среднего размера, то вы туда поместите любой магазин среднего размера от любой вашей штурмовой винтовки, не надо приобретать набор под каждый и не надо ничего снимать-ставить каждый раз. И даже если вы в боевой обстановке подобрали оружие противника, вы можете подобрать и магазины, разместив их на своей разгрузке.

Второе, что мы предложили одними из первых на рынке, – импортное снаряжение под платформу «АК» и «Сайга» из России. Все-таки американское снаряжение заточено на Ar-15, за последнее время она стала едва ли не «айфоном среди винтовок», а вот под «АК» в США и снаряжения, и тюнинга не так много. Но в то же время спрос есть – люди «АК» приобретают. А в России после 2014 года рухнул курс рубля по отношению к доллару. И мы одними из первых это заметили и одними из первых начали налаживать контакты с небольшими «тактическими ателье» и производителями обвеса, приглашая их на американский оружейный рынок, который по размерам отличается от российского как минимум на порядок, а то и на два. И дело у нас пошло настолько успешно, что крайние два года мы арендуем стенд на Shot Show[6]. И он не пустует, отнюдь нет, господа…

Ну и третье…

О третьем немного потом…

Панама… Панама чем-то похожа на давно уже подзабытую Россию… изобилие всяких «деловых людей», которые так и думают, как на тебе руки нагреть, а еще влажность: океан рядом и жара страшная. Там круглый год от плюс двадцати пяти до плюс сорока. Честно отжив в Панаме два года, я приобрел инвесторскую долгосрочную визу в США и вид на жительство. Инвесторская виза – это когда ты вкладываешь деньги или спасаешь от банкротства американский бизнес. Я выбрал второе – купил прогорающее агентство недвижимости. И не где-нибудь, а в Нью-Йорке. Где я теперь, собственно, и живу.

Почему Нью-Йорк? Предлагали Флориду, Техас, Калифорнию, но я уже был сыт по горло этой жарой… долбаная жара, скороварка, в которой я варился уже полтора десятка лет сначала на службе, потом в этой Панаме… так ее. Хотелось место, где будет зима. Настоящая, со снежными сугробами. Второе, почему я переехал в Нью-Йорк, – там немало русских, и русским же был парень, который и продал мне агентство. Какая-то иллюзия близости далекой родины.

Нет, я не Штирлиц и на двадцать третье февраля не жарю сосиски в камине. Я уже давно стал гражданином мира – без Родины, без своего имени и, в общем, без судьбы. Но иногда накатывает… осенью, например, едешь на север Вайоминга в горы, а там все золотистым ковром покрыто… и думаешь: наверное, сейчас и в России все как-то так же. Там тоже – осень…

Как я здесь живу, в Нью-Йорке? Ну, скажем так, не совсем как остальные ньюйоркеры. Все у меня шиворот-навыворот.

Обычный ньюйоркер с семьей и детьми в городе не живет. Потому что в городе слишком много чернокожих, латиносов и оттого – плохие публичные школы. В Нью-Йорк приезжают работать и развлекаться, а живут все за городом. Перемещение утром в город называется «комьют», это одно из базовых понятий в жизни ньюйоркера, он выражается в часах и минутах – сколько времени надо, чтобы добраться от дома за городом до работы, – это и есть комьют. Если он у вас занимает меньше часа – вам крупно повезло. Кстати, хороший, быстрый и недорогой комьют способен увеличить цену вашего дома в полтора-два раза: вот как многое от этого зависит. Выбирая недвижимость, ньюйоркер имеет в виду комьют, наличие хороших школ и налог на недвижимость. В США местные налоги для американца значат больше, чем федеральные, и далеко не всегда высокие местные налоги – это плохо. Потому что из местных налогов финансируются местная полиция и главное – школы. Чем выше сумма налоговых сборов в школьном районе, где вы поселились, – тем лучше школа, в которую будет ходить ваш ребенок, тем больше у него шансов поступить в нормальный университет и найти хорошую работу. Поэтому ньюйоркеры покупают или арендуют недвижимость в пригороде, где хороший быстрый комьют (это может быть не только автомобиль, но и поезд, а некоторые комьюнити покупают специальные автобусы для совместных поездок на работу), и каждый день тратят по два-три часа на то, чтобы добраться на работу или с работы.

У меня же, как я уже говорил, – все шиворот-навыворот.

Во-первых, я чайлд-фри, и мне не нужна хорошая школа для моего ребенка. Поэтому я живу в самом городе, в богатом кондоминиуме, и плачу очень скромные, по нью-йоркским меркам, налоги. Во-вторых, если все нормальные люди живут за пределами города, а работают в городе, то я, наоборот, живу в городе и работаю в сельской местности. Потому утром, когда все пробираются в город по до предела забитым дорогам, я еду в обратном направлении по почти пустому хайвею и искренне сочувствую тем, кто стоит в пробках. И соответственно вечером я тоже еду по полупустому хайвею, в то время как все ломятся из города, подобно стае леммингов на переходе.

Не знаю… наверное, это не совсем правильно… тот образ жизни, который я веду. Ни семьи, ни детей. Но как-то не получается по-другому…

Просыпаюсь я, как привык в легионе. В шесть утра. Душ, бритье, чистка зубов – утром я никогда не завтракаю, позавтракаю уже на работе. Пока чищу зубы – смотрю в окно. Тут архитектура сильно непривычная, в толчке, простите, могут окно сделать даже на первом этаже. Впрочем, тут много непривычного.

Апартаменты мои довольно новые, двадцатиэтажная махина в тихом месте, с одной стороны – вообще парк, так что и в Нью-Йорке можно жить почти как в лесу. Дом отельного типа, то есть с консьержем, собственной стоянкой, спортзалом, большим крытым бассейном и рум-сервисом. Квартира моя называется «ван бедрум», одна спальня, потому что мне больше и не надо. Но это не значит, что там только одна спальня – есть и небольшое кухонное пространство, и гостиная, и уборная, простите. Просто американцы всегда считают размеры жилья не по количеству комнат, а по количеству спален. Отделка приличная – белый верх и черный пол, дубовая доска – по американским меркам, это очень дорого. Мебели минимум – не нужна она мне.

Одеваюсь. Так как я не клерк, то одеваюсь привычно «тактически» – в карго-штаны, замаскированные под джинсы, и куртку – худи. С капюшоном, чтобы на камерах не светиться. По карманам – «Рюгер 380» (грин-кард я уже оформил) с двумя дополнительными магазинами, еще один такой же – в потайную кобуру. В Нью-Йорке идиотское оружейное законодательство, больше семи патронов нельзя. А в магазине «Рюгера» как раз семь, и патроны «Хайдрашок», пустоголовые. Зачем мне два пистолета? А знаете… когда понадобятся, то хвататься за голову и все выступающие части тела поздно будет. Так что я ношу. И всем советую.

Смотрю на часы – немного даже пораньше. Можно поутру в спортзале позаниматься, там сейчас точно никого, но я не буду.

Спускаюсь вниз. Планировка в американских многоквартирных домах тоже очень непривычная, отельного типа: на всю домину один или два подъезда и длинный коридор с дверьми. В России так никто не строит из-за норм пожарной безопасности, а тут… тут только так и строят, один подъезд – это и лифт один, и консьержа одного содержать надо. Так дешевле, а тут деньги считают. Нашего консьержа зовут Бэзил, но так он Василий. Из эмигрантов. Вон он стоит. Это я его сюда устроил, уговорил жильцов. Мне это надо потому, что Василий знает, кому он обязан непыльной работой, и если кто-то будет интересоваться мной, вне зависимости, полиция или частные лица, он мне сообщит, а вот им ничего обо мне сообщать не будет. Помимо жалованья Василий получает каждый месяц сотку от меня, наличными и без налогов, и премии, если узнает или увидит что-то. Вот и сейчас я вопросительно смотрю на него, он едва заметно отрицательно качает головой и разблокирует дверь. Утро, рано, дверь в такое время бывает заблокирована.

На выходе у нас длинный козырек, тоже как в отеле, и тут должен стоять Боб или Джонни из парк-сервиса, которые отгоняют машины на стоянку и пригоняют обратно, но сейчас никого нет, так как утро. Я оглядываюсь, не вижу ничего подозрительного и иду самостоятельно на стоянку, где припаркован мой «крейсер».

А вот и мой красавец…

Его я купил совсем недавно – тоже за совсем недорого даже по местным меркам, на распродаже имущества какого-то там типа, имевшего отношение к наркоденьгам, которую устраивали федеральные маршалы. Это «Лексус-460», тяжелый внедорожник, восемь цилиндров и репутация «японского «Мерседеса». Более того, он еще и бронирован, и хорошо бронирован, не по-колумбийски[7] – тот тип опасался покушений. И вся эта красота, шести лет от роду, мне обошлась всего лишь в тридцать пять тысяч долларов США. Единственная с ним проблема: топливо он жрет и за подвеской надо следить. В обслуживании он недешев. Но и топливо сейчас недорогое. Да и привычнее мне с моей собственной машиной, нормально купленной, а не взятой в тот же лиз[8].

Выкатываюсь на улицу… машина идет тяжело, солидно, как самый настоящий крейсер. Чтобы время не терять, включаю мультимедиа и кликаю на Блумберг – новостная лента. Чтобы иметь возможность просматривать экономические новости, не отрываясь от руля, новостная лента проецируется прямо на лобовое стекло. Но это незаконно, если поймает с этим полиция – будет плохо.

Привычно плохие заголовки… опять бойня на Уолл-стрит, падают индексы. Обанкротился крупнейший банк Португалии… вроде, где Португалия и где мы, но мир сегодня – одна большая деревня и то, что происходит в далекой Португалии, через пару дней ударит по нам. Нехорошо, когда банкротятся банки.

Плохо…

Экономика вообще в хреновом состоянии, и все, включая меня, это понимают и чувствуют жопственной сопой. Мы – то есть США – слишком много тратим на поддержание лидерства в мире и слишком мало тратим на себя. Девяностые, когда Китай еще не стартовал, Россия была в развале, а Америка получала сверхприбыли за счет высоких технологий, – давно прошли. Америка сама создала мир, который уничтожает ее, – мир свободной торговли. Этот мир уничтожает одну дорогую профессию за другой – например, раньше обладатель нью-йоркской лицензии на такси получал до миллиона долларов в год, но теперь есть Uber. Раньше много получали врачи, но теперь американские пациенты едут в Индию шунтировать сердце за шесть тысяч долларов, в то время как в США эта операция стоит пятьдесят тысяч. И вот американцы готовы трудиться за ту зарплату, за какую трудятся китайцы, – только чтобы не потерять работу. Но у США по-прежнему глобальные амбиции, хотя деньгами они уже не подкреплены. И год за годом нам эти амбиции обходятся все дороже и дороже.

Немалую роль в этом играют Россия и парень по фамилии Путин. У меня нет к нему зла, хотя я понимаю, что он и его люди могут иметь отношение к смерти моего отца. А могут и не иметь. Он действительно мог случайно отравиться. Или…

Не знаю.

Ладно, все, расход. Сейчас на мост надо будет выезжать, а тут всегда трафик не дай бог. Так что – позже поговорим.

США, близ Нью-Йорка

11 августа 2019 года

Все дороги на Нью-Йорк утром и вечером представляют собой страшное зрелище.

Бетонка в несколько полос забита медленно идущими нос к носу машинами. Во многих из них не по одному пассажиру – это жители пригородов объединяются и устраивают дежурство, по очереди возят друг друга на работу, так и по бензину дешевле, и вообще. По выделенной реверсивной линии один за одним идут автобусы, размером больше «Икаруса» раза в полтора. Они делают только два рейса в день – в город и вечером из города, – и этого хватает для окупаемости. Хуже всего пробка у моста Джорджа Вашингтона, чтобы как-то снизить поток, власти ввели сбор за въезд на мост со стороны пригородов – тридцать долларов США (выезд из города бесплатно). Теперь один мост зарабатывает в год больше, чем бюджет некоторых африканских государств, но пробки как были, так и есть. В один Манхэттен днем приезжают на работу полтора миллиона человек. А во весь Нью-Йорк – миллиона четыре, если не пять. Все это похоже на массовую миграцию леммингов. Это и есть комьют.

Я же неспешно качу в своем бронированном джипе по той части дороги, что ведет из города, и мост я проехал тоже бесплатно. Моя работа расположена примерно в шестидесяти милях от города. По местным меркам – это близко, некоторые по двести миль в день проезжают…

Чем дальше удаляемся от города – тем разительней меняется пейзаж. От складов, заправок, молов и жилых комьюнити остаются только дорога, старые сараи да давно заброшенные мотели. Сельская Америка уже давно находится в очень скверном состоянии, все, кто мог, уехали, а остальные влачат жалкое существование. В американской сельской местности жить еще и опаснее, чем в большом городе. В том же Нью-Йорке везде видеокамеры и огромный бюджет на полицию, а здесь у людей нет денег даже на шерифа[9]. Вот поэтому в сельской местности селится всякая мразь, гангстеры и наркодилеры открывают лаборатории по производству амфетамина и терроризируют людей. В громадном Нью-Йорке бывают дни, когда не совершается ни одного насильственного преступления, а отъедешь миль на пятьдесят – и вот, знаки МС13 на стенах[10].

Но все-таки здесь красиво.

Я уже мало помню Россию, но здешняя местность… горы, поросшие хвойно-лиственным лесом… поля… амбары… все это напоминает мне Россию. В которой мне до сих пор появляться противопоказано. Вредно для здоровья.

И вести машину приятно. В США приличные дороги, ведешь – как на ковре-самолете летишь. Но мне уже сворачивать. Вон местечко со странным названием «Бэби Рест» (дословно – отдых ребенка), и вон там – ангары, где раньше продавали технику для фермеров, где была мельница, там все на удивление капитально сделано, с бетонным полом. Потом это все, конечно, обанкротилось и стояло несколько лет, пока мы это все не купили. Там дальше мотель брошенный, а в самом «Бэби Рест» осталось человек двадцать из нескольких сотен, которые жили в нем раньше. Гибнет потихоньку американская глубинка.

Сворачиваю. Блеклые на вид ангары, линейка машин на стоянке. По машинам сотрудников можно определить, хорошо ли у фирмы идут дела или плохо. У нас дела идут хорошо…

Паркуюсь рядом со старым «Фордом Ф250» Боба, моего компаньона. Машина заслуженная, стальная, не то что новая, с алюминиевым кузовом – пикапы теперь в США из алюминия делают, и говорят, что это тот же алюминий, из которого делают кузова вездеходов «Хаммер». Боб еще больший куркуль, чем я, – он ездит только на американских пикапах, потому что их можно провести как приобретение для бизнеса и получить солидный налоговый вычет. В этом – а не в каких-то особых потребительских свойствах – и заключается причина огромной популярности больших пикапов в США. Это небольшой грузовик, ставший личным транспортом и дающий неплохие налоговые льготы при покупке…

Ангаров всего пять плюс довольно большое здание производственного типа, тоже похожее на ангар, но с капитальным бетонным полом под установку оборудования, и еще мы пристроили что-то вроде офиса – двухэтажное здание, готовые плиты с каким-то утеплителем на стальном каркасе. Никак не могу привыкнуть к американскому типу строительства – еще примитивнее, чем у нас панельки, быстро и предельно дешево. И это у нас еще север страны, тут у нас панели хоть с какой-то теплоизоляцией. На югах стены чуть не из картона, а крыша – не поверите, пенопласт на каркасе.

Первые три ангара – это склады и своего рода логистика, товары забирает машина доставочной службы, с которой у нас договор. Четвертый ангар – там кое-что дорабатывается, собирается, но из того, что мы производим, с нуля мы не делаем почти ничего, только проектируем и размещаем заказы на специализированных предприятиях, которые шьют, кроят, клеят, делают детали из пластика, самим это делать невыгодно, нужен огромный объем, которого у нас нет. Мы только собираем все в готовое изделие. Наконец, пятый ангар – это производственный, где мы лелеем надежду повторить путь Рона Барретта[11]. Вот, собственно, и он… В смысле, не Рон Барретт, а наш производственный цех.

Наше детище. Ангар, уставленный станками, на которые мы потратили только за этот год больше миллиона долларов. Но мы верим в успех. Сам С. Рид Найт[12] начинал с ангара, а так он выращивал апельсины. Сейчас его фирма – одна из самых уважаемых в оружейном мире. Вот примерно тот же путь намерены пройти и мы.

В США можно приобрести практически любое оружие в мире. Любое. Русское, местное, немецкое, аргентинское… любое. Но есть одна винтовка, которая до сих пор в огромном дефиците – ее запрещено ввозить в США с 1994 года и до сих пор никто эту нишу толком не закрыл.

Это «СВД», снайперская винтовка Драгунова. Почему так? Не знаю, спросите что попроще – но это так. И до сих пор ни одно предприятие в США не наладило выпуск. А те винтовки, что успели ввезти – китайские «НДМ» и русские «Тигр», – стоят от двух до пяти тысяч долларов в зависимости от сохрана и редкости модели. Для США – деньги безумные.

Вот мы и задумали занять этот рынок. Но не с точной копией «СВД», а с целой серией винтовок, в том числе под американские патроны и с глубокой модернизацией. Потому что их запрещено ввозить – а вот производить в США их никто не запрещал, верно?

Мы пошли методом обратного мастеринга, то есть купили винтовку «СВД», разобрали ее до винтика и обмерили. После чего начали скрупулезно отрисовывать деталь за деталью в AutoCAD, наняв для этого специального человека – вон, Билл, сидит за своим компом. Раньше автомобильные детали какие-то мастерил, да обанкротилась фирма.

Стволы заказали в хорошо нам известной Южной Корее – тяжелые, от восемнадцати и до двадцати четырех дюймов, спортивные. Хотели в России, там «Молот» делает неплохие стволы, длиной до двадцати семи дюймов, и нарезы в нем правильные – триста двадцать миллиметров, как в оригинальной, шестидесятых годов «СВД», – да санкции, будь они неладны, запрет ввоза. Калибр по западным меркам получается.311, стволы заказные идут, и геометрию пульного входа мы специально подбирали. Марка стали та же самая, которая идет на стволы тяжелых пулеметов, в маленькой Южной Корее выплавляется чуть меньше стали, чем в России, и спецстали там найти можно – хорошие, и цена приемлемая. Ствольную коробку делаем здесь, на пятикоординатных станках – тяжелую, тяжелее, чем оригинал. Газоотвод полностью копируем от «СВД», а вот крепление цевья к стволу у нас немного другое – ствол получается полувывешенным. Это мы подсмотрели по Интернету, те же самые меры ради повышения кучности придумал «Ижмаш» – предприятие, на котором, собственно, Драгунов и трудился. Вместо классического цевья (хотя будем делать и классику) – легкое длинное трубчатое из авиационного алюминия, с креплениями стандарта M-Lock. У ВПМЗ «Молот» мы подсмотрели способ крепления прицельных приспособлений: прямо на ствол жестко крепится шина, которая выходит на верх ствольной, и там делается длинная рельса со стандартной планкой пикаттини, такой длины, что позволяет установить и прицел, и ночную или термооптическую насадку. Причем жесткое крепление посадочной рельсы именно на ствол, а не на ствольную коробку и тем более не на крышку ствольной коробки, как зачем-то сделал «Ижмаш» в винтовке «СВДСМ», позволяет исключить смещение прицельных приспособлений относительно ствола при любых обстоятельствах и добиться высоких и стабильных показателей точности и кучности стрельбы. Сбоку на цевье мы делаем съемное штатное крепление под второй прицел, коллиматор, с установкой под углом сорок пять градусов. Это для ближнего боя.

Первые несколько винтовок находились в высокой степени готовности, а две уже были готовы, мы собирались везти их на NRA Show, и надо было успеть их отстрелять. Первый образец – калибр 7,62*54 русский, магазин от «Вепря-123» (в США они более распространены, чем эсвэдэшные, и производятся здесь же), складной приклад от «Вепря» же и ствол длиной двадцать дюймов с подготовкой под глушитель. Второй – калибр 308, магазин мы позаимствовали от «Сайги-308», на 25 патронов, ствол длиной восемнадцать дюймов. Обе винтовки легко, не напрягаясь, выдавали одну угловую минуту, что и неудивительно. Приблизительно такой же результат давала оригинальная, старая «СВД» при куда более тонком стволе и «играющей» ствольной коробке. Потом идиоты изменили шаг нарезов ствола, чтобы стабилизировать тяжелую, бронебойно-зажигательную пулю (кто ей только стреляет из снайперской винтовки), и резко упало качество. Наши же винтовки при сохранении одинаковой с канонической «СВД» надежности и простоты, устойчивости к загрязнениям показывают, на что на самом деле способна эта система, изначально более точная, чем «калашников». Именно это мы и намерены предложить на американском оружейном рынке, причем в калибрах от 308 до 300 WinMag и 338 Norma Mag[13].

Ну… а вон там, на шестиуровневых стеллажах, это то, что вы уже можете приобрести в магазинах. Вот это – автоматы и легкие снайперские винтовки АКАR, они производятся в Южной Корее, фирма «Дусан Индастриз». Калибры 5,45*39, 6,5*39 и 7,62*39, стволы от десяти до четырнадцати дюймов, питаются из магазинов «АК-47» и «АК-74»[14]. Это копия «Хеклер-Кох 416», но под российские патроны и магазины. Поэтому Роб ведет переговоры в Форт Брегге о поставке Дяде Сэму партии этого оружия. Спецназ имеет право закупать не стандартное оружие, а оружие, которое по органам управления как привычная Ar15, но питается магазинами вероятного оружия противника и при этом достаточно надежное – мечта американских спецов еще с давних времен. В 2001 году, когда американский спецназ отправлялся в Афганистан, как раз С. Рид Найт изготовил для спецназа США шесть винтовок SR-47 под магазины от «АК-47» – но дело так и не пошло, отзывы были отрицательные. Вероятно, потому, что качество патронов в Афганистане оставляло желать лучшего, а схема Стоунера – direct impingement – очень чувствительна к качеству патронов и, главное, качеству пороха, которым снаряжены эти патроны – ведь там пороховые газы попадают не на затвор, а прямо в механизм. Не зря в США есть понятие «сертифицированные патроны», то есть те, которые одобрены Минобороны для использования в автоматах М4. Южнокорейцы же сделали свое оружие все-таки с отводом газов на поршень, как в схеме Ar-18. Так что русские патроны она переваривает.

Кроме того, мы тупо ввозим и продаем USSOCOM южнокорейские автоматы Калашникова различных модификаций. У Боба связи в Форт Брег, крупные фирмы не связываются с небольшими партиями – а мы можем хоть пять штук привезти, если такой заказ. И вместе со всем русским обвесом, какой только есть и какой нужен. И отвечаем за качество.

Вторая наша линейка – это русские «винторезы». Они с недавних пор производятся в России под калибры 7,62*39 и 9*39 – но в гражданской версии, без глушителя. Мы добавляем калибр 300BLK и по заказу восстанавливаем «винторез» до его боевого состояния – то есть делаем из него бесшумную винтовку, как он и задумывался. Винтовка на любителя, реднек с улицы ее не купит – но те, кто в теме, коллекционеры оружия, те, кто моделирует войну в Чечне или Сирии[15], те, кто любит российское оружие и имеет достаточно денег, – платят по три с половиной тысячи долларов за редчайший образец российского оружия. Такие находятся, и немало – очередь стоит. Хотя мы немного ввозим – сознательно, чтобы поддерживать интерес и не ронять цены.

Ну а это последнее, что для нас изготовили южнокорейцы. В этом году – на выставку повезем.

Они и до нас делали полуавтоматические снайперские винтовки калибра 308, похожие на ту же SR-25. Но по нашему заказу и с нашим техническим содействием они сделали винтовку по типу SR-25, но под патрон 7,62*54 русский винтовочный, питающийся магазинами «СВД». Первая партия из десяти винтовок как раз и прибыла с крайними контейнерами в Штаты.

Не оружие – песня. Тяжелый ствол двадцать четыре дюйма с щелевым пламегасителем как на «СВД» или германской G28. Ствол должен быть хороший – это предприятие изготавливает стволы для пулеметов М2, и получается получше, чем оригинальные американские или бельгийские. Ствол вывешенный – схема Стоунера дает такую возможность, повышающую точность стрельбы. Американский стандарт по всему – прицельные приспособления, органы управления винтовкой, почти весь обвес можно использовать, который подходит для SR-25 – Магпул, например – рукоятки, приклады. Но при этом питается русскими магазинами и русскими же патронами. Для справки: ни одной винтовки типа ar10/sr25 под патрон 7,62*54 русский – на рынке нет. Ни одной! И это притом, что патрон этого калибра – самый дешевый среди винтовочных и потому популярен у выживальщиков.

А значит, у нас будет год-два, чтобы единолично снимать сливки с рынка. Конечно, если идея покажет себя, постепенно начнут подтягиваться конкуренты. Но тут будет одно «но» – кое-какие технические решения мы защитили патентами. Без них сделать тоже можно, но винтовка будет проблемной. Мы знаем это, потому что больше года отчерчивали детали в КАД и изучали их взаимодействие на макете. А по стволам.311 калибра, пульным входам, твистам и всему остальному, что обеспечивает кучность и точность винтовки, мы наверняка уже лучшие эксперты в США. Никто из нас больше времени этой теме не посвятил, и никто из нас не перелопатил столько документации на русском, чтобы понять, как этот патрон летает, и заставить его летать лучше. С этой винтовкой можно сделать 0,7–0,8 МОА – лучшее в этом калибре.

Пожав руки людям – это первое, что должен делать лидер, дать понять, что работа каждого нужна и важна, – я поднимаюсь вверх по узким, гремящим под ногами ступеням. Там у нас большой офис.

Боб уже там. Он на голову ниже меня, рыжеватый и внешне неказистый – но внешность очень обманчива. Его отцом был лесник, потому парень первого своего оленя подстрелил в шесть лет, а по горам он умеет ходить как профессиональный проводник-аутфиттер. В армии – он почти сразу записался на отбор в 1SFOD Delta и прошел с первого раза: подразделению глубинной разведки как раз и нужны были такие вот неказистые, выносливые парни, способные неделями выживать во враждебной среде. Тогда «Дельту» переименовали в CAT – Combat application team и бросили в Ирак. Было негласное разделение – US Navy SEAL занимались Афганистаном, а «Дельта» – Ираком. После вывода войск из Ирака Боб ушел из армии, почему – он не говорит. Но, судя по всему, без скандала: он не раз приглашал меня на попойки со своими сослуживцами, представляя как бывшего французского спецназовца, что было в общем-то правдой. Как сказал Боб, о том, что ты русский, говорить не надо, не поймут. И правда, не поймут, особенно в наши веселые времена, когда Путин является врагом Америки номер один и примером современного автократа.

Кабинет у нас на двоих. Кофейный аппарат, два стула и стол, обшивка из сайдинга, окно. Чашка с кофе у Боба уже на столе, я выбрасываю использованную капсулу и вставляю свою. Боб предпочитает декаф, мне же пока можно и нормальный кофе.

– Что-то новое?

Боб сосредоточенно ставит на пришедшую из Южной Кореи винтовку кольца на прицел, вымеряя их соответствие специальным приспособлением. Это два толстых прута по размерам как раз 30 мм, под кольца, европейский размер – и они сходят на конус, крайние точки должны совпадать. Рядом лежит прицел – Шмидт-Бендер, последняя версия, какую выбрали в качестве штатного USSOCOM.

– Сегодня Зобо назначил встречу в Форт Брегг. Похоже, будет кто-то из Пентагона. Кажется, дозрели.

Зобо – странная фамилия, верно? – это офицер, отвечающий за снабжение специальных сил в Форт Брегге, именно он выписывает чеки. Он имеет дело как с частными компаниями, так и с господрядчиками, типа арсенала Чайна-Лейк[16]. В случае с нестандартными закупками все зависит от него.

– Сколько он возьмет?

– Говорили пока о пятидесяти единицах.

Я киваю. Вопрос не в том, сколько они возьмут – я готов и бесплатно отдать. Вопрос в другом: как только наше оружие засветится в CNN или Discovery, – так огромное количество любителей оружия захотят иметь точь-в-точь то же самое оружие, какое использует «Дельта» или морские котики. И вот тут же и надо не зевать и зарабатывать деньги. Есть даже слоган рекламный «use what they use». Используй, что они используют.

Боб это тоже понимает – собственно, на выставках он наш фронтмен. Клюют на него, он даже блог ведет для пиара.

Кофе, кстати, поспел.

Я сажусь на место, открываю корпоративную почту и начинаю сортировать переписку (здесь я до середины дня, а потом мне надо успеть в другое место), и вдруг Боб откладывает винтовку в сторону… как-то напряженно смотрит в окно.

– Что там? – не оборачиваясь, спрашиваю я.

– Да ничего… – звучит неубедительно, но тут Боб говорит мне такое, что заставляет насторожиться и меня, – у тебя нет ощущения, что за нами следят?

– Нет. А что – должны?

Следить нынче могут по самому разному поводу, гражданских прав вообще не осталось, получают ордер на слежку за неназываемым лицом – как судья может проверить и какой смысл вообще узаконивать явный произвол? Следить может, например, и налоговая, ЦРУ может следить, Министерство безопасности Родины, местные копы – а вдруг мы тут амфетамин начали делать? А в случае со мной – слежка может быть еще и приветом из далекого прошлого.

– Да нет.

– Что-то произошло?

– Нет. Показалось, наверное…

До обеда я решаю вопросы на месте, потом захожу в ангар, в котором мы формируем заказы для торговли по электронной почте, и выбираю курточку, темно-зеленую снаружи и оранжевую внутри. С капюшоном. Такая куртка используется охотниками на оленей, потому что олени не различают цвета, а вот надеть что-то яркое, чтобы уберечься от того, что тебя перепутают с оленем, – неплохая идея.

Через телефон отправляю оплату – это очень важно, сотрудники должны видеть, что даже владельцы бизнеса не берут ничего бесплатно, иначе соблазн воровать возникнет и у них. Куртка с капюшоном – минимум, что надо поменять, чтобы сбить слежку со следа. Телефон я тоже оставил в офисе, не нужен он пока мне. И чтобы ехать в город, я возьму корпоративный пикап, на своем не поеду.

Почему? А потому, что, как сказала одна пожилая дама, пережившая холокост, если кто-то обещает вас убить – поверьте ему. Поверьте, и тогда вы наверняка останетесь в живых.

– Шеф?

Это Бакс, мы его так зовем. Из местных, заведует складом. Честный парень, а больше от него ничего и не требуется.

– Давай грузить. Сегодня я на почту поеду…

Уже сформированные и упакованные заказы, полученные по Интернету, мы грузим в багажник почти нового «Форда-250». На этой машине я, как простой работник, отправляюсь в логистический центр US Post, он тут неподалеку, сдаю все это с потрохами и оплачиваю доставку. Американскую почту все ругают, но на самом деле она прилично работает, и переплачивать более дорогим коммерческим службам доставки смысла нет. Выходя с почтового терминала, я осматриваюсь… стоянка… дорога. Нет, кажется, никто не следит. Хотя сейчас двадцать первый век на дворе и следить могут так, что ты в жизни не заметишь слежку. Но нет, кажется, не следят…

Хм… что же мы могли сделать такое? По дороге на терминал можно об этом подумать. Тем более когда нет пробок на хайвее, вести машину можно почти на автомате…

Что же мы натворили…

Я не жил в США до 9/11 – но Боб жил, и, судя по его рассказам, с тех пор многое изменилось. Очень многое. До 9/11 было невозможно себе представить, чтобы судья выписал ордер на слежку за неназываемым лицом. До 9/11 было невозможно себе представить, чтобы в эфире американского телеканала кто-то всерьез предложил убить Путина или любого другого иностранного политического деятеля. До 9/11 было невозможно себе представить, чтобы в аэропорту на вас приказным тоном орали сотрудники транспортной безопасности, да и простые полицейские тогда держали себя в руках. До 9/11 было невозможно лишиться имущества без решения суда, а сейчас такое сплошь и рядом, полицейские безнаказанно грабят страну. До 9/11 вообще не было такой чертовой кучи агентств, частных компаний и служб, которые следили за тобой, с ордером и без.

А сейчас все это есть.

За нами может следить ATF – бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию. Еще одна куча подонков, которые ищут, чем бы им заняться. Если это так – то они пытаются понять, не продаем ли мы налево, и, возможно, попытаются нас на это спровоцировать. Провокация – их основной метод работы, повелся – десять лет в федеральной тюрьме. Но я уже сходил на пару семинаров по американскому оружейному законодательству и знаю, что к чему. И у меня есть дорогой адвокат – Михаил Гришман, тоже бывший наш. ATF не связывается, если есть дорогие адвокаты, им проще спровоцировать какого-нибудь реднека.

За мной или за Бобом может следить ФБР. Сейчас повесить себе хвост проще простого, достаточно пары неосторожных высказываний в Сети, зайти не на тот сайт – и готово. Америка живет в постоянном психозе, а свободы в Сети – намного меньше, чем кажется. После того как Исламское государство стало совершать теракты на американской земле, а основным профилем террориста стал одиночка с автоматом, прочитавший пару страниц про джихад, саморадикализовавшийся и пошедший со стволом в ближайший гей-бар или еще куда, – все как сбесились. ФБР, местные… Иногда человек сидит в интернет-кафе и тут подкатывают маски-шоу…

А Боб… Боб, понятное дело, не исламист, он сам себя называет «конституционалист». Это тут такие люди, у них что-то вроде религии, и священная книга – Конституция США. То есть это ультрапатриоты. Но после нескольких инцидентов – вопросы у властей появились и к конституционалистам. И у конституционалистов – к властям. Конституционалисты считают, что федеральное правительство узурпировало власть и последовательно лишает граждан их прав, гарантированных Конституцией США. Нельзя при этом сказать, что они совсем уж не правы.

И если учесть тот факт, что Боб работает с оружием и снаряжением, – могут следить. Хотя налево он не пускает, я это точно знаю.

Ну и последнее – следить могут за мной. А обнаружил слежку Боб. Хотя это самая невероятная версия из возможных.

Вот в таких невеселых думах я и паркую свой грузовик на паромном терминале. Отсюда я – на пароме в город…

Нью-Йорк – это город у большой воды, как и большинство крупных городов США. Он стоит в одном из красивейших заливов мира, и по заливу ходят паромы, очень дешевые. Потому многие жители Нью-Йорка оставляют машины здесь, в город добираются на пароме, а там берут такси, садятся на метро или даже добираются до работы пешком, благо паром идет как раз до Манхэттена. Это намного дешевле, чем платить за проезд через мост, а потом еще и за парковку, и чаще всего быстрее. Немало на пароме и туристов – это самый дешевый способ увидеть статую Свободы…

Если за мной кто-то следит, то он вынужден будет оставить машину и пройти со мной на паром, а на пароме еще и держаться поближе, потому я внимательно смотрю, кто со мной заходит на паром, – в эту часть дня и в эту сторону едет не так много народа.

Нет… никого подозрительного нет.

Паранойя?

Пока паром идет к своей станции на Манхэттене, я в который раз успеваю полюбоваться одним из самых узнаваемых видов в мире – Манхэттеном с воды. Ватерфронт – наверное, отсюда это слово и пошло. Город у воды. У большой воды. Почему-то я раньше жил в других городах и не знал, как это круто – жить в городах у воды. А теперь вообще не представляю себе другого…

О… а вон и полиция. Катер и пулемет на носу. Спаренный. И чувак в бронежилете и крутых очках. Двадцать первый век, господа…

Двадцать первый век.

США, Нью-Йорк

11 августа 2019 года

Как я, кажется, уже говорил, в самом Нью-Йорке можно прекрасно обходиться и без автомобиля, что многие и делают. Метро, муниципальные автобусы, куча такси. В последнее время появился еще каршеринг – это такие машины для всех, они стоят на улицах. Оплачиваешь по телефону, по телефону же отсылаешь скан своих водительских прав – в ответ тебе приходит мелодия на телефон, которая открывает машину и заводит мотор – телефон превращается в брелок автомобильной сигнализации. Сел, проехал, сколько тебе надо, оставил. Поездка отслеживается через телефон, через него же списываются деньги, если не хочешь номер своей кредитки давать. Удобно! Но я не пользуюсь каршерингом.

Вместо этого я по старинке ловлю такси и прошу отвезти меня на Брайтон-Бич. Там у меня офис по недвижимости, и заодно зайду к дяде Мише, посоветуюсь. Жизнь в США быстро учит, что советоваться с адвокатом надо даже по вопросу, который час.

Машина такси – новенький «Форд», водитель, по-моему, украинец, и пока мы едем нью-йоркскими улицами, он успевает мне вывалить всю свою душу, от того, как он сюда приехал, как живет тут непонятно по какой визе и хрен знает где, и до ругани на жадность владельца кеба[17] и сбивающего цены Юбера – мол, пошлешь на родину денег, а жить на что? Я молчу, потому что жизнь уже научила меня молчать. Научит и этого бедолагу, сорвавшегося со своей родины в далекие дали за поиском лучшей жизни. Скоро он поймет, что, наверное, ошибся, но будет уже поздно.

А пока мы едем не самыми ровными улицами, я попробую вам рассказать, в чем же феномен этого города…

Обычно люди, которые сюда приезжают, через какое-то время испытывают разочарование. Дороги не самые ровные. На улицах срач, лежит в мешках иногда по несколько дней мусор и бегают крысы. Аэропорт Кеннеди давно пора снести и новый построить, тот же бакинский имени Гейдара Алиева – рвет старый и грязненький ДжФК, как тузик грелку. Аренда дорого. Интернет дорого, особенно безлимит[18]. Стоянка дорого. Метро – рядом с московским и не стояло. Архитектура… не фонтан, скажем, есть куда более интересные города, застройка хаотичная. С трафиком проблемы. Наконец, работу найти не так-то просто, и не хорошую, а любую, и зарплата – только на вид кажется большой. На самом деле я знаю парня, который уехал в Китай преподавать бизнес-инглиш и предпринимательство и сейчас не нарадуется на свою зарплату и условия труда и возвращаться не собирается.

Но все равно столицей мира был и остается Нью-Йорк, а не Шанхай, и вот почему.

Во-первых – люди. Я еще не встречал таких пробивных людей – кажется, они на каких-то батарейках. Здесь не принято жаловаться на судьбу, у кого-то что-то клянчить… пробивайся, и у тебя все получится. И пробиваются. Но одновременно с этим ньюйоркеры намного более честные и какие-то… человечные, что ли. Здесь не принято кидать вообще… ну, может, в дурных районах и принято, но нормальный человек тебя не кинет никогда. Здесь работники не думают, как обворовать работодателя или «где бы не работать, лишь бы не работать», а работодатель, в свою очередь, и понятия не имеет, что такое «невыплата зарплаты» – здесь это немедленно суд. Здесь до сих пор сохранились такие понятия, как этика, мораль, честность. Именно поэтому здесь легко делать что-то.

Во-вторых, если тот же Шанхай – это большой китайский город, где китайцы делают бизнес со всем миром, то Нью-Йорк – это мировой город. Здесь есть люди всех национальностей и всех религий, которые есть на Земле. Здесь торгуют всеми товарами, которые производятся где-то на Земле, – это мировой хаб. Этот город открыт всему миру нараспашку, в отличие от закрытых Москвы и Шанхая. Именно поэтому столицей мира является Нью-Йорк, и я не хочу отсюда переезжать…

Хотя… полицейские лодки с пулеметами – эту открытость как-то…

– Приехали…

…

– Приехали, говорю. Бруклин-Бич.

Таксист смотрел на меня, обернувшись…

– Денег, что ли, нет? – спросил он.

– Есть деньги… – на автомате ответил я, – есть…

И этот скоро станет ньюйоркером. Наверное…

Несмотря на то что с экономикой в США вроде не все так ладно, как хотелось бы, – с недвижимостью все было неплохо. Продажи росли. Причин было несколько. Дальнейшее увеличение количества чайлдфри и однополых пар стимулировало миграцию из пригорода в город. Люди продавали дома в пригороде, которые, кстати, в основном очень давно построены, здесь живут и в столетних домах – и переселялись обратно в город, который сейчас активно застраивался новыми кондоминиумами и апартаментами… Гарлем застраивался, на том же Брайтон-Бич строительство началось. Снова росли цены на топливо, да и вообще – снижение зарплат делало невыгодным каждый день делать поездку на работу миль по шестьдесят-семьдесят… дорого. Экономические проблемы не затрагивали богатых и верхний средний класс – а те в последнее время полюбили жить в небоскребах. Новый тренд недвижимости Нью-Йорка – когда в одном небоскребе или деловом центре совмещены и жилые и нежилые помещения. Квартиры в них покупают те, кто тут работает, чтобы попасть на работу – им надо всего лишь проехаться на лифте, время комьюта – минута. Есть бизнес-центры и с классическим жильем на продажу, а есть с небольшими апартаментами с рум-сервисом отельного типа. Их снимают те, кто по семейным причинам живет в пригороде, но по вечерам остается в городе: в понедельник они приезжают в город и в пятницу уезжают, такие апартаменты – чтобы переночевать, не более того. Собственно, ничего нового тут нет, раньше многие так жили – лавка на первом этаже, жилая комната на втором. Все новое – это хорошо забытое старое.

С недвижимостью я не так хорошо был знаком, но у меня была хорошая команда, и, похоже, нам подворачивался первый крупный проект, как раз из тех, которые делают людей миллионерами и миллиардерами. Речь шла как раз о застройке Брайтон-Бич: самый опасный район семидесятых снова входил в моду, был спрос на жилье на первой линии, и, кто первым отхватит хорошие участки на застройку, тот будет иметь очень хорошие позиции при переговорах с банками и инвесторами о финансировании строительства. Ну, а кто это сделает, как не я, тем более что у меня под рукой дядя Миша, который все и всех знает. По крайней мере, в русской общине. Так что – построимся…

На то, чтобы подписать все необходимые документы и решить накопившиеся вопросы, ушло полчаса, после чего я решил пройтись пешком до дяди Миши и его офиса, который тоже, кстати, на дому принимал. Заодно еще раз посмотрим, есть хвост или паранойя – на Брайтон-Бич любой чужак выделяется, как прыщ на заднице.

Уж поверьте мне.

А сам Брайтон-Бич…

Знаете… это не русский район, как написано во многих путеводителях. И не еврейский, хотя евреев тут полным-полно. Это советский район… осколок страны, которой давным-давно уже нет. Страны нет, а Брайтон-Бич есть. Который с нынешней Россией роднит разве только русский язык да любовь к некоторым эстрадным исполнителям…

Это место, где до сих пор смотрят видео на видеомагнитофонах, а песни слушают на кассетниках, а фотографируются на пленку. Это место, где рассекают на «шестисотых мерсах» из девяностых и «Гранд-Чероки» тех же лет, еще и с московскими номерами. Это место, где на скамейках сидят бабушки и дедушки, которые все и про всех знают. Это место, где можно жить от рождения до смерти, не зная ни слова по-английски. Наконец, это место, где придумали русский английский язык, в котором английские слова перемешаны с русскими и по-русски же склоняются. Например, тейкать – брать. На сейле был лютый треш – на распродаже было не протолкнуться.

Здесь евреев было едва ли не больше, чем русских, но с нью-йоркскими ортодоксами у них были более чем прохладные отношения: ортодоксы, которые ходят в меховых шапках и рожают по десять детей, евреев с Брайтон-Бич за своих не признают. На Брайтоне даже евреи – русские евреи. Кстати, одно время считалось, что через какое-то время русского Брайтона не будет, потому что старики вымрут, а молодежь ассимилируется.

Но Брайтон был до сих пор. Здесь можно было откушать холодца и черного хлеба, послушать Шуфутинского и Вилли Токарева. И встретить многое такое, о чем в современной, вестернизированной России давно успели забыть…

И я шел в тени огромного метромоста, который скоро обещали снести, и слушал, как по нему гремит поезд. А из лавки с записями подпевала Маша Распутина…