Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
«Отдых на крапиве» - сборник рассказов русского писателя-сатирика, «короля смеха» и театрального критика А. Т. Аверченко (1881 – 1925).*** Приехав на постоянное местожительство в Прагу, Аверченко сразу приобрел популярность, написал много рассказов, в том числе сборник «Отдых на крапиве». В нем чувствуется огромная тоска автора-эмигранта по родине, по старой России, которой уже никогда не будет. Перу Аверченко принадлежат также такие произведения и сборники рассказов: «Ключ», «Обручальное кольцо», «Ольга Николаевна», «Сердце молодой девушки», «Жоржик».
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 75
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
«Отдых на крапиве» — сборник рассказов русского писателя-сатирика, «короля смеха» и театрального критика А. Т. Аверченко (1881–1925).
Приехав на постоянное местожительство в Прагу, Аверченко сразу приобрел популярность, написал много рассказов, в том числе сборник «Отдых на крапиве». В нем чувствуется огромная тоска автора-эмигранта по родине, по старой России, которой уже никогда не будет.
Перу Аверченко принадлежат также такие произведения и сборники рассказов: «Ключ», «Обручальное кольцо», «Ольга Николаевна», «Сердце молодой девушки», «Жоржик».
Этот вопрос задал мне издатель, когда я вручил ему материал для настоящей книги.
— Что — «почему»?
— Почему книга так называется: «Отдых на крапиве»?
— Хорошее название, — одобрительно возразил я, ласково похлопав по папке с рукописями.
— Неплохое. Но что, собственно, оно обозначает?
— Неужели не догадываетесь? Так просто! Вы когда-нибудь пробовали отдыхать на крапиве?
— На крапиве? В детстве пробовал. Но, какой уж то был отдых — на крапиве! Одно жгучее беспокойство.
— Вот то-то и оно. Дело в том, что я немного зол на моих читателей. Всю свою и всю мою жизнь они считали меня предобродушным малым, и при личном со мной знакомстве пытались всегда отпустить сомнительного сорта комплимент: «Ах, знаете, я люблю вас читать! На ваших книгах — прямо-таки отдыхаешь!» Я всегда был против того, чтобы мои книги низводились до степени мягкой перины — это ужасно обидно! Литература должна звать куда-то, будить, тревожить, вызывать разные вопросы и запросы. Вот как я смотрю на литературу! А мои читатели?… Им, извольте ли видеть, удобно отдыхать на моих книгах! Возмущенный этим, я и решил в настоящем случае подсунуть им такую книгу, на которой не очень-то отдохнешь! Она почти вся — едкая, колючая — ну точь-в-точь будто вы легли в крапиву, опираясь об нее голой рукой, щекой и шеей…
Издатель внимательно выслушал меня и потом сказал:
— А вдруг читатель и не почувствует даже, что у него под рукой жгучая крапива?!
— Тогда он не читатель. Крокодиловую или носорожью кожу — я предпочитаю на разных изящных изделиях, но не на читательском теле. Эта моя книга для людей тонкокожих…
Издатель ухмыльнулся и хлопнул рукой по книге:
— Значит — «Отдых»?
— «Отдых»! — хлопнул и я рукой по тому же месту.
— «На крапиве»? — поглаживая книгу, будто это была только что купленная лошадь, спросил издатель.
— «На крапиве», — подтвердил я, ласково пощекотав книгу под корешком.
В этой несложной процедуре и заключался акт крещения новорожденного, который скоро-скоро выплывет на бурный водоворот жизни — под ясным звучным названием:
— «Отдых на крапиве»…
Автор
Для разговора Сукачев выбрал самое неудобное место: нас толкали, нам наступали на ноги, потому что встретились мы с Сукачевым на скрещении двух главных улиц… Все-таки Сукачев ухитрился рассказать свою историю до конца.
Я, впрочем, того мнения, что наша встреча именно на улице — к лучшему: будь это в закрытом помещении — Сукачев плакал бы, как ребенок.
Сукачев уцепился за пуговицу моего пиджака, как тонущий матрос за обломок реи, и начал рассказывать так:
* * *
Видите ли, я имею некоторые дела с Будапештом и рано или поздно собирался даже туда съездить. Но мне страшно мешало незнание ихнего венгерского языка.
И пришла мне однажды в голову благая мысль, чтоб ее черт побрал, эту мысль: пошел я в контору газеты и сдал такое объявление: «Ищу преподавателя венгерского языка. Гонораром не стесняюсь».
На другой день ко мне явился крайне благообразный скромного вида молодой человек и сказал:
— Я могу выучить вас венгерскому языку.
— А вы что же сами… венгерец?
— Нет, но мой дед долго жил в Венгрии. Потом, в 1848 году, бежал от преследований Хорти.
— Что вы такое говорите?! Да ведь Хорти в 1848 году и на свете не было.
— Допустим, но что же из этого следует? Если у меня был дедушка, почему же у Хорти не могло быть дедушки?! Один дедушка бежал от другого дедушки — вот и все! Так хотите учиться венгерскому языку?
— Очень. А сколько вы возьмете за полный курс?
— Это будет зависеть от вас, я могу получить за весь язык сдельно, могу получить за ежедневный кусочек языка — поденно.
— А какая разница?
— Сдельно — в два раза скорей выучитесь.
— Тогда, конечно, сдельно. Сколько хотите?
— Две тысячи крон. Только я должен поселиться у вас и не разлучаться с вами — тогда будет толк. Через месяц вы будете говорить по-венгерски, как Бетховен!
— Виноват, Бетховен никогда не говорил по-венгерски!
— Ему же хуже. Встреться он со мной в свое время — он объяснялся бы, как Данте Алигьери!
— Данте был итальянец.
— Это безразлично. Я и по-итальянски говорю, как бог. Могу я завтра к вам переехать?
— Хоть сегодня.
* * *
Первый наш урок произвел на меня самое выгодное впечатление…
— Вероятно, мы начнем с грамматики? — осведомился я.
— Вы будете сейчас приятно удивлены, — усмехнулся мой юный преподаватель. — Дело в том, что венгерский язык не имеет никакой грамматики!
— Вы меня поражаете!
— О, это удивительный язык! Там все слова не склоняются и не спрягаются. Например, по-русски вы скажете: «Я видел его идущим по улице»… А по-венгерски это звучит так: «Я видеть он идти улица».
— Оказывается, значит, что это очень легкий язык!
— Не скажите. Слова очень трудные. Но за месяц я вас выучу.
Я знал единственное венгерское слово и поэтому решил щегольнуть им перед своим преподавателем.
— Киссенем, — расшаркался я. Он удивился:
— Что-о?
— Я говорю: «киссенем» — по-венгерски — спасибо. Неужели вы не знаете такого простого слова?!
— Ах, да! Но вы неправильно произнесли это слово — потому я и не понял. Не «киссенем», а «куссенем»!
— Вот оно что! То-то я там над первым «и» видел две черточки.
— Верно. Благодаря этим черточкам «и» всегда переходить в «о».
— Вы раньше сказали в — «у».
— Ну, да — это среднее между «о» и «у». Однако не будем отвлекаться. Для первого раза запишите и выучите самые распространенные фразы: «Здравствуйте — авала-киташвара», «как поживаете? — газогенератор», «до свиданья — дизель-мотор».
Я аккуратно записал эти слова в тетрадку. Так как венгерские женщины мне давно нравились, то во мне вдруг властно заговорил мужчина:
— Скажите, а как по-венгерски сказать женщине: «Я вас люблю».
Он застенчиво усмехнулся и после некоторого колебания ответил:
— Ду бист эйзель!
— Благодарю вас. Запишем.
Работа у нас кипела вовсю. Я с каждым днем расширял свои познания в венгерском языке, хотя меня огорчало то, что мой преподаватель строго-настрого запретил мне разговаривать с посторонними по-венгерски:
— Вы этим только испортите произношение.
А произношение у меня было действительно неплохое! Каждое утро, после пробуждения, мы обменивались несколькими фразами по-венгерски, и я подавал реплики самым шикарным образом.
— Авалокиташвара, — приветствовал меня учитель.
— Ишиас, — отвечал я. (Учитель утверждал, что «ишиас», это — «Мое почтение».)
— Флегмона печени? — спрашивал он. (Как спали?)
— Хирагра! (прекрасно!) — быстро отвечал я.
— Фистула фурункул? — осведомлялся учитель. (Будем пить чай или кофе?)
— Диабет! (коньяк) — радостно кричал я.
Вообще венгерский язык очень забавлял меня. Например, однажды я спросил преподавателя:
— Как по-венгерски «дерево»?
— Там, — сказал он, не задумываясь.
— А два дерева?
— Там-там.
— А три?
— Там-там-там.
— Удивительный язык! А если целый лес?
— Это уже поется на мотив марша: «Трам-да-там-там, тра-там-там»…
— Замечательно! Вот уж этого я никогда не забуду.
— О, конечно. Всю жизнь будете помнить.
* * *
И вот в один прекрасный день преподавание было закончено… Учитель мой уложил чемоданчик, пожал мне руку и сказал:
— Ду бист гроссе эйзель! (я вас очень полюбил).
— Пинакотека! — с чувством признался я (и вы мне очень симпатичны).
— Дизель-мотор симменс-шукерта! (будьте счастливы!)
— Куссенем.
И он ушел, получив свои две тысячи прекрасных чешских крон. Навсегда ушел!
* * *
Окончив свой рассказ, Сукачев печально повесил голову и смолк.
— Чем же дело кончилось? — спросил я. Он дико завопил:
— Чем?! Я осел! Поехал я в Будапешт, переехал границу — вот, думаю, где наговорюсь на своем новеньком, только что отлакированном языке, выглянул в окно — вдали виднеется лес. Я и обратился к соседу по купе на певучем венгерском наречии:
— Хороший лес! (Бум, трам-та-та-там!) Он дико глянул на меня и отодвинулся.
— Газогенератор? — спросил я.
Он взял свой чемоданчик и, молча, перешел в другое купе.
Язык мой все-таки чесался: я вышел в коридор, подошел к одиноко глядевшей в окно барышне и осведомился: скоро ли ближайшая станция… Она подняла крик, и кто-то с перепугу остановил тормозом поезд. Привезли меня… Сняли… повезли куда-то…
Как я им ни объяснял на своем венгерском языке происшедшее — продержали меня полтора месяца в каком-то огромном очень неуютном помещении, где весь персонал был в белых халатах. И я был в халате. В сером. Не мерзавец ли мой венгерский преподаватель, а?
Я засмеялся:
— Ну, мне пора домой. Вперед будете умнее. Дизель-мотор!
— Что-о!
— Вы же сами говорите, что по-венгерски это — до свиданья.
— Пойдите к черту.
И побрел по улице одиноко этот удивительный человек, знавший по-венгерски только одно слово «киссенем», да и это слово испортивший за две тысячи чешских крон.