4,99 €
Mehr erfahren.
- Herausgeber: ЭКСМО
- Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
- Serie: Первый удар. Фантастика ближнего боя
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2023
Двадцать пять лет Украина жила в кланово-мафиозной системе координат. Подавленный путч добровольческих батальонов стал финалом. Десятки, сотни тысяч людей, которые не умели ничего, кроме как убивать, породила та война. Людей, которые дербанили, отжимали, пытали, крышевали, занимались контрабандой. Почти все они ушли в криминал. В России их встретили те, кто традиционно занимался серым и черным бизнесом. Бывшие и действующие менты, ФСБшники, казаки, этнические ОПГ. Свои лакомые куски они отдавать не намеревались. Началась Вторая криминальная революция…
Das E-Book können Sie in Legimi-Apps oder einer beliebigen App lesen, die das folgende Format unterstützen:
Seitenzahl: 447
Ähnliche
Александр Афанасьев Оккупация
Я знаю, что ты лжешь, и ты знаешь, что я лгу, – поэтому мы один народ. Мы знаем, когда мы лжем, а вот другие принимают нашу ложь за чистую монету…
Таким образом, можно определить постсоветский государствообразующий народ как группу людей, которые договорились считать правдой одну и ту же ложь. Те, кто считает правдой другую ложь, – уже другой народ. Правде в этом уравнении места нет или почти нет, и Украина – яркий тому пример…
Будущее
2010–2020-е годы
Будущее не предопределено. Нет судьбы, кроме той, которую мы творим.
А натворили мы – более чем достаточно.
В 2014 году – с победы прозападных (хотя прозападными они были лишь условно, западных ценностей они не придерживались, от Запада им был нужен безвиз и ремонт дорог) началась гражданская война на Украине. Восстали Крым, Донецк, Луганск, Харьков, Одесса.
В Харькове мятеж удалось подавить относительно бескровно, в Одессе – кроваво. В Донецке и Луганске вовсе не удалось подавить. В Крыму подавить и не пытались – рядом была российская армия, да и поддержка Украины там исчислялась в лучшем случае пятью-семью процентами.
Началась антитеррористическая операция (АТО) и континентальный военный кризис, равного которому не было, наверное, со времен Западного Берлина.
Весна 2014 года – это Русская весна. Весна, которая провалилась: вместо величественной и гордой Новороссии на карте образовались два маленьких, непризнанных государства – ДНР и ЛНР. Проект Новороссии тихо забыли, а само понятие «Русская весна» оказалось в значительной степени дискредитировано дербаном и обоюдным циничным сотрудничеством с врагом, когда через «ноль» – линию фронта – торговали всем, чем можно. Углем, жратвой, водярой, заложниками. Торговали все – МВД, СБУ, добровольческие батальоны. Власти «народных республик» если и отставали, то ненамного. Харизматичные лидеры Русской весны погибли один за другим: Дремов, Беднов, Мозговой, Моторола, Гиви. Одной из причин провала Русской весны и гибели лидеров сопротивления было то, что отжимать, пилить, дербанить было привычнее и выгоднее, чем строить новое и светлое. И проще. И денежнее…
И все это было не с одной стороны фронта. С обеих.
Двадцать пять лет Украина жила в кланово-мафиозной системе координат, и Донбасс жил так вместе с ней. Глупо было думать, что те, кто привык хапать, наживаться, выводить нал, станут справжними патриотами, бескорыстными подвижниками только потому, что погибла Небесная сотня и другие такие безымянные сотни отдали свои жизни по обе стороны фронта. За мечту.
Подавленный путч добровольческих батальонов стал концом той войны. Договорились. Договорились, как всегда, грязно, за спиной. Запад опустил руки еще раньше: стало понятно, что ничего не изменить. Громкие фразы про европейское будущее – не более чем дымовая завеса, бескорыстные громадские активисты бескорыстны лишь потому, что их до сих пор не пускали к кормушке, и сейчас они оттаскивают от нее продажных до мозга костей чиновников, чтобы самим к ней припасть. Те, кто ходил в рваной курточке, за год во власти покупали десять квартир. Единственная реальная претензия оппозиционеров к власти – в том, что у кормушки не они.
Путч привел все к единому знаменателю. Ликвидация добровольческих батов – кого посадили, кого убили. Дорожная карта по выполнению Минских соглашений. Торжественная передача границы под контроль украинских пограничников – на самом деле пограничники в основном были местные, спешно набранные и приведенные к присяге, – на манеже все те же. Изменения в конституцию, децентрализация, автономия Донбасса.
Европа облегченно выдохнула и сняла санкции.
Но мира не наступило. Продолжалась холодная война-2 – непохожая на первую, еще более циничная и опасная. На Украине продолжался распил и дербан, численность населения упала до сорока миллионов человек. Люди жили бедно, преступность била все рекорды. Огромное количество демобилизованных искали свое место в жизни и не находили. Оружие было у всех.
На Донбассе самые засвеченные уехали в Россию, остальные присягнули Украине и стали служить. Вся новая милиция, вновь сформированные воинские части, погранцы – все местные, офицеры – как раз из числа тех, кто «проявил себя» на блокпостах на нуле, кто крышевал контрабанду. Власть в Киеве не препятствовала – себе дороже. Техас должны грабить техасцы, а Донбасс – донбассцы. Тем более что наверх засылали стабильно.
В России, несмотря на все предпринимаемые усилия, продолжалась экономическая стагнация, выйти на высокие темпы роста никак не удавалось. Причина была проста – предпринимательское сословие потеряло веру и вкус к инвестированию в Россию, а государство – инвестор плохой. Незаинтересованный. Криминал из разграбленной и нищей, потерявшей все Украины шел туда, где взять можно было в несколько раз больше, – в Россию. Снова появились понятия «рэкет», «крыша», «отжали». Хуже всего было в приграничных с Украиной областях и в Москве.
Что самое плохое – теперь криминал опирался не на воровское сословие, а на умытых кровью боевиков, отморозков, неонацистов. Десятки, сотни тысяч людей, которые не умели ничего, кроме как убивать, породила та война. Людей, которые дербанили, отжимали, пытали, крышевали, занимались контрабандой. Почти все они ушли в криминал.
В России их встретили те, кто традиционно занимался серым и черным бизнесом. Распилом, дербаном и крышеванием. Бывшие и действующие менты, фээсбэшники, казаки, этнические ОПГ. Свои лакомые куски они отдавать не намеревались.
Началась вторая криминальная революция…
Московская область, Российская Федерация
Где-то за Третьим транспортным
11 мая 2019 года
Оборотни в погонах
Оборотни в погонах.
Знаете, меня всегда смешило это определение – «оборотни в погонах». Смешило даже тогда, когда по телевизору показывали, как выводят с руками за спиной моих коллег и раскладывают на столе изъятые доллары и золотые слитки. Объясню почему: в определении «оборотни в погонах» есть две части – «оборотни» и «в погонах». Обе лицемерны донельзя. И пока есть время – а время пока есть, – давайте разберем обе части по отдельности.
Первая часть – оборотни. Подтекст такой – что есть честные менты, а есть… если кто-то кое-где у нас порой. Так? Так. В чем тут лицемерие? А вот в чем: тут получается, что непойманные карают пойманных. На самом деле оборотни – мы все.
У нас ведь до сих пор большинство в стране – это те, кто жил в СССР. Я вот только пионерию застал, а есть комсомольцы, партийцы. И чего? Все клялись, все получали партбилеты, все говорили красивые и правильные слова, все типа коммунизм строили. А девяносто первый год пришел – и опа! И все разом стали строить капитализм. На рынке стоять, торговать, спекулировать. Затаптывая слабых, всем кагалом рванули к светлому капиталистическому будущему. И как это назвать? Не оборотни, что ли?
Оборотни и есть. Просто у долбодятлов, которых социологи называют «средним классом», в голове есть какой-то бзик, что, мол, они могут и хапать, и кидать, и наваривать, и все дела, а вот те, кто их обслуживает, это делать не могут. Что будут по-прежнему бескорыстные и честные доктора, учителя, менты. Да, да, и менты тоже – ведь мы на самом деле слуги общества. Врач предоставляет лечебные услуги, учитель – учебные, мы – безопасность. Но я – убей меня кирпичом в лоб – не могу понять, почему я не могу изощряться и исхитряться, если пресловутый средний класс оставляет за собой такое право?
Откаты берете? Берете. Прибыль не показываете? Не показываете. Зарплату в конверте платите? Платите. Ну а ко мне тогда какие претензии?
Вторая часть – в погонах, но я на нее уже почти что ответил. Почему я в погонах не могу делать то же самое, что вы делаете без погон? Милиция – часть общества, какие вы, такие и мы. Мы ведь тоже не с луны свалились, верно? Хапаете вы – хапаем и мы. Вот и все.
Почему-то мне всегда нравились украинские песни. Мелодичный, необычно звучащий язык. Хотя – просто мову – я терпеть не могу, меня от нее передергивает. Особенно в исполнении всяких рагулей. О! Видите! Вон ссыт. Прямо на посту. Б… устав караульной службы такого не предусматривает – никто и представить себе не мог, что воин Советской армии будет ссать прямо на посту. Но для селюков это нормально.
Короче, давайте представлюсь, раз уж тут сидим. Александр Матросов. На самом деле фамилия такая, хотя бросаться на дот меня не заставишь. Полковник полиции, главк МВД. Ну и… оборотень в погонах, если так вам будет угодно. Хотя про оборотней в погонах я уже все сказал.
Родился и вырос я в старом русском городе Владимире, служил… жизнь помотала, короче. Сейчас – в Москве, в третьем ОРБ. Что такое ОРБ? Оперативно-разыскные бюро, они у нас по темам. Третье бюро – этнические ОПГ, Украина. Раньше его вообще не было, а сейчас… горячая тема.
Вот как раз одну из таких ОПГ я сейчас и отслеживаю…
Короче, тема – сиги и бухло. Украина и по тому, и по другому лидирует на постсоветском пространстве. Сиги – выробництва либо львовской тютюновой, либо донецкого Хамадея. У нас больше Хамадей попадается, Львов в основном на Запад гонят. Сиги качеством так себе, но главное – на них левые акцизки. Печатают где-то в Украине, где – мы так и не смогли понять. А гонят к нам дончане по тем же, отработанным каналам, по которым шла гуманитарка и прочее. Их и сейчас кое-кто считает борцами, хотя настоящие борцы – кто сидит, а кто уже… лежит. А выжила только мразь одна. Вот она и банкует.
С бухлом ситуация еще интереснее. Основной производитель левого бухла в Украине – луганская Луга-Нова, там как еще со времен войны отработали схемы – так они и работают в полный рост, не останавливаются. Акцизки тоже левые, печать – в Украине. Что касается спирта, то там тема вообще конкретная, я эту тему полгода пробивал. Спирт идет через Румынию и напрямую, морем, из Бразилии, а в последнее время из… США. Да, да, из США. Там в свое время приняли закон, топливо Е85 – в нем восемьдесят пять процентов бензина, пятнадцать – технического спирта. Сейчас цены на нефть не ахти, и потому фермеры, уже освоившие эту техническую культуру, начали искать рынки сбыта. И нашли. Спиртяга прямо в море переливается в небольшие наливники, дальше они разгружаются в незаконных портах по всему Азову и Черноморскому побережью. Там сейчас все яхтенные пристани, пристани бывших рыболовецких колхозов – все это в деле, все работают не покладая рук. На берегу ждут уже спиртовозы, они направляются как раз в Луганск. Там разливают по нашим бутылкам, наши бутылки и этикетки на Украине научились подделывать давно – Херсонский стеклозавод, Бучанский, Малиновский, Рокитновский. Водяру разливают, приклеивают этикетку, после чего караваны с водярой начинают свой путь к потребителю. Идут либо через Харьков и Белгород, либо через Беларусь, в последнее время часто прут по железке. Отследить все не отследишь, таможня и налоговая с ног сбились. А прибыль… ну считайте сами. На сигах – в Москве на полке сиги стоят в пять раз дороже, чем в Донецке оптом. Водяра – раза в четыре. Все равно четыре-пять концов – это те деньги, за которые умирают и убивают. Второй сухой закон, твою же мать…
И всю эту тему держат хохлы. Прикиньте, сколько в день может выжирать четырнадцатимиллионная Москва, шестимиллионный Питер. Прикиньте оборачиваемость денег – у них в товаре они не залеживаются, товар влет уходит. И посчитайте хотя бы примерно масштаб прибыли. Я пробовал – при любых раскладах получался выхлоп пять-шесть миллионов грина, не меньше.
В день.
Только вот получилась какая закавыка. Раньше была негласная договоренность, что товар как только пересекает границу – мы его забираем оптом и тут уже в розницу раскидываем. Сначала так и делали – у хохлов не было денег, мы им загоняли предоплату еще на порт – то есть на тот спирт, что в порту. Потом у них деньги все же появились. Потом они начали борзеть и левачить – то есть возить сами и сливать налево. А сейчас они уже конкретно отморозились.
В налоговую пришла инфа. Там весь расклад, кто, как, куда. Адреса складов, номера счетов, реквизиты фирм, через которые прогонялся крупный опт по Московскому региону, – весь. Но вот какая закавыка – назвали только крупный опт, ни одного среднего и мелкого оптовика не засветили.
Все еще не дошло? Им надо выбить крупнооптовое звено и сесть на крупный опт самим – грубо говоря, банчить на уровне от «газельки» и выше. А то, что ниже, их не интересует, это они оставляют. Более того – этот уровень им нужен, точки на местах, в небольших городах, где и идет основной сбыт, на оптовых базах, принадлежавших диаспорам.
Короче, налоговая замутила рейд, мы узнали в последний момент. Что-то успели спасти, но не все. Теперь пришла пора рассчитаться – алаверды, однако.
Хохлы арендовали крупный склад. Это раньше завод был, с ж/д веткой, а теперь в корпусах устроили непритязательный и недорогой, но вместительный склад. Можно, конечно, его и сдать, как это они сделали – но дядя Вова (потом узнаете, кто это) сказал, что так не пойдет. Надо взять склад и вывезти его, весь товар забрать бесплатно – в счет погашения долга перед нами. А потом уже начинать переговоры о том, как жить и работать дальше, миром или как.
В общем-то, разумно. И выгодно. Всем. Мне, например, за ночь упадет сотка. Сто тонн зеленью. Плюс столько же, когда товар уйдет и превратится в деньги.
Склад этот я, кстати, и нашел.
Вообще не могу понять хохлов – они о чем думают и чем. Что они будут банчить на Москву и больше, а мы не найдем, откуда они это делают, так, что ли? Что я, опер с земли, буду клювом щелкать? Хотя… может, они и в самом деле так думали. Все мозги на майдане выскочили.
Как говорится – береженого Бог бережет, а небереженого конвой стережет. Потому у меня и машинка левая, «Лада» 4*4, или в просторечии «Нива», оформленная на одного забулдыгу. И трубочка – левая, а моя труба сейчас в одном хорошем месте, где я типа всю ночь зависал. И ствол левый, это мне с Донецка подогнали. Там с этим легко…
Щас отработаем и поедем по домам.
Набираю номер – Пузырь должен быть уже на месте.
– Але.
– Бухой, что ли? Слышу довольный смех.
– Не, шеф, мимо. Тут с проводницей одной мы…
– Слышь, Пузырь… слышишь там, э? Отправляй свою шалаву мимо и давай к делу. Тепловоз тебе дали?
– Ага. Все в полном ажуре.
– Смотри у меня. Давай двигай по-тихому. И попробуй налажать!
– И-есть.
Пузырь – это… мой, в общем, протеже. Фрукт тот еще, я его к делу пристегнул, чтобы и он лаве поднял, хотя… зря, наверное. Мы с ним росли вместе. Потом он ходку взял – глупую, за наркоту. Сидели на скамейке, подошли менты, кто-то сбросил чек. Менты подняли и первому попавшемуся в карман и засунули – это и был Пузырь. Отца у него не было, отчим, выкупать он его не стал. Так и пошел пацан на зону, сломал жизнь.
Но он верный. И молчать будет.
– Так… ну че, Голова? Все в ажуре…
– Не вопрос…
Голова подхватился, забрал свой АК-74М с ночником и глушителем и выкатился из машины. Он из бывших донецких ополчей, вот пусть и работает. По врагам, которые бывшими не бывают. Мне там пока делать нечего, я постою тут, на дороге, и если что – со своей ксивой остановлю своих коллег, мол, там спецоперация, работает ОМОН и все такое. В конкретное палево, с трупами я стараюсь не пристегиваться.
Кто я есть? Да хрен его знает. Мент, полкан, получивший свое звание и продвижение по службе не совсем честным способом, оборотень в погонах, для кого-то шеф. Мне плевать. Имеют значение только деньги…
Рагулю на посту оставалось жить минуту от силы, но он об этом и знать не знал, пребывая в радостном неведении. О чем он думал? Наверное, о том, как он отпашет ночную смену, потом пойдет дрыхнуть. А как только закончится его смена он и еще два-три десятка таких, как он, отправятся через Беларусь или через Харьков на Украину, с такими деньгами в кармане, что в Незалежной, чтобы такие заработать, надо года полтора батрачить. И то не факт, что не кинут.
Обычный рагуль. Крестьянин, которого насильно мобилизовали в украинскую армию, дали старенький автомат и кое-как научили убивать. А потом, когда подписали «минские угоды» и он стал не нужен, просто выбросили на улицу за ненадобностью. Все, что он хочет, – тупо накосить здесь бабла и поехать домой.
Голова его не ненавидел. Перегорел уже потому что. В том две тысячи четырнадцатом он, как и многие другие, пошел на выстрелы и грохот взрывов, пошел через границу, твердо зная, что там убивают таких, как он. Пепел Одессы, пепел Мариуполя стучал в их сердца. У них были новые лидеры – Дремов, Мозговой, Моторола, и все они сели в социальный лифт, надеясь, что он вывезет их, да и не только их, в светлое будущее. Увы… лифт взорвали, и мало кто уцелел. В числе последних был и Голова, который вернулся в Россию с пачкой зелени, автоматом, гранатами – и пошел туда, где проще всего, – в криминал. Новые бригады, новые понятия. Ростов, Краснодарский край, Ставрополь – там уже в открытую «панували» кавказцы, сшибали закят и джизью[1] даже с русских торговцев. Кавказцы уже в открытую называли Сочи своим курортом – и встреча с прошедшими войну русскими и дончанами была для них неприятной неожиданностью. Навели порядок малехо, ну и… свои крыши поставили, получается. А потом открыли границу, пошли темы с водярой, с сигами – вот и отправились новые бригады на север, покорять Питер, Ростов, Волгоград, Воронеж… Москву. Моментально нашлись и старшие, и бизнеры, и сбыт, и все. И – гримаса судьбы – их главным врагом… точнее, не врагом, а конкурентом по пищевой зоне были хохлы, среди которых полно было тех, кто прошел войну добровольно или насильно мобилизованным. Столкнулись старые враги – уже на российской земле и на других темах.
Подполз Цой, доброволец из Ташкента, ловкий и верткий, как змея, прожал дважды локоть. Все на местах…
Голова прицелился. У него на автомате был не ночник, как с виду казалось, а самая настоящая термооптика. Трофейная, волонтерская, переделанная из более дешевого прибора для наблюдения – но термооптический прицел, и до сих пор работающий. Голова навел перекрестье на цель, начал отсчет. На единице – дожал спуск, автомат кашлянул, выплюнул гильзу, лязгнул. Рагуль начал оседать – не дождутся его теперь в родном селе. Да и хрен с ним.
– Минус, – сказал Голова, – пошли!
Словно из-под земли появились бойцы – все вооружены автоматами, почти у всех глушители – от укропов моду переняли, те ляпали глушаки даже на ДШК. На забор положили заранее приготовленный трап, по нему один за другим проходили забор, прыгали вниз, растекались по заводской территории.
Согласно данным разведки – а мы даже квадрик запускали, квадрокоптер, чтобы посмотреть, – ночью на территории складского комплекса остаются всего шесть-восемь человек. Это мало. Даже очень. Конечно, могли быть и в здании – но мы наблюдали еще и днем, сколько человек машины грузит, смотрели и прикидывали – сколько утром въезжает машин, сколько вечером выезжает. Проследили за одним рылом до местного мага, потом заявились туда типа как от налоговой, поспрошали, сколько он покупает – примерно прикинули, сколько человек может там питаться. Вышло – от двенадцати до пятнадцати. Это больше, чем шесть-восемь, но надо учитывать, что там днем еще и грузчики работают, им тоже надо чем-то питаться, правильно? Сами грузчики на ночь не оставались, уезжали вечером на «газельке», а утром, приезжали. В общем, старались нигде не светиться, но если в каком-то месте целые составы разгружаются, а потом едут затариваться оптовики, шила в мешке не скроешь.
Решили работать, когда придет очередной состав – загнать свой порожняк, загрузить его и вывезти. Как? Элементарно, Ватсон, там же кара есть, и, как я понял, не одна. А как они оптовиков грузят – ручками, что ли?
Тройной прозвон – все норм, можно ехать. Я тронул машину с места.
На въезде уже никакой охраны нет, и куда она делась – знать не знаю. Зато есть наши, вон трофей у одного – «Сайга» с белым цевьем, охранная. Надо сказать, чтобы на месте оставили, а то местным коллегам очередной висяк – нехорошо. Машина непривычная, тесная и идет плохо, я к другой привык. На бетонированной площадке разворачиваюсь задом, чтобы время не тратить. На путях уже ворочается маневровый тепловоз, подающий порожняк к погрузке.
Еще одно.
Достаю из кармана шапку-омоновку и раскатываю – получается маска. Зачем? Все свои? А вы не думаете, что тут может камера скрытая быть, писать? И на хрена мне, целому полковнику полиции, своей рожей светить?
То-то. Сейчас, как пошла охота на оборотней в погонах, на воду дуешь, не то что…
Пацаны на эстакаде. Нервные, возбужденные – как и бывает после боя.
– Посты выставили?
– Обижаешь, шеф. Все тип-топ…
Где я с ними познакомился? Да все там же, в Донецке. Что я там делал, в непризнанной республике? Спросите что попроще, а?
– Тогда че стоим? Арбайтен, арбайтен. Кара где?
Кар оказалось аж три, но можно было задействовать только две – места свободного не было. Начали грузить с двух сторон – с первого и крайнего вагонов. Хитрого тут ничего нет, кара сразу здоровенный поддон берет. На нем, как я и предполагал, оказалась водяра. Луганская водяра. Ничего, дядя Вова найдет куда скинуть, под ним серьезные оптовики ходят.
Сейф тоже на всякий случай сорвали и погрузили в один из вагонов, на месте вскроем. Тут с этим возиться нечего.
Погрузка шла споро. Я смотрел на часы – но придраться было не к чему, время оставалось, еще и с запасом…
И тут мне пришла в голову идея, от которой потом и начались все неприятности. Сильно я проклинал себя за эту идею – да сделанное хрен воротишь. Правильно говорят, не умножай сущности без необходимости. Если нечем заняться, не ищи приключений на собственную задницу, а тупо отдыхай.
– Слышь, Голова.
Голова повернулся ко мне. Мы стояли на освещенной эстакаде и смотрели, как грузятся последние вагоны. Порожними осталось еще три.
– Дай мне пару пацанов в помощь.
– Зачем?
– Прошвырнуться хочу наверх, посмотреть, где они сидели. Может, найду чего.
Тут во мне проснулся опер – если у них тут склад, то, наверное, и офис тоже где-то здесь, верно? Пошариться, может, там бухгалтерия будет, документы. Взять жесткие диски, ноуты, мобилы, если есть. Все это – информация.
– Грива. Бери своих и давай со мной.
Грива – здоровый бугай – перехватывает свой обвешанный АКМ, смотрит вопросительно на меня. Блин… понавесили-то. Насмотрятся в играх, вот и вешают что ни попадя. Лучше чем полезным бы занялись.
– Держитесь за мной. И не топайте как слоны.
Идем в обход цехов, потом заходим с тыла и наверх. Не знаю, что это было за производство, но пристрой к нему – настоящий офисный центр, о четырех этажах. Неужели здесь когда-то столько офисного люда работало? Старая лифтовая кабина… я, конечно, на лифте не поеду, ищите дурака. Идем по широченной лестнице, она построена так: широкий центральный пролет – и два поуже, по бокам, и еще один этаж…
Заперто… заперто. Подсвечивая фонарем в телефоне, я смотрю таблички… нет, не то. И это не то.
– Чего….
– Тихо!
Мне сразу что-то не понравилось, я тогда не мог понять, что именно. Потом дошло – звук, нудный такой. Дизель-генератор это был. Рабочий.
– Пошли. И тише.
Мы дошли до верха, и дальше, чтобы перейти в другой блок, надо было пройти через старую раздевалку. Там – вереницы шкафчиков, пыль, остатки моечных – кафель там, соски еще не свернули.
Шумно идем, мелькнуло в голове.
Не знаю… именно когда мы проходили раздевалку, я пропустил вперед Гриву. Тем и жив остался…
Грива шагнул вперед… тут же хлопнуло впереди, отрывисто так, хлестко – Грива начал заваливаться назад всеми своими килограммами. Простучала очередь… я понял, что это очередь, по ударам по железу – дверь на выходе была железная. Кто-то закричал… я рванулся в темноту…
Запомните, если попали в засаду, то первое для вас – найти укрытие и засунуть туда свою задницу. Только потом воевать. А если можете бежать, выйти из зоны огня – бегите. Бегите, не раздумывая, и не стройте из себя героев, если повезло выйти из огневого мешка, значит, Боженька на вашей стороне, и не гневите его. Первое дело – остаться в живых. Так меня учили, и учили меня те люди, которые засады и ставили, и сами в них горели. Знали они, что говорили.
И потому я не стал строить из себя героя. Под мат и грохот очередей я бросился бежать… назад, откуда пришел, меж рядов старых шкафчиков и груд битого кафеля. Все равно не было шансов.
За что-то зацепился ногой и грохнулся в полный рост – аж дух перехватило, искры из глаз. Пришел в себя, сунулся в карман, телефон… б… телефон. Вот он. Горячие клавиши… эсэмэска… условный сигнал «тревога». Рассылка настроена автоматически, уйдет всем.
Набрал Пузыря
– Погрузились? – Времени на политесы нет.
– Догружаемся. Еще…
– Бросай все, и ходу. Воздух! Понял?
Не дожидаясь, понял или нет, прервал звонок, сунулся в карман. Там, в пришитой к куртке кобуре, «стечкин». С другой стороны – два магазина. При любых других обстоятельствах этого бы было достаточно, только чувствую – не в этих.
Ни хрена не в этих.
Звонок – Голова. Черт, он меня демаскирует так звонками. Сигнал тревоги дан – че еще надо, б… Нажал на кнопку отбоя, продолжительное нажатие – выключение аппарата. Б… пи…ы! Убью! Какого хрена при отключении играет музыка, твою мать?! Я отбросил аппарат от себя – и тут же совсем рядом в шкафчики ударила пуля, вторая. Почти точно!
Извиваясь, как червяк, я пополз вперед… заполз в полуоткрытую душевую. Пистоль наготове… ладно, идите, ублюдки. Посмотрим, кто кого…
С той стороны, откуда пришел, галогеном сверкнул фонарь, снова хлопки, крик. Очередь из АКМ, еще одна…
– Вон он!
Снова фонарь, кто-то падает. Крик Головы.
– Внимание!
Снова хлопки. Еще. Снова очереди и хлопки…
Я так и сидел, не шевелясь и даже не дыша. Ждал, пока все стихнет, перднуть, простите, боялся. Я уже понял, как нарвались, – пистолет тут не танцует…
Танцор, блин. Помните – «Танцор диско», фильм был такой индийский. Вот сейчас я и попляшу…
Все стихло. Я ждал.
Молчание. И тишина – такая что потрогать можно.
Потом вдруг голос.
– John!
Я парализованно замер. Ответ – совсем рядом, он стоял за стеной.
– I’m here.
– C’mon! Clocks ticked. Move…
– O’kay!
И шаги. Уже не скрывающиеся.
Уходит…
Уходит, б…
Я считал… не помню, до скольких считал. Потом до меня дошло – стрельбу могли услышать, и тогда сейчас здесь будет ОМОН. Надо идти.
И я шагнул в смертельно опасную тьму.
На пацанов я наткнулся у выхода, они лежали один на одном. Их просто навалили, там двое или трое лежали. Они не успели ответить – так и легли. Но и те, кто успел, тоже легли. Все легли…
И я могу – в любой момент.
А потом я вспомнил учебку в Балашихе и сказал: «А вот хрен вам на все рыло…»
Подцепленный автомат лег в руку приятной тяжестью. Второй я кинул на спину, пошарил и сунул за ремень пару запасных. И хрен они меня возьмут, кто бы они ни были…
Выходил когда – простите за натуральные подробности, – обосрался. Темень… и снайпер может ждать меня там, а я перднуть не успею, тупо лягу.
Но снайпера не было. Кто бы они ни были – задерживаться не стали, ушли.
Лопухами, не по дороге, рванул к оставленной машине. Там, как я и полагал, не было никого. Никто не вышел, все легли. Сел в машину, рванул… пойду полями и огородами… чтобы не попасть под «Поток»[2]. Нехрен мне сегодня светиться…
Да, и мобилу по дороге надо выбросить.
Как и у многих моих коллег, у меня была «лежка» – на случай, если пересидеть надо будет. Это купленный в одной из соседних с Москвой областей в деревне дом. В деревне дома дешевые, да и глаз лишних нет. Купил я его на случай чего, по левым документам, и практически там не появлялся. Но нычка у меня там была, равно как и лаз, куда дальше уходить. На случай чего.
Приехал уже посветлу – магазин работал. Зашел, купил водки, молока, хлеба, пельменей. Заодно подивился – раньше деревня молоко продавала, парное из-под коровы, а сейчас покупает, пакетированное. Дожились, б…
Гаража не было – машину тупо загнал за дом. Зашел в дом… тут-то меня и накрыло. Конкретно затрясло, я только успел покупки на стол бросить, пройти в соседнюю комнату, бухнуться на кровать…
Б…
Я видел смерть. Я видел ребенка, разорванного украинским снарядом, и видел обезумевшую, поседевшую мать. Я видел много смертей, я видел, как «КамАЗами» привозили собранных в полях жмуриков, я хоронил и друзей. Я видел бессмысленность смерти – когда политики сливают в ж… все, за что люди горели и умирали. Я видел самые разные смерти – от заказух до банального «водка-поссорились-труп». Но никогда мне не было так погано, как сейчас.
Я лежал, смотрел в потолок и думал. Как тикает в голове. Я – жив. А они – нет. Я – жив. А они – нет. Я – жив. А они – нет.
Я вдруг понял, что я боюсь. Я в своей жизни никогда не обламывался так, как сейчас. Я всегда, когда что-то делал, знал, что может быть так или эдак. Прикидывал, кубатурил – но никогда не выпускал ситуацию. А сейчас кто-то просто шарахнул тапком по нам, тараканам. И мне повезло лишь в том, что по мне не попало.
Б…
Я поднял руки и посмотрел на них. Они дрожали…
Это плохо…
Полежав так с час, я кое-как встал, сготовил себе пельмени. Водки хлебнул, но один глоток – помянуть. Остальное – закупорил бутылку и убрал. Нехрен, надо трезвым быть.
Потом на меня нашел жор, кило пельменей подмахнул и не наелся. Так и сидел и думал.
Так…
Первое – Пузырь. Жив он, нет? Успел тронуть состав с места и уйти? Или его там же прибрали?
Если жив – плохо. Он единственный, кто точно знает, что я там был – и сам он там был. Но не мочить же его?
Второе – товар. Если состав ушел, все вопросы будет решать дядя Вова. Он все-таки подписка неслабая, как-никак депутат. Вопрос будет с тем, как скрыть эту самую бойню. Все-таки два с лишним десятка человек – в мясо, такое не скроешь…
Сука. На что же мы попали? Куда же мы сунулись?
Я начал понимать – мы изначально допустили грубую ошибку. У нас не сходилось количество жратвы и количество едоков, но мы подумали, что излишки съедают грузчики, которые работают только днем. Скорее всего, это не так, грузчики везли с собой, тут не собес, питание работников без конкретной нужды организовывать никто не будет. Получается, что тех было человек восемь. Вполне правдоподобно.
Кто они?
Получается, что укропы, они же к своим ходили питаться. Может, потому-то фишкари[3] и несли службу так раздолбайно – знали, что их прикроют.
Судя по всему, к контрабандным делам они отношения не имели – у них тут своя лежка была. И они намеревались тихо переждать и уйти – это я им помешал. И если бы мы, точнее, я не сунулся туда, как лось на гоне, так бы все тихо и прошло. Но получилось так, что мы, сами того не зная, загнали их в угол – и они ответили.
Получается, я виноват. Без умысла, но виноват.
Казнить себя смысла не было, я и так передумал тут. Я только подумал вот что – были бы это укры, они бы сто пудов раньше вмешались, не выдержали бы. Москалей порвать – укру как за награду. Но если это не укропский спецназ – тогда кто это, на хрен, был?
Кто, б…
Так я еще сидел какое-то время, потом выбрался в огород. На солнышко. Там соседка обрабатывала грядки, увидев меня, она смутилась:
– Извините…
– Продолжайте, – махнул рукой я, – огород ваш, я не против…
Надо возвращаться.
В Москву. Оставить машину в гараже, пересесть на свою. Типа, в область ездил. Если спрашивать будут.
Да… надо вечером в баню завернуть, помыться хорошенько. Одежду, в которой я был, сжечь.
К дяде Вове я сразу не пойду. Пузыря тоже не буду искать, если он сам меня не найдет. К дяде Вове пойду не раньше среды. Нельзя показать, что я в этом замешан. И надо дать время… сначала посмотрим, кто и в какую сторону кинется. Потом будем решать.
Но пацанов жалко. Реально жалко.
Сыгранная еще там команда, проверенная войной. И здесь они тоже не косячили. Где я таких еще найду? Нигде.
Нигде, б…
Я их даже похоронить не могу. По-человечески. Остались там лежать… что за б…дская жизнь.
Внезапно меня посетило острое желание вернуться туда, но я подавил его. Нечего там делать, там только вляпаться можно.
Сучья жизнь.
Тронулся. Проехал мимо сельских домов, старых, деревянных, и новых, уже каменных. Внезапно вспомнил – в детстве я хотел быть трактористом. И жить в деревне. А стал…
Сучья жизнь.
На выезде я увидел совершенно неуместную тут машину ГИБДД, и не патрульную, а большой фургон, мобильный пост ГИБДД, гаишник повелительно поднял жезл. Подумал – оборзели совсем, потом дошло – машина-то у меня как у работяги, и сам я – как работяга. И принесло же тебя… а мне здесь ксивой лучше не светить. Ничего, штраф заплачу… козел, тебя тут только не хватало.
Опустил окно, гаишник шел ко мне.
– Добрый день, – поздоровался я.
– Вечер, – не согласился гаишник.
Я начал понимать, что что-то неладно… но тут гаишник выбросил вперед руку, непонятно с чем, – и меня скрутило дикой болью…
Точное время и место неизвестны
Где-то в Центральной России
Пришел в себя я…
А хрен знает где. Ни где я, ни что со мной, я не знаю. Знаю только то, что хреново мне. Как меня в «Форд» тот заволокли, пакет с солярой на голову – и все. Изблевался весь, все пельмени выблевал. Кстати, прием этот, с солярой, придуман в АТО, укропами, так что хорошего мне ждать не приходится.
Как же они меня выцепили?
Телефон не со мной, я его выкинул. В машине вообще нет ничего электронного, ни навигатора, ничего такого. Рожей я там не светился. Тогда что за хрень? Как?!
Привезли меня… в какое-то место… я сам не понял, какое. Губа это, что ли? А может быть, заброшенная воинская часть, таких хватает. Но похоже, что это место изначально тюрьмой было или КПЗ… ублюдки. Как же я попал…
Никого из них я не видел.
Че делать? А че делать – сымать штаны и бегать, вот что. Надежда одна – если сразу не убили, нужен я им зачем-то. Может, знать хотят, кто на их точку навел.
Мысли мои невеселые прервал приход конвоиров. Двое, оба в масках и камуфляже «излом», он делался для внутренних войск. У обоих АК-105. Дубинал тоже присутствует. В целом похоже на армию или нацгвардию.
Не укропы, что ли?
– Встать, лицом к стене.
Спорить с конвоем – себе дороже. Я сделал то, что они сказали, заодно представившись.
– Полковник Матросов, главк МВД. Сообщите своему старшему.
Щелкнули наручники.
– Вперед.
Вперед так вперед.
Прошли коротким коридором – бывшая губа, точно. Вышли на улицу – день на дворе, солнце в зените. Значит, понедельник, а нахожусь я тут часов шестнадцать-двадцать.
– Вперед.
Действительно, похоже на воинскую часть, старую. Центральная Россия, далеко увезти не могли. На улице ни души, но чисто. Убираются.
В первый подъезд.
Зашли в здание, по виду тоже заброшенное – обычная четырехэтажка. И там был… лифт! Когда это в четырехэтажках лифты строили. Но это было еще не последнее. Как только мы вошли в него, лифт поехал… вниз.
Попал я знатно – еще круче, чем думалось.
Этаж был примерно седьмой-восьмой. Минус. То есть под землей. И там – какой-то комплекс… я не понял, какой именно, но громадный. Бетон, фонари. И, судя по звуку, поезд. То ли поезд, то ли метро. Второе вернее.
Значит, одно из двух. Либо мы в Москве или Подмосковье – куда метро уже дотянулось. Либо это легендарное Метро-2, про которое ходили упорные слухи, но его так никто и не видел…
Привели меня в почти обычную комнату, в которых следаки в СИЗО работают с подозреваемыми. Потом пришел и сам следак. В костюме, возрастом постарше меня – лет пятьдесят, не меньше. Старой закалки дядька. Папка красная, кожзам – я думал, таких уже нет давно.
Сел, достал ручку… у него что – ни ноута нет, ни даже диктофона? Он что – будет протокол допроса ручкой заполнять? Ну дела…
Мелькнула мысль – уж не в прошлое ли я провалился. Бред, но я был в таком состоянии, что мог поверить во что угодно.
– Имя, фамилия, отчество.
– Представиться не желаете?
– Имя, фамилия, отчество…
Ладно, раз так.
– Матросов Александр Игоревич.
– Год рождения?
– Семьдесят восьмой.
– Звание?
– Полковник полиции. Простите, в чем меня обвиняют? По какому материалу опрос? Или допрос?
– А что – не в чем обвинять?
Что за бред. Я покачал головой.
– Э… нет, так не пойдет. Про презумпцию невиновности слышали? Вопрос – в чем меня обвиняют. И где я?
Следак достал фотографию из папки, положил на стол.
– Ваша?
«Тойота Ленд Круизер».
– Похожа на мою. Дальше что?
– Хорошая машина.
– Две тысячи одиннадцатого года, шесть лет ей. Купил после аварии, подремонтировал. Все документы есть. В чем проблема?
– Квартира?
– Поменял на родительскую с доплатой.
– А интерьерчик-то у вас богатый.
– Вы что, у меня дома были? Вы охренели?!
Следак – или кто он тут, дознаватель, наверное, – закрыл дело, уставился на меня своими совиными круглыми глазами.
– Нравится?
– Что?
– Как вы живете?
О как. На совесть давишь. Ну ничего, дави, дави. А я посмотрю. На меня такие спектакли давно уже не действуют. Нет, ну что за придурь? С одной стороны, солидно, с другой – такую хрень лепят, что даже неудобно.
Человека, который был моим крестным отцом в МВД, звали Бояркин Денис Владимирович. Его сожрали, когда громили РУБОПы. Он тогда пошел на должностное преступление, уничтожил личные дела многих агентов – они находились в бандах, им угрожала смерть, – а интересовались уже очень конкретно, и некоторые предлагали по «Мерседесу» за каждое имя. За это его не посадили, но выкинули из МВД, причем уволили максимально оскорбительно – по компрометирующим основаниям. С тех пор я все понял про систему. И мне уже не надо рассказывать про то, что я продажная гнида. Гниды – это те, кто…
– Устраивает…
Дознаватель покачал головой.
– Нет. И знаете почему?
…
– Нет более закоренелого циника, чем раскаявшийся романтик.
Я пошевелил кистями рук… больно уже.
– Что-то я не пойму, гражданин-товарищ. Я вообще арестован?
…
– Санкция есть?
…
– Тогда начальника моего сюда – немедленно. Генерал-лейтенант Вершигорский. Телефон дать? Или…
Открылась за спиной дверь. Я криво усмехнулся.
– Бить будете? Ничего… вы еще хапнете горя.
– Бить не будем, Саша… – раздался голос за спиной.
Я вздрогнул.
Дениса Владимировича Бояркина я не видел уже три почти года…
Почему? Да по многим причинам, в том числе и потому, что сам чувствовал свою вину и знал – не надо мне идти. Не надо. Не тому он меня… нас учил, да что теперь. И смотреть ему в глаза теперь я не хотел.
Да и сам Денис Владимирович особо встреч не искал, про него вообще было мало что слышно. Удивительного было мало – после четверти века службы, от опера, через ад лихих девяностых, и до начальника московского РУБОП – выкинштейн и чуть ли не тюрьма. Все в министерстве знали: контактировать с Бояркиным – значит лишить себя всяческих шансов на продвижение по службе. Так и существовали мы в разных измерениях, и он был последним, кого я ожидал здесь увидеть…
Наручники разомкнулись, оставив тупую боль, я начал массировать запястья. Бояркин уселся в кресло дознавателя, который, в свою очередь, тихо испарился.
– Здравствуйте, Денис Владимирович.
– Здравствуй, Саша…
Он имел право так меня называть. И не только меня. В свое время я, только отслуживший в армии, кинулся в МВД, потому что… да если честно – работы не было, и искать не хотелось. МВД было минным полем. И без проводника, учителя было не обойтись, тем более что когда приходила пора кого-то сдавать – сдавали всегда молодых.
И то, что я до сих пор не сидел в Нижнем Тагиле, отбывая срок за себя и за всех остальных, – это заслуга Дениса Владимировича.
С ним можно было говорить откровенно.
– Где я? И что от меня нужно?
– Ты в комплексе.
– Что такое комплекс?
– Потом поймешь. А нужен от тебя рассказ о том, как ты провел эти выходные. И больше пока ничего.
– А в чем проблема с выходными? Кстати, письменно или устно?
– Честно, Саша, честно. Тот склад был под нашим наблюдением. Но интересовала нас не водка и не сигареты. А те, кто прятался на четвертом этаже бывшего АБК.
– А кто там прятался?
– Вот, посмотри.
Бояркин выложил на стол телефон, там сменяли одна другую фотографии – четкие в яркой, фотографической вспышке. Я смотрел.
– Хохлы?
– Возможно. Но скорее всего – нет. Возможно, американцы.
Бояркин промолчал и добавил:
– Трупов мы там не нашли. Их трупов. Наши только. Точнее, твои.
Твою мать…
Получается, они нас всухую. Сделали.
Мы вот, русские, считаем себя такими воинами невоенными, да? Что мол, одним махом семерых побивахом, так? А потом – Грозный. Но Грозный – это детский сад, мы еще не имели дела с американцами.
А с чего это мы будем такими воинами нев…енными, если у нас государство на вооруженного человека смотрит как на потенциального преступника, а? Извините, но когда дело дойдет до – тут понтами не отмахаешься, тут надо будет стрелять. И попадать. А чтобы попадать – тренироваться, б…, надо. А где? ДОСААФ почти везде закрыли.
А американцы – это нация с винтовкой, они автомат могут в магазине купить. Ну утрирую, но немного. И пострелять у них… я одного американца знал лично, так вот у них в штате достаточно было отъехать на полторы мили от любого жилья, принять разумные меры предосторожности – и стреляй. И они только что прошли две войны. Так что профи там не просто много, а очень много. И моральные скрепы и победы дедов против них не играют. Или ты их, или они тебя.
Но было что-то еще, я был в этом уверен. Ночное видение. Или термоприцелы. Они видели в темноте. Вот почему они перестреляли и Голову, и Гриву, и всех их парней, как кутят.
– Как там оказались американцы?
– А сам как думаешь? Думаешь, после того, как Путин и Трамп в десна облобызались, что-то изменилось? Есть мы. И есть они. Точка. Они никогда не остановятся, пока не решат проблему России так или иначе. Нам отступать тоже некуда. И плюс еще хохлы – они все больше играют самостоятельную игру. Их товар – русофобия, и на этот товар в мире всегда найдется покупатель. А воевать они научились.
– Правильно. Чего говорить, если на той стороне против нас теперь немало и донецких с луганскими. Мы же их предали. Слили, как какашки в унитаз. Ради братства с хохлами и дружбы с американцами. Я бы на их месте так же поступил.
Бояркин хватил кулаком по столу.
– Хватит! Ты что, не видишь, что происходит? Против нас – впервые за несколько десятков лет – не бандиты, не мафия, не Народные фронты – а государственная машина. Государственная машина сорокамиллионного государства. Против нас люди, которые ходили в те же школы, что и мы, учились тому же, чему учились мы, знают то же, что знаем мы. Они – это мы, только у них нет никакой другой цели, кроме нашего уничтожения!
Я смотрел в стол.
– Братства больше никакого нет. Есть взбесившиеся псы, жаждущие крови и мести. Украинцы такие же, как и мы, русские, потому они не умеют ни прощать, ни забывать, ни отступать. Хочешь, я назову тебе сотрудников органов, которые работают с той стороны?
Я упрямо смотрел в стол.
– Ты что-то понял? Или как в стену горох?
– Зачем тогда мы оставили их? Зачем сдали Новороссию? Зачем договорились по Донбассу? В четырнадцатом можно было все решить малой кровью.
…
– Зачем… Денис Владимирович… зачем? Вы понимаете, что многие из тех, что сейчас против нас, были бы за нас, вовремя мы вмешайся. Мы сами кинули их на растерзание волкам – а потом упрекаем, что они договорились с ними.
– Никто никого не кидал. Каждый сам выбрал свой путь. Кто хотел – тот мог выехать в Россию, и выехал.
Я покачал головой
– Лукавите. Кто их тут ждал…
Бояркин кашлянул… мне удалось пробить его.
– Значит, так. Решение было принято руководством страны. Мы люди военные, можем только под козырек. А сейчас нашей стране грозит смертельная опасность. И ты это понял – там, на складе, да?
– Кто там на самом деле был?
– Одно из двух. Либо спецназ, либо наемники. Тоже спецназ, только бывший.
…
– По данным СВР, в Великобритании в составе САС создана так называемая «красная команда», или «красное крыло». В него берут только тех, кто с детства свободно владеет русским. Понимаешь?
– Гастеры?
– Они самые. Половина Прибалтики – там. Они сами и их дети свободно владеют русским, многие смертельно ненавидят нас. Хватает и наших… переселенцев. Слишком много из тех, кто с детства говорит по-русски, теперь на той стороне.
…
– Аналогичное подразделение пытаются создать в США – но у них проблема с набором, в то время как британцы уже достигли степени оперативной готовности. Еще несколько боевых групп формируется на передовой линии – Прибалтика, Болгария, Грузия.
Здорово.
– Я-то что могу сделать? Я опер, а не силовик.
– Ты выжил там – это первое.
– Заныкался, как таракан.
– Хотя бы. Софринская бригада ВВ – не баран чихнул. Два.
…
– Третье. От тебя и не требуется сходиться с ними в рукопашной. Мне нужны опера. Матерые, битые жизнью опера.
Да…
– Не мне тебе рассказывать, какие чудеса изворотливости приходится проявлять на оперативной работе.
Да уж. Когда начальство хочет сожрать, а коллеги – подставить, чтобы захватить крышуемые тобой объекты…
– Не сомневаюсь.
– Такие же чудеса изворотливости тебе придется проявить на новой работе. Я хочу не просто обрубать их концы здесь – я хочу добраться до них там.
– Это невозможно.
– Возможно, если постараться.
Бояркин сделал паузу.
– Короче?
– Нет, – сказал я.
– Почему?
– А знаете…
– Знаю!
…
– Знаю, как ты «Кристалл» крышуешь, как ты у дяди Вовы решалой. Не стремно?
Я посмотрел на своего наставника – зло посмотрел.
– А вам? Своих щемить – как?
– Ты мне не свой!
…
– Ты продаешься за деньги. Мне хочется только надеяться на то, что ты просто оступился, а не пошел по наклонной. И это – твой шанс. Снова стать своим. Не только для меня – для нас для всех. Как в штрафбате.
– Или что?
Молчание было ответом. Я уже понимал, что это не УСБ и живым мне отсюда не выйти.
– Я знаю все – но я даю шанс. Сделаем дело – уедешь из страны. И даже то, что ты насшибал, бери с собой.
– Куда?
– Что – куда?
– Ехать-то куда?
– А ты что – не думал, когда крышевал?
– Нет.
Я и в самом деле не думал. Как выбраться из страны – знал, а дальше…
Бояркин… думаю, он тоже понял, что я думаю сейчас про это про все. Как знал он и то, что меня не сломать. Именно потому, что у меня позвоночник гибкий. Я буду гнуться – но не сломаюсь. Нет.
– Речь не о твоих делах, – сказал он, – хотя я… ладно, проехали. Речь – о стране. Вот ты никогда не задумывался о том, что вот, есть огороженная территория, где мы живем. Как хотим, так и живем. И сами устанавливаем правила. И чтобы жить, чтобы жрать, в конце концов – хватает всем… уже тридцать лет почти жрем – а все хватает. А вот упустим страну – и придут сюда те, кто нашим детям ничего не оставит. Будем, как в Ираке, дикарями на побегушках у белых господ. Нет, оружие нам оставят. И флаг. Но стрелять мы будем ровно в ту сторону, которую хозяева покажут. И торговать будем ровно на тех условиях, которые хозяева назовут. И долю будем засылать такую, какую скажут. Придут американцы, настроят тут магазинов, ферм, введут свои правила. А нашим детям ларька тут не останется.
…
– Хватит уже жрать. Кто-то должен и готовить.
Я невесело усмехнулся.
– Повар из меня плохой.
– Нормальный из тебя повар. Просто ты цель в жизни потерял. Не хватило тебя… но это бывает. Главное не то, сколько раз ты упал, главное – сколько раз поднялся. Понял?
…
– Короче, так. Сейчас подписываешь соглашение о сотрудничестве. И на камеру признаешься, откуда деньги на джип и квартиру. Это наш залог.
Я скептически усмехнулся.
– Смешного тут ничего нет. Мы многое знаем. От тебя даже говорить не требуется, просто мы зачитаем на камеру то, что мы знаем, а ты подтвердишь, что это так и есть. После чего отправляешься домой, будем готовить твое внедрение. Тебе сообщим, от начальства тоже прикроем – официально тебя переводят в НИИ МВД. Но заниматься ты будешь, понятно, другими вещами.
НИИ МВД – я усмехнулся. Срочный перевод в НИИ МВД – типа поделиться практическим опытом – для понимающего человека мог означать только одно: шкура задымилась, пахнет паленым. В институт убегали, когда плотно садились на хвост. Вершигорский, узнав, обделается – ведь если вышли на меня, то выйдут и на него. И начнут задавать вопросы – а почему доча на «Кайене» катается? Бизнесмен… точнее, бизнесвумен в двадцать четыре года…
– Можно вопрос, Денис Владимирович…
– Хоть два.
– РУБОП, я так понимаю, тайно восстановлен.
…
– Или он никогда и не разгонялся? А?
– Умный ты, Саша, – Бояркин тяжело вздохнул, – только почему-то все по-настоящему умные люди в системе нечисты на руку. А чисты – долбодятлы, которым ничего не поручишь. Почему так, а?
– А знаете, как говорится – если ты умный, то почему такой бедный? И не я это придумал, Денис Владимирович. А наша власть, перед которой вы берете под козырек…
Москва, Российская Федерация
13 мая 2019 года
Москва…
Город, которого я так и не понял. Город, который не понял меня – и даже не пытался понять. Но это не важно. Он никого не пытается понять. Я мало видел людей, для которых этот город был бы родной. Он чужой для всех.
Может, потому, что он слишком большой. В Москве проживает четырнадцать миллионов человек, вместе с областью – смелые двадцать. Это больше, чем многие постсоветские государства, больше, чем половина европейских стран. За постсоветское время город прирос почти вдвое, большая часть новых москвичей приехала тупо срубить бабла. Для них тоже город чужой.
У меня в Москве была квартира, но небольшая и в «новой Москве», дешевая. Я понимал, что это не тот город, где я хочу встретить старость и смерть. Хотя смерть при моей профессии обычно приходит без приглашения…
И вот вечером в понедельник я открыл дверь в своей квартире. Все было так, как я оставил, – и все было по-другому.
Ни любви, ни тоски, ни жалости…
У меня здесь не было детей. Жены. Семьи. Ничего не было.
Теперь у меня не было и дома, потому что сюда какая-то сука влезла, пока меня не было.
Закрыв дверь, я начал обыскивать прихожую… потом остановился. А на хрена козе баян…
Достал из тайника деньги, сунул в карман. Уходя, закрыл дверь – возможно, сюда не вернусь…
Уже в машине зашел на сайт. Нужный вариант нашелся быстро – однушка, свободна, двадцать – и въезжай. Оплата за месяц вперед…
Проснулся в чужой квартире – но странное дело, спал как убитый. Почему-то именно здесь я чувствовал себя в безопасности.
Было еще темно. С телефона я зашел в Интернет, пошарился по новостным сайтам – ничего. Конечно, у нас сейчас скорее обсуждают, кто с кем спит в эстрадной тусовке, но два десятка трупов в Подмосковье никак бы не прошли мимо первых полос. Бойня почище той, что была в Кущевке. А вот как-то вышло – прошли. Ничего нет.
Вторник. Надо ехать на работу, но перед этим перетереть с дядей Вовой.
Дядя Вова – это Владимир Викторович Паркин, член ЛДПР. Всегда в проходной части списка, официально он… фермер. Фермерское хозяйство у него в самом деле есть и даже работает – хотя он давно в Москве. Как он приклеился к Владимиру Вольфовичу – не знаю. И не спрашивал никогда, лишнее это.
А так ВВ торгует по-крупному. Он одним из первых понял, что за продуктами – будущее, и когда началось импортозамещение, был во всеоружии. Чего он только не поставлял в Москву. Среднеазиатские овощи и фрукты, мясо из Европы через Беларусь, морепродукты. Плюс к этому, конечно же, контрабанда с Украины – водка, сигареты. Причем не только в Россию, но и в Европу. У него были ходы в Прибалтику – а там уже Европа, никакого досмотра. Раньше этим путем алюминий и цветмет гнали, теперь – левые сиги и бухло.
При этом сидел он скромно, многие даже не знали, где у него офис. «Мерс» – но предыдущей модели. Выходец из села, сын председателя колхоза, начинавший с фермерства на колхозных землях (то есть трактор твой, а урожай мой), он так и не напитался московского гламура. И жену не поменял…
У офиса ВВ я был утром. Долго присматривался перед тем, как войти – вроде ничего такого, можно. Наконец зашел. Раньше тут был институт советский, потому пускали по пропускам, на таких бумажечках с печатью, разовых. Там наверху надо отметить, иначе не выпустят. Как мило…
Наверху тоже все было как обычно. На полу – линолеум. На потолке – знаете, такие плиты прессованные, белые, в дырочках. Когда протекает крыша, они напитывают воду, темнеют, а потом разламываются и падают. И свет такой, подслеповатый.
Зашел как свой. Кивнул на дверь.
– У себя?
– Только что приехал.
Ира – еще одно подтверждение того, что ВВ – фермер. Он ее привез из деревни… дерет, конечно, а как не драть. Он мужик, ему надо. Другое дело, что при его деньгах он мог бы позволить себе фотомодель – но нет, у него в приемной сидит деревенская телка. Хотя как-то ВВ проговорился, что только ей он и может доверять. Может, оно и правильно.
ВВ был в новом сером костюме. Чем-то доволен… странно. Чем тут можно быть довольным.
– Саша… чего вчера не отзванивал? Я уж успел подумать.
– Бухал, – сказал я.
– Ты же почти не употребляешь. Хотя… за такое дело можно и побухать…
…
– Ну, как говорится, считай деньги, не отходя от кассы.
С этими словами ВВ вытащил из стола котлету обандероленных пачек и положил передо мной. Я тупо смотрел на деньги.
– Считай, чего ты. Как баран на новые ворота?
Я взял пачку, пробежался по углам – все нормально вроде.
– Ты чего?
…
– Чего киснешь? Орел заслужил. Вы там такого шороха нагнали, что хохлы даже до сих пор предъявы не выкатили, сейчас сидят и обтекают, как так у них целый склад бухла из-под носа увели. Я уже послал людишек по точкам пробежаться и объявить, что теперь торгуем мы, и шаг влево, шаг вправо будет чревато.
Не знает. Он ничего не знает.
Зачистили с концами. А Голова, Грива – их подтягивал я, за них ВВ не в ответе. Получается, он ничего не знает. И дальше готов со мной работать.
И я бы готов был работать. Если бы не одно «но». Но очень большое «но».
– Еще одна тема наклевывается. В Литве. У тебя пацаны свободны?
– Нет, – я тут же поправился, – пока нет. Отдыхают пацаны…
Несмотря на то что всей России известен адрес Петровка, 38, наше ОРБ сидит не там. Мы сидим в Мясницком проезде, в здании, которое раньше принадлежало какому-то институту… садоводства, что ли. Потом институт накрылся, здание какое-то время стояло под дешевой арендой покомнатно, потом здание снова оказалось в руках государства, его отремонтировали (не лучшим образом, кстати), передали его МВД и заселили нас. ОРБ-3, специализация – этнические преступные группировки, занимает две трети здания.
Привычно прокатав карточку доступа (придумали…) на входе, я кивнул знакомому прапору из охраны, зашел внутрь. Вот лифт, вот коридор, вот кабинет…
– Александр Игоревич…
– Потом…
Привычная обстановка… сейф, фотография на стене, стол. На столе – письменный прибор, мне его в прошлом году подарили…
Прошел к столу, поднял трубку телефона, набрал городской номер. Мне не ответили. И черт с ними…
Сел за стол. Почему-то все вокруг показалось чужим… совсем чужим.
