Железный волк E-Book

Siri Pettersen

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Вардари
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 614

Beschreibung

Чтиц крови считают всеведущими, но Юва ненавидит их. Даже несмотря на то, что она сама умеет читать по крови. Но когда её семье начинают угрожать вардари – долгоживущие и жуткие существа, не стареющие и не подвластные болезням, – Юва вынуждена ввязаться в охоту за наследием чтиц. За тёмной тайной, которая однажды изменила мир – и может сделать это снова. Чтобы выжить, девушке придётся вспомнить то, что она изо всех сил пыталась забыть. Тот день из далёкого детства, когда она видела Железного волка… Встречайте новую трилогию Сири Петтерсен Вардари: самостоятельную историю, действие которой разворачивается во вселенной знаменитого цикла бестселлеров «Круги воронов».

Leseprobe

Сири Петтерсен Железный волк

Волкам, с которыми я бегу.

И тебе. Тебе, кто боится. Тебе, кто испытывает необъяснимое беспокойство и безжалостный страх, способный охватить в тот момент, когда меньше всего этого ждёшь. Тебе, кто ведёт войну со своим телом и боится слушать биение собственного сердца. Это твоя книга.

© Лавринайтис Е., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Пролог

Нафраим открыл банку и понюхал икру. Она была свежей, но очень мелкой. Он вывалил её на льняную скатерть, и ткань впитала в себя излишки солёной воды.

Нафраим покатал красноватую жемчужину между пальцами и слегка сжал. Превосходная консистенция, тягучая оболочка, какая бывает только у икры белого кариуса. Однако по размерам икринка была не больше ячменного зерна. Потребуется концентрация и твёрдая рука.

Нафраим пощёлкал костяшками пальцев и придвинул лампу. Пламя затрепетало, разозлив его, но приходилось терпеть, пока он не отладит газовые фонари. Три взрыва за один месяц способны заставить усомниться во всём эксперименте. К счастью, он не был ограничен во времени, поэтому можно успеть во всём разобраться.

Он передвинул лупу над столом. Медные заклёпки взвизгнули. Нафраим подтянул винты, державшие лупу, и зажал рамку вокруг банки. У этого временного инструмента тоже имелся невероятный потенциал, но и ему пришлось подождать. Сначала самое важное.

Под лупой пальцы казались бледным полем, иссечённым бороздами. Нафраим взял икринку, проколол оболочку и осторожно сжал. Вокруг отверстия образовалась масляная капля. Она затряслась, оторвалась и упала на скатерть. Важно не жать слишком сильно, иначе капля разлетится на части. Тончайший баланс. Он сжимал до тех пор, пока оболочка не стала плоской, и глубоко вдохнул перед самой трудной операцией.

Он вынул пробку из колбы с кровью и погрузил в неё кончик шприца, похожего на пыточный инструмент. Длинная стеклянная ампула, заключённая в изысканную серебряную оправу. Он никогда не умел правильно обращаться со шприцами, хотя пользовался ими так долго, что спокойно мог наполнить одной рукой.

Теперь аккуратно.

Он осторожно поднёс кончик шприца к икринке. Они слились. Игла погрузилась внутрь оболочки, и Нафраим нажал на шприц, чтобы из него вышла кровь. Это зрелище всегда захватывало его. Поначалу оболочка казалась сплющенной. Можно было подумать, что она сопротивляется. Но потом она присасывалась к игле и расширялась, как кузнечные мехи. Изголодавшаяся, раздувшаяся от крови ягода.

Рука затряслась от застарелой боли, и Нафраим слегка повернул её, чтобы восстановить контроль. Он опустил икринку обратно в банку и взял следующую. В дверь постучали.

Нафраим ответил, не отрывая глаз от работы:

– Я занят, Офре.

Из-за дубовой двери голос Офре звучал приглушённо.

– Господин, он настаивает.

– Все настаивают. Ни с кем, кроме королевы, я встречаться не стану.

Наступила тишина, но Нафраим знал, что Офре всё ещё стоит за дверью.

– Господин, он говорит, что вы захотите с ним побеседовать.

Нафраим проделал дырку в икринке.

– Ну, так попроси его прийти завтра.

– Господин, он говорит…

Наступила пауза, и Нафраим поднял глаза. Ему вдруг стало любопытно, чем закончится эта фраза.

– Он говорит, что он монах из Суртфьельского монастыря и что он отмечен… дьяволом?

Нафраим отвёл лупу в сторону и выпрямился. Заметил, насколько темно в его мастерской. Свет лампы не доходил до верха тяжёлых книжных полок, а тени делали комнату на удивление незнакомой, наполненной предметами, чьи очертания вызывали тревогу. Модели и инструменты, карты и рисунки. Стол с медными трубками и колбами, похожий на механическое чудовище. Когда-то ему не хватило бы света для работы – зрение подвело бы его. Но это было давно. Слишком давно.

Офре с другой стороны двери кашлянул.

– Я попрошу его вернуться завтра, господин.

– Нет, нет… Входи, Офре.

Офре открыл дверь и неуверенно шагнул вперёд. Нафраим свернул льняную скатерть с икрой и убрал её в ящик письменного стола. Вытер пальцы носовым платком и надел перчатки.

– Господин?

– Да, Офре, пригласи его сюда, вниз.

Взгляд старого дворецкого скользнул по полкам с заспиртованными анатомическими образцами.

– Уверены, что не хотите подняться наверх, господин?

– Офре, я слишком стар, чтобы думать о чувствах других людей. Пришли его сюда.

Офре кивнул и зашагал вверх по винтовой лестнице, задевая коленями ступени.

Через некоторое время он вернулся, но уже не один.

– Брат Лавр из Суртфьельского монастыря, господин, – сказал Офре, пропуская вперёд своего спутника. Потом вышел и закрыл за собой дверь, но, передумав, вернулся.

– Чаю, господин?

Нафраим покачал головой, и Офре скрылся.

Монах остался стоять в дверях. Нафраим никогда раньше не видел этого красивого благообразного мужчину лет тридцати. Низ промокшего от дождя плаща был испачкан грязью, башмаки стоптаны и изношены. Он прижимал к груди узелок, опустив глаза к полу.

Нафраим понял, что монах впервые видит долговечного, и почувствовал укол совести. Следовало навещать их чаще, укреплять узы с теми, кто поколениями следовал за ним. Но годы летели так быстро.

Он жестом подозвал монаха ближе.

– Лавр? Мы раньше не встречались, – произнёс он, хотя и не был уверен, что это хорошее извинение. – Но, возможно, я был знаком с твоим предшественником?

– Нет… – мужчина встретился взглядом с Нафраимом. Судя по всему, это обеспокоило его, и он поспешил добавить: – Но вы знали предшественника моего предшественника.

– Ааа…

Монах сделал два шага к письменному столу, но его ноги, казалось, тяжелели с каждым шагом. Он скользил взглядом по инструментам, пока не остановился на заспиртованном желтоватом сердце.

– Волк, – сказал Нафраим, но уверенности в том, что он разрядил обстановку, у него не было. Монах, разглядывая с открытым ртом инструменты, энергично закивал, как будто именно так и думал. Он протянул руку к блестящим выключателям газовой горелки.

Нафраим вскочил со стула.

– Не трогай!

Мужчина отдёрнул руку и попятился.

Нафраим повторил уже спокойнее:

– Не трогай. Не трогай… ничего. Посмотрим, что там у тебя.

Лавр положил узелок на стол, развязал ремни и развернул тряпицу, под которой оказалась ещё одна. Он развернул и её, и на свет показался стеклянный сосуд, наполовину наполненный землёй. Из земли торчал крошечный зелёный росток.

– Откуда? – спросил Нафраим, заранее зная ответ.

– Из Свартны, господин… Из центра Варграка.

Нафраим поглядел на карманные часы.

– Уже поздно, брат Лавр. Ты устал и голоден, поэтому предлагаю тебе остаться здесь до завтра. Поднимись наверх и попроси Офре приготовить для тебя комнату и что-нибудь поесть.

Лавр потупил глаза.

– Очень щедро с твоей стороны, господин. Будь благословен.

Он поднимался по лестнице с плохо скрываемым облегчением.

Нафраим опустился на стул. Он разглядывал зелёный росток и убеждался, что смотрит на собственную смерть.

Он всегда представлял, что конец мира нагрянет подобно дикому зверю. Чудовищная ярость, древняя, с зубами и когтями. Так нелепо, что он заявил о своём приходе в образе молодой хрупкой жизни.

Два крошечных листочка расходились в стороны, как страницы раскрытой книги, готовые разрастись от рассказов об ужасных поступках Нафраима. О грехах, за которые он должен ответить, – а их накопилось немало. Он грешил более шестисот лет, но немногие из его прошлых грехов могли сравниться с теми, что он будет вынужден совершить теперь.

Новичок

Хуже, чем этот новичок, и представить было невозможно. Городской лоботряс, который после одной ночи в Свартне вообразил себя охотником на волков. Неуклюжий, судорожно-дружелюбный, болтающий без остановки. Юва готова была залепить уши снегом, только бы его не слышать.

Но вместо этого она встала и принялась складывать спальные шкуры. Пусть все остальные сидят, слушают и снисходительно кивают тому, как новичок своими шутками понапрасну расходует ценный дневной свет. Неужели ради этого она встала раньше всех? Юва разожгла костёр, чтобы у остальных были еда и тепло, когда они проснутся. Охотники постепенно выползали из вырытых в снегу нор. На этот раз их было семеро.

Обычно бывало шестеро. Шестеро – лучше.

Новичок встал последним и всё же умудрился совершенно спокойно разместить свою задницу прямо у огня. Там он и сидел, болтая с набитым ртом. Вообще-то, сейчас он должен был паковать вещи. Готовиться. Как можно лучше готовиться. Как минимум подготовить снаряжение.

Юва перекинула шкуры через сани, украдкой поглядывая на новичка. У него были новые кожаные сапоги, широкие, открытые. Такие сапоги больше подходили для прогулок по улицам Наклава. Вчера они промокли насквозь, то же произойдёт и сегодня. Новичок поставил свой арбалет плечами в снег, как будто не знал, где у него зад, а где перёд. Если дело когда-нибудь дойдёт до стрельбы, в пазу для болтов будет лёд. Болты торчали из колчана на его бедре и позвякивали, ударяясь друг о друга, когда он шевелился. Если охотники и смогут подобраться к какому-нибудь волку, то разве что к глухому.

Юва бросила взгляд на остальных и заметила, что Броддмар рассматривает её, выскребая последнюю ложку каши из котелка. Она повернулась к нему спиной и подтянула ремни на одежде. Портупея всегда казалась ей слишком тяжёлой, ведь она принадлежала отцу, но зато поношенная кожа стала мягкой и уже давно нигде не тёрла. Юва хорошо подогнала отцовскую одежду. Один ремень пересекал грудь и уменьшал вес закреплённого на спине арбалета, на поясном ремне висела большая сумка, а нож для свежевания туш покоился в ножнах. Юва подтянула застёжку, которая удерживала болты у бедра. Они выстроились в ряд, их коричневые от яда стальные наконечники были надёжно прикрыты. Важно, чтобы болты удобно доставались, но в то же время они должны крепиться прочно, чтобы не рассыпаться при падении. Юва надеялась, что новичок ради своей же безопасности не пользуется отравленными наконечниками, потому что в противном случае он при первом же падении сам себя прикончит.

Она услышала шаги Броддмара по снегу у себя за спиной.

– Слушай, Юва…

– Нет. Я его не возьму.

Броддмар ответил не сразу: обычно он обдумывал слова перед тем, как их произнести, в отличие от новичка. Но с другой стороны, он был так стар, что годился ей в дедушки; видимо, сила и молчаливость приходят с годами. Поэтому в их отряде решения принимал он. И вот теперь Броддмар решил, что они возьмут с собой этого молокососа, из-за которого охота в лучшем случае будет напрасной, а в худшем – опасной для жизни.

– Хорошо, – наконец сказал Броддмар. – Когда мы разделимся, он пойдёт со мной.

Юва затянула верёвку вокруг спальных шкур так туго, что они стали похожи на песочные часы.

Броддмар кашлянул у неё за спиной.

– Не думаю, что эти шкуры планируют сбежать от нас…

Она повернулась и дёрнула подбородком в сторону новичка, который хвастался своим арбалетом перед остальными.

– Не ты ли всегда говорил, что команда сильна ровно настолько, насколько сильно самое слабое звено? Посмотри на него! Он же никогда не бывал на охоте, да он мальчишка!

Щёки Броддмара запали ещё больше, а это говорило о том, что он прячет улыбку.

– Тебе девятнадцать, а он как минимум на десять лет тебя старше.

Её глаза сузились, и он спешно продолжил:

– Слушай… Он встречается с подругой сестры Гнилобоя, и тот не смог ему отказать. Он поохотится с нами всего один раз, Юва.

Это признание уняло её раздражение. Броддмар знал, что совершает ошибку. Он ободряюще улыбнулся, показав широкую дыру на том месте, где когда-то находились зубы, которые выбил её отец. На верхней челюсти у него остались только коренные зубы, и когда он нервничал, то произносил её имя как Юфа. Это всегда действовало на неё обезоруживающе, и Броддмар постоянно этим пользовался.

– Он всё испортит, – пробормотала она.

Броддмар похлопал её по плечу рукой в лохматой варежке из волчьей шерсти и развернулся, чтобы уйти, но Юва схватила его за рукав.

– Значит, ты у меня в долгу, Броддмар. Я хочу быть с тобой, когда ты в следующий раз оденешься в красное.

Броддмар взглянул на остальных, но за потоком слов новичка расслышать их разговор было невозможно.

– Нет, тебя со мной не будет, Юва. Забудь об этом. Лагалуна заклеймила бы меня позором, если бы я позволил тебе пойти со мной, а я не идиот, чтобы ссориться с твоей мамашей.

Можно подумать, Юве было до этого дело.

Юва отпустила рукав Броддмара. Охотника можно было поддразнивать, не выходя за определённые рамки. Она доверяла ему, несмотря на то что он взял с собой новичка. Если Броддмар не считал его опасным, то и ей не стоило. Но беспокойство червём ползало по её желудку. Дело было не в том, что этот дурачок неопытен: пару лет назад она сама была такой же. Проблема состояла в том, что он нервничал. Волновался. Он кинул арбалет так, будто оружие было не важно, словно он отправился с ними не за волчьей шкурой и зубами.

Хотелось бы ей не уметь читать людей, но этому невозможно разучиться. Хочешь ты того или нет, ты начинаешь обращать внимание на то, как люди двигаются, какие слова они выбирают. Из-за этой способности Юва чувствовала себя вором, который крадёт у людей шанс предстать перед другими такими, какими они хотят казаться. Она уже знала о новичке больше, чем он сам. Ей оставалось лишь надеяться, что она ошибается.

Остальные зашевелились. Ханук закидал снегом костёр. Огонь зашипел и потух. Лок сидел на корточках и зашнуровывал снегоступы. Когда он находился в такой позе, его волосы цвета меди касались земли. Лок кивнул на сапоги новичка, который до сих пор не поднялся на ноги.

– Ты что, не боишься вернуться домой с гангреной?

Юва порадовалась, что кто-то наконец задал этот вопрос. Лок мог высказываться очень жёстко, и его часто переполняли эмоции, но он всегда желал людям добра. Он не боялся трудностей, но через полдня похода начинал скучать по своим детям. Локу приходилось кормить четыре рта, но даже его обувь была лучше.

Новичок поджал ноги и взглянул на сапоги.

– Ты об этом? О, они стоили целое состояние. От Кастора из Ножничного переулка, лучшего сапожника в Наклаве! У него очередь, но я…

– Даже не сомневаюсь, – прервал его Лок. – Но у нас есть запасные сапоги и варежки, если кому-то нужно.

– Да, но, как бы это сказать, лучше их оставить другим – у меня есть всё лучшее из того, что можно купить за деньги.

Новичок ткнул Лока кулаком в плечо, как будто у них имелась общая тайна.

– Кроме того, на моей стороне судьба. Три дня назад я ходил к чтице крови, к ней тоже очередь.

Юва затаила дыхание.

Только этого не хватало…

– И она сказала, что ты не можешь замёрзнуть насмерть? – спросил Лок.

– Ну, почти. Она сказала, что моя жизнь едва началась.

Юва закатила глаза. Как можно быть таким доверчивым? Такая формулировка – всего лишь страховка от случайностей, и Юва слышала её тысячу раз. Чтица крови сказала только одно: он молод. А вот вывод о том, что у него впереди долгая жизнь, он сделал сам. Ханук разразился режущим смехом.

– Не похоже на гарантию, что ты доживёшь до старости.

Новичок взбрыкнул ногами: ему не понравилось, что кто-то усомнился в пророчестве, в которое сам он поверил. Он принялся рассказывать сказки о том, что свои силы чтицы крови берут от самого дьявола в волчьем обличье. Как будто каждый человек в Шлокне не впитал сказку о сестрицах и волке с молоком матери.

– Хреновая проповедь, – сказал Гнилобой. – Так ведь, Юва?

Юва стиснула зубы. Броддмар ткнул Гнилобоя локтем в бок так, что тот вздрогнул. Гнилобой взглянул на Юву, устыдившись своей оговорки. К сожалению, за ним такое водилось. Он был глуп, как камень, но могуч, как скала.

Новичок всё понял и подошёл к Юве, поедая её голодными глазами.

– Почему он обратился к тебе? Ты знакома с чтицами крови?

Юва указала на его обувь.

– Ты бы хоть замотал чем-нибудь свои сапоги, чтобы снег не забивался внутрь. Мы не повернём назад, если у тебя пальцы на ногах замёрзнут.

– Так знакома? Ты в родстве с чтицами крови?

Он не позволил увести себя в сторону от вопроса.

– Если я отвечу «да», ты замотаешь сапоги шкурой?

Она повернулась к нему спиной, но он пробежал вперёд и облокотился о сани.

– Отвечай! Ты слишком милая, чтобы быть такой обидчивой.

Юва тряхнула сани так, что его локоть слетел с борта.

– Если бы чтица крови велела тебе сброситься с Ветренного моста, ты бы прыгнул?

Новичок замолчал, и она догадалась, что он серьёзно размышляет над её вопросом. Юве хватило общения с ним, и она быстро зашагала в лес. Остальные поспешили за ней.

– Кто она? – раздался голос новичка у неё за спиной.

– Юва, – ответил Броддмар.

– Но кто она? Какая у неё фамилия?

– Охотница. Юва Охотница.

– Такое имя не может носить чтица крови? – вопрос завершился хрюканьем, потому что новичок увяз в снегу.

Юва никого не ждала – она шагала вперёд среди замёрзших деревьев, которые дали имя чёрной пустоши Свартна. Деревья казались чернильными разводами на белом снегу, и среди них легко было заблудиться. В этом месте не существовало ни цветов, ни жизни, здесь не росло ничего нового. Гигантские ели раскинули лапы над её головой, но даже иголки на них почернели: одни твёрдые, как камень, другие готовы рассыпаться в пыль при первом прикосновении. Божья кара, шептались в деревнях. Правда, обычно так говорили обо всём, что происходило в Наклаве. Городские грешники, грешные деньги. В чём-то люди были правы. В столице монеты давно заняли место богов.

Юва шла вперёд, выискивая следы на снегу. Темнота начала понемногу рассеиваться, но света по-прежнему не хватало. Одно было хорошо: все различимые следы принадлежали волкам. Не так много зверей заносило в эти мёртвые, бедные пропитанием леса Шлокны. Волки были исключением. Они могли преодолевать огромные расстояния и с лёгкостью пересекали самую узкую часть мёртвых лесов за один день.

Юва остановилась и прислушалась, уверенная, что что-то заметила, но единственное, что услышала, – это скрип снегоступов да полозьев саней, которые волок за собой Броддмар.

Но потом это случилось снова: беспокойство в груди, как будто кто-то дыхнул на её сердце.

– Что она делает? – спросил новичок.

На него шикнули, призывая к молчанию.

Юва пошла медленнее и стала приглядываться внимательнее. Следы возникли прямо перед ней. Молодой волк. Один. Она подняла руку и подала знак идущим следом.

– Что это? Что она хочет сказать?

– Она говорит, это волк-одиночка.

– Но откуда она зна…

– Она чует их. А теперь заткнись.

Если он произнесёт ещё хоть слово, я задушу его прямо в снегу.

Юва отвязала снегоступы и положила их в сани. Остальные последовали её примеру и приготовились. Она сняла со спины арбалет, придавила ногой и натянула тетиву так, что та встала на место. Потом двинулась по следам к склону и знаком велела остальным разделиться.

Между деревьями перед ней находилась ложбина, склоны которой покрывали огромные снежные сугробы, похожие на волны белого моря.

Она кралась на юг, уверенная, что Лок и Нолан идут за ней. Остальных Броддмар повёл на север.

Юва встала на четвереньки и поползла по склону. Волк остановился у заснеженной скалы в ложбине, как будто понимал, что на фоне серого камня заметить его сложнее. Он навострил уши и обшаривал жёлтыми глазами стену деревьев на стороне Броддмара. Юва поползла дальше. У них не будет ни единого шанса, если они не смогут окружить волка.

Тишину нарушил едва различимый щелчок. Выстрел из арбалета.

Вот чёрт! Новичок!

Волк помчался не в ту сторону.

– Гнилобой! – закричала Юва, соскальзывая на спине по склону.

Гнилобой со своим длинным луком был единственным человеком, способным попасть в зверя с такого расстояния. Юва даже не заметила, как вылетела стрела, которая вонзилась в волка и завалила его на бок. Лапы зверя всё ещё бежали, не желая принять неизбежное.

Новичок мчался вниз по склону и восторженно кричал. Он споткнулся, проехал часть пути по снегу, поднялся на ноги и добрался до добычи.

– Подожди! – Юва машинально вытянула руку, несмотря на то что находилась слишком далеко и не могла остановить его.

Новичок ничего не слышал и не видел, его глаза застилал кровавый туман. Он упал на колени рядом с умирающим зверем. Юву охватило отчаяние.

– Он тебя укусит!

Но новичок никого не слышал. Если выстрелить в волка ещё раз, то можно попасть в этого дурака.

Юва отбросила арбалет и побежала к новичку. При каждом шаге ей приходилось вытаскивать ноги из снега. Новичок ухватился за стрелу, торчавшую из шкуры.

Юва на бегу прокричала:

– В сторону!

Тело волка дёрнулось, и зверь вонзил зубы в ногу новичка. Та хрустнула. Новичок упал на спину в снег, закричал и задрыгал ногой. Юва ухватила его за капюшон, чтобы оттащить от волка. Он размахивал руками и изо всех сил жался к ней. Она потеряла опору, грохнулась на спину в сугроб, подняла глаза и увидела над собой пенную волчью пасть. Оттуда шёл пар и торчали клыки. Белые острые кинжалы.

Юва не отводила от них глаз. Она помнила их. Она потратила целую жизнь на то, чтобы их забыть.

Волк зарычал, и от этого первобытного звука Юва застыла. Она знала, что должна действовать, но не могла пошевелиться. Это её вина. Она позволила этому случиться. В её голове пролетели все сказанные о новичке слова.

Он всё испортит.

Он тебя укусит.

Волчья пасть приближалась. Юва услышала крики других охотников, и внезапно её руки ожили. Она вытащила арбалетный болт из поясного ремня и обеими руками вонзила его в волчье брюхо. На мгновение всё замерло. Волк задрожал. Серые варежки пропитывались кровью, насыщались красным.

С них будет капать!

Она вскинула голову. Капли дождём полились на щёку, и она судорожно принялась утирать лицо рукавом, чтобы кровь не попала в рот. От этого движения руки ослабли, и тяжёлое горячее тело волка осело прямо на неё. Его мокрый нос прижался к горлу Ювы, зверь тяжело дышал. Его сердце боролось за жизнь и билось в такт с её сердцем. Всё медленнее и медленнее. Пока её сердце не стало биться в одиночку.

Юва услышала скрип саней. Полозья скользили по снегу всё быстрее. Потом появилось крупное лицо Гнилобоя с выпученными глазами. Своими ручищами он сдвинул с Ювы тело волка и поднял её на ноги. Юва почувствовала, как на глаза выступили слёзы. А потом появился страх – но было поздно, всё уже закончилось. Она ловила ртом воздух, и ей показалось, что она всхлипнула, но потом поняла, что звук исходил не от неё. От новичка.

Броддмар попытался приподнять его окровавленную ногу, но парень завыл и отполз назад, оставляя за собой широкий кровавый след на снегу.

– Надо возвращаться, – сказал Броддмар.

Юва пристально смотрела на новичка. Она слышала хруст, когда волк укусил его, так неужели он не хотел, чтобы кто-нибудь осмотрел его раны? Внезапно она поняла, почему у него не было нормальной обуви.

Чёртов идиот! Чтоб он сгнил!

Она бросилась вперёд и уселась новичку на бедро. Проигнорировав его протесты, Юва прижала его к земле и дёрнула за ногу. Разорванные носки опоясывали полукруглую, сильно кровоточащую рану. В ране что-то сверкнуло. Осколки маленькой стеклянной колбы, которую он привязал ремнём к лодыжке и спрятал в широком сапоге.

Юву охватила ярость. Она сорвала ремень с его ноги, сунула ему под нос, схватила его за подбородок и заставила взглянуть. Он поднял руки, защищаясь.

– Это для здоровья! Ржаная водка! Уберите от меня эту сучку ненормальную!

Юва отбросила ремень в сторону и надавила ему на грудь.

– О чём, Гаула тебя поглоти, ты думал?! Считаешь, ты будешь жить вечно, а? Если будешь пить это зелье? Или ты просто пьян? Где ты на шкале идиотизма?

Броддмар оттащил её от новичка.

– Ты была права, Юва, хватит уже.

Юва тряслась от страха и ярости.

– Да плевать! Пусть он остаётся! Из-за него нас могли убить! Он из чёртовых толкачей крови!

Сначала она боялась, что остальные поверят ему и не увидят его Ювиными глазами, не смогут разглядеть его беспокойство и фальшивое дружелюбие. Когда его спросили об обуви, он сразу поджал ноги, как будто инстинктивно хотел спрятать их. Обычным людям повезло, они выросли в семьях, где не учат приглядываться к таким мелочам.

Но обнаружение колбы не оставило сомнений. Охотники окружили новичка. В уголках губ вежливого дипломатичного Нолана возник намёк на презрительную улыбку. Со щёк Ханука, солнечного лучика из ледяной пустыни Ауре, исчезли ямочки. Рыжий Лок, конечно, расплакался. Но тяжелее всего новость воспринял Гнилобой. Громадный, добрый и глуповатый Гнилобой. Он понурил голову, челюсть его отвисла больше обычного, а лицо скрыл капюшон поеденного молью плаща, от которого и пошло его прозвище. Он смотрел на новичка с разочарованием, усиленным осознанием того факта, что именно он взял его с собой.

Броддмар уселся на корточки рядом с новичком. Несмотря на то что тот лежал в снегу, его прошиб пот.

– Из-за тебя, мерзавец, мы могли лишиться лицензии. Мы таким не занимаемся. Кровь предназначена для камней, и только для камней. Единственное, что ты принесёшь с собой из этого похода, – рана на ноге. Ты слышишь? Радуйся, что колба была пустой, иначе я сдал бы тебя Страже врат.

Новичок сглотнул.

Юва не решалась пошевелиться. Страх тлел у неё в груди, её слегка пошатывало.

Клыкарышник. Мне нужен клыкарышник.

Рука Ювы нащупала поясную сумку, но она медлила – не хотела, чтобы другие видели, как она борется с паникой. К ней подошёл Ханук и стянул капюшон. Чёрные волосы приклеились к лицу с обеих сторон, как крылья дохлой вороны. Он принёс её арбалет.

– Он оказался под полозьями, – сказал Ханук и повесил арбалет Юве на спину. Именно Ханук всегда выводил их из уныния. Как она была рада снова увидеть ямочки на его щеках!

– Чуть не случилось страшное, Юва! Но все живы, и благодаря твоей сообразительности у нас есть волк, которого надо выпотрошить. Иди смени варежки.

Простой приказ вернул Юву к жизни – так наверняка и было задумано. Она сняла пропитанные кровью варежки и отбросила в сторону. Их больше нельзя использовать. Юва вымыла руки снегом, глубоко запуская в него пальцы на случай, если кровь забилась под ногти. Ногти обкусанные, но всё же… Отыскала в санях запасную пару варежек и надела их. Руки оказались в благословенном тепле. Потом она достала верёвку и принялась связывать задние лапы волка, пока остальные обсуждали, как погрузить новичка на сани.

Юва работала, и тело её обретало покой. Подошёл Броддмар и помог ей доволочь тушу вверх по склону до ближайшего дерева. Юва стукнула по замёрзшей ветке – та оказалась довольно крепкой. Не пористой, вроде тех, что используют в качестве топлива. На мёртвые деревья никогда нельзя было положиться.

Юва перебросила верёвку через ветку, и Броддмар подвесил волка за задние лапы. Туша раскачивалась над землёй. Никто из них не произнёс ни слова. Они проделывали всё это столько раз, что слова были ни к чему.

Броддмар достал из мешка мех для крови и протянул его Юве. Руки ощутили надёжную тяжесть. Он был тяжелее обычного меха для воды, но и больше по размерам, к тому же он был двойным, чтобы исключить протечки, а пробка крепилась стальными дужками на защёлках. Кроме того, чёрный мех с одной стороны был опечатан городской печатью Наклава, а с другой – печатью Стражи врат. С водой никогда так трепетно не обращались.

Юва открыла пробку и отпрянула от запаха гнилого клевера. Без этого вонючего раствора кровь свернётся. Она твёрдой рукой поднесла мех к горлу волка, нашла самые подходящие вены и вонзила острое горлышко в тело.

Мех для крови медленно раздувался у неё в руках. Крови зверя хватило на три меха. Тем временем остальные охотники подняли новичка наверх. Броддмар отнёс меха с кровью к саням и запер в ящик. Новичок даже не понял, какой груз находится под ним: вместе с Гнилобоем он был поглощён извлечением осколков из своей ноги.

Юва надеялась, что это причиняет ему адскую боль и теперь он станет держаться подальше от её отряда всю оставшуюся жизнь. Она опустила волка вниз и сняла с пояса нож для свежевания туш. Теперь стало не по себе. Печально видеть уходящую жизнь и понимать, что эти действия необходимы для собственной безопасности.

Она сунула руку в специальную перчатку. Шкура тонкая, времени мало, поэтому можно порезаться. Она обхватила маленькую рукоять ножа и вонзила лезвие в шкуру. После этого Юва вырвала зубы из волчьей пасти. Раздававшиеся при этом звуки больше не мучили её – во всяком случае, не так, как в первый раз. Зубы она обтёрла, завернула в тряпицу и убрала в сумку. Броддмар вернулся и обрызгал розовую тушу маслом. Потом Юва подожгла её.

Пламя в чёрной пустоши Свартне горело не так, как в городе. Здесь оно всегда казалось сильным, и только у него, насколько хватало глаз, был цвет. Яркий, живой оранжевый огонь на фоне чёрного мёртвого леса. Пламя пожирало тушу, забирая с собой запах и жизнь. Под конец кровь в ушах Ювы перестала колотиться.

Она сожгла его. Сожгла волка.

Броддмар сказал однажды, что Юва – охотник, который не любит охоту больше всех остальных охотников, и он полагал, что это связано со смертью её отца. Но это было связано с сотней разных вещей. Отец. Мать. Чтение крови. Кошмар. Биение сердца.

Она убивала волков не ради денег и уж точно не ради счастья охотиться. Она убивала, потому что была обязана. Потому что если она перестанет этим заниматься, мир развалится на части.

Вкус крови

Рюген проснулся от острой боли в челюсти. Его что, побили? Или ограбили, пока он пытался проспаться? Он пошарил в поисках кошеля. Тот оказался на месте, хотя и похудел.

Рюген с трудом продрал глаза. На скамьях вокруг него вповалку спали люди: мужчины и женщины, похожие на кучу щенков. Совершенно чужие люди, которым он, судя по всему, не так давно был лучшим другом. Сейчас от одной этой мысли ему сделалось нехорошо.

Он попытался поднять руку, но она даже не пошевелилась. Какого чёрта – его что, парализовало? Он посмотрел на волосатую руку, которая покоилась на его животе, и понял, что она принадлежит не ему, а мужчине, спящему рядом с ним. Рюген застонал и попытался собраться с мыслями. Интересно, как давно он их растерял?

Он сполз с лавки. Его сосед перевернулся на спину, но не проснулся, и Рюген заметил суму у него на поясе. В ней могло поместиться немало денег… Нет, он чувствовал себя слишком плохо. К тому же он вспомнил, что этот парень ему понравился. Пивовар-неудачник из Гримсе, который говорил на плохом нурранском. Он сошёл с корабля и оказался прямо здесь. Ни у кого из тех, кто попал в Наклав морским путём, не водилось больших денег.

Ещё один всплеск боли. От верхних зубов вверх по черепу поднимался огонь. Что, волк раздери, это такое? Никогда больше он не станет запивать самогоном… Надо подняться на ноги, расходиться.

Рюген заставил себя встать. Растёр руками поясницу. Ох уж эти тощие подушки, лучше бы их вообще не было! Свечи на столе слиплись и превратились в бесформенный ком, в котором тонули фитили. Ладно, заведение низкопробное, но неужели нельзя хотя бы поменять свечи?

Как же душно. Он взглянул на окно, но вдруг вспомнил, что оно ненастоящее. Кабачок располагался в подвале, поэтому стену украшали перекладины, и она была покрашена так, чтобы походить на стекло. Если нужен воздух, придётся выйти на улицу.

Он вытащил куртку из-под спящего гримсца, набросил её на плечи, подошёл к двери и прислушался. Уровень шума за ней поведал ему, что вечер достиг апогея. Крики, вопли и звук двигающихся столов и стульев, которые внезапно оказались на пути пьяных, ни с чем не перепутаешь.

Рюген открыл дверь и выскользнул наружу. Он надвинул капюшон на голову и сгорбился, чтобы его не узнали, если он что-то задолжал в заведении. И оказался в кислом табачном тумане. Люди вокруг шатались, как на палубе корабля во время качки. У него возникло ощущение, что он двигается так же. Что он здесь забыл? Ведь он когда-то работал на самых богатых, пил с самыми знатными и спал с жёнами самых могущественных. Одну из них он взял сзади, не снимая сапог, после чего она подарила ему на память свою шитую жемчугом подушечку. Он продал её в тот же день.

От этого воспоминания он осклабился, и голову снова пронзила такая боль, что он стиснул зубы. Пара мужиков посмотрели ему вслед. В таком заведении нельзя болеть – надо добраться до каменного круга, до цивилизованной части города.

Рюген вышел на улицу, поднялся по лестнице и оказался в тёмном переулке. Он был узким даже по меркам Наклава. Рюген знал купцов, которые не протиснулись бы по нему. Переулок выходил на Парусный проезд – улицу, обладавшую способностью вытягивать холод из моря. Между камнями брусчатки блестел лёд, холод стоял собачий. Тут всегда было холодно. И темно. Он спрятал пальцы в рукава куртки и обругал каменные врата. Если бы не они, люди не жили бы здесь. Но боги, должно быть, обладали извращённым чувством юмора, потому что в Наклаве обитали сотни тысяч. Невероятная столица. Самый суетный город мира, расположенный так далеко на севере, что здесь можно отморозить член ещё до того, как успеешь пописать.

Рюген зевнул, чтобы размять челюсти, сплюнул, ощутил вкус крови.

Холод проник в грудь. Его мучило не простое похмелье – во всяком случае, такого похмелья он раньше не испытывал. Надо посмотреть, что происходит, найти зеркало. В кабаке, где он был, подобного никогда не сыщется, нужно пойти в город, в какой-нибудь салон. Рюген потёр челюсть большим пальцем. Она болела, но не постоянно. Больше всего он страшился нового приступа.

Он перешёл через Ветренный мост – при этом его чуть не сдуло порывом ветра с моря – и свернул налево в галерею Ночного света. Эта улица была покрыта сводом, а фонари на ней питались мёртвым деревом. Ему никогда не нравился этот свет. Мёртвое дерево горело без пламени и давало противное свечение, глядя на которое, Рюген всегда представлял, что видит перед собой привидение.

Он остановился у переплётчатого окна магазина, которое выступало из стены. Склонился, чтобы разглядеть искажённое отражение своего лица. Ему улыбался скелет. Рюген вздрогнул, но оказалось, что он смотрит на рисунок. В окне их висело несколько – теперь он понял. Такими карточками со скелетами пользовались чтицы крови.

У него была одна такая в прошлом году. Или в позапрошлом? Бойкая девчонка, которая скакала на нём, как на жеребце. Он одолжил немного денег из её шкатулки и с тех пор держался от неё подальше. Если честно, его до сих пор бросало в дрожь при воспоминании об этом, было стыдновато. Может, потому и боль появилась? Может, она прокляла его или что-то в этом духе? Рюген сглотнул и уставился на карту смерти. Неужели это знак?

Глупость несусветная!

Вывеска магазина раскачивалась под порывами ветра и скрипела на железных креплениях у него над головой. Он поспешил дальше, на Рыночную площадь, где заиндевелый памятник умершему члену городского совета внимательно наблюдал за окружавшими площадь домами. Свет горел за окнами из цветного стекла в зданиях, выступавших из ряда домов настолько, насколько позволял закон, и ещё чуть-чуть.

Он услышал, как у Флориана кто-то бренчит на арфе, пошёл по сводчатой галерее на звук и добрался до салона. Место было из тех, где перед входом на улице стоит человек. Сливки общества полагали, что этот малый поставлен открывать двери, однако все остальные знали, что на самом деле он решает, кому вообще будет позволено войти.

Рюген помедлил. Пару лет назад он работал здесь, однако сейчас он был готов первым признать, что находится не в лучшей форме. Да и внутри нет никого из знакомых. Но челюсть пульсировала от боли – он, чёрт возьми, должен выяснить, что с ним происходит.

Рюген провёл руками по волосам и попытался прикинуться своим. Он пошёл прямо вперёд, не удостоив швейцара даже взглядом. Первая ошибка большинства лузеров – улыбаться и любезничать. С тем же успехом они могли повесить себе на грудь табличку с надписью: «Никогда раньше здесь не бывал». Настоящим входным билетом служила аура высокомерия.

Дверь перед ним распахнулась, и он оказался в прихожей. Это помещение было настолько непохоже на то, где он проснулся сегодня утром, что во рту стало горько. Стены были отделаны золотистыми панелями и украшены изображениями рыб, которые существовали лишь в воображении художника. Вычурные стеклянные двери в салон стояли открытыми. Он различал очертания сводчатого потолка. Стекло цвета морской волны в кованых железных рамах создавало впечатление, что всё здание утонуло в морской пучине. Цену этих стёкол он даже представить себе не мог.

Посетители салона принадлежали к тому типу людей, кто никогда не задумывается, подходит ли им это место. Они вольготно располагались повсюду в своих расшитых жилетах и тяжёлых зимних платьях, их волосы украшали заколки и шпильки, которые, он готов поклясться, были изготовлены из дохлых жучков. Украшения сверкали в свете тысяч горящих свечей, звенели бокалы. Вот где он должен бы находиться. Он знал лучше всех их, как надо жить. Богатство совершенно ни к чему таким смертельно скучным людям.

Парень, рядом с которым Рюген сегодня проснулся, неделями гнил на корабле, идущем из Гримсе. Никто из присутствующих и двух дней не протянул бы на корабле. Но это им и не надо, им нет нужды тратить время на поездки из одного конца света в другой. Время богатых священно. Возможно, именно поэтому они приходят сюда в тайной надежде обрести больше времени?

Рюген почувствовал вкус крови и прошмыгнул в уборную.

Её отремонтировали. Медные трубы бежали под потолком и вниз по синим блестящим стенам прямо в раковину из серебра. Никаких насосов, только краны с холодной и горячей водой. Чёрт, если бы он владел хоть малой частью этих огромных денег…

На стене над раковиной висело зеркало. Рюген увидел своё отражение в серебряной раме и признал: ему крупно повезло, что его сюда впустили. Казалось, он не спал несколько дней. Каштановые кудри, которые, как он был уверен, магнитом притягивали женщин, прилипли к черепу. Скорее всего, это произошло из-за разницы температур на улице и в помещении.

Рюген нагнулся к зеркалу. Хотя он и не знал, что хочет увидеть, он разинул рот и потрогал зубы языком. Ну и болван же он. Ничего необычного, просто похмелье.

Его уверенность пошатнулась под очередным ударом боли. Теперь она стала пульсирующей и уже не проходила.

Чёртова Гаула, чтоб ты погрузилась в пучину Друкны!

Он ударил кулаком по стене, но боль не прошла. Рюген сплюнул кровью. Серебряный сосуд оросило красным дождём. Он начал всё понимать, его бросило в дрожь, стало подташнивать. Он склонил голову набок, снова разинул рот и потрогал пальцами зуб. Он что, шатается? Жопа святой Юль, да он же шатается! По телу прокатилась волна паники, дыхание сбилось, горло сжалось так, что Рюген не мог издать ни звука.

Почему? Почему это случилось? Он что, принимал слишком много? Нет, он никогда не перебарщивал, во всяком случае, не до такой степени…

Ход его мыслей нарушил глухой далёкий грохот. Рог мертвецов… Звук трескучим морозом взорвался в его груди. Беспощадный. Разрушительный. Неприятное предупреждение о том, что его проблема может стать вполне реальной.

Рюген прижался лбом к зеркалу, посмотрел на костяшки пальцев, белевшие на краю раковины. Он спит. Это кошмар, он ещё не вышел из подвального кабака. Этого не случилось. Он ударил кулаком по зеркалу и услышал, как оно разбилось.

Звуки арфы из салона казались искажёнными, бренчание доносилось будто из тумана, из миража. Рядом с умывальником стояло открытое перламутровое яйцо, в котором лежали три флакона духов. Духи… Какой абсурд! Самая бесполезная безделушка, какую только можно сейчас представить.

Комната начала покачиваться. Рюген положил руки на треснувшее зеркало, чтобы сохранить равновесие, и отковырял кусочек стекла, длинный и острый, как нож. Он приставил остриё к запястью. Помедлил. Задрожал.

Режь! Давай!

Но он знал, что не способен справиться с этой задачей. Завтра мир может показаться иным. Вдруг он чем-то заболел и бредит. Жуткое похмелье, только и всего. Он опустил осколок, который упал в раковину и увлёк за собой красную жидкость.

Нужна помощь.

Но он не мог обратиться за ней к своим новым друзьям, а старых у него почти не осталось. Список был короток. Рюген услышал собственный смех. Его дыхание затуманило зеркало, и он испытал облегчение от того, что перестал видеть себя в его осколках.

Единственное оставшееся в списке имя пугало, возможно, ещё сильнее, чем сама проблема. Так что же делать?

Возьми себя в руки! У всех время от времени болят зубы.

Рюген сделал глубокий вдох. Он будет ждать и надеяться, что всё дело в этом, вот как он поступит. От зубной боли не стоит впадать в бешенство, бояться надо гораздо более ощутимых вещей. Долетевшее из Кнокле гудение Рога мертвецов подтвердило его мысли.

Наклав

Юва могла бы сложиться пополам и заснуть прямо на снегу, когда они наконец добрались до побережья, где из моря вырастала громада Наклава. Даже в это время суток в синей мгле сверкали огни. Сотни тысяч огней уместились на огромном острове. Точнее, на двух островах, но маленький располагался почти вплотную к большому, как будто когда-то они составляли единое целое. И оба острова были перенаселены, это точно. Наклав был настолько плотно застроен, что невозможно разглядеть, где заканчиваются постройки и начинается скальная порода. Подшучивая над гостями, горожане рассказывали, что крайние дома нередко обрушиваются в море.

Полночи отряд напряжённо шёл, чтобы доставить новичка в город до того, как его рана загноится. Он выпил четверть бочонка ржаной водки и теперь храпел в санях, которые волокли Броддмар и Гнилобой. Свёрнутая волчья шкура лежала на мешке Ювы, потому что новичок жаловался на исходившую от неё вонь.

На самом деле Юва хорошо его понимала. Всякий раз, когда ветер дул со стороны шкуры, до неё доносился запах дикой крови и казалось, что она по-прежнему лежит, придавленная мохнатым волчьим телом. От таких воспоминаний сердце трепетало в груди. Она уже пару недель обходилась без клыкарышника, но эта охота потребовала слишком многого и пробудила страх, который всегда дремал в её душе.

Пока они шли через Наар, Юва подавляла страх мыслями об огне. Деревня заканчивалась у моста, ведущего в Наклав. Охотники расходились, не дойдя до городских ворот, потому что Лок и Ханук жили в Нааре. Однако Хануку предстояло позаботиться о санях, поэтому ему пришлось пойти с остальными и дождаться, когда выгрузят новичка.

Ворота Наара больше походили на высокую чёрную крепостную башню, заметённую снегом с подветренной стороны. Броддмар предъявил охотничью лицензию одному из стражей, тот зашёл в башню и вернулся с начальником – совершенно бесстрастным человеком из Стражи врат. Он тёр глаза: судя по всему, его только что разбудили. Как и всегда, он тащил за собой тележку.

Броддмар открыл ящик, стоявший в санях, и перегрузил в тележку три чёрных меха с кровью. Начальник стражи подписал бумагу, с надменным видом разглядывая охотников. Юва очень устала; больше всего ей хотелось попросить его перестать делать вид, что он держит всё под контролем. Да, он запрёт кровь в сундук, и её отвезут прямо к кругу Наклы без остановок, но какая-то её часть всё равно неизбежно исчезнет по пути – а ведь за эту кровь заплачено жизнью.

Но Юва промолчала. Не только потому, что нужно быть идиотом, чтобы дразнить одетых в чёрное стражей с круглой печатью на груди, но и потому, что бумага в его руках гарантировала охотникам заработок.

Броддмар взял её и положил в карман.

– С нами тут новый парень, с ним случилось несчастье, – сказал он, кивнув на сани. – В ногу укусили.

Начальник стражи уставился на Броддмара.

– Кто его укусил?!

– Нет, нет, не люди. Его укусил волк. Несчастный случай на охоте, вот и всё.

Начальник стражи закатил глаза.

– Ладно. Выгружайте его здесь, мы отправим его на повозке в лечебницу на Квискре.

Он пролаял приказ стражам и пригрозил Броддмару, что в следующий раз вычтет из жалованья охотников стоимость провоза, после чего скрылся в башне вместе с тележкой. Юва вынула из саней арбалет и разбудила новичка. Стражи врат подошли за ним. Он окинул их затуманенным взглядом. Юва поборола соблазн сообщить ему, что охотники сдали его стражам за попытку украсть кровь.

Этот придурок испортил охотничий сезон, а ведь он был короток: между периодом полной тьмы и весенним равноденствием. Броддмару предстояло отслужить в Страже врат, а у Лока скоро должен был родиться пятый ребёнок. Успеют ли они сходить на охоту ещё хоть раз?

Возможно, получится прожить на те небольшие деньги, что Юва успела скопить, но вот новый арбалет не купить.

Ханук взял сани, пожелал всем спокойной ночи и вернулся в деревню.

– Значит, по мосту пойдёте только вы вчетвером? – спросил страж. – Тогда нам придётся осмотреть ваши пасти.

Ну вот, опять…

Гнилобой разинул рот, не задавая вопросов. Им не впервые приходилось сверкать зубами. Юва открыла рот, и страж заглянул в него. Он казался сконфуженным, поэтому сделал дело не слишком основательно. Возможно, потому, что охотники из её отряда ходят здесь так часто, что их уже можно было считать знакомыми. Она взглянула на Броддмара – тот тихо разговаривал с другим стражем. Юва навострила уши, но ничего не расслышала.

Нолан ослепил стража улыбкой, которую проверили очень быстро. Он всегда легко отделывался: у него всегда всё в порядке. Он был опрятен и вежлив в разговоре, но именно он знал самые похабные анекдоты и умел задавать самые неприятные вопросы.

Наконец им разрешили продолжить путь по мосту, но идти было очень трудно. Ноги Ювы дрожали от того, что им пришлось продолжить ходьбу. Море билось о массивные опоры моста, но они стояли крепко, придётся и ей выстоять. Мост назывался Шестым, и самое глупое, что мог сделать чужак, это спросить стражей, куда делись пять предыдущих. Шутка была настолько избитой, что чужаку могли отказать в проходе по мосту.

Ледяной ветер с фьорда кусал щёки, но утих, стоило им войти в городские ворота и оказаться в укрытии из бесконечных рядов построек, составлявших Наклав. Юва спросила у сторожа, есть ли у него свободные гонцы, и тот признался, что сжалился над двумя из них и они ждут в башне. Он постучал по двери, и на улицу вышел знакомый ей мальчишка.

– Гонца, госпожа?

– Можешь навестить Эстер Спинне в седьмом доме на Монетном бульваре? Ты уже бывал у неё. Скажи, Юва вернулась на два дня раньше срока. У нас возникли проблемы, мы принесли всего одного зверя.

– Да, госпожа! Эстер на Монетном бульваре, 7, у Ювы начались проблемы на два дня раньше, она вернулась с одним зверем.

Юва испытывала такую усталость, что не стала поправлять его.

– Эстер заплатит тебе, – сказала она.

Мальчишка уже собрался бежать, но Юва внезапно сообразила, что надо попросить его дождаться утренних колоколов.

Гнилобой попрощался и свернул направо, в сторону Раутана, Нолан направился по улице Муун. Юва и Броддмар вместе зашагали по улице Заблудших. Они шли молча. Юва слышала, что Броддмар размышляет: когда он думал, то обычно щёлкал языком по нёбу; но если задать ему вопрос, он не ответит, не скажет ничего ни о проверке зубов, ни о том, что случилось на охоте.

Они молча шагали вдоль рядов мягко светящихся фонарей по Туманному волоку, пока не дошли до Шкурного двора. В этом месте Юва привыкла слышать шум из пивной, но сейчас всё было тихо. В её детстве весь двор предназначался исключительно для охотников. В массивном каменном здании на краю кручи разделывали туши и торговали. Сейчас охотников стало меньше, а людей больше, поэтому половину здания переделали в постоялый двор. Пиво приносило больше дохода, чем шкуры. Но постоялый двор по-прежнему назывался Шкурным двором, потому что название уже приклеилось к зданию.

Броддмар коротко простился с ней и скрылся в соседнем квартале. Юва отперла дверь с задней стороны Шкурного двора. В общем зале было пусто, но тепло благодаря камину, расположенному между залом и кухней.

В дымоходе завывало. Слабый свет падал на головы с рогами, которые украшали деревянные перила галереи, опоясывающей зал сверху.

Юве хотелось только одного – спать, но сначала ей было необходимо замочить шкуру в соли, чтобы та не закисла. Едва переставляя тяжёлые ноги, Юва вошла в соляную комнату, соскребла пропущенные остатки жира с волчьей шкуры, посыпала её солью, свернула пополам и опустила в один из чанов. Чан она поставила на пустую полку. Зубы, которые лежали в её сумке, надо было опустить в спирт, но это могло подождать до завтра.

Юва поднялась по лестнице на галерею и зашла в свою комнату. Та больше походила на тоннель: раньше комната служила переходом в здание на другой стороне узкого переулка, но дверь в него уже давно заделали. Места как раз хватало для спальной скамьи, но в особо холодные ночи дверь в общий зал приходилось открывать. Однако комната стоила дёшево, да и любое место было лучше, чем родной дом.

Она сбросила мешок и арбалет, кинула куртку прямо на пол, стянула сапоги, которые прочно присосались к распухшим ногам, а на большее её не хватило. Даже приготовление чая из клыкарышника казалось невыполнимой задачей. Юва заползла в постель и отключилась.

Знамение

Юва разложила свои пожитки на исцарапанном деревянном столе у камина в общем зале. Она смотрела на аккуратные ряды предметов и обдумывала, что надо сделать. Арбалет был попорчен полозьями саней, его необходимо починить. На люверсе у большого пальца перчатки появился намёк на ржавчину. Кожу на карманной фляге, доставшейся ей от отца, хорошо бы смазать. Выдавленное на фляге имя стало почти неразличимым под слоем грязи и жира.

Мелочи. Едва ли их хватит, чтобы хоть на час занять мысли.

Юва вывалила на стол всё содержимое своего мешка, чтобы почистить его. Что ещё? Она поменяла свечи в люстре, хотя называть так клубок переплетённых рогов под потолочной балкой было сильным преувеличением. Парафин она не выбросила, чтобы постоялый двор мог отлить из него новые свечи. Волчьи зубы опустила в спирт. Окровавленную одежду отстирывала, пока не онемели пальцы. Всё было вычищено и повешено сушиться. Оставалось только вымыться самой, но с этим придётся подождать.

Тело одеревенело, охота провалилась, новичок болтал о чтицах крови, а она оказалась на спине под рычащим диким зверем, и всё же она справилась и ни разу за день не выпила клыкарышника. Это стоило расценивать как победу, но Юва испытывала лишь беспокойство. Как будто ото всех вопросов, на которые она не находила ответов, сердце становилось более хрупким.

Юва уселась за стол, отпила чаю и постаралась найти покой в неизменном. Она сидела в том же зале, на том же стуле, что когда-то её отец. Он смотрел на тот же сводчатый потолок и те же каменные стены, на те же рога на перилах второго этажа, которые отбрасывали дрожащие тени в пламени камина. Наверняка ему тоже казалось, что эти тени похожи на когти. Он просаливал шкуры в тех же помятых чанах и варил суп в тех же медных котелках, что и она. Даже его коллеги остались прежними – по крайней мере Броддмар и Гнилобой.

Тишину нарушил скрип двери.

– Юва? Где моя девочка? – из прихожей раздался пронзительный голос Эстер.

Юва поначалу испугалась, что Эстер принесла плохие новости, но потом сообразила, что та пришла из-за посланного самой Ювой гонца. И всё же… Если Эстер называет её «моя девочка», быть беде.

Пожилая женщина вошла в зал так, словно была здесь хозяйкой – неудивительно, поскольку так оно и было на самом деле. Она остановилась перед входом в кухню, заглянула в неё и покачала головой: наверное, оттого, что увидела там воду от стирки со следами крови и сохнущие над очагом охотничьи сапоги.

– Ох уж эти мужчины! Живут, как звери, на которых охотятся.

Юва не стала объяснять, что большинство вещей принадлежит ей, а то вдруг Эстер решит сдать её спальное место кому-нибудь другому. Плата за жильё была смехотворна по меркам Наклава, да и уехать некуда.

– Итак… – Эстер оперлась о трость и тяжело опустилась на стул рядом с Ювой. – Какие такие проблемы? Ты цела?

– О… Да, нам пришлось вернуться раньше времени. Ничего серьёзного.

Эстер пристально посмотрела на неё серыми глазами и подняла брови.

– Хм. Вижу. У тебя кровь в волосах.

Юва коснулась длинных светлых прядей, которые действительно были испачканы кровью.

– Я не успела искупаться…

И одеться нормально она тоже не успела: на ней были высокие чулки и слишком длинный свитер, потому что она собиралась в купальню. Юва поджала под себя ноги и натянула рукав на ладонь, чтобы было удобнее держать горячую кружку.

Эстер откинулась на спинку стула. Она была немногим старше Броддмара – наверное, где-то около семидесяти, Юва никогда не спрашивала её о возрасте, но Эстер одевалась и вела себя так, словно у неё впереди вся жизнь. Или, скорее, как будто с ней ничего не может случиться. Юва отдала бы всё что угодно, чтобы испытывать такую же уверенность.

Вокруг головы она намотала белый шарф, как делают женщины из Рюва. Надо лбом шарф крепился золотой шпилькой. Плащ из тюленьей кожи блестел в свете камина. Эстер барабанила морщинистыми, унизанными кольцами пальцами по набалдашнику трости. Резной набалдашник имел форму кулака. Ходили слухи, что трость раньше принадлежала её мужу и что в молодости Эстер забила мужа до смерти именно ею. Правда ли это, Юва тоже никогда не интересовалась.

Эстер поджала накрашенные коричневой помадой губы, как будто ей стало смешно.

– Значит, ничего серьёзного, но вернуться пришлось раньше срока?

– Да, с нами был один новичок. Его покусали. В общем, в следующий раз он с нами не пойдёт.

– Укусили? Как, Гаула его поглоти, укусили? Он что, пытался поскакать верхом на звере?

Юва глотнула чая. Смеясь, она подыскивала слова, которые не выдадут, что они пошли на охоту с рабом крови и рисковали своей лицензией. Пусть об этом рассказывает Броддмар.

– Понятия не имею, – ответила Юва. – До этого дело не дошло. Он слишком близко подошёл к зверю, а тот был ещё жив. Хочешь чаю?

Эстер сверлила её взглядом. Провести её было нелегко, но она больше ничего не спросила, а это было ещё одним верным признаком того, что у неё что-то на сердце. Такой же верный, как и «моя девочка».

– Чаю? Юль, огради меня ото зла, здоровое питание не слишком аппетитно. У вас что, вина нет?

Юва кивнула на дверь, которая отделяла зал охотников от постоялого двора.

– Нет, мы у них заказываем, когда есть повод для праздника.

– Вот как, – разочарованно пробормотала Эстер. – Придётся мне раздобыть для вас что-нибудь. Как я могу заставлять охотников испытывать жажду!

Юва отставила кружку и подняла арбалет. Зажала ногами рукоять и стала натирать воском тетиву.

– У ворот Наара у нас проверили зубы. Что, пропел Рог мертвецов?

Эстер постучала тростью по полу и вытаращила глаза, став похожей на разжиревшую птицу.

– Да, спаси и сохрани, в Рыбобойне нашли мужчину с наполовину обглоданным лицом! Обглоданным! О чём тут говорить! Ничего страшнее в жизни не слышала!

– Не страшнее, чем тот человек с вырванным горлом, которого нашли в прошлом году.

– Ну…

– Или той, у которой живот…

– Да, да! Я хочу сказать, раз от разу становится всё хуже!

Эстер оперлась о трость и поднялась со стула. Больное бедро наверняка причиняло ей страдания, но она никогда не жаловалась. Она внезапно теряла способность передвигаться только в тех случаях, когда хотела, чтобы ей принесли вина. Ей нравилось, когда молодые парни наперегонки старались услужить ей. Тогда, по её словам, она могла сделать вид, что они поступают так потому, что она красива, а не потому, что она богата.

Эстер открыла вместительный кошель с изысканным замком, достала из него несколько монет и положила на стол между ножом для свежевания и перчаткой. Там было почти тридцать рун, и это всего за одну шкуру. Определённо, что-то случилось.

Юва внимательно посмотрела на неё.

– Ты ведь ещё даже шкуру не видела.

Эстер фыркнула.

– Да тихо ты, дай заплатить, сколько я хочу. Думай головой, девочка моя.

Она строго улыбнулась, но лицо было озабоченное. Юва готовилась к грядущему, но ей было сложно, потому что она даже представить себе не могла, о чём пойдёт речь.

– Как парни обходятся с тобой, Юва?

– Лучше и быть не может, – Юва подавила желание попросить её перейти прямо к делу.

– Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне всё, что захочешь?

– Да. Спасибо.

– Ты способна справиться с плохой новостью?

– Зависит от новости.

Эстер слегка опешила от того, что Юву не удивил вопрос, но она не успела ничего добавить, потому что распахнулась дверь на постоялый двор. В проёме возник кроваво-красный силуэт. Красное платье, красный плащ, красная вуаль на лице. Юве не было надобности рассматривать этот силуэт, чтобы понять, что это и есть плохая новость.

Юва вскочила на ноги, едва успев подхватить арбалет.

Осуждающе посмотрела на Эстер.

– Сольде?! Ты привела мою сестру?

– Конечно нет, – ответила Эстер, теребя пальцами серёжку. – Но, возможно, я упомянула в разговоре, что ты здесь, – добавила она, и на этот раз тон у неё был извиняющийся. Тут она помахала перчатками перед лицом Ювы, показывая, что всё это сущий пустяк. – И не смотри на меня так, дитя, – разве я могла сказать «нет» чтице крови?

Эстер кивнула Сольде и скрылась за задней дверью, не дожидаясь ответа. Ответ и не требовался. Эстер была права. Никто не в силах сказать «нет» чтице крови.

Сольде сбросила с лица вуаль и отрепетированным движением открыла лицо. Наверняка она потратила целое утро на то, чтобы добиться безупречности. Юва недоверчиво смотрела на неё. Казалось, последний раз они виделись полжизни назад, хотя в действительности с момента их встречи прошло около полугода.

Тяжёлое зимнее платье и плащ были пошиты из такой яркой красной материи, что её сияние затмило бы и свет Клефтского маяка. Юбка оказалась настолько плотной и широкой, что могла не пройти в двери. Талию Сольде туго стягивали красные ленты, отчего бёдра казались неестественно широкими.

Сольде была младше Ювы на три года, но в такой одежде её можно было принять за старшую сестру.

Юва сделала глубокий вдох. Её сестре всегда нравилась роль чтицы крови, но это уже перебор. Это демонстрация. Предупреждение. Украшения придавали её образу завершённость, хотя по сравнению с платьем они выглядели простенько. Длинные кожаные ремни с серебряными лунами Муун и кости с вырезанными рунами. От них так и разило мистикой, в которой, по заверениям чтиц крови, они прекрасно разбирались.

Сольде вплыла в зал и сморщила курносый нос.

– Что это за запах?

– В основном кровь и потроха, – Юва надеялась потрясти её, но Сольде не сбросила маску холодности. Когда ты учишься читать людей, то начинаешь хорошо понимать, что должен скрывать сам. Юва знала, что, вероятно, сама поступает так же чаще, чем ей хотелось бы.

Волосы Сольде были светлее, чем у Ювы, почти белыми. С зачёсанными по-простому назад волосами Сольде издалека казалась лысой. Голова мертвеца. Шею скрывал твёрдый красный воротник, и казалось, наряд пожирает Сольде. Она была мертвецом в платье, которое медленно, но верно поедало её.

Сестра палец за пальцем стянула с себя красные перчатки, оглядываясь по сторонам.

– Ты правда здесь живёшь?

Юва заметила кольцо на её большом пальце и на мгновение приняла его за коготь чтиц крови, но Сольде пока не стала наследницей и не была принята в гильдию. Кольцо – не коготь, а большой птичий череп, выступающий высоко над суставом. Клюв почти доставал до ногтя. Так Сольде упражнялась в ожидании дня, когда коготь будет принадлежать ей.

Взгляд Сольде скользил по помещению, пока не остановился на Юве. В глазах чтицы крови читалось напускное удивление, как будто она только что заметила сестру.

– Сохраните меня небеса, на что ты похожа?

Юва опустила арбалет на стол.

– Что тебе надо, Сольде?

Сольде подошла ближе.

– Я пытаюсь сказать, что кто-то нагадил тебе на волосы.

Юва повернулась к ней спиной и направилась на кухню. Оперлась о столешницу и заметила, что её руки трясутся, а сердце колотится.

Клыкарышник. Мне нужен клыкарышник.

Она открыла коробочку с чаем и увидела чёрные листья с оранжевыми вкраплениями сушёного клыкарышника. Один взгляд на чай придал ей мужества, чтобы подождать. Она не позволит вывести себя из равновесия и не станет тем самым радовать Сольде. Юва услышала стук каблуков сестры, которая направлялась на кухню. Сольде остановилась в дверях. Не так-то просто было заманить сестру на кухню, и сейчас она выглядела так, словно действительно никогда раньше не видела подобных помещений.

– Что следующее? – неприязненно спросила Сольде. – Может, переедешь на плот? Найдёшь себе сарай и поселишься там с каким-нибудь старым рыбаком, что-то в этом духе? – она рассмеялась резко, издевательски. Этому искусству она научилась слишком рано.

Сольде встретилась взглядом с Ювой, и по её лицу промелькнула тень сомнения. Взяв себя в руки, она театрально вздохнула.

– Мама заболела.

Юва запихнула коробку с чаем обратно на полку.

– Она не больна.

– Это не так! – Сольде положила руки на преувеличенно широкие бёдра и наконец-то стала похожа на капризного ребёнка, которым и была в действительности. – Она несколько дней не встаёт с кровати, и я почти не отхожу от неё!

Юва протиснулась в дверной проём мимо Сольде как можно быстрее, чтобы красное платье не сожрало и её тоже. Снова усевшись у камина, она взяла со стола арбалетный болт и принялась чистить стальной наконечник.

– Помилуй меня, Сольде, я не сомневаюсь, что она сказалась больной.

– Ты правда считаешь, что я не вижу разницы?

Сольде подошла к столу и начала перебирать длинными пальцами вещи Ювы. Казалось, два мира, которые не должны были соприкоснуться, внезапно столкнулись: тот, в котором хотела жить Юва, и тот, который она не хотела помнить.

Она оттолкнула руку Сольде от арбалета.

– Не трогай.

Сольде взяла флакон с ядом для болта.

Юва отобрала у неё флакон.

– Это тоже не трогай, если не хочешь выхаркать свои лёгкие. Ладно, она больна, дальше что?

Казалось, Сольде раздумывала, не присесть ли ей, но стул для её целей явно не годился. Сделав вывод, что в её платье сесть здесь невозможно, она осталась стоять.

– Она хочет, чтобы ты пришла. Не могу сказать, что понимаю зачем, потому что от этого ничего не изменится, Юва. Но раз уж она заболела, то ты можешь как минимум зайти и проститься. И забрать оставшиеся вещи.

Юва и так собиралась забрать свои вещи, а с наследством, в особенности с наследством чтицы крови, она не хотела иметь никаких дел. Но от решительности, с которой Сольде списала её со счетов, костяшки державших болт пальцев Ювы побелели.

Сольде принялась развязывать кожаные ремни альбома. Юва опустила на него ладонь и подвинула к себе. Никому не дозволено было рассматривать её рисунки, и уж, конечно, не сестре. Горло сжалось. Воспоминания рвались наружу, страх готов был поглотить её. Надо выпроводить Сольде и выпить клыкарышника.

– Ты сказала всё, ради чего пришла?

Сольде выглядела чрезвычайно довольной, потому что не получила никаких возражений по поводу наследования. Она повернулась спиной, юбка зашуршала по полу.

– Поступай как знаешь – я сделала всё что могла.

Юва хохотнула. Сестра сделала всё так, как ей было велено, ни больше ни меньше.

Сольде открыла дверь на постоялый двор, и все разговоры там моментально стихли. Юва видела, как люди смотрят на молодую чтицу крови. Кто-то со страхом, кто-то с надеждой. Пожилой мужчина встал и по-молитвенному сложил руки. Юва не слышала, что он сказал, но, скорее всего, он хотел узнать то же, что и все остальные. Сколько ему осталось жить.

Сольде повернулась к Юве и улыбнулась. Сходство с черепом стало абсолютным. Смерть в красном, окружённая людьми, которые неистово желают получить ответы. А потом она захлопнула разделявшую их дверь.

Юва вскочила на ноги и бросилась в кухню. Подняла котелок. Пусто. Совершенно пусто. Она принялась качать помпу, сердце билось в такт резким движениям. Из крана закапала вода.

– Чёртово дерьмо, чтоб тебя…

Она попыталась подавить панику, склонилась над помпой и стала качать воду по капле, наваливаясь на рычаг всем телом, как вдруг из крана хлынул поток. Юва налила немного воды в котелок и подвесила его над огнём, потом поискала кружку и вспомнила, что оставила её в зале. Крошечная проблема внезапно сделалась непреодолимой.

Соберись, Юва!

Она достала с полки другую кружку – вроде бы она принадлежала Броддмару; бросила в неё две щепотки чая из клыкарышника и пристально уставилась на котелок, нетерпеливо притопывая ногой. Не в силах дольше ждать, она налила едва тёплую воду в кружку и поставила её на кухонный стол.

Юва сделала первый глоток, когда листья ещё не развернулись полностью. Чай был невкусным. От горькой гадости стянуло горло, но она знала, что и в таком виде напиток помогает. Она пила его с детства, с тех пор как была боязливым ребёнком, у которого, как говорили, от любой ерунды начинало судорожно колотиться сердце. Это была неправда. Люди боялись очень странных вещей, но большая часть этих вещей никогда её не страшила: темнота, северное сияние, высокие утёсы, обрывающиеся в море, идиотские знаки вроде лиц на раскалённых углях, потроха, неправильно разложенные после забоя скота.

А вот другие вещи вызывали у неё жуткий страх. Люди не могли этого понять, но кое-что напоминало Юве, что ужасные вещи могут происходить из-за неё. Неужели она опять выманила волка? Неужели из-за этого явилась Сольде?

Юва отпила большой глоток и почувствовала, как сердце успокаивается. Она убила волка и сожгла его останки, это должно обеспечить ей по крайней мере один день без катастроф.