Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Krimi
- Serie: Звезды мирового детектива
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2023
В Осло совершено жестокое убийство. В этом деле Харри Холе играет не совсем обычную роль — он возглавляет не расследование, а список подозреваемых. Сам он ничего не может сказать по данному поводу, поскольку переживает не лучшие времена и некоторые события последних дней напрочь выпали из его памяти. Правда, на момент убийства у него имеется алиби, но случайная находка, сделанная в своей квартире, заставляет Харри усомниться в нем. Он почти убежден в том, что виновен, и ведет собственное расследование — в первую очередь, это расследование темных глубин собственного "я"… Долгожданный 12-й роман из захватывающей серии о Харри Холе. Впервые на русском языке!
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 754
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Оглавление
Jo Nesbø
KNIV
Copyright © Jo Nesbø 2019
Published by agreement with Salomonsson Agency
All rights reserved
Перевод с норвежского Екатерины Лавринайтис
Серийное оформление Вадима Пожидаева
Оформление обложки Ильи Кучмы
Несбё Ю
Нож : роман / Ю Несбё ; пер. с норв. Е. Лавринайтис.— СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. (Звезды мирового детектива).
ISBN 978-5-389-16685-1
16+
В Осло совершено жестокое убийство. В этом деле Харри Холе играет не совсем обычную роль — он возглавляет не расследование, а список подозреваемых. Сам он ничего не может сказать по данному поводу, поскольку переживает не лучшие времена и некоторые события последних дней напрочь выпали из его памяти. Правда, на момент убийства у него имеется алиби, но случайная находка, сделанная в своей квартире, заставляет Харри усомниться в нем. Он почти убежден в том, что виновен, и ведет собственное расследование — в первую очередь, это расследование темных глубин собственного «я»…
Долгожданный 12-й роман из захватывающей серии о Харри Холе. Впервые на русском языке!
© Е. А. Лавринайтис, перевод, 2019
© Издание на русском языке,оформление.ООО «Издательская Группа„Азбука-Аттикус“», 2019Издательство АЗБУКА®
Часть 1
Глава 1
Рваное платье развевалось на ветке гнилой сосны. Старику невольно вспомнилась песенка времен его молодости — про платье, сохнущее на веревке. Правда, этот предмет женского гардероба, в отличие от того, о котором говорилось в песне, колыхался не под порывами южного ветерка, а в потоках ледяной талой воды. На дне реки было совсем тихо. Часы показывали уже пять часов вечера, но на дворе стоял март, так что еще не стемнело. Если верить прогнозу синоптиков, то небо там, над поверхностью реки, должно было быть безоблачным, однако внизу солнечный свет, прошедший через слой льда и четыре метра воды, казался рассеянным, и поэтому сосна и платье скрывались в загадочной зеленоватой полумгле. Старик точно установил, что это летнее платье, синее в белый горошек. Возможно, когда-то этот наряд имел другой цвет, трудно сказать, все зависит от того, как давно он зацепился за ветку. И теперь платье барахталось в нескончаемом потоке воды, который полоскал его, то поглаживая спокойным течением, то дергая и утягивая за собой, когда река бурлила. И в результате от материи постепенно отрывался кусочек за кусочком. Старик подумал, что в этом отношении платье было похоже на него самого. Когда-то оно явно имело значение для какой-нибудь девушки или женщины, на него бросали взгляды мужчины, его касались детские руки. Но теперь платье, так же как и он сам, было потеряно, утрачено, не имело никакой функции, угодило в ловушку, где и томилось, безъязыкое и неподвижное. Оставалось только ждать, когда течение и время унесут последний лоскут того, что некогда было красивым нарядом.
— На что вы смотрите? — услышал он голос позади.
Превозмогая мышечные боли, старик, сидевший на своем стуле, повернул голову и посмотрел вверх. Перед ним стоял новый клиент. Теперь старик не все удерживал в памяти, но никогда не забывал лиц людей, заходивших в магазин «Сименсен: всё для охоты и рыбалки». Этому посетителю не нужны ни оружие, ни боеприпасы. Немного потренировавшись, можно научиться по взгляду клиентов определять, кто из них относится к жвачным животным, этой навсегда утратившей охотничий инстинкт половине человечества, не знакомой с тайной другой половины: человек чувствует себя по-настоящему живым только тогда, когда всадит пулю в большое и теплое млекопитающее. Старик полагал, что этот мужчина пришел за блеснами или удочками, развешанными вокруг большого телевизионного экрана на стене напротив. А может, за одной из фотоловушек, выставленных в другом конце магазина.
— Он смотрит на реку Хаглебюэльва, — ответил его зять Альф, подходя к ним. Альф остановился рядом и раскачивался на каблуках, засунув руки в большие карманы длинной кожаной охотничьей жилетки, которую всегда носил на работе. — В прошлом году мы вместе с производителем установили в реке подводную камеру, так что теперь у нас прямая круглосуточная трансляция из-под лестничного рыбохода у водопада Нурафоссен, и мы увидим, когда рыба начнет подниматься по реке.
— И как скоро это будет?
— Некоторые экземпляры появятся уже в апреле-мае, но большое движение начнется только в июне. Форель нерестится раньше лосося.
Посетитель улыбнулся старику:
— Рановато вы начали смотреть, да? Или уже заметили рыбу?
Старик открыл рот, продумал слова — их он не забыл, но, так ничего и не сказав, вновь сомкнул губы.
— Афазия, — сообщил Альф.
— Что? — не понял клиент.
— После инсульта он не может говорить. Вы ищете рыболовные снасти?
— Фотоловушку.
— Значит, вы охотник?
— Охотник? Нет, боже упаси. Просто я обнаружил какие-то странные, абсолютно ни на что не похожие экскременты прямо перед дачным домиком в Сёркедалене. Я их сфотографировал, выложил в «Фейсбук» и спросил, может, кто знает, чьи они. Горцы сразу ответили: медвежьи. Можете себе такое представить, а? Медведь! В лесу, в двадцати минутах езды и в получасе ходьбы от Осло!
— Но это же потрясающе.
— Ну не знаю, лично я не в восторге. У меня, как я уже говорил, там дачный домик. Я вывожу туда семью. И хочу, чтобы кто-нибудь убил этого зверя.
— Я охотник и прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. Но знаете, даже в Норвегии, где не так уж давно этих зверей водилось множество, за последние пару сотен лет едва ли был зарегистрирован хоть один случай нападения медведя на человека со смертельным исходом.
«А вот и неправда, — подумал старик. — Начиная с 1800 года таких случаев было одиннадцать. Последний произошел в 1906-м».
Возможно, он утратил речь и пальцы плохо его слушаются, но с памятью все в порядке. И мысли его были по-прежнему ясными. По большей части. Время от времени он путался и, заметив, как его зять Альф и дочь Метте обмениваются многозначительными взглядами, понимал, что свалял дурака. В первое время, после того как дети начали управлять магазином, который он сам основал и содержал целых пятьдесят лет, старик приносил много пользы. Но теперь, после очередного удара, он просто сидел в зале. Нельзя сказать, что это ему не нравилось. Нет, после смерти Оливиистарик по большому счету не предъявлял особых требований. Много ли ему осталось? Вполне достаточно находиться рядом с близкими, каждый день получать горячий обед, сидеть на стуле в магазине и смотреть по телевизору бесконечную беззвучную программу, которая демонстрируется как раз в его темпе, и самым драматичным событием этой передачи станет появление на лестничном рыбоходе первой готовой к нересту рыбы.
— С другой стороны, это вовсе не означает, что подобное не может произойти вновь, — услышал старик голос Альфа, провожавшего клиента к стенду с фотоловушками. — Этот зверь вряд ли похож на милого плюшевого медвежонка, а убийство у хищников в крови. Так что, ясное дело, вам нужна камера, чтобы понять, поселился ли он рядом с вашим домиком или же просто проходил мимо. Кстати говоря, бурые медведи как раз сейчас выходят из спячки, и они голодные. Установите камеру там, где нашли экскременты, или у самого дома.
— Значит, камера находится внутри этого скворечника?
— Этот скворечник, как вы его называете, защищает ее от ветра и осадков, а также от зверей. Вот это недорогая камера, самая простенькая. В нее встроена линза Френеля, фиксирующая инфракрасное излучение, незаметное для людей и животных. Как только объект появляется в зоне видимости, камера реагирует на исходящее от него тепло и автоматически включается.
Старик вполуха слушал их разговор, но его внимание привлекло кое-что другое, на телеэкране. Он не видел, что именно это было, но зеленый полумрак внезапно прорезал свет.
— Запись сохраняется на карте памяти, вмонтированной в камеру, ее потом можно воспроизвести на своем компьютере.
— Ну надо же, как далеко зашел прогресс!
— Минус в том, что вам необходимо приехать на место, чтобы проверить, произвела ли камера запись. Если вы приобретете вот эту модель, которая стоит чуть дороже, то каждый раз при включении камеры будете получать смс-уведомление. Есть и еще один вариант — вот эта супермодель, которая не только записывает изображение на карту памяти, но, кроме того, отправляет его прямо на ваш телефон или электронный адрес. В этом случае ваше присутствие необходимо лишь изредка, чтобы поменять батарейки, а так можете спокойно сидеть в своей гостиной.
— А что, если медведь заявится ночью?
— У камеры есть светодиодные лампы. Это невидимый свет, который не спугнет зверя.
Свет. Теперь старик видел его. Яркий поток лился справа, сверху по течению. Он пробуравил толщу зеленой воды, попал на платье, и на какой-то ужасный миг старику показалось, что девушка в платье пробудилась к жизни и танцует от радости.
— Ну, это уже просто из области фантастики!
Старик изумленно открыл рот, когда увидел, как в кадре появляется космический корабль. Он светился изнутри и парил на расстоянии около полутора метров от речного дна, а потом наткнулся на большой камень и, как при замедленной съемке, начал вертеться вокруг него, а исходившие спереди лучи света заскользили по дну и на мгновение ослепили старика, попав в линзу камеры. Толстая ветвь сосны поймала крутящийся автомобиль и остановила его. Старик слышал, как колотится сердце у него в груди. Автомобиль! В салоне горел свет, и он видел, что машина наполнилась водой почти до самого верха. В салоне кто-то был. Человек полусидел-полустоял на переднем сиденье, отчаянно стараясь дотянуться до воздуха, скопившегося под крышей. Одна из гнилых веток, удерживавших автомобиль, сломалась и уплыла вниз по течению.
— Правда, изображение будет не таким резким и отчетливым, как при дневном свете, да вдобавок еще и черно-белым. Но если линза не запотеет от росы и ничто не загородит обзор, то вы увидите своего медведя.
Старик затопал в попытке привлечь внимание Альфа. Казалось, человек в автомобиле сделал глубокий вдох и нырнул. Его короткие щетинистые волосы пошли волнами, а щеки раздулись. Он ударил обеими руками в боковое стекло, находившееся прямо напротив камеры, но вода, заполнившая салон автомобиля, ослабила силу удара. Старик уперся в подлокотники стула и попытался встать, но мышцы не желали его слушаться. Он отметил, что средний палец на руке мужчины в салоне автомобиля был серого цвета. Бедняга перестал наносить удары и прижался лбом к стеклу. Как будто сдался. Еще одна ветка сломалась, течение все тащило и тащило автомобиль, стараясь высвободить его, но сосна не желала отпускать свою добычу. Старик уставился на лицо, прижимавшееся к окну изнутри. Мужчина был уже не первой молодости. Выпученные голубые глаза. Шрам, прочертивший багровый полукруг от уголка рта до уха. Старик поднялся со стула и, пошатываясь, сделал два шага в сторону прилавка с фотоловушками.
— Простите, — тихо сказал зять покупателю. — Что случилось, папа?
Старик жестами указывал на телеэкран у себя за спиной.
— Правда? — недоверчиво произнес Альф и быстро прошествовал мимо тестя к телеэкрану. — Неужели рыба?
Старик помотал головой и повернулся к экрану. Автомобиль пропал. И все опять стало как раньше. Речное дно, мертвая сосна, платье, зеленый свет, струящийся сквозь лед. Как будто ничего и не случилось. Он снова топнул и показал на экран.
— Успокойся, папа. — Альф дружески похлопал его по плечу. — Еще рано для нереста. — И он вновь вернулся к фотоловушкам.
Старик смотрел на двух мужчин, стоявших к нему спиной, и чувствовал, как его сердце наполняют отчаяние и ярость. Как объяснить им, что он сейчас видел? Врач говорил, что при некоторых видах инсульта нарушается общая способность коммуницировать, в том числе письменно или жестами. Старик проковылял обратно к стулу и снова уселся. Он смотрел на бегущую без остановки реку. Невозмутимая. Равнодушная. Неизменная. И через пару минут он почувствовал, как сердце его успокаивается. Кто знает, может, на самом деле ничего и не было. Вдруг это всего лишь следующий шаг в сторону полного мрака? Или же, в его случае, в сторону наполненного яркими красками мира галлюцинаций. Он посмотрел на платье. На мгновение, когда, как ему показалось, платье осветили фары автомобиля, бедняге привиделось, что это танцует Оливия. А за оконным стеклом в освещенной кабине автомобиля он разглядел лицо, которое видел раньше. Которое помнил. А единственными лицами, что он пока еще помнил, были лица тех, кого он видел здесь, в своем магазине. Этот мужчина заглядывал к ним дважды. Голубые глаза, багровый шрам. Оба раза он покупал фотоловушки. Совсем недавно сюда приходила полиция и спрашивала о нем. Старик мог бы рассказать, что тот мужчина высокий. И что у него особый взгляд. Взгляд человека, посвященного в тайну. Человека, который не принадлежал к жвачным животным.
Глава 2
Свейн Финне склонился над женщиной и положил руку на ее мокрый от пота лоб. Смотревшие на него снизу вверх глаза были широко распахнуты от боли. Или оттого, что она слишком громко кричала. Скорее второе, решил он.
— Ты боишься меня? — шепотом поинтересовался Финне.
Женщина кивнула и сглотнула. Он всегда считал ее красивой: когда смотрел, как она входит в дом и выходит из него, занимается в спортклубе, когда усаживался в метро напротив — чтобы она знала: он тут, рядом. Но она никогда не казалась ему более прекрасной, чем сейчас, лежащая здесь, абсолютно беспомощная, вся в его власти.
— Обещаю все сделать быстро, любовь моя, — прошептал он.
Женщина проглотила слезы. Как же она боится! Финне задумался, не поцеловать ли ее.
— Нож в живот, — продолжил он, — чик, и все кончится.
Она сжала веки, и из-под ресниц показались две прозрачные слезинки.
Свейн Финне тихо рассмеялся:
— Ты знала, что я приду. Ты знала, что я не смогу оставить тебя в покое. Я же обещал.
Он провел указательным пальцем по смеси пота и слез на ее щеке. Он видел ее глаз сквозь большую, зияющую в ладони, в крыле орла, дыру, которую оставила пуля тогда еще молодого полицейского. Свейна Финне осудили на двадцать лет за восемнадцать эпизодов сексуального домогательства, и он не отрицал самих действий, но выступал как против формулировки «домогательство», так и против того, что за подобные действия мужчину вроде него вообще необходимо наказывать. Но судьи и присяжные, очевидно, сочли, что законы Норвегии выше законов природы. Таково было их мнение.
Через кратер в ладони на Финне смотрел глаз женщины.
— Ты готова, любовь моя?
— Не называй меня так, — проскулила она, скорее умоляя, чем приказывая. — И не говори про нож...
Свейн Финне вздохнул. Ну откуда этот извечный страх? Нож, между прочим, первый инструмент, который появился у наших далеких предков, и у человечества было два с половиной миллиона лет, чтобы к нему привыкнуть, но кое-кто тем не менее до сих пор не способен разглядеть красоту в предмете, позволившем хомо сапиенс спуститься с деревьев. Охота, хозяйство, земледелие, пища, оборона. Нож забрал столько же жизней, сколько и спас. Одно невозможно без другого. Только тот, кто понимает это, осознает последствия принадлежности к роду человеческому, принимает свое происхождение, способен любить нож. Бояться и любить. Ведь это же две стороны одной медали.
Свейн Финне поднял глаза и посмотрел на готовые к употреблению ножи, разложенные на столе рядом с ними. Можно выбирать. Важно уметь выбрать подходящий инструмент для каждого вида работы. Эти ножи хороши для его цели, все они превосходного качества. Но ясное дело, им не хватает того, что Свейн Финне всегда искал в ноже. Личность. Дух. Магия. А ведь до того как высокий молодой полицейский с жесткими короткими волосами все испортил, у Свейна Финне имелась замечательная коллекция из двадцати шести экземпляров.
Самым красивым был нож с Явы — длинный, тонкий и асимметричный, этакая извивающаяся змея с рукояткой. Красота в чистом виде, ну прямо как у женщины. Возможно, такой нож не самый удобный в использовании, но зато обладает гипнотическим действием, присущим змеям и очаровательным женщинам, и заставляет людей делать именно то, чего ты от них хочешь. Самым эффективным орудием убийства в коллекции был нож рампури, излюбленное оружие индийской мафии. От него веяло холодом, словно он сделан изо льда, и еще этот нож был завораживающе некрасив. Керамбит, имевший форму тигриного когтя, сочетал в себе функциональность и красоту. Хотя его красота, возможно, и выглядела немного нарочито, как у слишком ярко накрасившейся проститутки в слишком обтягивающем платье со слишком глубоким вырезом. Свейну Финне керамбит никогда не нравился. Он предпочитал невинные, девственные и по возможности простые инструменты вроде своего любимого пуукко — финского ножа. Рукоятка из дерева орехового цвета без всякой гарды, короткое лезвие с долом и загнутым вверх острым концом. Этот пуукко Свейн купил в Турку, а через пару дней воспользовался им, чтобы доходчиво объяснить сложившуюся ситуацию пухлой восемнадцатилетней девчушке по имени Маалин, которая совершенно одна работала на АЗС «Несте» неподалеку от Хельсинки. Уже тогда, как обычно в предвкушении секса, он начал слегка заикаться. Это не признак потери контроля над ситуацией, скорее наоборот, результат выброса адреналина. И еще подтверждение того факта, что, прожив на свете семьдесят семь лет, Свейн Финне по-прежнему полон сил. Ровно две с половиной минуты прошло с того момента, как он открыл дверь, и до того, как он вышел обратно на улицу. За это время Финне успел прижать Маалин к прилавку, содрать с нее штаны и оплодотворить девчонку, а затем взять ее удостоверение личности и переписать себе фамилию и адрес. Две с половиной минуты. Сколько секунд заняло само оплодотворение? Половой акт у шимпанзе длится в среднем восемь секунд, восемь секунд две обезьяны остаются совершенно беззащитными в мире, полном страшных хищников. Горилла, у которой меньше врагов в дикой природе, может растянуть удовольствие на минуту. Но дисциплинированный мужчина во вражеском стане должен принести удовольствие в жертву более высокой цели: репродукции. Поэтому точно так же как ограбление банка не должно превышать четырех минут, так и оплодотворение в общественном месте не должно длиться более двух с половиной. Эволюция докажет его правоту, это всего лишь вопрос времени.
Но здесь и сейчас они в безопасности. Кроме того, никакого оплодотворения не ожидалось. Нельзя сказать, что у Финне не было желания, оно было. Но сегодня у нее произойдет соитие с ножом. Нет никакого смысла в том, чтобы пытаться оплодотворить женщину, если в результате у нее не появится потомства. В этом случае дисциплинированный мужчина сбережет свое драгоценное семя.
— Мне можно называть тебя любимой, мы же помолвлены, — прошептал Свейн Финне.
Она смотрела на него черными от ужаса глазами. Невероятно черными, словно бы уже угасшими. Как будто в них больше не осталось света.
— Да, мы же помолвлены, — тихо засмеялся он, прижимаясь своими толстыми губами к ее, после чего автоматически вытер женщине рот рукавом фланелевой рубашки, чтобы не оставить там следов своей слюны. — Ну а теперь я сделаю то, что обещал... — сказал Свейн и резко провел зажатым в руке ножом между ее грудями вниз к животу.
Глава 3
Харри проснулся. Что-то явно было не так. Понятное дело, он скоро вспомнит, в чем именно заключается проблема, и несколько благословенных секунд неведения — это все, что у него есть, прежде чем кулак реальности нанесет ему безжалостный удар. Он открыл глаза и сразу пожалел об этом. Казалось, солнечный свет, который пробивался сквозь грязное, в подтеках окно, освещая маленькую пустую гостиную, беспрепятственно проник прямо к болезненной точке позади глаз. В поисках убежища Харри снова зажмурился. Он успел вспомнить, что ему снился сон. О Ракели, конечно же. Первую часть этого сна он видел неоднократно: было утро, много лет назад, вскоре после того, как они познакомились. Она лежала, положив голову ему на грудь, а Харри спросил, правда ли то, о чем все говорят: якобы у него нет сердца? И Ракель рассмеялась тем смехом, который он так любил. Чтобы вызвать у нее этот смех, он был готов совершать самые идиотские поступки. Ракель подняла голову, посмотрела на него теплыми карими глазами, унаследованными от матери-австрийки, и ответила, что люди правы, но это ничего — она отдаст ему половинку своего сердца. А ведь на самом деле все, считай, именно так и произошло. Сердце Ракели оказалось огромным, оно гоняло кровь по его телу, помогало ему оттаять, вновь делало его настоящим человеком. Любящим мужем. И заботливым отцом Олега, погруженного в себя серьезного парнишки, которого Харри со временем полюбил, как собственного сына. Харри был буквально на седьмом небе от счастья, и в то же время все это страшно его пугало. Он понимал, что это как-то неправильно, ведь он не создан для блаженства. И он до смерти боялся потерять Ракель. Потому что одна половинка сердца не может биться, если не бьется другая, это прекрасно известно всем, в том числе ему и Ракели. Но если Харри не может без нее жить, почему же он сбежал от нее в сегодняшнем сне?
Он толком не помнил, как это произошло, но Ракель явилась, чтобы потребовать назад свою половинку сердца,она услышала слабеющие удары сердца в груди Харри, нашла его и позвонила в дверь.
И занесенный кулак реальности настиг его. Вот она, жестокая правда жизни.
На самом деле он уже потерял Ракель.
И это не он сбежал, а она сама выгнала его.
Харри принялся хватать ртом воздух. В уши настойчиво проникал какой-то звук, и он понял, что голова его буквально разрывается от мигрени. Этот же самый звук ворвался, причинив боль, в его сон перед самым пробуждением. А ведь кто-то на самом деле звонит в дверь. И у него невольно опять появилась эта идиотская, мучительная, неослабевающая надежда.
Не открывая глаз, Харри протянул руку к бутылке виски, стоявшей на полу рядом с диваном, опрокинул ее и, услышав громыхание катящегося по вытертому паркету сосуда, понял, что тот пуст. Он заставил себя открыть глаза и увидел руку, жадной клешней свисающую над полом, и титановый протез, заменяющий средний палец. Рука была в крови. Черт! Он понюхал пальцы, пытаясь вспомнить, чем закончился вчерашний вечер и присутствовали ли там женщины. Харри откинул одеяло и оглядел свое 193-сантиметровое тело — длинное, голое и тощее. Вот, пожалуйста, физические следы того, что он опустился на дно. Если и дальше вести такой образ жизни, то мышечная масса начнет уменьшаться неделя за неделей, а кожа, которая уже приобрела сероватый оттенок, побледнеет еще больше, он превратится в призрак и в конце концов исчезнет полностью. Но в этом-то и заключается весь смысл употребления алкоголя, разве нет?
Издав стон, Харри привел себя в сидячее положение и огляделся. Он вернулся туда, где находился перед тем, как снова стать человеком, только теперь стоял ступенькой ниже. Он не знал, ирония ли это судьбы или простое совпадение, но двухкомнатная сорокаметровая квартира его молодого коллеги из полиции, куда его сначала пустили пожить и которую он со временем снял, находилась этажом ниже той, где Харри обитал до того, как переехал в бревенчатую виллу Ракели в Хольменколлене. Поселившись здесь, Харри купил в «ИКЕЕ» раскладной диван. Этот самый диван, забитая виниловыми пластинками книжная полка в спальне, журнальный столик, зеркало, до сих пор прислоненное к стене гостиной, и комод в коридоре — вот и вся обстановка новой квартиры. Харри и сам толком не знал, почему не обустраивает жилье: то ли в силу инертности, то ли в глубине души надеется, что Ракель все-таки позовет его обратно.
Харри прислушался к себе: не надо ли ему проблеваться? М-да, вот вопрос. Похоже, за две недели организм постепенно адаптировался к яду и стал не только лучше переносить алкоголь, но и даже требовать увеличения дозы. Харри посмотрел вниз на пустую бутылку из-под виски, остановившуюся между его ступнями. «Питер Доусон спешиал». Прямо скажем, не самый лучший выбор. То ли дело «Джим Бим»: прекрасный виски, да к тому же его выпускают в прямоугольных бутылках, которые никуда не укатятся. Но зато «Доусон» стоит дешево, а томимому жаждой алкоголику с зарплатой полицейского и пустым банковским счетом особо привередничать не приходится. Харри взглянул на часы. Без десяти четыре. До закрытия винных магазинов оставалось два часа десять минут.
Он сделал вдох и поднялся. Голова вот-вот взорвется. Он покачнулся, но устоял на ногах. Харри посмотрел на себя в зеркало и решил, что сильно смахивает на донную рыбу, которую вытащили на поверхность так быстро, что, казалось, глаза и внутренности вот-вот вывернутся наружу, да еще с такой силой, что прорвали ей крючком щеку, оставив серповидный розовый шрам от левого уголка рта до уха. Он пошарил под одеялом, но трусов не нашел, натянул лежавшие на полу джинсы и вышел в коридор. На неровном стекле входной двери вырисовывался темный силуэт.
«Это Ракель, она вернулась!» Точно так же он думал, когда в дверь позвонили в прошлый раз. Но тогда это оказался сотрудник энергетической компании «Хафслюнд Стрём». Он обходил квартиры, предлагая жильцам заменить старые счетчики на новые, современные, которые измеряют расход электричества каждый час: дескать, очень удобно, всегда можно самому удостовериться, в какое время ты включал электроплиту или настольную лампу. Харри ответил, что плиты у него нет, а если бы даже и была, ему бы не хотелось, чтобы все вокруг знали, когда он пользуется ею, а когда нет. И выпроводил агента.
Но силуэт, который он видел сейчас, был женским. Ее рост, ее фигура. Интересно, как Ракель проникла в подъезд?
Он открыл дверь.
На пороге стояли две гостьи. Абсолютно незнакомая женщина и девочка, такая маленькая, что просто не доставала до стекла. Харри заметил кружку для сбора пожертвований и понял, что сначала они позвонили в домофон и кто-то из соседей впустил их в подъезд.
— Благотворительная акция по сбору средств на нужды Красного Креста, — сказала женщина. Поверх курток у них обеих были надеты оранжевые жилеты с соответствующей эмблемой.
— А я думал, она проводится осенью, — ответил Харри.
Женщина и девочка молча смотрели на него. Сначала он принял это за враждебность, как будто он обвинил их в обмане. Но потом понял, что это презрение, вызванное, возможно, тем, что он был кое-как одет и от него разило спиртом, и это в четыре часа дня. Кроме того, Харри не знал о благотворительной акции, проходящей, вероятно, по всей стране, о чем наверняка сообщали по телевидению.
Харри задумался, не испытывает ли он чувство стыда. Да, есть немного. Он засунул руку в карман брюк, где обычно хранил наличность, когда уходил в запой, зная по опыту, что банковскую карту в таких случаях лучше с собой не носить.
Он улыбнулся девочке, которая широко раскрытыми глазами смотрела на его окровавленную руку, опускающую свернутую купюру в щель опломбированной кружки. Перед тем как купюра исчезла в кружке, Харри заметил усы. Усы Эдварда Мунка1.
— Черт! — воскликнул он, вновь опуская руку в карман. Пуст, как и его счет.
— Прошу прощения? — произнесла женщина.
— Я думал, это двести крон, но по ошибке дал вам тысячную купюру.
— Бывает.
— А можно... э-э-э... получить ее обратно?
Посетительницы молча переглянулись. Девочка осторожно подняла кружку повыше, чтобы ему лучше была видна пломба поверх логотипа благотворительной акции.
— Понятно, — прошептал Харри. — А как насчет сдачи?
Женщина улыбнулась, как будто услышала шутку, и он тут же улыбнулся в ответ, чтобы заверить ее, что она права, но его мозг отчаянно продолжал искать решение проблемы. Необходимо раздобыть 299 крон и 90 эре до шести часов. Или хотя бы 169 крон и 90 эре, этого хватит, чтобы приобрести маленькую бутылку.
— Утешайтесь тем, что ваши деньги пойдут нуждающимся, — сказала женщина и потянула девочку за собой в сторону лестницы и следующей квартиры.
Харри запер за ними дверь, прошел в кухню, смыл с руки кровь и почувствовал жгучую боль. Вернувшись в гостиную, он огляделся и заметил на пододеяльнике отпечаток кровавой ладони. Он опустился на четвереньки и достал из-под дивана мобильный телефон. Сообщений нет, только три пропущенных вчера вечером звонка: один от Бьёрна Хольма, криминалиста, родом из Тутена, и два от Александры, эксперта из Института судебной медицины. Они с Харри близко познакомились совсем недавно, после того как Ракель выгнала его из дома, и, судя по тому, что он помнил, Александра была не из тех дамочек, кто считает менструацию причиной для отмены секса.
В первый раз, когда она приволокла сюда его, пьяного, и они оба безуспешно шарили по его карманам в поиске ключей, Александра подозрительно быстро и ловко вскрыла замок, уложила Харри на диван и сама устроилась рядышком. А когда он проснулся, ее уже и след простыл, осталась только записка, в которой она благодарила его за прекрасную ночь. Так что это вполне могла быть кровь Александры.
Харри зажмурился и попробовал сосредоточиться. События последних недель вообще виделись ему как в тумане, а что касается вчерашнего вечера и минувшей ночи, то здесь его память не сохранила абсолютно ничего. Серьезно, в голове была полная пустота. Он открыл глаза и посмотрел на правую руку, которая сильно болела. Кожа с костяшек трех пальцев ободрана, по краям ран запеклась кровь. Скорее всего, он кого-то ударил. А то, что пострадали три пальца, означало, что ударов было несколько. Теперь он заметил кровь и на брюках тоже. Много крови, столько не могло натечь из ран на руке. И она вряд ли была менструальной.
Харри вытряхнул одеяло из пододеяльника, одновременно набирая номер Бьёрна Хольма. В трубке раздались гудки, и Харри знал, что где-то там, вдалеке, звучит мелодия одной из песен Хэнка Уильямса2, в которой, по утверждению Бьёрна, рассказывалось о криминалисте вроде него самого.
— Как делишки? — раздался добродушный тутенский говорок Бьёрна.
— Так себе, — ответил Харри, заходя в ванную. — Можешь одолжить мне триста крон?
— Сегодня воскресенье, Харри. Винные магазины закрыты.
— Воскресенье? — Харри выскользнул из брюк и запихал их вместе с пододеяльником в переполненную корзину с грязным бельем. — Черт бы его побрал.
— Еще что-нибудь?
— У меня пропущенный звонок: оказывается, ты звонил мне вчера около девяти вечера.
— Да, но ты не ответил.
— Угу. Судя по всему, мой телефон последние сутки пролежал под диваном. Я был в баре «Ревность».
— Так я и подумал, поэтому позвонил Эйстейну, и он сообщил мне, что ты там.
— И?..
— Ну и я тоже заявился туда. Ты что, серьезно — ничего не помнишь?
— Да что случилось, черт возьми?
Харри услышал, как его коллега вздохнул, и представил, как слегка выпученные рыбьи глаза Бьёрна закатились на круглом и бледном, как луна, лице, обрамленном кепкой и самыми густыми рыжими бакенбардами во всем Полицейском управлении Осло.
— Что именно тебя интересует?
— Только то, что, по-твоему, мне следует знать, — произнес Харри, обнаруживший в корзине для белья кое-что интересное. Там среди грязных трусов и футболок торчало горлышко бутылки. Он рывком достал ее. «Джим Бим». Пустая. Или?.. Он открутил пробку, приставил горлышко ко рту и закинул голову назад.
— Хорошо, тогда слушай короткий отчет, — сказал Бьёрн. — Когда я прибыл в бар «Ревность» в четверть десятого, ты был пьян, а когда я в половине одиннадцатого повез тебя домой, ты мог связно говорить только на одну-единственную тему. Вернее, только об одном человеке. Угадай о ком.
Харри не ответил, он тряс бутылку, следя за каплей, стекающей вниз.
— О Ракели, — пояснил Бьёрн. — Ты с трудом добрался до машины, а потом я запер тебя в квартире, вот и все.
По скорости движения капли Харри понял, что у него еще много времени, и отнял бутылку ото рта.
— Мм... Правда?
— Это краткая версия.
— Мы дрались?
— Ты и я?
— Ясно. Судя по твоей реакции, дрался только я, причем явно не с тобой. А с кем?
— Ну, новый владелец «Ревности» точно получил затрещину.
— Всего одну? Я проснулся с тремя ободранными костяшками на руке, да и брюки у меня тоже в крови.
— Сперва ты стукнул Рингдала по носу, причем с такой силой, что брызнула кровь. После этого он уклонился, и ты попал в стену. Причем несколько раз подряд. Думаю, на стене остались твои кровавые следы.
— Неужели Рингдал не защищался?
— Решил не связываться. Честно говоря, Харри, ты так надрался, что твои действия не могли считаться оскорбительными. Нам с Эйстейном удалось остановить тебя до того, как ты нанес себе повреждения.
— Черт возьми, ничего не помню. А за что я бил Рингдала?
— Ну, одну-то затрещину этот тип точно заслужил. Он проиграл всю пластинку «White Ladder»3 и решил поставить ее сначала. Но тут ты принялся орать, что он разрушает добрую репутацию заведения, созданную, по твоему мнению, тобой, Эйстейном и Ракелью.
— Но ведь так оно и есть! Этот бар был золотой жилой, Бьёрн. И Рингдал получил все хозяйство за бесценок, я потребовал лишь одного: он не станет крутить всякое дерьмо, а только настоящую музыку.
— То есть такую, которую выбрал ты?
— Которую выбрали мы, Бьёрн. Ты, я, Эйстейн, Мехмет... Никакого Дэвида Грэя, черт побери!
— Возможно, тебе надо было объяснить это более доходчиво... Ой, Харри, малыш заплакал.
— Да, конечно. Спасибо тебе, Бьёрн. И прости за вчерашнее. Черт, я сейчас выгляжу словно клоун. Все, отбой. Привет Катрине.
— Она на работе.
Харри дал отбой, и в тот же миг в голове у него словно бы взорвался фейерверк, и он, как при вспышке молнии, увидел какую-то картину. Правда, все произошло так быстро, что он не успел толком понять, что именно увидел, однако внезапно сердце его бешено заколотилось. Он сел и тяжело задышал.
Харри смотрел на бутылку, которую по-прежнему держал вверх ногами. Виски вытек. Он взглянул вниз. Коричневая капля мерцала на грязном, некогда белом кафельном полу.
Харри вздохнул и, как был голый, скользнул на пол, ощутив коленями холод кафеля, высунул язык, втянул воздух и нагнулся вниз, лбом к плитке, словно бы для молитвы.
Харри широко шагал по улице Пилестреде. Ботинки «Доктор Мартенс» оставляли черные следы на тонком слое снега, выпавшего накануне ночью. Низкое весеннее солнце делало все, что было в его силах, чтобы растопить снег до того, как он осядет за фасадами старых домов, которые в этом районе насчитывали только четыре или пять этажей. Харри прислушивался к ритмичному звуку скребущих об асфальт камешков, набившихся в подошвы. Он шел мимо высоких современных жилых зданий, выросших на месте, где раньше находилась Государственная больница, в которой почти пятьдесят лет назад он родился. Харри взглянул на последний образчик уличного искусства на фасаде молодежного центра «Блиц», когда-то просто обшарпанного дома, оккупированного панками и превращенного ими в крепость. В юности Харри приходил сюда на концерты малоизвестных групп,хотя сам никогда не был неформалом. Он миновал паб «Рекс», где напивался до беспамятства в те времена, когда заведение еще носило другое название, поллитровка пива стоила гораздо дешевле, охранники были более сговорчивыми, а внутри правила бал джазовая тусовка. Но к ней он тоже не принадлежал. Как и к любившей порассуждать о спасении души пастве из прихода «Филадельфия», что на другой стороне улицы. Харри миновал здание суда. Скольких преступников, которых он разоблачил, приговорили к наказанию в этих стенах? Много. Но недостаточно много. Потому что в ночных кошмарах к нему приходили не те, кого он поймал, а те, кто от него улизнул, а также их жертвы. И все же он изловил достаточно злоумышленников, для того чтобы сделать себе имя и создать репутацию. В целом неплохую, но небезупречную. Ведь по вине Харри Холе, прямой или косвенной, несколько раз гибли его коллеги. Он добрался до района Грёнландслейре, где в далекие семидесятые годы моноэтнический Осло наконец-то встретился с миром или наоборот. Арабские рестораны, магазины с экзотическими овощами и специями из Карачи, сомалийские семьи, совершающие воскресные прогулки: женщины в хиджабах с колясками и идущие на три шага позади них, оживленно болтающие мужчины. Но Харри узнал несколько пабов, сохранившихся с тех времен, когда рабочий класс в Осло еще был белым. Он миновал церковь Грёнланда и направился в сторону стеклянного дворца в парке на вершине холма. Перед тем как толкнуть тяжелую входную дверь со странным окном-иллюминатором, он обернулся и посмотрел на Осло. Страшный и красивый. Холодный и теплый. Иногда он любил этот город, а иногда ненавидел. Но он не мог покинуть его. Отдохнуть от него, уехать на время — да. Но не оставить навсегда. Харри не мог бросить родной город так, как Ракель бросила его самого.
Дежурный пропустил его через «шлюз», и в ожидании лифта Харри расстегнул куртку, хотя чувствовал, что уже вспотел. Когда перед ним распахнулись двери подъемника, он задрожал. Харри понял, что давняя фобия ожила: сегодня воспользоваться лифтом не получится. Он развернулся и пошел на шестой этаж по лестнице.
— На работе в воскресенье? — спросила Катрина Братт, поднимая голову от компьютера, когда Харри без приглашения зашел в ее кабинет.
— Как и ты. — Он присел на стул возле ее письменного стола.
Их взгляды встретились.
Харри закрыл глаза, откинул голову назад и вытянул свои длинные ноги, достававшие до края стола. Стол переехал сюда вместе с Катриной, когда она получила должность Гуннара Хагена. Она перекрасила стены в более светлый цвет и отциклевала полы, в остальном же кабинет начальника отдела не изменился. И несмотря на то что Катрина Братт была новоиспеченным начальником отдела по расследованию убийств, замужней дамой имолодой матерью, Харри по-прежнему видел перед собой темноглазую диковатую девчушку, перешедшую в Осло из Полицейского управления Бергена. Она приехала в столицу, имея четко составленный план, умненькая, с красивым серьезным личиком и фигуркой настолько соблазнительной, что это опровергало расхожую шутку о том, что в Бергене вообще нет женского пола, и приковывало к себе взгляды коллег. Ей же самой приглянулся только Харри, и на то имелись самые банальные парадоксальные причины. Его дурная слава. То, что он уже был занят. И то, что он смотрел на Катрину исключительно как на коллегу.
— Возможно, я ошибаюсь, — зевнул Харри, — но по телефону мне показалось, что твой тутенец наслаждается декретным отпуском.
— Это правда, — кивнула Катрина и застучала по клавишам. — А ты как? Тоже наслаждаешься?
— Чем? Отпуском от жены?
— Я имела в виду — возвращением в отдел убийств.
Харри открыл один глаз:
— И заданиями на уровне низшего полицейского звена?
Катрина вздохнула:
— Это лучшее, что мы с Гуннаром могли сделать в сложившейся ситуации, Харри. А ты, интересно, чего ожидал?
Харри позволил себе одним глазом оглядеть офис, пока раздумывал, чего же именно ожидал. Что кабинет Катрины приобретет какие-то женские особенности? Что самому Харри вновь предоставят ту же свободу действий, какая была у него до того, как он сбежал с должности следователя и стал преподавать в Полицейской академии, женился на Ракели и попытался вести спокойную и трезвую жизнь? Конечно, это было попросту невозможно. Катрина с благословения Гуннара Хагена и с помощью Бьёрна буквально вытащила Харри из сточной канавы, пристроив его на это место и дав ему шанс вновь подняться, повод думать о чем-то еще, кроме Ракели, не упиться до смерти. Харри, между прочим, добровольно согласился сидеть тут, перебирать бумажки и пересматривать старые дела, а это свидетельствовало о том, что он скатился даже еще ниже, чем, по его мнению, в принципе было возможно. Хотя опыт подсказывал, что всегда есть куда падать дальше. Он кашлянул:
— Можешь одолжить мне пятьсот крон?
— Ну вот, этого еще не хватало! — Катрина в отчаянии посмотрела на него. — Харри, так вот почему ты сюда пришел? Неужели тебе мало вчерашнего?
— Кстати, о вчерашнем, — ответил Харри. — Признайся, это ты послала Бьёрна в «Ревность», чтобы он отвез меня домой?
— Нет.
— Как же тогда он меня нашел?
— Всем известно, где ты тусуешься по вечерам, Харри. Многие считают это забавным: ходить именно в тот бар, который ты только что продал.
— Новые хозяева обычно опасаются отказывать в обслуживании бывшим владельцам заведения.
— До вчерашнего дня, может, так оно и было. Но, как утверждает Бьёрн, Рингдал, выпроваживая тебя вчера из «Ревности», заявил, что тебе пожизненно запрещен вход в его бар.
— Правда? Ни хрена не помню.
— Давай я немного помогу тебе освежить память. Ты подбивал Бьёрна составить заявление в полицию — хотел привлечь Рингдала за музыку, которую играют в баре, а после этого пытался позвонить Ракели и поговорить с ней разумно. С телефона Бьёрна, потому что свой ты оставил дома, а главное — сомневался, что она ответит, если увидит твой номер.
— О господи! — простонал Харри, пряча в руках лицо и массируя при этом лоб.
— Я рассказываю все это не из вредности, а чтобы показать тебе, что происходит, когда ты пьешь, Харри.
— Бшоеспсибо. — Харри сложил руки на животе. Он заметил, что на краешке письменного стола лежит двухсотенная купюра.
— Маловато, чтобы нажраться в дрова, — сказала Катрина, проследив за его взглядом. — Но вполне достаточно, чтобы заснуть. Потому что это как раз то, что тебе надо. Сон.
Харри посмотрел на нее. Взгляд Катрины с годами стал мягче, она больше не была той злой девчонкой, которая хотела отомстить всему миру. Возможно, это произошло потому, что теперь на ней лежала ответственность за других людей — за сотрудников отдела и за девятимесячного сынишку. Да, материнский инстинкт наверняка может сделать человека более мягким и заботливым. Харри вспомнил, как полтора года назад они расследовали дело вампириста. Когда Ракель положили в больницу, а он напился, сердобольная Катрина подобрала его и привезла в свою квартиру. Она позволила ему сперва проблеваться в чистейшей ванне, а затем несколько часов проспать мертвецким сном в их с Бьёрном постели.
— Нет, — возразил Харри. — Сон мне не нужен, мне нужно заняться делом.
— Работай на здоровье...
— Я имел в виду дело Финне.
Катрина вздохнула:
— Такого дела у нас в производстве нет. В тех убийствах, о которых ты толкуешь, ничто не указывает на него. И как я уже говорила, по ним работает достаточное количество людей.
— Три убийства. Три нераскрытых убийства. И ты отмахиваешься от помощи человека, который действительно может доказать то, что мы с тобой и так знаем, а именно: что все эти убийства совершил Финне!
— У тебя же есть свое дело, Харри. Раскрой преступление, которое тебе поручили, а мне позволь руководить отделом.
— Да там и раскрывать-то нечего. Муж убил жену и уже добровольно во всем сознался. И мотив у нас есть, и улики налицо.
— Он может в любой момент отказаться от чистосердечного признания, и тогда нам потребуется больше доказательств.
— Такое дело ты вполне могла поручить Виллеру, Скарре или вообще кому-нибудь из стажеров. Ну подумай сама: Финне опасный преступник, сексуальный маньяк и серийный убийца. А я, черт возьми, единственный следователь, обладающий специальными знаниями именно в этой области.
— Нет, Харри! Это мое последнее слово.
— Но почему?
— Почему? Да только посмотри на себя! Неужели если бы ты руководил отделом убийств, то послал бы пьющего, психически нестабильного полицейского в Копенгаген и Стокгольм к нашим и так уже скептически настроенным коллегам, которые считают, что за убийствами в их городах стоят разные люди? Не обижайся, но тебе везде мерещатся серийные убийства, потому что твой мозг попросту на них зациклился.
— Может, ты и права, но это точно Финне. Сейчас объясню...
— Не желаю ничего слушать! Ты должен избавиться от этих навязчивых мыслей, Харри.
— От навязчивых мыслей?
— Бьёрн говорит, что ты всегда болтаешь о Финне, когда хлебнешь лишнего, утверждаешь, что должен поймать его до того, как он поймает тебя.
— Когда хлебну лишнего? Ты хочешь сказать: когда я нажрусь в хлам? Ну ладно. — Харри придвинул к себе двести крон и опустил купюру в карман брюк. — Хорошего воскресенья.
— Ну и куда, интересно, ты собрался?
— Туда, где смогу насладиться выходным.
— У тебя в подошвы набились камешки, так что, будь любезен, поднимай ноги, когда идешь по моему паркету.
Харри мчался по Грёнландслейре в сторону «Олимпии» и «Пигаль». Не самые его любимые питейные заведения, но они находились ближе всего. На главной улице этого района было так мало машин, что он спокойно перешел дорогу на красный свет, проверяя при этом мобильный. Он раздумывал, не перезвонить ли Александре, но отогнал от себя эту мысль. Лучше поберечь нервы. Заглянув в телефон, Харри увидел, что вчера в промежутке между шестью и восемью часами вечера шесть раз звонил Ракели. Он содрогнулся, заметив на дисплее надпись «неотвеченные вызовы». Иногда язык технологий бывает безжалостно точным.
Едва ступив на тротуар на другой стороне улицы, Харри ощутил резкую боль в груди. Сердце вдруг бешено заколотилось, как будто сломалась рессора, контролирующая его скорость. Неужели инфаркт? И только он успел испугаться, как боль исчезла. Хотя, пожалуй, это был бы не худший исход. Укол в сердце, падение на колени — прямо лбом об асфальт. The End4. Еще несколько дней употребления алкоголя в таком же темпе — и этот сценарий станет вполне реалистичным. Харри пошел дальше. И вновь вспышка молнии: сейчас перед ним промелькнуло больше, чем утром, но видение вновь ускользнуло, как сон при пробуждении.
Харри остановился перед дверью «Олимпии» и заглянул внутрь. То, что несколько лет назад было одним из худших притонов Осло, подверглось основательному ремонту. Настолько основательному, что Харри замешкался. У заведения появилась иная клиентура: смесь хипстеров и хорошо одетых парочек, а также семьи с маленькими детьми, испытывающие постоянную нехватку времени, но имеющие достаточно средств, чтобы пообедать в воскресенье в ресторане.
Харри осторожно засунул руку в карман и нащупал двести крон и кое-что еще. Ключ. Не его собственный, а от квартиры на улице Борггата в районе Тёйен, той самой, где муж убил жену. Он точно не знал, зачем попросил ключ, ведь преступление было уже раскрыто. По крайней мере, он мог в полном одиночестве осмотреть место происшествия. Да, в полном одиночестве, поскольку его так называемый напарник, второй следователь, работающий по этому делу, Трульс Бернтсен, даже пальцем не пошевелит. Трульс Бернтсен оказался в отделе убийств, мягко выражаясь, не на основании собственных заслуг, а благодаря своему другу детства, бывшему начальнику Полицейского управления Осло, а ныне министру юстиции Микаэлю Бельману. Толку от Бернтсена не было абсолютно никакого, и между Катриной и Трульсом существовало молчаливое соглашение: ему не поручали оперативную работу и использовали в основном на подхвате. Он варил для всех кофе и коротал время, раскладывая на компьютере пасьянс и играя в тетрис. Кофе Трульс варить толком так и не научился, а вот в тетрисе так поднаторел, что в последнее время стал периодически обыгрывать Харри. По правде говоря, Харри с Трульсом, сидящие в дальнем конце офиса и разделенные полутораметровой старой ширмой на колесиках, представляли собой печальное зрелище.
Харри еще раз заглянул в заведение. Он увидел прямо у окна свободную кабинку, рядом расположилась семья с детьми. В этот же миг маленький мальчик за столом заметил его, засмеялся и показал на Харри пальцем. Отец, сидевший спиной к окну, повернулся, и Харри автоматически сделал шаг назад, во мрак. Оттуда он увидел свое бледное, морщинистое лицо, отразившееся в стекле и слившееся с лицом мальчика в ресторане. И невольно вспомнил собственное детство. Летние каникулы, семейный обед в Румсдалене. Родители обеспокоены тем, что дед напился. А маленький Харри весело смеется над пьяным дедушкой.
Харри пощупал ключи. Отсюда до улицы Борггата пять-шесть минут пешком.
Он достал телефон, посмотрел на список вызовов и набрал номер. Ждал ответа, изучая костяшки на правой руке. Боль поутихла, значит он бил не слишком сильно. Но с другой стороны, понятно, что кровь из девственного носа любителя Дэвида Грэя хлынула довольно быстро.
— Да, Харри?
— Похоже, я не вовремя?
— Я обедаю.
— Хорошо, буду краток. Можешь приехать и встретиться со мной после обеда?
— Нет.
— Ответ неверный, попробуй еще раз.
— Да?
— В точку. Улица Борггата, пять. Позвони, когда подъедешь, я спущусь и открою тебе.
Харри услышал, как глубоко вздохнул Столе Эуне, его старый друг и штатный эксперт-психолог отдела убийств.
— Ты хочешь сказать, что это не приглашение в бар, за посещение которого мне придется заплатить из собственного кармана, и что ты действительно трезв?
— Разве я когда-нибудьпозволял тебе платить? — Харри вытащил пачку «Кэмела». — Или я что-то забыл?
— Да нет, обычно ты и по счету всегда платил, и помнил все прекрасно. Но алкоголь вот-вот сожрет как твои финансы, так и память, ты об этом знаешь?
— Ладно, давай лучше о деле. Речь идет о бытовом убийстве. Муж взял нож и...
— Да-да, я в курсе.
Харри зажал губами сигарету.
— Так ты приедешь?
Последовал еще один глубокий вздох.
— Ну, если это на несколько часов удержит тебя на расстоянии от бутылки...
— Великолепно, — заключил Харри, дал отбой, опустил телефон в карман куртки, щелкнул зажигалкой и сделал глубокую затяжку.
Харри стоял спиной к закрытой входной двери бара. Он мог успеть выпить кружку пива и добраться до улицы Борггата раньше Эуне. На улицу просочились звуки музыки. Признание в любви при помощи автотюнера. Он выбежал на дорогу, жестом извинившись перед водителем затормозившей машины.
Фасад старого дома для рабочих семей на улице Борггата скрывал новые квартиры со светлыми комнатами, кухнями, объединенными с гостиными, современными ванными и балконами, выходящими во двор. Харри считал это предупреждением: скоро и Тёйен отремонтируют, цена за квадратный метр вырастет, в квартиры въедут новые жильцы, социальный статус района изменится. Продовольственные магазины и маленькие кафешки иммигрантов уступят место спортклубам и хипстерским ресторанам.
Казалось, что психолог, сидящий на одном из двух венских стульев, которые Харри выставил на середину комнаты, чувствует себя неуютно. Харри полагал, что это вызвано несоразмерностью хрупкого стула и весьма упитанного тела Столе Эуне, а также тем, что его маленькие круглые очки запотели, после того как он против своей воли не поехал на лифте, а вместе с Харри поднялся на третий этаж по лестнице. Или же лужей засохшей крови, которая черной восковой печатью лежала между ними. Однажды во время летних каникул, когда Харри был маленьким, дедушка сказал ему, что деньги есть нельзя. Харри поднялся в свою комнату, достал пять крон, которые ему дал дед, и попробовал их съесть. Он помнил холодок на зубах, запах металла и сладковатый привкус. Это походило на кровь, которую он высасывал из своих царапин. Или на запах, царивший на местах преступлений, куда он попадет позже, даже если кровь там уже высохла. Как в этой комнате, где они находились сейчас. Монета. Кровавые деньги.
— Нож, — сказал Столе Эуне, засунув ладони под мышки, как будто боялся, что кто-нибудь их украдет. — Знаешь, а в мысли о ноже что-то есть. Холодная сталь, проходящая через кожу внутрь твоего тела. Это меня будоражит, говоря молодежным языком.
Харри не ответил. Сотрудники их отдела пользовались консультациями Эуне в делах об убийствах уже столько лет, что Харри не мог с точностью сказать, в какой именно момент он начал считать этого человека, бывшего на десять лет старше его, своим другом. Но он знал штатного психолога достаточно хорошо, чтобы понимать: тот кокетничает, делая вид, будто бы не знает, что слово «будоражить» старше их обоих. Эуне любил строить из себя пожилого консервативного человека, оторванного от духа времени, которому так старались соответствовать его коллеги в надежде, что к ним будут относиться как к «адекватным» людям. Чего только стоят высказывания Эуне в прессе и профессиональных кругах! «Психология и религия, — заявлял он, — похожи тем, что в общем и целом дают людям ответы, которые они ищут. Там, во мгле, куда еще не проник свет науки, у психологов и священников развязаны руки. И если бы все они придерживались только достоверных фактов, то мигом остались бы без работы».
— Значит, это здесь отец семейства ударил жену ножом... сколько раз?
— Тринадцать, — сказал Харри, оглядываясь.
На стене прямо перед ними висела в рамке черно-белая фотография с видом Манхэттена: он узнал небоскреб Крайслер-билдинг в центре. Вполне возможно, ее приобрели в «ИКЕЕ». Ну и что из этого? Хороший снимок. Если тебя не смущает, что у многих людей есть точно такой же и чтокто-нибудь из гостей наверняка презрительно поморщится — не потому, что фотография плоха, а потому, что она из «ИКЕИ», — то ее стоит купить. Главное, чтобы тебе самому нравилось. Помнится, Харри привел эти аргументы в разговоре с Ракелью, когда она положила глаз на стоившую аж 80 000 крон авторскую фотографию Турбьёрна Редланда5: крутой поворот на Голливудских холмах и стоящий поперек узкой дороги белый длинный лимузин. Ракель безоговорочно согласилась с Харри. И это вызвало у него такое глубокое удовлетворение, что он купил ей эту красоту. Вовсе не потому, что разгадал маневр жены, но потому, что в глубине души не мог не признать: это фото и впрямь намного круче.
— Убийца явно действовал в состоянии аффекта, — заключил Эуне, застегивая пуговицу на рубашке в том месте, где обычно носил галстук-бабочку с забавным узором, напоминающим желтые звезды на флаге Евросоюза.
В одной из соседних квартир заплакал ребенок.
Харри стряхнул пепел с сигареты.
— Он говорит, что не помнит в подробностях, как ее убивал.
— Вытесненные воспоминания. Надо было мне провести с ним сеанс гипноза.
— Не знал, что ты этим занимаешься.
— Гипнозом? А как, по-твоему, я женился?
— Ну, здесь этого не требовалось, улик и без того достаточно. Эксперты установили, что, когда супруги находились в гостиной, муж подошел к жене сзади и нанес ей первый удар, вонзив нож прямо в почку. Возможно, поэтому соседи не слышали криков.
— Вот как?
— Ну да, в таких случаях жертву буквально парализует от боли: она не может кричать, почти мгновенно теряет сознание и умирает. Кстати, любопытное совпадение: это любимый метод профессиональных киллеров и спецагентов — так называемое тихое убийство.
— Да? А как насчет старого доброго способа — подойти сзади, одной рукой закрыть жертве рот, а второй — перерезать горло?
— Он безнадежно устарел, да к тому же никогда и не был особенно хорош, поскольку требует великолепной координации и точности удара. Солдаты на удивление часто режут собственную руку, которой зажимают рот жертве.
Эуне скривился:
— Только не говори мне, что наш преступник — бывший спецагент.
— Очевидно, что он попал в почку чисто случайно. Ничто не указывает на то, что у него имелось намерение скрыть убийство.
— Намерение? Ты считаешь, что убийство было спланированным, а не импульсивным?
Харри пожал плечами:
— Их дочери не было дома, она была на пробежке. Отец позвонил в полицию, не дожидаясь ее возвращения, так что мы подъехали к дому и остановили девушку до того, как она вошла в квартиру и увидела труп матери.
— Какая забота!
— Да, его все считают заботливым. — Харри еще раз стряхнул пепел, и он полетел прямо на пятно высохшей крови.
— Может, стоит взять пепельницу, Харри?
— Не беспокойся, криминалисты здесь уже все закончили.
— Ладно. А каков мотив убийства?
— Мотив самый классический. В телефоне мужа села батарейка, и он воспользовался мобильным жены, не поставив ее в известность. При этом случайно обнаружил эсэмэску, которая показалась ему подозрительной, и решил проверить всю переписку. Выяснилось, что у супруги есть любовник, причем их отношения продолжаются уже полгода.
— Он поговорил с любовником?
— Нет. Мы проверили телефон, установили личность любовника и связались с ним. Молодой человек чуть старше двадцати, на пятнадцать лет моложе убитой. Он подтвердил их связь.
— Что насчет убийцы?
— Он получил хорошее образование, работал в солидной фирме, финансовых проблем не имел, в поле зрения полиции никогда не попадал. Родственники, коллеги, друзья и соседи описывают его как человека открытого, доброжелательного и надежного. И, как ты заметил, заботливого. Цитирую: «Готов пожертвовать всем ради семьи». — Харри глубоко затянулся сигаретой.
— Ты обратился ко мне, потому что тебя что-то смущает? Какие-то нестыковки?
Харри выпустил дым через нос.
— Да нет, все улики налицо, плюс имеется чистосердечное признание. Дело элементарное, именно поэтому Катрина и передала его мне. Вернее, нам с Трульсом Бернтсеном. — Уголки рта Харри дернулись, будто он хотел улыбнуться.
У семьи есть деньги, но они решают жить в Тёйене, в дешевом иммигрантском районе, и покупают предметы искусства в «ИКЕЕ». Почему? Возможно, им просто нравилось здесь. Харри вот нравилось в Тёйене. И вполне возможно, фотография на стене оригинальная и теперь стоит целое состояние.
— Значит, ты интересуешься, потому что...
— Потому что я хочу понять, — сказал Харри.
— Ты хочешь понять, почему муж убивает жену, которая за его спиной завела шашни?
— Обычно на убийство обманутого супруга толкает перспектива оказаться униженным в глазах других. А в данном случае, судя по допросам любовника, эти двое держали свой роман в строгом секрете, да и к тому же он явно шел к концу.
— И что, жена не успела сообщить об этом мужу до того, как он ее ударил?
— Успела, но он заявил, что не поверил ей и что она в любом случае предала семью.
— Вот видишь. Мужчине, который постоянно жертвовал всем ради семьи, такое предательство кажется очень серьезным преступлением. Он унижен, а когда подобное унижение пробирается вглубь нас, оно может заставить нас убивать.
— Всех?
Эуне, прищурившись, разглядывал книжные полки рядом с фотографией Манхэттена.
— У них тут художественная литература.
— Да, я видел, — кивнул Харри. У Эуне имелась теория о том, что убийцы не читают, а если и читают, то только специальную литературу.
— Ты знаешь, кто такой Пол Маттиуцци?
— Не-а.
— Психолог, специалист по убийствам и насилию. Он оперирует восемью основными типами убийц. К семи первым категориям мы с тобой точно не относимся. А вот что касается восьмой, которую он называет «травматической»... Убийство может стать ответной реакцией в случае посягательства на нашу идентичность. Мы воспринимаем это нападение как обиду, да, просто невыносимую обиду. И полагаем, что если не ответим адекватным образом, то станем беспомощными, бессильными, утратим мужество, а наше существование лишится основы. Так что предательство, безусловно, может послужить веским мотивом. В восьмой категории есть место для каждого из нас.
— Так уж и для каждого?
— У «травматического» убийцы отсутствуют определяющие черты личности, имеющиеся у тех, кто принадлежит к семи первым типам. Именно среди этих преступников, и только среди них, можно встретить людей, читающих Диккенса и Бальзака. — Эуне сделал глубокий вдох и подтянул рукава твидового пиджака. — Так что тебя, собственно, интересует, Харри? Может, спросишь уже прямо?
— В каком смысле?
— Тебе известно об убийцах больше, чем всем другим моим знакомым. Ничто из сказанного мною сейчас для тебя не ново.
Харри пожал плечами:
— Может быть, мне надо, чтобы кто-нибудь произнес все это вслух, чтобы я смог в это поверить.
— И во что же именно ты не веришь?
Харри почесал коротко стриженные, упрямо топорщившиеся белокурые волосы, на которых начал уже появляться налет седины. Ракель сказала, что он становится похожим на ежика.
— Не знаю.
— Может быть, все дело в твоем самолюбии, Харри?
— Каким это образом?
— Разве не очевидно? Тебе дали дело, которое кто-то уже раскрыл. Теперь ты хочешь отыскать что-нибудь этакое, что посеет сомнение, докажет: Харри Холе видит то, чего не заметил никто другой.
— А даже если и так? — сказал Харри, разглядывая огонек сигареты. — Вдруг я и впрямь родился с великим талантом следователя и у меня постепенно развились инстинкты, которые я сам не в силах проанализировать?
— Надеюсь, ты сейчас шутишь.
— Вроде того. Я изучил протоколы допросов. Муж, судя по его ответам, похоже, и впрямь пережил серьезную травму. Но потом я прослушал записи. — Харри смотрел прямо перед собой.
— И что?
— Возникает ощущение, что он скорее испугался, а не смирился. Признание — это смирение. Потом бояться уже больше нечего.
— Но ведь еще грядет наказание.
— Для него наказание уже наступило. Унижение. Боль. Шутка ли — увидеть, как любимый человек погиб от твоей руки. А тюрьма — это изоляция. Тишина. Рутина. Покой. Она должна восприниматься как облегчение. Возможно, причина в дочери, и он беспокоится о ней.
— Или о том, что после смерти будет гореть в аду.
— Он и так уже горит.
Эуне вздохнул:
— Я повторю свой вопрос: чего ты, собственно, хочешь?
— Я хочу, чтобы ты позвонил Ракели и объяснил, что она должна вернуться ко мне.
Столе Эуне широко распахнул глаза.
— А вот это была шутка, — сказал Харри. — На самом деле я хочу проконсультироваться со специалистом. У меня сегодня случилось учащенное сердцебиение и приступ страха. Нет, не так... Мне снилось... что-то. Я не могу разглядеть, что это, но сон без конца возвращается.
— Наконец-то легкий вопрос, — произнес Эуне. — Интоксикация организма. Психология — это наука, которая не опирается на солидную фактическую базу, но что касается корреляции между приемом дурманящих веществ и ментальными расстройствами, то тут многое доказано. Как долго это продолжается?
Харри посмотрел на часы:
— Два с половиной часа.
Столе Эуне глухо рассмеялся:
— Ясно, ты решил поговорить со мной для очистки совести, чтобы убедить себя, что пытался обратиться за медицинской помощью, а затем со спокойной душой вернуться к самолечению?
— Это не обычные видения, — сказал Харри. — Не призраки из прошлого.
— Потому что призраки приходят по ночам?
— Да. И они не прячутся. Я вижу их и узнаю. Жертвы, погибшие коллеги, убийцы. Но это что-то другое.
— Не представляешь, что это может быть?
Харри хмыкнул и попытался сформулировать:
— Ну... запертый человек. Он похож на... — Харри наклонился вперед и потушил сигарету в луже крови.
— На Свейна «Жениха» Финне, — закончил за него фразу Эуне.
Харри взглянул на него, приподняв бровь:
— Почему ты так решил?
— Поговаривают, ты считаешь, будто бы он ищет тебя.
— Ясно, ты беседовал с Катриной.
— Она переживает за тебя и хотела услышать мнение специалиста.
— И что ты ей ответил?
— Я заявил, что как психолог недостаточно дистанцирован от тебя. Но паранойя абсолютно точно коррелирует со злоупотреблением алкоголем.
— Но, Столе, ведь именно я в конце концов засадил этого типа в тюрьму. Это было мое первое дело. Его осудили на двадцать лет за сексуальные домогательства и убийство.
— Ты просто сделал свою работу. У Финне нет причин испытывать к тебе личную неприязнь.
— Он сознался в нападениях, но считал себя невиновным в убийстве. Финне уверен, что мы сфабриковали доказательства. Я навещал его в тюрьме два года назад, чтобы выяснить, может ли он помочь нам с делом вампириста. Под конец этот тип назвал мне точную дату своего освобождения. А потом спросил, в безопасности ли живем я и моя семья.
— Ракель знала об этом?
— Да. Под Новый год я обнаружил отпечаток сапога на снегу напротив окна нашей кухни и установил фотоловушку.
— Но это ведь мог быть кто угодно, Харри. Например, заблудившийся человек.
— На частной территории, обнесенной забором с воротами и пятидесятиметровым подъездом к дому, крутым и обледеневшим?
— Погоди-ка, при чем тут Новый год? А разве ты съехал от Ракели не в Рождество?
— Вроде того. — Харри отогнал рукой дым.
— И после этого ты заходил в лес на частной территории? А Ракель об этом знала?
— Нет. Не бойся, я не из тех, кто не дает проходу своим бывшим. Просто Ракель была очень напугана, и я захотел удостовериться, что у нее все в порядке. Оказалось, что нет.
— Значит, она и о фотоловушке не знала?
Харри пожал плечами.
— А теперь вопрос на засыпку: ты уверен, что фотоловушка предназначалась для Финне?
— Хочешь сказать, я решил проверить, не ходят ли к моей бывшей любовники?
— А разве это не так?
— Нет, — отрубил Харри. — Если Ракель разлюбила меня, она вольна встречаться с кем угодно.
— Сам-то ты в это веришь?
Харри вздохнул.
— Хорошо, — сказал Эуне. — Стало быть, у тебя случилось видение: внезапная вспышка осветила сидящего взаперти человека, похожего на Финне.
— Нет, этого я не говорил. Там был не Финне.
— А кто?
— Ну... я сам.
Столе Эуне провел рукой по жидким волосам.
— И теперь ты хочешь, чтобы я поставил тебе диагноз?
— Давай. Патологический страх?
— Я думаю, твой мозг ищет причину, по которой Ракель должна нуждаться в тебе. Например, для защиты от внешних врагов. Но ты не заперт в клетке, Харри, ты снаружи, на свободе. Смирись уже с потерей жены и двигайся дальше.
— А помимо этого «смирись» ты можешь прописать мне какое-нибудь лекарство?
— Я дам тебе целых три рекомендации. Сон. Физические нагрузки. И пожалуй, тебе стоит попробовать познакомиться с кем-нибудь, кто отвлечет твои мысли от Ракели.
Харри засунул в рот сигарету и поднял вверх сжатый кулак.
— Пункт первый: сон. — Он разогнул большой палец. — Я каждый вечер напиваюсь до беспамятства и потом дрыхну как убитый. Далее: физические нагрузки. — Указательный палец взлетел вверх. — Я дерусь с людьми в барах, которые когда-то принадлежали мне. И наконец, новые знакомства. — Теперь поднялся серый титановый палец. — Я регулярно трахаюсь с женщинами, как с красивыми, так и со страшненькими, а потом с некоторыми из них даже веду умные беседы. Вот так-то.
Эуне посмотрел на Харри, потом тяжело вздохнул, поднялся и застегнул твидовый пиджак.
— Ну, в таком случае все будет хорошо.
После ухода Эуне Харри некоторое время просто сидел и смотрел в окно. Затем он поднялся и прошелся по квартире. Супружеская спальня была чисто убрана, пол вымыт, кровать застлана. Он заглянул в платяные шкафы. Гардероб жены занимал четыре просторных шкафа, одежда мужа уместилась всего в одном. Заботливый супруг. На обоях в спальне дочери виднелись прямоугольники более яркого цвета. Харри подумал, что, когда она была подростком, на этих местах висели плакаты, которые хозяйка комнаты теперь сняла: девушке как-никак уже исполнилось девятнадцать лет. На стене осталась лишь одна-единственная небольшая фотография: парень с электрогитарой «Рикенбекер» на шее.
Харри осмотрел небольшую коллекцию музыкальных дисков на зеркальной полочке.
«Propagandhi». «Into It». «Over It». «My Heart to Joy». «Panic! Аt the Disco». Всякие эмо-штучки.
Поэтому Харри удивился, когда завел оставленную в проигрывателе виниловую пластинку. Он услышал мягкие звуки, напоминающие ранние вещи «Бердс»6. На первый взгляд это напоминало игру на двенадцатиструнной гитаре в стиле Роджера Макгуинна, однако Харри быстро сообразил, что слушает значительно более позднее произведение. Не имелозначения, сколько усилителей и старых микрофонов «Нойман» использовали музыканты, стилизация под ретрозвучание никогда никого не могла обмануть, да и, кроме всего прочего, вокалист пел с явным норвежским акцентом, причем, судя по всему, он больше слушал записи Тома Йорка и «Radiohead» 1995 года, а не Джина Кларка и Дэвида Кросби 1965-го. Харри скользнул взглядом по обложке пластинки, лежавшей рядом с проигрывателем, и отметил, что у всех музыкантов норвежские имена. А потом он увидел на полу возле шкафа пару кроссовок «Адидас» той же модели, что и у него самого. Пару лет назад он пытался купить новую пару этой модели, но к тому времени ее уже сняли с производства. Из протоколов допросов Харри помнил, что и дочь, и отец оба утверждали, что девушка покинула квартиру в 20:15, а вернулась спустя сорок минут, добежав до верхней точки парка скульптур Экеберг, и на обратном пути пробежала мимо одноименного ресторана. Ее спортивный костюм лежал на кровати, и Харри представил себе, как полиция впускает бедную девочку в квартиру и позволяет ей под присмотром переодеться и собрать сумку с одеждой. Харри сел на корточки и поднял кроссовки. Верхняя часть мягкая, подошвы чистые и гладкие, эту обувь явно использовали не часто. Девятнадцать лет. Неиспользованная жизнь. Кроссовки самого Харри уже порвались. Конечно, он мог купить новые, какие-нибудь другие, но не хотел, поскольку нашел тумодель, которой предпочитал пользоваться и дальше. С этих пор и всегда. Наверное, их еще можно подлатать.
Харри вернулся в гостиную, вытер с пола пепел, проверил телефон. Сообщений не было. Он засунул руку в карман. Двести крон.
1 Норвежский художник Эдвард Мунк был изображен на купюре в 1000 норвежских крон старого образца. — Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. перев.
2Уильямс Хэнк (1923–1953) — американский автор-исполнитель в стиле кантри.
3 Четвертый музыкальный альбом британского певца и композитора Дэвида Грея; вышел в 1998 году.
4 Конец (англ.).
5Редланд Турбьёрн (р. 1970) — знаменитый норвежский фотограф и художник.
6«Бердс» — американская рок-группа 1960-х годов.
