Месть Осени E-Book

Надя Хедвиг

• Herausgeber: Черным-бело / Chernym-belo
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Охотники за мирами
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 439

Beschreibung

Два года назад от рук Антона и Веры погиб сын Осенней Девы. Теперь их пути разошлись: потеряв силу Зимы, Вера живет в домике сторожа кладбища и подрабатывает таргетологом, а Антон, свободный от службы Зимней Деве, растит дочь. Но прошлое не оставляет их в покое. Случайная встреча Веры с известным черным магом Аскольдом Мириным нарушает хрупкое равновесие. Мирин знает ее секрет: сила Зимней Девы постепенно возвращается. Неужели сын Осени погиб напрасно? И что будет, когда его мать узнает правду? Вторая часть цикла Нади Хедвиг о девушке Вере, умеющей оживлять фантазии.

Leseprobe

Надя Хедвиг Месть Осени

© Хедвиг Н., текст, 2024

© Оформление.

ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Спасибо моему мужу, который целый год наблюдал, как я живу этой историей,

а не нашей с ним жизнью, – и терпеливо ждал меня назад

Плейлист

Вера

Пикник – Разноцветные ленты

Miravi – Воля

Вера / Зимняя Дева:

Aneya – Я не упаду

Антон

Канцлер Ги – Разными дорогами

Дима Билан – Океан

Многоточие – В жизни так бывает

Антон и Вера

Polnalyubvi – Твои глаза

Маша Шейх— Скучаю за тобой

Mona Songz – Салют, Вера

Аскольд

Drummatix – Горький туман

Polnalyubvi – Девочка и море

Draconian – Death, come near me

Танец Темной Персефоны

Beats Antique – The Allure

Пролог

Осень выдалась бурная, с ураганами и ледяным ветром, со слякотью в начале сентября и заморозками – в конце. По сравнению с ровным и безжизненным августом, о котором в одной газете написали как о самом странном месяце за последние десять лет, она была мощной и угрожающей – как если бы ею управляла живая эмоциональная женщина.

Женщина, потерявшая свое дитя.

Иногда, наблюдая в окно за очередным ливнем, я думала: мне стоит всерьез опасаться гнева Осенней Девы. Антон несколько раз говорил, что я в безопасности, но в подробности не вдавался и на большинство вопросов не отвечал. Что, если Дарина все же узнает правду? Или первого декабря я проснусь по уши в снегу? Где гарантия, что Тёма забрал с собой силы Дев? И что теперь будет с сезонами?

Прошло три месяца с тех пор, как Смотрящий вручил мне письмо от Лестера. За это время я успела поработать репетитором, продавцом в магазине одежды, сиделкой для собак и окончательно увериться: без высшего образования нормальную работу мне не найти. Так что большую часть времени я разбирала варианты ЕГЭ прошлых лет и не позволяла себе даже думать, что могу не сдать экзамен.

Я сидела в кафе «У Оскара» – том самом, где работал Смотрящий. За минувшее время здесь ничего не изменилось: те же мягкие кресла с подлокотниками, круглые столики на двоих и панорамные окна. Сумерки просачивались в зал сквозь толстые стекла, но их рассеивал свет от неоновых ламп. Столики с красными салфетками украшали разноцветные вазочки. В преддверии вечера в них горели маленькие белые свечи, отбрасывая блики на лица посетителей. Судя по количеству людей – в центре сидела мама с ребенком, в углу парень в больших круглых наушниках, – дела у кафе шли не ахти.

Я выбрала место у двери – то самое, где мы в последний раз говорили с Антоном. Посидела с минуту, размышляя, не подойти ли к барной стойке, но тут над ухом прошелестела бумага.

– У нас очень вкусный кофе, – произнес знакомый голос, и на лакированную поверхность шлепнулась папка с надписью «Меню».

Передо мной стоял накачанный темноволосый парень в фирменном фартуке поверх черной футболки. Если бы не лукаво изогнутый уголок рта, можно было подумать, что он искренне рад меня видеть. Антон как-то сказал, что Смотрящие неопасны. Но у парня в глубине глаз клубился самый настоящий туман, а от его улыбки под свитером расползались мурашки.

– Сообщите, когда будете готовы сделать заказ, – приветливо сказал он.

– Я готова. То есть… у меня есть вопросы.

Густые черные брови дрогнули.

– Я так понимаю, не про кофе.

– Не про кофе.

Я завороженно наблюдала за туманными всполохами в его зрачках. Неужели никто этого не замечает? Никто не смотрит ему в глаза?

– И ты думаешь, я на них отвечу? – мягко уточнил Смотрящий.

Чем дольше он улыбался, тем отчетливее у меня было ощущение, что я говорю с куклой-роботом, которая по чьему-то указу растянула губы и никак не может их сомкнуть.

– Я должна тебе что-то взамен?

Ребенок на руках у матери захныкал, и Смотрящий обернулся в их сторону. Сверкнула одинокая сережка-капелька в ухе, изогнулся большой рот, и ребенок замолчал.

Смотрящий сложил на груди мощные руки, и бицепсы размером с плафоны люстры над нами напряглись.

– Люди так боятся друг друга, – задумчиво произнес он, – что пытаются спрятаться за правилами вроде «ты мне – я тебе». Но это так не работает.

Я открыла меню. Картинок в нем не было, цены показались до смешного низкими. Хоть кофе-то у них настоящий?

– А как это работает?

– Это и есть твой вопрос? – Смотрящий подмигнул мне. Я вернула ему прямой взгляд и закрыла меню.

– Мне капучино с двойной пенкой, пожалуйста.

Он ухмыльнулся:

– Ваш заказ принят.

И ушел.

Пока его не было, я успела пожалеть о своем визите. Все равно он ничего не расскажет. Но вернувшись и поставив передо мной черное блюдце с такой же маленькой черной чашкой, Смотрящий вдруг заявил:

– Я выиграл спор. Брат ставил на то, что ты придешь после наступления зимы. Я – что до. Теперь он мне кое-что должен, так что можешь задать свой вопрос. Но только один.

Я глянула в окно. Темнота стремительно наваливалась на верхушки деревьев, хотя на часах еще не было и четырех. Про зиму я все равно вот-вот узнаю.

– Тёму можно было спасти? – спросила я чуть охрипшим голосом.

Лоб мне прожег внимательный взгляд – если можно назвать взглядом то, что полыхает туманом. Я сцепила руки перед собой.

– Я имею в виду… в нем же все время был тот, кого я придумала. Эдгар. Ты, наверное, не знаешь…

– Знаю. Я все знаю.

– Получается, если бы не Эдгар, то есть… если бы не я, – я сжала одной рукой другую, боясь, что она задрожит, – он бы не натворил всего этого. Верно?

Смотрящий глядел на меня так долго и пристально, словно я была картиной да Винчи и он вознамерился запомнить каждую деталь.

– Разве ты не хотела, чтобы он унес с собой твою силу? – Лицо и глаза его были серьезны, но в уголке рта по-прежнему таилась усмешка. – Все твои силы?

В горле стало очень сухо. Не в состоянии ответить, я кивнула.

Смотрящий наконец отвел от меня свои странные глаза. Неслышно развернувшись на пятках, снова куда-то ушел, но почти сразу вернулся. Под мышкой у него торчала черная папка – в похожей я хранила старые варианты ЕГЭ. Он молча протянул мне ее. Поверх черного картона красовался белый прямоугольник с надписью «Артём Грачёв».

– Что это?

– То, что ты просила. – Смотрящий улыбнулся снова, и на этот раз в его улыбке скользнуло что-то вроде уважения. – Здесь все, что тебе понадобится.

Я погладила картон кончиками пальцев.

– Понадобится для чего?

– Чтобы найти ответ.

Не сказав больше ни слова, он удалился.

А я поспешила домой. И только прислонившись спиной к двери своей комнаты, решилась открыть папку. Бесконечно долгое мгновение я пялилась в черное пространство перед собой.

Папка с надписью «Артём Грачёв» была пуста.

Часть I. Вина

Глава 1

Два года спустя

Рабочее место я себе организовала на подоконнике. Для ноутбука, толстой тетради в черном кожаном переплете и чашки кофе, по объему больше напоминающей кастрюльку, места хватало. Дом явно строили с размахом: в углу до сих пор стоял камин, под высоким потолком сохранились узоры из лепнины. Неудивительно, что ширины подоконника хватало для работы. При желании на нем можно было даже сидеть, всматриваясь вдаль в духе романтических фильмов.

Делала я это редко: окно выходило к оградкам кладбища, так что смотреть было особо не на что. Да и работы в последнее время было столько, что голову я поднимала лишь с наступлением темноты. Работа начинающего таргетолога оказалась отличным билетом в самостоятельную жизнь – ровно это обещал сайт недавно купленного курса. На главной странице восседала девушка с тонким ноутом на коленях, вокруг нее плыли облака, а надпись внизу гласила: «Да пребудет с вами свобода».

Моя реальность выглядела иначе: ноут пыхтел и перегревался, вокруг вместо гор и облаков были стены со старыми обоями, но в остальном авторы курса оказались правы. У меня появились деньги, чтобы съехать от мамы, купить кофемашину и почувствовать себя той, кем я была по документам: двадцатидвухлетней девушкой с работой, собственной жизнью и арендной платой, которую нужно переводить на счет первого числа каждого месяца.

Я потянулась всем телом, разминая спину. Реклама для кондитерской была почти готова, осталось проверить настройки и нажать «запуск». Часы в правом нижнем углу экрана показывали только начало четвертого, а солнце за окном уже поблекло, слизав с гранитных памятников немногочисленные краски. Небо подернулось сизым, от оконной рамы потянуло прохладой. Лексеич, местный священник и одновременно глава администрации, говорил, на кладбище начинает темнеть раньше всего. Но чтобы полчетвертого… А ведь сентябрь не перевалил даже за половину.

Я натянула рукава мужского свитера на кончики пальцев, перекинула косу за плечо и встала. Пора было собираться на вторую работу – пока солнце не село совсем, успею кое-что сделать. Надев старую куртку Лексеича из мягкой кожи, я нырнула в осенний вечер.

Издалека кладбище казалось маленьким городом. Кое-где уже зажглись фонари, и дорожки стали выглядеть опрятнее. Оградки, еще совсем недавно заброшенные и облезшие, блестели свежей голубой краской. Я хотела взять синюю, но Лексеич воспротивился. Всегда на кладбище голубые были, сказал. Вот и впредь пусть будут.

Вообще он особо не нагружал меня работой. Покраска оградок была до сих пор самым тяжелым заданием. В остальном в мои обязанности входило рвать бурьян вокруг могил, протирать надгробные плиты, счищать с них грязь, облагораживать участки цветами и вечнозелеными кустиками и иногда делать фото проделанной работы, чтобы отослать заказчикам.

На крыльце стояла корзинка с лейкой, перчатками для садовых работ, байковой тряпочкой и маленькой лопаткой. Сегодня в плане значилась могила в новом секторе. Остальные я сделала на неделе, так что даже оставалось время заглянуть на те участки, за которыми ухаживала по личной инициативе.

Я подхватила корзинку и двинулась знакомой тропой: по дорожке от дома до нового сектора, потом направо, не доходя один ряд до конца. Снова направо от Пандоры – так работники кладбища звали статую плачущей девушки на постаменте – и вглубь. Отсчитать третью могилу во втором ряду, и я на месте.

Я поставила корзинку на землю. С серого памятника на меня смотрели знакомые глаза. В жизни они были голубыми, но гравировкой это не покажешь. Поэтому глаза были просто светлые, губы – полные и улыбчивые, а лицо – совсем юное, мальчишеское. Художник не стал заморачиваться и прорисовывать распущенные пряди – спасибо, хоть колечки в правом ухе оставил. И крошечный шрам от прокола в брови.

Грачёв Артём Викторович. Артём Викторович. Тёма. Столько времени прошло, а я продолжала приходить сюда – читать его имя, высаживать цветы, протирать надгробие. Иногда даже здороваться. За два года папка, которую дал мне Смотрящий, наполнилась распечатками и вырезками о его победах в танцевальных конкурсах, краткой биографией и копией школьного аттестата с двумя тройками. Но это и все. Понять, что толкнуло его на убийства – тяжелая судьба или вселившийся в него Эдгар, – я так и не смогла.

Достав байковую тряпочку, я протерла надпись на памятнике, стараясь не перечитывать ее в сто пятидесятый раз. Грачёв… Нет. Я перевела взгляд вниз, на подножие памятника. Там темнели алые капли. Это что такое? Неужели кровь? Я наклонилась, потрогала – капли были выпуклыми и гладкими. Воск.

Кто-то жег здесь свечи.

Лексеич рассказывал про чернушников – так он называл магов и чернокнижников, которые приходили на кладбище ближе к закрытию, отыскивали заброшенные могилы и начинали творить ритуалы. На всякий случай я огляделась в поисках чего-нибудь, что обычно используют чернушники. Лексеич говорил, находки бывают самые разные: от сырого мяса до дорогих часов. Я обошла огражденный участок. Нападавшие листья, трава, засохшие ромашки, немного бурьяна. А это что?

В изножье могилы, где год назад высадили розовый куст, земля была немного разрыта. Я присела на корточки, размышляя, насколько невежливо проверять, что внутри. Потрогала землю. Свежая. Похоже, кто-то потревожил ее совсем недавно. Я потянулась за лопаткой.

– Но-но-но! – раздалось совсем рядом.

Я вскинула голову. С внешней стороны оградки стоял мужчина в черном. Черными были его плащ, туфли, кожаные перчатки и даже бородка с проседью. Глаза у него тоже были черные и колючие.

– Вы туда ничего не клали. Вот и не доставайте, – строго велел мужчина.

Это он мне?

Я поднялась, отряхивая руки от земли. Лексеич строго-настрого запретил мне решать вопросы самой. Так и сказал: «Не строй из себя самую умную, Вера».

Но Лексеича здесь не было.

– Уходите отсюда, – отчеканила я. – Немедленно.

Чернушник неприятно усмехнулся. Смерил меня оценивающим взглядом, словно прикидывая, хватит ли мне сил его прогнать.

– Вам предлагаю сделать то же самое.

– Это не ваша могила, – твердо сказала я.

– Полагаю, что и не ваша.

– Я сейчас охранника позову, – добавила я, прекрасно зная, что Степаныч меня отсюда не услышит.

– Воля ваша. – Мужчина склонил голову, и я увидела, что седина тронула не только его бороду, но и длинные волосы. – Зовите. Только ничего не доставайте.

– Это вандализм! – воскликнула я, но быстро прикусила язык: слишком банально прозвучало.

Мужчина сунул руки в карманы плаща и посмотрел на меня взглядом мудрого учителя.

– Это работа, – снисходительно сообщил он. Заходящее солнце светило ему в спину, очерчивая длинный силуэт и делая похожим на гостя из Преисподней. – Ваша работа – ухаживать за могилами. Моя – людей до этих могил доводить. К тому же если вы дотронетесь до прикопанной фотографии, порча перейдет на вас. Оно вам надо?

Ах, он фотографию прикопал! Ну, с этим я разберусь.

Опустившись на колени, я погрузила руки в землю.

– Девушка! – предупреждающе прогудел чернушник.

Нащупала! И потянула за что-то скользкое. Рукава куртки измазались в земле, под ногти забилась грязь, но меня это не заботило. Я взглянула на изображение – молодой парень, светловолосый и голубоглазый. Как Тёма.

– Ну и чего вы добились? – Мужчина сложил руки на груди, являя собой образец оскорбленной невинности. – Охота ходить с покойником на хвосте?

Я неспешно поднялась с колен, выпрямилась и внимательнее взглянула на него поверх оградки. Нос у чернушника был крючковатый, подбородок – выпирающий. Чем-то он напоминал Эдгара. А Эдгар был той еще сволочью.

– Похожу с огромным удовольствием, – ответила я.

Чернушник криво усмехнулся, и стало видно, что левая половина лица у него не двигается.

– Не боитесь?

Я тихонько вздохнула. Знал бы он, что меня связывает с покойником, который тут лежит, наверняка был бы уже у ворот.

Словно услышав мои мысли, чернушник провел раскрытой ладонью по воздуху.

– Воля ваша, – задумчиво проговорил он. И, повернувшись на пятках, пошел прочь.

Я с облегчением выдохнула. Пока мы препирались, на кладбище стемнело окончательно. Заказ с могилой в пятом секторе однозначно нужно было перенести на завтра.

* * *

На следующий день я проснулась с ужасной головной болью. Ощущение было такое, словно череп мне одновременно пилят тупой пилой и сверлят бормашиной. Я еле разлепила глаза и скатилась с кровати. На часах было полдевятого.

С третьей попытки я вспомнила, какой сегодня день. Суббота. Выходной для нормальных людей и рабочий – для тех, кто живет по ненормированному графику. По субботам на кладбище проходили особенно пышные похороны, и в первой половине дня я старалась там не показываться. Даже с моими нервами сложно было выдержать близость рыдающих, разбитых, черных от горя людей.

Я выглянула из окна и увидела процессию с белыми венками. Издалека гроб показался меньше обычного. Видимо, хоронили ребенка.

Я отвернулась.

Кофе. Мне нужен кофе. И телефон. Изо всех сил стараясь игнорировать тот факт, что вместо головы на плечах у меня раскаленный чугунный шар, я почти вслепую нашарила на столе мобильник. Пять пропущенных, три аудиосообщения. Зачем их только изобрели?.. Прекрасно же обходились текстом.

Поняв, что на кофе из кофемашины меня не хватит, я достала с деревянной полки банку растворимого и нажала кнопку чайника.

Пропущенные звонки были от заказчика вчерашней рекламы. Первое аудиосообщение от него же: «Вера, не смог вам дозвониться. Срочно меняем визуал. Реклама не работает, ни одного заказа. Мы что-то сделали не так. Перезвоните».

Я сполоснула чашку и сыпанула кофе прямо из банки. Обожаю таких клиентов: заказов нет – значит, реклама не работает. Хуже только: «Заказов нет в первый час, переделывайте срочно». Я включила «запись» и поняла, что не могу выдавить из себя ни слова. Боль в голове усилилась до уровня «пристрелите меня».

«Я вам перезвоню», – напечатала я.

Следующее аудиосообщение было от Лёши: «Привет, котенок. Как дела? Чем занята вечером?»

Он не мог это словами написать?

Чайник щелкнул, и я, стараясь не пролить кипяток на себя, залила кофейную крошку, прикидывающуюся зернами. Того кофе в ней… Я включила последнее сообщение.

«Вера, мне сегодня понадобится твоя помощь. В половину десятого хоронят дочь одного… важного, в общем, человека. Едет его жена, а она вообще, говорят, невменяемая. Как бы не пришлось от гроба оттаскивать. Помилуй Господи ее душу. В общем, будь наготове, дочка».

Дочкой Лексеич называл меня, когда нервничал. М-да. Мы вообще-то не на такую работу договаривались, когда я договор подписывала. Я вздохнула. Ненавижу похоронные процессии. И вдвойне – процессии с рыдающими матерями.

Я сделала глоток темно-коричневой жижи. Гадость!

Что-то раньше у меня не было мигреней. Я сдавила виски, но получилось только хуже. Где-то был аспирин. Кажется, в аптечке. А аптечка у меня в…

Кто-то стукнул в дверь.

– Вера! – звучным голосом, каким читал проповеди, позвал Лексеич. Только ему удавалось произносить мое имя с каким-то странным акцентом, и вместо «Вера» выходило почти что «Вэра». – Ты готова?

Я была готова разве что к гильотине, но ему об этом знать необязательно.

– Через десять минут, – протянула я слабым голосом.

– Жду! Тут все уже приехали. Гроб несут.

Я бросила взгляд из окна на мерно покачивающуюся блестящую белую крышку.

Ненавижу субботы.

* * *

– Да упокоит Господь ее душу и примет в свои любящие и всепрощающие объятия, – монотонно тек над могилами звучный голос Лексеича.

– Девочка моя, за что так с тобой?! – голосила высокая брюнетка в черном брючном костюме, стоя так близко к краю вырытой ямы, что вот-вот должна была туда свалиться.

Я стояла дальше всех от могилы и почти каждую минуту смотрела на часы. Упаковка обезболивающего обещала эффект через пятнадцать минут. Прошло уже тридцать пять, а голова по-прежнему напоминала чан с раскаленной лавой. Надо было пить сразу две таблетки.

– Девочка моя! За что?!

Тонкий голос вкручивался в мозг каленой проволокой. Вот именно: за что?

Я еле сдерживалась, чтобы не облокотиться на гранитный памятник, у которого стояла. Успеть перехватить женщину, вздумай она броситься на гроб, все равно было почти нереально.

– Вот, возьмите, – донесся до меня знакомый мягкий голос.

Я привстала на цыпочки. Так и есть – мужчина в черном плаще склонился над безутешной матерью и что-то ей протягивал. Вот ведь!

Надо сказать Лексеичу. Что бы ни затеял чернушник, ничего хорошего из этого не выйдет. Я принялась осторожно пробираться сквозь толпу.

– Ей должно было исполниться десять!

– Она в лучшем мире, – утешительно возразил он.

Я тебе покажу «в лучшем мире». Наверняка пришел что-то бросить в могилу. Или в гроб. Даже я знала байку о том, что если положить в гроб вещь или фотографию живого человека, тому не поздоровится.

Я протиснулась в первый ряд и встала так, чтобы видеть чернушника. Будто почувствовав мой взгляд, он обернулся, приподнял одну бровь и едва заметно мне кивнул.

Это он так здоровается?

Я попыталась поймать взгляд Лексеича, но тот был занят молитвами. Посмотрела вокруг. Неужели никто не понимает, что здесь чужой? А Потап и Фёдор, которые ждут сигнала, чтобы начать закапывать, неужели ничего не замечают?

– В последний путь провожаем рабу Божию Мирославу, – нараспев начал Лексеич, и тут мать все же попыталась броситься на белый гроб.

Чернушник удержал ее за плечи.

– Не надо, ей там мокро от ваших слез, – пробормотал он и вынул из ослабевших пальцев женщины что-то белое. На этот раз я рассмотрела: это был носовой платок. Кто знает, чем он его пропитал. Сейчас дамочка хлопнется в обморок или еще куда, а обвинят потом администрацию кладбища.

С внутренней стороны черепа стучали крошечные молоточки. Чертовы обманщики! Ни фига их таблетки не помогают.

Я стиснула зубы и пошла к чернушнику.

– Убирайтесь отсюда, – прошипела я, встав у него за спиной и попутно обнаружив, что он чуть ли не на голову выше. – Прямо сейчас.

– Как угодно. – Он быстро сунул платок в карман плаща и повернулся, чтобы уйти, но женщина вцепилась в его рукав.

– Не уходите! – Заплаканные глаза вперились в него с безумной надеждой. – Я вас узнала, – зашептала женщина, и по ее побелевшим губам и безумному взгляду я поняла, что скорее ад замерзнет, чем она отпустит мага. Он еле слышно вздохнул. – Вы мне расскажете потом, как она там?

– Можете на меня рассчитывать, – заверил он и осторожно отцепил ее пальцы от своего рукава.

К гробу потянулись люди, и чернушник незаметно отошел в сторону.

Я оглянулась на Лексеича. Может, отпустит меня домой? В конце концов, могу я заболеть? Взять больничный. Полежать в кровати. Но Лексеич строго мотнул головой и указал на чернушника. Я послушно поплелась к нему.

– Голова болит? – участливо спросил тот.

Он еще издевается!

– Нет, – отрезала я, стараясь не кривиться.

– А станет хуже. Напишите мне, когда станет.

Сцепив руки за спиной, он наблюдал, как гроб медленно помещают в яму. Безутешная мать глянула на него, и глаза ее теперь были почти сухие.

– Я в это не верю, – тихо сказала я.

– Во что?

– Во все это. – Я хотела кивком указать на могилы рядом, но голова отозвалась взрывом боли.

Чернушник остановил на мне задумчивый взгляд темных, почти черных глаз.

– Тогда почему от вас несет силой, как на капище древних богов? – без выражения спросил он.

Мне стоило огромных усилий не попятиться.

Это неправда. Сила ушла вместе с Тёмой. А Тёма в могиле.

Мужчина напротив стоял без движения и, слегка склонив набок голову, ждал ответа.

– Не ваше дело. – Запахнув на груди куртку и молясь про себя, чтобы пальцы не начали дрожать, я направилась к Лексеичу.

Пока чернушник о чем-то переговаривался с матерью усопшей на перекрестке рядом с Пандорой, Лексеич, подрагивая седыми усами, высказывал мне все, что думает о людях вроде него:

– Ни совести, ни стыда у них нет. Творят свою бесовщину, и хоть бы что! Грех на душу берут, один за другим, никогда таких не отмолить! Небось и людей православных в могилу сводит. А чего нет! Нет у таких ни чести, ни совести. А с шоу этим и управы на них не осталось… Ходят тут. Как к себе домой, ей-богу. Змеи! – Он замахнулся на воздух кулаком. – Этого уже не первый раз вижу. Коршун! Помяни мое слово, Вера, коршун, только падаль его влечет!

Стоило Лексеичу произнести мое имя, как чернушник вскинул голову, хотя расстояние было такое, что услышать нас он не мог.

– А ты чего такая бледная? – Лексеич заглянул мне в лицо. – Заболела?

Я поправила на шее мягкий шарф.

– Угу. Можно я пойду?

– Иди, дочка, отдыхай. – Лексеич положил свою стариковскую руку мне на плечо. – Если что понадобится, зови.

– Спасибо.

Не оглядываясь, я пошла по дорожке вдоль могил.

К вечеру стало хуже. К головной боли добавились температура и озноб. Меня тошнило даже от воды. Всю работу я перенесла на завтра, Лёше сказала, что заболела, а сама всерьез подумывала вызвать «Скорую». Хотя вряд ли «Скорая» поедет на кладбище.

А ведь этот мистер Черный плащ предупредил, что будет хуже. Либо он врач, либо…

Я уткнулась лбом во влажное полотенце, которое от жара превратилось в горячую тряпку. Почему вообще-то не может быть всяких ведьм и чернокнижников, если существуют Великие Девы, древняя и страшная Хельга, Лестер, оживляющий фантазии и целые города? Лестер, не меньше сотни раз повторивший, что умрет без волшебства.

Сердце глухо стукнуло о грудную клетку, и я прижала полотенце ко рту. Там, где, по ощущениям, ютилась моя цельная, но по-прежнему страдающая душа, закололо. Воздух вышибло из легких. Мне стало так тошно, что на мгновение захотелось…

«Дыши, Вера. Дыши», – прозвучал в голове голос Антона.

Я всхлипнула – так тихо, что сама себя не услышала. Нет. Не для того я карабкалась последние два года, чтобы все просто оборвалось. Да еще из-за какого-то чернушника.

Я с трудом доползла до письменного стола и включила компьютер. Лексеич упомянул шоу. Мозг пылал, перед глазами все расплывалось, но я дрожащими пальцами вбила «экстрасенсы шоу тв» и принялась читать. Через полчаса я уже знала, что шоу «Черная белая магия» выдержало десять сезонов, а мой знакомец – чернушник и змей в одном лице – победил в третьем.

Звали его Аскольд Мирин, и на всех фото выглядел он примерно одинаково: копна длинных волос, куцая бородка с проседью, крючковатый нос и проницательные темные глаза под густыми бровями. Одет всегда официально: в черный костюм и расстегнутую на пару верхних пуговиц черную рубашку. Руки ухоженные, кожа бледная. Вылитый вампир.

В одной статье автор негодовал, что Мирин выиграл нечестно, попросту наведя порчу на своих соперников. Симптомы у них были те же, что у меня: головная боль, тошнота и температура.

Я со стоном сползла по спинке кресла. Как же больно!

Минут пять я лежала не двигаясь. Где-то трезвонил телефон. Чтоб тебя, Аскольд Мирин! Чтоб тебе…

Я открыла «ВКонтакте» и вбила имя в поисковик. Мирин нашелся сразу: фото повторяло то, что в интернете, рядом с именем стояла галочка – страница была официальной. Я не стала читать информацию о нем и сразу кликнула на сообщения.

«Добрый вечер».

Я понятия не имела, кто прочтет мое сообщение – он или какая-нибудь секретарша. Но мне было так плохо, что я готова была пообщаться с самим дьяволом, если это поможет.

Напротив имени зажегся зеленый огонек и появилась надпись: Аскольд в сети.

«И вам добрый вечер», – всплыло на экране.

Если это и правда он, он меня узнает. На аватарке у меня стояло фото примерно шестимесячной давности – Лёша поймал момент, когда я ждала заказ в кафе, оглядываясь в сторону официанта. Лицо было видно, а безнадежный взгляд – нет.

Стараясь дышать через нос, я напечатала:

«Мы виделись сегодня на кладбище».

«Я узнал вас».

Я откинулась на спинку кресла. Что мне ему написать? «Спасите-помогите»?

Аскольд печатает…

«Кровь уже идет?»

Он меня еще пугать будет?

«Просто скажите, что мне сделать, чтобы это закончилось».

«Ничего».

Голова как будто треснула и разломилась на две равные части. Я вытаращилась на экран: то есть он мне предлагает – что, ждать конца? Или это все-таки не он отвечает?

Точно надо вызывать «Скорую»…

«Закройте глаза и расслабьтесь. Я попробую облегчить».

Я почувствовала, что еще немного, и расплачусь. Он же… Это невозможно! Но я все равно сделала глубокий вдох и закрыла глаза.

В глубине комнаты тикали старинные часы. От ветра поскрипывали наличники на окнах. Где-то мяукала приблудная кошка. На мгновение мне показалось, что за спиной кто-то есть – оттуда потянуло теплом. Но ощущение тут же исчезло, а голова стала на пару граммов легче.

Я открыла глаза.

«Лучше?» – высветилось на экране.

«Немного».

Напротив имени Аскольда появилась надпись: «Был пять минут назад».

Нет-нет-нет, не уходи, чудовищный человек!

«Вы можете убрать это? – набрала я. – Совсем?»

Кружочек рядом с его именем снова зажегся зеленым.

«Могу».

«Когда?»

«Когда расскажете, что у вас за сила».

По спине прокатился жар, потом сразу холод. Я поборола желание написать, что никакой силы у меня нет, что он чувствует остатки той, прошлой… Но это было слишком длинно. Плохо понимая, что делаю, я напечатала:

«Хорошо».

* * *

Самое бестолковое, что можно делать на кладбище холодной осенней ночью, – в полной темноте пытаться отыскать могилу с определенным именем.

Я никак не могла унять дрожь в теле. Зубы стучали, на застегнутую до самого подбородка куртку то и дело капало из носа. Как Аскольд и предсказывал, час назад у меня пошла кровь и заляпала всю одежду. Во рту было сухо как в пустыне. Я на автомате шагала вдоль могил, слепо шаря фонариком по надгробиям и твердо зная – стоит мне остановиться, и я уже не пошевелюсь. Не умру от обезвоживания, так замерзну у какого-нибудь заброшенного постамента.

– А отчество обязательно должно совпадать? – спросила я и сама удивилась, как слабо прозвучал голос.

Сзади послышался стук трости о плитку и шаги.

– Весьма желательно, – ответил Аскольд.

«Весьма желательно». Кто вообще так выражается?

– А если на всем кладбище нет ни одной Веры Александровны? И мы ищем вслепую?

– Это вы ищете вслепую, – спокойно ответил он. – А я ее чувствую.

Я резко остановилась и, развернувшись, направила фонарик ему в лицо.

– Так идите вперед, – вытерев рукавом нос, зло предложила я. – Раз чувствуете.

Он молча протянул руку в перчатке. Я отдала ему фонарик и ощутила себя беспомощной – если вообще можно быть еще более беспомощной в этой ситуации.

Аскольд протиснулся мимо по узкой дорожке, и меня обдало запахом ладана. Этот запах я хорошо знала по первому месяцу работы у Лексеича, когда помогала в храме. Неужто таких, как он, пускают в церковь?

– Вперед, – велел Аскольд, и мы гуськом двинулись в темноту.

Он шел медленно, чуть припадая на правую ногу. Вот будет весело, если Степаныч нас засечет. Лексеич наверняка меня сразу уволит. С другой стороны, если этот чудо-волшебник не снимет свое проклятие, то и увольнять будет некого.

– Не отставайте, – строго сказал Аскольд.

Я громко вздохнула. Посмотрела бы я на него…

– Стоп!

Я чуть не налетела на узкую спину. Аскольд посветил на надгробие. Оно было таким старым, что имя усопшего почти скрылось за зарослями бурьяна. Я разглядела только год смерти – 1929. Ничего себе.

Вокруг разливалась сплошная темень, и понять, в какой части кладбища мы находимся, было почти невозможно. Я заметила только, что последние минут десять мы шли уже не по дорожкам, а прямо по захоронениям.

Прекрасно. Давайте напоследок потопчем могилы.

– Откуда вы знаете, что там Вера? – спросила я.

– Очень просто. – Он опустил на землю саквояж и смело пошел к надгробию, расчищая себе путь носком ботинка. – Как все нормальные люди, она отзывается на свое имя.

Он примял бурьян, и в неверном свете фонарика я различила надпись «ГРИЗМАН Вера Александровна». Судя по высеченным на камне годам, умерла эта женщина в преклонном возрасте и очень давно.

Новый приступ тошноты согнул меня пополам. Те три глотка воды, что я попыталась впихнуть в себя перед выходом, излились под ноги горячей желчью.

– Рано вам помирать, Вера Александровна. – Аскольд наклонился ко мне и вложил в руку фонарик. – Сосредоточьтесь. Вам нужно светить и делать то, что скажу. Понятно?

На землю шлепнулась очередная алая капля. Никогда больше не буду общаться с колдунами. Ни за какие коврижки.

– Вера Александровна?

К горлу подкатил ком.

– Еще раз так меня назовешь, – прохрипела я, изо всех сил пытаясь звучать угрожающе, – я тебе этот фонарик… – Но, поймав пристальный взгляд темных глаз, глубоко вдохнула носом и поправилась: – Все ясно.

– Вот и славно. – Опершись на трость, Аскольд поднялся. – А я буду работать.

Первые полчаса маг сидел у могилы, зажигая в определенном порядке церковные свечи и бормоча над каждой что-то отдаленно похожее на молитву. Прислушавшись, я разобрала «не во имя отца и не во имя сына», потом заметила, что свечи он ставит основанием кверху. Движения его были отрывистыми и уверенными, как у опытного хирурга во время операции. Операция была явно сложная и ответственная – луч фонарика то и дело выхватывал сосредоточенную складку на его переносице, – но в целом Аскольд, судя по всему, знал, что делает.

Я дышала короткими вдохами, стараясь не наклонять голову и вообще лишний раз не двигаться. После того как Аскольд погрузил руки в крапиву в изножье могилы, закрыв глаза и даже не поморщившись, мозг отказался анализировать увиденное. От меня как будто осталась одна оболочка, а сама я парила в высоте ночного неба, освободившись от боли, тошноты и страха. Холодно не было – по крайней мере, я больше не дрожала. Мне нравилось это новое ощущение невесомости. Оно скрадывало не только боль, но и все, что меня мучило последние месяцы: постоянный стресс от работы, страх, что не смогу заплатить за комнату, что однажды снова увижу Ледяное Озеро с жертвами Зимней Девы, что кто-то заметит меня возле могилы Тёмы…

– Не спать, не спать! – Аскольд с зажженной свечой присел передо мной на корточки и всмотрелся в лицо. Глаза у него были глубокие, как сама бездна. – Вам кажется, что вы парите где-то высоко и все проблемы отошли на второй план, верно?

Я не решилась кивнуть, чтобы не накликать новый приступ тошноты, поэтому просто моргнула.

– Это парит она, – он ткнул пальцем в землю, – а не вы. Вам нужно вернуться. Подумайте о чем-то, что держит вас здесь.

Наверняка где-то там, в невесомости, меня ждет Лестер. Он идиот, если думает, что я не скучаю. Знал бы он, сколько раз за эти два года я вспоминала его язвительный голос и манеру держаться, словно весь мир крутится вокруг него…

А еще там точно ждет Тёма. Интересно, что он скажет, когда мы встретимся? Наверняка обвинит во всех смертных грехах. Говорят, жертвы и после смерти не прощают своих убийц.

А сколько людей замерзли по моей вине насмерть? Последние две зимы выдались зверски холодными. Словно по чьей-то команде ровно первого декабря температура снижалась сразу с нуля до минус двадцати – да так и держалась всю зиму. Новостные каналы трубили об аномалиях, рассказывали о лопнувших трубах в квартирах, о домах, оставшихся без света, о детях, которым отменили школу. На Севере из-за обледенения дважды падали пассажирские самолеты, на улицах пачками замерзали бездомные…

– Вера, – донесся до меня далекий голос, – подумайте о том, кого любите. О своем детстве. О том, как вы здесь оказались.

Детство? Я чуть не рассмеялась, но уже не чувствовала лица. Он бы еще предложил вспомнить о маме. Или о папе – у него, кажется, второй ребенок уже родился.

Ребенок.

В голове возникла фотка, которую Ваня прислал год назад: высокий широкоплечий мужчина в кожаной куртке во дворе многоэтажки сидит на качелях и с величайшей осторожностью держит на руках румяную девочку в белом вязаном чепчике. То, с какой нежностью Антон смотрел на дочь, завораживало. Независимо от того, что случилось после этого снимка… Наверное, я хотела бы увидеть этот взгляд еще раз.

– Держите свечу. – Аскольд сунул мне в ослабевшие пальцы черную свечу и заставил их сомкнуть. – Сейчас вам может показаться, что часть вас отделилась и ушла. Постарайтесь отпустить с ней только плохое. Ничего из того, что вам дорого. Ясно?

Мне ничего не было ясно, но я снова моргнула.

– Закройте глаза.

Я закрыла. Он что-то зашептал и, поднявшись, обошел меня со спины. Возникло знакомое ощущение упругого тепла. Я рискнула глубоко вдохнуть. И еще раз. Что-то оторвалось от меня, растворяясь в морозном воздухе. В какой-то момент я подумала, что это и есть моя душа и она улетит, как воздушный шарик, и будет парить среди пушистых белых облаков…

– Не то, – пробормотал Аскольд. – Вы не слушаете.

Да что б он понимал.

Свободной рукой я наугад сгребла холодную земляную стружку под пальцами. Скоро начнутся заморозки – зима, может, теперь и похожа на мертвое изваяние, но осень живее всех живых, и Дарина как пить дать устроит заморозки еще до начала ноября. Нужно скорее высаживать тысячелистники.

– О чем вы думаете?

– О тысячелистниках, – буркнула я.

– Не то. Подумайте о своей силе.

– Нет у меня никакой силы.

– Об этом мы еще потолкуем.

– Я сказала, нет у меня никакой силы! – Я с силой впечатала кулак в крапиву. Жалящая боль отрезвила. Я распахнула глаза: свечи догорали по краям могилы, из-за туч показался огрызок луны и осветил одинокий город с домиками-надгробиями. Аскольд, заметно прихрамывая без трости, обошел меня и посветил фонариком туда, куда приземлился мой кулак. Несколько остроконечных листьев крапивы покрывала корка льда.

Нет, нет, нет! Я быстро накрыла крапиву ладонью, чувствуя под кожей холодную гладкость, но было поздно. Он уже это видел. Мы оба видели.

Какое-то время Аскольд молчал, задумчиво потирая свою наполовину седую бородку.

– Голова не болит? – наконец спросил он.

Прислушавшись к себе, я осторожно покачала головой.

Он забрал у меня огарок и затушил его указательным пальцем.

– Вот и замечательно. Описание силы пришлете мне до полуночи завтрашнего дня.

Вера, полтора года назад

Снега не было всю зиму. Как и ветра, и дождя, и инея на остатках почерневших листьев. Только нечеловеческий холод, продержавшийся ровно три месяца.

Первое марта я ждала с надеждой и страхом. С надеждой – потому что все так устали от холода, что радовало любое движение к весне, даже календарное. Со страхом – потому что со дня на день Фрося должна была родить.

Я стояла в комнате Вани – сам Ваня, укрытый шерстяным покрывалом, лежал на раскладушке – и смотрела на застывшую за окном картинку. Неужели так теперь будет всегда? Разъяренная осень, невыносимо однообразная зима, весна, как глоток воздуха, и снова – мертвое лето?

– Ну что, проверила? – За спиной послышались мягкие перекатывающиеся шаги. – Ничего с ним, как видишь, не случилось.

Я неопределенно повела плечом. Возможно, Антон не заметил, но Ваня изменился. Дыхание его стало глубже и чаще, на щеках забрезжил румянец. В прошлый свой визит в начале зимы я заметила, как во сне у него пару раз дрогнул мизинец. Ваня постепенно оживал.

Антон встал рядом и тоже глянул в окно.

– Так будет всегда? – Я кивнула на неподвижные ветви за стеклом.

– Что ты имеешь в виду?

– Зима теперь всегда будет такой… странной?

– Без понятия.

– Но ты же столько лет был с Хельгой!

– Хельга не пыталась запихнуть свою силу в живого человека, а потом его прикончить, – отрезал Антон.

Я развернулась к нему. На губах застыла фраза о том, кто нанес Тёме тот последний удар. Но Антон продолжал смотреть на застывшую картинку за окном и сам казался чем-то вроде изваяния – холодный, чужой и бесстрастный.

– Я не знала, что это так закончится, – тихо сказала я.

Он хмыкнул:

– Спросить же не у кого было.

– Разве Смотрящие не для того существуют, чтобы не допустить подобного? Скоро ведь все поймут, что с зимой и летом что-то не так!

– Не лезь к ним лишний раз.

Антон отошел к раскладушке. Поправил одеяло на груди у Вани, пригладил его черные локоны с проблесками седины. Одет он был по-домашнему, в шаровары и футболку. Я вдруг поняла, что ни разу не спросила, чем он теперь занимается. Не похоже было, чтобы ходил на работу.

Бросив последний взгляд на Ваню, я вышла в коридор. Под ноги тут же скользнула черная кошка с белым пятнышком на грудке. Мася. Я наклонилась, протянула к ней руку, но погладить не решилась. После того, что я сделала со Сметаной, она меня не слишком жаловала.

Точно. Сметана.

– А где Сметана?

– Что? – Антон тоже вышел в коридор и прикрыл дверь. Лицо его по-прежнему ничего не выражало.

– Ты же говорил, что вода Дарины ее оживила.

– Я знаю, что я говорил.

Антон уперся кулаком в проем двери, другой рукой взъерошил ежик едва отросших волос. Желудок скрутило дурным предчувствием.

– Так где она?

Он задрал голову. В тусклом свете единственной лампы матово блеснули белые шрамы на горле и ключицах. Я видела, что он злится. Он теперь почти всегда злился, когда мы встречались.

– Иди домой, Вера, – наконец устало сказал Антон.

– Что ты с ней сделал?

– Я – ничего.

– Я же извинилась! Раз двести, – добавила я себе под нос и вдруг, поймав его взгляд через коридор, отчетливо поняла: он тоже перестал спать.

Не знаю, кто первый шагнул навстречу: я или он. Антон внезапно оказался так близко, что в нос мне ударил запах коньяка. Крепко схватив за запястье, он потащил меня к себе в комнату. Это было так неожиданно, что я даже не вырывалась. Опомнилась только напротив по-армейски застеленной серым покрывалом кровати. Но Антон уже и сам меня отпустил.

– Что я с ней сделал? – глухо повторил он. – Смотри.

Поверх шерстяного покрывала лежало что-то, издалека напоминающее шаль, – черное, скомканное и взъерошенное. Оно подняло маленькую ушастую голову и обратило на меня неподвижные зрачки.

Антон помахал перед кошкой растопыренными пальцами. Та не шелохнулась, лишь хищно втянула воздух почерневшим носом. Потом неуклюже поднялась – стали видны белые «носочки» на лапках – и издала звук, похожий на скрип несмазанной двери. Антон ловко подхватил Сметану под живот и спустил на пол. Та, неуверенно передвигая абсолютно прямые ноги и покачиваясь, пошлепала к шкафу. И тут же в него врезалась.

– Иди домой, Вера, – со вздохом повторил Антон. – Ничего хорошего ты тут не увидишь. Я напишу, когда Ванька очнется.

Он снова поднял кошку и понес на кухню.

Глава 2

На следующее утро я проснулась так поздно, что солнце уже вовсю проглядывало из-за ситцевых занавесок. С кровати было хорошо видно, как оранжевый луч раскрашивает рабочее место на подоконнике, ныряет в складки одежды, наспех брошенной на спинку стула, играет на круглом боку эмалированной кофеварки у мойки. Одно за другим на меня свалились воспоминания предыдущего дня. Кладбище. Могила некой Веры Гринзбург – или Гинсбург? Мужчина, со странным выражением заглядывающий мне в глаза, и листик крапивы, покрывшийся инеем от одного моего прикосновения.

Я села в кровати и потерла щеки, пытаясь проснуться. Быть такого не может. Два года ничего не было, две зимы прошли мимо. Тёма лежит в могиле. Я не могу быть Зимней Девой. Наверняка мне просто привиделось из-за лихорадки. Я же там чуть в обморок не упала!

Я мысленно проверила себя. Голова тяжелая со сна, но вроде не болит. Тошноты тоже нет. Я покосилась на подушку – на наволочке, кроме выцветших узоров, никаких красных пятен. Значит, во сне кровь не шла. Получается, я здорова. А ночью… Понятия не имею, что это было. Может, сам Мирин все и подстроил. Если он такой крутой маг, что чуть не угробил меня своей порчей, чего ему стоило устроить представление со льдом?

Часы над окном показывали начало одиннадцатого. Какое-то время я смотрела на них, соображая, какой сегодня день и что я должна сделать. Что-то важное маячило на самом краешке сознания. Позвонить кому-то? Прибраться на могиле? Нет… По воскресеньям Лексеич велел не работать.

Работа.

Я вывалилась из-под одеяла и приземлилась перед айфоном, который заряжался на полу. Экран приветственно мигнул картинкой пальмы и моря и выкатил целый список неотвеченных. Все были от клиента, который вчера хотел… Что он хотел?

Я села прямо на деревянный пол, подтянув под себя длинную футболку с Rammstein, и открыла чат.

17:00 «Выключите рекламу».

17:42 «Вы тратите мои деньги впустую!»

18:30 «Вы совсем не читаете сообщения?»

Дальше шли три пропущенных подряд, и уже ближе к ночи, как раз когда я собиралась к задней калитке кладбища, чтобы впустить Аскольда, пришло последнее:

«Таргетолог всегда должен быть на связи! Выключайте рекламу!!!»

Я отсоединила зарядку. Со стойким чувством, что меня уволили, поднялась и прошлепала к компьютеру. Деревянные половицы холодили ступни. Отчаянно не хватало кофе. Я постукивала ногтями по мышке, ожидая, пока старенький ноутбук выдаст приветственное «Хотите перезагрузить систему?». В телефоне пиликнуло сообщение. Голосовое от Лёши.

«Привет… – Голос у него был сонный и тягучий, как молоко с капелькой меда. – Как здоровье? Я только проснулся… Еще в кровати…»

Компьютер наконец загрузился, и я зашла в рекламный кабинет. Показатели в норме. Денег мы потратили всего ничего. Кликов на сайт было семнадцать, и это лучше, чем все предыдущие результаты, вместе взятые. Я набрала клиента.

– А! Соизволили наконец! – выдал он через три гудка.

– Здравствуйте. Прошу прощения, что не ответила, форс-мажорная ситуация, не было доступа к компьютеру…

– Конечно, вы же не свои деньги тратите!

Я прикрыла глаза. Кофе. Сначала стоило выпить кофе.

– У нас семнадцать кликов.

– И ноль продаж!

– Я не отвечаю за продажи. Это конверсия сайта.

– Вы потратили две с половиной тысячи, и ничего!

– Так бывает. Вчера была суббота – не самое активное время. – Я поймала себя на лжи. Суббота и воскресенье как раз то время, когда люди чаще обычного листают соцсети и натыкаются на рекламу. Значит, проблема в его сайте. – Давайте переделаем визуал. Я сейчас остановлю эту кампанию…

– Вчера надо было останавливать! – возмутился он. – Я уже нашел нового таргетолога. Он напишет вам в течение часа. Чао!

Послышались короткие гудки.

Я откинулась на спинку стула – как раз туда, где лежали вывернутые наизнанку окровавленные вещи, – и провела рукой по растрепанным волосам. Почему на курсе рекламы нас учили настраивать алгоритмы, но никто не рассказал о трудностях общения с клиентами? Стрелка на часах тихонько стукнула, натолкнувшись на препятствие, – часы над входной дверью показывали ровно десять десять. Пора было приводить себя в порядок. И видимо, искать новые заказы.

Что угодно, лишь бы не думать о том, что произошло ночью.

* * *

Я сидела на крыльце, кутаясь в колючий плед, доставшийся мне вместе с комнатой в пристройке, и загружала свое резюме на сайты, где люди искали таргетологов. Резюме вышло коротким и не особо убедительным, но другого у меня не было.

Чашка со свежесваренным кофе остывала рядом. Нос щекотал горький аромат, но я не морщилась. Этим утром мне нужен был именно такой кофе – черный, без молока, с двумя ложками сахара.

Кладбище потихоньку заполнялось людьми. Большинство брело по дорожкам, не поднимая головы и прижимая к себе букеты, как больных детей. Судя по поникшим бутонам, цветы были из киоска Ильиничны: она всегда первая вставала на входе, выпихивая вазоны чуть ли не под ноги посетителям.

К двенадцати должен был подъехать Ваня. По воскресеньям он пригонял к выходу фургон с кофе и сэндвичами и зычным голосом зазывал посетителей насладиться домашней едой.

Загрузив резюме на последний сайт, я сделала глоток. Странно, что именно Антон возник у меня в голове в ответ на «Что вас держит?» – или как там спросил этот чернокнижник. Антон давно не имел отношения к моему миру. Насколько мне было известно, он работал в тире и все выходные проводил с дочкой. Я настраивала рекламу и ухаживала за могилами. Каждый жил своей жизнью. И в эту жизнь никак не вписывалось то, что случилось ночью. А самое плохое – даже если мне привиделся тот иней на крапиве, написать Аскольду о силе я уже пообещала. Надо с кем-нибудь посоветоваться… С кем-нибудь, кто давно в теме.

Я нашарила позади себя мобильник и нажала «Создать аудиосообщение».

«Привет, Лёша. Я в порядке. Вчера приболела, сегодня оклемалась. Соскучилась. Приедешь вечером?»

Сунув телефон в задний карман джинсов и спрятав ноутбук в шкафчик за дверью, я побрела к воротам.

* * *

За последние два года Ваня вымахал так, что догнал Антона, и ощутимо раздался в плечах. Если не заглядывать в курносое лицо, можно было подумать, что за прилавком стоит взрослый мужчина. На Ване была потертая кожанка с плеча старшего брата и белый фартук. Увидев меня, он радостно помахал рукой.

– Салют, Вера! Завтракала?

Я с вымученной улыбкой покачала головой.

– Хочешь сэндвич?

– Давай.

Ваня щедро шлепнул кетчуп на бекон между ломтиками поджаренного хлеба и, перегнувшись через прилавок, протянул мне вместе с салфеткой. В черных кудрях мелькнула пара седых прядей.

– Спасибо. Как дела?

Заприметив кого-то вдалеке, Ваня зычно крикнул:

– Горячие сэндвичи, домашние сэндвичи, подходите! – Затем широко мне улыбнулся: – Да по-старому вроде. Я хожу на свои курсы, Тоха – на свои.

Я чуть не поперхнулась.

– Антон ходит на курсы?

– Ну да. Он тебе не говорил?

С нами поравнялся мужчина в надвинутой на глаза клетчатой кепке и костюме и достал бумажник.

– Один, будьте добры, – бесцветно сказал он голосом человека, который рыдал последние два часа.

– Триста, пожалуйста, – с той же широкой улыбкой ответил Ваня и движением профессионального фокусника достал из-под прилавка исходящий паром хлеб. – Короче, он же ушел из тира своего. Типа это все сплошное насилие, стрелять, да еще из боевого оружия. – Я невольно вздрогнула, но Ваня, кажется, не заметил. – В тире он типа только множит насилие, когда учит других… Короче. Никакого больше тира. Он пошел на курсы поваров.

Кусок встал поперек горла, и я закашлялась. Мужчина с удивлением покосился на меня. Пришлось отойти от лавки, зажав рот рукой, чтобы никто не видел моего перекошенного лица. Антон – повар? В смысле, он всегда любил готовить, но повар? Он же… Блин. Сколько я его знаю, он никогда не расставался с оружием.

– Вера? – Ваня по пояс высунулся из-за прилавка. – С тобой все нормально? Хочешь водички?

Я закивала. Водичка – самое то. Желательно холодная.

Отложив почти готовый сэндвич в сторону, Ваня налил мне в бумажный стакан воды из бутылки.

– Держи.

Повар. Нет, это даже не самое дикое. «Множить насилие». Ваня явно повторил за братом, сам он так не выражается. Я сделала глоток. А почему, собственно, нет? Люди меняются. У Антона дочь. Неудивительно, что он решил все перевернуть с ног на голову. Говорят, ради детей и не на такое идут.

– Пожалуйста, ваш заказ. – Ваня протянул мужчине в кепке сэндвич. – Приятного аппетита.

Дождавшись, когда тот отойдет, Ваня повернулся ко мне:

– Вы до сих пор не разговариваете, да?

Я неуверенно кивнула, надеясь, что лицо уже не красное.

– Не хочешь открыть вторую точку у другого кладбища? – Я готова была спросить что угодно, лишь бы перевести тему. – У Введенского, говорят, по воскресеньям целая ярмарка…

Ваня загадочно ухмыльнулся.

– Ты уже?

– Ага. Поеду после вас. Если хорошо пойдет, помощника найму. А что? Еще рекламу у тебя буду заказывать! Сделаешь мне скидку, как человеку, который из-за тебя чуть не помер? – нарочито серьезно поинтересовался Ваня.

Я мрачно глянула на него поверх стаканчика. Версия, которую ему выложил Антон, была проста, как дырка от бублика: упал, ударился головой – кома на девять месяцев. Но оказалось, Ваня запомнил, что я была рядом в тот момент, и начал задавать вопросы. А Антон не придумал ничего лучше, чем сказать, что я якобы толкнула Ваню. Случайно.

Я скомкала салфетку.

– Тебе сделаю бесплатно. Слоган «Вкусно до смерти» подойдет?

Ваня хитро усмехнулся. Завидев вдалеке очередного расстроенного посетителя, замахал руками.

– Горячие сэндвичи, домашняя еда! Горячая еда! Извини, Вера. Передать от тебя привет Тохе?

– Не надо.

– А Милане?

– Эм…

– Она сопливая, – вдруг пожаловался Ваня, но видно было, что на самом деле он в восторге от племянницы. – Только и делает, что пузыри выдувает из носа.

– Дети, – коротко произнесла я, вложив в это слово все, что думала о существах размером с коробку для обуви. – Пока.

– Триста, пожалуйста. – Ваня ласково улыбнулся подошедшему старичку и незаметно махнул мне на прощание.

* * *

Чтобы не встречать Лёшу на пороге, я оставила дверь чуть приоткрытой. Не люблю эту неловкость, когда кто-то переступает порог, а ты не знаешь, обнять его или просто сказать «привет». Особенно если это кто-то, с кем ты спишь.

Я без особой надежды пролистывала список тех, кто в последние несколько дней искал таргетолога. Кафе, еще одно кафе, детский сад, онлайн-школа… Платили копейки, а работы, судя по описаниям, хватило бы на сутки. Я выбрала школу. Надо же с чего-то начинать.

– Ты, по ходу, вообще ничего не боишься, женщина, – раздался низковатый голос у двери. – А если бы это был не я, а кто-то другой?

– Живые здесь не ходят, – мрачно отозвалась я.

С тихим смешком Лёша освободился от ботинок и подошел. Его ореховые волосы отросли настолько, что при желании можно было собрать их в крошечный хвостик. Но мягкости его облику это не добавило. Лёша был долговязым и худым, с длинными руками и ногами. С трудом верилось, что он обучал танцам вместе с Юлей.

Привычным движением подтянув рукава толстовки к локтям, Лёша склонился к моей шее, легонько пощекотал дыханием. От него пахло железной дорогой и дезодорантом.

Бросив взгляд на экран, он укоризненно поцокал языком.

– Я же давал тебе адрес нормальной базы, где заказы не за три копейки.

– Он не сохранился, – соврала я. От специалистов на том портале требовали портфолио и отзывы, которых у меня не было. И судя по всему, в ближайшее время не будет.

– Давай заново найду. – Лёша потянулся к клавиатуре, но я захлопнула ноут, чуть не прищемив ему пальцы.

– Хочешь чаю? – Я развернулась к нему всем корпусом, и Лёша остановил на мне удивленный взгляд.

– Чаю… – задумчиво повторил он. – Хочу.

– Черный подойдет?

– Ага… – Лёша не двинулся с места.

Опять он за свое.

– Вообще-то я хотела тебя кое о чем спросить, – начала я, изо всех сил делая вид, что ничего не заметила.

– А я думал, ты хотела сделать чай. – Бликов настольной лампы хватило, чтобы увидеть, как потемнели его глаза. Он был совсем близко, и обе его руки лежали на подлокотниках моего кресла. Он меня заблокировал.

– Мне надо встать, – ровным голосом сказала я.

– Надо. – Лёша коснулся моих ключиц костяшками.

– Ну так отойди.

Он не шелохнулся.

– А что мне за это будет? – В карих глазах зажегся знакомый огонек.

– Чай? – без особой надежды предложила я. – С медом? С медом и лимоном?..

Лёша загадочно улыбался.

– Я не шучу, – угрюмо пробормотала я.

– Я тоже. – Он склонился еще ниже, и наши лица оказались на одном уровне.

Ладно. Если иначе не выйдет…

– Отойди на три шага, – строго велела я.

Последний раз, когда мы пытались так поиграть, я рассмеялась в самый ответственный момент.

– Это все? – с замиранием шепнул Лёша, и дрожь его голоса мурашками прошлась по моей коже.

Не смеяться. Не смеяться.

– Опусти голову. Убери руки за спину.

Он все еще не шевелился.

– Выполняй! – рявкнула я, до отвращения напомнив себе Юлю.

Лёша покорно отступил. В накрывшей комнату тишине я пошла наполнять чайник, размышляя, смогу ли когда-нибудь рассказать об этом хоть одной живой душе. В такие моменты я почти ненавидела себя за то, что соглашаюсь играть по правилам, которые задала Юля. Я украдкой глянула на Лёшу: он стоял, все так же опустив голову и сцепив руки за спиной. В лице его отражалось спокойствие, граничащее с блаженством.

Похоже, иначе мне ответы сегодня не получить.

Чайник засвистел. Я разлила кипяток по чашкам и открыла в телефоне сайт единственной пиццерии, которая доставляла еду на кладбище. «Маргарита», «Салями», «Гавайи»… Спросить, что он хочет? Но Лёша так и стоял с опущенной головой.

Я со вздохом дважды щелкнула по «Маргарите».

– А теперь, – не оборачиваясь, скомандовала я, – раздевайся.

* * *

В темноте, разбавленной молочными отсветами луны, было видно, как в глазах Лёши отражается знакомое выражение – смесь восхищения и невыносимости.

Сначала я водила пальцами по его груди. Потом наклонилась к лицу и оттянула зубами нижнюю губу. Лёша тихонько застонал:

– Пожалуйста… – Я продолжала его дразнить. – Вера!..

Чувствуя, как бешено колотится его сердце, я накрыла ладонью сеть белеющих в темноте шрамов и легонько вдавила ногти в эластичную кожу. Ногти у меня были короткие, но Лёша, застонав громче, сгреб кулаками простынь. Я успела подумать: «Опять он выдерет ее из-под матраса».

И тут что-то произошло. Сквозь меня точно прокатилась ледяная волна, выплеснулась наружу и застыла на коже ледяными осколками. Сердце с усилием стукнуло в мою ладонь и затихло. Меня бросило в жар, потом сразу в холод. Волоски на руках встали дыбом.

Нет, нет, нет!

Но в следующую секунду сердце забилось снова. Лёша лежал подо мной, часто и тяжело дыша, и улыбался.

Господи боже.

– Ты в порядке? – растерянно выдохнула я.

– М?

Я сжала и разжала руки, заставляя лед осы2паться с ладоней. К Лёше прикасаться боялась.

– Ты ничего не почувствовал?

– А что? – хрипло спросил он.

Я соскользнула на кровать рядом с ним и засунула руки под мышки.

– Тебе не было холодно?

– Холодно? – Лёша крякнул. – Не тогда, когда ты сверху!

– Я серьезно.

– Я тоже серьезно! У тебя тут так натоплено – голым можно ходить.

Я закуталась в одеяло. В комнате и правда было тепло, но меня била дрожь.

– Да что такое-то? – с досадой спросил он.

Я покачала головой. Казалось, если я произнесу вслух, произошедшее обретет вес и последствия. Хотя чему удивляться? Я ведь вчера заморозила землю. Или это была крапива?..

Лёша придвинулся вплотную.

– Ты про свои ладошки? – спросил он. – Не переживай, это совсем не больно.

Я развернулась, чуть не заехав ему в челюсть.

– Так это не в первый раз?!

Лёша молчал, видимо пытаясь по моему лицу определить, какой ответ будет правильным.

– И когда ты собирался сказать, что я замораживаю твое сердце?

Он рассмеялся, но смех был нервный.

– Ничего ты не замораживаешь. Я вообще почти ничего не почувствовал.

Я спустила на пол босые ноги. Все это время Лёша знал, что ко мне возвращается сила. Знал и молчал.

– Да что ты переживаешь? – попробовал он снова. – Ничего же не случилось.

На секунду вернулось ощущение пустоты под ладонями. Я ведь почти поверила, что он… что я его…