Пожиратели призраков E-Book

Клэй Маклауд Чэпмен

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Serie: Мастера ужасов
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 350

Beschreibung

Эрин никак не может выйти из-под влияния своего бывшего парня, харизматичного, но безрассудного Сайласа, на глазах сходящего с ума. Когда он в очередной раз просит вытащить его из реабилитационной клиники, Эрин понимает, что их отношения пора заканчивать. Но потом Сайласа находят мертвым, и мир девушки разваливается на части от обжигающего чувства вины. Неожиданно Эрин узнает о Призраке, новом средстве, позволяющем тем, кто его принимает, общаться с мертвыми. Отчаявшаяся, она соглашается принять участие в экспериментальном спиритическом сеансе, желая примириться с Сайласом. Но у Призрака есть невообразимые побочные эффекты, а посмертие оказывается далеко не таким, каким его привыкли изображать люди. Оно ужасно, и если ты увидел призраков, то они уже никогда не перестанут видеть тебя.

Leseprobe

Клэй Чэпмен Пожиратели призраков

Clay McLeod Chapman

Ghost Eaters

© 2022 by Clay McLeod Chapman

© Алина Ардисламова, перевод, 2024

© Михаил Емельянов, иллюстрация, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

* * *

Посвящается М

Душистые плоды волшебного растенья

Они давали всем, как призраки глядя.

И каждый, кто вкушал, внимал во мгле забвенья,

Как ропот волн стихал, далеко уходя;

Сердца, в сознаньи всех, как струны трепетали,

И если кто из нас друг с другом говорил,

Невнятные слова для слуха пропадали,

Как будто чуть звеня во мгле безбрежной дали,

Как будто приходя из сумрака могил.

Альфред Теннисон «Вкушающие лотос» (пер. К. Д. Бальмонта)

То священник придет и осмотрит, и если язва на доме распространилась, то это едкая проказа на доме, нечист он.

Левит 14:44 (Синодальный перевод)

Пролог. История о привидениях

Три года назад

Это Сайлас придумал тащиться на погост. Мы закинулись еще у него в общаге, чтобы кислота успела дать в голову. К тому моменту, как мы подошли к кованому железному забору вокруг голливудского кладбища, все четверо были уже сильно под кайфом.

– Что мы творим, что мы творим… – все бесконечно бормочет себе под нос Амара, – что мы творим, что мы…

– Помянем ушедших, – шепчет Сайлас, первым перелезая через забор. Он просто перепрыгивает через высокие шипы, как олимпийский чемпион по расхищению могил. Такое преступление тянет на золотую медаль.

Бедный Тобиас, кажется, никак не поймет, куда ставить ногу. Его потрепанные «Вэнсы» постоянно скользят – прямо воплощение дохляка на детской площадке, у которого не хватает сил подтянуться на перекладине. Ему стыдно просить о помощи, и он отталкивает руку Сайласа всякий раз, когда тот ее предлагает.

– Я сам, я сам, – все бормочет он.

У дороги стоим только мы с Амарой, поэтому тянем руки к тощей заднице Тобиаса и толкаем. Я буквально чувствую кости в его ягодицах. На мгновение складывается впечатление, что он взлетает, как летучая мышь, хлопающая крыльями в синеве неба.

Амара следующая. Она начинает визжать, практически насаживаясь на одно из ржавых копий. Мы все шикаем на нее, по крайней мере, пытаемся в перерывах между приступами смеха. Она перелезает через забор и падает лицом вниз. Я не могу разглядеть в темноте, как она приземлилась – Сайлас не разрешает нам включать фонарики на телефонах, – так что сначала волнуюсь, не расшибла ли Амара череп о надгробную плиту или типа того. Но она хихикает, как настоящая ведьма, катаясь по траве, так что с ней точно все нормально.

– Давай, Эрин, – зовет Сайлас. Он держится руками за решетку, почти просовывая между ними лицо. Будто заключенный, которого я пришла вытащить. – Твоя очередь.

Я не могу удержаться. Его лицо так близко. И губы так близко. Наклоняюсь и целую его через забор. На моих щеках остается ржавчина, размазывая макияж. Да уж, привет, столбняк.

– Боже, какая гадость, – театрально-громко шепчет Амара, – снимите уже себе гробницу.

Внезапно я начинаю паниковать: «Я не могу через это перелезть». А если оступлюсь и упаду на эти острые пики?

– Аккуратно, – отзывается Сайлас, – я тебя держу.

Он и Тобиас хватают меня за ноги, пока я подтягиваюсь на самую высоту. Представьте пирамиду чирлидерш, где две гимнастки подкидывают меня в воздух, я выделываю самое офигенное сальто и приземляюсь четко на надгробие в стиле «Добейся успеха».

И ошибетесь. Я сваливаюсь прямо на задницу. Очень больно.

– Порядок? – нависает надо мной Сайлас.

– Кажется, я сломала бедро.

– Заживет, – отвечает Сайлас. – Хватай мою руку.

Сайлас говорит: прыгай на одной ноге.

Сайлас говорит: погладь себя по голове.

Потрогай нос.

…Сайлас не говорит.

Мы вчетвером идем по извилистому ряду торчащих как кривые зубы надгробий. Кладбище называется «Голливудским», потому что парочка уроженцев Ричмонда стали известными сто лет назад и вернулись только после того, как откинулись, уже в качестве трупов. Все рано или поздно возвращаются в Ричмонд. В основном здесь лежат дохлые конфедераты, но есть и парочка забытых звезд. Туристы фоткаются рядом с их безвкусными могилами – но сегодня, уже после закрытия главных ворот, единственные местные обитатели лежат на глубине шести футов, и все 135 акров этой земли принадлежат нам.

– За мной, – говорит Сайлас. – Смотрите под ноги.

Тобиас, как по сигналу, спотыкается. Никто и не сомневался. Он ни черта не видит и при свете дня, даже в своих огромных очках. Замените дневной свет на лунный и добавьте несколько гранитных камней преткновения, и сразу поймете, почему Тобиас еле плетется.

– Куда мы? – не могу не спросить я.

– Увидишь.

Сайлас никогда не говорит, что задумал. Это же испортит сюрприз, так? У него есть сверхъестественная способность сплачивать всех и заставлять делать практически все, что захочет, а больше всего на свете он хочет бежать. Его жажда жизни одновременно притягивает, захватывает и жутко изматывает. Кого волнует, что завтра утром нам на учебу? Нам же объяснили, что образование для идиотов. Сайлас говорит, что мы лучше остальных ослов-старшекурсников, и кто мы такие, чтобы спорить? Мне вот нравится эта идея. Сайлас прямо вышибает из головы запреты, помогает потеряться в моменте. Кататься на поездах в ночи. Уезжать непонятно куда и насколько. Шататься по плантациям с привидениями до тех пор, пока солнце не взойдет над заброшенными табачными полями.

«Город наш», – всегда говорит он. Четыре Мушкетера. Все за одного, и один за Сайласа…

Мы познакомились благодаря взаимному восхищению постмодернистскими авторами во время курса литературной мастерской в наш первый год. В основном, мы косплеили Пола Остера. Сайлас хочет быть Дэвидом Фостером Уоллесом, с банданой и так далее. Тобиас забил Делилло. У Амары нездоровая одержимость Пинчоном, поэтому она выбрала его. Сайлас сказал, во мне есть что-то от Летема, но я его не читала. «Давай без эго Эггерса, – сказала я, надеясь прозвучать многозначительно. – Я стану первой в мире Эрин Хилл». Литературный мир был нашей устрицей, и с Сайласом я чувствовала себя черной жемчужиной.

– Меня что-то укусило, – стонет Амара, хлопая ладонью по голому плечу. Видимо, дошло, что это неподходящий наряд для расхищения гробниц. – Далеко еще?

– Почти пришли.

– Может, уже скажешь, куда мы идем? Меня тут жрут заживо.

– Терпение, – отвечает Сайлас. – Самое лучшее достается тем, кто ждет…

Херувим на колонне поворачивает ко мне голову как раз в тот момент, когда я прохожу мимо. Я застываю, чтобы убедиться, глядя на пухлого голенького младенца с хрупкими крылышками. Его размытые глаза моргают в ответ.

О, хорошо, мне это не почудилось. Приятно знать.

Каменные черты отшлифованы десятилетиями дождей и ветров, превратившими лицо в серую плоскость. Но веки все еще остались, моргающие над двумя каменными шариками, похожими на тухлые яйца. Надгробие слишком маленькое для взрослого.

«Ооо, черт… Тут похоронен ребенок». Я сказала это вслух? Сложно судить наверняка. Я провожу рукой по надгробию, обводя кончиками пальцев каждую букву, словно читаю шрифт Брайля:

ЛОННИ НАДЛЕР. БОЖЬЕ ДИТЯ.

– Эрин? – Сайлас берет меня за руку, вырывая из мыслей. – Все хорошо?

– Да.

– Точно?

– Ага.

– Не улетай, – просит он и тянет за руку через неровный ряд могил – и в моей голове, и про себя, по крайней мере, мне так кажется, я повторяю: «Не улетай, не улетай, не надо».

Надгробия так и танцуют. Мрамор продавливается. Статуи поворачиваются, когда я прохожу мимо. С таким же успехом они могли бы отбивать чечетку, размахивая зонтиком…

ЛЮБИМАЯ ЖЕНА. С ЛЮБОВЬЮ. ОН УШЕЛ СЛИШКОМ РАНО. ТЕЛО МЕРТВО, НО ДУША ОСТАЛАСЬ.

Мне просто надо успокоиться. Глубоко дышать. Не психовать.

– Что мы творим, – повторяет Амара, – что мы творим, что мы творим…

«Мы расширяем личные границы, – наверное, мог бы сказать Сайлас. – Мы живем на полную. Мы превращаем город в личную игровую площадку, воем на луну». Но он молчит и тихо ведет нас мимо прыгающих могил.

Тобиас не издает ни звука. Не вылезает из своей раковины. Сразу видно, кислота ему не помогла. Не хочу знать, какой фильм ужасов сейчас показывает его сознание.

Но мне плевать. В моем мире есть только я и Сайлас. Он держит меня за руку. Он ведет меня – мой вечный лидер. Я даже не уверена, что мои ноги касаются земли. С таким же успехом я могу быть воздушным шариком. Моя рука – веревочка, и Сайлас бежит по кладбищу, пока я качаюсь на ветру.

– Пришли, – говорит он.

Останавливаемся перед мавзолеем, который выполнен в странной помеси масонского и египетского стилей. Бетон покрыт сорняком… нет, забудьте. Это краска из баллончика. Приходится прищуриться, чтобы разобрать, что там нацарапано. Да и все равно искаженные слова не хотят застывать, поэтому я могу их прочитать. Удается разглядеть лишь…

ВОССТАНЬ, ФАНТОМ РИЧМОНДА, ВОССТАНЬ!

Ворота в гробницу должны быть заперты – правда? – но Сайлас без проблем их открывает, петли поддаются с ржавым скрежетом, который эхом разносится по всему кладбищу.

– Хрена с два, – говорит Амара. – Я туда не пойду. Там пауки!

– Тогда жди снаружи, – отзывается Сайлас. – Стой на стреме.

Мавзолей так и проглатывает его. Следующим, словно потерянная тень Сайласа, просовывает голову Тобиас, стараясь не задеть головой дверной проем.

«Подожди меня, – наверное, сказала бы тень Сайласа, – подожди-и-и!»

Амара смотрит на меня. На этом этапе нашей дружбы мы усовершенствовали экстрасенсорные способности, общаясь друг с другом исключительно мозговыми волнами.

Ты правда собралась туда идти? – спрашивает она глазами, ее голос громко и ясно звучит в моей голове.

Ну-у… наверное, да? Мы ведь зашли так далеко.

Какого хрена, Эрин? – явно недовольна она. – Серьезно?

Идем со мной!

Нет, ни за что.

Ну и ладно. Лохушка.

Я ныряю в мавзолей и сразу же чувствую падение температуры. Холод так и обволакивает. Просачивается сквозь кожу, проникая до самых костей.

У меня есть минутка тишины, пока Сайлас и Тобиас строят планы, а Амара снаружи осталась с сотнями спящих трупов прямо у нее под ногами.

Я делаю то, что и всегда в такие моменты: достаю из кармана маркер и нахожу на стене свободное место. Житель этого мавзолея простит мне одну маленькую надпись, учитывая бесчисленное множество других. Некоторый парочки оставляли свои имена: ПОЛ + ХАННА НАВСЕГДА. Кто-то просто рисовал пентаграммы. Кто-то оставлял левые слова и фразы: ЗОМБИ. УРА СТРАШИЛКАМ. ОХОТНИКИ ЗА ПРИВИДЕНИЯМИ.

Мой вклад, по сравнению с этим, относительно прост:

ЗДЕСЬ ЭРИН

В настоящем времени. Не прошедшем. Я оставляю частичку себя. Я всегда буду здесь.

– Господи, как хо-о-олодно, – пищит за мной Амара. Она не может долго оставаться одна. Она это знает. Я это знаю. Сайлас точно это знает. У нее не выходит быть в одиночестве. Амара подходит сбоку и обвивает руку вокруг моей, сильно дрожа.

– Соскучилась?

– Всегда, – заверяю я. Мы, сгорбившись, шагаем на сеанс Сайласа.

– Садимся в круг, – командует он.

Он даже принес свечи. Ну еще бы. В его рюкзаке целый магазин сверхъестественных примочек. Сайлас достает всю необходимую атрибутику и переходит к делу.

– Я не собираюсь сидеть на чьей-то могиле, – огрызается Амара, и на этот раз я не собираюсь с ней спорить. Вокруг шуршат и щелкают насекомые. По моей ноге ползет километровая многоножка, и не слезает, сколько бы раз я ее ни стряхивала. «Я иду к промежности, – шепчет она, извиваясь. – Да-да-да, берегись!»

– Да ладно, – говорит Сайлас, возвращая меня к реальности. – Мистер Пул не будет против.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Не слышала о У. У. Пуле? Некоторые зовут его ричмондским вампиром, но это все бред. Он просто фантом.

Фырканье Амары эхом разлетается по всему склепу.

– Прости, – добавляет она, – но что такое фан… как-то там…

– Фантом. Тот, кто застрял между живыми и мертвыми.

– Бедняга, – шепчу я, отвлекаясь на жидкие тени у свечей. Я не чувствую ветра, но пламя явно от чего-то дрожит и раскачивается.

– Помоги, – просит Сайлас Тобиаса, пальцами руки водя по мраморной задвижке.

– Ладно, – без проблем соглашается тот. Это первое его слово на кладбище.

Сайлас говорит: помоги влезть в склеп.

Сайлас говорит: помоги вырыть могилу.

Сайлас говорит…

– Э-э-э… – мычит Амара, – что вы делаете?

– Мне лишь нужен его язык.

– Что, прости? А ну повтори, мать твою?

– Говорят, если отрезать фантому язык, можно говорить с мертвыми, – поясняет Сайлас настолько праздно, будто это самый общеизвестный факт.

– Нет, – говорит Амара, и слово отскакивает от мраморных стен. – Всего хорошего, я пошла.

– Уже как-то поздно пасовать, тебе не кажется?

– Издеваешься? Ты не говорил нам, что собрался отрезать части трупов!

– А ты бы тогда пошла?

– Конечно нет!

Я смотрю со стороны, как пререкаются Амара с Сайласом.

– И нахрена мы для этого закинулись кислотой? – уточнила Амара.

– А почему нет? – ответил Сайлас – его вечная фраза. – Это поможет связаться с духами. Я хочу кое с кем поговорить.

«С его мамой», – думаю я. Сайлас не произносит ее имя вслух. Ему и не надо. Мы все знаем, что она умерла, когда Сайласу было девять. Он всем говорит, что она умерла в аварии, но только я знаю, что Сайлас сидел сзади, когда огромный фургон въехал в их «Тойоту Матрикс» на автостраде. Сайлас рассказал, как отлетела по воздуху машина, как он потерялся в этом водовороте, как помнил развевающиеся вокруг лица волосы его матери, пока изгибалась ее шея… все больше и больше. И внезапно они встретились взглядом, налитые кровью глаза матери смотрели на заднее сиденье сквозь щель в подголовнике, ее подбородок покоился между лопатками. Позвоночник сломался так, что голова чуть не отлетела. Единственное, что удерживало ее на теле, – сморщенная кожа.

Но это не помешало ей говорить. Она казалась такой испуганной. Не понимала, что происходит. Она уже умерла, но все равно со мной говорила. Сказала, что все будет хорошо. Что я буду в порядке. Что она любит меня.

Сайлас отделался парой царапин. «Чудо», – говорил он. Тогда-то он и начал верить в призраков. И всегда гнался за своей мамой.

Мавзолей почти разваливался. Всего пара ударов пяткой Сайласа, и камень рассыпался, открывая вид на гроб.

– К черту, – стонет Амара. – В жопу это все.

– Берись за ту сторону, – поясняет Сайлас Тобиасу. – Помоги мне вытащить.

Пока парни вызволяют какого-то недодракулу или как там назвал его Сайлас, Амара и я стоим сбоку. Мы обе понимаем, что это ужасно, Амаре не надо объяснять, но она будет винить меня, потому что вечно уверенного Сайласа винить невозможно, а себя она, конечно, не винит никогда.

Мое внимание переключается на вход в мавзолей. На давящую темноту.

– …Ребят? – но никто не слушает. – Ребят!

– Что? – спрашивает Сайлас. – В чем дело?

– Призраки, – все, что могу сказать я, указывая на вход. Кладбище кишит ими. Над могилами летают круги света. Они приближаются. Летят к нам.

– Вы ведь тоже их видите? – шепчу я. – Пожалуйста, скажите, что да.

– Что это? – в шоке спрашивает Амара.

– Бежим, – говорит Сайлас.

Сайлас говорит…

Сайлас говорит …

Сайлас хватает меня за запястье и тянет. Моя рука дергается, а потом остальную часть тела вытаскивают из гробницы. Я не могу отвести взгляд от шаров света, прыгающих по рядам могил, от призраков, тянущих свои призрачные тела все дальше и дальше.

Стоп. Это не призраки.

Это фонари. За нами гонится охрана. Твою же мать. Мы столкнулись с самой жуткой в мире полосой препятствий. Сзади около трех фонариков. Нас больше, чем их, а это значит, что хотя бы у одного есть шансы выбраться.

– Быстрее-быстрее-быстрее! – кричит Сайлас через плечо.

Амара кричит. Ей конец, без вопросов. У нее ни за что не получится добежать. Я обещаю себе, что внесу за нее залог. Мои родители раскошелятся, чтобы вытащить ее из тюрьмы. Там же можно оплатить картой?

Тобиас бежим первым. Он даже не оглядывается. Сраная длинноногая газель в джинсах-дудочках. Он перепрыгивает через могилы так, словно от этого зависит его жизнь. «Черт-черт-черт», – пыхтит он между каждым прыжком, а потом сворачивает влево и исчезает среди надгробий. Не хуже привидения.

Слава богу, Сайлас не отпустил мое запястье. Я бы не выбралась, если бы он не бежал впереди и не вел меня по бесконечному лабиринту могил. Я мыслю слишком линейно для такой ситуации. Побежала бы прямо, а надгробия не ставят в один ряд.

Херувимы подгоняют нас, хлопая в свои крошечные ладошки. Гранитный ангел торжественно качает головой. Я против воли думаю о своей маме, о том, как она во мне разочаруется.

– Беги быстрее, – просит Сайлас. – Давай, Эрин!

Он дергает мою руку влево, и та чуть ли не ломается. Не успела я увидеть, куда падаю, как уже оказываюсь на земле. Шею щекочут травинки. Сайлас зажимает мне рукой рот, и я знаю, что должна быть как можно тише, но все во мне кричит.

Могила. Мы лежим на чьей-то могиле, прячемся за надгробием.

Я изо всех сил пытаюсь задержать дыхание, когда мимо проходит охранник, позвякивая цепочкой ключей. Мы с Сайласом прижимаемся друг к другу, сжимаемся, вжимаемся друг в друга, чтобы поместиться за надгробием. Даже после того, как охранник пройдет мимо, мы не шелохнемся, пока не убедимся, что горизонт чист.

– Как думаешь, сбежим? – спрашивает Сайлас. Я вдыхаю его слова. Ощущаю их на языке. Солнце взойдет через пару часов. Мы можем сбежать, а можем…

– Нет, – я целую его так сильно, что он ударяется головой о мрамор, но не отстраняется. Я пропускаю пальцы сквозь его волосы, нащупывая опавшие листья. – Останься со мной.

Я не хочу выходить из тени надгробия, наши головы прижаты к нему, грудь поднимается и опускается с каждым судорожным вдохом, сердца не успокаиваются, вдохи сливаются воедино, пока мы не синхронизируемся, дыша в унисон, разделяя легкие на двоих.

Моя рука блуждает вниз по его груди и опускается на штаны.

– Что ты делаешь? – спрашивает он.

– А ты как думаешь?

– Ты уверена? У меня нет защиты.

– Да.

– Нам нельзя шуметь.

– Мы и не будем, – шепчу я.

Рука Сайласа опускается мне на талию. Это же его рука, да? Мне требуется мгновение, чтобы убедиться, что по моей коже не проходят крохотные ножки всяких тварей.

Надо сосредоточиться на теле Сайласа. На его плоти. На его руках. Я чувствую шероховатость его пальцев, когда они проникают под мою кофту, и на мгновение выпадаю из реальности. Это больше не его пальцы, а волнистые насекомые, живущие в этих гробах, копошащиеся в навозе и грязи, лакомящиеся плотью каждого трупа на этом забытом богом кладбище. Давно забытых звезд. Генералов Конфедерации.

А теперь и мной. Я следующая. У меня в голове крутится этот дурацкий детский стишок – червячки снаружи, червячки внутри, червячки играют с ночи до зари – и теперь он так и застрял у меня в голове.

Червячки снаружи, червячки внутри…

Пальцы Сайласа оказываются в моем теле.

червячки снаружи…

Я знаю, что всего лишь отхожу от наркоты, но это не мешает червякам ползать под моей кожей. Мне надо сосредоточиться. Идти за Сайласом.

червячки внутри…

Губы Сайласа впиваются в мои, но его губы – не губы, а личинки. Я чувствую, как одна падает на язык, заползает в горло.

червячки играют…

Звенит молния на моей ширинке. Сайлас нашел то, что искал. Что я предложила. А мне лишь надо пережить этот путь. Если я не буду открывать глаза, все пройдет не так уж плохо. Нужно лишь держаться за Сайласа.

Держаться…

Держать…

Теперь я их слышу. Всех внизу. Мертвых. Видимо, мы их разбудили. Нарушили их вечный сон. Теперь они двигаются, кувыркаются в гробах, осознают, что мы тут над ними извиваемся. Я слышу скрип их хрупких кулаков и не могу не представить, как они все дрочат прямо под нами, сотни костей, обернутых в простыни, бьются о тесные стенки своих гробов.

Мы воскресили мертвых. Каждый последний, ускользающий вздох, срывающийся с моих губ, должно быть, сильно их заводит. Они подбадривают Сайласа своими пересохшими голосами: «Давай-давай-давай!»

Они хотят меня.

Я больше не чувствую Сайласа. В ту же секунду, когда он кончает в меня, его тело теряет очертания. Вся полнота его физической оболочки взрывается, и теперь я держу в объятиях не плоть, а клубок червей, все они переплетены друг с другом, извиваются на моей коже, прокладывают себе путь сквозь меня, поверх меня, о боже, они все извиваются, кормятся мной, они снаружи, они внутри, они играют с ночи до зари.

Часть первая. Потеря друга

Дата на камне

Я не могу нащупать пульс. Никакой реакции. Даже дыхания. Все указывает на летальный исход. Дефибриллятору нужна еще секунда, а я не могу столько ждать. Я его теряю. Можно сделать искусственное, но обычно я припасаю это на сладкое.

– Я слышал, тут вкусные крылышки, – говорит Таннер.

Надо просто смириться. Объявить время смерти этого свидания вслепую и убрать труп, пока не закончился счастливый час, но нет, я не сдаюсь. Сегодня никто не умрет. Не в мою смену.

Официант наконец-то приносит мой долгожданный джин-тоник. Тут важен каждый глоток, поэтому я быстро прикладываю электроды – Разряд! – надеясь вернуть жизнь нашей беседе.

– Итак, – начинаю я.

– Итак, – повторяет он, стуча пальцами по столу.

Ничего. Все еще никакого пульса. Я прошу официанта подготовить новую порцию адреналина, поднимая уже полупустой стакан и позвякивая льдом.

– Откуда ты знаешь Амару? – спрашиваю я.

– Через ресторан.

– Ты тоже там работаешь?

– Нет-нет. Она была официанткой на мероприятии моей компании.

– Твоей компании? Я не знала, что ты…

– Ну, я просто там работаю, – кажется, он покраснел. Вы только посмотрите на эти щеки! Таннер меня застеснялся? – Я увидел ее на перекуре. И она дала мне траву на парковке.

Не сомневаюсь.

– Святая Амара! – поднимаю я стакан.

– Она сказала, у нее есть подруга, с которой я могу сойтись, и…

– …И вот мы здесь, – я удивлена, что Амара приписала мне Таннера. Он милый, но какой-то плюшевый. Ни одной татуировки. Уверена, к нему все клеятся, и это наверняка его смущает. Чистая одежда, еще и отутюженная. Его парфюм перебивает еловый запах моего джина, но он помылся, что уже лучше парней в грязных майках, с которыми я иногда зависаю. А еще он знает, как забронировать столик.

– Знаешь, что раньше тут было? – спрашиваю я.

– А должен?

– Тут была плантация. А мы сидим на доме рабов.

У Таннера подпрыгивает кадык.

– Основная часть дома сгорела еще до Гражданской войны. Осталось только это. Кухня была в подвале. Рабы-повара спали наверху, спускались готовить хозяевам, а потом снова поднимались наверх. Почти не выходили из дома.

Я выглядываю из ближайшего окна на Фоуши-стрит. Остальная часть квартала была застроена много лет назад, но именно это здание так и не снесли – двухэтажное свидетельство славной истории Ричмонда. Но его легко можно и не заметить. Рядом с входом стоит табличка с выгравированным числом 1797, намекая на прошлое здания, но не говоря напрямую. Таннер прошел мимо, даже не оглянувшись.

Теперь я смотрю на столовую. Мест не так уж и много; десять столиков, за каждым сидят богато одетые посетители. Все белые. Кажется, мы тут самые молодые. Ресторан открылся совсем недавно, так что Таннеру наверняка пришлось постараться, чтобы выбить место. Он так хотел произвести на меня впечатление, но по окаменевшему выражению его лица ясно, что он и понятия не имел об истории этого здания.

В этом весь Ричмонд. Повсюду уроки истории. Весь этот город – кладбище. Куда ни ступи, везде могилы.

– Ничего себе… я и не знал. Это было на сайте ресторана?..

Я решаю больше не мучить бедолагу.

– Меня всегда интересовала история Ричмонда. Сначала изучала в колледже, а потом и сама, – не буду вдаваться в детали, как рабовладельцы гордились готовкой своих рабов, и что жареная окра за пятнадцать баксов, не говоря уже обо всем дорогущем меню, уходит корнями к рабам, которые готовили для богачей Ричмонда.

– Ты типа историк-самоучка? Может, мне делать записи?

Это не самый плохой разговор. Можно сказать Таннеру, что меня не определяет карьера, и сейчас я не работаю, потому что борюсь за место в известном рекламном агентстве, а все лето бездельничаю в юридической конторе моего отца под ярлыком менеджера соцсетей. Но я ведь пришла не работой хвастаться, да?

– Вообще-то, я серийная убийца.

Таннер смотрит на меня так, будто видит впервые.

– У нас с Амарой отработанная схема… – продолжаю я его подкалывать, пока он так внимательно слушает, – она выбирает какого-то парня из разных компаний, накуривает и как будто невзначай упоминает классную подругу. Потом я пью с ними, они теряют бдительность, увожу обратно к Амаре, и мы вместе режем их на кусочки.

Таннер не моргает.

– Я… ожидал не такого.

– Поверь, – я наклоняюсь и шепчу: – Никто не ожидает.

– Ну и… – он наклоняется в ответ, ставя локти на стол, – куда же вы прячете тела?

Он начинает мне нравиться.

– Выбрасываем, конечно же. Скидываем в реку.

– Логично, – улыбается он. У него красивая улыбка, признаю. – Но нельзя выкидывать в одном месте. Надо как бы раскидывать. Подальше.

Дамы и господа, Таннер решил пошутить.

– Ты тоже так делал?

– Я? Да нет… парочка серийных убийц зарезали моего брата.

– О нет! Я и не знала.

– Ничего. Последние годы я искал его убийц. Чтобы отомстить.

– И вот нашел! Видимо, это судьба.

Он смеется. Искренне. Я вижу его впервые – такого, каким он, наверное, был в детстве.

– От нее не уйти.

И вот он. Совсем слабый, но я чувствую. Пульс. ЭКГ его ловит, отображает маленькую кривую на мониторе.

Может, свидание не такое уж и мертвое.

– Ну ладно, – говорю я. – Живи. Пока что.

– Фух.

Мой телефон вибрирует. Наверное, Амара спрашивает, как дела. У меня сводит ребра, когда я вижу, что это Сайлас. Только не сейчас. Я переворачиваю телефон и возвращаюсь к разговору.

– Ты уже ходил на свидания вслепую?

– Вроде нет. А ты?

– Нет, – Ричмонд настолько мал, что твоя романтическая история известна всему населению. Надо находить совершенно новый круг общения, чтобы умудриться сходить на свидание не с другом бывшего.

– Тогда почему согласилась? – спрашивает Таннер.

Ради пульса. Учащенного сердцебиения. Меня достал мой типаж мужчин, и в двадцать четыре года давно пора отказаться от плохих привычек. Я как та рыба, выползающая из первобытного ила прошлых отношений, готовая избавиться от бывших, чтобы ходить на своих двоих. Чтобы дышать. Надо эволюционировать от такой катастрофической личной жизни.

– У Амары шестое чувство на мужчин, я ей доверяю, – вру я.

– И как сработало ее шестое чувство?

– Ответ неясен, – отвечаю я монотонным голосом игрушек-предсказателей, – спросите позже.

Таннер и правда очаровашка, но я пока не готова на второе свидание. Но я его не солью. Я пришла, как и умоляла Амара, чтобы «расширить горизонты». Чтобы выйти из зоны комфорта бомжей-барабанщиков и принять неизвестность. Никаких гарантий. Никаких местных революционеров в куфиях. Я бы и не согласилась на свидание, если бы Амара так не умоляла. Она как кошка, которая принесла мне дохлую окровавленную птичку во рту. Смотри, я поймала тебе айтишника!

– Ну, – кашляет Таннер, возвращая меня в реальность, – Амара сказала, ты общественный организатор?

Не могла придумать ничего получше? Господи, теперь я в шоке, что он согласился встретиться.

– Была в колледже, – поясняю я. – Теперь уже нет. Я много работала с местными благотворительными компаниями, которые пытались искоренить предвзятое мнение при приеме в университет…

Глаза Таннера потускнели.

– …помогала координировать социальные кампании…

Я снова его теряю. Пульс пропадает.

– Может, не будем обсуждать работу? Даже мне скучно себя слушать.

Таннер возвращается к жизни.

– Хочешь сразу покопаться в грязном белье?

– Да. Перейдем к горячему. Скажи что-то, чего никогда не говорил на первом свидании.

– Звучит слишком страшно.

– Да ладно. Чего тебе терять?

– Ну хорошо, – Таннер умеет подыгрывать. – Дамы вперед.

– Как галантно, – мне требуется минутка, чтобы придумать что-то стоящее. Вспомнить что-то по-настоящему неожиданное. – Ладно. Есть одно. Готов?

– Готов.

– В детстве… – глубокий вдох, – я участвовала в конкурсе красоты.

– Да не гони.

– Маленькая мисс Конфедерация. Такая Барби Джонбенет, еще и со светлой ковбойской шляпой. В школьном альбоме мои фотки как из журнала «Гламур», – мне даже вспоминать стыдно, но Таннера не сломить.

– Я тебе не верю.

– Это правда!

– Прости, но звучит как хрень.

– Зачем мне врать?

– Я просто даже не могу представить. Есть доказательства? Требую фотографий.

– Ни за что, – не буду говорить, что в десятый день рождения я сломала все выигранные короны. Мама увидела в центре моей комнаты кучу костей со стразами. Она до сих пор меня не простила. Столько блестящих останков. – Это для третьего свидания, если тебе повезет.

– Боже, я и не знал, что иду на свидание с южной королевой.

– Не забивай себе голову, – а еще не буду говорить, что я прямой потомок генерала Эмброуза Поуэлла Хилла с папиной стороны. Мне встречались парни, которые прямо кайфовали от всей этой Гражданской херни. В этом городе до черта исторических задротов. – Твоя очередь.

– Как мне такое побить?

– Никак.

– Ну ладно, кажется, придумал…

Телефон снова вибрирует. Я переворачиваю и смотрю на имя звонившего. Опять Сайлас.

– Тебе нужно ответить?

– Нет, – вымучиваю я улыбку. – Это просто друг. Ничего важного.

– Я не против.

– Нет, все нормально. – Я выключаю телефон и убираю в сумку. – Ну что? Какой у тебя секрет?

Я убеждаю Таннера оставить машину и пойти пешком, чтобы полюбоваться граффити. Чисто для меня это может потенциально стать романтической прогулкой. Узнаем, что он видит на улицах.

Помню, как я впервые поняла, что в нашем городе есть буквально параллельная вселенная. Все, что произошло в Ричмонде, нацарапано на стенах почти каждого здания. Однажды, во времена колледжа, я ковыляла ночью из бара и замерла как вкопанная при виде темнокожей девушки, смотрящей на меня сверху вниз. Все ее лицо было в слезах размером с кулак, но в глазах горел гнев. Я протянула руку, чтобы дотронуться до нее, и наткнулась на кирпичную кожу. Над ее головой были баллончиком выведены закольцованные, кружевные буквы, складывающиеся в слова:

ПРАВОСУДИЕ КЕНДРЕ

Что за Кендра?

Вернувшись домой, я искала в гугле, пока не нашла: Кендра Томас. Девятнадцать лет. Застрелена на том самом месте. Никто не знал, кто спустил курок, и теперь уже никто и не пытался узнать. Ее убийство даже не попало в местные газеты, неудивительно, что я не слышала этого имени. Но Кендра Томас все еще там, висит над углом Грейс и Норт-Генри, пристально вглядываясь в каждую проезжающую мимо машину и пешехода, настаивая на признании своего существования. Граффити не добилось справедливости – это невозможно, – но все же не дает никому забыть о существовании Кендры.

Кендра здесь.

Таких рисунков много. Они повсюду вокруг нас, ждут, когда мы увидим их, записывают историю, о которой никто не говорит, выживают даже после того, как каждые пару лет город сбрасывает кожу. Истории за этими граффити, может, и не до конца рассказаны, но само их количество говорит мне о том, что это не тот город, в котором выросли мои родители. Рисунки множатся, а статуи генералов Конфедерации вдоль Монумент-авеню только и ждут, пока их снесут.

Я хочу поделиться этой версией Ричмонда с Таннером. Мне любопытно, как он отреагирует. Во мне даже теплится что-то типа… надежды? Оптимизма? Давно я так ни с кем не гуляла. Ни разу после…

– Куда ты меня ведешь? Ты же шутила про всю эту историю с убийствами?

– Вот. Одно из моих любимых, – мы останавливаемся перед осьминогом-альбиносом, покрывающим всю восточную стену магазина. Его бледные щупальца разветвляются по широкой стене кирпичного здания, огибая угол, будто сдавливая камень. – Как тебе?

– Ух ты. Никогда его не замечал.

– Как это возможно? Он же на все здание.

– Видимо, я даже не смотрел.

– Граффити повсюду. Их так много. Надо просто посмотреть.

– А это легально? Вот так портить городское имущество?

– Ты об этом думаешь? – минус сто очков тебе за это, Таннер…

– Черт. Тупая была фраза, да? А можно отменить? Вернуться на десять секунд назад?

– Прости, никаких отмен.

– Просто… я никогда не ходил на свидания с такими, как ты, – говорит он.

– Как я?

– Ну, ты… крутая?

– «Крутая»? Мы, что, в шестом классе?

– Обычно я встречаюсь… ну, не знаю. Не с такими. Ты другая?..

– Вот только не говори: «Ты не такая, как все».

Он смеется и отворачивается от граффити, чтобы взглянуть на меня. Наклоняется, будто хочет меня поцеловать, но потом говорит:

– Что мне сказать, чтобы ты пошла со мной на второе свидание?

– Как насчет: «Я оплачу выпивку»?

Мы подходим к моему дому, и я понимаю, что сейчас или никогда. В моей голове состоялся целый теннисный матч – приглашать, не приглашать, – когда я поняла, что так и не включила телефон. Я включаю, и сообщения так и сыплются. Сайлас. Сайлас. Сайлас. Я не успеваю прочесть все.

Еще голосовое сообщение. Я шепчу Таннеру «минутку» и поднимаю к уху телефон.

Спаси меня.

Вот и все сообщение. Меньше трех секунд. Сайласу опять нужен спаситель. Опять нужна я.

Я проигрываю сообщение снова, хочу убедиться, что правильно расслышала. Это определенно новая тактика. Он еще никогда так открыто не молил о помощи. Спаси меня.

Сайлас говорит: вытащи меня из реабилитации.

Сайлас говорит: заплати залог в тюрьме.

Сайлас говорит…

– Все хорошо? – спрашивает Таннер.

– Да, – отвечаю я. Надо было сказать: «Отхожу от дружбы». – Просто у меня есть друг, который не видит личных границ.

Почему Сайлас так со мной поступает? Всегда ждет, что я все брошу и помчусь ему на помощь.

«Он знает, что у меня свидание?» – гадаю я. Конечно нет. Это абсурд. Он никогда не знает, чем я занята, никогда не думает спросить, что происходит в моей жизни. Моя жизнь. То, что я до сих пор пытаюсь наладить спустя два года после выпуска.

«Спаси меня», – говорит он.

Я желаю Таннеру доброй ночи перед домом и чмокаю его в щеку. По его озадаченному выражению лица сразу становится ясно, что он надеялся на большее, но он ведет себя как истинный джентльмен, когда понимает, что на этом свидание заканчивается. Мы туманно о чем-то договариваемся. Выпьем на следующей неделе?

– На Франклине открылся новый спорт-бар, я давно хочу сходить, – говорит он, и я слышу свой вялый ответ: «Конечно, будет здорово». У меня уже есть его номер, поэтому я обещаю написать ему. Таннер неловко поворачивается, словно забыл, как ходить. Когда идет по улице, я вижу, как он поднимает взгляд на окружающие здания и рассматривает так, будто видит по-другому – ну, или хотя бы пытается.

– Обещаешь позвонить? – кричит он с другого конца улицы.

– Клянусь жизнью, – кричу я в ответ, прижимая руку к сердцу, хотя чувствую привкус лжи на языке. И Таннер уходит. Город его поглощает.

Я отправляю сообщение Сайласу, пока иду к своей машине, припаркованной чуть дальше дома:

куда

Реабилитация – для неудачников

Сколько уже раз это повторялось? В который, десятый – боже, да сотый – раз я его вытаскиваю? Я слышала все его оправдания. Именно я была с ним в самые тяжелые периоды. Я ухаживала за ним во время худших отходняков. На моем диване он спит, мои деньги занимает, хоть всем до смешного ясно, на что он их тратит.

Дождь рисует узоры на лобовом стекле. Я не обращаю внимания на свое отражение в зеркале и смотрю только на дорогу. Если увижу себя, то пожалею – этот осуждающий взгляд из-под теней. Какого черта я творю? Мы уже не дети. Мы закончили колледж. Мы должны быть взрослыми, так? Ну, или хотя бы делать вид. И только Сайлас об этом не слышал.

Я включаю радио. Все эти поп-песенки не сочетаются с моим настроением, так что решаю ехать в тишине.

Пока мои школьные подружки гуляли с футболистами, которые потом станут их мужьями, я сбрасывала кожу «Джей Крю», красила волосы, прокалывала нос – в общем, стандартный подростковый бунт. Но ничто не пугало моих родителей так, как Сайлас.

Впервые я заметила его на первом курсе, на пересечении Типично Американского авеню и Аллеи Бродяг. Этакий Рембо-футболист: сильный, но не коренастый; мускулистый, но не качок. Истинное воплощение Сэла Парадайза. Я таяла от его улыбки, как и все остальные. Такая дьявольская ухмылка, будто он замышляет какую-то шалость. Кот, слопавший чертову канарейку, а к растянутым окровавленным губам прилипло перо. Он кардинально отличался от парней, клеившихся ко мне в школе. У Сайласа была неугомонная душа, он всегда искал, всегда стремился к большему, большему, большему. С ним я чувствовала себя живой, и вся жизнь до него казалась смертью.

Наши отношения быстро разгорелись и почти так же быстро выгорели. Почти весь первый курс мы расставались, мирились и повторяли все снова. Второй – тоже. Даже когда наши отношения окончательно подошли к концу, дружба никогда не прекращалась. Вообще-то, мы стали еще ближе, как будто сначала нам нужно было пережить всю эту романтичную муть, чтобы добраться до истинной сути нашей связи. За нашими спинами постоянно шептались, не продолжаем ли мы спать друг с другом. Сайлас обожал подливать масло в огонь. «Пусть болтают, – говорил он. – Наша дружба сильнее этого».

Я хотела видеть себя так, как видел меня Сайлас. Когда он смотрел на меня, все остальное теряло смысл. Были лишь я и он, здесь и сейчас.

Амара с Тобиасом тоже это чувствовали. Мы все им очаровались.

А потом учеба подошла к концу.

И теперь мы застряли в этом промежуточном пространстве между детством и зрелостью, где зачастую кажется, что ты ни жив, ни мертв. Амара снова живет с родителями, чтобы оплатить долг за обучение. Тобиас живет с двадцатью соседями в какой-то убогой квартирке, куда меня ни разу не звали. Он убивается на какой-то бесполезной секретарской должности, а Амара – в бездушном мире сферы обслуживания. Карьеры без последствий, если это вообще можно так назвать.

Я выбрала выжить любой ценой. Все мои писательские амбиции – которые, давайте начистоту, и так никуда бы не привели – умерли после колледжа. Теперь я просто пытаюсь найти адекватную работу в агентстве «МакМартин» и оплатить долгожданную независимость.

И это включает в себя избавление от Сайласа. Жизнь рядом с ним всегда утомляла. То, что во времена колледжа горело ярче солнца, теперь стало черной дырой. Гравитация продолжает засасывать меня во все его дерьмо. Его жизнь в стиле ню-битника отрицает любой стандартный карьерный путь. Поначалу я думала, если он преуспеет – и под этим я подразумеваю просто сохранить себя, жить и писать, – тогда, может, я смогла бы жить через него. И так после выпуска я начала заботиться о Сайласе. Водрузила на себя задачу спасти его во что бы то ни стало, даже если придется защищать Сайласа от него самого.

Но я устала. Мне надоело быть спасательным кругом. Я больше не могу. Я все решила к тому моменту, как доехала до шоссе. Хватит. Больше никаких выкупов.

Я не знаю, чем он занимается большую часть жизни. И не хочу знать. Сейчас мы живем по принципу: «Нет вопросов – нет ответов». Я постоянно замечаю стандартный набор у него в карманах – обгорелая ложка, зажигалка с надписью: «РЕАБИЛИТАЦИЯ – ДЛЯ НЕУДАЧНИКОВ», обожженные кусочки фольги с липкой черной смолой – признаки разложения. Его зависимость не должна была нас удивлять. Сайлас всегда стремился попробовать все. Наркотики стали естественным развитием событий.

Я знаю, как ужасно это звучит. Будто мы все – я – смирились с судьбой Сайласа. Но иногда лучшее, что может сделать друг – перестать помогать. Все остальное я уже пробовала. Сайлас продолжает отравлять все, к чему прикасается, как бактериальная инфекция, заражающая все его окружение.

Младшая сестра уговорила его пойти в реабилитацию, хотя никто не мог. Они остались одни, когда умерла их мать. Сейчас Сайлас – все, что есть у Калли. Она как-то умудрилась записать его на двадцативосьмидневную программу. Клетка без решеток. По моим подсчетам, он едва ли продержался три дня – его новый рекорд, – а потом спер свой телефон.

Спаси меня.

Я поджигаю сигарету и слегка открываю окно, чтобы выпустить дым. На мою руку капает дождь. Я уже почти на месте. Надо продумать, что я скажу Сайласу:

Я больше так не могу… Прости. Я хочу жить нормально.

Я замечаю сквозь лобовое стекло тощую фигуру на стоянке магазина. Дворники скользят по окну, раздвигая завесу дождя и открывая его взору.

Сайлас.

Я вздрагиваю на месте, вцепившись в руль обеими руками. Огонь не заставляет себя ждать. Даже сейчас, после стольких лет, во мне бурлит кровь от одного его вида.

Сайлас заходит в свет фар моей машины. С него так и льет. Спутанные волосы закрывают лицо. В руках целлофановый пакет с желтым смайликом: «СПАСИБО, ЧТО ПОКУПАЕТЕ У НАС». Он босой. К ногам липнут мокрые листья. Он не похож на Сайласа. Почему-то стал другим. Ему хуже, словно в центре он атрофировался.

– Где твои ботинки? – спрашиваю я, когда он открывает дверь и садится ко мне.

– Ты их не видишь?

Я оглядываюсь через плечо.

– …Кого?

– Ничего? Совсем ничего?

– Я не вижу…

– Забей. Поехали. Давай-давай-давааай, – с каждым «давай» он бьет подлокотник.

Я выезжаю с парковки, начиная волноваться, что за ним гонится полиция – что на самом деле он сбежал из тюрьмы, и я стала соучастницей.

– Ну и местечко. Эти долбанутые фанатики сидят в кругу и говорят о принятии Христа. Вот же подстава. Дошло? Они заманивают тебя лечением, но на самом деле это развод. И как только ты подписываешься, они уже ничего не скрывают. Ждут, пока ты подпишешься на все. А потом выскакивают со своими песнопениями, молитвами и…

– Куда мы едем?

Он оглядывается, чтобы проверить, что за нами не следят.

– К тебе?

– А что не так с твоей квартирой?

– Дома нестабильно. У тебя безопаснее.

– Безопаснее?

– Меньше шума. Меньше помех, – он все смотрит в зеркало. Предметы в зеркале ближе, чем кажутся. Фары проезжающих машин освещают наши окна.

Я не могу сдержать мысль: «И я кинула ради этого Таннера?» Я могла бы все еще гулять, хотя бы прикидываться, что живу свою жизнь, но вместо этого отвожу мокрую задницу Сайласа к себе домой, чтобы он не замерз до смерти.

– Калли будет переживать, если ты…

– Я к ней не вернусь. Хренова ведьма. Кто может… кто может сотворить такое со своим братом? И называть это любовью? Да к черту. Это не любовь. Она не понимает, что я пытаюсь…

– Неправда. Просто она хочет, чтобы ты…

– Осторожно! – Сайлас смотрит на что-то за лобовым стеклом. Он сжимается перед ударом, будто посреди дороги что-то есть, но там пусто.

– Что? – кричу я. – В чем дело?

Сайлас поворачивается, чтобы посмотреть назад.

– Ты… ты видела?

– Что видела? Там ничего не было!

Мимо проезжает еще одна машина, освещая его безумные глаза.

– Остановись.

– Мы на шоссе!

– Мне надо выйти. Срочно, – он уже открывает дверь, пока машина несется на чертовых шестидесяти пяти милях в час по мокрому асфальту. Я на средней полосе на трехполосном шоссе в одиннадцать вечера, и он хочет прыгнуть.

– Сайлас! Стой! – мне приходится наклониться вправо, чтобы дотянуться до плеча и не дать ему выпасть на дорогу. Позади раздается гудок, когда я подрезаю другую машину. Мы сворачиваем на дальнюю обочину, гравий раздирает днище машины, потом меня резко заносит, и я выруливаю обратно на шоссе.

– Спятил?! Ты же…

– Остановисьостановисьостановись! – Что-то в его голосе – внезапный поток слов, безумная ярость, – пугает меня. Я перестраиваюсь и съезжаю на обочину. Мы едва успеваем остановиться, как дверь распахивается, и Сайлас падает на гравий. Он приземляется на руки, а затем вскакивает.

– Ты нормальный вообще? Так же можно…

Но он не слушает. Оставляет дверь открытой и бежит. Мимо проносится непрерывный поток машин, лучи дальнего света освещают его тело.

– Сайлас, куда ты…

Я переключаюсь на паркинг и включаю аварийку – оранжевые лампочки пульсируют с громким щелк-щелк-щелк, – и протягиваю руку через пассажирское, чтобы закрыть его дверь.

– Сайлас!

К тому времени, как я выпрямляюсь на своем сидении, Сайлас уже перелез через ограду и добегает до леса, окружающего автостраду, за ним развевается пакет со счастливой желтой рожицей. Где его ботинки? Почему он без обуви?

– САЙЛАС! – кричу я.

Но уже слишком поздно. Он ушел.

«В жопу», – думаю я. С меня хватит. Я так больше не могу. Достало, мать твою. Не стану снова спасать Сайласа. Пусть сам себя спасает. Или убьется. Мне уже все равно. Насрать, черт вас всех побери.

Это последняя капля. И теперь все наконец-то вылилось наружу.

Когда Калли звонит, я притворяюсь, что не понимаю, о чем она. Вру, что не спасала Сайласа и не выпускала его в дикий Ричмонд. Мне стыдно, но я уже ходила по Срыв-авеню с Сайласом за ручку. Он всегда выбирался, так ведь? Он сильнее своей зависимости – ну, или в это мне хочется верить.

Сайлас должен выжить сам. Его никто не может спасти.

Я не могу его спасти. Уже нет.

Когда он стучит в мою дверь в три ночи – пуф