Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
Рождение «Верлибров» вызвано и сопровождалось печальными обстоятельствами. После смерти Михаила Жванецкого в 2020 году его друг и сподвижник Олег Сташкевич предложил идею сборника. Но и сам он ненадолго пережил друга, не дождавшись выхода книги в свет. В посмертный сборник Жванецкого «Верлибры» вошли прозаические миниатюры разных лет, образный строй которых, философская наполненность и чеканная афористичность роднит их со свободным стихом.
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 51
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
МОСКВА 2024
Художественное электронное издание
16+
Рисунки
Резо Габриадзе
Художественное оформление, макет
Валерий Калныньш
Жванецкий, М. М.
Верлибры : сборник произведений / Жванецкий Михаил Михайлович. — М. : Время, 2024.
ISBN 978-5-9691-2537-7
Рождение «Верлибров» вызвано и сопровождалось печальными обстоятельствами. После смерти Михаила Жванецкого в 2020 году его друг и сподвижник Олег Сташкевич предложил идею сборника. Но и сам он ненадолго пережил друга, не дождавшись выхода книги в свет.
В посмертный сборник Жванецкого «Верлибры» вошли прозаические миниатюры разных лет, образный строй которых, философская наполненность и чеканная афористичность роднит их со свободным стихом.
© М. М. Жванецкий, наследники, 2024
© Р. Габриадзе, наследники, рисунки, 2024
© В. Я. Калныньш, дизайн, 2024
© «Время», 2024
Этот сборник Михаила Жванецкого задумали и подготовили два самых близких ему человека: Наташа, его жена, источник вдохновения и надёжная опора на протяжении всех лет, прожитых ими вместе, и Олег Сташкевич, не просто литературный секретарь, а много больше, незаменимый помощник и преданный друг (это последний проект, над которым он работал).
Книга выходит накануне 90-летия со дня рождения писателя, но в разряд юбилейных «датских» публикаций категорически не вписывается.
Разошедшиеся на цитаты и любимые миллионами эстрадные хиты, неповторимые яркостью и едкостью зарисовки советского, перестроечного и постперестроечного быта, узнаваемые любой аудиторией описания отечественных нравов и повадок, давно ставшие хрестоматийными афоризмы — всего, что дежурно ожидаемо от «знаменитого сатирика» и потому уже трафаретного, в этом сборнике читатель не найдёт. Здесь он встретит неожиданного и не всем знакомого Жванецкого: ироничного, а порой и беспощадного наблюдателя жизни (чаще своей, чем чужой), мыслителя, философа, а в некоторых произведениях ещё и поэта, способного живую картинку и ощущение донести в первозданной свежести чистым, как хрусталь, верлибром.
Кому ещё неведом такой Жванецкий, искренне завидую — его ждёт ошеломляющее открытие, надо просто вчитаться! Хотя правильнее будет сказать иначе: войти, вступить, окунуться в слова и смыслы, собранные под этой обложкой. Как в море, которое Жванецкий боготворил; как в память, которой он жил; как в луч света, который, отсекая фальшь и обнажая суть, способен одновременно и возвысить и наказать.
Если это получится (а это при желании непременно получится), то окружающее конечно же не станет лучше или легче, но душевные морщины разгладятся, небо окажется выше и многое в постылой и плоской действительности обретёт объём и новый ракурс.
На страницах, что ждут читателя впереди, Жванецкий — для остро слышащих и тонко чувствующих слово, интонацию, сомнение, тревогу, боль…
Произведения разных лет, и Жванецкий в них — разный. Исповедальный, романтичный, сомневающийся, озорной, но всегда не линейный, а многослойный, затягивающий в спрессованные в строки смысловые «этажи», как в омут.
К этим текстам нужно возвращаться. В них необходимо погружаться. Но глубина погружения у каждого будет разной — кого на сколько хватит.
Вот «Ленинград. 1978», например, мне, к великому сожалению, не открылся — в него «занырнуть» у меня не получилось (то ли дыхания не хватило, то ли знания того, что в 1978-м в Ленинграде с автором случилось). Зато «Ретро» или, скажем, «Наши мамы» никаких знаний не требовали, просто вели за собой, не отпускали, доставали до нерва, и от этих уколов предательски першило горло… «Он не знал», на мой предвзятый взгляд, бесспорная вершина этой удивительной подборки. Это произведение должно звучать и переиздаваться, это — ключ ко всему, что было написано и сказано о нашем нескучном Отечестве за многие десятки лет. Но таких ключей у представленного здесь Жванецкого целая связка. «Что с раем?» позволит взглянуть на коллективный портрет целого поколения. «А смерти нет» ответит на вопрос, который далеко не каждый вообще решится задать, «Красивая женщина» откроет романтическую форточку, «Ем раков» — гастрономическую, а коротенькие «Простые вещи» заменят километры книжных полок «морально-нравственной» литературы.
Особая прелесть Жванецкого, собранного в этой книге и оставленного нам в постижение, состоит в том, что после знакомства вы с ним не расстанетесь: он будет возникать в ситуативных параллелях, на жизненных перекрёстках, вам предстоящих, а им уже пройденных. И вы будете ждать этих неизбежных новых встреч, зная, что они приправят горечь бытия не наставлениями праведника, а размышлениями мудрого человека — «весёлого, талантливого, умного и краткого».
Наташа, Олег, ваш выбор безупречен.
Спасибо!
Сергей Агафонов
Этот дар тебе от Бога...
Ты себя им можешь поддерживать и защищать.
Он освежает тебя.
Он вылечивает тебя.
Он делает тебя независимым.
Я не знаю, заслужил ли ты его.
Всё, что ты приобрёл и достиг, не стоит того, что имеешь с детства.
Через тебя говорят с людьми.
Тебе повезло. Ты сам радуешься тому, что говоришь.
Ты понятен почти каждому.
А кто не понимает, тот чувствует, и чувствует, что не понимает.
Перестань переживать и сравнивать себя.
Или переживай и сравнивай.
Ты и сравниваешь, потому что не понимаешь дара.
И не понимай.
Господи! Как ты проклинаешь свою мнительность, впечатлительность, обидчивость, ранимость.
Как ты проклинаешь себя за вечно пылающее нутро. Эту топку, где мгновенно сгорают все хвалы и долго горят плохие слова.
Как ты проклинаешь память, что оставляет плохое.
Как ты проклинаешь своё злопамятство, свой ужас от лжи.
Ты не можешь простить малую фальшь и неправду, а как людям обойтись без неё?
Ты же сам без неё не обходишься...
Как неприятен ты в своих нотациях и поучениях.
И как сражён наповал ответным поучением.
Как ты труслив в процессе и неожиданно спокоен у результата.
Как ненавистно тебе то, что ты видишь в зеркале.
Ты всё время занят собой.
Ты копаешь внутри и не можешь перекопать.
Существует то, что волнует тебя.
И те, что волнуют тебя.
Ты так занят этим, что потерял весь мир.
Ты видишь себя со стороны.
Ты слышишь себя со стороны.
Ты неприятен окружающим, которым достается результат этой борьбы.
Ты внимателен только к тому, что нужно тебе.
Ты вылавливаешь чужую фразу или мысль и не можешь объяснить себе, почему именно её. Как гончая, как наркоман, как алкаш, ты чуешь запах чьей-то мысли.
И ничего не можешь объяснить.
Ты молчалив и ничтожен за столом.
Все охотятся за тобой, а ты охотишься за каждым.
Но ты профессионал.
Они не подозревают, что твои одежды сшиты из их лоскутов.
К тебе невозможно приспособиться — ты одновременно приспосабливаешься сам. Перевитое вращение червей.
И этого требуешь.
И это ненавидишь.
Ты издеваешься над глупостью, над жадностью.
А кто сказал тебе, что это они?
И кто может существовать без них?
Ты их распознаёшь по своему подобию.
Ты передразниваешь манеру собеседника вслух, делая его врагом.
Ты уверен, что разгадываешь обман, от этого обманут и бит сто раз на дню.
Тебе забили рот простым комплиментом и всучили что хотели.
Не зная, что из всех этих несчастий выгоду извлекаешь ты.
Весь этот ужас даёт тебе возможность писать и волновать других.
И весь этот ужас люди называют талантом.
Весь этот ужас переходит в буквы, представляешь?!
Просто переходит в буквы, которые передают только то, что могут.
И вызывают ответы.
Хорошие сгорают мгновенно.
Плохие горят долго, сохраняя жар в топке, называемой душой.
P. S. Автор — единственный, кто может стать лучше, прочитав это!
О себе я могу сказать твёрдо.
Я никогда не буду высоким.
И красивым. И стройным.
Меня никогда не полюбит Мишель Мерсье.
И в молодые годы я не буду жить в Париже.
Я не буду говорить через переводчиков, сидеть за штурвалом и дышать кислородом.
К моему мнению не будет прислушиваться больше одного человека.
Да и эта одна начинает иметь своё.
Я наверняка не буду руководить большим симфоническим оркестром радио и телевидения.
И фильм не поставлю.
И не получу ничего в Каннах.
Ничего не получу — в смокинге, в прожекторах — в Каннах.