Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Für Kinder und Jugendliche
- Serie: Доктор Проктор и всё-всё-всё
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2013
Если вы уже знакомы с доктором Проктором, то знаете, что его хлебом не корми, только дай изобрести что-нибудь безумное (в хорошем смысле). Если вы уже знакомы с Лисе, то знаете, что у нее очень мало друзей. Говоря по совести, у нее лишь один друг — Булле из дома напротив. Если вы уже знакомы с Булле, то знаете, что это самый мелкий, самый рыжий, самый шустрый и самый неунывающий мальчишка во вселенной. Ах да, еще самый веснушчатый! А если вы с ними не знакомы, то это ничего, познакомиться не поздно и сейчас, когда вся троица вот-вот влипнет в историю. Точнее, в Историю. И не влипнет, а окунется, потому что так уж устроена машина времени доктора Проктора. Заодно вам представится редкая возможность узнать, почему на самом деле Наполеон проиграл битву при Ватерлоо, за что на самом деле хотели казнить Жанну Д'Арк и откуда на самом деле взялась идея Эйфелевой башни в Париже. Держитесь крепче, головокружительные гонки во времени начинаются! Впервые на русском языке!
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 245
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Содержание
Ю Несбё
Доктор Проктор и его машина времени
Перевод с норвежского Б. Жарова
Информация о книге
УДК 087.5
ББК 84(4Нор)-44
Н 55
ISBN 978-5-389-06767-7
12+
Несбё Ю
Если вы уже знакомы с доктором Проктором, то знаете, что его хлебом не корми, только дай изобрести что-нибудь безумное (в хорошем смысле).
Если вы уже знакомы с Лисе, то знаете, что у нее очень мало друзей. Говоря по совести, у нее лишь один друг — Булле из дома напротив.
Если вы уже знакомы с Булле, то знаете, что это самый мелкий, самый рыжий, самый шустрый и самый неунывающий мальчишка во вселенной. Ах да, еще самый веснушчатый!
А если вы с ними не знакомы, то это ничего, познакомиться не поздно и сейчас, когда вся троица вот-вот влипнет в историю. Точнее, в Историю. И не влипнет, а окунется, потому что так уж устроена машина времени доктора Проктора.
Заодно вам представится редкая возможность узнать, почему на самом деле Наполеон проиграл битву при Ватерлоо, за что на самом деле хотели казнить Жанну Д’Арк и откуда на самом деле взялась идея Эйфелевой башни в Париже.
Держитесь крепче, головокружительные гонки во времени начинаются!
УДК 087.5
ББК 84(4Нор)-44
© Б. Жаров, перевод, 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013
Издательство АЗБУКА®
Глава 1. Открытка из Парижа
В спортзале царила тишина. Ни единого звука не издавали двенадцать коричневых секций шведской стенки, старый гимнастический конь, обтянутый потрескавшейся кожей, восемь серых потертых канатов, неподвижно свисающих с потолка, а также шестнадцать мальчиков и девочек — оркестр школы «Укромный уголок», который замер, напряженно глядя на дирижера Мадсена.
— Приготовились!..
Мадсен поднял дирижерскую палочку и оглядел оркестр сквозь темные стекла солнцезащитных летчицких очков. Заранее пугаясь того, что вот-вот произойдет, дирижер поискал глазами Булле — свою последнюю надежду. Мадсен знал, что другие музыканты дразнят рыжего трубача за его маленький рост, ну и пусть. Зато в отличие от них этот низкорослый мальчишка был прирожденным музыкантом и мог выручить весь оркестр. Не найдя Булле, взгляд Мадсена остановился на девочке по имени Лисе. Насколько знал Мадсен, эта юная кларнетистка была единственной, кто дружил с Булле. А еще он знал, что Лисе была единственной, кто репетировал дома. Может быть, все еще обойдется…
— Внимание…
Оркестранты подняли инструменты. Тишину нарушали только звуки погожего октябрьского дня, доносившиеся через окно: пение птиц, стрекот газонокосилки, смех младшеклассников, игравших во дворе. Но в спортзале господствовал мрак. И скоро этот мрак сгустится еще больше…
— Начали! — закричал Мадсен и царственным жестом взмахнул палочкой.
Сначала ничего не изменилось — по-прежнему пели птицы, стрекотала газонокосилка, смеялись малыши. И вдруг тишину разорвал рев трубы, испуганно заверещал кларнет, бухнул, пробуя голос, большой барабан. Потом без предупреждения загрохотал малый барабан, отчего проснулась и истошно заблеяла валторна, а в последнем ряду оркестрантов фыркнул кто-то огромный, — наверное, так фырчит синий кит, всплыв на поверхность после недельного пребывания в глубинах. Но каждый звук был сам по себе, и лицо Мадсена все больше багровело, предвещая неминуемый взрыв.
— Три, четыре! — Мадсен размахивал палочкой, как будто она была хлыстом надсмотрщика, а музыканты — прикованными к римским галерам гребцами. — Смотрите на меня и держите ритм! Это же «Марсельеза», французский гимн! Выше нос, ну!
Но никто и не думал поднимать нос. Одни музыканты играли, уткнувшись в ноты, другие — крепко зажмурившись, будто тужились на горшке.
Мадсен сдался и опустил руки. Музыка смолкла, и лишь туба продолжала в одиночестве рычать.
— Стоп, стоп, стоп! — закричал Мадсен и подождал, пока туба не замолчит. — Слышали бы это французы! Они сначала отрубили бы вам головы на гильотине, а потом сожгли на костре то, что осталось. «Марсельеза» требует уважения!
Пока Мадсен продолжал бушевать, Лисе наклонилась к соседнему стулу и прошептала:
— Я взяла с собой открытку от доктора Проктора. Она очень странная.
Из-за помятой трубы ответил голос:
— Самая обычная открытка, если хочешь знать мое мнение. «Лисе и Булле, привет из Парижа. С приветом, доктор Проктор». Ты ведь говорила, там вроде как-то так написано?
— Да, но…
— Вообще-то, это необыкновенно обыкновенная открытка, Лисе. Единственное необычное в том, что она пришла от такого необычного человека, как доктор Проктор.
Их прервал громкий оклик Мадсена:
— Булле! Оказывается, ты здесь?
— Так точно, сержант! — прозвучал голос из-за помятой трубы.
— Встань, чтобы мы тебя видели, Булле!
— Будет сделано, о главнокомандующий веселой музыки и всех звуков Вселенной!
Маленький рыжий мальчик с большими веснушками и широкой улыбкой взобрался на стул и показался из-за пюпитра. Собственно говоря, он был не просто маленький, а очень маленький. И волосы у него были не просто рыжие, а ослепительно-рыжие. И улыбка не просто широкая, а такая широченная, что делила его маленькое лицо на две половины. И веснушки не просто большие, а… ну ладно, ладно, просто большие.
— Сыграй нам «Марсельезу», Булле! — прорычал Мадсен. — Так, как ее положено играть.
— Слушаю и повинуюсь, о мать всех дирижеров и владыка всех янычар к северу от Сахары и к востоку от…
— Оставь эти глупости, играй!
И Булле заиграл. Мягкий теплый звук взмыл к потолку спортзала, вылетел из окна в погожий осенний день, и птицы тут же замолкли, словно устыдившись своего щебета и прислушавшись к прекрасной мелодии. Во всяком случае, так думала Лисе, слушая, как ее маленький сосед и самый лучший друг играет на старой трубе своего дедушки. Лисе любила кларнет, но труба — это отдельный разговор. К тому же играть на ней оказалось вовсе не трудно. Булле научил ее играть на трубе «Да, мы любим этот край».{1} Конечно, у Лисе пока получалось не так хорошо, как у Булле, но втайне она уже подумывала о том, чтобы когда-нибудь сыграть «Да, мы любим этот край» перед большой аудиторией. Нет, вы только представьте себе!.. Но мысли — это всего лишь мысли, а мечты — всего лишь мечты.
— Прекрасно, Булле! — крикнул Мадсен. — А теперь давайте все подыграем Булле! Раз, два, три, четыре!
И оркестр школы «Укромный уголок» подыграл Булле. Грохоча, гремя, через пень-колоду. Барабаны, саксофоны, валторны, музыкальные треугольники и цимбалы сообща подняли такой трезвон, какой могла бы издать чья-нибудь кухня, если ее встряхнуть так, чтобы содержимое шкафов и ящиков посыпалось на пол. Потом вступили большой барабан и туба. Спортзал задрожал. Шведская стенка стала щелкать зубами, канаты отклонились в сторону, как от сильного ветра, а потрепанный конь сантиметр за сантиметром поскакал к входной двери, словно решил спасаться бегством.
«Марсельеза» отзвучала, и наступила абсолютная тишина. И в спортзале, и снаружи. Птицы не пели, дети не смеялись. Только эхо последних отчаянных ударов двойняшек Трульса и Трюма по коже барабанов и по барабанным перепонкам еще перекатывалось от стены к стене.
— Спасибо, — простонал дирижер Мадсен. — Мне кажется, на сегодня довольно. Увидимся в понедельник.
— И все-таки есть в этой открытке что-то странное! — сказала Лисе, когда они вместе с Булле шли домой на Пушечную улицу.
Вечерами темнело все раньше и раньше, и это им нравилось. Особенно нравилось это Булле, он считал, что светлые летние ночи — весьма посредственное изобретение. Зато темные теплые осенние вечера, когда удобно воровать яблоки, — изобретение гениальное, ну, почти такое же, как изобретения доктора Проктора. А доктора Проктора Булле считал лучшим изобретателем в мире. Правда, все остальные люди в этом самом мире думали, что доктор Проктор не изобрел ничего стоящего, но что они понимают? Кто придумал, например, самый эффективный ветрогонный порошок? Еще важнее, что доктор Проктор готовил лучший в мире пудинг с карамелью, был отличным другом и соседом и научил Булле и Лисе не обращать внимания на то, что некоторым кажется, будто их троица состоит из рыжего вихрастого недомерка, девчонки-тихони с тощими косичками и безнадежно спятившего профессора в закопченных мотоциклетных очках.
«Мы знаем то, чего не знают они, — любил говорить доктор Проктор. — Мы знаем, что если друзья готовы всегда и во всем помогать друг другу, то один плюс один плюс один будет не три, а гораздо больше».
И это была чистая правда. Но дружба дружбой, а писать письма профессор, как оказалось, не любил. Коротенькая открытка — это все, что они получили за три месяца, прошедшие с тех пор, как профессор оседлал свой мотоцикл, натянул кожаный шлем и, простившись с Лисе и Булле, отправился в Париж на поиски своей давней любви — девушки по имени Жюльет Маргарин. Жюльет загадочным образом исчезла много-много лет назад, когда доктор учился во Франции. На стене в лаборатории профессора висела фотография тех времен, когда они встречались. Оба выглядели там такими счастливыми, что Лисе не могла смотреть на снимок без слез. Собственно, Лисе и уговорила доктора Проктора отправиться во Францию и найти Жюльет.
— Очень странное! — повторила Лисе. — Взгляни-ка.
Она протянула открытку Булле.
— Гм-гм, — пробормотал тот.
Остановившись под ближайшим уличным фонарем, Булле стал внимательно изучать открытку, с умным видом продолжая мычать «гм-гм».
— Открытка из Парижа, — сказала Лисе и ткнула пальцем в черно-белую фотографию, снятую, видимо, ранним пасмурным утром.
На картинке была изображена большая площадь, по ней прогуливалось множество народу с зонтиками, в том числе мужчин в черных цилиндрах, и все же площадь почему-то казалась пустоватой. Если бы не слово «ПАРИЖ» внизу, трудно было бы поверить, что дело происходит в славной столице Франции.
— Ты видишь то же, что и я? — задумчиво спросил Булле.
— А что ты видишь?
— Мне кажется, на площади чего-то не хватает. Или на фотографии.
— Может быть, — сказала Лисе.
Она чувствовала, что Булле прав, но не могла определить, чего же не хватает.
— Кроме того, открытка вся покоробилась… — Булле осторожно согнул карточку. — Она промокла, потом ее высушили. Ты что, читала ее в ванной?
— Конечно нет, — сказала Лисе. — Ее такой и принесли.
— Ага! — воскликнул Булле и высоко поднял маленький пальчик с обгрызенным ногтем. — И снова гений всех времен и народов Булле своим великолепным умом находит единственно верную разгадку тайны! На открытку упали капли дождя еще тогда, в Париже!
Лисе заморгала.
— Откуда ты знаешь?
— Элементарно, моя дорогая Лисе. Это ясно из открытки. Читай.
Булле вернул ей открытку.
Лисе не нужно было перечитывать послание, она проделала это уже раз двенадцать и выучила текст наизусть. Но вы вряд ли читали его, поэтому посмотрите сами:
— В Париже был ливень, что тут непонятного? — заявил Булле, очень довольный своей проницательностью, и отдал открытку Лисе, а сам принялся изучать изгрызенные ногти на других пальцах, прикидывая, куда бы еще вонзить зубы.
— Странность не в том, что открытка промокла, — сказала Лисе. — Странность в самом тексте! Например, кто такие Есил и Еллуб?
— Может быть, он забыл, как нас зовут? — сказал Булле.
— Нет, там, где адрес, он правильно написал: Лисе Педерсен, — возразила Лисе.
— Гм, — пробормотал Булле, но уже не с таким умным видом, как раньше.
— Есил — это Лисе, если читать задом наперед, — сказала Лисе.
— Элементарно, — подхватил Булле и прочитал слово задом наперед. Действительно, Есил превратилось в Лисе. — Но что за штука Еллуб? — спросил он.
— Угадай! — простонала Лисе и заморгала своими красивыми глазами.
— Та же самая Лисе, только сверху вниз?
— Нет, это Булле задом наперед!
— Хе-хе, — усмехнулся Булле, показав ряд крохотных зубов. — Я пошутил. Это же элементарно. — Однако уши его немного покраснели. — Но если ты и так все поняла, что тебе не нравится?
— Странно вовсе не это! — рассердившись, закричала Лисе.
— А что?
— Все остальные слова!
Булле развел руками.
— Лисе, доктор Проктор пишет нам о том, что в Париже был ливень. Дожди в октябре вполне нормальное явление. Даже в пустыне Калахари в октябре бывают дожди. Они идут так долго, что вся пустыня оказывается под водой, и пятнисто-дымчатый намибийский носорог — этот упрямец, который отказывается учиться плавать, — стоит на дне, задержав дыхание, до самого ноября. Ничего странного, что в октябре в Париже идет дождь.
— Пятнисто-дымчатый намибийский носорог? — недоверчиво посмотрела на него Лисе.
— Да-с! — ответил Булле. — О нем говорится на странице шестьсот двадцать книги «Животные, которых, на твой взгляд, лучше бы не было».
Лисе вздохнула. Булле часто ссылался на эту толстую книгу, стоявшую, по-видимому, на дедушкиной книжной полке. Но сама Лисе и никто из ее знакомых никогда в жизни не видели книги «Животные, которых, на твой взгляд, лучше бы не было».
— Ну а что насчет этого «туп»? — спросила она. — Что бы это значило?
— Все предельно ясно, — ответил Булле. — Туп — это французская единица измерения, приблизительно то же, что миллиметр в Норвегии. К примеру, по радио говорят, что за последние сутки выпало столько-то миллиметров осадков, то есть дождя. В Париже говорят, что выпало столько-то тупов.
Лисе посмотрела на него с сомнением:
— А что означают другие слова? Например, «йом»?
Булле пожал плечами:
— «С приветом к вам доктор Проктор». Вроде бы немного похоже на шведский язык. «Хейя, хейя, йом, йом», как-то так.
— Бред сивой кобылы! — фыркнула Лисе. — Во-первых, доктор Проктор не швед, а во-вторых, он профессор и умеет нормально писать.
— В самом деле? — протянул Булле и почесал подбородок с левой стороны, чтобы скрыть внезапно вспыхнувший румянец.
Лисе снова вздохнула:
— Ну и зачем он сообщает нам об этом ливне?
Булле снисходительно откашлялся.
— Послушай, моя драгоценная бестолочь, тут все ясно как пень. Количество тупов осадков может достичь такого уровня, что весь Париж окажется затоплен. И тогда из Северного моря приплывут гренландские тюлени и станут путаться в ногах у парижан, когда те поплывут к булочнику покупать французский батон. Когда тебя цапают за ногу по дороге в булочную, это неприятно. хотя и не смертельно.
— Хватит, Булле! — предостерегающе сказала Лисе.
Булле взглянул на нее с недоумением, но все же замолк.
— За всем этим что-то кроется, — сказала Лисе.
— А? — спросил Булле. — Что кроется?
— Не знаю, но что-то определенно кроется. Посмотри, к примеру, на марку. Тебе не кажется, что она странная?
— Знаешь, ни одна прямоугольная почтовая марка с зубцами и портретом какого-то серьезного типа не заставит меня подпрыгнуть от неожиданности.
— А ты не прочитал, что там написано?
— Нет, — признался Булле.
Лисе снова дала ему открытку.
— «Феликс Фор», — прочитал Булле. — Должно быть, так зовут этого парня. И еще какие-то цифры: один-восемь-восемь-восемь — это, наверное, год. Фи-и-и!
— Фи? — подняла брови Лисе.
— Да, только представь себе: лизнуть марку, которой больше ста лет…
— Но разве она выглядит как столетняя марка?
Булле внимательно рассмотрел марку. И признал, что Лисе права. Если не считать того, что марка подмокла, она казалась совершенно новой, со свежей краской и гладкими краями.
— Может быть, тут опечатка, — сказал он без прежней уверенности.
— Думаешь? — усомнилась Лисе.
Булле покачал головой.
— За этим что-то кроется, — сказал он.
— Все вверх дном, — сказала Лисе.
— Ты до этого говорила — задом наперед, — напомнил ей Булле.
— Что? — переспросила Лисе.
— Я просто повторил твои слова.
— Какие?
— Что тут все задом наперед, — сказал Булле.
— Точно! — Лисе выхватила у него открытку. — Точно!
Она изучила текст. И вскрикнула.
— Что с тобой? — озабоченно спросил Булле.
— Я д-думаю, что д-доктор Проктор в опасности, — заикаясь, сказала она и побледнела. — Прочитай задом наперед!
Булле так и сделал. Ты тоже можешь попробовать.
…
Готово? Все понятно?
Ну что ж, у Булле тоже не сразу получилось. Но в конце концов он сумел это сделать:
«Читайте там. Хочу домой. Путь не вился. Помогите вернуться, Булле и Лисе».
— Вот что тут написано, — простонала Лисе. — Произошло нечто ужасное!
— Ну да, — сказал Булле. — Доктор Проктор разучился писать. У него буква «Н» похожа на «П».
— Да нет же! — закричала Лисе. — Неужели ты ничего не понял?
— Ага, — признался Булле и почесал подбородок. — Например, я совершенно не понимаю, что значит «читайте там».
Лисе внимательно рассмотрела открытку.
— Смотри, тут стрелка нарисована. И она показывает на марку.
Булле сунул указательный палец правой руки в правое ухо и покрутил, закрыв при этом правый глаз. Это всегда помогало ему лучше соображать. Все равно что повернуть ключ зажигания в автомобиле: раз — и голова начинает работать. Послышалось что-то вроде «чпок», и он вынул палец из уха.
— Знаю, — сказал Булле, с довольным видом изучая палец. — Это зашифрованное послание, которое не должны были прочитать непосвященные. Доктор Проктор знал: лишь такой гений, как я, поймет, что это не простая открытка.
Лисе выразительно закатила глаза, но Булле притворился, будто ничего не заметил.
— «Читайте там» и стрелка в сторону марки, — продолжил он. — Значит, под маркой тоже скрыто какое-то сообщение! Надо ее отклеить.
— Дошло наконец, — сказала Лисе.
Булле протянул Лисе открытку и, лучась гордостью, заявил:
— Как хорошо, что у нас с тобой есть я, чтобы разгадывать всякие секретные коды, ведь правда?
Глава 2. Подвал доктора Проктора
Папа Лисе, комендант крепости, проснулся на диване из-за того, что почувствовал во рту вкус газетной бумаги и типографской краски. Как обычно, он заснул, прикрыв лицо газетой, а поскольку он храпел так, что даже шторы на окне шевелились, нижняя часть газеты — та, где обычно прогноз погоды, — при каждом вдохе заползала коменданту в рот. Он взглянул на часы и удовлетворенно вздохнул. Скоро можно будет идти спать. Но сначала хорошо бы проглотить бутерброд с курятиной, нет, лучше два. Комендант бросил газету на столик, перекатил свой большой живот через край дивана и таким вот образом оказался на ногах.
— Это что еще за дела? — удивился он, войдя на кухню.
Лисе возилась у кухонного стола, а на стуле рядом с ней стоял Булле, крохотный мальчонка из странной семьи, которая весной переехала в дом на Пушечной улице. На столе пыхтел чайник, из носика валил пар.
— А вам не рановато пить кофе, дети? — спросил комендант.
— Ай-ай, команданте, — сказал Булле. — Мы и не думали про кофе.
Только тут комендант увидел, что Булле прижимает пальцем кнопку, чтобы чайник не отключался автоматически и продолжал кипеть. А дочка держит над струей пара что-то напоминающее открытку.
— Что это вы тут делаете?
— Уйди, папа, — сказала Лисе.
— Вообще-то, командую здесь я! — сказал комендант. — И я хочу знать, чем вы тут занимаетесь!
— Мне очень жаль, команданте, — сказал Булле. — Это очень-очень секретно. Если бы мы рассказали вам, вы бы стали тем, кто слишком много знает. А вы ведь знаете, что делают с теми, кто слишком много знает, правда?
— И что же с ними делают? — спросил комендант, подбоченившись.
— Отрезают язык, чтобы не проболтались. И пальцы правой руки, чтобы им нечем было писать.
— А если я левша? — сказал комендант.
— Тогда вам крупно не повезло: придется отрезать вам пальцы и на левой руке.
— А если я умею писать, держа ручку пальцами ног?
— Придется отрезать вам обе ноги, команданте. Ничего личного, но сами понимаете: жизнь шпиона полна превратностей.
— Да, теперь понятно, — вздохнул комендант.
— Однако нет худа без добра, — сказал Булле. — Без ног можно валяться на диване хоть до Пасхи.
А еще не надо смазывать лыжи, стирать носки, завязывать шнурки на ботинках.
— Все это так, — сказал комендант. — Но ведь я могу взять ручку в рот. Или подмигивать азбукой Морзе.
— Мне очень жаль, команданте. Значит, придется отрезать сразу всю черепушку.
Комендант рассмеялся, и весь его большой живот заходил ходуном.
— Перестаньте валять дурака, вы оба, — сказала Лисе. — Папа, уходи! Это приказ!
Когда комендант, качая головой, вышел, Лисе отвела открытку от струи пара. Они присели к кухонному столу, и Лисе чрезвычайно осторожно отделила марку от открытки с помощью пинцета.
— Получилось! — воскликнула Лисе. — Откуда ты знал, что марки нужно отклеивать паром?
— О, это же азы работы детектива, — сказал Булле, но было видно, что он приятно удивлен.
— Там, где была марка, что-то написано, но слишком мелко, не прочитать, — сказала Лисе и поднесла открытку поближе к свету. — Может, у тебя получится, ведь ты… э… не такой большой.
— При чем тут это? — Булле вскинул бровь.
Лисе пожала плечами:
— Невысокие покупают одежду меньше размером, машины поменьше. Может, вам и маленькие буквы подходят.
— Дай посмотрю, — пробурчал Булле, выхватил открытку и стал внимательно ее изучать. — Ничего. — Он, не глядя, протянул руку: — Оптику мне, пожалуйста.
Лисе подскочила к ящику кухонного шкафа, нашла мамино увеличительное стекло и сунула в руку Булле.
— Вот так-так, — сказал Булле, когда смог разглядеть написанное.
А разглядеть он смог вот что:
— Конечно, понятно, — пробурчал Булле и передвинул увеличительное стекло вниз.
«В ПАРИЖЕ ИЩИТЕ ПАНСИОН „ПОМ ФРИ“.{2} КОГДА ТУДА ПРИДЕТЕ…
…РИВЕТ ОТ ДОКТОРА ПРОКТОРА».
— Эй! — воскликнул Булле. — Что такое? Здесь есть пропуск. Многое стерто!
— Смыто водой, — испуганно прошептала Лисе, глядя из-за его плеча. — Есть еще что-нибудь?
Булле передвинул увеличительное стекло ниже.
«P. S. КЛЮЧ ОТ ЛАБОРАТОРИИ — В ТАЙНИКЕ, А ИМЕННО ПОД КОВРИКОМ У ВХОДА».
— Так чего же мы ждем? — крикнул Булле.
— Команды на старт! — крикнула Лисе.
— Старт! — крикнули они хором.
И вскочили со стульев. Лисе выхватила из нижнего ящика кухонного шкафа папин карманный фонарик, и они выбежали на Пушечную улицу, в тишину и темноту, затопившую сады и деревянные дома. Луна с любопытством смотрела, как Булле и Лисе преодолевают деревянный забор самого заросшего сада у самого маленького дома на улице. Они промчались мимо грушевого дерева к двери в подвал и подняли коврик у входа.
И в свете луны действительно блеснул ключ.
Булле и Лисе вставили ключ в замочную скважину старой некрашеной двери и повернули. Раздался угрожающий металлический скрежет.
Они застыли, глядя на дверь.
— Ты первый, — прошептала Лисе.
— Да легко, — сказал Булле и нервно сглотнул.
Потом глубоко вздохнул. И со всей силы пнул дверь.
Дверь медленно и скрипуче открылась. На них пахнуло сырым холодным воздухом подвала, над головами пролетела и исчезла в ночи то ли необыкновенно крупная ночная бабочка, то ли среднего размера летучая мышь.
— Жутики, — сказала Лисе.
— И кошмарики, — сказал Булле, зажег карманный фонарик и осторожно вошел.
Лисе оглянулась. Даже старое доброе грушевое дерево показалось ей сейчас ведьмой, протянувшей к луне длинные скрюченные пальцы. Лисе поежилась и поспешила войти в подвал следом за Булле.
Но его уже не было видно, внизу господствовала всепоглощающая темнота.
— Булле, — прошептала Лисе.
Она знала, что, если в темноте заговорить громко, от звука голоса станет только страшнее.
— Я здесь, — прошептал Булле.
Лисе пошла на голос и увидела конус света от фонарика, падающий на что-то на стене.
— Ты нашел мыло времени? — спросила она.
— Нет, — ответил Булле. — Но я нашел самого большого паука северо-восточного полушария. У него семь ног, причем ног давно не бритых. А пасть такая большая, что можно даже губы рассмотреть. Взгляни на зверя!
На стене подвала Лисе разглядела совершенно обыкновенного и даже не особенно крупного паучка.
— Семиногий перувианский паук-упырь, страшно редкий вид! — прошептал Булле в полном восторге. — Он высасывает мозг у насекомых, тем и питается.
— Какой мозг? — сказала Лисе и посмотрела на Булле. — Я думала, что у насекомых нет мозга.
— Вот поэтому-то семиногий перувианский паук-упырь так редко встречается, — прошептал Булле. — Попробуй-ка найди насекомых с мозгом.
— Откуда ты все это знаешь? — спросила Лисе.
— Это написано…
— Не надо, — перебила она его. — В книге под названием «Животные, которых, на твой взгляд, лучше бы не было».
— Именно, — сказал Булле. — Если ты поищешь мыло времени и прищепки, я пока попробую поймать этот редкостный экземпляр паука. Договорились?
— Но у нас всего один фонарик.
— Ну так включи верхний свет.
— Верхний свет… — Лисе удивленно заморгала. — Что же мы сразу его не включили?
— Потому что тогда было бы не так страшно, — и Булле посветил фонариком на выключатель у двери.
Лисе повернула его, и в подвале изобретателя доктора Проктора вспыхнул яркий белый свет.
Он озарил котлы, автоклавы, ведра и полки, заставленные банками с самыми разными порошками и химикалиями, железные и стеклянные трубки и пробирки. На стене почему-то висело старое ружье с хоккейной шайбой на прикладе. Рядом с ружьем красовалась фотография, которую Лисе очень любила. Молодой доктор Проктор на своем мотоцикле во Франции. В коляске сидела она — красавица Жюльет Маргарин с длинными рыжеватыми волосами, его тогдашняя возлюбленная и вечная любовь. Они улыбались так счастливо, что у Лисе всегда щемило сердце при виде этого снимка. В первой открытке, которую доктор Проктор прислал им, говорилось, что он напал на ее след. Ту открытку он отправил из Парижа в июне. Интересно, как обстоят дела сейчас?
Взгляд Лисе продолжал блуждать по подвалу и остановился на почти пустой банке с землянично-красным порошком на дне. Но ее внимание привлек не красный цвет порошка, а этикетка.
Этикетка гласила:
Лисе сняла с полки банку и подошла к большому каталожному шкафу, железному и порядком проржавевшему. Открыла ящик с биркой «Незапатентованные изобретения», пробежала глазами все папки, дошла до буквы «Ф» и обнаружила там пожелтевшую папку с надписью «Французские носы-прищепки».
Она открыла папку, встряхнула ее, и оттуда выпали два синих, на первый взгляд совершенно обычных носа-прищепки. Инструкции не было.
Лисе сунула находку в карман куртки и крикнула:
— Нашла. Уходим!
Обернувшись, она увидела, что Булле стоит на скамейке, засунув руку в другую банку.
— Что ты делаешь?
— Хочу прихватить немного порошка ветронавтов, конечно.
— Булле! Это вещество опасно для жизни и к тому же запрещено законом!
— Ну так подай на меня в суд, — посоветовал Булле. — Кроме того, небольшое выделение кишечных газов полезно для здоровья.
— Небольшое? В прошлый раз ты проглотил всего одну столовую ложку этого порошка — и улетел в космос!
— Пожалуйста, оставь преувеличения мне. — Булле зачерпнул пригоршню светло-зеленого порошка ветронавтов, пересыпал ее в маленький пластиковый пакет, закрыл и сунул в карман. — Я взлетел всего на пятьдесят метров, а это совсем немного, если сравнивать с… мм… например, с Эйфелевой башней. Ты девочка и потому предвзято относишься к пуканью. Вам бы только шипеть.
Булле пустил ветры средней громкости.
— Слышала? — сказал он. — Теперь твой черед.
— Фи, — сказала Лисе. — Я так делаю, только если не могу сдержаться.
— Дорогая фрёкен Тихоня, — сказал Булле, пригладил вихор и спрыгнул со скамейки. — Спорю на тонну тянучек, что ты никогда не издашь звука, который способно услышать человеческое ухо. Оставь громкие звуки нам, мальчикам.
— Поживем — увидим, — сказала Лисе.
— Ты хотела сказать, поживем — услышим, — уточнил Булле и приложил ладонь к уху. — Я слышу… тишину!
Они выключили свет, заперли дверь, положили ключ под коврик, пробрались через сад, остановились под грушей и посмотрели на луну.
— Итак, мы летим в Париж, — сказала Лисе. — Одни.
— Одни, но вместе, — поправил ее Булле. — И это совсем недалеко.
— Дальше, чем до Сарпсборга, — сказала Лисе.
— Подумаешь, — хмыкнул Булле.
— Я должна отпроситься у мамы и папы, — сказала Лисе.
— Забудь об этом, — сказал Булле. — Тебя не пустят. Скажут, что надо обратиться в полицию в Париже. А мы-то знаем, что из этого получится.
— Да? — неуверенно произнесла Лисе. — И что же из этого получится?
— Ни-че-го, — ответил Булле. — Ни один взрослый не верит в изобретения доктора Проктора. «Мыло для путешествий во времени? — скажут они. — Что за вздор?» Поэтому профессор и прислал открытку именно нам. Он знал, что никто другой не поверит ему, ведь так?
— Может быть, — осторожно согласилась Лисе. — Но… Но ты уверен, что мы верим ему? Он очень хороший, но в то же время немножко… чокнутый.
— Конечно, я уверен, что мы ему верим, — сказал Булле. — А доктор Проктор совсем не немножко чокнутый. Он чокнутый давно и бесповоротно.
— Вот именно, — сказала Лисе. — Тогда почему же ты ему веришь?
— Элементарно, моя дорогая Лисе. Доктор Проктор — наш друг. А друзья всегда верят друг другу.
Лисе долго смотрела на луну. Потом кивнула.
— Это, — заметила она, — самое верное из того, что ты сказал за очень долгое время. Так что же мы делаем?
— Завтра пятница, да? Ты придешь домой и скажешь, что твоя подруга из Сарпсборга пригласила тебя провести выходные у нее. Тебе нужно после школы сесть на поезд, а там тебя встретят на вокзале.
— Это можно, — сказала Лисе и закусила губу. — А как ты?
— Я скажу маме, что поеду на выходные с оркестром в Арвику.
— С оркестром? Так вдруг?
Булле пожал плечами:
— Мама это проглотит, она всегда не в курсе событий. Она будет лишь рада избавиться от меня на пару дней. Когда пойдешь завтра в школу, положи в рюкзак кое-что сверх обычного, не очень много и только то, что начинается на «П»: паспорт, портмоне, пастилу и тому подобное. Мы оба идем в школу и делаем вид, будто все как всегда, договорились? А после школы едем в центр, в эту часовую лавку…
— Часовую лавку «Лангфракк», — сказала Лисе.
— Именно. Мы продаем там марку, едем на автобусе в аэропорт, покупаем билеты на ближайший самолет до Парижа, регистрируемся на рейс, и — р-раз! — мы уже в Париже.
Лисе пожевала нижнюю губу и обдумала сказанное Булле. Тут «р-раз», там «р-раз», подумала она. Булле имел удивительную способность говорить так, что некоторые очень сложные вещи вдруг становились простыми.
— Итак, — сказал Булле. — Что же у нас получается?
Лисе посмотрела на банку. От лунного света землянично-красный порошок в ней мерцал красиво и загадочно. Потерялся во времени? Мыло времени? Ванна — машина времени? Просто бред какой-то.
— Знаешь, все-таки будет лучше, если мы покажем открытку папе, — медленно сказала она.
