Долина страха E-Book

Артур Конан Дойл

• Herausgeber: Stargatebook
• Kategorie: Poesie und Drama
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Роман начинается с загадочного убийства в загородном поместье под названием Бирлстоун, где богатый американец по имени Джон Дуглас найден мертвым с пулей в голове. Шерлока Холмса привлекают к расследованию этого дела, и вместе со своим верным помощником доктором Ватсоном он начинает расследование. Они обнаруживают, что у Дугласа было тайное прошлое, он был членом секретного общества под названием «Выдающийся орден вольных каменщиков». По мере того как они копают глубже, они раскрывают паутину интриг, в которую вовлечены мстительный бывший член «Выдающегося ордена вольных каменщиков», предатель внутри группы и заговор с целью украсть целое состояние в золоте из местного банка.

Leseprobe

ДОЛИНА СТРАХА

АРТУР КОНАН ДОЙЛ

1915

Перевод и издание 2024 года Дэвида де Анджелиса

Все права защищены

Содержание

Часть 1. Трагедия OfБирлстоуна

1. Предупреждение

2. Рассуждения о Шерлоке Холмсе

3. Трагедия Бирлстоуна

4. Тьма

5. Люди из драмы

6. Рассветный свет

7. Решение

Часть 2. Скорняки

1. Человек

2. Бодимастер

3. Ложа 341, Вермисса

4. Долина страха

5. Самый темный час

6. Опасность

7. Поимка Берди Эдвардс

Эпилог

Часть 1. Трагедия Бирлстоуна

1. Предупреждение

"Я склонен думать, - сказал я.

"Я бы так и сделал, - нетерпеливо заметил Шерлок Холмс.

Я считаю себя одним из самых терпеливых смертных, но признаюсь, что сардоническое прерывание разговора меня раздражало. "В самом деле, Холмс, - сказал я сурово, - временами вы бываете несколько занудны".

Он был слишком поглощен своими мыслями, чтобы сразу ответить на мои возражения. Опершись на руку, он держал перед собой недоеденный завтрак и пристально смотрел на листок бумаги, который только что извлек из конверта. Затем он взял сам конверт, поднес его к свету и очень внимательно изучил как внешнюю сторону, так и крышку.

"Это письмо Порлока, - задумчиво произнес он. "Я не сомневаюсь, что это письмо Порлока, хотя видел его всего два раза. Греческое "е" с особым верхним росчерком - отличительная черта. Но если это Порлок, то это должно быть что-то первостепенной важности".

Он говорил скорее для себя, чем для меня, но моя досада исчезла под влиянием интереса, который пробудили его слова.

"Кто же такой Порлок?" спросил я.

"Порлок, Уотсон, - это псевдоним, просто опознавательный знак; но за ним скрывается хитрая и уклончивая личность. В одном из прошлых писем он откровенно сообщил мне, что это имя не его собственное, и бросил вызов, чтобы я когда-нибудь разыскал его среди кишащих миллионов этого великого города. Порлок важен не для себя, а для того великого человека, с которым он общается. Представьте себе рыбу-лоцмана с акулой, шакала со львом - все, что незначительно в компании с тем, что грозно: не только грозно, Уотсон, но и зловеще - в высшей степени зловеще. Вот тут-то он и попадает в поле моего зрения. Вы слышали, как я говорил о профессоре Мориарти?"

"Знаменитый научный преступник, столь же известный среди мошенников, как..."

"Я краснею, Ватсон!" пробормотал Холмс презрительным голосом.

"Я как раз хотел сказать, что он неизвестен широкой публике".

"Прикосновение! Отчетливый штрих!" - воскликнул Холмс. "В вас проглядывает неожиданная жилка извращенного юмора, Ватсон, от которого я должен научиться защищаться. Но, называя Мориарти преступником, вы клевещете на него в глазах закона - и в этом кроется слава и чудо! Величайший интриган всех времен, организатор всех преступлений, управляющий мозг преступного мира, мозг, который мог вершить или портить судьбы народов - вот кто он! Но он настолько отстранен от всеобщего подозрения, настолько защищен от критики, настолько восхитителен в своем управлении и самообладании, что за те самые слова, которые вы произнесли, он мог бы отдать вас под суд и выйти с годовой пенсией в качестве солатиума для своего израненного характера. Разве он не знаменитый автор "Динамики астероида", книги, вознесшейся на такие высоты чистой математики, что, как говорят, в научной прессе не нашлось человека, способного ее раскритиковать? Разве это человек, которого можно обманывать? Неистовый доктор и оклеветанный профессор - таковы будут ваши роли! Это гениально, Ватсон. Но если меня пощадят меньшие люди, наш день обязательно настанет".

"Пусть я буду там, чтобы увидеть!" благочестиво воскликнул я. "Но вы говорили об этом человеке, Порлоке".

"Ах, да, так называемый Порлок - это звено в цепи, находящееся на небольшом расстоянии от своей великой привязанности. Порлок - не совсем надежное звено между нами. Он - единственный изъян в этой цепи, насколько мне удалось ее проверить".

"Но ни одна цепь не прочнее самого слабого звена".

"Именно так, мой дорогой Уотсон! Отсюда и чрезвычайная важность Порлока. Движимый некоторыми зачатками стремления к справедливости и поощряемый разумным стимулированием случайных десятифунтовых банкнот, присылаемых ему хитроумными способами, он раз или два давал мне предварительную информацию, которая имела ценность - ту высочайшую ценность, которая предвосхищает и предотвращает, а не мстит за преступление. Я не сомневаюсь, что, если бы у нас был шифр, мы бы обнаружили, что это сообщение имеет тот характер, который я указал".

Холмс снова расправил бумагу на своей неиспользованной тарелке. Я поднялся и, склонившись над ним, вгляделся в любопытную надпись, которая гласила:

534 C2 13 127 36 31 4 17 21 41 ДУГЛАС 109 293 5 37 БИРЛСТОУН 26 БИРЛСТОУН 9 47 171

"Что вы думаете об этом, Холмс?"

"Очевидно, что это попытка передать секретную информацию".

"Но что толку от шифросообщения без шифра?"

"В данном случае - совсем нет".

"Почему вы говорите "в данном случае"?"

"Потому что есть множество шифров, которые я бы читал так же легко, как апокрифы из колонки агонии: такие грубые устройства развлекают интеллект, не утомляя его. Но это совсем другое. Это явно отсылка к словам на странице какой-то книги. Пока мне не скажут, на какой странице и в какой книге, я буду бессилен".

"Но почему "Дуглас" и "Бирлстоун"?"

"Очевидно, потому что это слова, которых не было на данной странице".

"Тогда почему он не указал книгу?"

"Ваша природная проницательность, мой дорогой Ватсон, та врожденная хитрость, которая восхищает ваших друзей, наверняка не позволит вам вложить шифр и послание в один и тот же конверт. В случае ошибки вам ничего не светит. Как бы то ни было, и то и другое должно пойти наперекосяк, чтобы от этого не было никакого вреда. Вторая почта уже на подходе, и я удивлюсь, если она не принесет нам либо еще одно письмо с объяснениями, либо, что более вероятно, тот самый том, к которому относятся эти цифры".

Расчет Холмса оправдался уже через несколько минут, когда появился Билли с тем самым письмом, которого мы ждали.

"Тот же почерк, - заметил Холмс, вскрывая конверт, - и действительно подписано, - добавил он ликующим голосом, разворачивая послание. "Идемте, Ватсон, мы продвигаемся". Однако его брови омрачились, когда он просмотрел содержимое.

"Дорогой мой, это очень разочаровывает! Боюсь, Уотсон, что все наши ожидания окажутся напрасными. Я верю, что человек Порлока не причинит вреда.

"ДОРОГОЙ М-Р. ХОЛМС [говорит он]:

"Я не буду продолжать это дело. Это слишком опасно - он меня подозревает. Я вижу, что он меня подозревает. Он пришел ко мне совершенно неожиданно после того, как я уже запечатал этот конверт, намереваясь послать вам ключ к шифру. Мне удалось скрыть это. Если бы он увидел это, мне пришлось бы несладко. Но в его глазах я прочел подозрение. Пожалуйста, сожгите шифр, который теперь не может быть вам полезен.

"ФРЕД ПОРЛОК".

Холмс некоторое время сидел, вертя это письмо в пальцах и хмурясь, глядя в огонь.

"В конце концов, - сказал он наконец, - возможно, в этом нет ничего страшного. Возможно, его мучает совесть. Осознавая себя предателем, он мог прочитать обвинение в глазах другого".

"Другой, как я полагаю, профессор Мориарти".

"Не меньше! Когда кто-то из этой партии говорит о "Он", вы знаете, кого они имеют в виду. Для всех них есть один главенствующий "Он"".

"Но что он может сделать?"

"Хм! Это большой вопрос. Когда против вас выступает один из первых мозгов Европы, а за его спиной - все силы тьмы, возможности безграничны. Как бы то ни было, друг Порлок явно напуган до смерти - сравните надпись на записке с надписью на конверте, которая, по его словам, была сделана до этого злополучного визита. Один почерк четкий и твердый. Другой едва различим".

"Зачем он вообще писал? Почему он просто не бросил это?"

"Потому что он боялся, что в этом случае я наведу о нем справки и, возможно, навлеку на него беду".

"Без сомнения", - сказал я. "Конечно". Я взял в руки оригинал шифросообщения и склонил над ним брови. "Неприятно думать, что здесь, на этом клочке бумаги, может скрываться важный секрет и что проникнуть в него не под силу человеку".

Шерлок Холмс отодвинул от себя недоеденный завтрак и раскурил невкусную трубку, которая была спутницей его глубоких размышлений. "Интересно!" - сказал он, откинувшись на спинку кресла и уставившись в потолок. "Возможно, есть моменты, которые ускользнули от вашего макиавеллистского интеллекта. Давайте рассмотрим проблему в свете чистого разума. Этот человек ссылается на книгу. Это и есть наша отправная точка".

"Несколько расплывчато".

"Посмотрим, сможем ли мы сузить круг поиска. По мере того как я фокусирую на ней свой разум, она кажется все менее непроницаемой. Какие у нас есть указания на эту книгу?"

"Нет".

"Ну, ну, конечно, все не так плохо. Шифросообщение начинается с большой цифры 534, не так ли? Мы можем принять за рабочую гипотезу, что 534 - это та самая страница, на которую ссылается шифр. Таким образом, наша книга уже стала БОЛЬШОЙ книгой, что, несомненно, уже кое-что дает. Какие еще у нас есть указания на природу этой большой книги? Следующий знак - C2. Что вы думаете об этом, Ватсон?"

"Глава вторая, без сомнения".

"Едва ли, Ватсон. Вы, я уверен, согласитесь со мной, что если указана страница, то номер главы не имеет значения. Кроме того, если страница 534 встречается нам только во второй главе, то длина первой должна была быть действительно невыносимой".

"Колонна!" воскликнул я.

"Великолепно, Ватсон. Вы блистательны сегодня утром. Если это не колонки, то я очень сильно обманываюсь. Итак, теперь, видите ли, мы начинаем представлять себе большую книгу, напечатанную в двойных колонках, каждая из которых имеет значительную длину, поскольку одно из слов пронумеровано в документе как двести девяносто третье. Неужели мы достигли пределов того, что может предложить разум?"

"Боюсь, что так и есть".

"Конечно, вы поступаете несправедливо. Еще одно озарение, мой дорогой Ватсон, еще одна мозговая волна! Если бы томик был необычным, он бы послал его мне. Вместо этого он намеревался, пока его планы не сорвались, отправить мне разгадку в этом конверте. Об этом он сообщает в своей записке. Это, по-видимому, указывает на то, что речь идет о книге, которую, по его мнению, мне не составит труда найти самому. Она была у него - и он предполагал, что она будет и у меня. Короче говоря, Уотсон, это очень распространенная книга".

"То, что вы говорите, звучит правдоподобно".

"Итак, мы сузили область поиска до большой книги, напечатанной в два столбца и находящейся в общем пользовании".

"Библия!" торжествующе воскликнул я.

"Хорошо, Ватсон, хорошо! Но, если можно так выразиться, недостаточно хорошо! Даже если бы я принял этот комплимент от себя, то вряд ли смог бы назвать какой-нибудь том, который с меньшей вероятностью лежал бы под локтем у одного из сообщников Мориарти. Кроме того, издания Священного писания столь многочисленны, что он вряд ли мог предположить, что два экземпляра будут иметь одинаковую пагинацию. Это явно стандартизированная книга. Он точно знает, что его страница 534 будет точно соответствовать моей странице 534".

"Но очень немногие книги соответствуют этому".

"Именно так. В этом и кроется наше спасение. Наш поиск сузился до стандартизированных книг, которыми, как предполагается, может обладать каждый".

"Брэдшоу!"

"Есть трудности, Ватсон. Словарный запас Брэдшоу нервный и резкий, но ограниченный. Подбор слов вряд ли подойдет для передачи общих сообщений. Мы исключим Брэдшоу. Словарь, боюсь, неприемлем по той же причине. Что же тогда остается?"

"Альманах!"

"Превосходно, Ватсон! Я сильно ошибаюсь, если вы не попали в точку. Альманах! Давайте рассмотрим претензии "Альманаха Уитакера". Он широко используется. В нем есть необходимое количество страниц. Он написан в две колонки. Сдержанный в начале, он становится, если я правильно помню, довольно болтливым к концу". Он взял том со стола. "Вот страница 534, вторая колонка, значительный блок, посвященный, как я понимаю, торговле и ресурсам Британской Индии. Запишите слова, Ватсон! Номер тринадцать - "Махратта". Боюсь, не самое удачное начало. Номер сто двадцать семь - "правительство", что, по крайней мере, имеет смысл, хотя и не имеет отношения к нам и профессору Мориарти. Теперь давайте попробуем еще раз. Чем занимается правительство Махратты? Увы! Следующее слово - "свиная щетина". Мы проиграли, мой добрый Ватсон! Это конец!"

Он говорил шутливо, но подергивание его кустистых бровей свидетельствовало о его разочаровании и раздражении. Я сидел беспомощный и несчастный, глядя в огонь. Долгое молчание было нарушено внезапным восклицанием Холмса, бросившегося к шкафу, из которого он вышел со вторым томом в желтой обложке в руках.

"Мы расплачиваемся, Ватсон, за то, что слишком сильно опередили время!" - воскликнул он. "Мы опередили свое время и понесли обычное наказание. Сегодня седьмое января, и мы очень правильно заложили новый альманах. Более чем вероятно, что Порлок взял свое послание из старого. Несомненно, он сообщил бы нам об этом, если бы его письмо с объяснениями было написано. Теперь давайте посмотрим, что нам готовит страница 534. Номер тринадцать - "Там", что гораздо более многообещающе. Номер сто двадцать семь - это "есть" - "есть", - глаза Холмса возбужденно блестели, а тонкие нервные пальцы подрагивали, когда он считал слова, - "опасность". Ха! Ха! Капитал! Положите это, Ватсон. "Существует опасность - может наступить - очень скоро - одна". Затем у нас есть имя "Дуглас" - "богатый-страны-теперь-в-Бирлстоун-хаусе-Бирлстоун-уверенность-давит". Вот, Ватсон! Что вы думаете о чистом разуме и его плодах? Если бы у зеленщика была такая вещь, как лавровый венок, я бы послал за ним Билли".

Я уставился на странное послание, которое, как он расшифровал, я нацарапал на листе бумаги, лежавшем у меня на колене.

"Какой странный, сумбурный способ выразить его смысл!" - сказал я.

"Напротив, ему это удалось на удивление хорошо", - сказал Холмс. "Когда вы ищете в одной колонке слова, с помощью которых можно было бы выразить свой смысл, вы вряд ли можете рассчитывать получить все, что хотите. Вы обязаны оставить что-то на сообразительность вашего корреспондента. Смысл совершенно ясен. Против некоего Дугласа, кем бы он ни был, проживающего, как уже сказано, в богатой деревне, замышляется какая-то пакость. Он уверен - "уверенность" была настолько близка к "уверенности", - что дело не терпит отлагательств. Вот наш результат - и это был очень мастерский анализ!"

Холмс испытывал безличную радость истинного художника от своих лучших работ, хотя и мрачно скорбел, когда они опускались ниже того высокого уровня, к которому он стремился. Он все еще хихикал над своим успехом, когда Билли распахнул дверь и в комнату вошел инспектор Макдональд из Скотленд-Ярда.

Это были первые дни в конце 80-х годов, когда Алек Макдональд был еще далек от той национальной славы, которой он добился сейчас. Он был молодым, но надежным сотрудником детективного отдела, отличившимся в нескольких порученных ему делах. Его высокая костлявая фигура свидетельствовала об исключительной физической силе, а большой череп и глубоко посаженные блестящие глаза не менее ясно говорили об остром интеллекте, сверкавшем за его кустистыми бровями. Это был молчаливый, точный человек с угрюмым характером и жестким абердонским акцентом.

Дважды за свою карьеру Холмс помогал ему добиться успеха, и единственной наградой ему было интеллектуальное удовольствие от решения проблемы. По этой причине шотландец испытывал глубокую привязанность и уважение к своему коллеге-любителю, и он демонстрировал их откровенностью, с которой советовался с Холмсом в любых затруднениях. Посредственность не знает ничего выше себя, но талант мгновенно распознает гения, а Макдональд обладал достаточным для своей профессии талантом, чтобы понять, что нет ничего унизительного в том, чтобы обратиться за помощью к тому, кто уже стоял особняком в Европе как по своим дарованиям, так и по своему опыту. Холмс не был склонен к дружбе, но к крупному шотландцу относился терпимо и улыбался при виде его.

"Вы ранняя пташка, мистер Мак", - сказал он. "Желаю вам удачи с вашим червяком. Боюсь, это означает, что здесь затевается какая-то беда".

"Если бы вы сказали "надежда", а не "страх", это было бы ближе к истине, я думаю, мистер Холмс", - ответил инспектор со знающей ухмылкой. "Что ж, может быть, небольшая затяжка убережет от сырой утренней прохлады. Нет, я не буду курить, благодарю вас. Мне придется поторопиться, ведь первые часы работы над делом - самые драгоценные, как никто другой знает это лучше, чем вы сами. Но... но..."

Инспектор внезапно остановился и с выражением абсолютного изумления уставился на бумагу, лежащую на столе. Это был тот самый лист, на котором я нацарапал загадочное послание.

"Дуглас!" - заикаясь, произнес он. "Бирлстоун! Что это, мистер Холмс? Это колдовство! Откуда, во имя всего прекрасного, вы взяли эти имена?"

"Это шифр, который нам с доктором Ватсоном довелось разгадывать. Но почему... что не так с именами?"

Инспектор переводил взгляд с одного на другого в ошеломленном изумлении. "Только это, - сказал он, - мистер Дуглас из поместья Бирлстоун был ужасно убит прошлой ночью!"

2. Рассуждения о Шерлоке Холмсе

Это был один из тех драматических моментов, ради которых и существовал мой друг. Было бы преувеличением сказать, что он был шокирован или даже взволнован этим потрясающим сообщением. Не имея ни малейшего оттенка жестокости в своем необычном облике, он, несомненно, был черствым от долгого перевозбуждения. Однако если его эмоции были притуплены, то интеллектуальное восприятие было чрезвычайно активным. На его лице не было и следа того ужаса, который я сам испытал при этом беглом заявлении; скорее на нем отразилось спокойное и заинтересованное спокойствие химика, который видит, как кристаллы падают на место из перенасыщенного раствора.

"Замечательно!" - сказал он. "Замечательно!"

"Вы не выглядите удивленным".

"Заинтересован, мистер Мак, но вряд ли удивлен. Почему я должен быть удивлен? Я получаю анонимное сообщение из квартала, который мне известен как важный, с предупреждением, что опасность угрожает определенному человеку. Через час я узнаю, что эта опасность действительно материализовалась и что человек мертв. Я заинтересован, но, как вы заметили, не удивлен".

В нескольких коротких фразах он объяснил инспектору факты о письме и шифре. Макдональд сидел, положив подбородок на руки, его огромные песчаные брови были сведены в желтый клубок.

"Я собирался сегодня утром в Бирлстоун, - сказал он. "Я хотел спросить вас, не хотите ли вы поехать со мной - вы и ваш друг. Но, судя по вашим словам, в Лондоне мы могли бы работать лучше".

"Я думаю, что нет, - сказал Холмс.

"Повесьте все это, мистер Холмс!" - воскликнул инспектор. "Через день-два газеты будут пестреть сообщениями о тайне Бирлстоуна, но где же тайна, если в Лондоне есть человек, который предсказал преступление еще до того, как оно произошло? Нам нужно только наложить руки на этого человека, а остальное приложится".

"Без сомнения, мистер Мак. Но как вы собираетесь наложить руки на так называемый Порлок?"

Макдональд перевернул письмо, которое передал ему Холмс. "Отправлено в Кэмбервелл - это нам не очень-то помогает. Имя, как вы говорите, предполагаемое. Не так уж много, конечно. Разве вы не сказали, что послали ему деньги?"

"Дважды".

"И как?"

"В записках на почту в Кемберуэлле".

"Вы когда-нибудь пытались узнать, кто их вызвал?"

"Нет".

Инспектор выглядел удивленным и немного шокированным. "Почему бы и нет?"

"Потому что я всегда сохраняю веру. Я обещала, когда он только написал, что не буду пытаться его выследить".

"Вы думаете, за ним кто-то стоит?"

"Я знаю, что есть".

"Этот профессор, о котором вы упоминали?"

"Именно!"

Инспектор Макдональд улыбнулся, и его веко дрогнуло, когда он взглянул на меня. "Не стану скрывать от вас, мистер Холмс, что мы в C.I.D. считаем, что вы не на шутку встревожены этим профессором. Я сам навел кое-какие справки по этому поводу. Он кажется очень уважаемым, ученым и талантливым человеком".

"Я рад, что вы признали этот талант".

"Мужчина, вы не можете не узнать его! После того как я услышал ваше мнение, я решил увидеться с ним. Я побеседовал с ним о затмениях. Как завязался разговор, ума не приложу; но он достал фонарь с отражателем и глобус, и все стало ясно в одну минуту. Он одолжил мне книгу, но не могу не сказать, что она была немного выше моей головы, хотя я получил хорошее абердинское воспитание. С его худым лицом, седыми волосами и торжественной манерой говорить он мог бы стать великим менистером. Когда он положил руку мне на плечо, когда мы расставались, это было похоже на отцовское благословение перед выходом в холодный, жестокий мир".

Холмс захихикал и потер руки. "Отлично!" - сказал он. "Великолепно! Скажите, друг Макдональд, эта приятная и трогательная беседа состоялась, я полагаю, в кабинете профессора?"

"Так и есть".

"Прекрасная комната, не правда ли?"

"Очень хорошо, очень красиво, мистер Холмс".

"Вы сидели перед его письменным столом?"

"Именно так".

"Солнце в твоих глазах, а его лицо в тени?"

"Ну, это был вечер, но я помню, что лампа была направлена на мое лицо".

"Да. Вы случайно не наблюдали картину над головой профессора?"

"Я мало скучаю, мистер Холмс. Возможно, я научилась этому у вас. Да, я видел фотографию - молодая женщина, положив голову на руки, подглядывает за вами сбоку".

"Эта картина была написана Жаном Батистом Грёзом".

Инспектор старался выглядеть заинтересованным.

"Жан Батист Грёз, - продолжал Холмс, соединив кончики пальцев и откинувшись в кресле, - был французским художником, расцвет которого пришелся на период с 1750 по 1800 год. Я имею в виду, разумеется, его трудовую деятельность. Современная критика более чем подтверждает высокое мнение, сложившееся о нем у его современников".

Глаза инспектора стали отрешенными. "Не лучше ли нам..." - сказал он.

"Мы так и делаем, - перебил Холмс. Все, что я говорю, имеет самое непосредственное и жизненно важное отношение к тому, что вы назвали "тайной Бирлстоуна". Фактически, в каком-то смысле это можно назвать ее центром".

Макдональд слабо улыбнулся и обратился ко мне. "Ваши мысли движутся слишком быстро для меня, мистер Холмс. Вы упускаете одно или два звена, и я не могу преодолеть этот пробел. Какая связь может быть между этим мертвым художником и делом в Бирлстоуне?"

"Все знания пригодятся сыщику, - заметил Холмс. Даже тот пустяковый факт, что в 1865 году картина Грёза под названием "Молодая девушка с агно" на аукционе Порталис стоила один миллион двести тысяч франков - более сорока тысяч фунтов стерлингов, - может заронить в вашей голове целую серию размышлений".

Было ясно, что так оно и есть. Инспектор выглядел искренне заинтересованным.

"Я могу напомнить вам, - продолжал Холмс, - что о зарплате профессора можно узнать из нескольких заслуживающих доверия справочников. Оно составляет семьсот в год".

"Тогда как он мог купить..."

"Именно так! Как он мог?"

"Да, это замечательно", - задумчиво произнес инспектор. "Говорите, мистер Холмс. Мне это просто нравится. Это прекрасно!"

Холмс улыбнулся. Его всегда согревало искреннее восхищение - характерная черта настоящего художника. "А как насчет Бирлстоуна?" - спросил он.

"У нас еще есть время, - сказал инспектор, взглянув на часы. "У меня такси у дверей, и до Виктории мы доберемся без малого за двадцать минут. Но что касается этой картины: Мне кажется, вы как-то говорили, мистер Холмс, что никогда не встречали профессора Мориарти".

"Нет, никогда".

"Тогда откуда вы знаете о его комнатах?"

"Ах, это совсем другое дело. Я трижды бывал в его комнатах, дважды ждал его под разными предлогами и уходил до его прихода. Один раз - ну, об этом я вряд ли смогу рассказать официальному детективу. Именно в последний раз я позволил себе просмотреть его бумаги, что привело к самым неожиданным результатам".

"Вы нашли что-то компрометирующее?"

"Абсолютно ничего. Именно это меня и поразило. Однако теперь вы поняли, в чем суть картины. На ней он изображен очень богатым человеком. Как он приобрел богатство? Он не женат. Его младший брат - начальник станции на западе Англии. Его кресло стоит семьсот в год. И он владеет Грёзом".

"Ну?"

"Конечно, вывод очевиден".

"Вы имеете в виду, что у него большой доход и что он должен зарабатывать его незаконным путем?"

"Именно так. Конечно, у меня есть и другие причины так думать - десятки нечетких нитей, которые смутно ведут к центру паутины, где скрывается ядовитое, неподвижное существо. Я упоминаю о Грёзе только потому, что это ставит вопрос в зависимость от ваших собственных наблюдений".

"Что ж, мистер Холмс, я признаю, что то, что вы говорите, интересно: более чем интересно - это просто замечательно. Но давайте немного проясним ситуацию, если можно. Это подделка, чеканка, кража со взломом - откуда берутся деньги?"

"Вы когда-нибудь читали о Джонатане Уайлде?"

"Ну, имя звучит знакомо. Кто-то из романа, не так ли? Я не очень люблю детективов в романах - они делают что-то и никогда не дают вам увидеть, как они это делают. Это просто вдохновение, а не бизнес".

"Джонатан Уайлд не был детективом, и его не было в романе. Он был мастером преступлений, и жил он в прошлом веке - в 1750 году или около того".

"Тогда он мне не нужен. Я практичный человек".