Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Krimi
- Serie: Звезды мирового детектива
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2016
После почти трехлетнего перерыва Жан Кристоф Гранже вновь радует своих поклонников первосортным триллером "Лонтано" со сложной и захватывающей интригой. Знакомьтесь - семейство Морван: отец возглавляет французскую полицию, старший сын следует по стопам отца, младший – успешный финансист, не чуждый наркобизнесу, дочка – актриса-неудачница, зато пользуется успехом в качестве экскорт-girl. Члены семьи прочно привязаны друг к другу, тем более прочно, что объединяет их взаимная ненависть. Но вот во Франции возникает череда странных убийств, как две капли воды похожих на те, что совершил знаменитый серийный убийца по прозвищу Человек-Гвоздь в семидесятые годы в Конго. Но ведь Морван-отец давно раскрыл те давние преступления. Кто в таком случае орудует во Франции и почему удары приходятся по семье полицейского номер один?!. Сумеют ли Морваны противостоять атакам неведомого противника или же падут жертвой собственных страстей?.. Впервые на русском.
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 862
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Содержание
Jean-Christophe Grangе
LONTANO
Copyright © Еditions Albin Michel, S.A. — Paris 2015
Перевод с французского Риммы Генкиной
Оформление обложкии иллюстрация на обложке Сергея Шикина
Гранже Ж.-К.
Лонтано: роман / Жан-Кристоф Гранже ; пер. с фр.Р. Генкиной. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2016.(Звезды мирового детектива).
ISBN978-5-389-11540-8
18+
После трехлетнего перерыва Жан-Кристоф Гранже вновь радует своих поклонников первосортным триллером «Лонтано» со сложной и захватывающей интригой. Знакомьтесь — семейство Морван: отец возглавляет французскую полицию, старший сын следует по стопам отца, младший — успешный финансист и наркоман со стажем, дочка — актриса-неудачница, зато пользуется успехом в качестве экскорт-girl. Члены семьи прочно привязаны друг к другу, тем более прочно, что объединяет их взаимная ненависть. Но вот во Франции возникает череда странных убийств, как две капли воды похожих на те, что совершил знаменитый серийный убийца по прозвищу Человек-гвоздь в семидесятые годы в Конго. Но ведь Морван-отец давно раскрыл те давние преступления. Кто в таком случае орудует во Франции и почему удары приходятся по семье полицейского номер один?! Сумеют ли Морваны противостоять атакам неведомого противника или же падут жертвой собственных страстей?..
Впервые на русском.
©Р.Генкина,перевод, 2016
©Издание на русском языке, оформление.ООО «ИздательскаяГруппа„Азбука-Аттикус“», 2016 Издательство АЗБУКА®
Посвящается Изеи Каито
Белое солнце, красная пыль.
Раскаленная часовня — больше сорока градусов.
Каждый политик, офицер, видный деятель или крупный руководитель выступал вперед, на несколько секунд принимал глубокомысленный вид, а затем отступал тем же торжественным шагом, ослепленный полуденным светом и трескучими вспышками. Позади, за оцеплением из солдат конголезской армии, более-менее приодетые представители народа размахивали пластиковыми флажками с изображением усопшего.
Эрван Морван спрашивал себя, с какой стати его сюда занесло. Никакого отношения к Конго он не имел, хоть и родился здесь. Во Францию его привезли в двухлетнем возрасте, и ни малейших воспоминаний о стране рождения он не сохранил. Его отец Грегуар настоятельно попросил сына присутствовать на похоронах генерала Филиппа Сезе Нсеко, «старого друга» из Лубумбаши, столицы провинции Катанга. Он согласился. Из сыновнего послушания, а также из странного любопытства.
Стоя во второй группе, среди белых, Морваны, отец и сын, ждали своей очереди. Возвышавшийся над гробом балдахин с цветочными гирляндами и алыми драпировками напоминал гримерку оперной дивы. Портрет Нсеко в золоченой раме венчал траурное ложе, накрытое флагом Демократической Республики Конго: бирюзовый фон, перечеркнутый красно-желтой диагональю с желтой звездой наверху. Погребальная команда и духовой оркестр были обряжены в ярко-красные ливреи. Класс.
Но при ближайшем рассмотрении в глаза бросались некоторые недоработки. Покрытые пылью мундиры были сшиты плохо. Навес установлен криво. Оркестр играл фальшиво, каждая музыкальная фраза заканчивалась писклявым пуком. Тарелками служили простые крышки от кастрюль.
Но хуже всего была жара. Она выжигала малейшие молекулы жизни, заставляя их скворчать, как сало на сковородке.
Эрван расслабил галстук. Рубашка липла к телу. В горле вкус глины. Перед глазами плывут сиреневые пятна. Впервые в жизни он опасался упасть в обморок.
Стоящий рядом Грегуар — сто девяносто сантиметров роста, сто двадцать кило веса, — затянутый в сшитый на заказ костюм от Эрменеджильдо Дзеньи, казалось, обладал иммунитетом к пеклу. Держа под мышкой похоронный венок, он пожимал руки, обворожительно улыбался, удерживал слезу — короче, ломал комедию, не испытывая и тени дискомфорта.
Эрван наблюдал отца в действии: у того было лицо бретонского моряка, дубленное штормами и вырезанное ножом, каким чинят сети. Бычий лоб и греческий нос. Курчавая седоватая шевелюра охватывала его череп как гальванизированный металлический шар. На самом деле Эрван был похож на него — как менее грандиозная, но и менее свирепая версия.
— Али Бонго, сын Омара, — негромко проговорил Грегуар, когда к гробу приблизился невысокий человек.
Эрван совершенно не разбирался в африканской политике, но уж это знал: Омар Бонго, бессменный президент Габона на протяжении более сорока лет, был одним из самых грозных африканских лидеров и «неизменным другом» Франции, орошающим Гексагон1 нефтью. Его сын Али подхватил факел.
— Позади него Моисей Катумби Шапве, губернатор Катанги...
Эрвану все они казались на одно лицо, но этот, к счастью, оказался метисом и носил техасскую ковбойскую шляпу. Судя по рассказам, Катумби был местной знаменитостью. Миллионер, филантроп, президент футбольного клуба, он являлся одним из самых популярных деятелей правительства Кабила2.
— Ришар Муиеж, министр внутренних дел Конго. Очень опасен.
Накануне за ужином Грегуар Морван сделал маленький экскурс в недавнюю историю страны. Эрван мало что понял, нозапомнил несколько фактов. После геноцида в Руанде тутси3преследовали милицию хуту4до самого Конго. Они воспользовались ситуацией, чтобы прогнать Мобуту и сделать президентом Лорана Дезире Кабила, который поспешил выступить против своих союзников, развязав Вторую конголезскую войну между регулярной армией, военными-тутси, беженцами-хуту, мятежной милицией, «голубыми касками»...5В 2001 году Кабила был убит, и вскоре ему наследовал его сын Жозеф. Десять лет спустя Демократическая Республика Конго занимает последнее место по классификации ООН, основанной на индексе человеческого развития6. Трудно выбрать, где было бы хуже родиться...
— А это...
Эрван уже не слушал. С самого приезда онощущал. Запахи, краски, жару. Они приземлились в Киншасе накануне, в пять утра. Спускаясь по трапу, он окунулся в цвета расплавленного свинца и запахи распада зари.
Пока они добирались до столицы по «автостраде» (простая дорога без покрытия, почти тропа), взошло солнце. Воздух внезапно стал абсолютно сухим, с затхлым запахом кирпича и плохо очищенного бензина. Когда-то прозванная Красавицей, Киншаса сегодня походила на гигантский вывернутый помойный бак, где кишел муравейник из черных голов и ярких бубу7.
Оказавшись в гостинице, Эрван кинулся в свой номер, включил кондиционер на максимальное охлаждение и залез под душ. После нескольких часов передышки — обратно на сковородку: аперитив и обед с отцом у бассейна. Потом снова перелет местным рейсом. По пути в аэропорт начался дождь. Пыль превратилась в грязь, все цвета слились в одну алую реку, затопившую улицы, стекавшую с крыш, забрызгавшую стены. «Рановато для сезона дождей», — изрек Морван тоном медика, поставившего онкологический диагноз.
Четыре часа спустя Лубумбаши, «столица меди», приняла их под тем же проливным дождем. У Эрвана было ощущение, что он плавает в околоплодных водах мира. Отец без всякой иронии утешил его, похлопав по плечу: «Это колыбель нашей семьи, мальчик мой!» Формулировка прозвучала странно: обычно Морван хвастался своей принадлежностью к аристократическому бретонскому роду — Морваны-Коаткены. В гостинице все пошло по заведенному расписанию: аперитив, ужин, бассейн. Вечер был посвящен Сезе Нсеко, оплакиваемому покойнику. Он руководил «Колтано», горнопромышленным предприятием, основанным лично Морваном.
Эрван не вмешивался в ход событий. Среди тревожных криков в ночи он слышал, как трещат, сгорая на неоновых лампах, комары. Подсвеченный со дна бассейн был усеян опавшими листьями и кишел пиявками. Эрван и так уже понял, что жизнь белых в Африке родственна жизни жаб, квакающих вокруг водного источника.
Наутро, когда он проснулся, воздух снова пылал. Кондиционер испустил дух. Эрван едва успел влезть в черный костюм и присоединиться к отцу, который уже держал под мышкой траурный венок на манер спасательного круга. Он заказал его утром у местного цветочника.
— ...Кенго Булуджи...
— А Кабила, — прервал он отца, — он не придет?
Отец неодобрительно покачал головой:
— Ты пропустил мимо ушей все, что я тебе вчера объяснял. Кабила и Нсеко принадлежат к разным этническим группам. Все равно что пригласить папу римского на конгресс стриптизерш.
Пришел черед белым отдать последний долг.
— Помоги мне, — приказал Грегуар.
Они подхватили венок и заняли место в траурной процессии. Морван продолжал шепотом давать комментарии, на этот раз относящиеся к французам и бельгийцам:
— Вон тот франкмасон. Был министром международного сотрудничества и...
Эрван видел только пятнистые или лысые черепа, морщинистые шеи, густые брови. Средний возраст между семьюдесятью и восьмьюдесятью. Умирающие слоны явились удостовериться, что бизнес будет продолжаться. Китайцы и индусы замыкали цепочку акул. Новая смена...
Когда они проходили мимо погребального навеса, гигантская рука тяжело опустилась на плечо Морвана.
— Как дела, цыпочка моя?
Африканец ростом с отца стоял позади них. Эрван отступил на шаг. Смех чернокожего перекрыл звук фанфар, и на его, словно отлитом из чугуна, лице засверкала клавиатура ослепительных зубов. Грегуар расхохотался в свой черед, и двое аферюг принялись обниматься.
— Только не говори, что ты примчался издалека ради этой старой сволочи!
— В благодарность за хлеб-соль.
— Ну что ты за скотина! Все же знают, что хозяин здесь один — ты!
— Нсеко был нашим капитаном в бурю.
— Сторожевым псом — это да. Мир его душе. — Он обратил выпученные глаза на Эрвана. — Ты меня не представишь?
— Мой сын Эрван. Генерал Трезор Мумбанза.
От рукопожатия гиганта у Эрвана едва не хрустнули кости.
— Рад с тобой познакомиться. — Генерал провел пальцами по обритой голове Эрвана. — Военный?
— Коп. Держу голову в холоде.
— Здесь тебе не поздоровится! Лучше надень шляпу!
Новый взрыв смеха.
Мумбанза стоял спиной к солнцу. Видны были только белки глаз с черными точками зрачков. Эрван подумал о «Заклинательнице змей» Таможенника Руссо.
— Наш друг командует регулярной армией в Катанге, — пояснил Морван. — Вроде местного Пиночета.
— Не надо лести.
— Без него война от Киву8 уже добралась бы до Лубумбаши.
Генерал (он был в темном кителе без всяких военных отличий) указал на гроб и перешел на заговорщицкий тон:
— Знаешь, от чего он умер?
— Мне сказали, от сердечного приступа.
— Сердечный приступ на африканский лад. Ему вырвали сердце!
— Кто?
— Тутси. Хуту. Мау-мау... Выбирай сам. А может даже, баньямуленге9 или какой-нибудь кадогас10. Или же вы, белые, втихаря. Кто знает?
— Где это случилось?
— На его собственной вилле. Ему разрезали грудь обычной ножовкой и угостились. По-моему, они даже не потрудились покинуть гостеприимного хозяина, чтобы слопать его сердце. — Мумбанза гоготнул как паровой локомотив, глядя на Эрвана. — Здесь, малыш, пррррравда Африка!
— Кончай свои шуточки, — приказал Морван. — Нагонишь на него страху.
Позади них раздался ропот: они перекрыли дорогу. Эрван поторопился возложить венок. Для молитвы пришлось бы пройти еще раз.
— Кто заступит на место Нсеко? — спросил Грегуар, направляясь к палатке, где был размещен буфет.
— Голосование сегодня после обеда. Генеральная Ассамблея!
— У тебя все шансы...
Мумбанза устало отмахнулся, вот ведь фигляр.
— Не могу же я взваливать на себя все сразу, но если меня очень попросят... — Он внезапно повернул голову, заметив кого-то в толпе. — Потом поговорим. Мне нужно пожать пару клешней.
Морваны скользнули под навес, где выстроились столы, накрытые белыми скатертями. Алкоголь, фруктовые соки, говядина на шпажках, рыба в кляре... Под полотняным навесом витал запах барбекю.
— Убийство, — произнес Эрван, потягивая теплый апельсиновый сок. — Ты поэтому приехал?
— Вовсе нет. Я и в курсе-то не был.
— Наведешь справки?
Грегуар сплюнул на пол: он на глазах превращался в африканца.
— Не мое дело. Негритянские заморочки.
— А он? — спросил Эрван, кивая на Мумбанзу.
— Сменит на посту Нсеко. Не худший вариант... Любитель хороших вин и белых телок.
Эрван никогда не знал, шутит его отец или нет.
— Знаешь, что спасло Францию во время беспорядков в мае шестьдесят восьмого? — продолжал Морван, подхватывая с подноса рюмку пастиса.
— Нет, — соврал Эрван.
Эту историю он знал наизусть.
Подняв рюмку с настойкой, старик посмотрел сквозь нее на льющийся снаружи солнечный свет:
— «Рикар»11. Когда Франция готова была отдаться в руки гошистов12, Паскуа13 и его клика из SAC14 организовали демонстрацию в поддержку де Голля. Это-то все знают. Двести тысяч человек на Елисейских Полях, и еще одна революция уничтожена в зародыше! А вот что менее известно: чтобы собрать демонстрантов со всех уголков Франции, завод «Корс» задействовал свои сети. В то время он был представителем марки «Рикар». Все коммерческие контрагенты впряглись и арендовали автобусы. По приезде в Париж каждый активист имел право на бесплатную рюмочку и ломтик колбасы, а потом — вперед, за дело! — Он поднял бокал за воспоминания. — Во Франции Мао бессилен против пастиса!
Старик поставил рюмку на другой поднос (он никогда не прикасался к алкоголю) и ответил наконец на вопрос, который Эрван так и не задал:
— Скажу тебе, зачем мы здесь. — Он подмигнул. — Чтобы проследить за вашим наследством.
1Гексагон(Шестиугольник) — одно из названий Франции в ее европейских границах.
2Лоран ДезиреКабила(1939–2001) — президент Демократической Республики Конго.
3Тутси— народ в Центральной Африке (Руанда,Бурунди,Демократическая Республика Конго) численностью около 2 млн человек.
4Хуту— народ в Центральной Африке, основное населениеРуандыиБурунди.
5«Голубые каски»(«голубые береты») — военные силы ООН.
6Индекс человеческого развития(ИЧР) — интегральный показатель, рассчитываемый ежегодно для межстранового сравнения и измерения уровня жизни, грамотности, образованности и долголетия как основных характеристик человеческого потенциала исследуемой территории.
7Бубу— длинная туникообразная рубаха, мужская одежда у некоторых африканских народов.
8Киву— озеро в Центральной Африке, на границе между Руандой и Демократической Республикой Конго.
9Баньямуленге— конголезские тутси, населяющие плато озера Киву (см. выше).
10Кадогас— ребенок-солдат, как правило похищенный из семьи.
11ПерноРикар(фр.Pernod Ricard)— французская компания, производитель и дистрибьютор алкогольных напитков. Штаб-квартира — в Париже.
12Гошизм— обобщенное название французского леворадикального движения 1960-х — начала 1970-х гг. Социальной базой гошизма были французские студенты.
13Шарль Паскуа— правый французский политик и бизнесмен.
14SAC(Service d’Action Civique —Служба гражданского действия) — голлистская милитаристская организация. Один из создателей — Жак Фоккар, главный советник Шарля де Голля по вопросам политики в отношении африканских регионов. Важнейшим участником этой организации числился ШарльПаскуа, ставший известным как ментор Жака Ширака.SACбыла распущена согласно распоряжению правительства Франсуа Миттерана в 1982 г.
I Морваны Отец и сын
1
— Олланд просто мудло, пидор с яйцами всмятку! — гремел Морван. — Черт побери, когда наконец в этой стране у президента будет член, а не веник?
Спустя три дня Эрван ужинал у родителей на авеню Мессины, в огромной квартире, обставленной из Фонда национального хранилища мебели. Пресловутые воскресные трапезы, которые не пропускал ни один член семейства — не ради удовольствия, но из чувства долга.
— Он с собственным компьютером совладать не в состоянии, а ему вручают ключи от страны? И чего от него ждать? Французы натуральные недоумки, и в каком-то смысле они имеют что заслуживают!
Эрван вздохнул. Святейший гнев Падре по воскресеньям был обязательным блюдом, как и то, что готовила мать из тофу и киноа.
На самом деле эти обличительные речи служили только вывеской. Вот уже лет сорок Старик обслуживал власть, какой бы она ни была, без малейших душевных терзаний. Его любимой присказкой было: «Засову плевать на то, что за дверью».
— Еще немножко табуле? — предложила Мэгги, наклоняясь к Эрвану.
— Мне хватит, спасибо.
По крайней мере, пока Старик громил правительство, он не оскорблял мать. И пока его гнев не перерастал в семейную свару, все были довольны. Эрван знавал и другие времена, когда Грегуар выкладывал свой ствол на обеденный стол или грозился выбросить жену в окно, если та не сменит морду лица.
Он оглядел сотрапезников: весь клан в сборе. Гаэль, младшенькая, двадцати девяти лет, рассылала СМС. Лоик, его младший брат, тридцати шести лет, дремал над тарелкой. В конце стола — его дети, Мила и Лоренцо, пяти и семи лет, благовоспитанные и тихие. Пустой стул принадлежал Мэгги, которая продолжала ревностно обслуживать свое племя.
Иллюзия была полной: респектабельная буржуазная семья, традиционно собравшаяся вместе, как каждое воскресенье. Изнанка выглядела менее привлекательно. Лоик, бывший алкоголик, а на сегодняшний день финансист-миллионер, пристрастился к кокаину и искал спасения в буддизме. Гаэль хотела сниматься в кино и спала со всеми подряд, чтобы «продвинуть свою карьеру». Что до Мэгги, бывшей хиппи и фанатичной матери, она всю жизнь сносила тумаки мужа, никогда не жалуясь и не решаясь развестись.
— Когда же страна двинется вперед? — ораторствовал Морван, не прикасаясь к своей тарелке. — Где те меры, которые призваны оживить Францию? Ничего, ни черта, одно только сотрясение воздуха! Все те же обещания, все та же дурь...
Эрван покачал головой: он надеялся, что эта тирада завершится десертом. Морван был ключевой фигурой данной ассамблеи. Шестидесятисемилетний колосс, наделенный бычьей силой и железным здоровьем, он долгое время в информированных кругах считался лучшим полицейским Франции. И самым неболтливым.
Самоучка, отчаянный гошист, после событий шестьдесятвосьмого года он был сослан в Африку. Казалось, его карьера погибла в зародыше, но в Заире он умудрился один и без всякой помощи задержать серийного убийцу по прозвищу Человек-гвоздь, который охотился на представителей белой общины одного из шахтерских городов Катанги. Морван вернулся во Францию в ореоле славы. Он рванул по служебной лестнице, перескакивая ступеньки при Жискаре, и добился окончательного триумфа при Миттеране. Будучи комиссаром уголовной полиции, он осуществлял тайные операции для Дядюшки — такое прозвище получил президент — и постепенно вошел в ранг неприкасаемых. «У меня ни друзей, ни связей, — говаривал он, — зато много-много досье».
Эрван никогда не пытался разузнать о делах отца, но не питал никаких иллюзий относительно его тайной деятельности. Морван убивал, крал, мошенничал, шпионил, шантажировал — и все в интересах Республики. Это его более-менее отличало от обычного уголовника.
Возведенный в ранг префекта, когда к власти пришел Ширак, он продолжил выполнять свои прежние обязанности на одном из этажей здания на площади Бово15. Кто ж меняет команду, которая выигрывает. Саркози оставил его на месте, и хотя Морван давным-давно достиг пенсионного возраста, при Олланде он все еще был там, теперь уже в роли советника министра внутренних дел, хотя и не числился ни в одном штатном расписании. Прозванный когда-то Левым Паскуа, он походил сегодня на один из тех лежащих под землей старых снарядов, которые категорически не рекомендуется трогать — вдруг взорвется.
Внезапно Эрван осознал, что тревожный звоночек уже прозвенел.
— Чертова шлюха, и ты называешь это жратвой?
Струйка холодного пота пробежала по позвоночнику. Ругань отца обладала властью мгновенно переносить его в детство. Он уже дрожал. Сердце билось где-то в горле.
— Папа, замолчи!
Морван что-то пробурчал себе под нос. Эрван оглядел сотрапезников: Лоик пребывал в полудреме, Гаэль настукивала на клавиатуре мобильника, дети уткнулись в свои тарелки. Даже Мэгги продолжала подавать с безразличным видом.
— Могла бы и отложить телефон, — бросил патриарх, обращаясь к Гаэль. — Мы за столом.
Молодая женщина и головы не подняла. У нее был профиль примерной школьницы под копной светлых, почти белых волос. Овальное лицо, высокие скулы, неестественно бледная кожа. Как и Лоик, она унаследовала былую красоту матери. Гаэль носила одежду лучших марок, сногсшибательно дорогую, но с той рассеянной небрежностью, которая граничит с пофигизмом.
— Эй, я к тебе обращаюсь!
— Что?
— Ты могла бы больше ценить те моменты, когда мы собираемся вместе, и...
— Это по работе.
— В воскресенье?
— Ты ничего не понимаешь в том, чем я занимаюсь.
— Будь уверена, опыта в шоу-бизнесе у меня побольше, чем у тебя!
Она презрительно повторила вышедшую из моды формулировку:
— Шоу-бизнес!
— Эти твои актеры с продюсерами — они все сексуально озабоченные шлюхи и...
— Дорогой, не при детях!
С шокированным видом Мэгги водила по столу щеткой, чтобы собрать крошки.
— Я больше не хочу, — бросила Гаэль, отодвигая свой стул.
— Не смей выходить из-за стола!
Она встала, не ответив. Бояться ей было нечего: Морван никогда не поднимал руку на детей. Ругательства и тумаки приберегались для их матери.
— Гаэль, я тебя предупреждаю...
Она показала ему вытянутый средний палец и исчезла. Лоик, с полуприкрытыми глазами, беззвучно рассмеялся, будто смотрел сквозь затемненное стекло. Мэгги ушла на кухню. Малыши, по-прежнему бессловесные, казалось, были заинтригованы загадочным жестом.
Пальцы Эрвана вцепились в подлокотники. Ничего не изменилось: только он один был настороже, только он один дергался за всех. Всегда готовый вмешаться, всегда готовый бороться против сил зла в собственном клане. Он был Цербером, псом Аида.
И будто в подтверждение, Морван скомандовал:
— Эрван, ко мне в кабинет!
2
Берлога Старика была заставлена экзотической мебелью и странными пугающими предметами, по большей части из Конго. Вогнутые табуреты, подушки под спину из плетеной кожи, масляные лампы, сделанные из дротиков... Маски, скульптуры, амулеты на этажерках, казалось, вышли из одного и того же ночного кошмара. Головы с выжженными глазами, оскалившиеся острыми зубами рты, женщины с убийственными грудями...
Гвоздем коллекции, в прямом смысле слова, был набор фигурок, пронзенных металлическими остриями и бутылочными осколками, покрытых цепями, волокнами и окровавленными перьями, —минконди16из Майомбе, что в Нижнем Конго. Эти статуэтки служили оружием против колдунов и их заклятий. Морван много раз объяснял сыну:нганга,целитель, приводил их в действие, втыкая гвоздь или осколок стекла.
В этих фигурках заключался еще один потайной смысл: именно они вдохновили серийного убийцу, которого Грегуар задержал в 1971 году. Душегуб превращал свои жертвы в обрядовые статуи, нашпигованные сотнями гвоздей, осколков зеркала и металлических обломков. Эрван был уверен, что отец украл свои статуэтки в самом логове преступника...
Грегуар снял пиджак. Даже в воскресенье он не изменял привычной одежде: небесно-синяя рубашка от Шарве с белым воротничком, черный галстук, старомодные подтяжки в форме перевернутой буквы «Y». Он устроился за письменным столом в кресле с высокой спинкой, увенчанной двумя головами антилоп.
— Кэрверек — знакомо название?
— Нет.
— Такое местечко в Бретани.
— Еще одна семейная колыбель?
— Не мели языком. Там есть школа военно-морской авиации. Я пошлю тебя туда завтра. Какая-то история с дедовщиной.
— Ты шутишь?
— Дедовщина, повлекшая смерть человека.
Эрван опустился на стул. Отец открыл ящик стола и извлек из него телекс:
— Курсант спрятался в бункере на острове, чтобы избежать испытаний при посвящении. Просидел там ночь с пятницы на субботу. Но ему не поперло: утром это место было выбрано целью тренировочных стрельб. Все разнесло в клочья.
— Хочешь сказать, в пацана попал снаряд?
Старик протянул ему листок:
— На данный момент это все, что мы знаем.
Эрван пробежал глазами депешу. Историям отца он никогда не доверял. А эта звучала еще фальшивей обычного.
— Я ничего об этом не слышал.
— Даже Франс Пресс не в курсе. Все решили помалкивать, пока не будет приличной версии.
— И ты рассчитываешь на меня, чтобы ее озвучить?
— Именно.
— А почему не местная полиция?
— Потому что дело деликатное. Посвящение новичка, которое пошло наперекосяк. «Рафаль»17, угробивший новобранца.И МВД, и Минобороны хотят объективного расследования, проведенного уголовной полицией. Чтобы их ни в коем случае незаподозрили в том, что они пытаются спустить дело на тормозах.
— А я окажусь между молотом и наковальней?
— Послушай, съезди туда, собери факты, напиши отчет.Basta cosi18.
— И в каком качестве ты меня отправишь?
— Спецзадание. Я разберусь с главной конторой. Придумаю, под каким соусом. Выедешь завтра утром, вернешься в среду. Нужен хороший коп, и я выбрал тебя. Когда военные увидят твой послужной список, они заткнутся.
Ясный намек на его боевое прошлое: за время работы в бригаде расследования и вмешательства Эрван трижды побывал на линии огня. Он убивал. Он был ранен. Есть чем впечатлить служивых.
— Ты хоть уверен в этой истории?
— В деталях нет. Но по словам полковника Винка, директора школы, это несчастный случай. Абсолютно идиотский, но все же именно несчастный случай. Новость, безусловно, не слишком хорошая: от этого дела несет бардаком, а дерьмо забрызгает всех. Твой отчет позволит определить, кому за что отвечать.
Эрван разглядывал утыканную гвоздями статуэтку с широкой плоской головой и очень длинными руками. По словам отца, она призвана вызывать у колдунов конвульсии и смертельное исхудание. Эрван частенько задавался вопросом, не она ли вызвала анорексию у Гаэль.
— А местные стражи порядка?
— Есть договоренность о сотрудничестве с отделом расследований в Бресте, но за штурвалом ты. В прокуратуре меня твердо заверили.
В комнате раздалось гудение. Заработал телекс. Эта картина была с детства знакома Эрвану: отец, поджидающий сообщений из штаба. Мальчишкой он воображал отца начальником вокзала, следящим за поездами и расписанием, — вот только составами здесь были убийства, изнасилования и прочие преступления всех видов.
Морван оторвал страницу, нацепил очки, пробежал текст глазами и добавил:
— Вечером тебе доставят все материалы. Уедешь на рассвете. Возьмешь с собой одного парня, расходы запишешь.
Эрван перевел про себя: свободен. Он встал, но отец снова открыл ящик:
— Погоди. Я хотел поговорить с тобой о другом.
Он выложил перед ним листочки размером не больше стикера. Эрван сразу их узнал: бланки Управления внутренней безопасности. Анонимная информация, без указания автора или источника. Когда у отца случалось лирическое настроение, он изрекал: «Большие реки питаются маленькими источниками». И действительно, при помощи записанных на бумажке нескольких слов он заставлял содрогаться немало правительств.
Эрван снова сел и взял листки. Имена. Парижские адреса. Даты и время.
— Что это?
— Перемещения твоей сестры за последние два дня.
— Ты установил за ней слежку?
Грегуар гневно отмахнулся и по памяти прочел содержание листка:
— Пятница, 17:00, компания STMS, улица Линкольн, один час. В тот же день, 20:00, Патрик Блан, дом три, улица Дофин, тоже один час. На следующий день, 16:00, Эрве Леруа, дом двадцать два, улица Спонтини. Вечером она была в отеле «Плаза-Атене», потом в «Фукетс Барьер».
— Ну и что?
— Твоя сестра — девица по вызову.
— Может, у нее встречи по работе.
Морван перегнулся через стол. Эрвану показалось, что он слышит, как заскрипели сочленения трона; в нос ему ударил запах дорогого мужского одеколона «Eaud’Orange Verte»фирмы «Эрме».
— Ты что, кретин? Леруа и Блан продюсеры.
— Именно.
— Иногда я себя спрашиваю, что у тебя в башке. Один организует групповухи в Версале, второй занимается эскорт-услугами. — Он яростно ударил по крышке письменного стола. — Твоя сестра шлюха, черт побери! И можно сказать, скорострельщица!
Эрван отпрянул, как будто ему плюнули в лицо. Грубость отца была ему не в новинку. Шокировало другое.
— Ты пустил за ней слежку из Управления безопасности? За государственный счет?
— Я обязан защищать свою семью.
— Гаэль двадцать девять лет. Она вольна делать что хочет.
Грегуар ссутулился и словно бы съежился между двумя подлокотниками:
— Я не думал, что твоя сестра, которой я оплатил лучшие школы, самые прекрасные поездки, обеспечил самый надежный блат при поиске работы, станет проституткой, которая отсасывает продюсерам.
— Не надо так говорить. Она хочет стать актрисой и обеспечивает себе возможности, чтобы...
— На данный момент она красуется нагишом в порножурналах.
— Не порно, а секси, не больше. У нее такой способ добиться известности. Ты должен уважать ее выбор. Ты говоришь о нейкак о преступнице!
— Ты и впрямь дитя своего времени. Плевать на суть, важно только,какоб этом говорить. Вы все сдохнете от политкорректности. — Он еще раз ударил по столу. — Чистоплюи сраные!
В его устах худшего оскорбления не было. Убежденный левак старой школы, он ненавидел консенсуальных социалистов, экологов, антиглобалистов — причем из самых благородных соображений. С его точки зрения, эти святоши воплощали абсолютное зло: буржуа, которые приняли собственную антикультуру, поглотили собственного врага — революцию. Однажды он сравнил этих чистюль с крысами, которые выжили, приняв яд, призванный их уничтожить, и теперь образуют расу, к этому яду невосприимчивую. И он не шутил.
Он поднялся, подошел к окну и встал, заложив руки за спину, на манер Командора:
— Я хочу, чтобы ты с ней поговорил.
— Я с ней уже говорил. Чем больше стараешься ее урезонить, тем сильнее она упрямится. Хотя бы ради того, чтобы сделать нам назло.
— Тогда устрой так, чтобы вокруг нее образовалась пустота. Надави на ее клиентов. Я дам тебе список.
— Ты что говоришь? Я не стану угрожать этим...
Немного успокоившись, отец вернулся к письменному столу:
— Их не так много. Гаэль работает от случая к случаю. Как в театре: не в основной труппе, а на договоре... Если никто не будет ее вызывать, она уймется.
— Или найдет новых.
— Тогда она настоящая шлюха, и ничего тут не поделаешь.
Эрван встал на защиту сестры, хотя испытывал такое же негодование, что и отец. Избалованный ребенок, который решил изгваздаться в луже. Он тоже поднялся:
— Так чем мне заняться: запугивать продюсеров или собирать кусочки бойца?
— Бретань — это срочно. Остальное — когда вернешься.
Эрван вышел из кабинета, не добавив ни слова, испытывая непривычную нежность к старому зверю. К человеку, который, несмотря на жестокость по отношению к жене и прошлое убийцы, питал безоговорочную любовь к своим детям.
— Чего он от тебя хотел?
Эрван вздрогнул: в темном коридоре стояла мать.
— Чего он от тебя хотел? — повторила она тихим голосом, с растерянностью в глазах.
Она так и не сняла кухонный фартук.
— Ничего, — рассеянно откликнулся Эрван. — Это по работе.
— Можешь проводить малышей к матери?
— А Лоик?
— Он заснул на диване.
Воскресенья шли своим чередом, не отличаясь друг от друга.
— София дома?
— Позвони ей. Она будет рада с тобой повидаться.
У входной двери стояли уже готовые Мила и Лоренцо, с рюкзачками за спиной — непременный груз для детей разведенных родителей. Мэгги открыла дверь. Ее рукав задрался, обнажив предплечье, все в фиолетовых синяках.
— Это что?
— Ничего. Я упала.
Краткий порыв расположения к отцу превратился во всплеск ненависти. Чувство знакомое, удобное, домашнее. Эрван даже не испытал удивления при мысли, что Старик в свои семьдесят лет продолжает бить жену. Его вывод был куда проще: он отметил про себя, что с возрастом синяки у матери проявляются более явно. Кровоподтеки приобретали бордовый оттенок и были теперь похожи на родимые пятна.
Он переступил через порог, весело бросив племянникам:
— Кто первый до лифта?
Оба малыша рванулись вперед, забыв поцеловать бабушку.
Эрван хотел было их окликнуть, но Мэгги остановила его:
— Не надо. Это не важно.
— До следующего воскресенья.
Дети приплясывали перед кабиной. Эрван улыбнулся им и погрузился в свои мысли. Он не мог вспомнить никакой беззаботности во времена собственного детства. Он всегда жил в страхе, тревоге и ужасе в ожидании того, что родители в любой момент вцепятся друг другу в морду.
К моменту, когда дверцы лифта раскрылись, он пересмотрел свое суждение, вынесенное во время обеда: ни Лоик, ни Гаэль не вышли сухими из воды. Наркотики брата, сексуальные закидоны сестры были всего лишь реакцией на изначальный травматизм.
В мыслях пронеслось воспоминание: четырехлетняя девочка и мальчик одиннадцати лет жмутся к старшему брату, а тот обнимает их, спрятавшись под кухонным столом, пока родители дерутся. Эрван до сих пор памятью тела ощущал холод кухонной плитки и как дрожали стены под ударами Левого Паскуа.
Он вошел в кабину, испытывая почти успокоительное ощущение: он не один, Лоик и Гаэль в страхе и растерянности по-прежнему прижимаются к нему под кухонным столом.
3
Выходя от родителей, Гаэль обычно блевала.
Она заскочила в кафе, где туалет не слишком омерзителен, на углу улиц Монсо и Лисбон и сделала что нужно. Подростком она перепробовала все возможные техники блевания, от соленой воды до зубной щетки, запихнутой в глубину горла. Сегодня ее рвало по первому требованию. Достаточно было подумать о чудовищной материнской стряпне, и готово дело.
На улице ей стало лучше. Сентябрь выплачивал неустойку. После хмурого лета и ранней осени несколько солнечных дней были совсем не лишними. Она спустилась по авеню Мессины, наслаждаясь видом. Тени древесных крон дрожали на асфальте. Острые лучики света пробивались сквозь листву. Эта авеню была квинтэссенцией османовского Парижа. Балконы, атланты и кариатиды на каждом этаже нависали над раскидистыми платанами. Гаэль чувствовала себя королевой в аллеях Версаля.
Пройдя по улице Миромениль, она свернула налево, на улицу Пантьевр, и добралась до своего дома. Вокруг было пустынно. Несмотря на яркое солнце, в этих узких улочках ощущалось что-то мрачное. Она долго колебалась, прежде чем выбрать студию, расположенную в нескольких метрах от площади Бово — берлоги чудовища. В конце концов она решила проигнорировать этот факт. Победить врага — значит больше о нем не думать.
Наклонные мансардные стены, небольшие окошки, паркет из широких плашек, по которым так приятно ступать босыми ногами, — она не стала ничего обставлять, потому что хотела, чтобы это пространство было похоже на ее собственное существование: чистую страницу, которую предстоит заполнить. Единственное, чем она дорожила, была ее библиотека. Яркие обложки изданий «Пресс Юниверситер», университетских серий, коричнево-зеленые с позолотой издания «Плеяды», сигарный оттенок очерков Фрейда... Ниже — подборка биографий с яркими пестрыми корешками, по образу и подобию ее собственных увлечений. Гаэль знала все о Ницше и Витгенштейне, но зачитывалась также биографиями Шакиры, Милен Фармер, Аннет Вадим... Она чувствовала себя одновременно революционеркой и женщиной-вещью, интеллектуалкой и простушкой. Пока еще сама не разобралась.
Японский жареный чай. Маска из глины на лицо. Письменный стол. После воскресного обеда и экспресс-блевания третьим ритуальным действием было наведение порядка в своем профессиональном мирке. Обновление страничек в соцсетях, чтение полученных мейлов, редактирование твитов... Для актрисы очень важно регулярно поддерживать контакт со своими фанами — даже если они не толпятся у дверей. Она отправила СМС своему агенту, чтобы предупредить, что зайдет завтра после полудня: вот уже несколько недель та не могла добыть для нее ни одного кастинга.
Потом перебрала свой боевой арсенал: резюме, фотографии, публикации в прессе... Она обожала работать за столом, как какой-нибудь мастер-ремесленник. Вылизывала резюме, ретушировала фотографии, копировала отчеты о показах, писала режиссерам... Вся ее карьера сводилась к нескольким строчкам. Однажды она вела передачи о покере на Нете, сыграла несколько ролей второго плана в телефильмах. А еще один раз сыграла тупую блондинку в полнометражной ленте, но ее сцену вырезали.
Получалось немного. Особенно если учесть, скольких усилий это стоило — сотни кастингов, ужинов, ночей, проведенных в клубах с так называемыми заметными продюсерами. В конечном счете она была далека от того, чтобы зарабатывать себе на жизнь. И еще дальше от грааля актеров: пятисот семи ежегодных рабочих часов — суммы, которая позволяет рассчитывать на пособие по безработице. Поэтому она сводила концы с концами другим способом.
Когда ее подначивали на эту тему, она отбивалась: «Феминизм — это хорошо для лесбиянок и мещанок. Женщины настоящие, у которых нет ни гроша, готовы на все, чтобы выкрутиться, и плевать хотели на паритетное участие в Ассамблее или на то, правильно ли говорить „писательница“ применительно к женщине». А если ей напоминали, что она сама была «папиной дочкой», добавляла: «Я то, чем решила быть. И все начала с нуля».
Гаэль не лгала. С момента совершеннолетия она не прикоснулась ни к единому отцовскому евро. Она даже закрыла свой счет в банке и открыла новый на имя приятельницы — чтобы этот говнюк не мог перечислять ей деньги.
Да, она подрабатывала шлюхой, но из-за неподкупности и цельности характера.
Кстати, она не считала, что ее чистота может быть запятнана такого рода бизнесом. Ее артистическое призвание оставалось нетронутым. Примерами ей служили Брижит Бардо, Мэрилин Монро, Скарлетт Йохансон. Чувственные актрисы, они в то же время были великими артистками. Тело было их козырем, ну и что? Она воображала себя в роли Камиллы, лежащей на террасе виллы Малапарте в «Презрении»19, или же Душечкой, соблазняющей Тони Кёртиса на борту яхты в ленте «В джазе только девушки». Искусство, конечно же, но искусство, обладающее формами.
На повестке дня запрос на рабочую визу в США. Рано или поздно любая актриса говорит себе, что удача улыбнется ей за океаном. Гаэль не питала никаких иллюзий, но хотела верить, а главное — попробовать. В случае провала она ни о чем бы не пожалела.
Она взяла свое досье, полистала документы, готовясь к встрече в консульстве. Все было в порядке. Она собрала свидетельства своих достоинств, серьезного отношения к профессии, надежности в работе. Фиктивные отзывы, полученные в обмен на минеты и бесплатные постельные игры. Она также заручилась обещанием работы в Штатах, что было несложно: продюсеры, которых она знала, имели свои компании и там. Это были те же люди, что выдали ей характеристики для обоих берегов Атлантики.
Эти свидетельства и фиктивные контракты навеяли на нее грусть. Досье было подобием ее жизни: фальшивкой. Но она в очередной раз предпочитала ложь той пропасти, которая разверзалась у нее под ногами, если она допускала хоть на долю секунды, что все ее планы тщетны. Отказаться от мечты — все равно что отказаться от жизни.
Ее глаза остановились на настенных часах — киношная хлопушка с закрепленными на ней циферблатом и стрелками, память о ее единственной поездке в Лос-Анджелес. 15:45. Она вздрогнула. У нее совершенно вылетел из головы назначенный на 16:00 «крупный план». Именно так она именовала свои интимные визиты по восемьсот евро.
Она бросилась в ванную, смыла маску из глины Мертвого моря. Вспомнила, что ожидающий ее тип — китайский финансист. «План» был ей рекомендован одной сводней-любительницей с авеню Ош. Она подняла голову и глянула на себя в зеркало. Увидев овальное лицо, монгольские скулы и глаза сибирской хаски, она взяла себя в руки и крепко вцепилась в край раковины.
Китаец. Отлично подходит для того, что у нее на уме.
4
София назначила ему встречу в Люксембургском саду.
Эрван припарковался на улице Бонапарта и вошел в сад через ворота на улице Вожирар.
Держа в каждой руке по племяннику, он миновал площадку для игры в петанк, потом теннисные корты: итальянка говорила об игровой зоне чуть дальше. Мысль, что он ее сейчас увидит, вызывала в нем трепет возбуждения.
Встретив ее в первый раз, Эрван задрожал. Во второй раз — надулся. В третий — что-то забормотал. Потребовалась четвертая или пятая встреча, чтобы он вновь обрел природную сдержанность. Только тогда он смог ее рассмотреть. София не была красивой: она была идеальной. Такая красота достойна глянцевых страниц журналов и киноэкранов, но ее прелести были не для продажи. Она была миллионершей, и принадлежность к высшей касте придавала ей еще больше величественности.
Когда в 2003-м Лоик привез ее в своих нью-йоркских чемоданах, Эрван спросил себя, как этот обдолбанный мозгляк умудрился покорить такую богиню. Отец задал себе тот же вопрос. Как хорошие сыщики, они провели собственное расследование и с изумлением выяснили, что София куда богаче Лоика. Она была дочерью предпринимателя из пригорода Флоренции, который сколотил себе состояние на торговле металлом и женился на графине Бальдуччи, разорившейся, но отдаленно связанной родством со славными Альдобрандески. София унаследовала красоту отца (физиономию владетельного синьора) и элегантность матери, презрительность одной и жесткость другого. Образование довершило все остальное. Детство в Сент-Морице с немецкой гувернанткой, частная школа в Милане, потом Университет Луиджи Боккони и Миланский университет языка и коммуникаций. Она набралась опыта на Уолл-стрит и наконец открыла для себя любовь в объятиях Лоика.
Морваны поверить не могли. Они были мужиками и в первую очередь копами. У них в голове не укладывалось, чем тип вроде Лоика может привлекать женщин. Его красивое лицо, тонкие руки, обезоруживающая улыбка — этого им было понять не дано. Как и того мистического магнетизма, которым наркоманы всегда притягивают девушек. Порок завораживает, потому что своими антеннами самок они чувствуют, что это притяжение навсегда останется самым сильным. Не говоря уже о чарующей привлекательности сорвиголовы, который играет со смертью...
Несколько месяцев спустя начались приготовления к свадьбе. Эрван втихую смаковал глухое противоборство отцов. В правом углу — старый африканский лис, суперкоп-махинатор, имеющий загадочные интересы в Конго. В левом — Джованни Монтефиори, по прозвищу Кондотьер, близкий к клану Берлускони и, без сомнения, связанный с кучей мафиозных ответвлений. Две акулы инстинктивно невзлюбили друг друга, потому что представляли два лика одной и той же гнили.
Молодые поженились на дорогущем швейцарском курорте Церматт, под снегом, на санях. Дурь отпрысков богачей. Монтефиори снял все окрестные шале, Морван оплатил банкет в одном из палас-отелей курорта.
Отправленный ночевать в сторожку, Эрван тут же решил, что позаботится об этих детях, не знающих жизни. Мало-помалу он приобрел при них законное положение телохранителя — еще один слуга среди прочих. Ему нравилась эта роль: крепыш в дешевом костюме, этакая напрочь лишенная элегантности безъязыкая скотина, с которой принцесса поддерживает добрые отношения, чтобы защитить «малыша».
Ибо теперь они стали союзниками. София следила за мужем и ограничивала его в потреблении кокаина (он больше не прикасался ни к героину, ни к алкоголю). Эрван отыскивал его, когда тот исчезал на целую ночь, а иногда и на неделю.
С годами ему стало казаться, что теперь он раскусил Итальянку. После великосветских приемов, уик-эндов в Портофино, путешествий на борту роскошных яхт он определил для себя ее пределы. Она любила Лоика, но это чувство не выходило за рамки ее социального класса. Брак был не более чем очередным этапом ее легкой жизни. В сущности, она не была ни высокомерной, ни заботливой: она являлась естественным продуктом итальянской буржуазии, держащейся за свои привилегии и условности своего мира. Запрограммированная машина, идеальная и очаровательная, в которую забыли вставить главную деталь: сердце.
Он ошибался. Рождение Лоренцо выявило ее настоящее лицо. Великой любовью Софии были ее дети. Лоик оказался всего лишь преамбулой, неизбежным этапом. Но почему она выбрала в качестве производителя наркомана? За его красоту? Улыбку? Ум? Позже, когда она носила Милу, София окончательно сбросила маску. С Лоиком все не ладилось, но ее это больше не занимало. Он свою роль сыграл. Если бы ему не удалось произвести потомство, его бы выставили вон. Или она бы его уничтожила. Как паучихи, которые убивают самца после спаривания.
— Там мама!
Она сидела на скамейке у игровой площадки. Мила и Лоренцо отпустили дядины руки и пустились бегом. Она встала, чтобы обнять их, и поискала его глазами. Кивнула Эрвану, оплатила вход для детей и повернулась к нему.
И сразу шум вокруг, мелькание прогуливающихся людей, кружение первых опавших листьев — все отошло на задний план. София предстала перед ним как в кино, когда камеру наводят на героиню, а декорации становятся размытыми.
Ее лицо, казалось, состояло из золотых созвучий, образующих симфонию, совершенную в каждой детали. Лоб, брови, нос, скулы — все было единой линией, единой восхитительной гладкостью. Белая кожа напоминала идеальную отполированную поверхность морской гальки. Непонятно, как эта плоть могла дышать. Губы, почти бесцветные, казались простой складкой в камне. София и не собиралась скрывать их бледность, а потому не наносила никакой косметики, непринужденно сияя обнаженными чертами. Венчали эту картину длинные темные волосы, расчесанные на прямой пробор, как на старых фотографиях Дэвида Гамильтона. Она скорее походила на фермершу-баптистку, чем на итальянскую фифу.
Однако две детали смягчали строгость ее облика. Веснушки на щеках вносили нотку шаловливой юности. Другой особенностью были тяжелые низкие веки, говорившие об евразийских корнях и вносившие нечто потаенное, вид утомленный и меланхоличный, смущающий вашу душу.
— Все в порядке?
— Да, — выдавил он, всегда затруднявшийся связать два слова в ее присутствии.
— У тебя есть пять минут?
Он кивнул, точно солдат, отдающий рапорт.
— Иди сюда. Я хочу видеть малышей.
Эрван проследовал за ней на игровую площадку, предварительно дав кассиру проштамповать себе руку. В ушах звенело, сердце то замирало, то бешено колотилось. Он не чувствовал почвы под ногами и решил было, что это от волнения. Потом понял, что площадка покрыта толстым слоем мягкого каучука, чтобы дети не поранились, если упадут.
«Расслабься же, черт тебя подери, — тихонько велел он себе. — Расслабься».
5
София нашла свободную скамейку.
— Лоик не смог прийти?
Вопрос она задала только ради удовольствия лишний раз указать на несостоятельность своего бывшего.
— Он занят по работе.
— Ну да, после кокаина своего отсыпается.
Неплохое начало. Эрван, не отвечая, сел рядом. Она неприязненно поглядывала на суету на игровой площадке:
— Не знаю, кто придумал воскресные походы в парк, но, на мой взгляд, это одна из причин бросить ребенка в роддоме.
София, образцовая мать, любила маленькие провокации. Она переняла эту манеру парижанок: обожала соленые шуточки, говорила прямо обратное тому, что думала, ради единственного удовольствия сострить или непонятного удовлетворения оттого, что выставляет себя стервой.
— По крайней мере, — заключила она, — у развода есть свои положительные стороны: все неприятное делится на двоих.
У нее был тонкий голос, не гармонирующий с ее лицом скорбящей Богоматери.
— А как дела у тебя? — спросила она дружеским тоном.
Он вымучил какие-то банальности о своей поездке в Африку. Она покачивала красивой головой, на самом деле почти не слушая. Ему самому было неинтересно то, что он говорил. В уголке сознания он всегда задавался вопросом: догадывается ли она о его чувствах?
Пока София жила с Лоиком, он держал ее на расстоянии. Теперь, когда пара распалась, он позволил себе роскошь влюбиться в нее. Шансов у него было не больше, чем раньше, — а может, и меньше. Но именно потому ему и нравилась эта безнадежная, ни к чему не обязывающая страсть.
— Ты знаешь, что я жила в Африке? — небрежно спросила она.
Ее черная шевелюра переливалась под зеленой листвой каштанов.
— Вот так новость!
— У моего отца были там дела.
— Какие дела?
— Металлы, как всегда.
— В каких странах?
— В бывших итальянских колониях. Эфиопия, Сомали, Эритрея...
Он попытался представить себе маленькую девочку, резвящуюся на латеритных20 тропинках у подножия гигантских плюмерий21, но быстро опомнился. Она все выдумала: он прекрасно знал, где она выросла и где училась.
Она рассмеялась — снова искренне, по-товарищески.
— Несу всякую чепуху, — призналась она. — В жизни там не бывала. У тебя ведь есть на меня досье?
Вместо ответа он улыбнулся. Едва он приближался к ней, его охватывала неодолимая апатия. Не оставалось ни сил, ни энергии, хотя нервное напряжение так и пульсировало под кожей.
Неожиданно Мила и Лоренцо бросили свои игры и прибежали требовать полдник. Эрван пошарил в кармане в поиске монет, чтобы купить им мороженое, но София уже достала из сумки — винтажная вещица от Баленсиаги — печенье и «Актимель», которые они проглотили в одно мгновение. И исчезли с той же скоростью, что и появились. После мрачного обеда у бабушки с дедушкой они возвращались к жизни.
— Когда я была беременна, — продолжала София, провожая их взглядом, — я была такой же, как многие красивые женщины. Мечтала, чтобы это скорее закончилось и я снова стала такой, как раньше. Я не желала ни набрать хоть один лишний килограмм, ни пропустить хоть одну вечеринку. А главное, я хотела все держать под контролем. Но ребенок в твоем животе уже все за тебя решил. Может, он сам и решает, когда появиться, а?
Она прикурила сигарету. Детская площадка — последнее место, где нечто подобное можно проделать, но он любил ее и за это: за беспечную — и вполне естественную — манеру навязывать другим свою волю.
Почти мгновенно перед ними воздвиглась мать семейства с перекошенной физиономией и сжатыми кулаками:
— Вы что, с ума сошли?
Эрван, даже не вставая со скамейки, продемонстрировал свой бейдж с триколором:
— Полиция. Отойдите, пожалуйста.
Та застыла на несколько секунд, не зная, что сказать.
— Отойдите, или я устрою повальную проверку во всем парке!
Растерявшая свой благородный пыл дама побагровела и убралась, не говоря ни слова.
— Ну и рожа у нее была! — прыснула София.
Эрван улыбнулся в ответ. Он был доволен своим маленьким подвигом, но куда приятней было бы развлечь ее разговорами. Если надо закадрить официанток или продавщиц, ему равных нет, но перед ней он пересыхал, как печь для пиццы.
— Когда ты познакомишь нас со своей невестой? — осведомилась она, будто прочитав его мысли.
— У меня сейчас никого нет.
— Я иногда спрашиваю себя: ты коп или монах?
Снова он не нашелся что ответить и предпочел уставиться на орду ребятишек, которые с жутким гомоном носились во все стороны. Мила и Лоренцо болтались на тарзанке.
Заметив, что Эрван не реагирует на ее подколы, София заговорила о своем отдыхе в Тоскане, потом о многочисленных поездках из Парижа в Милан и обратно. Она собиралась создать дизайнерскую фирму — изготовление и продажа итальянской мебели. Эрван знал, что так или иначе она придет к единственной действительно важной для нее теме: войне, которую она вела против Лоика ради получения развода и опеки над детьми. По неясным мотивам его брат отказывался официально оформить их расставание.
— Я кое-что тебе принесла.
Она достала коричневый конверт формата А4 и открыла его: там лежали фотографии Лоика, общающегося с какими-то явно подозрительными типами. Незачем было рассматривать дважды, и так понятно, о чем речь: его брат покупал наркоту у второразрядных дилеров. Дата и время были указаны в уголке каждого снимка.
— Ты установила за ним слежку?
— Только когда он с моими детьми.
— У тебя с головой не в порядке?
— Это у него с головой не в порядке. По моим подсчетам, он сейчас на дневной дозе в пять граммов. — Она взяла одну из фотографий и сунула ему под нос. — Видишь это? Сделка происходит на паркинге в Ле-Аль около одиннадцати вечера. Если приглядишься, увидишь спящих в машине детей.
Эрван вернул ей снимки. София снова прикурила сигарету. Зажав ее губами, она нервно запихала фотографии обратно в конверт и снова сунула ему в руки.
— И что ты хочешь, чтобы я с ними сделал?
— Начни расследование против Лоика.
— Я в угрозыске, — заметил он ледяным тоном.
— Обратись к коллегам из наркоконтроля. Пять граммов — это больше, чем для личного пользования, это запас для торговли. Он может считаться...
— Ты сейчас говоришь о моем брате.
— А еще об отце моих детей. О наркомане до мозга костей, который утверждает, что в состоянии оставлять себе детей каждую вторую неделю, отводить их в школу, кормить, заботиться о них при любых обстоятельствах и...
Он резко встал:
— Можешь на меня не рассчитывать.
— Друг за друга горой, так?
— У Лоика свои недостатки, но...
— Свои недостатки? Он жалкая развалина. Я заснуть не могу, когда они с ним. Господи,это же просто здравый смысл!
Тревога исказила черты его невестки. Свет вокруг них переменился. Ртутные отблески мелькали среди листвы. Будет гроза. Настил под ногами показался Эрвану еще более неустойчивым.
— Делай что хочешь. — Он постарался придать голосу твердость. — У тебя есть эти фотографии. Наверняка есть и свидетельские показания. Отдай все своей адвокатессе. Она знает, что делать.
— Клан Морванов: плечом к плечу против угрозы.
— Твои дети тоже Морваны. Повторяю, не рассчитывай на меня.
Она тоже поднялась, яростно запихивая конверт обратно в сумку от Баленсиаги. В этот момент прогремел гром, и с такой силой, что задрожали портики. Дети закричали, многие бросились к матерям.
Эрван поискал глазами племянников, чтобы попрощаться, но не нашел. Ну и ладно. Внезапно тучи с облегчением вывернули свое нутро. Ливень обрушился с безудержной силой.
— Позвони, если я буду нужен, — сказал он Софии, — но только не для такого дерьма.
Она бросила сигарету и пристально посмотрела на него. Когда она сосредоточивалась, ее глаза под тяжелыми полуопущенными веками чуть заметно косили. Несколько секунд он видел ее такой, какой она была, — без поэтических прикрас и фантазмов. Папина дочка, выросшая в комфорте, любви и беззаботности, женщина, которой теперь пришлось столкнуться с горькой реальностью.
Не сделав и пары шагов, он насквозь промок. Тем лучше. Он испытывал потребность смыть с себя всю эту грязь. Отец, который установил слежку за собственной дочерью, чтобы подсчитать, с кем и сколько она трахается. Невестка, которая шпионит за его братом, чтобы подсчитать, сколько кокаина тот потребляет.
Садясь в машину, он решил, что Бретань и впрямь пойдет ему на пользу.
Воздуха! Воздуха с морским йодом!
6
Он любил бывать здесь.
Под этим прогнившим мостом, в запахе мочи и горелого жира.
Он, Лоик Морван, финансовый вундеркинд, директор самых известных в Париже хедж-фондов22, любой костюм которого стоил не меньше пяти тысяч евро, а машина — «Астон-мартин V12 Vanquish» — больше трехсот тысяч, чувствовал себя уютно только в таких клоаках, где гнездилось всякое отребье и куда забегали вколоть дозу.
Простое возвращение к истокам. Он признавал только одну родословную: наркотик. На сегодняшний день он почти с этим справился — «почти» было правильной оговоркой, потому что именно сейчас он ждал дилера под железнодорожным мостом, на углу улиц Криме и д’Обервилье, — но он никогда не забывал трущобного мрака своих юношеских лет.
Вынырнув из ступора у родителей, после обеда, он испытал привычную паническую атаку. Грудь сжимает, голова в огне, руки как две ледышки. Он спросил о Миле с Лоренцо, поцеловал отца и мать и смылся.
Позвонил, назначил встречу. В такие моменты он боялся только одного: что кончатся запасы. По мнению его психиатра,прогресс налицо: теперь он обходился одним-единственным страхом, пусть совершенно необоснованным (кокаин всегда был распихан по его карманам, лежал в бардачке и еще дома), такчто от этого страха всегда находилось подручное средство, а значит, и скорое избавление.
Под мостом, как всегда, никого не было.
Он запер машину и устроился поудобнее в своей скорлупе. Дождь утих, но вода еще стекала с бордюров железнодорожных путей над ним, словно из гигантской капельницы. Он включил кондиционер до отказа (ему хотелось замерзнуть) и, спасибо окружающей обстановке, позволил нахлынуть воспоминаниям.
Грегуар Морван желал, чтобы его сыновья стали настоящими бретонцами, а значит, мореходами. В «Гленаны»23их записали с шести лет. Интенсивные тренировки каждое лето. Эрван, упрямец, отказался продолжать. А Лоик, как примерный ребенок, стал лучшим в группе. Швертботы. Килевые яхты. Катамараны. Годы шли, кубки выстраивались рядами...
Старик ликовал: наконец-то в семье появился пацан, который умеет держать курс! Бретонец, разрезающий волны! Лоик к своим триумфам относился сдержанно. Он выигрывал регаты с рассеянной улыбкой, трофеи принимал смиренно, к заигрываниям «папиных дочек», которые вились вокруг него, относился с робостью. Серьезные вещи происходили не здесь.
Когда весь день рулишь, к вечеру заруливаешь в бар. Очень быстро Лоик заработал и иные знаки отличия: самый юный алкаш побережья (в двенадцать лет), самая луженая глотка всего Финистера (в тринадцать), самая долгая пьянка в Ле-Конке (семьдесят два часа, в пятнадцать)...
Свой порок он перевез в Париж. Дела пошли хуже, и воцарилась скука. От рюмочки к бутылке, от бутылки к полутора литрам, он надирался за несколько минут. Любая вечеринка оборачивалась этиловой комой, прерываемой рвотой. Тогда он открыл для себя кокаин, чудо-вещество, устраняющее нежелательные последствия алкоголя. Порошок позволил ему умножить объемы, поглощаемые за ночь. И держаться до утра, вдоволь наслаждаясь этими проспиртованными часами.
Он получил аттестат в семнадцать лет, чудом, и записался на экономический факультет. Его отец нацелился на Институт политических исследований и — почему бы нет — Национальную школу администрации. Лоик хотел заработать денег, и быстро. Он выпивал по нескольку литров за день — истинная доза клошара, — вот только предпочитал водку, а не винище. Окружил себя парнями того же сорта, алкашами со студенческим билетом, которые на глазах скатывались все ниже, с угробленной печенью и пропитыми мозгами.
В Бретани отныне он был больше известен своими питейными подвигами, чем моряцкими лаврами. Он утверждал, что за штурвалом не пьет. Врал: он прятал бутылки и кокаин в трюме, выходил в море в одиночку, бездумно и наобум. Разумеется, победы случались все реже, спонсоры повернулись к нему спиной: его во всех смыслах списали на берег.
Плевать он хотел. Ему было двадцать, и он жил в наркотическом тумане. Крэк, гашиш, дурь, попперсы, бупренорфин, трихлорэтилен... сколь обширные области еще предстояло покорить. На свой манер он оставался мореходом. Искателем искусственного рая.
На рейвах он пристрастился к экстези. И столкнулся с новым типом похмелья: после двух дней транса приземление было жестким, от депрессии до суицидальных порывов. И снова он нашел средство: укол героина с утра в понедельник. Благодаря герычу все долги списывались, и можно было начинать по новой. Но герыч не был бескорыстным другом. Лоик подсел за несколько недель. А через несколько месяцев он катился к смерти.
И речи не было об институте или работе. На счете в банке ноль, отец перестал платить за аренду студии. Лоик начал трахаться направо и налево — женщины, мужчины, без разницы, лишь бы хватило денег на дозу.
Но однажды, без всякого видимого объяснения, наркоты для него ни у кого не оказалось. Все было как в фильме «Потерянный уик-энд»,когда Рей Милланд безуспешно ищет выпивку и не находит ни одной открытой лавки. И тогда он понимает, что сегодня Иом-кипур, то есть Судный день, а евреи в святой день не работают. Для Лоика Иом-кипур теперь наступал каждый день, и он не понимал причин такой катастрофы. Объяснение он получил из уст собственного отца.
Отследить попойки сына невелик труд для копа, который распутал сеть терактов на улице Ренн24или арестовал ребят из «Прямого действия»25. В первые годы он все оставлял как есть:пусть перебесится. Но когда в нем созрела уверенность, что Лоик серьезно подсел на наркоту, он довел до сведения дилеров: любой, кто продаст снежок или что другое его сыну, окажется за решеткой. Или на кладбище.
Лоик дошел до ручки. Агония вперемешку с ломкой, неутолимый голод по наркотику, выпивке, колесам, когда он принимал все, что попадалось под руку. В один прекрасный день он встретил собрата по наркоте в том же состоянии, что и он сам. Тот не переставая твердил: «Я знаю выход». Он повел Лоика к себе, все так же повторяя: «Я знаю выход». В огромной родительской квартире, расположенной рядом с фешенебельным Трокадеро, Лоик понял, что это за выход: отец наркоши, который отказывался дать хоть грош. Парень умолял, грозил. В конце концов он пошел за молотком и проломил отцу череп. Обыскал его карманы и взломал ящики секретера, чтобы достать оттуда еще несколько пачек.
Трясясь в ознобе и судорогах, Лоик, не шевелясь, присутствовал при этой сцене. Повсюду кровь, на паркете мозги, на стенах осколки костей. Убийца убежал, Лоик спрятался в комнате младшей сестры (как раз школьные каникулы). Наконец парень вернулся с несколькими дозами. Каждый вколол себе от души, в окружении кукол Барби и детских колясок, и оба заснули на бледно-розовом паласе.
Когда Лоик пришел в себя, он увидел рядом Морвана.
— Все хорошо, мой мальчик.
Люди в белых комбинезонах вылизывали палас, очищали все поверхности, вытягивали пылесосом малейшие частички. Другие вводили наркотик его неподвижному знакомцу. Прежде чем потерять сознание, Лоик понял, что они убивают брата по наркоте.
— Все хорошо...
На следующий день Морван предложил сыну сделку. Он стер его преступление, провел губкой — в самом прямом смысле слова. Теперь сын должен склонить выю и отправиться поправлять здоровье на Антильские острова. Лоик согласился, не выдвигая никаких условий.
На этот раз наивняком оказался коп. Морван до сих пор полагал, что в тропическом раю придерживаются здорового и воздержанного образа жизни. Однако в портах, где причаливают прогулочные суда, наркотики можно найти без труда. Шкипер, красивый парень, бисексуал, Лоик был просто находкой для определенного типа круизов. Хочешь — колись, хочешь — нюхай, а хочешь — групповуха в кабине или парное кувыркание в морской воде...
Он вновь поплыл в ад, на этот раз вне досягаемости отца. Дрейф занес его аж на Андаманские острова, а потом в Бенгальский залив. Он очутился в Калькутте, снова доведенный до точки, готовый на что угодно, лишь бы понюхать хоть ватку от старого шприца.
И тогда его спас другой человек...
По стеклу постучали. Лоик, погруженный в свои мысли, подскочил на сиденье. Ушлая рожа пыталась разглядеть, что внутри кабины. Дреды, желтая изъеденная кожа, зубы в последней стадии... Со своими средствами и связями Лоик мог подыскать себе дилеров куда презентабельней, но он как раз предпочитал вот таких жутких образин. Наркотик — это мерзость. Но он его сущность и топливо. Придавать ему респектабельный лоск? Исключено.
Он отпустил стекло и протянул свернутые в трубочку триста евро мелкими купюрами. Тот передал ему пластиковый пакетик. Когда Лоик хотел поднять стекло, зомби его заблокировал:
— Клевая тачка.
— Отпусти.
— Не прокатишь меня, красавчик?
Лоик был самым большим трусом, какого носила земля. Но, чувствуя себя в безопасности в своем укрытии из жести и стали, он повел себя воинственно:
— Вали отсюда!
Парень ухватил его за воротник и взмахнул лезвием. У Лоика возникло ощущение, что он растекся лужей горячего дерьма по коже сиденья, но его левая нога сработала отдельно от него. Рефлекторно он включил вторую скорость. Правая нога нажала на акселератор. Машина рванулась вперед с ревом, усиленным стенами туннеля, — дилер с воплем отскочил.
На бульваре Макдональд Лоик высунул голову наружу и с облегчением вдохнул освеженный ливнем воздух. Порт-де-Клиши. Порт-д’Аньер. Никуда не сворачивая, он доехал до бульвара Малерб и, совершенно выдохшийся, остановился на площади Ваграм.
Он вытряс снежок из пакетика для морозилки, приготовил себе дорожку на тыльной стороне ладони, как делают все, ктоспешит, отметил, что порошок пахнет мочой, а его текстура плотная и сухая. Хорошие признаки...
Вдох. Один. Второй. «Настоящая жизнь проходит через нос, — сказал ему как-то режиссер порнофильмов гонзо26в одном ночном клубе. — Все остальное только сентиментальные бредни».
Он почувствовал себя лучше. Мускулы расслабились, грудная клетка расширилась. Все тело перешло к гипервентиляции. Воздух из кондиционера, по-прежнему ледяной, проникал через каждую пору, словно долетевшее дыхание Северного полюса. Он задрожал и занюхал еще одну. Ткань рубашки прилипла к телу. Он отлепил ее и встряхнул воротник. Затхлый запах пота, смешанный с запахом его одеколона и кокаина, вырвался наружу.
С некоторым запозданием он заметил, что плачет горючими слезами, и из носа тоже текло, вымывая порошок, который он только что втянул. Вот дерьмо. Он вытер глаза, ноздри — пальцы стали красными. Он повернул к себе зеркало и обнаружил рожу бледного клоуна, в разводах порошка, крови и слез.
Толчком локтя (он не хотел изгваздать алюминиевую приборную панель) он открыл бардачок и достал пачку бумажных носовых платков. Вытащил один и заткнул ноздри. Пришлось просидеть долгие минуты, откинув голову на подголовник.
Когда кровотечение вроде бы унялось, он нашарил в кармане флакончик с водно-спиртовым гелем, протер руки и умыл лицо по старинке, как когда был маленьким и мать утирала ему мордашку, поплевав на платок.
Наконец он пришел в себя и был готов ехать, включил первую скорость.
Настоящая жизнь проходит через нос...
Сколько он еще продержится в таком темпе?
7
Эрван жил в двухкомнатной квартире на третьем этаже современного дома на улице Бельфон, в Девятом округе. Сам квартал не вызывал в нем никаких эмоций. Ни улица Мартир, ни площадь Сен-Жорж не оказывали на него своего чарующего воздействия, но точно так же его не смущали мрачные магистрали вокруг вокзала Сен-Лазар или площади Клиши. Ему было важно только то, что улица его спокойная, соседи невидимы, а парковка включена в арендную плату.
Семьдесят квадратных метров, обустроенных по вкусу копа: гостиная служит кабинетом, вторая комната — спальня, открытая кухня в американском стиле, где он ел стоя. Мебели мало,стены пустые, никаких украшений. Единственный пунктик: чистота. Он платил запредельные деньги уборщице, которая приходила дважды в неделю, и сам затевал уборку каждые выходные. Он жил в этой квартире пять лет и уже дважды перекрашивал все в белый цвет. Ему нравился запах краски, который не выветривался месяцами, — запах обновления, возрождения.
Поворачивая ключ, он уже забыл про Софию и размышлял об истинных причинах его командировки в Бретань. Почему Старик его туда посылает? Чтобы сварганить «приемлемую версию» неприятной истории с издевательствами над новичком, и только? Или же он хотел заставить сына вдохнуть воздух Финистера, их предполагаемой малой родины? Или, наоборот, убрать его на некоторое время из Парижа?
Как утверждал Морван, бретонцы готовы сотрудничать и дело будет закрыто за пару дней.Держи карман. Вояки из воздушно-морской захлопнутся, как устрицы в раковине, жандармы будут смотреть как на соперника, а прокурор спрячется под зонтиком при малейшем намеке на новые данные. Чтобы противостоять этому враждебному миру, ему потребуется король бумажек. Филипп Криеслер, он же Крипо, номер два в его группе,подойдет идеально. Канцелярист команды, именно он писал протоколы осмотров и допросов, он же составлял рапорты, запросы, отчеты о расходах и вел переписку с судейскими... Делопроизводство требует особого таланта, а у Крипо была легкая рука.
Эрван снял трубку, но услышал автоответчик. Он оставил сообщение, вспомнив, что его заместитель только сегодня возвращается из отпуска. Успеет ли тот вовремя получить информацию? Эрван решил подождать несколько часов, прежде чем звонить другому полицейскому.
Кофе. В тишине квартиры все дурные события дня пронеслись перед ним яркими вспышками. Синяки матери, листки с отчетами отца, фотографии Софии... Семейка психов.
Он считал себя единственным здравомыслящим членом клана. Во всяком случае, наименее чокнутым. Холостяк, четыре тысячи евро в месяц, ежедневное расписание выверено, как налоговая декларация. Он носил недорогие костюмы из «Селио», читал спортивную газету «Экип», и его единственным пороком была кружка пива время от времени. Можно бы перечислить и другие его увлечения, куда более утонченные, — классическая музыка, живопись, философия, — но он был решительно не способен говорить на эти темы в обществе. Кстати, он и не желал:дело личное. Он строго придерживался своего официального образа: лучший начальник бригады уголовной полиции, самый высокий процент раскрываемости и множество национальных наград за спортивную стрельбу.
Как мог он мечтать о Софии Монтефиори?
Эрван всегда ассоциировал женскую красоту с деньгами, и каждый день его полицейской жизни служил для него подтверждением слов Фредерика Бегбедера: «Женщины не шлюхи, но я не знаю ни одной красавицы, которая жила бы с бедняком». Это только в кино супруга миллиардера спит с полицейским — героическим и малооплачиваемым. В реальной жизни она предпочитает оставаться у своего бассейна.
Ему приходилось довольствоваться добычей менее ослепительной, но симпатичной: домработницами, продавщицами, цветочницами и прочими маникюршами. Этот выбор не нес в себе и доли пренебрежения, напротив, Эрван относился к ним с подчеркнутым уважением и обходительностью, словно пытаясь компенсировать то негласное презрение, с которым им приходилось ежедневно сталкиваться. Само выражение «обслуга» вызывало в нем рвотный рефлекс, а все обозначения профессий, оканчивающиеся на «ица», казались возмутительными. Он видел себя заступником юных простушек.
К сожалению, эти любовные истории длились недолго. Как поется в той песенке: «О чем говорят две маркизы?..»27Кассирши рассказывали ему истории про кассирш, не слишком увлекательные, он в ответ — полицейские побасенки, более интересные, но грубые и страшные. Одно к другому никогда не прививалось.
Не важно. Он предпочитал свои грезы. Он предпочитал Софию. В глубине души он полагал, что любовь, настоящая, должна оставаться недостижимой и секс здесь совершенно ни при чем.
Он унаследовал подобное отстранение от отца. Старый беззастенчивый махинатор и хищник, тот был пуританином. Любил только нимфеток, и исключительно платонически. В тех редких случаях, когда Эрван видел, что у отца встает, речь шла о совсем молоденьких девушках, почти девочках. Его это завораживало. Смотреть, как краснолицый колосс превращается в трепетного и благодушного Санта-Клауса, — в этом было нечто чудовищное. Сутенер, который подкладывал шлюх в постели большинства политиков, поставщик кокаина зависимым, шантажист, служивший и в полиции нравов, и в оперативной бригаде, и в бригаде Угро, припадал к этому источнику чистоты без всякой задней мысли.
Что не мешало ему, как и его сыну, пребывать в твердом убеждении, что секс в нашем грязном мире всемогущ. Первый урок, который должен усвоить коп: задница — основа всего и везде. Под слоем культуры, разговоров, религий, мундиров всегда остается плоть. Потребность потрогать соски, вставить свой член во влажную жаркую щель. Все прочее — литература.
На этом Эрван прервал свои глубокие размышления и сел за письменный стол, пристроив рядом кружку и кофейник. Включив компьютер, он просмотрел присланные Стариком мейлы. Первый касался воздушно-морской базы, где и произошла «смерть курсанта в результате несчастного случая». Школа пилотирования, называемая «Кэрверек-76», по названию соседней деревушки, расположенной на западном побережье Финистера, то есть в самой западной точке Франции; число означало год открытия центра.
Отец приложил данные из Интернета о школе: так называемые КОШПАМы (курсанты офицерской школы пилотов морской авиации) проходили там двухлетний курс обучения, потомотправлялись на третий год в Штаты, чтобы завершить подготовку пилотов-истребителей. По возвращении они были готовы принять командование «миражами», которые взлетают с авианосца «Шарль де Голль». Последний выпуск именовался «Кондор-2012».
Каждый год в августе на базу прибывали двадцать кандидатов, отобранных по их личным делам. За ними наблюдали в течение месяца. Теоретические экзамены, отборочные полеты, психологические оценки, симуляции... После отсева оставалось всего двенадцать: им-то и предстояло в первые выходные пройти обряд посвящения.
