Стать смыслом его жизни E-Book

Ирина Грин

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Krimi
• Serie: Переплетение чувств. Детективы Ирины Грин
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 495

Beschreibung

Сестры были очень похожи внешне, но совершенно разные по характеру — замкнутая молчаливая Вера и яркая шумная Катя. Но так получилось, что вкусы девушек совпали — объектом их интереса стал один и тот же мужчина… Александр Донской хотел во всем превзойти отца, крупного бизнесмена. Пытаясь реализовать свои амбиции, он потерял все — выгодный контракт, преданных сотрудников, лучшего друга и любимую девушку. Лишь оказавшись за решеткой, Александр понял, что выбрал неверную дорогу… Все мы стремимся к счастью, но путь к нему у каждого свой. Нужно ли бороться за него изо всех сил или достаточно плыть по течению? Каждый делает выбор сам...

Leseprobe

Ирина Грин Стать смыслом его жизни

© Грин И., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Пролог

Катя стояла у окна и с завистью смотрела на играющих в снежки мальчишек. Ну подумаешь – простуда! Что ж теперь – вот так всю жизнь просидеть в комнате, как Вера с Сеней? Ладно, Сеня, он не такой, как все, у него синдром Дауна, и Вера, которой нравится с ним возиться, заменяет ему весь мир. Но она сама! Неужели ей не скучно?

– Скучно-о-о! – протянула Катя. – Может, поиграем во что-нибудь?

– Давай, – Вера, уютно примостившаяся в кресле, отложила книгу, – во что?

– «Во что?» – передразнила сестру Катя. – Если бы я знала, во что.

Она сердито отвернулась к окну, Вера снова потянулась за книгой. У Сени, как всегда что-то увлеченно рисовавшего, можно не спрашивать – он, кроме своих картинок, ничего слышать не хочет. Да, с этими ботаниками каши не сваришь. Неужели через два года, когда ей исполнится четырнадцать, она станет такой же скучной, как сестра?

Во дворе стемнело, мальчишки разбежались по домам, и стало еще скучнее. Катя щелкнула пультом телевизора.

– В такую погоду нет ничего лучше, как сидеть дома, – доверительным тоном сказала телеведущая.

– Ага, конечно! – Катя уже собиралась переключиться на следующий канал, но продолжение фразы заинтересовало ее.

– Святки – лучшее время для гаданий.

– Вер! Давайте погадаем!

– Давайте, – Вера, вздохнув, отложила книгу.

А Катя уже развила бурную деятельность. Она притащила из ванной и прихожей два зеркала, поставила в майонезные баночки два свечных огарка.

– Я первая! – Катя щелкнула выключателем, комната погрузилась в темноту, лишь на столе плясали огоньки.

Лишенный возможности рисовать Сеня возмущенно засопел.

– Тише ты! – шикнула на него Катя.

– И что дальше? – поинтересовалась Вера.

Катя поставила зеркала углом, прислонив их друг к другу, по бокам примостила свечи.

– Теперь надо ждать, – прошептала она.

– Чего? – Вера тоже перешла на шепот.

– Чего-чего! Суженого! – отмахнулась Катя и уже совсем другим, звонким, слегка дрожащим от волнения голосом произнесла: «Суженый, ряженый приди ко мне на свидание».

Следующие пять минут прошли в глубоком молчании, только скрипел за окном снег под ногами прохожих и потрескивали свечи.

Внезапно где-то хлопнула дверь. Мама? Вроде рано. По спине пробежал сквозняк, пахнуло морозным ветром. Катя зябко передернула плечами и обернулась, оторвав взгляд от зеркала. Показалось. Надо же! Она была уверена, что в квартиру кто-то вошел, но Вера как ни в чем не бывало спокойно сидела в кресле, и Катя снова уставилась в зеркало.

Что-то изменилось в его холодной глубине – она уже не была пустой, смутная тень появилась в левом углу. Спросить что ли у Веры, видит она или нет? Но почему-то нет сил оторвать взгляд от этой тени. А она увеличивается, растет. Это уже не тень, а очертания человека. Какой-то странный треск – так трещат дрова в костре. Только дрова трещат весело, разбрасывая во все стороны искры и даря тепло, а этот треск зловещий, сердце холодеет от страха. Хочется бежать, но Катя по-прежнему не в силах отвести глаз от человека из зазеркалья. Снова хлопнула дверь, в комнату ворвался ветер. Только теперь он пах гарью. Пожар!

Катя вскрикнула, тень в зеркале пропала. Стол дернулся, хлипкая конструкция рухнула, и Вера бросилась спасать праздничную скатерть.

– Пожар! Там был пожар! – испуганно пробормотала Катя.

– Это свечка отражалась! – авторитетно заявила Вера, включая свет.

– Да нет же! – горячилась Катя. – Это точно был пожар!

– Значит, твой суженый будет пожарным, – с улыбкой заметила Вера.

– Не смейся! Знаешь, как мне было страшно! Вера, Верочка! – Катя настойчиво дергала сестру за руку. – Что это значит?

– Это значит, – Вера сжала Катину ладонь, – что все эти гадания – глупости. Лучше послушай, что я прочитала в книге…

– Да не хочу я про твои книги! – выдирая ладонь, воскликнула Катя. – Я чуть не сгорела!

– Не выдумывай! Мы бы с Сеней тебя спасли! Правда, Сеня?

Арсений заулыбался, закивал.

– А вдруг нет? – Катя не могла успокоиться.

– Хватит, давай я расскажу про книжку. Она, кстати, касается исполнения желаний. Тут рассказывается подробно, по шагам, как добиться того, чтобы сбылась самая заветная мечта. Если сделать правильно, то все обязательно получится.

Сеня оторвался от рисунка и посмотрел на Веру.

– Ерунда, – отмахнулась Катерина.

– А вот и не ерунда! – вступился за подругу Сеня. – Читай, не слушай ее.

Вера перевернула страницу в поисках нужного места и прочитала:

– Если человек хочет добиться исполнения самой заветной мечты, он должен не сидеть сложа руки, а действовать. Ежедневно, по кирпичику строить свою жизнь именно так, как надо для его великой цели. Вокруг такого человека создается своеобразная атмосфера, попадая в которую, окружающие тоже меняются и невольно помогают ему в его пути. Надо только четко сформулировать мечту, и тогда весь мир будет содействовать в ее исполнении.

Вот, например, ты, Сеня. – Вера посмотрела на мальчика. – Есть у тебя мечта? Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Сеня посмотрел на свои короткие, испачканные краской пальцы.

– Я хочу рисовать, – он взглянул на Веру с извиняющейся улыбкой.

– Стать художником? – уточнила Вера.

– Ага, художником, – засмеялась Катя, – от слова «худо».

– Перестань, – одернула ее сестра.

Сеня схватил лист, на котором рисовал, смял, бросил под стол и стремительно выбежал из комнаты. Вера поймала его в коридоре, где он, сопя от обиды, пытался натянуть ботинки.

– Сеня, стой, не уходи, – она потащила упирающегося мальчика обратно в комнату.

– Вот псих, я же пошутила, – смущенно сказала Катя, вылезающая из-под стола со злополучным рисунком в руках.

Она расправила помятый лист. Картина была безнадежно испорчена – невысохшие краски слились в разноцветное пятно. Катя подошла к Сене и заглянула ему в глаза:

– Ты же не обиделся, Сенечка, правда не обиделся? – и поцеловала его в щеку.

Поцелуй был Катиным секретным и неотразимым оружием – Сеня просиял.

– Садитесь за стол, – скомандовала Вера. – Для того чтобы мечта сбылась, нужно ее записать, – она положила перед ними чистые альбомные листы и ручки.

Оба синхронно взяли ручки, нахмурили лбы и принялись усиленно грызть колпачки.

– Сначала ты, Арсений. Свою мечту ты уже сформулировал. Осталось ее записать.

Высунув язык от напряжения, пляшущими буквами Сеня вывел на листе бумаги: «Я хочу стать художником».

– Теперь ты должен увидеть себя в тот момент, когда твоя мечта исполнится.

– Я не умею, – после продолжительного молчания обиженно прошептал Сеня.

– А ты нарисуй! Нарисуй, что ты стал художником.

Сеня улыбнулся, подтянул к себе краски и начал рисовать прямо под надписью «Я хочу стать художником».

– Ну а ты? – повернулась Вера к сестре, сидящей над абсолютно чистым листом бумаги.

– Мне почему-то страшно, – призналась та. – Да и нет у меня никаких мечт… мечтов… Не знаю я…

– Неужели ты никогда ни о чем не мечтаешь?

– Я хочу выйти замуж, обязательно за миллионера, родить ему детей, жить счастливо и умереть в один день.

– Замуж? – удивилась Вера.

– А ты не собираешься выходить замуж? Будешь всю жизнь лечить людей? Почему мечтать об этом считается приличным, а о том, чтобы стать женой и матерью, – нет?

– Да что ты! – Вера постаралась успокоить разбушевавшуюся сестру. – Я считаю это хорошей мечтой. Даже очень хорошей.

Катя отбросила со лба волосы и уверенно написала на чистом листе бумаги: «Я хочу выйти замуж за миллионера и иметь троих детей».

Потом пробежалась взглядом по фотографиям голливудских красавцев, украшавшим стену над ее кроватью.

– Пожалуй… Это будет высокий блондин с голубыми глазами.

– Здорово, – подбодрила сестру Вера.

– А ты, Вера? О чем мечтаешь ты?

– Я? – Вера задумалась. – Мне хочется стать учительницей, помогать детям найти себя.

– Что это за мечта такая? Мечта – это что-то личное, а помогать другим – это не личное.

– Но чего ты хочешь добиться в результате исполнения мечты? Стать счастливой? А я счастлива, когда на меня с благодарностью смотрят Сенины глаза.

Сеня оторвался от рисунка и посмотрел на Веру.

– Вот так, как сейчас, – кивнула Вера и подошла к другу.

Он уже почти закончил картину. На ней был изображен дом на берегу пруда и художник с картиной на треножнике под большим раскидистым деревом.

– А у тебя что? – Вера склонилась над рисунком сестры.

Это была большая комната, заставленная мебелью – очевидно, в Катином понимании изобилие мебели символизировало богатство. Всю центральную часть листа занимал большой стол с резными ножками, за ним сидел мужчина, рядом она, Катя, и трое детей.

«Ну вот, – подумала Вера, – теперь осталось только дождаться того дня, когда мечты сбудутся».

Прошло десять лет…

Глава 1

Дождь начался в обед. Поначалу редкий, к вечеру он превратился в настоящий ливень.

Александр Донской возвращался с работы. Он специально выбрал объездную дорогу – в городе сейчас сплошные пробки, а тут, на объездной, практически пусто. Утопив педаль газа в пол, Александр несся по трассе. Дворники не справлялись с заливающими лобовое стекло потоками. Они лишь на мгновение выхватывали кусок дороги, а потом стекло снова покрывалось сплошным слоем воды.

Проезжая мимо детского больничного комплекса, Саша заметил на автобусной остановке женскую фигурку в светлой одежде. Он проехал мимо, но какое-то внутреннее чувство заставило его притормозить. Сдав назад, Александр приоткрыл дверь и дружелюбно кивнул:

– Вас подвезти?

Девушка пыталась прикрыться зонтиком от льющейся с небес воды. Однако удавалось ей это плохо – она казалась насквозь промокшей. «Настоящая русалка», – подумал Саша и добавил:

– Да садитесь же, если не хотите, чтобы вас смыло дождем!

Александр не понимал причин своего альтруизма, никогда и никого он не подбирал вот так, на пустой дороге. Но сейчас ему безумно хотелось одного: чтобы эта девушка села в машину. Он с детства любил загадывать желания. Вот и теперь, при взгляде на незнакомку, в голове у него родилась мысль: если согласится, значит, наш проект окажется лучшим. Девушка не садилась.

– Не бойтесь, я не маньяк, хотите – права покажу, – он вытащил пачку документов, привычный набор водителя. – Вот видите, Александр Донской – это я.

В этот момент ему казалось, что вся его дальнейшая жизнь зависит от того, сядет промокшая незнакомка в машину или нет. Словно прочитав его мысли, она так же молча кивнула, сложила зонтик и осторожно опустилась на переднее сиденье. С ее волос и плаща текли струйки воды. Она смущенно сжалась, стараясь занять как можно меньше места.

– Ну, куда едем? – спросил Александр, пытаясь придать голосу тон бывалого таксиста.

Девушка игру не поддержала.

– До Гагарина, если вас не затруднит, – она бросила мимолетный взгляд на сидящего за рулем. Он перехватил этот взгляд и почувствовал, как сердце ухнуло куда-то вниз. У девушки были необычные глаза – серые, очень светлые. Они резко контрастировали с мокрыми и оттого казавшимися почти черными волосами. Словно глаза эти существовали отдельно от лица – просто парили в воздухе. А еще они были бесконечно грустными.

– У вас что-то случилось? Может, я могу чем-то помочь?

– Спасибо. Вы и так мне помогли.

Весь оставшийся путь они проехали молча. Девушка сидела, все так же вцепившись в мокрый зонт.

Возле нужной остановки Александр притормозил.

– Я не могу отпустить вас просто так, – заявил он.

Она неправильно поняла его, полезла в сумку, вытащила маленький кошелечек.

– Нет, – смутился Донской, – я имел в виду… Подождите, – он почти кричал, – не уходите… Возьмите мою визитку, – он вытащил из кармана визитницу. От неловкого движения карточки посыпались на пол, но сейчас ему было на все наплевать. Саша хотел остановить эту женщину, но она упорно дергала ручку двери.

– Выпустите меня, пожалуйста, – в голосе звучала мольба. Александр сдался, щелкнул кнопкой центрального замка, дверь открылась. Девушка раскрыла зонт, вышла из машины, но внезапно обернулась.

– Спасибо, – она подняла одну из визиток. – Спасибо, Александр Донской.

В глазах незнакомки промелькнуло подобие улыбки. Девушка шагнула в дождь. Через мгновение силуэт в светлом плащике пропал, а Саша все смотрел ей вслед. Он просидел так минут десять, а потом медленно поехал дальше.

Ночью ему приснилась прекрасная незнакомка. Она улыбалась, отчего ее удивительные светлые глаза лучились. «Посейдон» ваш! Главное – не пасуйте». Саша хотел взять ее за руку, но она со смехом отдернула тонкие пальцы. Откуда-то взялся огромный зонт, подул ветер, русалка легко оторвалась от земли и полетела к облакам. Александр пытался позвать ее, но, как ни старался, не мог произнести ни слова.

– Подожди! – наконец с усилием крикнул он… И проснулся.

Бросил взгляд на часы – полпятого, уснуть уже вряд ли удастся. Встал, подошел к окну – небо на горизонте уже посветлело. Наступало утро решающего дня. Если все пройдет успешно… Это будет долгожданная победа, о которой они с Ником столько мечтали. Донской пошел в ванную, долго рассматривал свое отражение в зеркале. Карие, покрасневшие от недосыпа глаза, густые, почти соединенные на переносице брови, отросшая за ночь щетина, стоящие дыбом короткие темно-каштановые волосы – натуральный чертяка! Только рогов не хватает. Донской машинально ощупал затылок и усмехнулся своему отражению. Видела бы его сейчас вчерашняя девушка – ни за что бы к нему в машину не села. Уж если вчера испугалась его, причесанного и не такого щетинистого, то в теперешнем виде он бы и вовсе привел ее в ужас. Александр стал под душ, отдав тело на растерзание то обжигающе-горячим, то холодным струям. Выйдя из ванной, он почувствовал себя победителем.

Надев костюм, строгий галстук, Саша еще раз придирчиво оглядел себя в зеркале и отправился в офис.

Слово «офис» казалось слишком громким для двухкомнатной квартиры в центре города, снимаемой у старушки, чем-то неуловимо напоминающей Донскому мисс Хадсон в исполнении Рины Зеленой. В первой комнате было царство Анечки, смешливой голубоглазой блондинки, выполнявшей функции секретаря и бухгалтера, во второй сидели они с Ником – институтским другом Никитой Богдановым, настоящим компьютерным гением. Если не считать уборщицы, приходившей два раза в неделю, это, собственно, и был весь персонал «Ники». Открывая фирму, друзья долго придумывали имя своему детищу, пока Александру не пришло в голову это короткое, но многогранное название. С одной стороны, Ника – богиня победы, а, как известно, «как вы яхту назовете, так она и поплывет», с другой – это аббревиатура из имен двух собственников фирмы НИКиты и Александра. С третьей… тут красавец Александр таинственно улыбался:

– Cherchez la femme[1].

Это придавало названию романтический налет, определенный утонченный шарм.

Несмотря на имя, фирма топталась на месте. Оба директора – генеральный Александр и исполнительный Никита – перебивались скромными заработками, стабильную, хотя очень маленькую зарплату получала только Анечка.

– Мы выиграем! – уверенно заявил Донской, входя в офис.

Несмотря на раннее утро, Никита и Анечка уже ждали его. Никита оторвался от экрана ноутбука и посмотрел на компаньона.

– Откуда такая уверенность?

Александр пожал плечами и кивком показал на дверь в кабинет. Никита встал и последовал за ним.

– Знаешь, – воскликнул Александр, когда дверь за другом закрылась, – со мной вчера такое приключилось! Я ехал по объездной, дождь шпарил как ненормальный. Помнишь, где поворот от больницы, там еще остановка такая, просто пятачок? – Никита кивнул.

– Там стояла девушка, – продолжал Александр. – Глазищи – во, – он показал пальцами, какого размера глазищи были у девушки. – Я загадал: если сядет ко мне в машину, значит, мы получим заказ, нет – значит нет.

– И, конечно же, она села.

– Да. Но мне пришлось долго ее уламывать.

– Не родилась еще женщина, которая смогла бы перед тобой устоять, – улыбнулся Богданов.

Его всегда удивляло суеверие Донского, вера в различные знаки, приметы. Внешне невозмутимо сдержанный, Александр был способен на мощнейшие яркие чувства, восторженные и сентиментальные. Чувства эти были глубоко спрятаны в его душе. И только близкий друг, сумевший завоевать доверие Александра своей искренностью и добротой, а также неприспособленностью к жизни и незащищенностью, был в курсе этой оборотной, тщательно скрываемой от посторонних стороны.

– Ладно, давай еще раз пробежимся по основным моментам, – Донской сдержанно улыбнулся.

– Кстати, что у тебя за вид? – он критически осмотрел друга. Типичный ботаник – длинный, худой, сутулый, соломенные волосы торчат в разные стороны, металлические, абсолютно несерьезные очки. – Где твой галстук?

– Сейчас, – Никита метнулся в коридор, притащил портфель и вытянул оттуда кишкообразную веревку. – Вот, – он начал лихорадочно завязывать узел.

– Это не галстук, а черт знает что! – грохотал Донской. – Анна! Займись им, немедленно!

Аня прибежала, глаза ее от волнения стали огромными.

– Сейчас, Александр Дмитриевич, – испугано зашептала она.

– Ладно, некогда, пусть уж так останется, – и он со злостью застучал по клавиатуре, искоса наблюдая за тем, как секретарша помогает Никите завязывать галстук и приглаживает ладонью торчащие во все стороны волосы.

На самом деле он не был на сто процентов уверен в победе «Ники». Две недели назад Александр прочитал в газете объявление о том, что концерн «Посейдон» объявляет тендер на разработку и внедрение системы управления производством.

Основными конкурентами в борьбе за заказ считались «Матрица» и ТНТ. Обе фирмы уже имели внедренные решения и относительно положительные отзывы. На стороне «Ники» была только молодость и энергичность ее создателей.

У Александра в «Посейдоне» имелась своя Мата Хари, которая не могла повлиять на решение Совета директоров, но держала в курсе событий вокруг проекта. «Матрица» и ТНТ уже презентовали свои решения, и на сегодня чаша весов склонялась в сторону «Матрицы».

– Пора, – Донской захлопнул крышку ноутбука.

К тому моменту, когда друзья подъехали к центральному офису «Посейдона», история с девушкой, встреченной на дороге, полностью выветрилась из головы Александра Донского.

Для правильной расстановки сил во время решающей битвы Донской с помощью все той же разведчицы произвел предварительную рекогносцировку. Никите он поручил Генерального, большого любителя всяких компьютерных заморочек, а на себя взвалил директора-распорядителя, Железную Леди пятидесяти лет, абсолютно не доверяющую компьютерной технике, но с мнением которой Генеральный очень считался. Добиться ее одобрения означало практически выиграть сражение.

Если перед началом презентации Александр немного переживал, то, как только он увидел восьмерых членов Совета директоров, все волнение сняло как рукой. Саша со школы привык выступать на различных собраниях, семинарах и в такой сравнительно небольшой аудитории чувствовал себя как рыба в воде.

Донской отыскал глазами свою «подопечную». Гордая и неприступная, она восседала по правую руку от Генерального. На лице ее было написано полное неодобрение всего происходящего.

После короткого вступления Александр перешел к делу. Через несколько минут он с удовлетворением отметил первую искру понимания на лице директора-распорядителя. Мысленно потирая руки, он продолжал в том же духе, отмечая лазерной указкой на слайдах узловые моменты доклада. Краем глаза он увидел, как Генеральный встал из-за стола и что-то принялся уточнять у Никиты. «Молодец, Богданов!» – одобрительно улыбнулся другу Донской и вдруг заметил, как Железная Леди кивнула и что-то отметила в своем ежедневнике. Глаза у Александра загорелись, и остаток презентации он провел на таком подъеме, что в конце некоторые члены Совета директоров даже сдержано поаплодировали. Так же легко они с Никитой справились с возникшими вопросами. Генеральный поблагодарил разработчиков за интересную презентацию и пообещал сообщить о принятом решении не позднее завтрашнего дня.

Однако решение было принято в тот же день. Александр уже собирался домой, когда на его столе зазвонил телефон.

– Господин Донской? С вами будет говорить Генеральный директор фирмы «Посейдон».

Саша почувствовал, как мгновенно вспотела рука, держащая трубку.

– Здравствуйте, Александр Дмитриевич! – голос Генерального звучал доброжелательно. – Совет директоров утвердил вашу фирму в качестве разработчика программного обеспечения. Приглашаю вас послезавтра к одиннадцати для согласования договора и утверждения графика работы.

Александр ответил подобающими случаю стандартными фразами благодарности и уверениями в плодотворном сотрудничестве.

– Кстати, хотел уточнить, – продолжал Генеральный, – Дмитрий Александрович Донской случайно не ваш родственник?

Саша споткнулся буквально на мгновение, а потом вежливо сообщил, что Дмитрий Александрович Донской является его, Александра, отцом.

Повесив трубку, Донской дал волю охватившим его чувствам. Он стукнул кулаком по столу, отшвырнул телефон и выругался так неприлично, что вошедший в кабинет Никита поспешно захлопнул дверь перед носом идущей вслед за ним Анечки.

– Ты чего? – оторопело уставился на друга Богданов. – Отказали? Ну и черт с ними, других найдем.

Александр молчал. Мысль о том, что долгожданный контракт достался «Нике» только благодаря отцу, была для него невыносима. Он сосчитал до десяти, слегка пообвыкшись за это время с раздражающей его новостью. Сосчитав еще до пяти, но, не окончательно удовлетворившись исходом дела, пожал плечами, а еще через пять секунд пробормотал:

– Да хрен с ним, зови Аньку.

Никита толкнул дверь, и обиженная секретарша вошла в комнату.

Донской немного потянул паузу, а потом тихо, как будто само собой разумеющееся, сообщил:

– Мы победили.

– Что? – переспросила Анечка.

– «Посейдон» – наш! – завопил Александр.

Секретарша взвизгнула и бросилась целовать обоих директоров, Никита стал говорить о том, что необходимо взять на работу двух программистов, и у него как раз есть на примете подходящие. Анечка потребовала давно обещанного бухгалтера.

– Все, – подвел итог Донской. – Я понял: берем на работу двух программистов и бухгалтера. Программистами занимается Никита, бухгалтером я. А сейчас – по домам. Завтра у нас много работы.

Выйдя из офиса, он сел за руль и направился было домой, но вдруг почувствовал, что его непреодолимо тянет к месту, где он вчера увидел девушку. Резко развернувшись, он двинулся в сторону объездной. На месте встречи с незнакомкой Саша остановился, закурил. Полчаса прошли в бесплодных ожиданиях, после чего Донской завел двигатель и отправился домой.

Глава 2

Только погрузившись в теплую воду, Вера почувствовала, как напряжение потихоньку оставляет ее. Она закрыла глаза и постаралась освободить голову от тяжелых мыслей. Образовавшуюся пустоту мгновенно заполнили институтские воспоминания. Профессор Савинов…

– Уходя домой, – говорил он, – вы должны оставлять все свои эмоции, связанные с профессиональной деятельностью, на рабочем месте. Вы можете работать двадцать часов в сутки, но на оставшиеся четыре обязаны освободить свое «я» от мыслей о пациентах. Выходите из кабинета, отключаете рубильник – раз, – тут профессор делал резкий жест рукой, – и теперь вы только мать или отец, жена или муж, дочь или сын, но не врач. Я понимаю, для многих из вас это нонсенс, но это обязательное условие для того, чтобы стать настоящим психиатром. Иначе очень легко перешагнуть тончайшую границу, отделяющую здоровую психику от больной. Не улыбайтесь, Дружинина, вас это больше всех касается.

Вера Дружинина была одной из самых подающих надежды студенток. С четвертого курса она работала в психиатрическом отделении детского больничного комплекса – сначала медсестрой, а после получения диплома – врачом.

Отделение располагалось в трехэтажном корпусе, огражденном бетонным забором. Когда-то давно первые работники больницы посадили здесь сосенки. Сейчас они превратились в пушистых красавиц, надежно скрывающих обитателей отделения от посторонних глаз. Недавно Вера со своими пациентками посеяла вдоль дорожки, ведущей к корпусу, семена маргариток. Сегодня утром, идя на работу, она увидела, что первые робкие стебельки уже проклюнулись, и от этого хотелось улыбаться. «Надо будет показать девчонкам», – подумала она.

Даже воздух в отделении был другим. Сквозь приоткрытые зарешеченные окна первого этажа залетал легкий летний ветерок и, смешиваясь с тяжелыми больничными запахами, делал их не такими гнетущими, как зимой. Унылые блекло-зеленые панели в лучах утреннего солнца не казались такими печальными. На посту медсестры сидела Лиза – пациентка отделения. Увидев доктора, она резко вскочила.

– Здравствуйте, Вера Петровна! – в глазах девочки было столько обожания, что Вера закрыла глаза на вопиющее нарушение режима – в это время все больные должны находиться в своих палатах.

Лиза поступила в мае из интерната с диагнозом «умственная отсталость». Это была обычная практика: чтобы избавиться от доставляющих хлопоты детей, интернаты и детские дома отправляли воспитанников в психиатрическую больницу с подобными диагнозами, не обладая при этом квалифицированными специалистами, способными такой диагноз поставить. Часто за умственную отсталость принималась повышенная утомляемость ребенка, задержка психического развития, двигательная расторможенность, семейно-педагогическая запущенность. Пока Лиза проходила обследование для уточнения диагноза, интернат выехал на летний отдых. Лечащий врач Савельева Галина Борисовна несколько раз пыталась связаться с матерью девочки и убедить забрать ребенка домой. В июле Савельева ушла в отпуск. С тех пор Лиза находилась в отделении на положении «вольного слушателя». Она с удовольствием помогала санитаркам выполнять несложную работу – принести воды, помыть посуду, вытереть столы в столовой. К таким детям персонал привыкал, и дети тоже привыкали…

В ординаторской еще никого не было – те самые пять минут до начала суеты. Детский комплекс располагался за городом, и после тесных пробок и давки в общественном транспорте появилось легкое ощущение начала выходных.

Вера открыла окно, надела халат, поправила выбившуюся прядку.

В ординаторскую заглянула Мария Васильевна, дежурная медсестра, и Вера сразу поняла – что-то случилось.

– Доброе утро, Вера Петровна! Представляете, разговаривала сейчас с девчонками из хирургии, Петров снова у них.

– Кто?

– Петров. Ваш летчик!

– Как Петров? – Вера почувствовала, что весь воздух из комнаты куда-то исчез. – Где?

– В реанимации, вчера сделали операцию. Вы куда?

Но Вера уже выбежала из ординаторской и полетела в здание хирургии. По дороге встречались сотрудники, пытались что-то спросить, но она только махала рукой: «Потом, потом!»

У дверей палаты сидела мать Володи Петрова. «Как же ее зовут?» – лихорадочно вспоминала Вера и, так и не вспомнив, просто сказала:

– Здравствуйте.

Женщина подняла глаза, воспаленные, ввалившиеся и оттого казавшиеся дикими. С сухих, потрескавшихся губ ее сорвалось бесконечно тяжелое:

– Почему?

Володя Петров страдал навязчивой идеей суицида. Эта попытка была третьей, два раза мальчика удавалось спасти. В последний раз он находился в психиатрическом отделении три месяца и вроде бы пришел в себя. Но минуло четыре недели, и Володя снова здесь.

Вера тихо скользнула в реанимационную палату. Казалось, время здесь не подчиняется обычным законам, измеряется не часами, а гармошкой аппарата искусственной вентиляции легких. На кровати у окна лежал Володя. Вовка Петров. Хотя нет, это был не Вовка. Разве похоже это тщедушное тельце с перевязанной головой, стиснутыми губами и закрытыми глазами, окаймленными черными кругами, на веселого мальчика, который три месяца тому назад покидал больницу?

– Почему? – только и смогла сказать Вера.

Сзади незаметно подошел Андрей Семенчук, бывший сокурсник. Девушка подняла на него глаза, в которых стоял немой вопрос. Андрей пожал плечами, вышел в соседнюю комнату и вернулся оттуда с историей болезни.

– Прыгнул с моста в реку. Компрессионный перелом позвоночника, ушиб спинного мозга. Операция прошла успешно, но прогнозы неутешительные.

Вера взяла историю, полистала приклеенные листочки с результатами анализов.

Неврологический статус при поступлении: в сознании, адекватен, изменений со стороны черепно-головных нервов нет, компрессионный перелом пятого и шестого позвонков, ушиб спинного мозга… рефлексы ног отсутствуют… Операция… Резекция тела позвонка… Мать – Галина Алексеевна…

– Он будет ходить?

– Вер, – Андрей стиснул ее руку, – главное – живой, организм молодой, здоровый.

Медленно, с усилием, Вера высвободила пальцы и пошла к двери.

– Если будет какая-нибудь динамика, я сразу позвоню.

Вера кивнула.

Открыв дверь, Вера наткнулась на взгляд матери, взгляд, полный страха, мольбы, отчаяния. Увидев врача, женщина привстала, в глазах блеснуло что-то, похожее на надежду.

– Пока без изменений. Пойдемте со мной, Галина Алексеевна.

Мать встала. «Тридцать пять лет», – вспомнила Вера. Стоящая перед ней женщина была похожа на старуху.

Они шли по больничному скверу. Все так же грело солнце, торчали из земли молодые побеги маргариток, пахло свежей хвоей. Но ни праздничного настроения, ни необычной легкости уже не было.

Вера знала, что опаздывает на пятиминутку, но бросить убитую горем женщину не могла.

В отделении у каждого врача был свой кабинет – крохотная комнатушка, вмещавшая стол, два стула, узкую кушетку и маленький шкаф.

Петрова села, стиснув тонкие пальцы в кулаки. Вера ждала. Легче было бы, если бы мать заговорила, заплакала, закричала, забилась в истерике. Но та сидела безмолвно, глядя в пол. Вера подошла к столу, налила воды.

– Галина Алексеевна, выпейте.

Женщина судорожно вцепилась в стакан.

– Вы можете мне рассказать, как это произошло?

– Я не знаю, мне позвонили на работу… Из больницы… Я же не могу все время с ним быть… Надо на что-то жить…

Вера чувствовала, что женщина что-то недоговаривает. В дверь заглянула медсестра:

– Вера Петровна, вас заведующий вызывает.

Вызов к завотделением не сулил ничего хорошего.

– Я сейчас вернусь, Галина Алексеевна, – сказала Вера, выходя из кабинета.

Завотделением, Антон Семенович Борисов, высокий плотный шестидесятилетний мужчина, сидел за столом и что-то писал.

– Вызывали? – спросила Вера, заходя в кабинет.

– Здравствуйте, Вера Петровна, – он строго посмотрел на нее поверх очков.

– Ой, извините, здравствуйте, – смутилась Вера.

– Да вы садитесь, садитесь, – он жестом указал на стул.

Вера села, чувствуя, что разговор будет серьезный.

– Что ж это вы, Вера Петровна, пропускаете пятиминутку? – выдержав значительную паузу, спросил Борисов.

– Я была в хирургии…

– Так вот, жалоба на вас поступила. От матери… – он начал искать что-то на столе.

– Иванченко? – подсказала Вера.

– Вот-вот, Иванченко. Эта самая гражданка Иванченко заявила, что, по-вашему, ее дочь в стационарном лечении не нуждается и мать должна ее забрать домой, – он снова посмотрел на Веру поверх очков.

– Антон Семенович, но ведь Даша Иванченко действительно вполне может лечиться на дневном стационаре, а еще лучше дома. У девочки синдром нарушения внимательности с гиперактивностью, сейчас эти симптомы в той или иной мере можно найти как минимум у десяти процентов детей, но это же не значит…

– Эх, молодо-зелено! – покачал головой Борисов.

– Антон Семенович, – Вера нервно накручивала на палец волосы, – вы понимаете, я считаю, что таким детям лучше дать бегать по улице, спортом заниматься до изнеможения, вот и станут поспокойнее. А у нас – гулять их не выпускают, психостимуляторы и нейролептики – вот и все лечение. Я понимаю, шизофрения, биполярное расстройство… Но ребята типа Даши… Все, что им нужно, – материнская любовь и забота.

– А вы предлагаете отказаться от отработанных методик и испытывать на пациентах новые препараты? – главный насупился и стал постукивать пальцами по столу. – А еще, может быть, заключить провизорские договора с фармакологическими компаниями и впаривать родителям всякую туфту? – последние слова показались Вере такими нелепыми, что она невольно улыбнулась. – Вот то-то, улыбаешься.

Переход на «ты» означал, что официальная часть разговора окончилась.

– А по поводу Иванченко, – продолжал Борисов, – неужели не видно, что она разочарована в своем ребенке, устала от него? Нет у нее сил на любовь, не осталось. Девочке гораздо лучше здесь, в больнице, чем дома. Опять же, у нас какой менталитет? Сдал в стационар больного ребенка, а забрать должен здорового. А ты ей недолеченного хочешь отдать. Непорядок. Отсюда и недовольство, жалобы.

– А Петров? Вова Петров? Ведь он же был здоров, когда его выписывали, абсолютно нормальный ребенок…

– А ты спроси у его матери, любит ли она своего сына.

– Она просто убита горем… Ой, – Вера вспомнила, что оставила женщину в кабинете, – можно мне идти?

– Я еще не договорил. Тут звонили из облздравотдела, выделили нам путевку на курсы психореаниматологии, на шесть месяцев. Тебе не нравится, как мы лечим больных, вот и поезжай, поучись.

– Антон Семенович, – растерялась Вера, – да я разве… А как же…

– Не вздумай отказаться! Иди.

Мать Петрова сидела в той же позе, в какой Вера ее оставила.

– Галина Алексеевна! – окликнула ее Вера.

Женщина вздрогнула, подняла глаза. Казалось, она не могла понять, где находится.

– Не переживайте, я уверена, все будет хорошо. Главное – верить в это. Вы ведь любите своего сына?

Она почувствовала, как женщина внутренне напряглась.

– Любите? – растерянно повторила Вера.

– Какое твое дело? Своих заведи сначала! – Петрова вскочила и выбежала из кабинетика, хлопнув дверью.

Вера догнала ее возле выходной двери – выйти из отделения можно было при помощи ключа, имевшегося только у медперсонала. Женщина ожесточенно дергала дверь на себя.

– Разрешите, я открою, – Вера достала ключ. – Что с вами? Вам плохо? Извините меня, пожалуйста, если я чем-то вас обидела.

Дверь открылась, женщина оттолкнула Веру и побежала к выходу. Хорошее настроение, с которого начиналось утро, как рукой сняло. Вера вернулась в кабинет, взяла истории болезни и отправилась на обход. На душе было тоскливо и муторно, а тут еще полил дождь…

Четвертая палата, четыре девочки. У окна – та самая Даша Иванченко. Смотрит испуганно. Они все смотрят испуганно, боятся. Больница – от слова «боль», и как Вера ни старается, она не может перебороть страх в детских сердцах. Этот страх – боязнь человека в белом халате – долго будет преследовать маленьких Вериных пациентов, и от этого на душе становится еще тяжелее.

Уходя с работы, Вера зашла в хирургию. Мальчик еще не пришел в сознание, Семенчук сменился, вместо него дежурил совсем незнакомый врач, мрачный и молчаливый.

Вера почувствовала, что вода в ванной остыла, руки покрылись мурашками. Она встала, надела халат.

– Вер, иди, чай готов, – позвала мать. В ее глазах Вера заметила грусть.

– У тебя все в порядке?

– Катя приехала, спит на диване.

– Что-то случилось?

– Да разве же от нее добьешься! – мать обиженно поджала нижнюю губу. – Чай будешь пить?

Вере очень хотелось спать, но она не могла обидеть мать.

– Иду, – она открыла сумочку, чтобы достать шоколадку, купленную для матери. На пол упал белый картонный прямоугольник. Вера подняла его и прочитала: «Александр Донской».

Глава 3

Катя не спала. Ей очень хотелось обнять сестру, сесть с ней рядом на диване и говорить, говорить, говорить… Вера умеет пожалеть так, что не чувствуешь себя ущербной. Не то что мать с ее незыблемыми пророчествами, неизменно начинающимися словами: «Вот, я же говорила!» Она всегда права, все знает.

Катя задыхалась в этой маленькой квартирке… А ведь когда-то она казалась ей дворцом – ни у кого из ее одноклассников не было своей отдельной комнаты. Когда еще был жив папа… Если бы он был жив…

Иногда Кате казалось, что жизнь закончилась после смерти отца. Из двух сестер он, по общему мнению, больше любил младшую. Старшая с раннего детства жила в мире книг, в мире фантазий и предпочитала спрятаться куда-нибудь с очередной книжкой, чтобы ее не отвлекали.

А Катя считалась папиной дочкой. Отец научил ее ловить рыбу. Как же здорово было сидеть над просыпающейся после ночи рекой и смотреть на поплавок! И это ни с чем не сравнимое волнение, когда, вздрогнув, тот резко нырял под воду! В этот момент требовалось настоящее мастерство – не упустить заглотившую крючок рыбу, медленно подвести ее к берегу и подхватить сачком.

– Ты моя Диана-охотница, – хвалил отец.

Вспоминая эти дни, Катя не могла понять, что же ей тогда больше нравилось – радость от одержанной победы или гордость от отцовских слов, от тепла его руки, ерошившей волосы.

К сожалению, такие дни выпадали редко. Отец сутками пропадал в больнице. Приходил домой, когда дочери уже спали, уходил рано. Он был не просто хирургом, а знаменитым, выдающимся хирургом. Катя скучала по нему и часто, уже будучи школьницей, прибегала в больницу с единственной целью – увидеть, помечтать вдвоем о будущей рыбалке, или, что случалось гораздо чаще, просто с гордым видом посидеть за отцовским столом, представляя себя врачом.

Мать работала медсестрой в той же больнице. Иногда Кате казалось, что на самом деле ее матерью должна быть Анна Львовна, работавшая вместе с отцом. Красавица-хирургиня – так называли ее больные. Часто девочка видела, как они с отцом разговаривают, стоя на крыльце. Катя мечтала быть похожей на Анну Львовну. Как многозначительно та улыбалась, как курила! Сначала разминала сигарету тонкими пальцами, затем точным движением подносила огонек зажигалки – всегда сама, будто никому не доверяла эту ответственную миссию, – и жадно затягивалась…

А потом все кончилось. Никто так до сих пор и не знает почему, но через неделю после сорокалетия отец скальпелем перерезал себе вены. Кате тогда было пятнадцать. Веселая и общительная, она легко сходилась с людьми, была желанной гостьей на любой вечеринке. После смерти отца девочка почувствовала себя совсем одинокой. Забросила веселые компании, перестала учиться. Иногда в голове у нее появлялись отчаянные мысли – бросить все, пойти вслед за ним. Единственной, кто помогал ей в эти тяжелые дни, была сестра. Именно она уговорила Катю пойти учиться. О медицинской карьере девушка и слышать не могла и выбрала экономику, о которой ничего не знала, кроме того, что та очень далека от медицины.

Постепенно боль утраты стала не такой острой, но страх одиночества навсегда поселился в сердце Кати. У нее было много знакомых мужчин. Они появлялись и исчезали, не оставляя ни отклика в душе, ни сожаления. Иногда, лежа в постели с очередным ухажером, Катя вдруг ощущала себя до такой степени одинокой, что хотелось орать во весь голос, выть, кататься по полу.

Мать не понимала поведения дочери.

– Ты проститутка? – спросила она однажды.

После этого Катя собрала вещи и ушла жить в маленькую квартирку на окраине города, принадлежащую одному из ее друзей. Тот уезжал на заработки в Италию и предложил девушке пожить у него. С тех пор Катя почти не виделась с матерью – забегала редко, говорила односложно, все больше молчала. С сестрой они встречались чаще – иногда девушка заезжала к ней в больницу. Длинные сумрачные коридоры напоминали об отце. Катя иногда даже жалела, что не стала врачом, и обещала сестре, что когда-нибудь устроится к ним на работу санитаркой. Это ведь только в кино санитары в психиатрической больнице – атлетического телосложения мужики. В Вериной больнице такой имелся только один – бывший пациент, огромный, со здоровенными, покрытыми густой рыжей порослью ручищами, зверской физиономией и разумом десятилетнего ребенка, наивный и абсолютно безобидный.

А потом произошло событие, изменившее ход жизни Катерины. Стояла ранняя осень. Катя с компанией отмечала чей-то день рождения – обычное развеселое гулянье в маленьком ресторанчике на берегу реки, когда после нескольких организованных тостов начинается банальная пьянка. Разгоряченная, она вышла на улицу вдохнуть свежего воздуха. Привычно достала сигарету, размяла ее. Это было своеобразным ритуалом. Катя не знала, зачем так делает, – курить она не любила. Но каждый раз, поднося огонь к сигарете, представляла себя прекрасной хирургиней, а рядом… Рядом должен был стоять отец.

Внезапно в темноте вспыхнул огонек – чья-то рука поднесла горящую зажигалку, Катя привычно замотала головой – сама, только сама. И вдруг… Рукав пиджака человека с зажигалкой потянулся немного вверх, позволяя увидеть манжету рубашки, скрепленную золотой запонкой. Как завороженная смотрела Катя на эту немного старомодную вещицу, ибо за всю свою не такую уж долгую жизнь она видела рукав, застегнутый на запонку, два раза – у отца и у незнакомца, стоящего напротив.

Первый раз в жизни Катя прикурила сигарету из чужой руки. Она обвила эту руку пальцами, наклонила лицо к огню, нервно затянулась и задержала дыхание. Как же ей хотелось, чтобы эта минута тянулась бесконечно! Не отрывая рук, она подняла глаза и встретилась с его взглядом. Это был мужчина лет сорока, из тех, которых ее подруга Шурка называла «папиками». Очень высокий – отпустив, наконец, его руку и выпрямившись, Катя едва доставала ему до плеча. В темноте она почти не видела его лица – только глаза. Он смотрел на нее спокойно, без каких бы то ни было эмоций. Просто смотрел. Катя поправила упавшие на лицо волосы и попыталась улыбнуться – улыбка получилась какой-то кривой, заискивающей.

– Поехали? – вдруг прервал молчание он.

Катя поняла, что он принял ее за проститутку, но сейчас была готова на все, лишь бы он не ушел, не оставил ее. Незнакомец шагнул к здоровенному черному джипу.

Ни у одного из Катиных знакомых не было такой крутой тачки.

– Прошу, – он приглашающим жестом показал на кожаное сиденье. Катя скользнула в машину, мужчина захлопнул дверь.

– Ну что, куда поедем? – спросил он, садясь за руль.

Ей вдруг стало не по себе. Она не могла себе представить, что сейчас они приедут в ее квартирку и… Катя почувствовала, что еще мгновение, и она задохнется, воздух, казалось, сгустился, как новогодний холодец, она всхлипнула и вдруг разрыдалась в голос.

Он опешил, а потом завел двигатель, включил музыку и тихо тронулся с места. Катя чувствовала, что мужчина раздражен, но ничего не могла с собой поделать, рыдания душили ее. Она стала рыться в сумочке в поисках платка. Заметив это, мужчина кинул ей на колени упаковку салфеток. Стараясь справиться с охватившей ее дрожью, девушка вытащила одну и приложила к пылающему лицу. Салфетки были влажные, с каким-то очень знакомым фруктовым запахом. Вдохнув его, Катя немного успокоилась. Она была благодарна этому чужому человеку за то, что он не пытался успокоить ее, дал нареветься.

– Ну, и по какому поводу слезы? – спросил он; в голосе не было и следа недавнего раздражения.

И тогда Катя, сама не зная почему, вдруг рассказала все – об отце, о рыбалке, о красавице-хирургине, курившей на крыльце больницы, о своей пропащей жизни. Только об одиночестве не стала рассказывать, потому что незнакомец, наверное, и сам все понял.

– Меня зовут Олег, – коротко сказал он.

– А отчество? – замялась она, как-то неудобно было называть Олегом человека в два раза старше.

– Просто Олег, – отрезал он, – не такой уж я и старый, – и добавил: – Может, заедем куда-нибудь выпьем кофе?

Катя закивала, потом вытащила из сумочки крохотное зеркальце и стала по частям рассматривать лицо. Нос распух, глаза красные. Она достала еще одну салфетку, приложила к носу, стараясь вспомнить, что же это за запах. Так и не разобравшись, поднесла упаковку к глазам и в свете несущихся навстречу со скоростью не меньше ста километров в час уличных фонарей прочитала: «грейпфрут». Родственник апельсина с привкусом горечи.

Джип затормозил у кафе. Заведение оказалось очень уютным. Катя никогда здесь не была, но сразу подпала под неуловимое обаяние темно-зеленых бархатных скатертей и таких же штор. Поверх скатертей на столах лежали полотняные салфетки, украшенные изящными кружевами. Высокие бокалы и свечи создавали романтическое настроение. Откуда-то сверху лилась тихая, очень спокойная музыка. Внимание девушки привлекли висящие на стенах небольшие пейзажи в черных рамках. Бесконечная грусть сквозила в каждом штрихе. Катя подошла к стене, всматриваясь в осенний пейзаж. Дождь, лужи, одинокий наполовину облетевший тополь – все это напоминало ее жизнь.

Олег сидел за столом и внимательно рассматривал свою спутницу. Он пытался понять, что привлекло его в этой девчонке, и не мог. Худенькая, на устрашающе высоких каблуках, с торчащими во все стороны спиральками неестественно рыжих волос и огромными светлыми глазищами.

– Что тебе заказать? – окликнул он Катю.

Девушка вздрогнула, с трудом оторвала взгляд от понравившейся картины.

– Не знаю, – замялась она, – кофе, – и, словно нырнув в ледяную воду, добавила: – вина…

Она знала наверняка, чем закончится этот вечер, и хотела напиться, чтобы было не так страшно. Как это Шурка говорила? Инцест. Вот-вот, инцест.

– Вина? – в его голосе зазвучала дружеская насмешка. – И какое же вино предпочитают юные леди?

– Ну… Шампанское…

Она села напротив и стала внимательно рассматривать его лицо, словно энтомолог, изучающий неизвестного жука. Светлые волосы, высокие залысины на лбу, уставшие светло-голубые глаза, словно выгоревшие на солнце, глубокие морщины вокруг глаз и рта. Ничего привлекательного… Разве только улыбка…

Подчеркнуто внимательный официант в черном фраке, ослепительно белой рубашке и белоснежных перчатках положил на стол меню в кожаной обложке, зажег стоящую на столе свечу. «Боже, как же, наверное, все здесь дорого», – подумала Катя, открывая папку. При виде четырехзначных цифр возникло только одно желание – вернуться в теплый и пахнущий грейпфрутом салон машины. Но это сразу приближало к необходимости куда-то ехать, а Катя еще не была к этому готова. Мысль о том, что в финале ей придется лечь в постель с мужчиной, напоминающим отца, казалась просто кощунственной.

– Я хочу шампанского и больше ничего, – заявила Катя, закрывая папку.

Олег молча пожал плечами.

– Какое у вас есть хорошее шампанское? – спросил он у официанта, напирая на слово «хорошее».

– «Мумм» и «Перрье Жуэ».

Олег вопросительно посмотрел на спутницу.

«Блин, что за названия такие? «Мумм» какой-то… «Жуе» – подумала Катя, но ударить лицом в грязь она не могла.

– Ну, раз у вас ничего другого нет, придется обойтись «Мумм», – не сводя глаз с Олега, сказала она, а сама подумала: «Может, надо было сказать: обойтись «Муммом»?»

Но увидев, как уголки губ Олега слегка дрогнули в одобряющей улыбке, поняла: попала.

А он смотрел на нее – совсем девчонку и вдруг подумал, что ощущает себя Гумбертом Гумбертом, любующимся Лолитой. Олег не мог отвести глаз от ее почти детского лица, покрасневшего от недавних слез носа, трогательно припухшей верхней губы. И пусть сидящая напротив девушка совсем не походила на юную угловатую нимфетку, Олег почувствовал удивительную непринужденность. Обычно при общении с девицами легкого поведения он испытывал определенную неловкость, а Катя почему-то забавляла его.

Официант принес бутылку в ведерке, открыл ее с легким хлопком и наполнил бокалы.

– Ну, за знакомство, – сказал Олег.

Катя подняла бокал за тонкую граненую ножку.

– За знакомство!

Шампанское оказалось колючим, резким, совсем не похожим на привычные напитки. Пузырьки защекотали в носу, стало по-праздничному весело.

Олег рассказывал о шампанском, различных технологиях его изготовления, о подземных винных погребах. А Катя сидела и смотрела на него, и столько восторга было в ее лучистых светло-серых глазах, что он не удержался, взял руку, лежащую на столе, и нежно прикоснулся губами к маленькой ладони.

От этого непривычного жеста она растерялась. А потом аккуратно высвободила руку и, чтобы скрыть смущение, нарочито грубо предложила:

– Может, выпьем еще?

Он молча налил ей шампанского, добавил немного в свой бокал.

«Хочет напоить», – подумала Катя, а вслух произнесла:

– А себе? Почему вы так мало пьете?

– Во-первых, не вы, а ты. А во-вторых, я же за рулем. Мне еще надо довезти свою очаровательную спутницу в целости и сохранности. Где ты живешь?

– Ты… Нет, как-то это неправильно…

– Да что?.. Что неправильно? А хочешь – выпьем на брудершафт? – он поднял бокал.

Она растерянно смотрела на него, на лице отражалась напряженная борьба между желанием уйти и желанием остаться. Приняв, наконец, решение, она резко откинула со лба рыжие завитки, подняла бокал и прикоснулась им к бокалу мужчины. Раздался тихий звон. Катя резко поднесла бокал к губам и сделала огромный глоток, а потом закрыла глаза и подставила губы для поцелуя. Олег сделал маленький глоток, поставил бокал, встал, подошел к девушке и осторожно прикоснулся губами к ее губам. Катя осталась сидеть все в той же не совсем удобной позе с закрытыми глазами в ожидании продолжения. Через несколько секунд она поняла, что больше ничего не будет, и открыла глаза. Олег сидел и смотрел на нее. И в этот момент Катя решила, что все ерунда, и Шурка – дура, и все, что было до сих пор, не стоит и мизинца этого папика. И единственное, чего она хочет, – чтобы он еще раз поцеловал ее.

– Я хочу домой, – воскликнула Катя, вставая со стула так резко, что он чуть не опрокинулся. – Это мы заберем с собой, – вытаскивая из ведерка бутылку, сообщила она официанту.

Ноги почему-то заплетались.

– Вот черт! – выругалась Катя, наткнувшись на неизвестно откуда взявшуюся дверь.

– Осторожно, ты тут все поломаешь, – раздался сзади насмешливый голос Олега.

– А меня тебе не жалко? – ей стало обидно.

– Жалко, жалко! – он подхватил ее под руку и уверенно повел к машине. – Только не реви!

– И не подумаю.

Обратная дорога слилась в мелькание пролетающих огней под звуки убаюкивающей музыки. Катя погрузилась в состояние приятного полусна-полуяви. Сквозь этот сон до нее доносились обрывки слов, звон ключей от квартиры, заботливые руки, укладывающие ее на диван и укрывающие пледом.

«Почему так светло?» – подумала Катя и проснулась. Она лежала на кровати, в незашторенные окна светило солнце. Поморщившись, девушка села, опустила ноги на пол. «Странно, как все это, однако, странно», – она никак не могла вспомнить, как оказалась в постели одетой, укрытой пледом. День рождения помнила, ночную поездку на огромном черном автомобиле помнила, шампанское помнила, даже картину с одиноким тополем под дождем помнила, а как оказалась дома и, самое главное, было ли что-нибудь потом или нет, полностью выветрилось у нее из головы.

«А может, мне все приснилось?» – мелькнула в голове мысль. Зацепившись за нее, как за спасительный круг, Катя встала и побрела в ванную. Теплые струи немного взбодрили, но память возвращаться не спешила. «Было или нет?» Надев халат и замотав голову полотенцем, Катя пошла на кухню.

На столе стояла темно-зеленая бутылка, рядом лежал листок бумаги: «Спасибо за компанию. Если захочешь продолжить знакомство – позвони. Олег». Внизу был написан номер телефона. Через мгновение Катя, дрожа от нетерпения, уже нажимала на кнопки.

– Я слушаю, – раздался в трубке его голос.

От волнения Катя забыла, что хотела сказать.

– Я вас слушаю, – нетерпеливо повторил Олег.

– Это я, Катя, – только и смогла вымолвить она.

– Привет, – она почувствовала, что там, на другом конце провода, он улыбается.

– У меня тут шампанское осталось, а выпить не с кем.

– Это приглашение?

– Наверное…

– Кстати, извини, пока ты спала, я позволил себе… – тут он сделал небольшую паузу.

– Что? – задохнулась Катя.

– Я позволил себе поискать что-нибудь съестное у тебя на кухне.

– Ну и как? – с облегчением выдохнула Катя.

– Удивляюсь, как ты до сих пор не умерла с голоду. Придется взять над тобой шефство в этом вопросе.

– Я согласна, – радостно ответила Катя и тихо добавила: – И во всех других вопросах тоже.

Повесив трубку, она еще долго перебирала в памяти его слова. Сердце было полно волнующего ожидания.

А потом он пришел. С букетом роз и огромным пакетом продуктов. Катя попыталась было сообразить каких-то бутербродов, но он мягко, но настойчиво повлек ее на диван. Это было совсем новое, необычное ощущение. В отличие от прежних Катиных знакомцев, Олег был совсем другим: уверенным в себе, спокойным, неторопливым и бесконечно нежным.

Вскоре Катя мечтала только об одном: чтобы он остался с нею навсегда. Ей хотелось, проснувшись утром, долго-долго смотреть на него спящего. Тихо касаться его лица, чувствовать его дыхание, кормить его завтраком, провожать на работу, смотреть, как он садится в машину и выезжает со двора. Но, к сожалению, каждый раз он уходил домой. Катя догадывалась, что у него семья, может, даже маленький ребенок, но любовь сделала ее эгоистичной. Она наконец нашла свое счастье и наслаждалась каждой минутой, проведенной рядом с этим мужчиной.

Наступило лето. Жаркое, пахнущее акацией и шаурмой, жарившейся в крошечном кафе прямо под Катиными окнами. В середине июня Олег пришел немного смущенный.

– Извини, мне нужно уехать, – сообщил он с порога.

Катя так и застыла, не в силах произнести ни слова.

– Ну что ты, Катюша, я ненадолго, всего на три недели, – он взял ее за руки и пытался заглянуть в глаза.

Она зажмурилась, боясь, что как только откроет глаза, сразу расплачется, испортит старательно наложенный макияж. Ведь ей так хотелось ему понравиться! Катя высвободила руки, пошла на кухню и села, подперев голову руками. Он встал в проходе, опершись плечом о дверной косяк, и молча смотрел на нее.

– Возьми меня с собой, – справившись с охватившим ее отчаянием, произнесла Катя.

– Не получится, – он покачал головой.

– Но почему?

– Во-первых, у тебя сессия, а во-вторых… Не могу, понимаешь? Не-мо-гу, – произнес он по слогам.

– Почему? Почему не можешь? Ты едешь со своей семьей?

– Какая разница, с кем я еду? – поморщился Олег. – Я просто уезжаю, вернусь двенадцатого июля и сразу приеду к тебе. Неужели ты хочешь испортить наш прощальный вечер?

Он подошел к ней, присел на корточки.

– Катюша, ведь нам с тобой так хорошо! Правда, хорошо?

Она кивнула.

– Ну посмотри на меня, пожалуйста!

Катя подняла голову, их глаза встретились.

– А можешь ты хотя бы сегодня остаться со мной на всю ночь? – спросила она.

Он отвел глаза, словно смутившийся подросток. Кате захотелось сказать что-то резкое, оттолкнуть его, но он, казалось, понял ее намерения. Легко, словно куклу, Олег поднял девушку, развернул к себе, крепко прижал, будто боялся, что драгоценная ноша выскользнет у него из рук, и бережно отнес в освещенную уличными фонарями комнату.

Эти три недели показались Кате длиннее самой долгой и холодной зимы.

Она сдала последний экзамен, но не почувствовала никакой радости. Выйдя из университета, брела по улице, сама не зная куда.

«А может, съездить к сестре в больницу?» – мелькнула в голове мысль. Катя села в автобус и уже через полчаса шагала по асфальтовой дорожке между пушистыми сосенками. Больничный парк был ухоженным и красивым, пахло хвоей и смолой, весело чирикали воробьи. Но Катерина не замечала всей этой красоты. Ее мир был серым и тоскливым.

После яркого солнечного дня вестибюль встретил ее мрачной сыростью. Катя нажала на кнопку звонка. Дверь открыла огромная угрюмая женщина.

– Чего звоните? – сварливым голосом осведомилась она. – Расписание читайте: посещение больных после семнадцати.

– Я к доктору Дружининой, – испуганно пискнула Катя, – я ее сестра.

– Сестра? – грозно рыкнула толстуха и неожиданно улыбнулась, сразу утратив свой воинственный вид. – А похожа, до чего похожа, только рыжая. Проходи, знаешь куда идти?

Катя кивнула, протискиваясь в приоткрытую дверь, и побежала по коридору.

Кабинетик, маленький и душный, больше походил на шкаф. Вера сидела за столом, рядом на кушетке девочка лет двенадцати прижимала к груди яркую книжку.

– Катюша! – обрадовалась Вера, вскочила, обняла сестру. Потом отстранилась, внимательно осматривая Катю. – Как же я давно тебя не видела, молодец, что зашла! Ты надолго?

Катя пожала плечами.

– Ты иди, Лизонька, – сказала Вера девочке.

Та с недовольным видом поднялась, скривила губы и детским капризным тоном проговорила:

– Вера Петровна! Ну можно я еще немного посижу? Я тихонько!

– Иди Лиза, иди, я освобожусь и обязательно зайду к тебе.

– Правда? – в глазах девочки было столько искренней любви, что Катя невольно позавидовала сестре.

– Хорошо тебе тут, – сказала она, когда дверь за Лизой закрылась.

– Хорошо! – кивнула Вера. – Ты лучше расскажи, как поживаешь.

Катя уселась на кушетку и стала рассказывать. Сначала об институте, об экзаменах, потом о своей жизни, потом об Олеге, непонятных отношениях, его отъезде. Рассказывая о последнем вечере, девушка не выдержала и разрыдалась.

– Представляешь, он даже не захотел рассказать, куда и зачем едет! – всхлипывая, пожаловалась она Вере.

Вера налила стакан воды, протянула сестре, а сама села рядом, обняла ее за плечи и молча слушала судорожные всхлипывания.

– Верунь, сделай мне какой-нибудь укол, чтобы я заснула и проснулась двенадцатого июля.

– Дурочка ты моя, маленькая глупая девочка, – Вера гладила непослушные волосы сестры. – Ну что ты такое выдумала? Посмотри, как хорошо на улице. Лучше поезжай куда-нибудь. Хочешь, куплю тебе путевку? К морю, в горы… Оставь все, отдохни. Попробуй пожить своей жизнью…

– Тебе хорошо, ты доктор, тебя все уважают, а я? Кто я? С тех пор как умер отец… – Катя снова захлебнулась в рыданиях.

– Девочка моя, отец умер уже давно, а ты до сих пор не можешь его простить…

– Как простить? – всхлипнула Катя, вырываясь из объятий сестры. – Он же бросил меня!

– Он не хотел тебя бросать, так получилось. Он выбрал этот путь, а ты не можешь принять его, простить. Попробуй, ведь это несложно. Скажи ему: «Папа, я прощаю тебя и отпускаю, покойся с миром». Вот увидишь, тебе станет гораздо легче.

– Я что, по-твоему, придурочная? – возмутилась Катя.

– Ну почему? Просто маленькая запутавшаяся девочка, которая не дает себе быть счастливой.

– Ты ничего не понимаешь, – злилась Катя, – и про Олега тоже… Не могу я от него уехать… Я люблю его…

– Конечно, любишь, – Вера притянула к себе отчаянно сопротивляющуюся сестру, обняла, прижала к себе. Постепенно Катя успокоилась, обмякла.

– Я уверена, что твой Олег – хороший человек. И если он не взял тебя с собой, значит, имел на это веские причины. Мне кажется, вам сейчас нужна именно такая передышка, чтобы посмотреть на свои отношения со стороны, оценить их, решить, как жить дальше.

Голос сестры звучал спокойно, мягко, Катя почувствовала, как злость потихоньку улетучивается, уступая место состоянию опустошенности и отчаянного пофигизма. Глаза закрылись и, сама того не заметив, она задремала.

Когда Катя проснулась, за окном уже стемнело. Она увидела, что лежит на кушетке в кабинете сестры, заботливо накрытая коротким детским одеяльцем.

Катя встала, пригладила пальцами растрепавшиеся волосы и отправилась на поиски Веры. Дремавшая в коридоре медсестра, миловидная женщина лет сорока, вздрогнула от неожиданности.

– В-в-в-ера Петровна… Ч-ч-ч-то с вами? – заикаясь, произнесла она.

– Я не Вера, я ее сестра, а где она сама?

– Фу, – облегченно выдохнула медсестра, – а я уже думала, что у меня галлюцинации, сейчас позову, она в пятой.

Спрятав в стол глянцевый журнал, который она листала перед Катиным появлением, медсестра пошла по коридору. На ногах у нее Катя с удивлением увидела смешные тапки в виде собачек.

– Ну что, соня, выспалась? Хочешь чаю? – спросила Вера.

– Ага.

Кате было необычайно хорошо, не было желания куда-то ехать, а хотелось шлепать по этому коридору с пузырящимся линолеумом в тапках-собачках.

Чай действительно был отличным. Горячий, пахнущий незнакомыми травами, он будил в душе воспоминания о детстве, о рыбалке. Вера тоже о чем-то задумалась.

– Прикольный чай, – наконец прервала молчание Катя.

Вера, все еще находящаяся в своих мыслях, подняла на нее недоумевающие глаза, а потом покачала головой, словно освобождаясь от навязчивых дум, улыбнулась:

– Это Васильевна, медсестра приносит. А знаешь, – глаза Веры сощурились, и тихим заговорщицким голосом она прошептала: – Васильевна у нас ведьма. Колдунья. Травы собирает волшебные и поит нас, а в полнолуние летает на тусовки.

Катя недоуменно смотрела на сестру: что это с ней? А Вера вдруг расхохоталась так звонко, так заразительно, что Катерина невольно присоединилась к ней. Смех душил ее, по щекам текли слезы, а она все никак не могла остановиться, представляя медсестру в тапках-собачках, летящую по ночному небу на метле.

– Ладно, хватит смеяться, скоро автобус, не успеем – придется ждать маршрутку, а они ходят без расписания, можно простоять очень долго.

Попрощавшись с медсестрой, девушки вышли из больницы и направились к остановке.

– Поехали к нам, – предложила Вера, – мама будет очень рада.

– Нет, не хочу, она меня терпеть не может.

– Ну что ты выдумала, Катя! Что за глупости!

– Вер, не проси, не поеду. Честно. Может, немного позже, но не сейчас. А вот… – она запнулась, – давай сходим к отцу. – Катя вопросительно посмотрела на Веру. – Ты давно у него была?

– Давай, – согласилась Вера и, что-то прикидывая, стала загибать пальцы. – В субботу с утра тебя устроит? Часиков в девять?

– Конечно, давай встретимся прямо у ворот.

– Хорошо, – Вера кивнула. – Ты все-таки подумай о том, о чем мы с тобой говорили. Насчет отца.

Проснувшись утром, Катя внезапно почувствовала, что тоска по Олегу стала какой-то другой. Ей по-прежнему его не хватало, но это было совсем не то чувство, которое она испытывала несколько дней назад. На смену отчаянию пришла жажда деятельности. Осмотрев комнату, Катя заметила притаившуюся в углах паутину. Хрустальную люстру, вероятно доставшуюся хозяину квартиры от прапрапрабабушки, покрывал слой пыли, шторы потеряли первоначальный цвет, а окна в солнечных лучах выглядели замарашками. Засучив рукава, Катя принялась за дело. К вечеру она падала с ног от усталости, но окна сияли, хрусталики люстры искрились всеми цветами радуги, а потолок радовал почти первозданной белизной. Катя, довольная собой, придирчиво оглядывала комнату в поисках фронта работ на завтра. Внезапно ее мысли прервал телефонный звонок. Катя бросилась в прихожую и лихорадочно стала рыться в сумке в поисках мобильника. Олег! Стоило ей забыть его, как он тут как тут.

– Привет! – раздался в трубке веселый голос.

Катя уселась на пол, поджав под себя ноги.

– Привет, – она почувствовала, что сейчас заплачет. – Как ты?

– Катюша! Я очень скучаю. Знаешь, мне надо было уехать, чтобы понять, как мне тебя не хватает. Я скоро приеду. Ты что, плачешь?

– Нет, – промычала она.

– Ну и молодчина. А знаешь, я купил тебе подарок. Очень красивый. Кать, ну что ты молчишь?

– Я слушаю. Я очень рада, что ты купил мне подарок, – она говорила с трудом, стараясь сдержать душащие ее слезы.

– Ты что, не хочешь со мной разговаривать? До сих пор злишься? – в голосе Олега зазвучало раздражение.

– Нет, – Катя старалась говорить как можно спокойнее, – просто голова болит.

– Ты не заболела? – раздражение сменилось тревогой.

– Все нормально, мыла окна и немного устала.

– Давай ложись, отдохни, я тебя целую, – сказал Олег и отключился.

– Я тебя тоже целую, – сказала Катя замолчавшей трубке, легла на пол, подтянув колени к груди, и лежала так долго-долго, пока не почувствовала, что ноги и спина заледенели.

«Не хватало и в самом деле заболеть», – подумала она, встала, легла на кровать, укуталась в одеяло и заснула глубоким сном без сновидений.

В субботу Катя поехала на кладбище. Утро было прохладным, с запахом полевой свежести, но высокое небо с голубыми и розовыми облачками обещало к полудню безжалостную жару. У ворот уже ждала Вера. Сестры шли по дорожке, вдыхая аромат сирени, полыхавшей повсюду лилово-пурпурным великолепием.

На могиле отца тоже цвела сирень – ее тяжелые гроздья почти касались земли. Раскрывались нарциссы, посаженные Катей в прошлом году.

«Как же тут хорошо!» – подумала Катя и сказала:

– Когда я умру, хочу, чтобы меня похоронили рядом с отцом.

– Ну ты прямо как в анекдоте, – улыбнулась Вера, хотя ей страшно было слышать такие слова. – Два человека пришли на кладбище, на могилу старого друга. Один говорит: «Смотри, как он хорошо устроился – свежий воздух, прекрасный вид. Когда умру, хочу лежать с ним, а ты?»

Второй отвечает: «А я хочу лежать рядом с мадам Грицацуевой».

«Ты что! Она же жива!»

«Так отож!»

– Не смешно, – сказала Катя.

– Абсолютно, – подтвердила Вера.

Отец улыбался дочерям с фотографии на памятнике. Катя достала из сумки носовой платок, оттерла портрет от пыли. Не сводя глаз с каменного надгробия, опустилась на стоящую рядом скамеечку.

Вера наблюдала молчаливый диалог дочери с отцом. Ей было бесконечно жаль сестру, она напряженно обдумывала, как помочь Кате избавиться от тяжелого комплекса, тянущегося из детства. Эти мысли словно передались сестре. Та вдруг вспомнила слова Веры: «Папа, я прощаю тебя и отпускаю!». Ей показалось, что в глазах отца промелькнуло подобие улыбки. «Папа, я прощаю тебя и отпускаю», – вновь мысленно произнесла девушка. Глаза отца на фотографии стали ярче. «Я прощаю тебя и отпускаю», – словно молитву повторяла Катя, ощущая себя пловцом, выныривающим на поверхность с большой глубины. Тоска, охватывавшая ее каждый раз, когда она вспоминала об отце, казалось, осталась там, внизу, а она стремительно поднимается вверх, к жизни.

Наконец, она встала, тряхнула головой, словно возвращаясь из мира призраков в мир людей, и кивнула сестре:

– Пойдем?

Вера взяла ее под руку, и сестры направились к выходу.

В маленьком автобусике, везшем их с кладбища, девушки были одни.

– Кать, у мамы двенадцатого день рождения. Приходи! Знаешь, как она обрадуется!

Катя буркнула что-то невразумительное, притворившись, что увлечена рассматриванием пейзажа за окном. Ей сейчас ужасно не хотелось говорить о маме.

– Подарок вместе купим! – не отступала Вера. – Знаешь, я вот что подумала: а давай ты пригласишь Олега…

– Как ты себе это представляешь?! – взорвалась Катя.

– Я думала, ты меня не слышишь, – нарочито радостным тоном сказала Вера.

– Во-первых, он не пойдет, я даже пытаться не буду, а во-вторых, представляю, что она ему обо мне расскажет…

– Да ничего не расскажет, она же любит тебя, Катька!

– Нет, даже не проси. Тем более что он двенадцатого как раз приезжает. Нам слишком о многом надо поговорить.

* * *

– Катюш, привет, я тут немножко задержался, так что извини, сегодня прийти не смогу. Не сердись, Дуся.

По этой Дусе Катя поняла, что Олег немного навеселе и не хочет садиться за руль. И вообще ничего не хочет.

– Но так же нечестно, я так ждала тебя! – возмутилась она, чувствуя, как слезы обиды приготовились хлынуть из глаз.

– Давай не будем ссориться, я привез тебе такой подарок, что ты сразу меня простишь. О таком мечтает каждая девушка.

Катя молчала.

– Ладно, целую тебя, я еще позвоню, – он положил трубку.

Катя сидела и слушала короткие гудки. В груди все кипело от ярости, хотелось бросить телефон об пол, что-нибудь разбить, расшвырять, но она продолжала тупо сидеть, бессильно опустив руки. Она ожидала всего чего угодно, только не этого. А что если?.. Отдернув занавеску, Катя вышла на балкон, перевесилась через перила. Представила свое тело, лежащее на земле. Кровь, смешавшуюся с землей, грязные волосы. Нет. Ее передернуло от отвращения. Пошатываясь, она побрела в ванну и стала остервенело смывать вечерний макияж. Холодная вода немного усмирила бушевавшую в душе злость.

«Ничего, – успокаивала себя девушка, – ждала три недели, подожду еще один день. Подумаешь – всего один день, двадцать четыре часа…» Она хотела сосчитать, сколько это будет минут, но подсчеты прервал телефонный звонок. Катя бросилась к телефону.

– Олег!

– Кать, это я.

– Верочка! Как хорошо, что ты позвонила!

– Я подумала, может, ты все-таки передумаешь насчет маминого дня рождения?

Катя почувствовала, что сейчас опять заплачет.

– Ну чего ты молчишь? Ты что, ревешь?

– Нет, только собираюсь, – Катя вдруг почувствовала, что ей очень хочется увидеть Веру. И пусть ради этого надо идти к матери, выслушивать ее замечания. Главное – рядом будет сестра, молчаливая, спокойная.

– Вера, Верочка, я приду! Ты где сейчас?

– Я еще в больнице, но уже выезжаю.

– Хорошо, я буду ждать тебя.

– Договорились.

– Я люблю тебя, Верочка, – Катя положила трубку и побежала переодеваться.

Придирчиво осмотрев себя в зеркале, она решила пойти такой как есть, без макияжа – незачем лишний раз дразнить мать.

На остановке Катя купила букет мелких ароматных гвоздик. Вскоре приехала Вера. «Какая же она замученная», – подумала Катя.

– Вот это сюрприз! – всплеснула руками мать, открывая дверь. – Катерина! Какими судьбами?

Катя почувствовала, как нижняя губа задрожала, и, чтобы не разреветься, стала усиленно моргать, делая вид, будто что-то попало ей в глаз.

– Поздравляю, – она сунула матери букет и подумала: «Зря я сюда пришла, ой зря!»

– А где же гости? – спросила Катя, проходя в комнату.

Мать замялась, повисла неловкая тишина.

– А вот вы и есть гости, мои самые дорогие гости! – наконец нашлась она. – Знаешь, Катюша, а я ведь ждала тебя. Знала, что не придешь, а ждала. Вот и пирог твой любимый испекла, как в детстве. Помнишь, ты любила, полосатик? Верушке больше «Наполеон» нравился, а тебе… – она замолчала.