Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств E-Book

Рейнхард Фридль

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Ratgeber
• Serie: Призвание. Истории от первого лица
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2023

Seitenzahl: 306

Beschreibung

Рейнхард Фридль – доктор медицинских наук, доцент. Наше сердцебиение – его профессия. Он активно интересуется результатами современных исследований в области нейро- и психокардиологии, которые раскрывают все больше тайн о сложных связях между сердцем, мозгом и душой. Результаты современных исследований его потрясли. Спустя двадцать два дня после зачатия «гормон любви» окситоцин запускает первый удар сердца, и сердцебиение сопровождает нас всю жизнь. Но сердце — не только насос! Благодаря его нервной системе, состоящей из десятков тысяч нейронов, сердце способно воспринимать намного больше, чем мы полагали до сих пор, — и у него есть что сообщить мозгу. Из этой книги вы узнаете, посредством каких сложных связей человеческие сердца общаются друг с другом и почему здоровый сердечный ритм имеет право быть хаотичным. Доктор Фридль убежден, что ключ к здоровью и исцелению сердца заключается в принятии его как разумного органа чувств.

Leseprobe

Рейнхард Фридль, при участии Ширли Сойль Биение жизни. Почему сердце – наш самый важный орган чувств

Йозефу и Оливии

Reinhard Friedl, Shirley Seul

DER TAKT DES LEBENS:

WARUM DAS HERZ UNSER WICHTIGSTES SINNESORGAN IST

Перевод с немецкого Юлии Капустюк

Печатается с разрешения Verlagsgruppe Random House GmbH, München, Germany

© 2019 by Wilhelm Goldmann Verlag, a division of Verlagsgruppe Random House GmbH, München, Germany

© Ю. Б. Капустюк, перевод, 2020

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2022

Захватывающее повествование о сложной связи между сердцем, мозгом и душой.

Ведь наше сердце – не просто механический насос, а нечто гораздо большее: это как расположенный в туловище второй мозг, который отправляет и принимает сигналы, а также место, являющееся истоком мудрости и сознания.

Данная книга – не медицинский учебник. Постановка диагноза и терапия осуществляются исключительно под контролем врача.

Описанные в книге истории пациентов изменены и помещены в вымышленный контекст.

Мы часто слышим о людях, которые от любви потеряли разум.

Но есть также немало людей, которые из-за разума потеряли любовь.

Жан Поль

Я раскрыл загадку мозга, и пришло время с такой же академической скрупулезностью и научным тщеславием погрузиться в изучение сердца.

Джеймс Р. Доути[1]

Открываем для себя сердце

Бу-Бумм Бу-Бумм Бу-Бумм

Чаще всего вы его не слышите, но, если сердцебиение вдруг пропадет, пропадете и вы. Потому что вы живете, пока бьется сердце: от одного удара до другого. Между ними обитает смерть. Если на смену одному сердечному удару не придет другой, часы жизни остановятся. Это может произойти, когда вы спите или покупаете в магазине продукты. Ни один человек не знает, когда пробьет час его смерти.

Ваше сердцебиение – моя профессия. От 60 до 80 раз в минуту сердце порождает жизнь. Одни сердца бьются спокойно и уверенно, другие постоянно спешат. Даже спотыкаясь, запинаясь время от времени, сердце всегда после этого старается продолжить свою работу. Мне довелось видеть много сердец, которые колотились из последних сил. У этого органа не бывает ни выходных, ни отпусков. К своему 75-му дню рождения оно совершает примерно 3 млрд ударов. Оно взвалило на себя эту ношу за восемь месяцев до вашего появления на свет – через 22 дня после зачатия. Сердце – это первый орган, который начинает развиваться у эмбриона, задолго до того, как начинает формироваться мозг, и задолго до того, как ребенок делает свой первый вдох. Без сердца ничего не работает. Оно бьется годы и десятилетия, до тех пор, пока что-то пойдет не так. Или пока высокотехнологичный прибор не обнаружит случайно дефект, который совсем никак не давал о себе знать.

Все, что связано с сердечными делами, автоматически выглядит драматичным. Покалывание в сердце и в области бедра – это совершенно разные вещи. Все, что касается нашего сердца, мы ощущаем как нападение на нашу жизнь, нашу неприкосновенность. И даже если выяснится, что опасности для жизни нет, боль в сердце – это повод для беспокойства и часто сопровождается страхом смерти. Головная боль – порой тоже опасный предвестник смерти в результате инсульта или кровоизлияния в мозг. Однако сильная головная боль пугает нас куда меньше, чем легкая сдавленность в груди. Мы, люди, глубоко внутри осознаем: сердце – это источник жизни.

Я – кардиохирург, и мне доводилось держать в руках тысячи сердец. Я оперировал недоношенных младенцев и восстанавливал сердечные клапаны у пациентов-долгожителей. Я имплантировал «турбинные заменители сердца» и зашивал ножевые ранения. Как орган сердце изучено досконально, до мельчайших подробностей. Очевидно, мы знаем о нем все – и все-таки не знаем ничего. Каждую неделю появляются сотни новых научных публикаций с информацией об органе, который ничуть не изменился за последние 300 тысяч лет, когда на сцену вышел Homo sapiens [1]. Слова французского философа и математика Блеза Паскаля (1623–1662), кажется, актуальны по сей день: «У сердца свои законы, которых разум не знает».

Независимо друг от друга, разделенные пространством и временем, не зная друг о друге и разговаривая на разных языках, люди во всем мире используют сердце как символ любви, земной и небесной. Что это – глубоко укоренившаяся в каждом человеке внутренняя правда? Или лишь желание, которым мы все неосознанно делимся? Во всех значимых человеческих культурах, от каменного века до современности, во всех религиях и духовных школах сердце было и остается символом, биологическим центром любви, сопереживания, радости, отваги, силы, правды и мудрости. В век трансплантаций и передачи данных волшебство сердца как будто улетучилось, не в силах вынести наш техногенный мир. Однако, возможно, именно эти качества нам и понадобились бы для того, чтобы построить гуманное будущее. Маленький принц говорит: «Зорко одно лишь сердце». Однако мы до сих пор не обнаружили на этом биологическом органе ни глаз, ни датчиков сочувствия и любви, ни насоса, который бы закачивал отвагу и силу. Однако все мы осознаем эти сердечные качества как внутреннюю реальность, которая также способна направлять нашу жизнь. Но как это связано с сердцем-насосом? Что можно сказать с естественно-научной точки зрения об этом «другом» сердце, о масштабах его «разума»? И как это влияет на заболевания и терапию?

Аристотель полагал, что наши чувства живут в сердце, а не в мозгу. Современные разделы нейробиологии придерживаются мнения, что любовь зарождается в нейронах. Может, они и украли у сердца тайны любви? И наш язык – всего лишь воспоминание. О чем? Неужели это не более чем бессмысленные метафоры, пустые слова, когда мы говорим, что кто-то прочно вошел в наше сердце, что мы кого-то не можем оторвать от сердца, что мы что-то принимаем близко к сердцу, что у нас на сердце тяжело, что мы что-то делаем скрепя сердце, что рано или поздно с сердца может упасть камень и сердце начнет трепетать, что сердце может быть разбито, что нас в любой момент может хватить сердечный удар, что мы способны открыть свое сердце и рассказать положа руку на сердце все, что вертится на языке, и это лучше, чем если сердце лопнет от радости или сожмется от страха? Что у сердца на сердце? С некоторыми из описанных симптомов нужно идти к кардиологу – например с нарушениями сердечного ритма или с чувством стеснения в груди. О, доктор, у меня такое чувство, будто у меня на сердце камень. Прежде я, хирург, занимался исключительно такими пациентами, а сегодня меня интересует весь человек в целом.

Кардиохирурги способны усыплять сердца и заставлять их биться, но они, как правило, разговаривают не с сердцем, а c приборами: устройством жизнеобеспечения, ЭКГ, ультразвуком или даже с искусственным сердцем. И, разумеется, со своими коллегами – врачами-ассистентами, анестезиологами, кардиотехниками, санитарами в послеоперационной. Операция на сердце – в высшей степени интимная процедура. Скрытое в глубине грудной клетки, хорошо защищенное ребрами, а теперь освещенное ярким светом, сердце открывается сосредоточенному взгляду множества пар глаз в операционных, оснащенных по последнему слову техники. Для кардиохирургов сердце в первую очередь – насос, который нужно отремонтировать; двигатель жизни. В отличие от остальных врачей, кардиохирург знает о том, как функционирует этот двигатель, не только по фильмам и на основании данных, собранных с помощью ультразвука, компьютерной томографии, сердечного катетера или МРТ (магнитно-резонансной томографии). Даже в эпоху высокотехнологичной медицины, чтобы по-настоящему понять этот орган, нужно увидеть его своими глазами, прикоснуться руками, а не судить о нем по мониторам.

Я, кардиохирург, проникаю глубоко в грудную клетку и прикасаюсь к сердцу. Оно не приучено к тому, чтобы до него дотрагивались. На прикосновения сердца могут реагировать очень чувствительно. Некоторые в буквальном смысле слова пугаются и отвечают нарушениями ритма. Однако даже больные сердца до того выносливы, что я каждый раз удивляюсь, какая в них живет сила. Сердце лежит в моей ладони, и я чувствую, что оно – средоточие бытия, чистая и безусловная воля к жизни. Для меня каждое сердце – самобытное существо; уникальное и не похожее на все остальные. Каждый раз, рассекая скальпелем кожу и вскрывая грудную клетку, я не знаю, что меня ждет. Одни сердца энергичные и мускулистые, другие – пухленькие, накопившие немного жира. По многим сердцам можно прочесть их долгий жизненный путь и их заболевания, и они выглядят уставшими и изношенными. Но у всех них есть кое-что общее: они настырно бьются, с каждой секундой продлевая жизнь.

Так что же у меня в руках? Обыкновенный насос или, скорее, источник всего человеческого разума?

Нейробиология не знает ответ на вопрос о зарождении разума. Принято считать, что он возникает в результате биохимических и электрофизиологических процессов в центральной нервной системе, в мозгу. Нейробиологи досконально разбираются в составных частях, их функциях и сложных соединениях. Но как из органической материи нашего тела возникает что-то духовное вроде мысли или чувства, до сих пор неизвестно. По мнению известного нейрохирурга Александра Эбена и других исследователей мозга, становление разума – это белое пятно на карте нейробиологии [2, 3]. А что если сердце могло бы заполнить хотя бы часть этой неизведанной территории?

Остановка

Я до сих пор хорошо помню тот момент, когда, будучи молодым врачом, впервые увидел сердце. Оно напомнило мне нежный, только что очищенный фрукт. Я с благоговением смотрел на этот орган размером с апельсин. Сплошные мышцы, частично покрытые тонкой жировой пленкой, которые качают и качают – и больше ничего. Так мне показалось на первый взгляд. Я держал устройство, чтобы отсасывать выступающую кровь, и был очень рад тому, что мне есть за что ухватиться, настолько мощными были впечатления. Сердце продолжало невозмутимо биться, пока мои коллеги тщательно готовили подключение к аппарату жизнеобеспечения и накладывали бесконечные тончайшие швы на сердце и аорты. Большинство операций на сердце могут проводиться лишь после его остановки. Для этого снабжение сердца кровью и кислородом прерывается. Для безопасной остановки этого органа в коронарные артерии впрыскивается специальная смесь, в основном это кровь и калий. Электрическое возбуждение сердца при этом останавливается, и оно прекращает биться. Количество потребляемой им энергии снижается, и его клеткам требуется меньше кислорода. Иногда сердце дополнительно охлаждают. Так оно может без большого вреда для себя пережить некоторое время, пока в нем снова не восстановится кровоснабжение. Для того, чтобы искусственная остановка сердца не привела к гибели пациента, его перед остановкой подключают к аппарату жизнеобеспечения. Механизм перегоняет кровь вместо сердца, отдыхающего во время операции, а также обогащает его кислородом.

Часто кому-то приходится удерживать сердце в грудной клетке в определенном положении, чтобы во время операции на клапанах обеспечить хирургу доступ к полостям сердца или выполнить шунтирование на задней стенке. Часто этим занимается самый младший врач-ассистент. И вдруг мне вложили сердце в ладонь: я вообще не понял, что произошло. От шока я окаменел и не мог пошевелиться. Только бы ничего не повредить! Только бы не ошибиться! Я держал сердце в руке, как недоношенного младенца. Оно казалось мне таким хрупким, нежным, ранимым и одновременно мощным, ведь его мускулатура ощущается даже в состоянии сна. Никогда прежде я не ощущал эту консистенцию, эти ткани, эту сущность сердца. По-моему, это было сердце мужчины, хотя могло было быть и женским. Они одинаково сильные и весят около 300 граммов.

Шли месяцы и годы, и мои задачи в качестве начинающего кардиохирурга в операционной становились все более сложными. Теперь мне разрешалось вскрывать грудную клетку, подключать пациента к аппарату жизнеобеспечения, а затем и зашивать во время шунтирования. Учителя ястребиным оком следили за каждым моим движением, время от времени направляя мою руку. От волнения у меня порой едва не вываливалась из рук игла, и, если где-нибудь просачивалась хоть одна капля крови, мое собственное сердце готово было остановиться. Не уколол ли я слишком глубоко, или все в порядке? Мой опытный коллега промолчал, значит, можно продолжать. Я научился контролировать свои эмоции, а в лучшем случае – не иметь их вообще. Миллиметр за миллиметром игла наощупь пробиралась сквозь стенки коронарных артерий, внутренний диаметр которых составляет всего 1–2 мм, а стенки тонкие, как пергаментная бумага. Если аорта, представляющая собой великий поток жизни, порвется, кровь прыснет высоко, вплоть до лампы операционной. Поэтому у всех начинающих хирургов дрожат руки. Здравый ум и предельно точная механика делают операцию безопасной. Я усвоил этот момент и с каждым разом работал все более уверенно, но за пределами операционной это холодное функционирование сжимало мое сердце, и даже в своих самых дерзких стремлениях я не мечтал стать хорошим хирургом.

Спустя 8 лет, будучи кардиохирургом, я ушивал кожу в конце длительной операции, почти ни о чем не думая. Я восхищался технологиями и теми завораживающими возможностями, которые они предлагали. К тому времени я уже мог в рутинном режиме проводить операции по шунтированию даже на бьющихся сердцах. Однако в большинстве случаев во время операции сердце все-таки останавливают, ремонтируют и после этого снова заводят. Сложные вмешательства при починке сердечных клапанов и громадная ответственность профессии привлекали меня в равной степени. Сердце почти не прощает ошибок, а давление времени предельно, ведь находиться в состоянии покоя сердце, как правило, должно не дольше 60–90 минут. Чем короче этот промежуток, тем лучше. Это чем-то напоминает смену покрышек в «Формуле-1». Остановка в боксе замены не должна длиться слишком долго, иначе пациент выбывает из гонки. Мой чудесный учитель сформулировал это так: «Во время операции пациент не должен вылететь на вираже, и условием для этого является мастерски отремонтированный двигатель».

Прежде всего, я как врач хотел помочь своим пациентам. Однако, скрывать не стану, меня привлекали и внешний глянец, и восхищение, которым часто пользуются кардиохирурги. Ответственность, престиж, авторитет врача этой специальности вполне можно сравнить с ответственностью и престижем летчика реактивного самолета. Однако по сравнению с сердцем самолет – скорее, предсказуемая, управляемая машина, которая каждый раз одинаково реагирует на команды. Как кардиохирург я не могу полагаться ни на одну очевидную причинно-следственную связь (в смысле: «Если я нажму на эту кнопку, клапан зашевелится»). Механика сердца гораздо тоньше. Ей нельзя управлять, и зачастую сердца ведут себя крайне неожиданно. Хирург должен быть готов ко всему, следить за всем, сохранять спокойствие – и, прежде всего, не должен позволять чувствам взять над собой верх. Эти качества воспитал в себе и я.

Пробуждение

Изо дня в день я работал с сердцами. Я существовал в стерильной реальности операционных. Мои встречи с сердцами ограничивались тем, что я каждый день стоял над вскрытой грудной клеткой. Вместе со своей командой возвращал к жизни наполовину мертвых пациентов, ремонтировал насосы, чтобы вернуть их владельцам достойное качество жизни, и не думал почти ни о чем, кроме того, что касалось операционного стола. Операции на сердце – это манипуляции с источником жизни, и у большинства людей этот источник снова начинает биться. Однако некоторые умирают. И с этим нужно смириться. Чувствовать слишком много нельзя и уж точно не стоит сопереживать. Иначе ты перестанешь правильно функционировать. Однажды я заметил, что перестал слышать голос собственного сердца. Поэтому все чаще задавался вопросами, которые (это трудно себе представить) не имели к хирургии никакого отношения. Сердце – это просто насос, или нечто большее? Способны ли мы ощущать реальность с помощью сердца? А может быть, даже действовать исходя из того, что подсказывает нам сердце? Есть ли связь между голосом сердца и заболеваниями, наполненной и счастливой жизнью и жизнью, полной страданий? Мне хотелось найти ответ на все эти вопросы. Результат моего путешествия к тайнам сердца вы теперь держите в руках.

С чего бы начать? Как ученый я собирал информацию у других коллег как в моей области, так и в других сферах. Математики, инженеры и специалисты в кардиологии давят на сердце нарастающим количеством технологий и виртуальной реальности. Все это в высшей степени интересно и захватывающе, ведь я и сам разрабатывал навигационные системы для сердца. Но, к сожалению, я нашел вовсе не то, что искал. Пока однажды в книжном магазине на железнодорожном вокзале мне не бросилось в глаза ярко-красное сердце. «Боль в сердце», гласил заголовок в газете «Бильд», а следом шел вопрос: «Как узнать, больное ли у меня сердце?». Поскольку мне это тоже очень хотелось узнать, я подошел ближе и пробежал глазами уже давно известную информацию на тему инфаркта и тому подобного. На расположенной рядом стойке для журналов одно из изданий обещало читателю: «Все, что вам нужно знать о высоком давлении, холестерине, инфаркте, сужении сосудов, болезнях сердца, нарушениях сердечного ритма, стенокардии и замене органов». Ученым нельзя оставаться в стороне от реальности, и поэтому я потратил 8 евро 90 центов, но не узнал ровным счетом ничего.

Друг прислал мне статью. «Неврология. Как живот управляет головой». Я прочел интересные факты о нервной системе кишечника и ее коммуникации с «головным мозгом», как его там называли, о том, как злость бьет по желудку, а также о том, что в кишечнике могут появляться определенные виды сознания. «Мозг в животе в высшей степени разумен», – заявил американский нейробиолог Майкл Гершон, возглавляющий отделение анатомии и клеточной биологии Колумбийского университета в Нью-Йорке. Если уж «разум» водится в животе, который до сих пор был известен прежде всего тем, что переваривает пищу и формирует фекалии, значит, и в расположенном выше сердце можно что-то найти. Однако, продолжив читать, я зашел не в ту степь: «Напротив, сердце – это примитивный насос», объяснял Гершон. На мгновение мое собственное сердце отправилось в нокаут. Но я не поддался: у меня сжалось горло, застучало в голове, возмущение поднялось грозной волной. Примитивное? «Мое» сердце? Да ни за что!

Когда-то я занимался боксом и научился быть всегда готовым к ударам противника. Однако этот удар застал меня врасплох. В глубине души я осознавал, что это не так. Но как это доказать? Как скрипичный мастер любит скрипку Страдивари, так и я ценил биологию сердца, его звуки и механику. А скрипка – это не просто ящик с четырьмя струнами. Для того, кто умеет на ней играть, она рождает целую вселенную музыки и эмоций.

Если сердце – лишь примитивный насос, тогда почему до сих пор никому не удалось создать насос, работа которого хотя бы отдаленно напоминала выдающуюся работу сердца? Почему нельзя просто заменить этот орган и почему столько пациентов, стоя в листе ожидания, умирает, не дождавшись пересадки?

Во мне проснулось сердце борца. Я словно еще раз вернулся к самому началу и избавился от уверенности, которую приобрел в качестве кардиохирурга. Я начал задавать вопросы, выходящие за пределы операционной. Снова внимательно вгляделся в этот «примитивный насос», рассмотрел его, в том числе и с непопулярной точки зрения, чтобы сравнить со своим опытом, вынесенным из многих тысяч кардиологических операций. Теперь, стоя в операционной, я следил за происходящим во все глаза, желая уловить каждое движение сердца.

В это время мне регулярно бросалось в глаза несоответствие между медицинским и символическим представлением о сердце, и я беседовал об этом с остальными. «От сердца требуется лишь одно: чтобы оно было хорошим», – заявила однажды одна моя знакомая, после того как я озвучил ей несколько своих перлов, касающихся темы сердца. «Но бывает, что сердце трепещет в груди, как у перепуганного зайца, или сжимается и немеет и холодеет, а иногда покрывается льдом и становится каменным».

В первое мгновение я лишился дара речи. Несомненно, она была права. Этот вопрос я тоже должен был учесть и не выносить за скобки. Неужели я сам попался на удочку страсти? Затем перед моим мысленным взором возникло больное сердце, которое перестало правильно снабжаться кровью. Оно окаменело и обросло известью от страха, лишившего его всякого мужества. Тогда я понял, что ее заявление подтверждает мое намерение. Само по себе сердце – сильное, жизнеутверждающее, позитив в чистом виде. А страх – это замерзшая река, застывшая энергия.

Порой очень полезно отступить на шаг, чтобы увидеть всю картину целиком. Как ученый я привык к тому, что успешные мужчины и женщины, личности большого масштаба, всегда применяют сердце и разум. Это позволено, и это наша задача – ничего не принимать как данность, все подвергать сомнению, думать по-новому. И именно из невообразимого рождаются в науке особенно интересные вопросы.

Как я дошел до своих умозаключений и как они способны изменить нашу жизнь к лучшему, я расскажу на следующих страницах, где я также хотел бы раскрыть перед вами такое чудо как сердце. Оно сопровождает нас всю жизнь, от материнской утробы до земли-матушки в конце жизни. Мы столько раз произносим его имя, и все-таки этот центральный орган многим людям совершенно незнаком. А многие его даже боятся. Кто-то радуется, что не чувствует своего сердца. Ведь это означает, что с ним все в порядке? Я тоже долго так думал, пока не узнал кое-что получше. Сегодня я полагаю, что если мы в сфере медицины признаем, что сердце – не только насос, но и источник жизни и разума, а также согласимся с тем, что оно стоит у истоков многих нарушений и заболеваний, это подарит нам новое и более глубокое понимание взаимосвязей в теле, что в конечном итоге позволит людям прожить более здоровую и счастливую жизнь.

В поисках истинной природы сердца я заново обрел и свое собственное. Определенный недостаток сердечности, на мой взгляд, свойственен медицинским работникам. Нам приходится сталкиваться с таким количеством страданий, что, возможно, мы предпочитаем усыпить свое сердце. За это общество награждает нас признанием и высоким статусом. Пациенты всегда отдадут предпочтение хладнокровному хирургу, а не эмпатичному, у которого трясутся руки. Сегодня я знаю, что и мои сочувствующие руки не дрожат – нет, у них есть глаза. Мое сердце ожило, и это в корне изменило мою жизнь, мое отношение к самому себе, к окружающим и, разумеется, к пациентам. Они – не сосуды, внутри которых работает насос, а полноценные люди, которым я предлагаю свои препараты и свое участие.

Никто не станет отрицать, что любовь существует. Но можем ли мы ее измерить? Мы можем ощущать и чувствовать внутренние феномены, которым не способны сразу дать определение. Также мы не можем доказать их существование в лаборатории или досконально объяснить их молекулярное происхождение. Но мы чувствуем их интуитивно. Все больше людей пытаются найти ответы, вероятно, потому что они «чувствуют»: жизнь, основанная на одной лишь технологии и ускорении, не делает нас ни счастливее, ни довольнее. Так можно ли вернуться к себе и к своему сердцу? Телесно-ориентированные терапии и духовные школы пытаются достичь осознания тела и при этом «открыть сердце». Нам словно чего-то не хватает в этой современной, комфортной, но нацеленной на достижения и напичканной технологиями жизни. Наш рациональный, но при этом вовсе не разумный западный стиль жизни не соответствует представлениям о целостном существовании.

В следующих главах я расскажу историю одного кардиохирурга, который встал на путь поиска утерянного сердца. Я собрал как самые древние, так и ультрасовременные сведения из разных научных сфер, прежде всего о таинственных связях сердца и мозга и о том, как они влияют на эмоции и сознание. Что позволило сделать новые выводы о здоровье всего сердца и о способах его терапии. То есть выводы, полезные для человека в целом.

Слушаем сердце

Бу-Бумм, Бу-Бумм, Бу-Бумм… Здоровое сердце издает два звука, из которых первый немного короче второго. Это не монотонный марш, не бумбум-бумбум, а как будто легкий танцевальный ритм, который получается благодаря укороченному первому такту. Бу-Бумм мы можем услышать, когда кто-то разрешит нам припасть ухом к его груди. В детстве я любил слушать, как бьется сердце у моих братьев, сестер и родителей. Первый сердечный тон, «бу», звучит, когда сердце сокращается и открываются сердечные клапаны, а второй тон, «бумм» – когда сердце снова расслабляется, и клапаны закрываются. Из эмбриологии и пренатальной диагностики мы знаем, что это первый звук, который мы слышим в своей жизни, задолго до появления на свет. Он имеет громадное значение для отношений матери и ребенка.

Получить разрешение послушать сердце другого человека – это что-то очень особенное, интимное. Чтобы услышать сердцебиение, нужна близость. Также и в медицине. «Пожалуйста, разденьтесь до пояса». Что при этом происходит – «Я слышу твое сердце!», – сугубо диагностическая мера, которая применяется все реже. В прежние столетия и десятилетия различать тончайшие тоны и звуки и ставить верный диагноз считалось высшим врачебным мастерством. Еще во времена моего студенчества в одном из самых уважаемых медицинских журналов, New England Journal of Medicine, была опубликована научная статья, в которой говорилось о том, что на основании аускультации сердца, то есть его прослушивания, компетентные врачи могут ставить диагнозы с большой точностью [4].

И ровно 30 лет спустя незадолго до операции кардиохирург слышит от пациента фразу, которая его мгновенно отрезвляет: «Вы первый доктор, который слушает мое сердце» [5]. Аускультация для большинства пациентов – величайший по степени интимности акт между ним и врачом. Я твердо убежден, что в этом заключается глубокое желание человека быть услышанным.

Сегодня подвижная картинка заменила звук. По моим наблюдениям, кардиологи очень редко слушают сердца своих пациентов. Это касается не только тонов и звуков, вызванных механической работой органа, но также и другого голоса сердца, который идет из мира мудрости и сочувствия. Все больше исследователей, психологов и духовных учителей сходятся в одном: этот голос нераздельно связан с сердцем-органом.

Когда вы слышали этот голос в последний раз?

Попробуйте научиться осознанно воспринимать ваше сердце. Положите на него правую ладонь, почувствуйте биение. Дышите равномерно и прислушайтесь: что хочет вам сказать ваше сердце?

Что бы вы ни услышали (а может быть, и не услышите ничего) – это правильно. Сохраняйте терпение и не судите. Существует множество разновидностей медитации. Цель у всех одна: остановиться, замедлить дыхание, заглянуть внутрь себя и наблюдать за настоящим, а также за мыслями и чувствами. Возможно, через какое-то время вы почувствуете, как с каждым Бу-Бумм ваше сердце дарит вам жизнь. Сейчас. Мгновение за мгновением. И жизнь обновляется.

Когда я впервые выполнил эту медитацию около 10 лет назад, я не услышал… ничего. Я находился тогда в самом начале своего пути к истинному сердцу. Тогда оно являлось для меня исключительно насосом, хотя и не самым примитивным, а чудесным образцом точности и силы.

Шестицилиндровый био-турбо двигатель

Ежедневно сердце перекачивает 9 тысяч литров крови и совершает около 100 тысяч ударов. Большие мышечные пути скручиваются по спирали и создают фантастические системы полостей, соединенных сердечными клапанами и разделенных перегородками. Для того, чтобы выталкивать кровь, внутренние и внешние слои мышц вращаются одновременно в разных направлениях и подчиняются при этом тонко слаженной хореографии [6]. Поэтому с физической точки зрения сердце можно считать не только насосом, а почти турбиной. И если порой вам кажется, что оно вот-вот выскочит из груди, так оно и есть. Если вы заглянете в открытую грудную клетку, то увидите, что сердце не бежит, а прыгает. И то, как выглядят эти прыжки и вращения, с какой частотой они происходят, как ведет себя при этом сердце – все это уже довольно много говорит кардиохирургу о его состоянии. Этот танец сердца и его геометрические формы неповторимы, как отпечаток пальца. По ним можно идентифицировать человека, поскольку в мире не существует двух человек с одинаковыми органами. Данным фактом воспользовались исследователи в университете Буффало и создали прототип сердечного радара. Возможно, с помощью отпечатка сердца люди будущего смогут заходить в свой компьютер, оплачивать покупки в супермаркете или регистрироваться в аэропорту, то есть пользоваться своим сердцем, как паспортом [7].

Как правило, сердце предпочитает прятаться от любопытных взглядов. Для того, чтобы его увидеть, кардиохирург должен обеспечить себе доступ в машинное отделение, которое состоит из сердечного мешка, называемого перикардом. Перикард представляет собой влажную полость, в которой сердце комфортно скользит и не натирает себе ран. Перикард поддерживает работу органа, но не ограничивает ее. Также он следит за тем, чтобы сердце не становилось слишком полным и в трогательных ситуациях оставалось на месте. После кардиохирургических вмешательств бывали случаи, когда сердце покидало предназначенное для него место и падало в легочные полости. Если этого сразу не заметить и не исправить положение, возникнет смертельно опасное осложнение.

Если на сердце имелись ранения или воспаления, его жилище может образовать плотную капсулу. Поначалу перикард слипается с сердцем, и возникает воспаление сердечного мешка, или перикардит. Затем образуются известковые нити, которые значительно ограничивают движение сердца. Тогда орган не может наполняться кровью так, как нужно, и оказывается в безвыходной мертвой хватке. Его когда-то уютное жилище превращается в смертельный капкан, а сшитый на заказ костюм – в смирительную рубашку. Эта ситуация обозначается очень точным выражением: «сердце в броне». Броне в сердце делать нечего: она не защищает, а сдавливает, во многих отношениях делая его несвободным. Если смотреть на это с исключительно биологической точки зрения, то сердце теряет способность принимать достаточное количество крови. А это может привести к смерти.

Таким образом, здоровый перикард защищает сердце и следит за тем, чтобы у него имелось свое пространство и оно могло биться свободно, без препятствий и ограничений. Сердцу нужно и то, и другое – и защита, и свобода. В традиционной китайской медицине сердечный мешок называют «матерью крови и защитником сердца». Наша традиционная медицина подтверждает эту точку зрения, поскольку перикард взваливает на себя и иммунную функцию, и защищает сердце от инфекций. Для нас, кардиохирургов, многосторонность очень гибкого и в то же время прочного перикарда является во время операций большой подмогой. Иногда мы даже используем маленький кусочек перикарда. Заплатка из перикарда размером в несколько квадратных сантиметров, например, поможет во время операции починить клапан или залатать отверстие в случае врожденного порока сердца.

Сердце обладает функцией насоса, чтобы перекачивать кровь, и основание и верхушка гладко движутся навстречу друг другу. Жидкий груз отправляется через напоминающие лабиринт полости, обладающие неповторимыми, фантастическими формами кафедральные соборы жизни, пронизанные мускулистыми опорами-колоннами, выступающими карнизами и тончайшими сухожилиями. Они обеспечивают стабильность и силу и создают сложную механику шести сердечных клапанов. Вентильные системы следят за тем, чтобы кровь в системе полостей текла вперед и никогда – назад.

Да, вы все правильно поняли. Клапанов – шесть, причем у самых маленьких – самые длинные названия: тебезиев клапан (Valvula sinus coronarii thebesii, заслонка венечного синуса) и евстахиев клапан (Valvula venae cavae inferioris, заслонка нижней полой вены). На экзаменах по анатомии они считаются «вопросом на пятерку», а на деле помогают проводить дальше собирающуюся в правом предсердии бедную кислородом кровь в направлении легкого. Кровоток в сердце не должен прерываться. Если клапаны дали течь, сильно повредились от кальциноза или если образовались неправильные связи, состояние пациентов резко ухудшается.

В здоровом сердце бедная кислородом венозная кровь, поступающая из тела, вытекает из правого предсердия через трехстворчатый клапан в правую камеру и оттуда с силой выбрасывается в долю легкого емкостью несколько литров. Теперь в игру вступает дыхание. Каждый раз, когда мы выдыхаем, из легких с выдыхаемым воздухом из крови уходит углекислый газ. Когда мы вдыхаем, красные кровяные тельца наполняются атомами кислорода. Теперь обогащенная кислородом кровь всасывается в левое предсердие и стоит там, готовая совершить большое путешествие к самым отдаленным клеткам нашего тела. Со следующим ударом сердца она, проходя через митральный клапан, молниеносно наводняет левый желудочек сердца и затем покидает его через аортальный клапан. Левая камера – это стихийная сила с мощными мышцами, способная создавать физические сокращения, которые мы ощущаем как пульс. Кровь циркулирует по замкнутому кругу. Это открытие всего 360 лет назад сделал английский врач и ученый Уильям Гарвей. А до этого на протяжении почти 1400 лет врачи полагались на ошибочное учение античного лекаря Галена, согласно которому кровь производится в печени и впитывается другими органами. Сердце он считал своего рода печью: в ней горит очищающий кровь огонь, а дым выводится через легкие. У Гарвея хватило мужества поставить под сомнение эту в те времена общепринятую теорию, из-за чего он подвергался насмешкам. Однако именно он стал основателем современного понимания нашего тела и сердца, и благодаря ему мы сегодня знаем, что кровь циркулирует по телу и по венам возвращается к сердцу [8].

Значит, сердце не только отдает, но одновременно и принимает. С каждым сокращением кровь не только выталкивается, но и всасывается. Отдавать и сразу принимать – это основополагающий принцип работы сердца, а также суть любви, здоровых отношений между людьми и любого партнерства. У взрослого человека в день эта мышца принимает и распределяет 8–10 тонн крови. Представьте себе, что вам нужно каждый день переносить через дорогу туда-обратно 9 тонн крови. Если исходить из того, что за раз вы способны унести примерно 10 литров, получится девятьсот ведер. На сколько бы вас хватило? А задача сердца куда сложнее, ведь оно не только «переносит» через дорогу вашу кровь, а, как насос, распределяет ее по кровеносной системе длиной в сотни тысяч километров. Все это происходит внутри тела: удар за ударом сердца, а мы так редко думаем о том, какой космический труд совершает оно каждый день. Может быть, вам сейчас снова захочется остановиться и приложить ладонь к левой стороне груди? Не стесняйтесь! Вы почувствуете то, что люди ощущали с самого начала своей эволюции. Внутри вас есть что-то живое: сердце. Оно создает жизнь, само из себя. И одновременно оно чувствует себя как дома во всем вашем организме, ведь у его есть связь с каждой клеточкой тела. Сердце – это и мать, и источник. Его кровоток снабжает жизненно важными веществами все клетки организма. А также это стартовая платформа клеток нашей иммунной системы, без которой мы быстро погибли бы от инфекций.

Живое сердце уходит корнями глубоко в наше тело, и его кровеносные сосуды соединены с каждой отдельной клеточкой, с тысячами миллиардов клеток в наших кишках, гениталиях, руках, ногах и органах чувств. Его ветви проникают глубоко в наше нутро, мозг и окружают его миллионами тонких и тончайших ответвлений. К сожалению, этого не увидишь на изуродованных изображениях сердца, которые мы встречаем на анатомических рисунках и в журналах про здоровье. Они напоминают изображения деревьев, у которых отрезали крону и корни. Если хотите составить себе целостную картину сердца, не отделяйте его от пульсирующих корней и кроны. Внутри этого органа беспрепятственно течет свободная, сильная и мощная река крови и жизни. Ею движет электрическая энергия, и ее высокоэнергетическое электромагнитное поле можно измерить, даже находясь на расстоянии одного метра от человека [9]. Порой у меня создается впечатление, что мы, люди, знаем о деревьях куда больше, чем о своем сердце.

С каждым сокращением сердца по нашим артериям распространяется пульсовая волна, и мозг безостановочно пульсирует в ритме сердца. Никакой орган так сильно не зависит от притока крови из сердца, как мозг. Если приток прекратится хотя бы на пару секунд, мы потеряем сознание. Мы узнаем о пульсе из таких сериалов, как «Скорая помощь», «Доктор Хаус» и из самых разных детективов. Он еще жив или уже умер? Затем следует непременное прощупывание шеи жертвы, после чего в некоторых случаях раздается крик: «Врача, скорее!»

Сердце на столе

Зимняя ночь, трескучий мороз. Прошло 29 минут с тех пор, как мне позвонили, и я сворачиваю на парковку перед клиникой. В больших окнах операционной горит яркий свет, и я знаю, что моя команда совершает все необходимые приготовления, чтобы провести операцию, которая спасет жизнь. У пациента вот-вот порвется аневризма в области аорты. Это соревнование со временем началось в тот момент, когда меня среди ночи разбудил звонок.

– Ты не спишь? – спросил меня интерн.

– Нет, – ответил я, уже направляясь в ванную комнату.

Существует две разновидности телефонных звонков. Более приятные начинаются со слов: «Доброе утро, ничего серьезного, просто у меня к вам вопрос». Вопросы, начинающиеся с: «Ты не спишь?» не предвещают ничего хорошего. Так случилось и на этот раз.

– Сейчас наступит расслоение аорты по типу А. Вертолет приземлится через 15 минут. Пациенту 60 лет. Больше мне ничего не известно.

– Через 35 минут буду на месте, – ответил я.

Если не провести операцию в таком экстренном случае в течение первых 24 часов, вероятность смерти пациента возрастает на 2 % каждый час. То есть в течение первого часа погибает 2 % пациентов, в течение второго часа – 4 %, а в течение 24-го – 48 % больных.

В операционной я вникаю в детали этого случая. Из протокола, составленного врачами скорой помощи, узнаю, что во второй половине дня пациент жаловался на невыносимую боль в груди. На профессиональном языке мы называем это «сокрушительной болью», причем при этом заболевании боль часто отдает в спину. Фермер работал в лесу и валил деревья. Прошло некоторое время, прежде чем до места добрался врач скорой помощи, и больного с подозрением на инфаркт доставили в расположенную в 30 км клинику. Еще какая-то часть драгоценного времени ушла на то, чтобы установить, что у мужчины не инфаркт. Данные томографии не вызывают у меня никаких вопросов: диаметр аорты почти вдвое шире обычного и составляет 8 см. Она разделена хорошо видимой мембраной. Этот клочок ткани теперь свисает изнутри на большой аорте и напоминает лопнувшую покрышку. При таком заболевании внутренний слой самого большого кровеносного русла тела разрывается, и мощный поток крови из сердца устремляется не в тот канал.

Требуется срочная операция, поскольку жизнь от смерти отделяет лишь тонкий, как лист пергамента, внешний слой стенки. Такого исполинского давления она долго не выдержит. Кровь уже по каплям просачивается сквозь оставшуюся дамбу и вскоре хлынет через нее. В перикарде, то есть сердечном мешке, уже накопилось много крови, и под его воздействием сердце сжимается. У пациента тампонада сердца, задержка жидкости в органе, и теперь его жизнь может спасти лишь моментальное освобождение сердца. Из-за неправильного распределения потоков сердце парадоксальным образом оказывается в смертельном плену своей собственной крови. Даже самые сильные сердца способны продержаться недолго. А то, которое мы видим сейчас, – не их самых крепких. Мы наблюдаем за драмой на экране ультразвука, который дает нам достоверный моментальный снимок всего, что происходит в сердце. На лбу интерна выступают капли пота. Медсестра устремляет на меня вопросительный взгляд. Опытная анестезиолог сообщает, что клапан аорты неплотный и что его, возможно, придется заменить или восстанавливать.

– В данный момент меня это не интересует, – грубо возражаю я.

Она права, но сейчас это не играет никакой роли. По своей реакции я понимаю, как сильно нервничаю. Давление плохое, у пациента начинается шок. Жизнь или смерть. Я должен сосредоточиться на самом главном.

– Скальпель, – коротко командую я медсестре и разрезаю кожу над грудной клеткой.

За ровным разрезом скальпеля следует тонкий кровавый след. Давление на лезвие такое большое, что кожа расходится, но только не находящаяся под ней ткань. Прямо над сердцем появляется длинный шрам, от шеи до конца грудной клетки. Он сохранится до конца жизни. Как долго эта жизнь продлится, я пока прогнозировать не готов. Ясно лишь то, что пациент, которого я совсем не вижу, потому что его накрыли зелеными простынями, оставив мне лишь узкую полоску, смертельно болен. Еще один надрез, и я проникаю до грудной клетки. Медсестра молча протягивает мне пилу под давлением. Ее вой перекрывает звуки пульса на мониторе, которые становятся все тише. Мы поспешно устанавливаем блокатор грудной клетки, своего рода домкрат, который поддерживает кости грудной клетки и не позволяет им сомкнуться. В глубине я различаю раздутый, как шар, перикард, сквозь который угрожающе просвечивает темно-красная собравшаяся кровь.

– Ножницы, – говорю я.

Когда речь идет о жизни и смерти, принято обходиться без «спасибо» и «пожалуйста». Я вскрываю перикард. Если стенка аорты сейчас не выдержит, пациент, скорее всего, истечет кровью. А если перикард не вскрыть, у него остановится сердце. Медлить нельзя.