Дерево красной птицы E-Book

Ли Тэмуль

• Herausgeber: Freedom
• Kategorie: Für Kinder und Jugendliche
• Serie: Young Adult. Легенда об Огненном Фениксе
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 471

Beschreibung

Потрясающая азиатская новинка от российского автора Ли Тэмуль — история о девушке, повелевающей огнем, в сеттинге Древней Кореи. Роман о чувствах от ненависти до любви, сложном выборе, предательстве и прощении. Для всех поклонников Востока, корейской мифологии, магии Азии и фэнтези в духе «Восхождение фениксов» Тянься Гуань. «Дерево красной птицы» — драма с историей любви на разрыв сердца, с интригами внутри императорской семьи, с войной, не только внешней, но и в собственной душе. Прекрасная Кымлан доказывает народу, что в традиционной Корее девушка способна стать великим воином, влюбиться в самого принца и ради любви к своему народу пойти на смерть. Тяжело быть единственной девушкой в огромной армии, но еще тяжелее — стать Избранной для страны, которая в тебя не верит. Кымлан — правая рука и возлюбленная принца Науна в древнем корейском государстве Когурё. И, защищая его, попадает в плен. С ее жизнью играют, словно с разменной монетой. Пока Науну выбирают невесту, Кымлан, призывая силу огня, сражается в войнах. Однако ее магия растет, и вскоре девушка сама может стать ее жертвой… В книге есть: • прекрасный принц, которому главная героиня служит... и которого боготворит; • опасный враг, которого полагается ненавидеть, но его благородство против воли вызывает уважение; • боевые сцены и пророчества; • легкий и лаконичный слог автора.

Leseprobe

Ли Тэмуль Дерево красной птицы

© Ли Тэмуль, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Иллюстрация на обложке Babayka Lesnaya

Иллюстрация карты Хвостиковой Глафиры

Художественное оформление Натальи Кузнецовой

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации: © Natata, Alisa Frants, Daiquiri, Curium, dmsmini, Merkushev Vasiliy/ Shutterstock.com

В оформлении переплета использована иллюстрация: © Design PRESENT/ Shutterstock.com

* * *

Пролог

Из-за закрытых дверей жертвенного зала доносится стук барабана и тоскливые напевы, сменяющиеся громкими вскриками. Министры и Владыка ждут, когда придворная жрица выйдет, чтобы изречь пророчество, которое все ждали.

Тяжелые двери отворяются, и слышится низкий, нечеловеческий голос:

– В ночь, когда Черный дракон поглотит Луну, из огня родится дитя, которое станет спасением для народа Когурё.

Министры низко кланяются и шепчутся:

– Это воин!.. Великий воин! Спаситель!

Закатное солнце выплескивает на небо алые краски. Народ выбегает на улицу, удивленно указывая наверх, – такого багрового заката никто не помнил. Огненно-красный шар тяжело опускается за горизонт. Четырехсотлетний дуб на вершине холма ловит последние лучи, и листья становятся рубиновыми, словно их забрызгали кровью.

Весь мир замирает в ожидании…

Глава 1. Кымлан

Шестнадцать лет спустя

Запахи и звуки медленно возвращались вместе с парализующей болью. Острой и истязающей, будто дикое животное рвало зубами левое плечо. И этот же зверь вдруг вспорол сердце опустошающей мыслью: «Что с принцем Науном?»

Кымлан с усилием разлепила тяжелые веки и попробовала пошевелиться. От малейшего движения жестокий хищник вновь вонзил клыки в плечо, и девушка инстинктивно дернулась, чтобы дотронуться до раны, но не смогла: что-то сковывало запястья заведенных за спину рук. Осторожно пошевелив пальцами, Кымлан поняла, что связана. Тугие веревки безжалостно впивались в кожу, причиняя еще большие муки. Невыносимо хотелось пить.

– Кымлан! – услышала она знакомый шепот, и перед глазами возникло перемазанное грязью и кровью лицо Чаболя. – Ты очнулась! Слава Небесам!

Кымлан попыталась осмотреться, но ничего не вышло. Она лежала на боку, и угол обзора был слишком мал, чтобы определить их местонахождение. А подняться мешали связанные руки и адская боль, обжигающая плечо. Она видела только испуганное лицо друга, – его узкие глаза стали почти круглыми от страха и облегчения одновременно. Запах крови, кожаных доспехов и потных тел неприятно щекотал ноздри. Опираясь здоровой ладонью на покрытую колючей соломой землю, Кымлан попыталась привстать, но тут же повалилась обратно, едва сумев сдержать за сжатыми зубами болезненный стон. Тяжело дыша, она уткнулась лицом в воняющий испражнениями настил и вновь посмотрела на Чаболя.

– Нас взяли в плен? – Кымлан не узнавала собственный голос – настолько он прозвучал глухо и хрипло. – Что с Его Высочеством?

– Бог Когурё[1] не оставил его. Ему удалось сохранить дань и скрыться. – Чаболь на коленях подполз ближе, боязливо озираясь. Какой трусишка! И как его угораздило стать солдатом? Лучше бы занимался врачеванием, как и его отец, – куда больше толку. Кымлан улыбнулась, несмотря на мучительную боль, и дикий зверь, вонзивший когти в ее сердце, немного ослабил хватку.

«Принц в безопасности, а это главное».

– Сколько нас?

– Пятнадцать, включая нас с тобой. – Настороженно втянув голову в плечи, Чаболь наклонился ближе.

– Есть раненые? – Кымлан по привычке задавала вопросы, чтобы хоть немного отвлечься от боли, которая будто поняла, что хозяйка пришла в себя, и начала набирать обороты.

– Двое тяжело, у троих легкие царапины, остальные целы. Ты тоже неважно выглядишь, тебе нужен лекарь, да боюсь, что эти дикари не помогут. – По-детски пухлые губы Чаболя сложились, как грустный полумесяц.

– Значит, это были не разбойники, – почти утвердительно сказала Кымлан, вытягивая воспоминания из замутненной памяти, как тяжелое ведро из глубокого колодца. Вспышки произошедших событий оглушали взвившейся внутри яростью.

«Да как посмели эти варвары напасть на принца Когурё?!»

– Нет, – печально подтвердил ее догадку Чаболь. – Уверен, мохэсцы[2] задумывали это с самого начала.

– Поэтому и прикинулись такими любезными, когда мы приехали за данью. – Кымлан стала оживать, пытаясь связать все ниточки воедино и, что самое главное, придумать, как им спастись. – Недаром Его Высочеству сразу показалось странным, что они так легко отдали пять тысяч боевых коней.

Для мохэ это было огромной потерей, но вождь и слова поперек не сказал – только улыбался и кланялся принцу, уверяя его в преданности всех пяти кланов.

– Принц нас не бросит, – зашептал Чаболь, глядя на Кымлан отчаянными глазами, – особенно тебя. Он обязательно придумает, как нас вытащить!

– Что за вздор! Даже не думай об этом, мы не должны обременять его, – строго произнесла Кымлан, хоть и не смогла потушить вспыхнувшую в душе искру надежды, что Наун спасет их. Она слишком хорошо его знала. Он не бросит в беде своих людей и свою… Кем Кымлан была для него? Соратницей? Подругой детства? Или же… любимой женщиной? – Сами выберемся.

Кымлан попыталась оценить обстановку, но увидела лишь толстые жерди клетки, сквозь которые можно было различить перевязанные грубой бечевкой сапоги охранников.

– Где мы? В мохэском городище? – процедила она, борясь с то и дело подступающей тошнотой.

– Не уверен. – Чаболь удрученно покачал головой. – После нападения нам мешки на головы надели. Но везли недолго. Похоже, это их военный лагерь, – он кивнул куда-то за спину Кымлан. – Куда ни глянь, везде шатры, огни и куча воинов.

– Что еще можешь сказать о местности?

– Солнце село за невысокие холмы. Судя по всему, за ними и начинается дорога на Когурё, так что мы на самой окраине мохэских земель.

– Сколько тут охраны? – В ее голове роились возможные способы побега.

– Шесть человек по периметру, – ответил Чаболь, осторожно оглядываясь.

Почему их не убили? Для чего взяли в плен? Неужели мохэсцы надеялись использовать пленников, чтобы что-то получить от Когурё?

Кымлан знала, что Владыка ни за что не пойдет на поводу у варваров, кого бы они не захватили в заложники – хоть младшего принца Науна. И с болью представляла отчаяние Науна. Она все яснее понимала, что Совет не позволит ему спасти своих людей, ведь против их жизней на кону стояла честь, репутация и благополучие Когурё.

– Мохэсцы считают, что ты важная птица, – прошептал Чаболь, наклонившись так низко к Кымлан, что его нос едва не коснулся ее щеки. – Пока ты была в отключке, сюда приходил их командир, внимательно рассматривал твои доспехи. Похоже, они решили, что схватили молодого генерала. Нужно любой ценой сохранить в тайне, что ты женщина, иначе… – Чаболь не договорил и в ужасе зажмурился, но Кымлан и так поняла, что он имел в виду. От этой мысли что-то судорожно дернулось в ее пустом желудке.

Время тянулось медленно. Им принесли воды и какую-то отвратительную похлебку в деревянных, грубо сделанных плошках. Ели они по очереди. Кымлан ненавидела свою беспомощность и неподвижную руку, пока развязанный на время Чаболь кормил ее, словно ребенка. Омерзительная еда не лезла в горло, но она понимала, что нужно проглотить хоть что-то, чтобы набраться сил. Над головой раздавались голоса охраны, но Кымлан не понимала ни слова на незнакомом языке. Если выберется отсюда, то обязательно выучит мохэский.

Внезапно кто-то схватил ее за воротник и, как беспомощную куклу, дернул вверх. Перед лицом предстали жадные, дикие глаза караульного и растянувшиеся в хищном оскале губы. Не понимая, в чем дело, Кымлан инстинктивно ощутила, что случилось что-то страшное. Она покосилась в ту сторону, куда был направлен взгляд стражника, и увидела свой прорезанный доспех, из-под которого виднелась залитая кровью ткань, перетягивающая грудь. Тягучая волна страха огнем скользнула вдоль ее позвоночника.

Она раскрыта…

Чаболь нервно метался где-то под ногами, но Кымлан не могла отвести глаз от безумного, звериного лица мохэсца. Она заледенела и даже, казалось, перестала чувствовать боль в раненом плече.

Сзади к караульному подошел еще один, и они обменялись негромкими фразами. Гадко ухмыльнувшись, вцепившийся в нее варвар слегка кивнул напарнику и потащил Кымлан к кривой, уродливой двери – к выходу из клетки. По плотоядному выражению их лиц нетрудно было догадаться, что именно они собирались делать.

– Куда вы его тащите? Отпустите, кому говорю! Да вы хоть знаете, кто это? – отчаянно, на одной ноте запричитал Чаболь и, судя по звуку, пополз следом. – Не смейте! Если с ним…

Позади послышался глухой удар, и голос друга смолк, словно его отсекли мечом.

От страха за себя, близкого человека и свое будущее Кымлан впала в оцепенение. Она пыталась повернуть голову, чтобы убедиться, что Чаболь жив, но не смогла. Сдавленно ругаясь и желая оказать хоть какое-то сопротивление, она услышала отдаленные крики и топот нескольких пар ног. Стражники остановились так резко, будто наткнулись на невидимую преграду, и Кымлан уловила впереди какое-то движение.

В нескольких шагах от них стоял высокий молодой мужчина в окружении череды воинов, с готовностью обнаживших мечи. Он что-то громко сказал солдатам, которые крепко держали Кымлан с двух сторон, и ее «провожатые» недовольно заворчали. Однако перемена в их настроении была очевидна, и у Кымлан забрезжила слабая надежда, что ее не тронут. Воин перед ней был одет иначе, чем рядовая охрана, – очевидно, он важная персона в племени. Сейчас Кымлан отдала бы все на свете, лишь бы узнать, о чем они говорят.

В любом случае, стража нехотя повиновалась и отпустила «добычу», которая едва устояла на ногах. Вся кровь будто разом отлила от сердца и теперь болезненно пульсировала в ране. В глазах темнело. Спасший ее воин возродил потухшую было надежду на спасение. Если бы ее хотели убить, то не стали бы мешать караульным, а значит, пленница для чего-то была нужна.

– Сама идти сможешь? – вдруг на чистейшем когурёском спросил молодой воин, хмуро оглядывая едва живую девушку. Его лицо было мягче, чем у мохэсцев, чьи острые, диковатые черты казались Кымлан отталкивающими.

– Да. – Она хотела задать множество вопросов, но смогла выдавить только это.

Мужчина кивнул и, цепко взяв за здоровое плечо, повел ее мимо притихших солдат куда-то в темноту. Что он собирается делать? Куда ведет? И откуда здесь, во вражеском племени, взялся когурёсец?

Чаболь оказался прав: их в самом деле держали в небольшом гарнизоне, где, судя по всему, была сосредоточена лишь малая часть армии мохэ.

Миновав расставленные шатры, они подошли к деревянным укреплениям, которыми заканчивалась территория лагеря. Впереди темной грядой маячили толстые стволы деревьев, а за ними – густой лес. Кымлан едва переставляла ноги, сосредоточившись на том, чтобы не упасть. Ночь была так черна, что она не видела ничего в пределах двух шагов. От напряжения кровь стучала в висках, а безумная мысль о побеге не давала покоя. Но Кымлан понимала, что пытаться сбежать здесь, в совершенно незнакомой местности, и в ее состоянии равносильно самоубийству. Лучше не злить провожатого и выяснить, чего от нее хотят.

Вскоре лес закончился, и Кымлан увидела много ярких огней впереди. Значит, ее ведут в одно из многочисленных селений мохэ. Языки пламени в каменных чашах, освещавших едва выглядывающие из земли крыши домов, метались перед глазами, как смазанные пятна. Голова горела, словно в адском пламени, а желание сделать глоток воды стало невыносимым. Силы иссякли настолько, что хотелось просто упасть и забыться. Прекратить эту бессмысленную борьбу и наконец почувствовать блаженное умиротворение и покой. Но стоило только подумать о Чаболе и других пленных, и Кымлан поняла, что не может позволить себе сдаться. Если ей суждено умереть, то перед смертью она должна хотя бы попытаться спасти друзей. Сделать хоть что-то, чтобы на другом берегу реки Вечности без стыда смотреть в глаза матери, некогда отдавшей за нее свою жизнь.

Мысли о скорой смерти вяло понесли ее разум туда, где осталось все, что она так любила – в родное Когурё. В теплый дом отца, для которого Кымлан стала единственной отрадой после гибели жены; в королевский дворец, где она нашла настоящую дружбу и впервые испытала любовь; к широким разливам рек и скалистым холмам. Увидит ли она когда-нибудь снова близких? И если нет, долго ли они будут горевать о ней? Грудь сдавило от тоски, когда она представила одинокого, безутешного отца, коротающего темные ночи в своей маленькой комнате. Нет, ей нужно взять себя в руки и во что бы то ни стало выбраться отсюда. Если болезнь не убьет ее раньше.

Путь показался бесконечно долгим, и когда, казалось бы, сил для следующего шага у Кымлан совсем не осталось, провожатый подвел ее к двускатной крыше, покрытой леопардовыми шкурами поверх соломы и бревен, и открыл деревянную дверь. На дрожащих ногах она спустилась по земляным ступеням. Полутемное помещение слабо освещалось стоявшими возле стен металлическими треногами, в которых весело трещал огонь. Слева темнела печь, от которой еще исходило тепло вместе с дымом, прозрачно-сизыми клубами уходящим через отверстие в потолке.

Кымлан замерла, невольно оглядывая непривычное жилище. Когда несколько дней назад она прибыла в поселение мохэ, ей, принцу Науну и сопровождавшему их министру Ёну выделили по большому и довольно благоустроенному шатру. Сейчас же она впервые находилась в настоящем мохэском доме. И на некоторое время даже забыла о болезненно пульсирующей ране, с интересом разглядывая диковинное убранство.

Укрепленные деревом стены были увешаны шкурами, костяными изделиями и мечами с замысловатыми узорами, которые, вероятно, ни разу не участвовали в битвах и служили лишь украшением. Просторная комната была разделена на две части свисавшей с потолка дорогой тканью, явно купленной у торговцев империи Цзинь. Из-за неплотно задернутой ширмы выглядывал край ложа, застеленного шелковым покрывалом. Хозяин этого дома явно был не простым человеком, раз мог позволить себе столь роскошные для обычных мохэсцев вещи.

Блуждающий взгляд Кымлан наткнулся на неподвижную спину незнакомца. Перед ней стоял невысокий широкоплечий мужчина, но она видела лишь темно-серый, схваченный на талии широким поясом балахон и длинную косу, лежавшую на спине.

Воин, который привел Кымлан, поклонился ему и сказал что-то на мохэском. Незнакомец коротко кивнул и обернулся.

Провожатый ткнул ее в бок.

– На колени!

Но Кымлан и не думала повиноваться.

Прищурившись, она пыталась рассмотреть человека перед собой в тусклом свете огня. Он был ей совершенно не знаком. И она не видела его среди глав пяти кланов, когда они с принцем Науном прибыли за данью.

Это был юноша не старше семнадцати лет – примерно ровесник Кымлан. Высокие скулы, жесткая линия губ, выразительные, с поволокой, глаза и твердый подбородок выдавали в нем непокорную натуру. С большой натяжкой его можно было бы назвать красивым, если бы не дикий взгляд, как у голодного зверя. Такое же жестокое выражение лица она замечала у всех мохэсцев. Но черты этого молодого человека странным образом и пугали, и притягивали одновременно. У него в ушах качались причудливые костяные серьги, с пояса спускались стеклянные бусы вперемешку с леопардовыми хвостами, что свидетельствовало о высоком статусе в племени. Да и воин, приведший Кымлан, обращался к хозяину дома очень уважительно, что наталкивало на мысль о его близости к главе племени.

«Если он важная персона среди дикарей, возможно, с ним удастся договориться», – успела подумать Кымлан, прежде чем жесткие ножны ударили ее под колени. Ноги подогнулись, и она рухнула на земляной пол. Несмотря на унижение, это оказалось ее спасением: она бы не смогла простоять больше и минуты, – настолько была измучена физически.

– И откуда в войске Когурё взялась женщина? – В хрипловатом низком голосе прозвучала явная усмешка. – Вот жалость! Я думал, что поймал в сети крупного карпа, а он на деле оказался мальком!

Кымлан распахнула глаза, уставившись в лицо незнакомца. Он знал ее язык? Но откуда? Его кто-то научил, и хотя говорил он не очень хорошо, смысл слов был понятен.

Она покосилась на стоявшего рядом воина, который привел ее сюда.

– Я подслушал разговоры пленных, думаю, она много значит для принца Науна, – сказал тот, бросив на Кымлан холодный взгляд.

– Где твоя гордость? – обратилась она к нему. – Ты же когурёсец! А стал шавкой какого-то мохэского мальчишки!

– Не тебе меня стыдить, жалкая королевская подстилка! – воскликнул воин, гневно оборачиваясь к Кымлан и замахиваясь для удара.

– Тише, Даон, успокойся, – негромко остановил его незнакомец. В его голосе звучало явное предупреждение, и слуга замолчал, послушно склонив голову:

– Прости, Мунно…

«Мунно. Его зовут Мунно», – застучало в висках знакомое имя, но Кымлан никак не могла вспомнить, где его слышала.

Мунно обошел пленницу, тщательно изучая со всех сторон, отчего у нее неприятно похолодело внутри. Она чувствовала, что он оценивает ее, вот только не понимала, для чего именно. Ясно было одно – убивать он ее пока не собирается и привел в свое жилище с какой-то целью.

– Ты довольно красива, – вынес он вердикт, становясь прямо перед ней. Ее лицо находилось на уровне его пояса, и Кымлан видела, как мерно поднимается и опускается его грудная клетка. – Ты женщина принца Науна?

Кымлан подняла голову.

Тяжелый взгляд Мунно коснулся ее плеч, словно металлический доспех. Это был совсем не простой человек. Но почему-то он пробуждал не страх, а желание узнать, что же таится в глубине его угольно-черных глаз.

– А кто ты такой? – огрызнулась она, не мигая, глядя ему в глаза, которые будто держали ее на поводке и не давали опустить голову.

Губы Мунно растянулись в некоем подобии удивленной улыбки, и он присел на корточки, чтобы их с Кымлан лица оказались вровень.

– Что ж, думаю, самое время представиться. – Он криво ухмыльнулся, и в темной бездне его глаз мелькнули загадочные искры. Не то опасные, не то задорные. – Я старший сын вождя племени Сумо[3], Мунно.

Кымлан открыла рот, поразившись тому, как сразу не вспомнила, что вождь на приветственном ужине хвалился своим сильным и необычайно умным сыном.

– Видимо, ты не приветствовал посланников Когурё не потому, что уехал в соседние земли, а потому, что в этот момент был занят подготовкой нападения на нас? – стиснув зубы, проговорила Кымлан. Она чувствовала, как ненависть за убитых солдат и едва спасшегося принца огненными языками поднималась от кончиков пальцев ног до макушки.

– Быстро соображаешь, – неприятно оскалился Мунно. Наклонив голову, он с интересом изучал располосованный доспех и рану на плече, которая от его взгляда, казалось бы, заболела еще сильнее. – Я смотрю, жить тебе осталось недолго: рана нехорошая и уже загноилась. Буду краток. Я хочу вернуть все, что вы отняли у моего народа: людей, зерно, кожу и лошадей. В обмен на твою жизнь. Если напишешь письмо принцу Науну, я отведу тебя к лекарям и, как только когурёсцы выполнят все требования, отпущу. Если нет, убью прямо сейчас. Выбирай.

– С чего ты взял, что моя жизнь ценна? – Кымлан стало и смешно, и горько. Неужели будущий вождь всерьез считает, что королевский дом пожертвует только что собранной данью ради какой-то женщины? Пусть даже и той, которая, по Пророчеству, должна принести мир Когурё. Мунно оказался не таким уж и умным.

– Если ему безразлично, что его женщина умрет, то…

– Как ты собираешься стать вождем, если так плохо изучил своего противника? – Кымлан смотрела на него с откровенной издевкой. Глупый мальчишка! – Когурё никогда не пойдет на сделку с врагом, слышишь? Никогда! А я никогда не предам своих. Поэтому не будем тянуть время, убей меня, как и обещал.

Мунно изменился в лице и медленно выпрямился, взирая на Кымлан со смесью недоверия, непонимания и… уважения?

– Она права, – вдруг подал голос Даон. – Когурёсцы – бездушные негодяи, им нет дела до своих людей. Девчонка бесполезна.

– Замолчи! – вспыхнула Кымлан. – Предатель!

– Уведи ее обратно. Не хочу пачкать руки кровью слабой девчонки. Сама сдохнет, – жестко бросил Мунно и повернулся к затухающему огню.

Глава 2. Кымлан

Ослепительные всполохи плясали в глазах, но не вызывали ни капли страха, будто огонь был так же естественен, как воздух, вода и земля. Треск деревянных перегородок, запах жженой соломы на крыше и рвущий душу крик только что появившегося на свет младенца совершенно не пугали, но словно затягивали внутрь объятого огнем жилища. Звали, приказывая двигаться вперед.

Тонкие дубовые двери вспыхнули сине-оранжевым пламенем, хрупкая створка вывалилась наружу, открывая взору полыхающую спальню. Тяжелое одеяло уже тлело по краям, огонь подбирался к неподвижно лежащей на разворошенной постели женщине и ребенку. Запах свежей крови смешался с вонью тлеющей ткани и горящих стен. Оранжевые языки сердито лизали дверной проем, перед которым стояла Кымлан. Новорожденный истошно кричал, суча уродливыми, перепачканными чем-то темным ножками, но лежащая рядом мать даже не пошевелилась. Она уже мертва?

С горящего потолка на кровать сыпались искры, а перегородки и опоры трещали, грозясь в любой момент обрушиться и похоронить под собой младенца.

«Девочка должна выжить. Ребенка нужно спасти!» – стучала в голове одна-единственная мысль.

Плотный черный дым разъедал глаза и забивался в горло, словно горький кляп. Кымлан уткнулась носом в рукав на сгибе локтя и ринулась к постели. Тут охваченная огнем балка с грохотом рухнула сверху, припечатав ее к горячему полу. Спину обожгло чудовищной болью, но обездвиженная Кымлан не могла пошевелиться – только с отчаянием смотреть сквозь огненное марево пожара на истошно кричащее дитя.

«Она не может погибнуть! Не сегодня!»

Огонь прожег ее насквозь, устремившись в самое сердце. В глазах бешено метались слепящие искры, а по венам текла уже не кровь, а жидкая лава.

Кымлан подняла голову. Пламя лизало маленькую, едва покрытую черным пушком головку, крохотные ручки и ножки, но не причиняло младенцу вреда. Дитя вдруг успокоилось и, повернув голову, посмотрело на Кымлан ясными, чистыми глазами.

Горячими ручейками огонь устремился к болезненно пульсирующему плечу. Атакуя боль, сражался с ней и отвоевывал право на жизнь для умирающей Кымлан. Он уже не раз спасал ее, и она не боялась, зная, что выживет.

Этот сон снился ей уже много лет, и Кымлан догадывалась, что тем ребенком была она сама. Отец вынес новорожденную дочь из горящего дома, но не смог спасти жену. С тех пор огонь стал ее главным союзником и спасителем. Несмотря на сопротивление, он жил в ней и был ее сутью.

Прогорклый запах дыма уступил непривычным ароматам незнакомых трав. Бушующий в крови пожар потух, и Кымлан ощутила, что лежит на твердой поверхности. Где-то рядом звучали негромкие мужские голоса, два из которых показались ей смутно знакомыми.

– Вы обещали спасти ее!

Сердце Кымлан радостно встрепенулось: это говорил Чаболь. Значит, он жив, и с ним все хорошо.

– Я сделал все, что мог: позвал лекаря и даже позволил ей остаться в моих покоях. – Кымлан узнала в исковерканных когурёских словах Мунно. – Теперь все зависит от вашего государя.

Чаболь не то всхлипнул, не то вздохнул, а Кымлан замерла, боясь выдать, что пришла в себя и все слышит. Что сделал этот негодник? Неужели он пошел на сделку с врагами?

– Если она важна для Когурё так, как ты говоришь, то ее выкупят. В противном случае она будет казнена вместе с вами.

– Ка-казнена?.. – прошелестел Чаболь, и Кымлан живо представила, как его маленькие глаза на круглом лице распахнулись в искреннем ужасе.

– На Совете племен все вожди выступили за то, чтобы казнить пленных, и мне не удалось их переубедить. Женщине не место на войне. Как жаль, что девушка, которая, по Пророчеству, должна была принести мир своему народу, оказалась не способна спасти даже саму себя, – в суровом голосе Мунно проскользнула насмешка.

Кымлан перестала дышать. Угасший было огонь разгорелся с новой силой. Она открыла глаза и неуклюже приподнялась на локтях, желая придушить предателя Чаболя, который раскрыл врагу ее тайну.

– Ты! Как ты посмел! – хрипло выдавила она, пытаясь встать на ослабевшие после болезни ноги.

Сидевший на грубо сколоченном табурете Мунно вскочил с места, а Чаболь, стоящий на коленях, радостно заерзал по полу.

– Ты жива! – воскликнул он, улыбаясь от уха до уха, словно не замечал испепеляющего взгляда подруги детства. – Слава Небесам!

– Что ты ему рассказал? – злобно глянув на Мунно, прохрипела Кымлан.

– Достаточно, чтобы понять, какую ценность ты представляешь для Владыки и всего Когурё. – Жесткие, будто высеченные из камня губы Мунно растянулись в издевательской усмешке. – Видишь ли, твой друг оказался сговорчивее, как только я предложил ему спасти твою жизнь. Видимо, ты и правда очень важна для когурёсцев.

– Будь ты проклят! – выпалила Кымлан, ища глазами оружие. Но украшавшие стены клинки кто-то убрал, видимо, из опасений, что пленница причинит вред сыну вождя. На столе, прямо рядом с Мунно, лежал уродливый изогнутый меч. Сделав над собой усилие, Кымлан безрассудно кинулась к оружию. Но варвар молниеносно схватил его и направил ей в грудь.

– Если не хочешь, чтобы я убил твоего друга, успокойся и ляг, Избранная. – Он криво ухмыльнулся, оценивающе осматривая полуобнаженную девушку.

Кымлан опустила голову и обнаружила, что на ней были лишь широкие нижние штаны и повязка на плече, слегка прикрывающая голую грудь. Она свирепо уставилась на Мунно, тяжело дыша и безумствуя от собственного бессилия.

– Ну-ну, ни к чему злиться, это замедлит выздоровление. И расстроит твоего верного пса. – Враг шагнул вперед, оттесняя ее к постели. Ненавистный дикарь просто издевался на ней, пользуясь своей властью! – Он так волновался о тебе, целыми днями только и ныл, что ему нужно убедиться, что я сдержал слово и позвал лекаря. Поэтому не будем расстраивать твоего единственного защитника. Ложись, или я вновь отведу тебя в клетку. Поверь, мои солдаты очень тебе обрадуются.

Кымлан, казалось, потратила весь запас сил на бессмысленное сопротивление и сейчас чувствовала себя опустошенной. Под натиском Мунно она послушно вернулась на кровать, которой в этой душной землянке служила жесткая скамья, накрытая какой-то истертой грубой тканью. Чаболь по-прежнему сидел на коленях, не смея поднять взгляд, и что-то невнятно бормотал под нос.

– Прости, Кымлан… прости, что опять разочаровал тебя… Я лишь хотел… хотел, чтобы ты выжила…

Посмотрев на друга детства, Кымлан ощутила, как в груди что-то болезненно дернулось. Ей было жаль его; этот добрый, славный мальчуган, который всю жизнь восхищался отважной соседской девчонкой, не раз вызволявшей его из передряг, готов был сделать все что угодно ради ее спасения. Даже отправиться на войну. Даже пойти на сделку с врагом. Но гордость истинного когурёсца не позволяла Кымлан простить его предательство. Они все поклялись в верности государю и стране, знали, на что шли.

– Так-то лучше. Хорошая девочка. Пока из Куннэ[4] не прибудет ответ, останешься здесь. Даон! – крикнул Мунно куда-то наверх, и верный пес тут же примчался на зов хозяина. – Уведи этого обратно. – Он ткнул носком сапога сидящего на полу Чаболя и вложил меч в ножны.

Даон и еще один стражник подхватили Чаболя под руки и грубо потащили вверх по ступеням.

Кымлан оказалась один на один с сыном вождя. В ее голове роились безумные мысли об убийстве Мунно, пока она пристально следила за каждым его движением. Представляла, как вонзает кинжал в шею врага, как ярким фонтаном брызжет кровь из сонной артерии, но не могла не отметить его некоторого благородства. Он оставил ее здесь, а не вернул к пленным, где его невежественные солдаты могли сотворить с ней нечто ужасное. Поступок Мунно говорил о каких-то зачатках чести и совести, что Кымлан ценила превыше всего.

– Не смотри на меня так, сбежать не получится. И убить меня тоже. – Мунно прислонился к столу и повернулся, ехидно улыбнувшись Кымлан. – Во-первых, мои покои охраняют два десятка солдат, во-вторых, я сплю очень чутко, ну а в-третьих, я видел твои навыки в бою и прямо скажу: ты мне не соперник.

Дерзкий варвар самодовольно ухмыльнулся, наслаждаясь гневом Кымлан, который отчетливо читался у нее на лице.

– Не соперник? – выплюнула она, дрожа от ярости. – Меня лично обучал принц Наун!

Мунно громко расхохотался, запрокинув назад голову. Выпирающий кадык на мощной шее задвигался, почему-то привлекая внимание Кымлан. Она еще больше разозлилась – теперь уже на саму себя – и уставилась в пол, чтобы скрыть свои эмоции.

– Наверное, он слишком сильно оберегал свою Избранную, опасаясь, что она покалечится. – Мунно приблизился к ней и наклонился, уперев ладони в колени. Внезапно его лицо оказалось так близко, что Кымлан инстинктивно отстранилась. Дикие черные глаза мохэсца вызывали у нее в душе смесь страха и, как ни странно, желания обуздать дикаря. Стереть с его наглого лица отвратительную усмешку и показать, что он – ничто по сравнению с достойными воинами Когурё. И с ней.

Мунно внимательно разглядывал Кымлан, совершенно не стесняясь своего интереса.

«У этого варвара совсем нет понятия о приличиях!» – подумала она, покраснев, и почувствовала себя от этого еще более ужасно. Мужчины в Когурё никогда не вели себя так непристойно.

Мунно медленно выпрямился и равнодушно произнес:

– Советую поспать. Лекарь предупредил, что еще несколько дней тебе нужен покой. Если не хочешь, чтобы рана открылась вновь, ложись и не делай глупостей.

С этими словами он откинул темно-красную ткань, которая отделяла его спальню от остальной части дома, и скрылся на своей территории, оставив Кымлан в полном раздрае. Слушая тихое шуршание за ширмой, она терзалась тяжелыми мыслями.

Негодник Чаболь поступил отвратительно. И его не могло оправдать даже желание спасти ей жизнь. В какое ужасное положение он поставил своим письмом принца Науна! Его Высочество наверняка считал Кымлан погибшей и уже горько оплакивал ее и бойцов, которых потерял в походе. Но Мунно, не зная истинного положения дел в Когурё, даже не предполагал, что это был блеф. Чаболь сильно преувеличил значение Кымлан для правящего дома. Пророчество, произнесенное придворной шаманкой в день рождения Кымлан, никто не воспринял всерьез. Все ждали появления великого героя, но в ту ночь родилась Кымлан – дочь начальника дворцовой стражи.

Разве могла женщина принести мир и закончить кровопролитные войны? Просто немыслимо!

Министры разочарованно вздохнули и решили, что шаманка ошиблась. Они забыли о пророчестве и вернулись к своим делам.

Однако Кымлан ни на секунду не забывала о тех роковых словах: «В ночь, когда Черный дракон поглотит Луну, из огня родится дитя, которое станет спасением для народа Когурё». Она вспомнила ту роковую ночь, когда едва не погибла, стоило увидеть свет, и большой уродливый шрам на левой ноге протяжно заныл, вторя ее переживаниям.

Это проклятое письмо разбередит душу принца ненужными волнениями, потому что она точно знала, что Владыка не вернет дань ради сохранения жизни глупой девчонки, возомнившей себя великим воином.

Измученная горькими раздумьями, Кымлан наконец задремала.

Время шло, и Кымлан уже потеряла счет дням, проведенным в заточении. Позабыла, как выглядит солнце, трава, небо и деревья. Она томилась в подземелье, ужасаясь, как мохэ могут жить в этих погребах. Здесь было сухо и тепло, но ей не хватало воздуха, простора и свободы. Почти до рассвета она куталась в грязную, пропитанную кровью и по́том одежду, и пыталась хоть ненадолго забыться болезненным сном. Рана на плече довольно быстро зажила, но сердитый Даон все равно продолжал ежедневно приносить ей отвратительное пойло, которое называл лекарством. Кымлан морщилась, кривилась, но послушно пила. Несколько раз к ней приходил сгорбленный, худой старик, обвешанный какими-то странными амулетами, чтобы промыть и перевязать рану, бормоча что-то под нос.

Все ее мысли были в родном Когурё рядом с принцем Науном. Она извелась, переживая за господина, сердце которого сейчас наверняка разрывалось от невозможности спасти ее. В его чувствах она не сомневалась ни капли – знала, что любовь принца к ней хоть и запретная, но настоящая.

Бесконечными ночами она вспоминала родительский дом, отца и Дерево рода на вершине холма, куда она ходила, когда ее одолевали сомнения или тяжелые думы. Отец говорил, что этот дуб посадил еще великий государь Мухюль Тэмусин четыреста лет назад, и все женщины в роду ее матери ходили к нему молиться за своих мужей и сыновей, ушедших на войну. По его словам, древо всегда слышало молитвы нуждающихся и хранило любимых от бед. Кымлан так привыкла в это верить, что сроднилась с Деревом, выговаривая ему все свои тревоги и спрашивая совета, как у доброго друга.

Когурё… Родная земля, которая воспитала ее смелой, непреклонной и полной гордости за свою страну. Все когурёсцы, от мала до велика, чувствовали прочную связь с землей, на которой родились и выросли их предки. Она, как и то четырехсотлетнее дерево, вросла в их души и пустила корни глубоко в их сердцах, навеки привязав к себе. Когурё – воинственное, мощное царство, наводящее ужас на соседние племена и маленькие государства, – не знало поражений и всегда отстаивало свое право владеть тем, чем пожелает.

И вот какая досада: Избранная Небесами вдруг стала пленницей некогда завоеванных варваров…

Кымлан злилась, до боли стискивала зубы и комкала истертое покрывало, которое ей выделил Мунно в качестве одеяла. У нее было только два пути: либо умереть, либо сбежать. Оставаться в плену было невыносимо. Однако где-то в глубине души она была благодарна сыну вождя за то, что он оставил ее у себя и, в общем-то, относился к ней с уважением. Конечно, он скорее просто жалел женщину, попавшую в беду, но для Кымлан в ее положении этого было достаточно. Да и еда, которую два раза в день приносил Даон, была куда лучше той отвратительной похлебки, которую она ела в клетке с Чаболем. Но сердце ее рвалось от неизвестности, и она не прекращала придумывать план побега.

Две попытки выбраться из этого удушающего погреба не увенчались успехом. Мунно не обманул, сказав, что ее круглосуточно охраняют. Когда Даон заметил ее, тихо крадущуюся вверх по ступеням, то рассвирепел и молча толкнул обратно, отчего Кымлан кубарем скатилась прямо под ноги проснувшемуся Мунно. Он, по обыкновению, ухмыльнулся и, налив воды в глиняную чашу, жадно выпил залпом.

– Ты пытаешься сохранить дань или свою жизнь? – спросил он, ленивым движением руки запахивая на груди легкий ночной халат. Он совершенно не выглядел сонным, будто и вовсе не ложился спать. Черные, дикие глаза безотрывно смотрели на Кымлан, словно пытались пробраться к ней в душу и узнать, что там.

– Я не собираюсь отвечать, – отрезала она и отвернулась, сердито сопя.

Кымлан не знала, как себя вести. С одной стороны, Мунно купился на уловку Чаболя и теперь считал ее Избранной. Это давало какую-то надежду на то, что ее, по крайней мере, не будут насиловать и пытать, снижая тем самым ценность. А с другой, она понимала, что обман раскроется сразу, как прибудет гонец из Куннэ, и Мунно узнает, что в Когурё она никто. Просто дочь начальника дворцовой стражи, которая решила поиграть в войну.

Сколько Кымлан себя помнила, это всегда было ее болью: отец, потрясенный трагичной смертью жены, видел смысл своего существования в дочери, которую почти вознес на пьедестал. Он один искренне верил в Пророчество и считал Кымлан особенной. Воспитанная военным, убежденным в ее великом будущем, с детства подвергаемая насмешкам из-за своей несостоявшейся миссии, Кымлан изо всех сил пыталась доказать, что предсказание придворной жрицы правдиво. Что глупые старики-министры ошибаются, и она действительно рождена для великой цели. Уже в семь лет она вполне сносно владела основными приемами боя на мечах, а в шестнадцать умолила принца взять ее с собой в поход за данью к мохэ. Наун – всю более или менее сознательную жизнь влюбленный в Кымлан – сначала наотрез отказался, но в конце концов она убедила его, сказав, что рядом с ним ей ничто не угрожает. Как оказалось, она ошиблась: принц спасся, она оказалась в плену, а ее будущее было весьма туманно. Словно Небеса все еще раздумывали, как нарисовать линию ее судьбы: прямой и ясной или же тонкой и извилистой? А может быть, вообще оборвать ее прямо сейчас.

– Почему ты стала воином? – вдруг спросил Мунно. Он облокотился ладонями на стол, отчего полы его халата слегка разошлись, обнажая в треугольном вырезе смуглую грудь.

– К чему тебе это знать? – огрызнулась Кымлан, отводя взгляд.

– В моем племени женщины никогда не воевали. Признаться, я сперва не поверил Даону, что плененный вельможа совсем не боевой генерал, а девчонка, нацепившая доспехи с чужого плеча. – Мунно усмехнулся, не мигая глядя на нее исподлобья.

– Где мой меч? – Кымлан пропустила оскорбление мимо ушей, поклявшись себе отомстить за него позже.

– Он так дорог тебе? Почему? – Он шагнул в сторону своей спальни и, откинув штору, выудил инкрустированные золотом ножны. Схватившись за рукоять, украшенную на конце пушистой кистью, Мунно медленно потянул меч и внимательно осмотрел клинок. Свет огня в чашах отразился от холодного металла и на секунду осветил его лицо. – Это подарок принца?

– Если я расскажу, это что-то изменит? Ты все равно забрал его себе, и обратно получить его я не смогу.

– Странно… – протянул Мунно. – Почему ты решила, что можешь принести мир Когурё, став воином? Мне кажется, это противоречит сути твоего предназначения, о котором говорится в Пророчестве.

– Потому что только войной можно добиться мира.

Кымлан стало больно оттого, что он задел чувствительные струны ее души. Будто выпустил стрелу, которая, пробив броню, попала прямо в грудь. Она не хотела открываться ему и рассказывать, что в течение всей жизни пыталась оправдать свое существование. Он был врагом, который удивительным образом нащупал самые болезненные точки на ее сердце. Но раскрыть правду она не могла, иначе они с Чаболем лишатся единственного шанса на спасение.

– Ты, верно, очень гордишься своей страной. – Мунно презрительно скривился. – Завоевательными войнами, расширением границ, хорошо обученной и огромной армией, которая по первому зову короля готова напасть на слабые племена и покорить их, проливая реки крови невинных людей.

– Для меня важно лишь Когурё и благополучие моего народа. А какой ценой мы этого добьемся, не имеет значения. – Вскинув голову, Кымлан смело посмотрела противнику в глаза, которые заледенели, превратившись в два колючих черных осколка.

– А как же мой народ? – тихо поинтересовался Мунно. – Однажды я стану вождем и буду заботиться о своих людях так же, как твой Владыка о своих. Почему ты считаешь, что ему позволено отнимать чужое?

– Победитель имеет право на награду, – отрезала Кымлан.

– По-твоему, это правильно? Нагло захватывать территории, грабить и кичиться своим могуществом? – В голосе Мунно зазвенели металлические нотки, однако Кымлан, уверенная в своей правоте, не дрогнула.

– Так устроен мир. Сильный подавляет слабого и имеет право на все, что в состоянии получить.

– Значит, я по праву сильнейшего тоже могу сделать с тобой все, что захочу? – В глазах Мунно полыхнул огонь, и Кымлан почувствовала, как воздух между ними заколебался от его ярости.

– Я пленница. Это твое право.

Он отошел от стола и медленно направился к ней. В его обманчиво расслабленной позе таилось столько угрозы, что Кымлан даже перестала дышать. Он двигался плавно, словно хищник на охоте, но она не шевельнулась, не опустила глаз, зная, что нельзя показывать зверю страх. Только крепче впилась пальцами в деревянный край лежанки.

Мунно встал перед ней, и Кымлан увидела, как часто вздымается его грудь в такт дыханию. Он наклонился, чтобы их лица оказались вровень – настолько близко, что Кымлан едва не отшатнулась. Подобное она позволяла лишь одному человеку, и от близкого присутствия чужого мужчины у нее в душе поселился необъяснимый, бесконтрольный хаос.

Мунно провел пальцами по ее щеке и спустился на шею. Его рука была шершавой, жесткой и очень горячей, будто это у него, а не у Кымлан, по венам разливался огонь. Ее сердце заколотилось так, что она чуть не задохнулась. Слегка сжав шею пленницы, Мунно опасно улыбнулся и дернул ее вверх, заставляя вскочить на ноги. Он молча смотрел ей в глаза, будто изучал плескавшиеся там эмоции. Кымлан должна была попытаться его ударить или хотя бы отцепить ладонь, но не могла пошевелиться и лишь сжимала трясущиеся пальцы в кулаки. Ей казалось, что прикосновение к нему, даже удар, станет непоправимым шагом в пропасть, со дна которой ей уже никогда не подняться. Поэтому всеми силами давила в душе закипающие под его взглядом эмоции и боялась шелохнуться.

– Мунно! Мунно! – Громкий голос Даона прозвучал словно из другого мира, и мохэсец выпустил Кымлан из рук. Она опустилась обратно на лежанку, стараясь сохранить хотя бы видимость достоинства.

Слуга остановился посередине комнаты, переводя недоуменный взгляд с хозяина на пленницу.

– Что случилось? – ровно спросил Мунно.

– Из Когурё пришел ответ.

Глава 3. Наун

Длинные коридоры дворца все не кончались, а Наун сгорал от нетерпения и волнения. Сегодня должно все решиться: сохранит ли он честь или станет негодяем, не сумевшим спасти любимую женщину. Слуги безмолвно семенили следом, пытаясь поспевать за его широким шагом.

После того рокового письма от мохэ он почти не спал, проклиная себя за свою королевскую кровь, которая сковывает его по рукам и ногам. За то, что спасся и оставил Кымлан в жестоком кровавом месиве один на один с врагами – бросил ее в лапах смерти, оправдывая себя выполнением государственного долга.

Дома его встретили как героя. Первое задание, которое поручил ему отец, наконец-то признав, что младший сын вырос, Наун выполнил, но какой ценой – не волновало никого. Сколько раз он силился вернуться, но каждый раз его останавливали королевские слуги. Никто не позволял ему быть мужчиной, который хочет спасти любимую женщину. Советник Ён установил за ним круглосуточное наблюдение, и без его ведома принц не мог сделать ни шагу. Ведь Наун был сыном Владыки, и его жизнь принадлежала не ему, а Когурё.

Верный слуга Набом, тайно отосланный обратно, не смог найти Кымлан среди множества трупов. Это оставляло надежду, что она жива, но, возможно, находилась в плену.

И письмо наглого мохэского ублюдка подтвердило его худшие предположения.

Наун не раз убеждал отца пойти на уступки и вызволить, выкупить, отбить девушку у мохэсцев, но Владыка каждый раз отвечал одно и то же:

– Это вопрос государственной важности, и решение принимать не нам с тобой. На Совете министров все обсудим и придем к общему мнению.

Когда дело касалось неудобных вопросов, отец предпочитал не брать на себя ответственность и предоставлял министрам право все решать за него. К чувствам сына он всегда относился снисходительно, не пресекая их с Кымлан тесную дружбу, но и не одобряя. Скорее всего, он считал это безобидной детской привязанностью, которая ослабнет сама собой, когда Наун станет вести себя подобающе статусу и женится на дочери какого-нибудь важного советника.

Наун ждал Совета с ужасом, хоть в глубине души и предчувствовал его исход. Сердце рвалось к Кымлан, разлеталось на ледяные осколки при мысли о том, как над ней, совсем юной девушкой, изгаляются варвары, у которых не было ни малейшего понятия ни о чести, ни о благородстве. А самое главное, что делать ему, если министры не согласятся на условия мохэ?

Полы длинного шелкового одеяния развевались от его решительных шагов. Руки сжимались в кулаки от страстного желания любой ценой защитить свою любовь. Ради Кымлан он готов был биться до конца. Но позволят ли ему хотя бы попытаться?..

В зал Совета Наун пришел одним из первых и пытался по непроницаемым лицам прибывающих определить их вердикт. Каждый из государственных мужей был здесь с уже готовым решением и теперь почтительно ждал появления Владыки.

Наун не знал, сколько прошло времени, но каждое мгновение ожидания казалось ему бесконечным. Наконец обтянутые тканью двери распахнулись, и вошел государь, поддерживаемый под руки слугами. Сердце Науна бухнуло в груди, а члены Совета поднялись со своих мест, низко кланяясь Владыке. Грузно опустившись на трон, он обвел присутствующих тяжелым взглядом.

Несмотря на волнение, внутри у Науна что-то болезненно сжалось: некогда высокий, статный правитель сейчас выглядел больным и уставшим. Потухшие глаза безучастно смотрели на подданных, и, казалось, ему было все равно, о чем они будут говорить. Время никого не щадило. Даже самых могущественных и сильных духом людей превращало в призрачную тень прошлого, жалкое подобие себя самих.

– Мы не можем жертвовать данью, которая нужна нашему народу, ради нескольких солдат, – громко и категорично заявил Первый советник.

Присутствующие согласно закивали.

Наун сжал челюсти. Втайне он всегда ненавидел этого властного, непоколебимого мужчину, за плечами которого было бессчетное количество выигранных битв. Слава великого полководца тянулась за ним длинным, гордым шлейфом. И хотя сейчас он был стар, все равно никто не смел перечить уважаемому в прошлом генералу, который до сих пор контролировал армию Когурё и имел огромное влияние на министров. Его Наун опасался больше всех.

– Хочу напомнить, что среди этих солдат Избранная. Или вы забыли о Пророчестве? – Наун знал, что это слабый аргумент, но он должен был хотя бы попытаться воззвать к совести сановников.

– Избранная? – фыркнул в седую бороду советник. – Ваше Высочество, вы уже слишком взрослый, чтобы верить в сказки.

– Это не сказки, а предсказание придворной жрицы! Разве вы не боитесь гнева Небес? – вскричал Наун, понимая, что с каждым сказанным словом надежда спасти Кымлан утекает, как песок сквозь пальцы.

– Даже жрецы могут неправильно истолковать знаки Неба. Неужели кто-то из здесь присутствующих действительно считает, что дочь начальника дворцовой стражи – Избранная? – Советник обвел грозным взглядом молчаливых чиновников и, не услышав возражений, удовлетворенно ухмыльнулся. – Владыка, я считаю, что возвращать мохэсцам собранную таким трудом дань ради нескольких человек – бессмысленно и нелепо. Это огромные убытки!

– И вы считаете справедливым обречь на бессмысленную смерть воинов, которые преданно служили Когурё? Они наши люди, они когурёсцы! – вскипел Наун, стукнув кулаком по столу, и вскочил на ноги.

Члены Совета возмущенно зароптали, косо поглядывая на разбушевавшегося принца.

– Они присягнули государю. Их долг – отдать жизнь ради благополучия страны, – отрезал Первый советник.

– Но… но Кымлан – женщина! Неужели мы бросим ее и даже не попытаемся спасти? Это бесчеловечно! Мы должны защищать слабых! – Наун задыхался, осознавая, что проиграл, даже не успев вступить в битву. Он должен был придумать что-нибудь еще, заранее выстроить тактику и аргументы, и в первую очередь спрятать эмоции подальше. Но сейчас он был в панике и не мог себя контролировать. Именно поэтому отец никогда не принимал его всерьез, считая лишь взбалмошным мальчишкой.

– Женщина? – По тонким губам Первого советника скользнула мерзкая ухмылка. – Место женщины дома, рядом с мужем и детьми. Никто не вынуждал ее идти в поход. И именно вы, Ваше Высочество, приняли ее клятву и собственноручно вложили меч в руки. Так чего же вы сейчас хотите от Совета? Кымлан знала, на что шла.

– Твой дед, великий завоеватель Квангэтхо, много лет назад подчинил мохэ, – подал голос отец. – Наши земли истощены, люди голодают. Без экономической поддержки покоренных племен мы не выживем. Ты, как принц, должен это понимать и не давать волю чувствам!

– Владыка, уверен, Его Высочество все это хорошо понимает. – Министр Ён встал и низко поклонился. Это был единственный человек в Совете, к которому Наун испытывал симпатию. Ён Чанмун, молодой, хитрый и смекалистый мужчина, по какой-то неведомой причине всегда поддерживал его и всячески помогал. – Давайте успокоимся и проголосуем. Нет смысла обсуждать это дальше.

Наун в смятении сел обратно и уставился перед собой, чувствуя себя так, словно смертный приговор сейчас будет вынесен именно ему.

По залу Совета пронесся тихий гул голосов; присутствующие зашуршали широкими рукавами и одновременно подняли деревянные таблички.

Сколько красных?.. Одна, две, три… все, кроме министра Ёна.

Плечи Науна опустились вместе с глухим стуком табличек о стол.

Последнее слово оставалось за отцом, но нечего было и надеяться на положительное решение.

– Ресурсы государства важнее, чем несколько человек.

Наун в отчаянии сжал руки в кулаки. И на что он рассчитывал? Что для этих стариков из Совета, застывших в далеком прошлом, будет важна его Кымлан и их любовь? Смешно и нелепо. Ярость и отчаяние стучали у него в висках, рождая в голове безумные идеи. Рассудок потерял свою силу, уступая место оголенным, горячим эмоциям. Желанию вопреки всему спасти любимую.

Он вихрем вылетел из зала Совета и ринулся к своим покоям, но при виде высокой фигуры остановился. Его обдало холодом от потухшего взгляда карих глаз – так похожих на глаза Кымлан, но совершенно лишенных жизни.

Ему навстречу медленно шел генерал Чильсук, отец Кымлан.

– Ваше Высочество. – Он склонился в почтительном поклоне. Несмотря на возраст, начальник дворцовой стражи, когда-то воевавший в армии самого Квангэтхо, не потерял горделивой осанки и величественности, которая всегда отличала воинов старой закалки. Воинов прежней Великой эпохи завоеваний.

Наун не мог заставить себя посмотреть ему в глаза. Он знал, как Чильсук любил дочь, и ему страшно было даже представить, что тот сейчас переживает.

– Простите меня, генерал, – прошептал принц, опустив голову.

Отец Кымлан пришел сюда узнать решение Совета, и Наун был в ужасе оттого, что именно ему придется озвучить страшный вердикт. Под взглядом начальника стражи он будто заживо сгорал от стыда и вины за то, что не уберег Кымлан. Ни тогда, ни сейчас.

Чильсук покачнулся, но устоял на ногах. Его лицо исказила мука. Он все понял.

– Я спасу ее, обязательно спасу! – горячо прошептал Наун, но генерал резко оборвал его:

– Нет! Не делайте этого! Не клеймите позором имя моей дочери. Она бы не простила себе, если бы навлекла неприятности на королевскую семью и тем более на вас. – В его потухших глазах вспыхнул огонь.

– Но она же ваша дочь, как вы… – Наун опешил, даже не предполагая, что честь воина окажется для Чильсука важнее жизни единственной дочери.

– Если бы Владыка отдал приказ вызволить Кымлан из плена, я бы первый бросился ее спасать. Но мы – солдаты, и присягнули государю. Если нарушим приказ, то вся наша жизнь потеряет смысл. Я хорошо знаю свою дочь, и она была готова к этому, иначе бы отказалась от похода. Позвольте ей умереть как воину.

Генерал склонил седую голову, и у Науна опустились руки. Единственный человек, на поддержку которого он рассчитывал, только что отвернулся от него. Принц видел, с каким трудом Чильсук держит лицо, и его сердце разрывалось от жалости. Доблестный генерал не мог запятнать свою честь, даже когда на карту была поставлена его семья. Вот почему народ Когурё не проигрывал: верность, самоотверженность и горячая любовь к родной стране всегда были для когурёсцев на первом месте.

Но Наун был молод и пока не научился ставить интересы государства выше собственных. И, несмотря на решение отца и предупреждения Чильсука, решил рискнуть всем.

Едва дождавшись темноты, Наун коротко кивнул верному, молчаливому Набому и тихо выскользнул в двери. Он огляделся по сторонам, уже приготовившись к сражению с охранявшими его стражниками, но с удивлением обнаружил, что возле покоев никого нет. Возможно, отец подумал, что после решения Совета вопрос о пленных закрыт. Но он ошибся. У Науна не было никакого плана – только решимость и любовь, которые приказывали нарушить волю Совета и спасти любимую любой ценой. И даже ценой своего положения. Он не мог просто остаться во дворце и жить спокойной, сытой жизнью.

В королевской опочивальне лампы были потушены, а значит, отец уже спал. Не давая себе времени на раздумья, Наун перемахнул через каменный забор и помчался к конюшне. У него не было возможности заранее подготовить лошадей, поэтому он был собран и готов к предстоящему сражению с караульными. Набом следовал за ним по пятам, не задавая никаких вопросов и по многолетней привычке подчиняясь хозяину.

Дорога была пуста, по пути им не встретилось ни одного человека, и лишь сапоги, шуршащие по каменной крошке, нарушали тишину безлунной ночи. Тем громче и неожиданнее в непроглядной темноте зазвенел металл, когда острый клинок со свистом рассек воздух в опасной близости от горла принца. Наун отшатнулся так резко, что чуть не опрокинулся на спину.

Из мрака один за другим появлялись факелы, которые осветили высокую фигуру, вышедшую из-за угла.

Наун мгновенно узнал министра Ёна, который, заложив руки за спину, неспешно приближался к беглецам.

– Что вы делаете здесь в такой час, Ваше Высочество? – Он остановился и знаком показал державшему меч воину опустить клинок.

– А вы? – задыхаясь, спросил Наун и оглядел личную охрану министра. Что он задумал?

– Как видите, пришел спасти вас от огромной ошибки. – На молодом лице с едва обозначившимися бородкой и усиками отражалось глубокое разочарование.

– Это вы убрали стражу от моих покоев? – Наун мысленно прикидывал свои шансы добраться до конюшни, если вступит в бой с охранниками министра. К сожалению, их было не менее двух десятков, и даже такой первоклассный боец, как Набом, не сможет их одолеть.

– Я предвидел, что вы совершите какую-нибудь глупость и опять впадете в немилость. Уж лучше о вашем промахе буду знать только я.

– Это вас не касается. Сделайте вид, что ничего не видели, – быстро проговорил Наун и дернулся в сторону, но меч вновь зазвенел над его ухом, заставляя остановиться.

– Ошибаетесь. Я министр Когурё, и меня касается все, что может навредить стране, которой я служу. А вы сейчас самый опасный враг. – Ён Чанмун склонил голову, словно извиняясь за дерзкие слова.

– Я должен хоть что-то предпринять, разве вы не понимаете? – К своему стыду, Наун услышал в голосе слезы. Это было очень унизительно.

– Хорошо, я вас отпущу. Что же будет дальше? – деловито продолжил молодой министр. – Нарушив приказ государя, вы тайком проберетесь в племя мохэ. Вас непременно схватят, и тогда ваш отец и вся страна окажутся в опасности. Представьте, какие требования выставят мохэ, захватив в заложники такого, как вы?

– Я не могу… не могу отказаться от Кымлан… – прошептал Наун, бессильно опуская руки.

– Вы уже отказались от нее, когда вернулись в Когурё и оставили ее биться с мохэсцами. Вы сделали свой выбор и готовы были смириться с ее смертью. Так что же изменилось сейчас?

– Она выжила и нуждается в моей помощи.

– Вы никому не можете помочь, если у вас нет силы. А сила – это власть.

Тяжелое молчание повисло в узком переулке.

– Что вы хотите этим сказать? – тихо осведомился Наун. В свете факелов лицо министра выглядело устрашающе.

– Вы умны и прекрасно понимаете, о чем я говорю. – Кривая усмешка исказила губы, обрамленные редкой растительностью. – Вы должны стать сильнее, чтобы защитить то, что вам дорого. А теперь… возвращайтесь к себе, пока Владыка не узнал о вашем сумасбродном поступке.

Наун колебался. Бушевавшие внутри чувства раздирали его на части, однако он понимал, что Ён Чанмун прав. Он ненавидел свою беспомощность и необходимость повиноваться, то, что должен проявлять как младший сын. Родившись принцем, он был никем. Его слово было пустым звуком.

– Что мне делать, министр? – Наун чувствовал себя опустошенным и растерянным. Трусливым, жалким и глубоко несчастным.

– Когда придет время, просто возьмите мою руку, и я позабочусь, чтобы вы получили все, чего пожелаете.

Прохаживаясь по тихому дворцу, Наун не переставал размышлять о словах министра Ёна.

Что он имел в виду? Предлагал получить власть? В королевской семье это значило только одно: стать Владыкой, – но одна мысль об этом была равносильна измене. Старшего принца Насэма уже давно объявили наследником престола, и до сегодняшнего вечера Наун не мог даже представить себя на его месте. Это было слишком невероятно. Хотя в истории Когурё были случаи, когда младший сын становился Владыкой, Наун никогда не считал себя достойным трона. Поэтому слова министра стали для него полной неожиданностью. Он не был мудр, как Насэм, не столь образован и, что греха таить, не умел владеть собой так, как следовало Владыке.

Ён Чанмун был прав: сегодняшним безрассудством он едва не поставил под удар благополучие страны. Так почему же министр так сказал? Зачем бросил зерно сомнений в совершенно не плодородную почву, ведь оно там никогда не прорастет? Если его хорошо не поливать…

Ночь выдалась безлунной, а небо с вечера затянули тяжелые облака, обещая пролить дождь. В сумраке Наун едва различал каменный мост, переброшенный через водоем возле покоев принцессы Ансоль. Погрузившись в переживания, он даже ни разу не навестил ее, не спросил, как она, не утешил, ведь Кымлан была важна и для нее.

Поднявшись на мост, Наун оперся на перила и уставился в черную воду, которая не отражала ничего, кроме тьмы в его душе. От пруда пахло тиной и илом.

– Она вернется. – Нежный голосок прозвучал совсем рядом, и теплая рука мягко легла на его плечо.

– Сестра! – Наун вздрогнул от неожиданности и повернулся. Он даже не услышал, как она подошла! Поскольку глаза его привыкли к темноте, в черноте ночи Наун различил блеск глаз и мягкую улыбку Ансоль. Принцесса была гордостью королевской семьи, величайшей драгоценностью, которую ни отец, ни братья не хотели никому отдавать. Красивая, тонкая, добрая, нежная, как небесное создание.

Ансоль встала рядом, повторяя позу брата, и заглянула в непроглядную тьму маленького пруда.

– Ты знаешь Кымлан, она не сдастся просто так. Она же Избранная!

– Но в это никто не верит…

– Главное, чтобы верила она.

Наун посмотрел на тонкий профиль младшей сестры, погружаясь в далекие воспоминания, словно увязая ногами в илистом дне.

– Братик, разреши мне поиграть с вами! – захныкала маленькая Ансоль и сердито топнула ножкой.

Не обращая внимания на просьбы сестры, Насэм и Наун бегали вокруг пруда с деревянными мечами и изображали великих полководцев. Все они были погодками, но братья вели себя так, словно были гораздо старше своей семилетней сестры.

Наун на секунду остановился и показал сестре язык.

– Ты девчонка, тебе нельзя играть с нами!

– Это война! – заявил Насэм, важно выпрямив спину.

– Почему, братик? – совершенно искренне спросила Ансоль. Она была единственной девочкой в королевской семье, и ей очень не хватало подруг. Братья относились к ней свысока и постоянно дразнили, что если она будет себя плохо вести, то отдадут ее в жены конюху. После этого принцесса в слезах убегала прочь, но в этот раз не успела – услышала незнакомый звонкий голосок:

– Глупый мальчишка, думаешь, девочки не могут играть в войну? – Девочка примерно одного возраста с Ансоль спрыгнула с дерева. Она была одета в некогда красивое шелковое платьице, сейчас перепачканное грязью и зелеными следами от травы. На розовых башмачках налипли комья влажной грязи.

– Кто ты такая, замарашка? – Наун высокомерно вскинул голову, но не отвернулся и продолжил с интересом рассматривать незнакомку. Он привык к повиновению сестры, и его удивила дерзость какой-то девчонки.

– А ты? – в тон ему ответила девочка, бесстрашно надвигаясь на принца.

– Я… Да ты хоть знаешь, кто я? – взорвался Наун, поразившись такой наглостью. – Я принц!

Видимо, он ожидал, что его заявление произведет эффект, но девочка лишь усмехнулась и подошла к нему почти вплотную. Она хитро прищурилась, глядя на обескураженное лицо мальчика.

– Спорим, я смогу победить тебя на мечах?

– Ты? Кто ты такая, чтобы… – Он не мог подобрать слов от возмущения.

– Если выиграю я, то ты больше не будешь обижать сестру, – не спрашивала, а утверждала она.

– Негодная девчонка, ты не знаешь своего места! – На щеках Науна выступили красные пятна.

Девочка снова усмехнулась и ловким движением выбила у него из рук деревянный меч, который отлетел в сторону. Не успев среагировать, принц смешно открыл рот от удивления. Застыв истуканом, он наблюдал, как его соперница поднимает оружие с земли и с видом победителя подходит к нему.

– Ты такой глупец! Еще называешь себя принцем! – С этими словами девчонка звонко стукнула его по лбу деревянным кончиком.

Потрясенный ее действиями и неожиданной атакой, Наун невольно отступил назад и, поскользнувшись на мокрой траве, плашмя рухнул в пруд.

– Ваше Высочество! – заверещали подбежавшие слуги.

– Бежим? – прошептала незнакомка и, схватив Ансоль за руку, кинулась наутек.

Воспоминание об их первой встрече теперь казалось далеким, как внезапно выглянувшая из-за облаков луна, осветившая и погруженный в темноту двор, и маленький пруд, и печальную Ансоль. Но если Кымлан верит, что она Избранная, то в это должны верить и они. Верить и ждать ее.

Глава 4. Мунно

Мунно не смыкал глаз целую ночь. Он ворочался и прислушивался к тому, что происходит по ту сторону ширмы.