Время милосердия E-Book

Джон Гришэм

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Serie: Гришэм: лучшее. Джейк Брайгенс
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2023

Seitenzahl: 726

Beschreibung

Адвокат Джейк Брайгенс снова в игре – против жестокой судебной системы, неумолимых коллег и предвзятого общества. Будучи вынужден взяться за дело Дрю Гэмбла – робкого шестнадцатилетнего парня, застрелившего помощника шерифа, Джейк должен выбирать между благополучием и безопасностью собственной семьи и помощью людям, оказавшимся на грани отчаяния. Что скрывается за очевидным на первый взгляд преступлением? Как переубедить местных жителей, требующих скорейшего суда и смертной казни? И получится ли найти лазейку в законе, чтобы спасти жизнь человека?

Leseprobe

Джон Гришэм Время милосердия

Памяти Сонни Меты,

главного редактора издательства Knopf

John Grisham

A TIME FOR MERCY

© Belfry Holdings, Inc., 2020

© Перевод. А. Кабалкин, 2021

© Издание на русском языке AST Publishers, 2022

1

Небольшой дом стоял на отшибе, в шести милях к югу от Клэнтона, на старом шоссе, устремленном в никуда. С самого шоссе его не было видно, потому что к дому вела гравийная дорога, нырявшая вверх-вниз и вправо-влево, отчего в темноте фары встречной машины били в лобовое стекло или простреливали сбоку, будто предупреждая о неладном. От уединенности дом казался только страшнее.

Глубокой ночью, когда еще и не думал пробуждаться воскресный день, за окнами наконец показался свет фар. Он залил весь дом, пустил по стенам цепь зловещих безмолвных теней, а потом исчез – это автомобиль ухнул в яму уже на самом подъезде. Тем, кто притаился в доме, давно следовало уснуть, но в такие жуткие ночи все бодрствовали. Джози, уставшая ворочаться на диване в гостиной, глубоко вдохнула, наскоро помолилась и подошла к окну, чтобы проследить за машиной. Виляет она, как обычно, или слушается руля? Снова он надрался, как прошлыми ночами, или, может, взял в пьянстве паузу? На всякий случай, в надежде привлечь его внимание, она выбрала легкомысленный наряд – вдруг вместо тяги к насилию в нем в кои-то веки проснется романтическое настроение? Раньше Джози уже одевалась соблазнительно, и однажды этот трюк даже пришелся ему по нраву.

Автомобиль остановился перед домом, она следила, как он вылезает из-за руля. И глядя, как он шатается и спотыкается, набиралась отваги, готовясь к неизбежному. Выйдя в кухню, где горел свет, Джози стала ждать. В углу за дверью, в тени, была приготовлена алюминиевая бейсбольная бита ее сына. Она сама спрятала ее там час назад на случай, если он вздумает распускать руки. Но как Джози ни молилась, чтобы ей хватило смелости пустить биту в ход, сомнения не отступали. Привалившись к кухонной двери, она проверила защелку. Дверь оказалась не заперта, он пнул ее ногой, и она ударила по холодильнику.

Стюарт был мерзким драчливым пьяницей. Сейчас его бледная ирландская физиономия раскраснелась, щеки пылали, глаза горели слишком знакомым Джози огнем злобы, разожженным, словно бензином, выпитым виски. В свои тридцать пять лет Стюарт уже начал седеть и лысеть, и начес, которым он маскировал лысину, после ночного шатания по барам висел на ушах жидкими прядями. На его лице не оказалось на сей раз порезов и кровоподтеков, что было хорошим признаком, а может, и плохим. Ему нравилось ввязываться в потасовки в дешевых забегаловках; потом он зализывал раны и заваливался спать. Но если ни с кем не удавалось сцепиться, то искал ссоры по возвращении домой.

– Чего это ты не спишь? – прохрипел Стюарт, неловко пытаясь затворить за собой дверь.

Джози ответила так спокойно, как только сумела:

– Жду тебя, милый. Все в порядке?

– Нечего меня поджидать. Который час, уже два ночи?

Она ласково улыбнулась, словно все было хорошо. Неделю назад Джози решила лечь и подождать Стюарта в постели. Он вернулся поздно, поднялся наверх и стал угрожать ее детям.

– Около того, – нежно проворковала она. – Идем в кровать.

– Зачем ты так вырядилась? Ну и вид, шлюха шлюхой. Здесь кто-то был?

Это стало уже привычным обвинением.

– Конечно, нет, – ответил она. – Просто собираюсь лечь спать.

– Ты потаскуха.

– Брось, Стью. Я хочу спать. Пойдем и ляжем.

– Кто он? – рявкнул Стюарт, ударяясь спиной о дверь.

– Ты о ком? Здесь никого нет. Я провела весь вечер с детьми.

– Лживая стерва, вот ты кто!

– Я не лгу, Стью. Идем спать, уже поздно.

– Сегодня я слышал, как кто-то болтал, будто пару дней назад тут видели машину Джона Альберта.

– Кто это, Джон Альберт?

– «Кто это, Джон Альберт?» – спрашивает мелкая потаскуха… А то ты не знаешь Джона Альберта. – Он отодвинулся от двери, сделал пару-другую неуверенных шагов в сторону Джози, схватился за кухонный стол, чтобы не упасть, и наставил на нее палец. – Ты – мелкая сучка, вечно вокруг тебя вьются твои прежние дружки-кобели. Я тебя предупреждал.

– Мой единственный дружок – ты, Стюарт, тысячу раз тебе это говорила. Почему ты мне не веришь?

– Потому что ты лгунья, я и раньше ловил тебя на вранье. Помнишь ту кредитную карту? Ах ты, стерва!

– Перестань, Стью, это было в прошлом году.

Он бросился к ней, схватил левой рукой за запястье, а правой ладонью с размаху влепил пощечину – звучный шлепок. Джози вскрикнула от боли и от шока. Перед этим она уговаривала себя: только не кричи! Наверху, за запертой дверью, прятались ее дети, они все слышали.

– Прекрати, Стью! – взвизгнула она, схватившись за щеку и тщетно пытаясь отдышаться. – Не смей больше меня бить! Я обещала уйти и, клянусь, сделаю это!

Он взревел, хохоча:

– Неужели? Куда ты можешь податься, мелкая сучка? Обратно в фургон, в кусты? Снова жить в машине? – Еще крепче стиснув ей руку, Стюарт развернул ее, сжал своей толстой рукой шею Джози и заорал прямо в ухо: – Некуда тебе идти, стерва, кроме трейлерного парка, где ты родилась, да и того уже нет! – Он плевался ей в ухо горячей слюной, обдавал ее мерзким запахом перегара – смесь виски и пива.

Джози дернулась в попытке освободиться, но Стюарт так крепко вцепился в нее, словно не прочь был переломать ей кости. Джози оставалось только вопить, как ни жалко было прятавшихся наверху детей.

– Ты мне руку сломаешь, Стью! Пожалуйста, перестань!

Он больше не задирал ее руку вверх, но сжал еще сильнее и прошипел:

– Куда намылилась? У тебя есть крыша над головой, еда на столе, комната для твоих паршивцев, а ты болтаешь, что уйдешь? Еще чего!

Джози то замирала, то извивалась, пытаясь вырваться, но он был слишком силен и свиреп.

– Ты сломаешь мне руку, Стью! Сказано тебе, отпусти!

Но он как назло усилил хватку, она заорала, стала лягаться, врезала ему голой пяткой под колено, потом развернулась и заехала левым локтем прямо под ребра. Это его ошеломило хотя бы на секунду. Стюарт остался невредим, но Джози успела высвободиться и в порыве перевернула кухонный табурет. Лишний шум, очередной испуг для ее детей.

Он бросился за ней, как бешеный бык, схватил за горло, прижал к стене, впился ногтями в шею. Джози уже не могла ни кричать, ни глотать, ни вообще дышать; безумный блеск в его глазах подсказывал, что это их последняя схватка. Сейчас он ее прикончит. Она попыталась снова лягнуть его, но промахнулась, Стюарт выбросил вперед правый кулак. Получился прямой хук в подбородок, от которого Джози упала навзничь, растопырив ноги. Халат распахнулся, обнажилась грудь. Стюарт немного постоял над ней, любуясь содеянным.

– Сучка первой меня ударила, – промямлил он, после чего шагнул к холодильнику, за пивом. Открыв банку, сделал большой глоток, вытер тыльной стороной ладони рот и еще подождал – вдруг она встанет? Если нет, значит, он вырубил ее на всю ночь. Джози не шевелилась, поэтому он подошел ближе, проверить, дышит ли.

Стюарт всю жизнь был уличным забиякой и твердо усвоил первейшее правило: удар в челюсть – самый надежный.

Дом затих, но он знал, что наверху замерли в ожидании дети.

Дрю был на два года старше своей сестры Киры, однако половое созревание, как большинство нормальных перемен в его жизни, запаздывало. Он был маловат для шестнадцати лет и переживал из-за этого, особенно когда стоял рядом с сестрой, которая как раз быстро вытягивалась. Им было невдомек, что у них разные отцы, а значит, ждать синхронности в развитии не имело смысла. Но сейчас, не помышляя ни о какой наследственности, они обнялись крепко, как родные, в ужасе слушая, как внизу в который раз подвергается побоям их мать.

В этом доме некуда было спрятаться от насилия, не говоря об участившихся оскорблениях. Они умоляли Джози, чтобы она ушла от Стюарта, и мать раз за разом обещала уйти, но все трое знали, что податься им некуда. Джози уверяла, что дальше будет лучше, Стью хороший, когда трезвый, и она своей любовью отучит его от пьянства.

Некуда податься… Их последним «домом» был старый фургон на заднем дворе у дальнего родственника, приютившего их на своей земле, но без малейшего удовольствия. Все трое знали, что они терпят Стью лишь потому, что у него настоящий дом – кирпичный, под жестяной крышей. Сейчас они не голодали, только с болью вспоминали прошлое, ходили в школу. Школа стала для них убежищем – к ней Стюарт не приближался. Однако там тоже не обходилось без проблем: Дрю отставал в учебе, у обоих было мало друзей, они ходили в обносках и стояли в очередях за бесплатным ланчем; зато в школе они могли не опасаться Стью, там они чувствовали себя в безопасности.

Даже трезвый, что, к счастью, бывало чаще обратного, он оставался мерзким типом, ворчавшим из-за необходимости содержать детей. Собственных детей у Стюарта не было, потому что он никогда не хотел быть отцом, а еще из-за того, что оба его прошлых брака завершились, едва начавшись. Этот дебошир считал дом своей крепостью. Дети были непрошенными гостями, даже чужаками, поэтому он взваливал на них всю грязную работу. Имея неограниченный доступ к этой дармовой рабочей силе, Стюарт постоянно придумывал для них поручения, скрывая тем самым от самого себя неприглядный факт: он попросту был ленивым жлобом. Стюарт покупал еду и пиво только для себя и требовал, чтобы Джози оплачивала «их» часть стола из собственного скудного заработка.

Однако нелепые поручения, упреки в дармоедстве, запугивания – все это ничто по сравнению с насилием.

Джози лежала, едва дыша и не шевелясь. Стоя над ней, Стюарт пялился на ее грудь и, как всегда, был недоволен: грудь-то маловата. Черт, даже у Киры крупнее будет. От этой мысли он ухмыльнулся, решив сходить и проверить свое наблюдение. Шатаясь, Стюарт покинул маленькую темную гостиную и стал карабкаться вверх по лестнице, нарочно производя как можно больше шума – пусть им будет страшно. На полпути стал звать высоким, пьяным, почти жалобным тоном:

– Кира, а, Кира?..

Та вся затряслась в темноте и с силой вцепилась в руку брата. Стью упорно лез вверх, громко топая по деревянным ступенькам.

– Кира, а, Кира?..

Он распахнул и сразу злобно захлопнул дверь в комнату Дрю. Потом подергал дверь в комнату Киры – она оказалась заперта.

– Ха-ха, Кира, знаю, ты там. Ну-ка, открывай! – Стюарт навалился на дверь плечом.

Они сидели вместе на краю ее узкой кровати, уставившись на дверь, которую заранее подперли ржавым железным штырем, который Дрю притащил из сарая. Оба надеялись, что штырь и дверная защелка уберегут их. Одним концом железный штырь был приставлен к двери, другим упирался в металлический каркас кровати. Когда Стюарт стал дергать дверную ручку, Дрю и Кира поступили, как договаривались: налегли на спасительный штырь, чтобы придать ему устойчивости. Они репетировали данную ситуацию и были почти уверены, что уловка сработает. На тот случай, если дверь все же откроется, у них тоже был припасен ответ: Кира схватит старую теннисную ракетку, а Дрю пустит в ход припасенный в кармане перцовый баллончик. Джози купила его на всякий случай, для детей. Им все равно достанется от Стюарта, но так они хотя бы не сдадутся без боя.

Выбить дверь ногой ему ничего не стоило. Месяц назад он так и поступил, а потом устроил скандал, ведь новая дверь тянула на сотню долларов. Сначала Стюарт настаивал, чтобы за дверь заплатила Джози, потом стал требовать деньги с детей, но, в конце концов, угомонился.

Кира, одеревеневшая от страха, беззвучно плакала, но при этом ее не оставляла мысль о странности происходящего. Раньше Стюарт ломился к ней в комнату, когда дома больше никого не было. Тогда, в отсутствие свидетелей, он грозил ее убить, если она кому-нибудь проболтается. На сей раз он сначала заставил замолчать ее мать. Не вознамерился ли Стюарт причинить вред еще и Дрю?

– Кира, о, Кира! – заблеял он по-дурацки и снова навалился плечом на дверь. Его голос зазвучал чуть мягче, словно Стюарт был уже не прочь отступить.

Налегая на штырь, они ждали взрыва, но пьяница замолчал, потом попятился, спустился по лестнице, и снизу больше не доносились шаги. Все стихло.

Мать тоже не издавала ни звука, и это было равносильно концу света. Она затихла там, внизу, то ли мертвая, то ли без сознания, потому что иначе обязательно поднялась бы наверх и дала отпор мерзавцу. Если бы Стью снова поднял руку на ее детей, Джози выцарапала бы ему во сне глаза.

Тянулись секунды, минуты. Кира уже не плакала. Оба сидели на краю кровати и чего-то ждали: звука, голоса, стука в дверь. Но царила зловещая тишина.

Наконец Дрю прошептал:

– Надо что-то делать.

Кира ничего не ответила.

– Пойду посмотрю, как там мама, – произнес он. – Ты запрись здесь. Ладно?

– Не ходи.

– Я должен. С мамой что-то не так, иначе она бы поднялась сюда. Уверен, дела плохи. Сиди тихо, запрись.

Дрю убрал железный штырь и тихо отворил дверь. Внизу ничего не было видно, кроме темноты в доме и слабого света фонаря на крыльце. Кира выпустила брата и сразу заперлась. Он стал спускаться, сжимая в кулаке баллончик и мечтая о том, чтобы прыснуть отравой сукину сыну в лицо, устроить ему ожог глаз, а лучше вообще ослепить. Дрю двигался медленно, останавливаясь на каждой ступеньке, стараясь не издавать ни звука. В гостиной он замер и прислушался. Из спальни Стюарта, дверь в которую находилась в конце короткого коридора, доносились еле слышные звуки. Дрю еще подождал: вдруг Стюарт, надавав Джози тумаков, все же отнес ее в постель? В кухне горел свет. Он заглянул туда и увидел неподвижные голые ступни матери, потом ее икры. Дрю опустился на колени, пролез под столом, молча подергал ее за руку. Мерзавца мог привлечь любой звук. Он видел обнаженную грудь матери, но был слишком напуган, чтобы смутиться. Дрю теребил Джози, шепча:

– Мама, мама, очнись!

Она не реагировала. Левая половина ее лица побагровела и раздулась, Дрю был уверен, что она не дышит. Он вытер глаза, отпрянул, выполз в прихожую. Дверь в спальню Стюарта была открыта, там горел слабый свет, и Дрю, приглядевшись, различил свисавшие с кровати сапоги – из змеиной кожи, остроносые, его любимые. Дрю выпрямился и приблизился. На кровати с широко раскинутыми над головой руками, полностью одетый дрых, похрапывая, Стюарт Кофер. Дрю смотрел на него с лютой ненавистью.

Потом он бегом преодолел лестницу. Кира открыла ему дверь, и Дрю крикнул:

– Она мертвая, Кира! Мама умерла. Стюарт убил ее. Она лежит мертвая в кухне на полу.

Кира отпрянула, зарыдала, обхватив брата руками. Вдвоем они спустились вниз, пришли в кухню, приподняли матери голову. Кира плакала и шептала:

– Очнись, мам, ну, пожалуйста, очнись!

Дрю неуверенно взял левую кисть Джози и попытался нащупать пульс, хотя не был уверен, что делает это правильно.

– Надо звонить 911, – сказал он.

– Где Стюарт? – спросила Кира, озираясь.

– В постели, спит. Кажется, вырубился.

– Я побуду с мамой. Позвони ты.

Дрю пошел в гостиную, снял трубку и набрал 911. После долгого ожидания раздался голос диспетчера:

– 911. Что у вас произошло?

– Мою мать убил Стюарт Кофер. Она мертва.

– Ты кто, сынок?

– Я Дрю Гэмбл. Мою мать зовут Джози. Она мертва.

– Где ты живешь?

– В доме Стюарта Кофера на Барт-роуд, 14, 14. Пожалуйста, пришлите кого-нибудь, нам нужна помощь.

– Обязательно! К вам уже едут. Говоришь, она мертва? Откуда ты знаешь это?

– Она не дышит. Потому что Стюарт опять ее избил, как всегда.

– Стюарт Кофер дома?

– Да, это его дом, мы здесь просто живем. Он опять вернулся пьяный и избил мою мать. Он убил ее. Мы все слышали.

– Где он сейчас?

– В кровати, крепко спит. Пожалуйста, скорее!

– Не вешай трубку, хорошо?

– Нет, мне надо к маме.

Дрю бросил трубку и стянул плед с дивана. Кира держала голову Джози у себя на коленях, нежно гладила ее по волосам, плакала и повторяла:

– Ну, ладно, мама, ну, прошу тебя, очнись… Пожалуйста, очнись! Не оставляй нас, мама.

Дрю накрыл мать пледом и сел около ее ног. Зажмурившись и наморщив нос, он пытался молиться. Дом притих, тишину нарушал лишь лепет Киры, умолявшей мать очнуться. Шли минуты, Дрю уговаривал себя перестать плакать и хоть что-то предпринять, чтобы защитить себя и сестру. Стюарт дрых, но мог в любой момент проснуться; застанет их внизу – взбесится и задаст жару.

Так уже бывало: опьянение, злоба, угрозы, побои, беспамятство, пробуждение – и все то же самое по новому кругу.

Из спальни донесся громкий храп и еще какие-то пьяные звуки, и Дрю испугался, что Стюарт проснется.

– Тихо, Кира, – попросил он, но она не услышала, сестра была в шоке, продолжала гладить мать и обливаться слезами.

Дрю медленно отошел от них и покинул кухню. В коридоре он пригнулся и на цыпочках подкрался к спальне, где неподвижно лежал Стюарт. Его сапоги по-прежнему свешивались с кровати, под грузным телом скомкалось покрывало. Рот был широко разинут – хоть мух туда напусти. Дрю не сводил с него глаз, пылая слепящей, сводящей с ума ненавистью. Этот мерзавец убил, в конце концов, их мать после многомесячных попыток расправиться с ней. Следующие на очереди – они с Кирой. На Стюарта нет управы, потому что у него связи, серьезные знакомства, судя по его вечному хвастовству. Они трое – пустое место, «белый мусор», отверженные из поселка на колесах, то ли дело Стюарт – влиятельная фигура, землевладелец, обладатель значка.

Дрю попятился, выглянул в коридор и увидел мать на полу и сестру, державшую на коленях ее голову, раскачивающуюся, тихо стонущую и не видящую ничего вокруг. Он вернулся в спальню, шагнул в угол, к столику сбоку от кровати, на которой лежала толстая портупея из черной кожи, кобура с пистолетом и значок в форме звезды. Дрю вытащил пистолет из кобуры и вспомнил, какой он тяжелый. Таким оружием, «глоком» калибра 9 милиметров, пользовались все помощники шерифа. Правила запрещали прикасаться к нему гражданским лицам. Но Стюарт плевать хотел на всякие дурацкие правила. Однажды, трезвый, в редком для него благодушном настроении он отвел Дрю на пастбище неподалеку и стал учить его обращению с пистолетом. Стюарт вырос с оружием, Дрю – нет; Стюарт издевался над парнем, не умевшим стрелять. Он хвастался, что своего первого оленя застрелил восьмилетним мальчишкой.

Дрю стрелял тогда трижды и каждый раз промахивался мимо мишени; его пугали отдача и грохот. Стюарт вдоволь поиздевался над его робостью, а потом лихо вогнал прямо в десятку всю обойму.

Держа пистолет в правой руке, Дрю внимательно осмотрел его. Он знал, что оружие заряжено, по-другому у Стюарта не бывало. Он держал в стенном шкафу целый ящик с заряженными винтовками и дробовиками.

До Дрю доносились стоны и плач Киры, перед ним храпел Стью. Скоро нагрянет полиция, но толку от нее будет не больше, чем раньше. Вернее, вообще никакого толку. Они не защитят Дрю и Киру даже теперь, когда их мать лежит бездыханная на кухонном полу. Стюарт Кофер, ее убийца, станет лгать, и полиция вновь поверит ему. После этого Дрю с сестрой ожидает еще более мрачное будущее, чем раньше, при живой матери.

Он вышел из спальни с «глоком» в руках и побрел в кухню, где ничего не изменилось. Спросил Киру, дышит ли мать. Вместо ответа сестра продолжала стонать. Дрю двинулся в гостиную и там выглянул из окна в темноту. Если у него был отец, он его не знал и сейчас в который раз спрашивал себя, где глава семьи. Где тот мудрый человек, советчик и защитник? Они с Кирой росли, не зная безопасности, какую обеспечивают нормальные родители. Они видели других отцов в опекунских семьях, встречали адвокатов в судах по делам несовершеннолетних, пытавшихся помочь; но им не знакомо теплое объятие мужчины, которому можно довериться.

Теперь ответственность легла на него, старшего. Матери нет, значит, у Дрю не осталось выбора: он должен сделать шаг вперед и быть мужчиной. Он, один он обязан спасти их от бесконечного кошмара.

Дрю вздрогнул от неожиданного звука в спальне – не то храпа, не то бормотания, не то лязга пружин или скрипа матраса. Похоже, Стью заворочался, стал приходить в себя.

Брат с сестрой уже наелись всего этого досыта. Настал решающий момент, их единственный шанс остаться в живых. Дрю был обязан воспользоваться им. Он вернулся в спальню и посмотрел на Стью, по-прежнему лежавшего на спине, ко всему безучастного. Странно, но один его сапог свалился на пол. Мерзавец заслуживал одного – смерти. Дрю медленно затворил дверь, словно стараясь оградить сестру от малейшего участия в том, что сейчас случится. Легко ли все пройдет? Дрю стиснул пистолет обеими руками, затаил дыхание и стал опускать дуло, пока оно не оказалось в дюйме от левого виска Cтью.

Тогда он закрыл глаза и нажал на курок.

2

Кира, по-прежнему гладившая мать по голове, спросила, не поднимая глаз:

– Что ты сделал?

– Застрелил его, – ответил Дрю без выражения, без страха или сожаления. – Взял и застрелил.

Она кивнула и больше ничего не сказала. Он прошел в гостиную и еще раз выглянул в окно. Где красные и белые мигалки? Где реакция на его звонок? Ты сообщаешь, что твою мать убил жестокий мерзавец, но никто не появляется. Дрю включил лампу и посмотрел на часы: 2.47. Он навсегда запомнит точное время, когда убил Стюарта Кофера. У него тряслись и немели руки, в ушах звенело, но он ничуть не сожалел, что прикончил убийцу своей матери. Дрю вернулся в спальню и включил верхний свет. Пистолет лежал рядом с головой убитого, в ней зияла уродливая дыра. Стью по-прежнему смотрел в потолок, только теперь открытыми глазами. Простыня уже промокла от продолжавшей сочиться ярко-красной крови.

Дрю вернулся в кухню, где ничего не изменилось. Тогда он перешел в гостиную, включил еще один светильник, открыл входную дверь и сел в кресло Стью. Того удар бы хватил, если бы он увидел кого-то на своем троне. Кресло сохранило его запах – сигарет, высохшего пота, старой кожи, виски и пива. Через несколько минут Дрю возненавидел это кресло с откидной спинкой и пересел на табурет, чтобы ждать перед окном огней.

Первым появилась синяя яростно вращающаяся мигалка. Когда автомобиль влетел на последний перед домом бугор, Дрю прошиб страх, ему стало трудно дышать. Это едут за ним. Его, закованного в наручники, запихнут на заднее сиденье автомобиля помощника шерифа, и он ничего не сможет поделать, чтобы этому помешать.

Следующей ехала скорая с красными мигалками, третьей – еще одна машина полиции. Как только поступило донесение, что трупов два, а не один, примчалась вторая скорая, за ней – еще полиция.

У Джози нащупали пульс, ее спешно положили на носилки и увезли в больницу. Дрю и Киру заперли в гостиной и велели не двигаться. Да и куда им было податься? Во всем доме зажгли свет, в каждой комнате торчал коп.

Явился шериф Оззи Уоллс, собственной персоной. Перед домом его встретил помощник Мосс Джуниор Тейтум, доложивший:

– Как я погляжу, Кофер поздно вернулся, они сцепились, он ей врезал, а потом отрубился на своей кровати. Парень схватил его пушку и всадил ему пулю в башку. Второй не потребовалось.

– Ты потолковал с парнем?

– Да. Дрю Гэмбл, шестнадцать лет, сын подружки Кофера. Неразговорчивый. Похоже, у него шок. Его сестру зовут Кира, ей четырнадцать лет; она говорит, что они живут здесь примерно год и что Кофер часто распускал руки, постоянно колотил их мать.

– Кофер мертв? – недоверчиво спросил Оззи.

– Стюарт Кофер мертв, сэр.

Оззи с отвращением и с недоверием покачал головой и шагнул в распахнутую входную дверь. Остановившись в прихожей, он взглянул на брата с сестрой, сидевших вдвоем на диване, смотревших в пол и старавшихся не замечать хаоса вокруг. Оззи хотел что-то сказать, но передумал и двинулся следом за Тейтумом в спальню, где пока никто ни к чему не прикасался. Пистолет лежал на простыне в десяти дюймах от головы Кофера, посреди кровати краснело кровавое пятно. На вылете пуля выбила часть черепа, поэтому простыня, подушки, подголовник, даже стена были забрызганы кровью и серым веществом.

У Оззи имелось четырнадцать штатных помощников. Теперь – тринадцать. Еще семеро трудились неполный рабочий день. Были также добровольцы – им он потерял счет. Оззи служил шерифом округа Форд уже семь лет, с 1983 года, когда одержал на выборах историческую победу. Исторической она была потому, что он стал единственным на тот момент чернокожим шерифом во всем Миссисипи, а в преимущественно белом округе – вообще первым. Все эти семь лет обходилось без потерь. Дуэйн Луни лишился ноги в результате перестрелки во время суда над Карлом Ли Хейли в 1985 году, но до сих пор оставался в строю.

И вот счет открыт. Первым в расход отправился Стюарт Кофер, один из его лучших парней и, бесспорно, самый бесстрашный. Из телесной оболочки продолжала сочиться кровь, но сам он отдал Богу душу.

Оззи снял шляпу, наскоро помолился и шагнул назад. Не отрывая взгляда от Кофера, он произнес:

– Убийство сотрудника органов правопорядка. Вызывай людей из штата, пусть расследуют. Ничего не трогать. – Шериф покосился на Тейтума. – С детьми говорил?

– Да.

– Та же история?

– Так точно. Парень молчит. Его сестра говорит, что стрелял он. Дети думали, их мать убита.

Оззи кивнул и стал соображать.

– Ладно, – сказал он, – больше не задавайте им вопросов. С этого момента все наши действия будут учитываться адвокатами. Детей забираем, но молча. Посадите их в мою машину.

– Наручники?

– А как же! Для парня. У них есть родня где-нибудь неподалеку?

Помощник шерифа Мик Суэйз откашлялся и ответил:

– Вряд ли, Оззи. Я неплохо знал Кофера, эта женщина жила с ним, он утверждал, что у нее скверное прошлое. Не то один, не то два развода. Точно не известно, откуда она, но Стюарт говорил, что не из наших мест. Пару недель назад я был здесь по вызову, причина – нарушение порядка, но она не предъявила обвинений.

– Ладно. Я забираю детей. Мосс, поедешь со мной. Мик, останься здесь.

Дрю послушно встал и протянул руки. Тейтум аккуратно надел ему на запястья браслеты, вывел подозреваемого из дома и направил к машине шерифа. За ними вышла Кира, утиравшая слезы. Весь склон холма теперь был освещен мигалками. Узнав, что застрелен представитель закона, каждый свободный от дежурства коп в округе захотел взглянуть что и как.

Повиляв среди скопления патрульных автомобилей и машин скорой помощи, Оззи выехал на проселок. Там он включил мигалку на крыше и надавил на газ.

– Сэр, можно нам увидеть маму? – спросил Дрю.

Оззи посмотрел на Тейтума и произнес:

– Включи диктофон.

Тейтум достал из кармана маленький диктофон и нажал кнопку.

– Так, теперь мы все разговоры записываем, – начал Оззи. – Я – шериф Оззи Уоллс, сегодня двадцать пятое марта тысяча девятьсот девяностого года, время – три часа пятьдесят одна минута утра; я еду в окружную тюрьму, рядом со мной сидит помощник Мосс Джуниор Тейтум, на заднем сиденье у нас… как твое полное имя, сынок?

– Дрю Аллен Гэмбл.

– Возраст?

– Шестнадцать лет.

– А как ваше имя, мисс?

– Кира Гейл Гэмбл, четырнадцать лет.

– Как зовут вашу маму?

– Джози Гэмбл. Ей тридцать два года.

– Хорошо. Мой вам совет – не говорить о случившемся этой ночью. Дождитесь адвоката. Вам ясно?

– Да, сэр.

– Поехали дальше. Ты ведь спросил о своей маме?

– Да, сэр. Она жива?

Оззи посмотрел на Тейтума, тот пожал плечами и произнес в диктофон:

– Насколько нам известно, Джози Гэмбл жива. С места происшествия ее увезла скорая. Вероятно, она уже в больнице.

– Нам можно ее навестить? – повторил Дрю свой вопрос.

– Прямо сейчас – нет, нельзя, – ответил шериф.

Некоторое время они ехали молча, а потом Оззи сказал в сторону диктофона:

– Ты был на месте первым?

– Да, – подтвердил Тейтум.

– Ты спрашивал этих ребят, что произошло?

– Спрашивал. Парень, Дрю, ничего не ответил. Я обратился к его сестре Кире с вопросом, знает ли она что-нибудь, и девочка объяснила, что ее брат застрелил Кофера. Больше я вопросов не задавал. И так было ясно, что к чему.

Рация трещала без умолку, казалось, ожил весь округ Форд, невзирая на темноту. Оззи сделал звук тише и погрузился в молчание. Он давил на акселератор, его мощный бурый «форд» с ревом несся по дороге, прямо по осевой, отбивая у любого охоту соваться на дорожное полотно.

Оззи Уоллс принял на службу Стюарта Кофера четыре года назад, когда тот вернулся в округ Форд после досрочно прерванной военной карьеры. Стюарт придумал какое-никакое оправдание своему бесславному увольнению: дело было якобы в технических трудностях, в недопонимании… Оззи выдал ему униформу, назначил шесть месяцев испытательного срока и по безупречным результатам отправил учиться в полицейскую академию в Джексоне. Нареканий по службе Кофер не имел. Он превратился в легенду, когда в одиночку пристрелил троих наркоторговцев из Мемфиса, пытавшихся затеряться в этом сельском округе.

Другое дело, что Кофер вытворял в свободное время… По меньшей мере дважды Оззи устраивал ему выволочку после донесений о пьянстве и нарушениях общественного порядка. Всякий раз Стюарт пускал слезу, каялся, обещал исправиться, клялся в преданности шерифу и его департаменту. Спору нет, в его лояльности нельзя было усомниться.

Смутьянов среди своих подчиненных Оззи не терпел, всякие сопляки у него не задерживались. Но Кофер был одним из самых опытных помощников шерифа, он даже вызывался выступать в школах и в разных клубах. Служа в армии, повидал мир, что среди окружающей деревенщины было редкостью. Большинство его коллег из штата не выезжали. На людях Кофер вел себя идеально: привлекательный, щедрый на улыбку и шутку, знал всех по именам, с удовольствием прогуливался пешком по Нижнему городу, где жили чернокожие, без оружия, зато со сладостями для ребятишек.

В его частной жизни имелись проблемы, однако собратья по службе старались скрывать это от начальства. Тейтум, Суэйз и большинство других помощников неплохо знали подноготную Стюарта. Но на это проще было закрыть глаза в надежде, что никто не пострадает.

Шериф поглядывал в зеркало на Дрю, скрытого в тени. Тот опустил голову и не издавал ни звука. Как ни ошеломлен был Оззи, как ни злился, ему трудно было считать этого паренька убийцей. Ему, такому тщедушному, ниже сестры ростом, бледному, робкому, испуганному, на вид было не больше двенадцати лет.

Разбудив ревом двигателя половину Клэнтона, они резко затормозили перед тюрьмой, находившейся в двух кварталах от центральной городской площади. Перед входом стояли двое: помощник шерифа и человек с камерой.

– Проклятье! – процедил Оззи. – Это Дамас Ли, что ли?

– Он самый, – подтвердил Тейтум. – Значит, все уже в курсе. Многие нынче слушают полицейские переговоры.

– Всем оставаться в машине, – распорядился Оззи, вылез, хлопнул дверцей и направился к репортеру, сердито качая головой.

– Учти, тебе нечем разжиться, Дамас, – грубо начал он. – Замешан несовершеннолетний, ты не узнаешь даже имени и не сможешь заснять его. Проваливай отсюда!

Дамас Ли был одним из двух репортеров газетенки «Форд таймс» и хорошо знал шерифа.

– Можешь подтвердить, что убит твой сотрудник?

– Я ничего не намерен подтверждать. У тебя десять секунд, чтобы убраться отсюда, иначе я надену на тебя наручники и посажу в камеру. Брысь!

Репортер не стал ждать и исчез в темноте. Оззи проводил его взглядом. Затем они с Тейтумом вывели брата с сестрой из машины.

– Регистрировать будете? – спросил тюремный надзиратель.

– Нет, позже. Пока запри их в камере для несовершеннолетних.

Тейтум отконвоировал Дрю и Киру по узкому коридору, мимо решеток, до толстой железной двери с окошечком. Надзиратель отпер дверь, и они вошли в пустую комнату, внутри которой – только двухъярусная койка и грязный шкафчик в углу.

– Сними с него наручники, – шериф Оззи Тейтуму. Дрю стал с облегчением растирать себе запястья. – Побудете здесь часок-другой.

– Я хочу видеть свою мать, – сказал Дрю решительнее, чем ожидал Оззи.

– Сынок, сейчас ты не в том положении, чтобы чего-то хотеть. Ты арестован за убийство сотрудника службы правопорядка.

– Он убил мою мать.

– Твоя мама, слава Богу, жива. Сейчас я поеду в больницу, проведаю ее. Вернусь – расскажу, как и что. Это все, что я могу сделать.

– Почему я в тюрьме? – подала голос Кира. – Я ничего не сделала.

– Знаю. Ты здесь ради собственной безопасности. Это ненадолго. Если мы выпустим тебя через несколько часов, куда ты пойдешь?

Кира посмотрела на брата. Было очевидно, что идти им некуда.

– Есть у вас какая-нибудь родня поблизости? Тетки, дядья, дедушки-бабушки? Хотя бы кто-нибудь?

Оба, замявшись, медленно покачали головой.

– Так, тебя ведь Кира зовут?

– Да, сэр.

– Если бы ты сейчас стала куда-то звонить, чтобы за тобой приехали, кому бы ты позвонила?

Глядя себе под ноги, она ответила:

– Нашему священнику, брату Чарльзу.

– Как его фамилия?

– Чарльз Макгерри, он служит в Пайн-гроув.

Оззи считал, что знает всех местных священников, но этого не припоминал. В округе насчитывалось три сотни церквей. По большей части это были мелкие сельские приходы, известные, в основном, раздорами, склоками и изгнанием своих священников. Уследить за всеми не было никакой возможности. Глядя на Тейтума, шериф протянул:

– Не знаю, кто это.

– Хороший человек.

– Тогда позвони ему, разбуди, попроси приехать сюда. – Оззи посмотрел на детей. – Пока побудете здесь. Вам принесут поесть и попить. Располагайтесь. Я съезжу в больницу. – Он вздохнул и посмотрел на них, стараясь, чтобы во взгляде читалось как можно меньше сочувствия. Все-таки застрелили его помощника, и убийца стоял перед ним. Но эти дети были такие растерянные, жалкие, что месть оказалась последним, что сейчас приходило на ум.

Кира подняла голову и спросила:

– Сэр, он правда мертв?

– Да.

– Простите, но он часто избивал нашу маму, нам тоже от него доставалось.

Оззи остановил ее, подняв обе руки.

– Все, не продолжай. Мы пригласим сюда адвоката, вот ему, ребята, вы и расскажете то, что пожелаете. А пока вам лучше помалкивать.

– Хорошо, сэр.

Оззи и Тейтум вышли из камеры и захлопнули дверь. Дежурный на входе положил трубку на телефон и произнес:

– Шериф, звонил Эрл Кофер, он говорит, что узнал об убийстве своего сына Стюарта. Он потрясен. Я ответил, что ничего не знаю. Вы бы ему позвонили.

Оззи выругался себе под нос и пробормотал:

– Как раз собирался… Только мне сначала нужно в больницу. Возьмешь это на себя, ладно, Тейтум?

– Может, не стоит?

– Возражения не принимаются. Ограничься парочкой фактов, скажи, что я позвоню ему позже.

– Ну, спасибо, удружили.

– Не стоит благодарности. – Шериф вышел на улицу и спешно уехал.

Почти в 5 часов утра Оззи заехал на пустую парковку больницы. Оставив машину около дверей приемного отделения, он двинулся внутрь, где столкнулся с опередившим его Дамасом Ли.

– Без комментариев, Дамас. Ты начинаешь меня злить.

– Такое у меня ремесло, шериф. Я постоянно в поисках истины.

– Истина мне неведома.

– Женщина погибла?

– Я не врач. Избавь меня от своего присутствия.

Оззи вошел в лифт и поехал наверх, оставив репортера в вестибюле. На третьем этаже дежурили два помощника. Они проводили шерифа на пост, где их ждал молодой врач. Оззи представился, все кивнули, обойдясь без рукопожатий.

– Что вы можете нам сообщить? – спросил шериф.

Врач, не глядя в карточку пациентки, которую держал в руках, ответил:

– Она без сознания, но состояние стабильное. Перелом челюсти, понадобится операция, но это не срочно. Судя по виду, ее отправили в нокаут ударом в челюсть или в подбородок.

– Какие-нибудь еще повреждения?

– Не особо серьезные, кровоподтеки на кистях и на шее, не требующие специального лечения.

Оззи перевел дух и поблагодарил Всевышнего, что обошлось лишь одним трупом.

– Значит, она выкарабкается?

– У нее сильный организм. В данный момент нет оснований ожидать чего-либо, кроме выздоровления.

– Когда она может прийти в себя?

– Сложно делать прогнозы, но, по-моему, не более чем через двое суток.

– Хорошо. Слушайте, я не сомневаюсь, что вы все тщательно фиксируете, просто напомню: все манипуляции с этой пациенткой, вероятно, будут рано или поздно изучаться в суде. Не забывайте об этом. Побольше рентгена, цветных снимков…

– Обязательно, сэр.

– Я оставлю здесь своего сотрудника, пусть за всем наблюдает.

Оззи спустился на лифте вниз, покинул больницу и поехал обратно в окружную тюрьму. По пути он связался по рации с Тейтумом. Разговор того с Эрлом Кофером вышел ужасным, как и предполагалось.

– Перезвоните ему, Оззи. Он сказал, что сам поедет туда, чтобы все увидеть собственными глазами.

– Пусть.

Оззи уже подъехал к тюрьме и уставился на телефон. Как всегда, в такие серьезные моменты он вспоминал прежние эпизоды, когда ему приходилось с утра пораньше оповещать родственников. Страшные звонки, круто менявшие или даже рушившие многие жизни. Как он ни ненавидел эти звонки, они – часть его обязанностей. Однажды молодого отца семейства нашли с кровавым месивом вместо лица и с предсмертной запиской рядом; два нализавшихся подростка вывалились из разогнавшегося автомобиля; дедушку с деменцией отыскали в канаве. Все это – худшие моменты его жизни.

Эрл Кофер бился в истерике и требовал ответа на вопрос, кто убил его «мальчика». Оззи терпеливо повторял, что не имеет права обсуждать детали, но охотно встретится с семьей – еще одна пугающая, однако неизбежная перспектива. Он не позволил Эрлу ехать в дом Стюарта, твердя, что его туда не пропустят. Помощники шерифа дожидались там следователей из лаборатории криминалистики штата, которые застрянут в доме надолго. Шериф предлагал встречу родственников дома у Эрла, куда он, Оззи, был готов прибыть утром. Когда же удалось, наконец, повесить трубку, отец убитого громко рыдал.

В изоляторе шериф спросил Тейтума, оповещен ли о произошедшем помощник шерифа Маршалл Празер, и получил утвердительный ответ: тот уже в пути. Празер был ветераном службы и близким другом Стюарта Кофера; они вместе учились в начальной школе Клэнтона. Он примчался в джинсах и в футболке, не веря в случившееся, и прошел за шерифом к нему в кабинет, где оба упали в кресла, а Тейтум затворил дверь. Оззи изложил известные факты, и Празер не смог скрыть волнения. Он скрипел зубами, стараясь сдерживаться, и прикрывал ладонью глаза, но все равно было понятно, как ему тяжело.

После долгой мучительной паузы Маршалл выдавил:

– Мы вместе пошли в третий класс… – Он замолчал и опустил голову. Оззи посмотрел на Тейтума, тот отвернулся.

Шериф долго ждал, но потом все же спросил:

– Что ты знаешь об этой женщине, Джози Гэмбл?

Празер сглотнул и замотал головой, как будто так можно было стряхнуть навалившуюся скорбь.

– Видел ее раз-другой, но толком не знал. Стью сошелся с ней примерно год назад. Она с детьми переехала к нему. Ничего, приятная, но, похоже, бывалая… Много чего повидала.

– В каком смысле?

– Она мотала срок. По-моему, за наркотики. В общем, особа с богатым прошлым. Стью подцепил ее в баре, что неудивительно. Они съехались. Стью не нравилось жить под одной крышей с двумя ее детьми, но она его уломала. Ясное дело, ей надо было где-то приткнуться, а у него имелись лишние спальни.

– Что он в ней нашел?

– Хороша собой, даже очень, особенно в обтягивающих джинсах. Ты же знаешь Стью, он пребывал в вечном поиске, но ужиться с женщиной не был способен.

– А тут еще пьянство…

Празер стянул с головы свою старую фуражку и молча почесал затылок. Оззи подался вперед и с усмешкой произнес:

– Я задаю вопросы, Маршалл, и мне нужны ответы. Тут эти уловки не пройдут, нечего его покрывать, не увиливай. Я спрашиваю, ты отвечаешь.

– Я мало знаю, Оззи, честно. Сам я бросил пить три года назад и больше не слоняюсь по барам. Все верно, Стью злоупотреблял спиртным, думаю даже, что он пил все больше и больше. Я дважды говорил с ним об этом, да что толку? Он твердил, что все в порядке, как и любой пьяница. Мой кузен, завсегдатай баров, рассказывал, что у Стью там репутация первого задиры. Мне было неприятно это слышать. Он говорил, что Стью часто играет у Хьюи, это на озере.

– Тебе не приходило в голову поставить меня в известность?

– Брось, Оззи. Я очень тревожился, иначе не заговорил бы об этом со Стью. Клянусь, я планировал еще одну беседу с ним…

– Нужны мне твои клятвы! Итак, у нас был помощник шерифа – любитель пьянок, драк и азартных игр со всяким отребьем, заодно поколачивавший дома свою подружку, а ты считал, что мне не следует об этом знать?

– Я думал, ты и так все знаешь.

– Мы знали, – вмешался Тейтум.

– Ну-ка, ну-ка… – Шериф приподнялся в кресле. – О домашнем насилии я слышу впервые.

– Был один эпизод месяц назад. Она позвонила в 911 поздним вечером и пожаловалась, что Стью скандалит. Мы послали туда патрульную машину с Пертлом и Маккарвером, они навели порядок. Было очевидно, что женщина избита, но она не стала предъявлять обвинения.

Оззи с трудом сдерживался.

– Ничего об этом не слышал, не видел рапорта. Куда он подевался?

Тейтум покосился на Празера, но тот смотрел прямо перед собой. И Тейтум пожал плечами, мол, мое дело маленькое.

– Обошлось без ареста, всего-то и было, что рапорт о вызове. Куда он подевался, спрашиваете? Не знаю, Оззи, меня там не было.

– Сейчас концов уже не найти. Как бы я ни старался их отыскать, как бы ни приставал ко всем своим подчиненным, те, кто был в курсе, все равно не признались бы.

– Ты винишь самого Стью? Сам он, что ли, всадил в себя пулю, а, Оззи? Ты обвиняешь жертву?

Шериф опустился в кресло и закрыл глаза.

Дрю скрючился на нижней койке: поджал колени к груди, укрылся по макушку тонким одеялом, зарылся головой в хилую подушку и уставился на темную стену. Он молчал уже не один час. Кира сидела на краю койки, одной рукой касаясь ног брата под одеялом, другой теребя свои длинные волосы. Обоим оставалось одно – ждать, что произойдет дальше. Из коридора время от времени доносились голоса, потом вновь становилось тихо.

Первый час они с Дрю разговаривали на единственную доступную им тему – о состоянии матери, об удивительном известии, что она выжила; ну, и о том, что Стью больше нет в живых. Это принесло обоим огромное облегчение. Страх был, угрызения совести – нет. Стью превратил Джози в боксерскую грушу и для них никогда не жалел оплеух и угроз. Теперь этому кошмару настал конец. Никогда больше они не услышат, как их мать избивает этот пьяный мерзавец.

То, что они угодили за решетку, их не слишком пугало. Отсутствие удобств и антисанитария могли удручать новичка, но не Дрю с Кирой: эти дети и не такое видали. Дрю отсидел четыре месяца в колонии для несовершеннолетних в другом штате. Год назад Кира провела два дня взаперти, изолированная, как утверждалось, для ее же блага. Им ли страшиться окружной тюрьмы?

Перед их бесконечно перемещавшейся маленькой семьей всегда стоял вопрос: куда податься? Когда мать находилась рядом, они могли планировать свой следующий шаг. Знакомство с некоторыми из родственников Стью оставило у детей ощущение: им не рады. Стью часто хвастался, что он – свободный от долгов домовладелец, потому что получил дом по завещанию от деда. Но это все, что можно было сказать в пользу его дома, грязного и нуждавшегося в ремонте. Старания Джози навести чистоту и порядок неизменно вызывали его недовольство. Поэтому брат и сестра решили, что не будут скучать по дому Стью.

Второй час у них ушел на размышления, какое наказание грозит Дрю. Случившееся они считали самообороной, вопросом выживания, справедливым возмездием. Дрю понемногу, мелкими шажками, фрагментами возвращался в памяти к своему поступку. Все произошло слишком быстро. Сцена в спальне – как в тумане. Дрыхнущий с разинутым ртом краснорожий Стью, его громкий храп, как при добросовестно заслуженном ночном сне, вонь перегара. При этом он мог в любой момент проснуться, вскочить и кинуться избивать детей – потехи ради.

Едкий запах горелого пороха. Кровь и мозги, разбрызганные по подушке и на стене. Шок от распахнувшихся при смертельном выстреле глаз Стью.

Но время шло, и Дрю постепенно успокоился. Он натянул одеяло до подбородка и сказал, что устал болтать. Сестра с беспокойством наблюдала, как Дрю медленно погружается в себя, как вновь упирается невидящим взглядом в стену.

3

Окружная тюрьма наполнилась свободными от дежурства помощниками шерифа, клэнтонскими полицейскими и прочими людьми, как имевшими отношение к охране порядка, так и обычными зеваками. Все курили, пили кофе, грызли черствые пирожные и негромко обсуждали погибшего товарища и опасности службы. Оззи засел в своем кабинете и завис на телефоне: звонки в полицию штата, в лабораторию криминалистики, лаконичные ответы на запросы репортеров, друзей и вообще неизвестно кого.

Примчался преподобный Чарльз Макгерри. Его проводили в просторный кабинет, где он поздоровался за руку с шерифом и сел. Оззи изложил подробности и объяснил, что Кира захотела видеть священника. По ее словам, у них не было поблизости родни, идти им просто некуда. Хотя девочка и сидела пока в камере с братом, он, Оззи Уоллс, не предполагал выдвигать против нее обвинения. Две другие камеры для несовершеннолетних в тюрьме были заняты, а продолжать находиться здесь ей совсем ни к чему.

Священнику было двадцать шесть лет, и он очень старался, возглавляя сельский приход. Оззи посещал его церковь во время своей предвыборной кампании, но тогда там служил другой человек. Чарльз Макгерри оказался приятным молодым человеком, застигнутым врасплох случившимся. Его, только что отучившегося в семинарии, церковь Доброго Пастыря направила в приход всего год и два месяца назад. Взяв у Тейтума стаканчик с кофе, священник поведал то немногое, что знал о семье Гэмблов. Джози и ее дети появились в поле его зрения примерно полгода назад, когда кто-то из прихожан обмолвился, что им нужна помощь. Однажды в выходной священник заглянул к ним и получил от Стюарта Кофера отнюдь не гостеприимный прием. Уходя, он пригласил Джози к себе на воскресную службу. Она с детьми несколько раз побывала в церкви, однако намекнула, что Кофер этого, мягко говоря, не одобряет. Тайком от Стюарта Макгерри пару раз поговорил с ней по душам и пришел в ужас от ее рассказа о прошлом. Оба ее ребенка были внебрачными, она родила их несовершеннолетней. Получила срок за хранение наркотиков. Признавалась, что часто поступала из рук вон плохо, но клялась, что все это в прошлом. Пока Джози отбывала срок, один ее ребенок находился в приемной семье, другой – в сиротском приюте.

– Вы можете поместить девочку в безопасное место? – спросил Оззи.

– Да. Пусть побудет некоторое время у нас.

– В вашей семье?

– У меня жена и малыш, мы ждем второго. Живем в пасторском доме при церкви. Места немного, но комната для нее найдется.

– Хорошо. Забирайте ее. Только чтобы из округа девочка ни ногой. С ней будет общаться наш детектив.

– Ясно. А что Дрю? Он крепко влип?

– Похоже. Гарантирую, что парень нескоро покинет окружную тюрьму. Будет сидеть в камере для несовершеннолетних. Уверен, не сегодня-завтра суд назначит ему адвоката. До тех пор мы с ним не говорим. Дело вполне понятное. Он сознался сестре, что застрелил Кофера. Других подозреваемых нет. Влип – не то слово, преподобный, увяз по самые уши!

– Что ж, шериф, благодарю вас за участие.

– Всегда пожалуйста.

– Соболезную вашей потере. В это трудно поверить.

– Еще бы. Ладно, пройдемте в камеру. Забирайте девчонку.

Макгерри двинулся следом за Оззи и Тейтумом через наполненный людьми кабинет. Заметив священника, все притихли. Многие смотрели на него, как на игрока команды соперника: ведь он явился, чтобы оказать содействие семье убийцы. Для священника это было странное место и еще более странная ситуация, а значение недружелюбных взглядов оставалось загадкой.

Надзиратель отпер дверь камеры, и они вошли внутрь. Кира немного смутилась, потом преодолела неуверенность и бросилась к Макгерри. Впервые за много часов она увидела человека, которому могла доверять. Он крепко обнял девочку, погладил по голове, прошептал, что пришел за ней и что их мама поправится. Она вцепилась в него, всплакнула. Объятия затянулись, и шериф с нетерпением посмотрел на Мосса Джуниора.

«Пора пошевеливаться», – говорил его взгляд.

На нижней койке, в густой тени, Дрю с головой спрятался под одеяло и боялся пошевелиться. Макгерри понемногу высвободился из объятий Киры и попытался аккуратно смахнуть слезы с ее глаз, но она плакала не переставая.

– Я отвезу тебя к себе домой, – повторил священник, она в ответ изобразила подобие улыбки. Он попробовал разглядеть на койке Дрю, но без особого результата.

– Можно сказать ему пару слов? – спросил он шерифа.

Он не разрешил.

– Все, уходим.

Макгерри взял девочку за руку, и они выбрались из камеры в коридор. Она не попрощалась с братом, и тот остался один, в своем темном мире. Оззи вывел их через черный ход и проводил на парковку. Пока они садились в машину священника, подошел помощник Суэйз и что-то зашептал шерифу на ухо.

Оззи выслушал и кивнул.

– Звонили из больницы, – сообщил он Макгерри, шагнув к водительскому окну. – Джози Гэмбл очнулась и спрашивает о детях. Я съезжу туда. Отправляйтесь за мной.

По дороге шериф думал о том, что целый день будет носиться между «горячими точками», пока не закончит распутываться эта жуткая история. Когда он проскочил на «красный», Тейтум предложил сменить его за рулем.

– Я шериф или нет? – рявкнул Оззи в ответ. – Еду по важному делу. Посмотрел бы я на того, кто вздумает жаловаться!

– Ну, уж не я. К вашему сведению, пока вы общались со священником, мне позвонил с места преступления Луни. Туда явился Эрл Кофер и стал орать, мол, подавай мне парня. Луни и Пертл его не пускают, а Эрл рвется внутрь. Он захватил с собой двух племянников-молокососов, те строят из себя крутых, в общем, целый скандал. Тут как раз подъезжают следователи штата в фургоне лаборатории криминалистики. Им удается втолковать Эрлу, что весь дом – активное место преступления, и он нарушит закон, если войдет туда. Тогда Эрл зарулил на передний двор и стал сидеть в машине со своими племянниками. Луни попытался их спровадить, Эрл ответил, что это его собственность. В смысле, собственность семьи. Уверен, он все еще там.

– Что ж, примерно через час я встречусь с Эрлом и со всей его семейкой. Хочешь со мной?

– Ну их к черту!

– Если не желаешь по-хорошему, то поедешь в приказном порядке. Мне необходимы двое белых за спиной. Это ты и Луни.

– Они что, ваши избиратели?

– Здесь все – мои избиратели, а то ты не знаешь, Мосс! Если ты побеждаешь, значит, за тебя проголосовал каждый, считая его прабабку. У меня было семьдесят процентов голосов, жалоб не поступало, но я все равно должен встречаться с каждым в округе Форд, кто не отдал за меня свой голос. Все мои избиратели гордятся своим выбором и хотят снова проголосовать за меня.

– Я думал, вы набрали шестьдесят восемь процентов, а не семьдесят.

– Было бы все семьдесят, если бы не лентяи из Блэкджека.

– Лентяи? Моя родня голосует, как подорванная, Оззи. Самые неутомимые избиратели! Бегут на избирательный участок с утра пораньше и целый день там торчат, чтобы за всех проголосовать: за опоздавших, за отсутствующих, даже поддельных бюллетеней не чураются. Голосуют за мертвых, за психов, за не прошедших по возрасту, за осужденных преступников, лишенных права голоса. Вы уже и не помните, но двадцать лет назад мой дядюшка Феликс сел в тюрьму, потому что голосовал за мертвецов. Два кладбища оживил за одни выборы! Голосов все равно не хватило, его противник набрал на шесть штук больше и посадил дядю за решетку.

– Твой дядя сидел?

– Почему «сидел»? Отделался следственным изолятором. Провел в нем всего три месяца, заявил, что там вполне терпимо, вышел на свободу героем, вот только голосовать никогда больше не мог. Большой был мастер плотно забивать ящики бюллетенями! Вам позарез нужна моя родня, Оззи, уж мы-то знаем, как выигрывать выборы!

Второй раз за сутки шериф припарковался рядом с дверями приемного отделения больницы. По коридору третьего этажа прогуливались все те же два помощника шерифа, тот же молодой врач болтал с медсестрой. Долго ждать новостей не пришлось. Джози Гэмбл была в сознании, хотя находилась на успокоительных из-за острой боли в раздробленной челюсти. Все жизненные показатели были в порядке. Ей еще не сообщили о смерти Стюарта Кофера и об аресте ее сына. В ответ на вопросы Джози о детях врач уверял, что они в безопасности.

Оззи набрал в легкие побольше воздуха и покосился на Тейтума, читавшего его мысли и уже качавшего головой.

– Вы босс, вам решать.

– Она выдержит плохие новости? – спросил он врача.

Тот улыбнулся, пожал плечами:

– Можно сейчас, можно повременить. Разница невелика.

– Я пошел, – решился Оззи.

– Я подожду здесь, – произнес Тейтум.

– А вот и нет, марш со мной!

Через четверть часа, покидая больницу, Оззи и Тейтум увидели пастора Макгерри и Киру, сидевших в комнате ожидания приемного отделения. Шериф приблизился к ним и тихо сообщил, что только что навестил Джози, она в сознании и дожидается Киру. Известие о смерти Кофера и об аресте Дрю привело Джози в смятение, она хочет видеть дочь.

Он еще раз поблагодарил пастора за помощь и обещал позвонить.

У машины Оззи сказал Тейтуму «веди ты» и шагнул к пассажирской дверце.

– Я с радостью. Куда едем?

– Я уже несколько часов не видел окровавленных трупов, так что давай полюбуемся на Стюарта, мир его душе.

– Сомневаюсь, что он успел сменить позу.

– Мне надо поговорить с людьми из штата.

– Уверен, такое дело они не запорют.

– Они хорошие специалисты, такие не запорют.

– Вам виднее. – Тейтум захлопнул дверцу и завел автомобиль.

За чертой города Оззи произнес:

– Сейчас половина девятого. Я на ногах с трех часов.

– Я тоже не завтракал.

– Я здорово проголодался. Что-нибудь открыто в этот чудесный воскресный час?

– Хьюи как раз закрывает лавочку, к тому же у него не кормят завтраками. Как насчет «Опилок»?

– «Опилки»?

– Ага. Насколько я знаю, это единственное место, открытое так рано в воскресенье, во всяком случае, в этой части нашего округа.

– Знаю, меня там ждут с распростертыми объятиями. Особая дверка с табличкой: «Вход для негров».

– Я слышал, ее уже сняли. Вы хотя бы раз заглядывали внутрь?

– Нет, помощник шерифа Тейтум, я никогда не бывал в сельской лавке «Опилки». Когда я был ребенком, там еще собирался ку-клукс-клан, и это не являлось секретом. Да, теперь уже 1990 год, но те, кто закупается и утоляет голод в «Опилках», не говоря о тех, кто, сидя зимой у старой чугунной плиты, травит анекдоты про черных, жует на террасе табак и сплевывает на тротуар, строгая палочки и играя в шашки, – это не та публика, с которой мне хочется иметь дело.

– Зато у них вот такие оладьи с голубикой!

– В мою порцию они положат отраву.

– Ошибаетесь. Давайте сделаем одинаковый заказ и поменяемся тарелками с оладьями. Если я подавлюсь и склею ласты, то меня отпоют на пару с Кофером. Представьте эту похоронную процессию, кружащую по площади!

– Как-то не тянет.

– Оззи, вас дважды избирали шерифом округа Форд с большим отрывом. Вы ходите в местных героях, я не верю, что вы робеете зайти перекусить в здешнее кафе. Если боитесь, обещаю вас защитить.

– Дело не в этом.

– В этом, в этом! Много наберется бизнесов с хозяевами-белыми, куда вы не суетесь все семь лет, что служите шерифом?

– Я был не во всех белых церквях.

– Это потому, что побывать во всех превыше человеческих сил. Их не менее тысячи, и постоянно строятся новые. Я про бизнесы, а не про церкви.

Провожая глазами маленькие фермы и сосновые рощи, Оззи раздумывал над ответом.

– На ум приходит всего один.

– Вот и давайте обнулим список.

– Там по-прежнему болтается флаг Конфедерации?

– Скорее всего.

– Кто теперь хозяин?

– Не знаю. Сам уже несколько лет там не бывал.

Они проехали по мосту через реку и свернули на другую сельскую дорогу. Тейтум поднажал, мчась по осевой. Здесь и в будни-то бывало немного машин, а воскресным утром было – совсем никого.

– Полицейский участок Пайн-гроув. Девяносто пять процентов белых, за меня проголосовало только тридцать процентов избирателей.

– Тридцать процентов?

– Ага.

– Я рассказывал вам про своего деда с материнской стороны? Его называли Грампс. Он умер еще до моего рождения, что, наверное, к лучшему. Сорок лет назад он баллотировался в шерифы округа Тайлер и набрал восемь процентов голосов. Так что тридцать процентов – впечатляющая цифра.

– На исходе голосования я был ею не сильно впечатлен.

– Забудьте, босс. Вы одержали блестящую победу. Сейчас у вас есть шанс переубедить просвещенную публику, просиживающую штаны в «Опилках».

– Кстати, откуда взялось название «Опилки»?

– В этих краях лесопилка на лесопилке, лесоруб на лесорубе. Суровые люди. Я не в курсе, сейчас выясним.

Парковка была наполнена пикапами, новых среди них было немного, в основном старые и битые, и все стояли в беспорядке, словно водителям некогда аккуратно парковаться, так спешили позавтракать. Флагшток прославлял великий штат Миссисипи и славное дело Конфедерации. В клетке около веранды нюхали друг друга два черных медведя. Оззи и Мосс поднялись по скрипучим ступенькам. За дверью находилась сельская лавка под свисавшими с потолка копчеными окороками. Сильно пахло жареным беконом и тлеющими дровами. Пожилая женщина взглянула из-за прилавка сначала на Тейтума, потом на Оззи и заставила себя кивнуть, выдавив: «Доброе утро».

Беседуя между собой, они подошли к столикам, половина из которых оказались заняты белыми мужчинами; женщин здесь не наблюдалось. Все ели и пили кофе, многие курили, непринужденно болтали – пока не увидели Оззи. Шум голосов ощутимо стих, но лишь на секунду-другую, пока до посетителей не дошло, кто он такой и что оба – стражи правопорядка. Тут же, словно доказывая свою терпимость, посетители возобновили прерванные разговоры, причем активнее, чем раньше, тщательно игнорируя пришедших.

Тейтум указал на свободный столик, и они сели. Оззи уткнулся в меню, хотя это было лишнее. Появилась официантка с кофейником и наполнила их чашки.

Посетитель за соседним столиком не справился с любопытством и снова уставился на вновь прибывших.

– Раньше это место славилось оладьями с голубикой, – обратился к нему Тейтум. – А как сейчас?

– Так же, – ответил сосед с усмешкой и похлопал себя по изрядному брюху. – Оладьи, а еще колбаска из оленины. Лучшее средство для заботы о фигуре.

Все засмеялись.

– Прошел слушок про Стюарта Кофера, – произнес кто-то. Голоса стихли. – Правда, что ли?

Тейтум кивнул своему начальнику, словно говоря: «Действуйте! Докажите, что вы – популярный шериф».

Оззи сидел спиной ко многим посетителям, поэтому ему пришлось встать и осмотреть кафе.

– Боюсь, так и есть, – начал он. – Стюарта застрелили примерно в три часа ночи в собственном доме. Мы потеряли одного из наших лучших сотрудников.

– Кто стрелял-то?

– Сейчас я не могу сообщить подробности. Дождитесь завтрашнего дня.

– Говорят, его шлепнул паренек, живший у него в доме.

– Мы арестовали юношу шестнадцати лет. Его мать была подружкой Кофера. Это все, что я могу сказать. Сейчас на месте преступления находится полиция штата. На сегодня на этом все. Подробности появятся позже.

Оззи говорил дружелюбно, но все равно не мог предвидеть дальнейшего. Деревенский старикан в грязных башмаках и выцветшем комбинезоне, в фуражке кормовой компании, уважительно произнес:

– Спасибо, шериф.

Возникла пауза. Лед был сломан, прозвучало еще несколько благодарностей.

Оззи сел и заказал оладьи и колбасу. Пока они пили кофе и ждали еду, Тейтум заметил:

– Неплохо для избирательной кампании.

– Никогда не думаю о политике.

Тейтум отвернулся, чтобы не засмеяться.

– Знаете, босс, если бы вы завтракали здесь хотя бы раз в месяц, то все голоса были бы ваши.

– Хватило бы и семидесяти процентов.

Официантка положила им на столик воскресную джексонскую газету и улыбнулась Оззи. Тейтум стал изучать спортивный раздел, шериф заглянул в раздел новостей штата. Подняв голову от газеты, он увидел на стене кафе два больших расписания футбольных матчей команды университета в Оксфорде и команды университета штата в 1990 году. Вокруг расписаний висели флажки обеих команд и черно-белые фотографии позирующих игроков прошлых лет – сплошь белых, из другой эпохи.

Оззи играл за колледж Клэнтона и мечтал стать первым чернокожим игроком оксфордской команды, но его туда не взяли. В составе уже было двое черных, и Оззи решил, что его сочли лишним. Тогда он поступил в университет Алкорн, проучился там четыре года, был принят в команду в десятом круге и зачислен в состав «Лос-Анджелес Рэмс». Сыграл в одиннадцати матчах, потом повредил колено и снова оказался в Миссисипи.

Изучая лица прежних звезд, он размышлял, сколько из них действительно играли в профессиональный американский футбол. В НФЛ пробились еще двое чернокожих игроков из округа Форд, но их фотографий на стене не было, как и его.

Оззи приподнял газету и попытался прочитать заметку, но отвлекся. Вокруг обсуждали погоду, приближающийся ураган, клев окуня в озере Чатулла, смерть всем известного старика-фермера, недавние выкрутасы сенаторов штата в Джексоне. Притворяясь, будто читает, он прислушивался и пытался представить, о чем они станут говорить после его ухода. О том же самом? Вряд ли.

Оззи знал, что в конце 60-х годов в «Опилках» собирались «горячие головы», собиравшиеся строить частную школу в ответ на предательские решения Верховного Суда об отмене сегрегации. Школа выросла на подаренном кем-то участке за пределами Клэнтона – железный барак, где учителям недоплачивали и где учеба обходилась недорого, хотя энтузиастов и эта цена не устраивала. Школа продержалась считанные годы и закрылась из-за долгов и давления в пользу бесплатных школ во всем округе.

Официантка подала им оладьи и колбасу, налила еще кофе.

– Пробовали когда-нибудь оленью колбасу? – обратился к шерифу Тейтум. За все свои сорок лет он почти не высовывал носа из округа Форд, но часто приходил к выводу, что превосходит эрудицией своего босса, однажды пересекшего Штаты от океана до океана со своей командой НФЛ.

– Такую делала моя бабка, – ответил Оззи. – Я за ней наблюдал. – Он попробовал, пожевал. – Неплохо, правда, островата.

– Я видел, как вы рассматривали фотографии на стене. Не хватает вашей, босс.

– Зачем она здесь, Тейтум? Не надо, обойдусь.

– Это мы еще посмотрим. Какая несправедливость!

– Брось.

Они увлеклись оладьями. Каждой тарелки хватило бы на семейство из четырех человек. Насытившись, Тейтум наклонился к шерифу и спросил:

– Какого вы мнения о будущих похоронах?

– Я ему не родня, Мосс, или ты этого не заметил? Пусть решают его родители.

– Верно, но не получится ведь просто помолиться и опустить его в могилу. Все же он был вашим помощником. Как насчет почетного караула, парадного шага, торжественного салюта? На своих похоронах я хочу толпы людей и рыдающих родственников.

– Ничего, обойдешься. – Оззи опустил нож и вилку, медленно отпил кофе, посмотрел на своего помощника, как на воспитанника детсада, и продолжил: – Тут есть особенность, Мосс: наш бесценный друг Кофер погиб не при исполнении служебного долга. В свободное от службы время он поддавал, кутил, мало ли, чем еще занимался… Трудно будет выбить средства на пышное прощание.

– А если семье захочется шоу?

– Знаешь, там пока фотографируют его труп. Всему свое время. Ешь давай. Надо торопиться.

Когда они добрались до дома Стюарта, Эрла Кофера с племянниками и след простыл. Караул, что называется, устал; наверное, их затребовали домой родные. На подъездной дорожке и в переднем дворе было тесно от автомобилей полиции и прочих машин: двух фургонов лаборатории криминалистики штата, скорой помощи, которой предстояло увезти тело, и еще одной – на всякий случай, двух автомобилей добровольной пожарной команды – без них никогда не обходилось.

Оззи был знаком с одним из следователей штата. Тот коротко ввел его в курс дела, хотя шериф совершенно в этом не нуждался. Пришлось снова разглядывать Стюарта, хотя он никуда не передвинулся с того места, где расстался с жизнью. Разница сводилась к тому, что пятна крови на простынях успели потемнеть, а окровавленные подушки куда-то исчезли. Двое экспертов в защитных комбинезонах тщательно собирали образцы мозга со стены над изголовьем.

– Все как в учебнике, – произнес следователь. – Но мы все равно отвезем его на вскрытие. Паренек, наверное, в окружной тюрьме?

– Где ему еще быть? – Как всегда в подобных случаях, Оззи злило высокомерие сотрудников из столицы штата. Он не был обязан приглашать их на место преступления, но опыт подсказывал, что на процессах убийц присяжные лучше воспринимают объяснения специалистов из полиции штата. Тем быстрее удавалось их убедить.

– У него взяли отпечатки пальцев? – спросил следователь.

– Нет, мы решили предоставить это вам.

– Правильно. Мы заедем в тюрьму за отпечатками, заодно проверим его на следы пороха.

– То-то он ждет не дождется.

Они вышли на воздух. Тейтум закурил, шериф взял у пожарного стаканчик кофе из термоса. Никто не торопился, особенно Оззи. Дверь дома открылась, санитар пятился, толкая каталку с плотно завернутым в простыни телом. Колесики простучали по булыжнику дорожки, носилки задвинули в скорую и закрыли дверцы.

Эрл и Джанет Коферы жили в нескольких милях от Стюарта в низком доме в стиле ранчо 60-х годов, где вырастили троих сыновей и дочь. Стюарт был их старшим, потому и получил в наследство от деда десять акров леса и дом, где жил и умер. Клан Коферов не был богат и не владел обширными угодьями, но всегда отличался трудолюбием, бережливостью и избегал проблем. По южной части округа было разбросано немало их родни.

В 1983 году, впервые баллотируясь в шерифы, Оззи не знал, как голосует эта семейка. Через четыре года, когда Стюарт уже надел форму и гонял на блестящей патрульной машине, Оззи получил все их голоса. Они гордо выставили перед своим домом его предвыборные плакаты и даже выписали небольшие чеки в пользу избирательного фонда шерифа Уоллса.