Стальные боги E-Book

Замиль Ахтар

• Herausgeber: fanzon
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Fanzon. Наш выбор
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2023

Seitenzahl: 650

Beschreibung

Когда боги примут чью-то сторону, победитель впишет свое имя в скрижали небес… Язычники отняли дочь у Михея Железного — и за это поплатятся своим королевством. Пятьдесят тысяч вооруженных паладинов следуют за своим предводителем во имя праведной цели. Они все крещены ангельской кровью и жаждут сожжения неверных. Только янычары могут противостоять паладинам. Ставший живой легендой янычар Кева однажды смог совершить то, что не под силу обычному смертному: он обезглавил мага под градом заклинаний, но потерял жену. С тех пор он отрешился от мира, затуманивая разум зельями и сладкоречивой поэзией. Чтобы спасти королевство, Кева должен забыть о своем горе и вернуть былую славу. Паладины Михея Железного уже близко, полные гнева и решимости писать собственную легенду — кровью. Пропитанная кровью фэнтезийная эпопея. Мотивы «Игры престолов» и «Тысячи и одной ночи», лавкрафтианские боги, джинны и астральная магия!

Leseprobe

Замиль Ахтар Стальные боги

Моей жене Дженалин

Zamil Akhtar

GUNMETAL GODS

Copyright © Zamil Akhtar 2020 / 2021

© Р. Сториков, перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

1. Кева

От приглашения Тени бога не отказываются, даже если ты ветеран двадцати сражений и на твоем счету больше смертей, чем волос в бороде у шейха. Несколько недель назад я покинул свою кузницу и отправился в экипаже до Костани, резиденции царя всех царей. Вот, наконец, я проехал через ворота – и тут же содрогнулся от рыбного смрада на улицах. Но этот город, когда тут не несет рыбой, пахнет домом: здесь я вырос, научился любить и ненавидеть.

От прогулки по большому базару звенело в ушах. Здесь стоял постоянный гул – люди спешили купить ковры с геометрическим узором из Аланьи, яркие кашанские специи и уродливых металлических идолов. Крики, беготня и толчки пробудили воспоминания о поле битвы; мне уже хотелось сбежать куда-нибудь подальше. Чтобы снять напряжение, я хотел было зайти в кофейню, покурить кальян со вкусом вишни и выпить наперсток крепчайшего черного кофе, но решил, что шах уже и так меня заждался.

Тронный зал Небесного дворца не был самой высокой точкой в городе, эта честь принадлежала Голубым куполам, но он стоял на холме над Костани и взирал на город, как взирали бы многие воображаемые боги. Зеленый купол дворца напоминал тюрбан, а остальная часть переливалась под полуденным солнцем жемчужным блеском.

Площадь была заполнена садами и фонтанами и отделана белым мрамором. Над воротами возвышались грозные шпили. У ворот несли караул преданные солдаты-невольники шаха – янычары. Однако юный янычар в одежде из ярко-желтого и розового хлопка не поверил, что я и есть знаменитый герой Кева, явившийся по приглашению шаха.

– Ты тот самый янычар, который пешим бился сразу с двенадцатью рыцарями в доспехах? – спросил он, недоверчиво вытаращив глаза. – Они что, были пьяны?

– Нет, зато твоя мать, когда увидит, что я собираюсь с тобой сделать, напьется до одурения. – Это старая янычарская шутка, совершенно безобидная, ведь мы не знали своих матерей. – В шестнадцать я тоже охранял эти ворота. А к восемнадцати уже пролил кровь в семи сражениях. В двадцать лет… Да ты и сам знаешь. Я не собираюсь болтать тут с тобой попусту, когда меня ждет Величайшая звезда.

Юный янычар прикусил дрожащую нижнюю губу и выдавил улыбку.

– Легенда возвращается, – сказал он. – Его величество ожидает тебя.

Он проводил меня в огромный зал, где на золотистой оттоманке сидел шах. Сверху взирал на все происходящее глазами из настоящих рубинов золотой павлин Селуков.

– Кева Кузнец, – сказал шах. – Даже некоторые евнухи имеют титулы получше.

Он был в лавандовой парче с рисунком из павлинов – символом Дома Селуков. Его золотой тюрбан, опущенный почти до точеных бровей, украшали настоящие павлиньи перья. Однако борода у него была как у воина – подстриженная, но достаточно густая, чтобы вызывать уважение. Несмотря на всю напыщенность, в нем чувствовалась твердость.

– Ваше величество. – Я склонил голову. – Бывший раб ценит любой титул.

– Чушь. – Шах встал с оттоманки, и в воздухе раздалась пронзительная трель цикады. – Я освободил тебя и дал достаточно золота, чтобы ты до конца своих дней мог бездельничать, а вместо этого ты день-деньской грохочешь молотом. Ты единственный неблагодарный на моем пути.

– О вас можно сказать то же самое.

Шах засмеялся так, что затрясся живот.

– Вот это старый добрый Кева. Сабля остра, но язык острее.

– Я рад снова с вами увидеться.

– А напрасно. Лучше бы у меня не было причин тебя вызывать. – Шах Мурад вздохнул с таким звуком, словно из кожаного мешка выпустили воздух. – Очередной маг разжигает смуту. Ты должен принести мне его голову.

Совсем не то, чего я ожидал, но моя спина и голос не дрогнули.

– Никакого приветственного пира. Никакого парада. Сразу к делу.

– Прошу прощения, я принял тебя за воина. Но, если тебе нужны церемонии, давай пройдемся.

Мы вышли из тронного зала в сад наслаждений. Ветер колыхал прекрасные цветы. Над верандой порхала птица-носорог, так быстро хлопая золотисто-зелеными крыльями, что не уследишь.

– Я повелел каждому послу привезти с его родины птицу. Теперь здесь обитают певчие птицы со всех восьми уголков света, – сказал шах.

Похожий на копье клюв пушистой круглой птицы, сидящей на ветке над нами, мог запросто выколоть глаз.

– А они не могут просто улететь?.. – спросил я.

– Ха! Даже птицы знают, где самая великая страна. Они куда умнее тебя.

– Надеюсь, у вас хватит ума придумать другой план, – сказал я. – Я не могу убить мага.

– Но одного ты уже убил. И ты единственный в мире человек, оставшийся после этого в живых.

– Мне повезло.

– С помощью одного везения магу голову не снесешь. – Шах изучающе посмотрел на меня. Уж конечно, он заметил поредевшие с годами волосы и брюшко, которое уже не мог скрыть даже самый тугой кушак. – Скажи-ка, Кева, чего ты хочешь?

– У меня есть все, что мне нужно, благодаря вам.

– После Лунары прошло почти десять лет. Пора взять новую жену.

– Мы до сих пор женаты.

– Нельзя быть женатым на покойнице.

Я сжал за спиной кулак. Как он смеет так говорить?

– Она не умерла.

Над головой пролетела стайка черных птиц с серебряными клювами, их темные глаза сверкали красными всполохами. Шах поднял брови и посмотрел на меня с жалостью.

– Если женщина уже десять лет не дает о себе знать, она все равно что умерла. Источник говорит, что муж должен выждать всего пять лет, ты прождал вдвое дольше. Тебе ведь почти сорок, верно?

– Исполнится сорок через семь лун.

Я разжал кулак, надеясь, что шах наконец перейдет к делу.

– У тебя седина в бороде и нет детей. Тебе нужна юная жена, готовая рожать. У меня при дворе таких множество, из одной надоедливой семьи или из другой. Убей мага, и можешь выбирать любую.

– Чтобы сражаться за вас, мне не нужна награда. Вам достаточно попросить.

Шах Мурад усмехнулся, совсем не царственно, и этим напомнил себя в юности, когда ел кожу своих сапог во время осады Растергана.

– Ты думаешь, что я посылаю тебя на смерть.

– Я готов умереть ради вас. Всегда был готов.

– Вот же болван! Мне не нужно, чтобы ты умирал за меня! Я хочу, чтобы ты тряхнул стариной и убил мага!

– По правде говоря, я не знаю, как мне удалось убить того мага, – признался я. – Сам всегда удивлялся. И постоянно об этом думаю. Маг заставил тучи засыпать нас острыми, как алмазы, градинами. Одна рассекла воина пополам, от шлема до паха. Столько человек полегло. – Я с трудом удержался от дрожи. – А затем Лунара отвлекла мага как раз в тот момент, когда я занес меч. Раз! И его отсеченная голова в маске уже лежит у моих ног.

Описывая все это, я воскресил кошмарный сон, после которого никак не мог проснуться.

– Нет-нет-нет, – с царственным презрением воззрился на меня шах. – Помню, как ты бахвалился, что отсек ему голову одним махом. И маску его выставлял напоказ, как будто это отрезанное ухо, которое ты повесил себе на шею. Слишком поздно скромничать.

– Может, и так, но тогда я был проворнее и сильнее…

– Ты просто трусишь! – Крик шаха вспугнул стайку попугаев, и они вспорхнули в небо. Стражники-янычары выпрямили спины. – Я не прошу. Я приказываю. Ты убьешь мага. А после вернешься ко двору и выберешь самую молодую, самую светловолосую девушку с самыми большими титьками и навсегда выбросишь из головы Лунару. Откажешься выполнять приказ, и я скормлю твою голову своим птицам.

Неужели я покинул свой деревенский домик и проехал сотни миль, чтобы умереть?

Я заставил себя склонить голову.

– Я никогда не отказывал шаху, не откажу и сегодня.

Нельзя просто явиться к магу и снести ему голову. Сначала нужно подготовиться. А потому я отправился к человеку, который тренировал меня, когда я был еще мальчишкой.

Крепость Тенгиса выглядела в точности так, как я ее помнил: три этажа из песчаника, пыльный двор и казармы, навевающие сладкие и горькие воспоминания. Не считая порхающих в небе голубей, стояла тишина. Во дворе не тренировались янычары, никто не ловил рыбу на берегу озера. Я проглотил нервный страх, наполнивший меня при мысли о том, что я увижу семью, которую покинул десять лет назад. Я отряхнул кафтан и дрожащей рукой постучал в большую деревянную дверь.

Сделав глубокий вдох, я приготовился увидеть потрясенное лицо Тенгиса, но мне открыла девушка.

Она прикрыла рот рукой.

– Папа?

Я понятия не имел, кто она такая.

– Это я, Мелоди, – сказала она.

И тогда я понял – ее лицо стало худым, а курносый нос заострился. Она обняла меня прежде, чем я успел вставить хоть слово.

А потом отпрянула и дала мне пощечину с такой силой, что у меня зазвенело в ушах.

– Ты не приезжал и не писал. И вдруг являешься откуда ни возьмись и даже не узнаешь свою названую дочь.

Когда боль отступила, я потер саднящую щеку. Мелоди топнула ногой и скрылась в крепости. Прежде чем дверь успела захлопнуться, я проскользнул внутрь. Прихожая сильно изменилась – теперь пол покрывали выцветшие разномастные ковры, из-под ног поднималась пыль, от запаха плесени я даже закашлялся. Неужели никто не смотрит здесь за порядком? На стене рядом с нечищеной саблей висела покрытая каллиграфическими надписями аркебуза с фитильным замком. Когда я стал подниматься по лестнице, ступени заскрипели.

Тенгис сидел за низким столиком на полу главного зала и выстукивал по печатному прессу. Такие привозили из Шелковых земель, написать что-то так было быстрее, чем пером. Старик разбросал по комнате металлические детали и хитроумные приспособления, устроив страшный беспорядок. Он уставился на меня, разинув рот от удивления, и сказал:

– Ах ты козлиное дерьмо!

Старик – это мягко сказано. Когда речь заходит о Тенгисе, слова просто меркнут. Его усыпанная пигментными пятнами кожа напоминала ковер, сотканный слепцом.

– И что, будешь просто стоять тут и таращиться? – сказал он. – Ты призрак? Если так, то знай: толстым призракам не рады в моем доме. – Он встал и погрозил мне пальцем. – Убирайся, не то я сию же минуту позову экзорциста!

Когда я убедил его, что реален, мы вышли на террасу за глотком свежего воздуха. Я сел на лежавшую на полу подушку.

– Лунара была слишком хороша для этого царства, – сказал Тенгис. Он вручил мне кружку с ячменной бражкой и плюхнулся рядом. – Быть может, ей лучше там, где она сейчас…

– Я не сумел ее уберечь.

В доме, где я вырос, меня одолела ностальгия, растекаясь в крови, словно яд.

– Она в этом не нуждалась, – с отвращением фыркнул Тенгис. За десять лет его спутанные волосы совсем поседели. – Я учил и тренировал ее по той же причине, что и тебя. Сила и ум – это ступенька, если ты раб. Если бы я не научил Лунару думать и сражаться, она, такая красавица, в итоге оказалась бы в гареме. А где оказался бы ты со своими огромными ручищами? Стал бы кузнецом?

Его сарказм больно ранил.

– Да брось, это неплохое ремесло.

– Я так много видел в вас обоих. День вашей свадьбы стал самым счастливым в моей жизни. Мелоди прекрасна, но я хотел больше внуков.

– Прости, что разочаровал.

– Ты меня не разочаровал, – сказал Тенгис. – В отличие от Лат. Как бы мы ни вымаливали у нее благословения, она дарует, и она отнимает.

– У меня по большей части отнимает. А вскоре может отнять и жизнь.

Тенгис сделал большой глоток и снова сел на подушку. Морщины вокруг его глаз никогда не разглаживались.

– За десять лет твоего отсутствия шах стал… мягко говоря, беспокойным. Разногласия с магом нужно разрешить миром. Нечестивая империя Крестес собирает силы на западе и готова вторгнуться при малейших волнениях. Конфликт с магом Вайей и его последователями нас подкосит.

– Значит, мне не следует его убивать?

– Убивать? Даже тебе это вряд ли удастся. Этот маг, как говорят, внушает гораздо больше страха, чем тот, которого ты убил.

Я буквально ощутил холод града, скосившего мой отряд. Что может быть страшнее?

Я потер руки.

– И как, по-твоему, я сумею ослушаться приказа шаха всех шахов и уйти из Костани с головой на плечах?

– Пока я тебя потренирую, а тем временем пусть его вразумят визири. Через одну луну он пересмотрит свой приказ.

– Надеюсь, его визири способны выполнить эту задачу.

Тенгис кивнул.

– Великий визирь Эбра – мудрый человек. Он всячески противится этому конфликту. В прошлом году шах Мурад хотел вторгнуться на острова Джезия, потому что они перестали поставлять его любимый сыр. Он слишком импульсивен, и визири научились с этим справляться.

– Эбра стал Великим визирем? Быстро. – Я глотнул бражки. – Мы что, посадили на трон не того человека?

– Конечно нет. Брат Мурада стал бы настоящим кошмаром для всех. Уж лучше немного глупости и импульсивности, чем жестокость и безумие в самый неожиданный момент.

– Так, значит, – сказал я, – я месяцок отдохну тут с тобой и Мелоди.

– О нет, отдыхом это не будет. – Своим ехидным смешком Тенгис мог разрушить любую надежду. – Мы будем тренироваться. Война не за горами. А ты не так стар, как я, ты не имеешь права быть слабым.

Мелоди стояла на топком берегу озера, которое, как я теперь заметил, отступило и превратилось в грязный пруд. Раньше и почва была тверже. На моей названой дочери было то же желтое платье, как и когда она открыла дверь, только сейчас она держала над головой шамшир, приготовившись к бою. Клинок был шире, чем обе ее руки. Судя по ее позе, в девочку-подростка вместилась свирепость целой армии, а взгляд грозно сверкал гневом сотни брошенных дочерей.

– Ты же не думаешь, что я буду с ней драться, – сказал я с самонадеянностью, не сумевшей скрыть мой страх.

Коварный смех Тенгиса выбил меня из колеи.

– Я обучил ее обращаться с саблей. Обучил ее обращаться с копьем. Она освоила булаву и арбалет. И даже аркебузу, которая тебе никогда не нравилась.

– Терпеть не могу огнестрельное оружие.

– Защищайся! – крикнула Мелоди.

Зазвенела сталь – моя названая дочь врезалась в меня и оттеснила назад. Она оказалась на удивление сильной.

– Полегче, Мелоди, – сказал я, запыхавшись. – Я не дрался много лет.

– Дедушка говорил, что ты вечно ноешь.

Она бросилась в атаку, ударив снизу, и я покачнулся. Если бы я не отпрыгнул, она бы пустила мне кровь.

Держать в руках саблю и драться было так… непривычно. С тем же успехом я мог размахивать гигантским огурцом. Неужели я так деградировал за десять лет? Что случилось с навыками, которые превратили меня в героя янычар?

Тенгис стоял, скрестив руки, как дервиш во время медитации.

– Гордишься своей медлительностью? Твой противник сейчас – баба на сносях.

Мелоди шагнула вперед и полоснула саблей мне по ногам. Я отпрыгнул, чуть не угодив в муравейник, споткнулся и рухнул коленями в грязь.

– А мы можем потренироваться там, где почва потверже? – спросил я, когда Мелоди приставила саблю к моей шее, поставив точку в поединке.

– Ты, наверное, устал, папа. – Она со звоном сунула саблю в ножны и поворошила чернильно-черные волосы. – Надеюсь, завтра ты будешь в лучшей форме.

Ее разочарование добавилось к унижению и окончательно меня добило.

Уже через несколько минут я оттирал сапоги на берегу озера.

– Что за девчонку ты воспитал? – спросил я Тенгиса.

Он внимательно посмотрел на меня, и его ноздри раздулись от отвращения.

– Девчонку, которой плевать, что на ее любимые сапоги налипнет немного грязи.

Я протер подошву.

– Мне их только что сделали. По-твоему, я должен оставлять следы по всему Небесному дворцу?

– Ты стал изнеженным и откормленным простофилей. Когда ты в последний раз постился?

От этого вопроса меня чуть не вывернуло. Тенгис заставлял нас поститься с рассвета до заката, как постились святые, как минимум десять дней в месяц. Лишь пару вещей я ненавидел сильнее. Думаю, именно из-за тогдашнего голода я сейчас и растолстел – никак не могу компенсировать это и наесться.

– Однажды я провел три дня без еды в пещерах Балаха.

– Значит, десять лет назад, когда совершил все свои подвиги.

– Я спас шаха. Убил мага. Сместил другого шаха, покончив с войной за престол, и короновал его брата. Этих достижений и до конца жизни хватит. Благороднее будет позволить и кому-то другому заработать славу. Кто знает, вдруг Мелоди станет следующей.

Мои глаза закрывались. Мне нужно было поспать. Я заплатил восемь золотых монет кучеру, чтобы добраться до Костани, и за это получил лишь тряску на ухабах и клопов в караван-сараях по пути, так что просыпался посреди ночи от зуда.

– Тенгис, она ведь твоя последняя ученица? Или будут и другие, похожие на нее?

Старик вздохнул и присел на корточки у озера.

– Шах отправил меня на покой, я больше не тренирую янычар, а Источник запретил женщинам служить в войсках, так что Мелоди никогда не принесет присягу. Вот я и думаю, что теперь с ней делать…

Мимо проплыла стайка уток, крякая при виде сапога, который я полоскал в воде. Мать семейства клюнула сапог, и я поспешил достать его, пока не испортили. Какая-то птица не разорвет мою обувь, даже вкусная утка. В животе заурчало. В крепости Тенгиса прилично не пообедаешь, а я не собирался питаться костным бульоном с ячменем. Завтра нужно будет купить на базаре что-нибудь поприличнее.

Я похлопал сапоги друг о друга, чтобы обсушить. У подошвы красная кожа потеряла цвет, но золотисто-зеленая вышивка блестела как новая. Правда, воняли они отвратно. Прямо как Костани – рыбой и дерьмом. Ничего, от этого спасет паровая баня. Завтра надо заняться этим, сразу поутру.

Тенгис предложил мне поселиться наверху, в комнате для гостей: это было самое уютное место в доме, с перьевым матрасом и хлопковыми простынями вместо соломы и шкур, как обычно в казармах, где я раньше ночевал.

Мелоди все в том же желтом платье, грязном после нашей драки, сидела на лестнице. Это платье было самым ярким пятном во всей отсыревшей крепости. Взгляд Мелоди показывал, что ей хочется поговорить, и я не мог отвергнуть дочь, которую не видел десять лет. В крепости Тенгиса все мы были друг другу сыновьями, отцами и братьями – считается, что для янычар кровные узы не имеют значения, но это мнение только укрепляет нашу связь.

Она погрустнела.

– Могу я попросить тебя об одолжении?

Я мечтал затянуться кальяном перед сном. Гашиш со вкусом вишни подарил бы мне отдых.

– Достань мне кальян, и я отдам тебе весь мир.

– Дедушка много лет назад бросил курить. И все выбросил.

Я вздохнул.

– Что ж, еще одна причина для разочарования.

Мелоди поковыряла фальшивый топаз на бронзовом браслете.

– Ты расстроен, что приехал?

Я сел на ступеньку ниже ее и прислонился к стене.

– Прости, что не навещал вас и не писал. По правде говоря, я сам на себя не похож, уже давно.

– Я знаю. Дедушка всегда говорит, что ты не виноват. Просто здесь тебе слишком больно находиться. Прости за то, что я тебя ударила. – Она взяла меня за руку. – Я тоже скучаю по Лунаре.

После моего ухода Тенгис не красил стены. Раньше они были белыми, а теперь посерели. Наверное, дома стареют вместе со своими хозяевами.

– Лунаре тоже нравилось быть твоей матерью, – сказал я, чтобы немного взбодриться. – Удивительно, что ты вообще нас помнишь. Тебе ведь было всего пять.

– Вот бы она была здесь, как в старые времена. – Мелоди сжала мою руку. – Ты молишься за нее?

– Я многие ночи стоял от зари до заката и не смыкал глаз, умоляя Лат ее вернуть, – ответил я охрипшим от горя голосом. – А в результате получил лишь отекшие ноги. Хотя они уже распухли после долгих поисков по лесам и горам в сельской местности. Когда человек вот так исчезает посреди ночи, не оставив ни намека на то, куда пошел… и искать-то негде.

– И одновременно с этим везде.

Я выдернул у нее руку и почесал бороду.

– И о какой же услуге ты меня просишь?

Мелоди вздохнула и потеребила мягкие темные волосы. Что бы это ни было, она никак не могла решиться попросить.

– Научи меня всему, что умеешь.

Я засмеялся.

– Сейчас ты умеешь больше меня.

– Я моложе и проворнее; может, даже сильнее. Но я никогда не буду такой же умной и опытной. Я ведь выросла в мирное время. А ты когда-то спал с кинжалом под подушкой, помнишь?

Кстати, если подумать, я просто чудом не порезался, ворочаясь во сне. Но так было проще выхватить кинжал и вонзить в того, кто пришел за мной. Во время противостояния шаха Мурада и его брата другие янычары часто пытались зарезать меня во сне, настолько все запуталось.

– Надеюсь, больше никогда не придется этого делать, – сказал я. – Мир сам по себе достаточная награда.

– Мир сделал нас слабыми.

– Ты говоришь так, потому что скучаешь.

Я погладил ее по голове.

– Нет, потому что видела, как живут люди в городе. Все лишь хотят хорошо проводить время, ничего для этого не сделав. – Она поморщилась и хлопнула меня по руке. – Почему ты уехал в такую глушь?

– Потому что имею право «хорошо проводить время». Мне нравится скучная жизнь. После всего, через что я прошел, можно только мечтать о скуке. Скука – это отсутствие войны и сражений. Она значит, что призраки тех, кому пустила кровь моя сабля, больше не вернутся и не спляшут передо мной.

Глаза Мелоди потухли. Как же неприятно было видеть ее уныние.

Я погладил ее по спине, по торчащим лопаткам. Надо сводить ее на базар, накормить фазанами, маринованными в кислом молоке, или пирогами на квашеном тесте с говядиной.

– Послушай, Мелоди. Старик воспитал тебя так, чтобы у тебя хватило сил получить то, что захочешь. Он научил тебя всему, что нужно.

Я встал, чтобы пойти поспать.

– А как же ты, папа? Чего хочешь ты?

– Хочу лежать на мягком матрасе до конца своих дней.

Хотя бы сегодня у меня такой будет.

Лежа на матрасе, я надеялся лишь на то, что шах поймет свою ошибку, помирится с магом и отправит меня домой. Я молился богине Лат, чтобы позволила мне до конца дней ковать подковы и разные безделушки и умереть поседевшим и морщинистым. И все же, уставившись на незнакомый серый потолок гостевой комнаты, я знал, что она посмеется и над этой моей молитвой и в очередной раз отмахнется от меня, как от птицы-носорога, пролетающей мимо ее небесной веранды.

Утром я с жадностью поглощал миндальный суп и говяжье рагу в самом дорогом заведении большого базара, и тут какой-то напыщенный придворный вызвал меня в Небесный дворец. Поэт-воин Таки называл его «дворцом на берегу времен», потому что он пережил десяток династий и завоевателей. Зеленый купол ярко выделялся на фоне белого мрамора. Мои сапоги оставляли грязные следы по пути через сад шаха, где в прохладе у каменного фонтана благоухали бархатцы. На верхушках тенистых деревьев щебетали черные дронго.

На веранде в центре сада на деревянной оттоманке сидел худощавый мужчина в окружении янычар в ярких одеждах. Его голову украшал переливающийся тюрбан с восьмиконечной звездой богини Лат на нем. Борода и усы были пострижены аккуратней, чем сад, – скорее дань моде, чем попытка придать себе грозный вид. Я чуть не закашлялся от терпкого аромата мирры, исходящего от его халата. Великий визирь Эбра стал жалкой тенью того Эбры, которого я знал в юности.

Но напротив него, склонив голову, стоял человек, одетый еще более щеголевато. Его глаза были подведены фиолетовым колем, а бордовые иноземные шелка с узором в виде лоз были даже тоньше, чем шелк Великого визиря.

– Мы непременно разберемся с этими головорезами, не беспокойтесь, – сказал ему Великий визирь Эбра. – Шах из личной казны возместит вам потерю… Как вы его назвали?

– Дворец желаний, ваше превосходительство. Место, откуда ни один человек не выйдет без улыбки, потому что все его желания будут исполнены. А теперь это просто развалины. Сварен, обуглен, сожжен дотла. Мечты превратились в дым. А мое состояние – в пепел. – Он задрожал, и по щекам растеклись фиолетовые разводы коля. – Мы предлагали двенадцать вариантов карточных игр, вина из самого Лемноса, безбородых мальчиков и девочек для утех, владеющих премудростями кашанской сутры. Вам бы понравилось…

– Нет-нет. – Великий визирь вспыхнул и заерзал на оттоманке. – Я почитаю Лат и следую указаниям Источника. Некоторым это нравится, но для меня путь в подобное место закрыт. – Он скрестил ноги и сглотнул. – Никто не погиб, так что за кровь деньги не выплатят, но будет компенсация. Для вас и других, кто потерял такое утонченное заведение из-за оголтелых фанатиков. Шах не позволит преступлению остаться безнаказанным. – Эбра посмотрел на меня и поднял брови, по его лицу расплылась фальшивая улыбка. – А вот и живая легенда, которая этим займется. Благодарение Лат, что мы встретились после такой долгой разлуки, Кева. Ты сделал так много, я и теперь многого жду от тебя.

– Ваше превосходительство. – Я склонил голову. – Как я и сказал его величеству, я делаю то, что приказывают.

Эбра жестом велел владельцу дома наслаждений удалиться. Как только заплаканный человек побрел прочь, он сказал:

– После моих настойчивых уговоров шах мудро отменил предыдущий приказ. Вместо этого ты должен отправиться на переговоры с магом Вайей.

Я с облегчением расслабил плечи.

– Переговоры? Я не дипломат.

– Ты уважаемый и грозный воин. Ты достоин передать ему требования шаха, потому что можешь заставить с ними согласиться.

– Уверен, в городе полно уважаемых воинов.

– Но только один убил мага.

Хвастовство всегда оборачивается боком. Я с сожалением вздохнул.

– Ваше превосходительство, человека, который десять лет назад убил мага, больше не существует. Я уже не прежний воин. Вчера во время тренировочного боя меня победила моя дочь, которую я когда-то таскал на плечах. Переговоры могут окончиться неудачей, ведь вы посылаете к самому могущественному магу в нашем царстве «откормленного простофилю», как выразился мой отец.

– Мы, янычары, обожаем называть тех, кого любим, дочерями, отцами и братьями. – Великий визирь гортанно рассмеялся. – Быть может, однажды и я назову тебя братом.

Эбра тоже обучался у Тенгиса. Я знал его в те дни, он был застенчив и мало говорил. Потом его отправили в дворцовую школу для элиты янычар, чтобы учить не боевым искусствам, а государственному управлению.

– А вы не любите человека, который тренировал вас и научил всему, что вы знаете?

– В отличие от большинства янычар я помню своих настоящих родителей, – желчно ответил Эбра. – Помню тот день, когда они продали меня за горсть серебра. Поэтому мне трудно называть кого-либо этими словами…

– А мне трудно не называть. Кем был бы человек без семьи?

Эбра глотнул красной жидкости из драгоценного кубка и покачал пальцем.

– Ты человек прямой и умеешь убеждать – превосходные качества для разговора с кем-то вроде мага Вайи. Ты отбываешь через час.

Прежде чем меня выпроводили стражи, я успел сказать:

– Я не нужен для того, чтобы начать войну, и сомневаюсь, что нужен вам для заключения мира. От Томбора до Костани – долгая дорога в экипаже. Признайтесь прямо, зачем я проделал такой путь?

Эбра так удобно устроился на оттоманке, что я удивился, когда он встал, подошел ближе и склонился к моему уху.

– У шаха есть свои причуды, – прошептал он, как будто мы обменивались дворцовыми сплетнями. – Сегодня он хочет одно, а завтра другое. Не буду делать вид, что понимаю его. Сыграй свою роль, и он отбросит тебя и забудет, как надоевшую игрушку.

Эбра сел на оттоманку, с прямой спиной и высоко подняв подбородок, и взмахом ладони велел мне уйти.

Маг Вайя проповедовал в святилище города Балах, в десяти милях к востоку от Костани. Я ехал в экипаже по Долине святых, окруженной горами Зари-Зар. Именно там когда-то я выжил после града и убил мага. Я закрыл глаза, чтобы не вспоминать об этом и еще немного поспать. Источник настаивал на том, чтобы путешественники испытывали тяготы на священной дороге, поэтому весь путь карету трясло на камнях и ухабах. Уверен, лошади ненавидели эту дорогу не меньше, чем я.

Через час у склона горы показались лачуги Балаха. Дорога к святилищу святого Низама, единственному впечатляющему сооружению среди груды камней, поднималась в горы. Она была слишком крутой для экипажей, поэтому мы с сопровождающими меня янычарами продолжили путь пешком. Мы миновали пещеру, где скрывался святой Низам, которую какой-то неизвестный ученый назвал Ванной камней. К тому времени как мы очутились перед святилищем Низама, я понял, что слишком много об этом знаю. И все благодаря Тенгису, который дал нам всестороннее образование и следил за тем, чтобы наш ум был таким же отточенным, как наши умения.

В святилище никогда не прекращались завывания просителей. Святые мужи читали молитвы, а нищие взывали к заступничеству святого Низама. Все входящие в святилище были в белом, кроме меня и янычар в своих ярких одеждах.

Подносы с благовониями не могли скрыть человеческий дух, вонь от кожи и пота ударила в нос, проникнув прямо в мозг. Протискиваясь сквозь людское море, янычары крепче схватились за аркебузы. А я даже саблю с собой не взял.

Мы прошли мимо мавзолея святого Низама, где в металлической клетке покоился его гроб. Просители прижимались к клетке и протягивали внутрь руки – лишь бы приблизиться к святому. Я быстро помолился, попросив только здоровья для Мелоди.

Помещение за мавзолеем охраняли крепкие стражи с булавами. Значит, это и есть те самые громилы, учинившие беспорядки в Костани (они сжигали таверны и дома наслаждений, якобы по приказу мага). Я показал печать с павлином Селуков, и они пропустили меня.

На плитах пола в пустой комнате сидел молодой человек со светлым и свежим лицом. В его правой руке клацали молитвенные четки, он шепотом восхвалял богиню Лат. Его поза со скрещенными ногами выглядела непоколебимой, как у якоря на морском дне. Он словно вдыхал само время, замедлял его и выдыхал безмятежность.

Юноша жестом пригласил меня сесть. Он щелкнул пальцами, и пожилой слуга принес маленькие каменные чашки с чаем.

– Значит, ты и есть маг Вайя. – Я отхлебнул чая. Он был жидким, как простой кипяток. Слабый вкус куркумы ничуть меня не взбодрил. И все же… Стоило глотнуть, и комната как будто накренилась. – Скажи, ты мирный человек?

Юноша встретился со мной взглядом. Я не мог прочесть, что скрывается под его безразличием. И видит ли он трепет, скрывающийся под моим?

Маг закрыл глаза.

– Все, кто служит милостивой Лат, должны стремиться к миру.

– Тогда позволь нам установить мир.

– Какой может быть мир без справедливости?

– Какая, по-твоему, была допущена несправедливость?

Маг распрямил спину.

– Под Небесным престолом, в том месте, которое называют Лабиринтом, держат в плену нашу шейху. Раньше каждый четверг я навещал ее, чтобы записать проповедь. Так по пятницам во время молитвы я мог повторить проповедь, словно говорил ее устами. Завтра будет третья луна с тех пор, как я ничего не слышал о нашей шейхе.

Я вздрогнул от неожиданности. Никто мне об этом не сообщил. Неужели меня послали сюда только показать Вайе, что у шаха есть убийца мага? Неужели моя жизнь настолько мало значит, что меня заставили проехать через всю страну ради такого ничтожного спектакля? Я понадеялся, что маг не заметил удивления и возмущения в моих глазах. Я затолкал эти чувства поглубже.

– Почему же ты не попросил надлежащим образом? Зачем поднимать волнения?

– Ты бывал в Лабиринте?

Я пожал плечами.

– Не могу сказать, что бывал.

– Тогда бы ты меня не спрашивал. Когда человека туда помещают, ему дают факел и велят самому найти дорогу к выходу. Историки говорят, что император Крестеса построил Лабиринт, чтобы запутать демонов, выбирающихся из ворот ада. Туннели тянутся бесконечно, все глубже и глубже, и так изгибаются, что люди сходят с ума, пытаясь вернуться к исходной точке. В темноте слышен шепот джиннов, они царапают узнику лоб острыми, как ножи, ногтями. Никто не выживает в Лабиринте… Но наша шейха там уже десять лет.

Когда я был маленьким, Тенгис пугал нас историями про Лабиринт. Услышав его описание из уст мага, я снова вспомнил детские страхи.

– Как же она там выжила?

Маг показал на свое бесстрастное лицо, а потом закрыл его руками и убрал пальцы, чтобы стали видны глаза.

– Чудеса наших невидимых масок и подготовки позволяют жить без еды, без воды и без сна, никогда не старея. – Он снова сложил руки на коленях, сцепив пальцы. – Но в Лабиринте убивает не отсутствие всего этого. Безумие подкрадывается, как наемный убийца. Шейха Агнея его поборола. Она осталась у входа и исследовала только одну пещеру.

– Агнея… Однажды я с ней встречался. – Я вспомнил бледную девушку с повязанными ярким шарфом волосами и в грубом шерстяном платье; она стояла перед троном в огромном зале. – Лет двадцать пять назад. Она выглядела моложе тебя. Она отказалась помогать отцу Мурада в войне против Аланьи и в переправе через Юнанское море. Шах Джаляль разбил пару кубков с досады, но ему хватило ума не бросить кубок в мага. – Я не мог забыть ее добрые глаза, когда она подошла ко мне с грацией облака. – В тот день я постился, а до заката было еще далеко… Она подошла ко мне, когда я стоял в карауле во дворце, и вытащила из складок плаща мягчайший и белейший хлеб, до той минуты я такого не пробовал. Иногда я думаю, не приснилось ли мне это.

– Наша шейха любила кормить обездоленных. Она всегда помогала слабым, куда бы ни пошла, во имя святой Кали.

Я фыркнул, отмахиваясь от его болтовни.

– А во имя какого святого действуешь ты? Назови мне святого, который любит все жечь. Скажи, чего ты хочешь этим добиться?

Маг элегантно откашлялся.

– Во тьме Лабиринта шейха слышала голос Лат, словно райский ветерок. Без ее проповедей мы лишены небесного ветра. Пусть нам вернут право видеться и говорить с Великим магом Агнеей – вот и все, чего мы просим.

Вполне разумное требование, но я услышал лишь одну сторону, хотелось услышать вторую.

– Я передам твое требование его величеству. – Я снова встал. – А ты пока прояви добрую волю: вели своим сторонникам больше не нападать на игорные дома, таверны и… да, даже на дома наслаждений в Костани.

– На все есть причина, – сказал маг, глядя сквозь меня. Посмотрев на него, я чуть не впал в транс. – Даже на то, чтобы отдать по доброте душевной кусок хлеба стражу во дворце.

Я поежился и вернулся к янычарам, ожидающим в дверях.

Только через час, по пути обратно в Костани, я наконец-то перестал чуять вонь Балаха. Я дышал нормальным воздухом, без запахов немытых и потеющих людей. Через восточные ворота мы проехали прямо к Небесному престолу. Гладкие дороги Костани меня убаюкали. Но дремал я недолго – меня разбудил кучер.

– Это не дворец, – сказал я, выглядывая из окна на узкую улочку.

Мощеную улицу обрамляли двухэтажные дома из желтой глины. Но почему вокруг никого, не считая нашего экипажа?

Кучер поманил меня в ближайшую кофейню с мягкими подушками и низкими деревянными столами и повел на лестницу. Наверху, в яркой комнате с двумя напольными подушками и кальяном, сидел шах Мурад.

– Садись, и давай обойдемся без любезностей, – сказал он. – Мы здесь, чтобы поговорить откровенно. Ты должен говорить прямо и честно, как с близким другом.

– С близким другом? – хмыкнул я, выпустив наружу всю горечь, которую до сих пор проглатывал. – Разве близкий друг пошлет тебя на переговоры совершенно неподготовленным, не сообщив самое важное?

– Ты неправильно меня понял. – Мурад вытащил мундштук изо рта и сердито уставился на меня. – Я – шах, и ты расскажешь мне, что произошло, янычар.

– Вы что, забыли? Вы же сами освободили меня от присяги янычара.

– Ты все равно остаешься моим подданным! – Шах выглядел так, будто готов ударить меня кальянной трубкой. Но вместо этого он затянулся и закрыл глаза. Его дыхание замедлилось. – Прости, Кева. Последние несколько лун выдались нелегкими. Предполагалось, что Великий визирь Эбра введет тебя в курс дела. Ты свободный человек, которого я уважаю, а список таких людей день ото дня становится короче. Вот почему ты здесь. А теперь, прошу тебя, расскажи, что там было.

– Ладно, я выполню свой долг.

Я сел на подушку и пересказал все, что произошло у мага. Шах замолчал, размышляя и затягиваясь кальяном.

– Мир – это болезнь, – сказал шах Мурад, когда я закончил.

Эти слова меня смутили.

Наконец, он протянул мне мундштук. Я глубоко затянулся. Дым со вкусом вишни коснулся легких и вышел через рот, успокаивая.

– Мир. Мир. Мир, – сказал он. – Все его хотят. Но поверь мне, это болезнь. Как проказа или оспа.

– Неужели война лучше?

Стены были расписаны узором из лилий. Так странно было говорить о войне в такой цветастой комнате.

– Лучше или нет, но она грядет. – Шах Мурад закашлялся. – Шпионы доносят мне, что армада крестесцев из пяти сотен кораблей и пятидесяти тысяч воинов только что причалила к острову Никсос, а оттуда при хорошем ветре всего несколько дней пути к тому месту, где мы сейчас сидим. Куда, по-твоему, они направляются?

Один из янычар, стоящих на страже, передал шаху бурдюк вроде тех, что мы используем в военных походах. Мурад отхлебнул из бурдюка, как мучимый жаждой воин после битвы, вытер бороду и передал его мне.

– Предполагаю, что в Демоскар. – Я сделал глоток. Там оказалась обычная вода. Даже когда мы оба были молоды, я никогда не видел, чтобы Мурад пил что-либо, кроме воды или молока. В отличие от отца и брата. – С пятью сотнями кораблей они возьмут портовый город за день, а еще через несколько дней двинутся по земле к Костани.

Шах поморщился, словно мои слова больно стегнули его.

– Наша армия – лишь тень той, которая была при моем отце. Я был глупцом, когда послушал советчиков, трусов, вроде Эбры. «Лучше построить десять больниц», так он говорил, – сказал шах тоненьким голоском, изображая Великого визиря. – «Вы станете народным героем. Люди будут вас обожать». А на самом деле люди полюбят императора Крестеса, когда он заставит их склониться перед своими проклятыми идолами.

Я воспользовался моментом, чтобы затянуться дымом со вкусом вишни.

– Они не доберутся до Костани. Никто не желает склоняться перед крестескими идолами. Мы будем сражаться до последней капли крови.

– Чего в наши дни стоит кровь? Когда шахом был мой отец, все были воинами. Он повел нас через Тесный пролив в Юну, покорять крестеские города, и на юг, за Сир-Дарью, в Аланью. Крестеские императоры пачкали простыни при одной только мысли о воинах из Сирма.

Каждое его слово навевало воспоминания о моей службе шаху Джалялю – и сладкие, и горькие. Но слишком часто воспоминания вызывали уныние.

– А после смерти вашего отца эти великие воины начали убивать друг друга.

– Лучше хоть кого-то убивать. Лучше точить сабли каждый день и быть готовыми убивать. Считаешь меня кровожадным? Я говорю это, чтобы предотвратить еще большее кровопролитие, которое случится, когда вторгнутся крестесцы. Посмотри на нас. Маги сидят в своих святилищах и затуманивают мозг песнопениями и вращением. Надеюсь, ты не пил их чай.

Я прикусил язык.

– А воины? Только посмотри на наших воинов. – Он ткнул в мою сторону открытой ладонью. – Самый великий из них скрывается в захолустной деревне и развлекается, стуча по наковальне. Что нам нужно, Кева, так это причина сражаться, масштабнее их причины. Не забывай, что Костани – священная земля для крестесцев. – Напряженными пальцами шах Мурад потянул за край бороды, тронутой сединой. – Твоя жена Лунара была из тех воинов, в которых мы сегодня нуждаемся.

От одного упоминания ее имени время остановилось. Говорить о Лунаре – все равно что вернуть ее.

– Вы хорошо ее знали?

Шах Мурад ухмыльнулся и кивнул.

– Только не бросайся на меня, ладно? Я бы взял Лунару в наложницы, будь у меня хоть толика разума. Она была львицей, и вместе мы воспитали бы выводок царственных воинов, таких как Утай и Темур, которые сковали это государство на крови и железе.

Я разозлился.

– Вы же шах. Так почему же не взяли ее в наложницы?

– Потому что я видел, как ты на нее смотришь, видел, как она смотрит на тебя, и понимал, что не смогу править без головы.

Я хохотнул. Его слова о Лунаре оживили ее в памяти. До чего же удивительная женщина; словно Лат создала ее из глины другого мира. Ее волосы сверкали ярче чистого золота, но кожа загорела от тренировок на солнце, а маленькие ладони огрубели, сжимая рукояти сабель.

Через комнату прошел янычар, зажигая свечи и замысловатые висячие лампы, так что стало светлее.

– Она умерла, Кева.

– Почему вы так уверены?

– Потому что она смотрела на тебя как на главную награду. Как будто страдала и сражалась только ради тебя и вашей будущей жизни. Она не могла от тебя сбежать.

Я едва сдержал слезы и, наверное, показался шаху слабаком.

– Насколько я помню, – сказал шах, – она пропала спустя несколько дней после моего восхождения на трон. У всех нас было слишком много врагов, сосчитать невозможно. Должно быть, кто-то застал ее врасплох среди ночи, перерезал ей горло и выбросил тело в канаву.

– Нет…

– Очнись! – Шах Мурад топнул по полу, чуть не опрокинув кальян. – Я бы тебе врезал, но слишком восхищаюсь человеком, который помог мне занять трон. Нельзя сейчас, когда так много стоит на кону, впадать в уныние. Если мы не объединимся, крестесцы нас покорят. Вот на чем тебе сейчас нужно сосредоточиться, а не на какой-то мертвой женщине!

Шах мог приказывать моему телу, но не сердцу. Мне было плевать на войну. Я не хотел очнуться. Все, что у меня осталось, – это грезы о счастье.

– Зачем вы привезли меня в эту заброшенную кофейню? Почему именно сюда?

– Потому что во дворце всем заправляет Эбра. Перед двором и янычарами он рисует меня импульсивным дураком, а себя – мудрым и спокойным штурманом, который правит кораблем. Вот почему он не ввел тебя в курс дела – хотел, чтобы у тебя ничего не вышло, тогда мне больше не на кого было бы полагаться, кроме как на его подхалимов. – Шах перевел дыхание. – Когда Крестес высадит на наши берега пятьдесят тысяч паладинов, мы увидим, кто из нас дурак.

– Если вы не доверяете Эбре, сместите его.

– Для тебя все вот так просто, да? Металл не бывает ровным. – Шах рубанул по воздуху, словно у него в руке молоток. – Поэтому нужно ковать его, пока не распрямится. Если я лишу Эбру должности и привилегий, он сбросит свои шелка, наденет домотканую шерсть и присоединится к возмутителям спокойствия. А если казню, преданные ему янычары вывесят мою голову на дворцовых воротах и отдадут корону моему сыну. Эбра много лет меня переигрывал, и обращаться с ним следует с осторожностью.

Я поерзал на подушке – разболелась спина. Какое мне дело до дворцовых интриг? Именно из-за этих склок я и уехал так далеко.

– И чего же вы хотите от меня?

– Я понимаю, что ты раздобрел, и размяк, и больше не можешь убивать, как прежде. По правде говоря, я попросил тебя принести мне голову мага, чтобы проверить твою верность. Чтобы сражаться с врагами, внутренними и внешними, мне нужны самые преданные люди, но не подхалимы. А грань между ними тонкая.

Не особо тонкая. Преданный янычар знает, когда льстить, а когда говорить откровенно.

– Вот способ решить ваши проблемы, – сказал я. – Разрешите вонючему народцу из Балаха увидеть их шейху.

– Ох, Кева. – Шах скрестил руки на груди и откинулся назад. – Неужели ты считаешь меня таким глупцом? Я бы даже освободил ее… Если б знал, где она.

Я окаменел. Как много я еще не знал в этой истории.

– Разве она не пленница в Лабиринте?

Угли в кальяне остыли. Шах Мурад затянулся, но выдохнул только сизый дым, похожий на седые волосы.

– Лабиринт – конец всему. Рано или поздно всех его пленников пожирают шепчущие джинны, которые выбираются из ворот ада. Источник отправляет туда самых отъявленных преступников, это наказание хуже смерти.

Шах снова затянулся, но не выдохнул дым. Он сунул руку в шелковый жилет, вытащил желтый шарф и бросил его мне на колени. От шарфа несло гнилым деревом и травой… Я расправил его. На нем был зелтурийский магический узор – такие носят паломники, возвращающиеся из священного города.

– С обратной стороны, – сказал шах, покрутив пальцем.

Я перевернул шарф. Слова, написанные… дегтем? Совершенно непонятные, потому что парамейским я не владел.

– Ну и? – сердито посмотрел на меня шах. – Только не говори, что не можешь прочитать.

– Мне никогда не давались чужеземные языки.

– Святая Лат! Тебя обучал один из величайших из ныне живущих эрудитов, и ты не знаешь священный язык? – Шах засмеялся, кашляя дымом и сажей. – Ты и впрямь звезд с неба не хватаешь, верно про тебя говорят. Позволь мне перевести…

Я испил из чашиИ теперь слышу гимны.В них говорится: создай мир заново,Выпусти демонов своего меча.

По моей спине и рукам прошла рябь дрожи, словно меня пощекотал джинн.

– Поэтично… но непонятно. Полагаю, его нашли в Лабиринте.

Шах кивнул.

– Я велел самым смелым из янычар прочесать Лабиринт возле входа. Они вытащили шарф из-под камня. Он принадлежал великому магу Агнее. Ты же любишь поэтов-воинов, верно? Тебе знаком этот стих?

Так и другие поэты-воины никогда не использовали слово «гимн» и не говорили о демонах и создании мира заново. В священных текстах такого тоже не было. Я покачал головой.

– Больше похоже на этосианский стих.

– Точно… Я тоже об этом подумал. Но этосианский епископ клянется, что такого в их книгах нет. – Шах положил подбородок на сцепленные руки. Насколько я помнил, в такой позе он обычно размышляет. Он мог часами так медитировать. – Кева, надвигается нечто поистине страшное. Мои кости так не ныли со времен войны за престолонаследие. Десять лет мира не остаются безнаказанными. Мне нужны верные люди, чтобы пройти через это. Люди, которые умеют не только подчиняться приказам и махать саблей. – Шах встал и отряхнул сажу с шелковой одежды. – Ты прав, ты свободный человек. Я могу в шутку пригрозить, что скормлю тебя птицам… Но я не такой, как мой брат. Ты волен уйти, если не хочешь в этом участвовать.

Я не хотел в этом участвовать. Но почему же тогда не ушел? Почему не сбежал обратно в Томбор? Это я создал Мурада, я посадил его на трон. И теперь его правлению угрожают враги, внутренние и внешние. Несмотря на долгое отсутствие, у меня есть дочь, которая равняется на меня, и отец, который многого от меня ожидает. А что, в конце концов, случилось с магом Агнеей?

Я встал и заглянул шаху в глаза.

– Мое первое воспоминание – как меня привезли в эту страну в качестве раба. Мне сказали, что я родился далеко на севере Юны, даже за границами империи Крестес.

– Мы все это знаем: ты светлее, чем чистая моча.

Шах рассмеялся собственной шутке.

Но я не засмеялся.

– Я верен лишь вашей династии. Отец учил меня быть преданным престолу, и только ему. Я не буду жить вечно, но, пока жив, вы можете распоряжаться мной по своему усмотрению.

Шах вытащил из кальяна мундштук и выдул пепел.

– И я распоряжусь, не сомневайся.

2. Михей

Говорят, что воды Священного моря протекли сквозь Архангела и пролились на мир с небес. Говорят, что омовение в этой воде возрождает душу, очищая от греха и тьмы. Вот только священники никогда не говорят, что она ужасно холодная и на вкус отдает ржавчиной. «Тяжелую» воду, рожденную из крови ангелов, нельзя глотать, но, когда тебя топят, трудно не нахлебаться.

– Во имя императора Ираклиуса, Дыхания Архангела и Хранителя Священного моря, подними голову, – сказал этосианский священник. – И восстань Михеем Железным.

Таково теперь мое имя. Родился я просто Михеем, сыном трактирщика, и я видел, как отец кашляет желчью, после того как наймит лорда шесть раз пырнул его ножом в живот. Почему? Просто таков был мир. Ныне я возродился во имя Архангела в том же несовершенном мире, но теперь нож в моей руке, и направлен он на тех, кто этого заслуживает.

Мне даже не пришлось поднимать голову – священник потянул меня за волосы.

– Тяжелой водой я очищаю тебя от всех грехов перед лицом Архангела и Двенадцати ангелов.

Моя армия на берегу озера простиралась до горизонта. Пятьдесят тысяч вооруженных паладинов наблюдали за возрождением своего Великого магистра.

Старый священник схватил меня за плечи.

– Веруешь ли ты в Архангела и Двенадцать, которых он поставил охранять верующих?

– Верую.

– Отрекаешься ли от Падших ангелов и отвергаешь ли все их искушения?

– Отрекаюсь.

– Будешь ли следовать воле своего императора, куда бы она тебя ни вела?

Я поколебался, затем сказал:

– Куда бы она ни вела.

Как только обряд был завершен, я вышел из воды. Беррин, мой заместитель, подал набедренную повязку, и я направился к зажженному им костру. Сорвав с дерева фигу, я сел у огня и наслаждался теплом. Ах, как легко быть новорожденным – чистым листом пергамента, на котором можно начертать Священное Писание.

– И каково это – быть Михеем Железным? – спросил Беррин. Толстые щеки делали его похожим на младенца. Но он был первым из моих паладинов и черные доспехи нашего батальона носил так, будто они были отлиты на нем при рождении. Красный узор нагрудника подчеркивал его рыжие кустистые брови, сейчас от волнения опущенные вниз.

– До того как я вошел в эту воду, моя душа была покрыта дегтем. Теперь она безгрешна и сияет, как звезда. – Я выплюнул в огонь фиговое семечко. – Не хочу, чтобы она снова потемнела. – Я поднял ладони вверх. – Беррин, ты поможешь мне быть достойным человеком?

– Мой господин, ты и так лучший из нас. Потому тебе и оказана эта честь.

– Нет… Я не более достоин, чем любой из вас. – Я зажмурился, чтобы скрыть слезы. – Когда священник толкнул меня и погрузил в воду, я увидел все дела рук своих. – Передо мной снова промелькнул образ Мириам, в комнате без окон, пронзительно кричащей от родовых мук, окруженной презренными тупыми священниками. Как я мог оставить ее там? – Я творил такое… Меня следует бросить в самую глубокую яму.

– Тяжелая вода все смыла. Это твой великий день, мой господин. Не стоит омрачать его унынием.

Беррин ерзал и прятал руки за спиной. Невыносимая отстраненность. Да, возродившись в Священном море, я стал равным любому лорду, даже императору, но меньше всего мне хотелось, чтобы мои люди считали меня выше себя, чтобы воспринимали таким же, как попиравшие их гнусные лорды.

– Это великий день для всех нас, – сказал я. – Любую оказанную мне честь я разделяю с каждым из вас. И, Беррин… пожалуйста, не зови меня «господин». Я не стану пороть тебя из-за пшеницы.

– Как скажешь, Великий магистр.

– Так-то лучше.

Я доел фигу, стряхнул меланхолию и оглядел своих людей. Они преклоняли колени, когда я проходил мимо. Мои святые мечники, чьи длинные мечи выкованы из железа горы Дамав; мои стрелки, чьи аркебузы выкованы из темной стали, выплавленной из Колосса Диконди; мои алхимики и саперы с обожженными и потемневшими от огненных бомб лицами. Моряки, которых я взял с островов Эджаз, не знали наших обычаев, но тоже с высоко поднятой головой преклонили колени.

Я забрался на прибрежную скалу. Какие прекрасные место и день: чистое голубое небо, скалистые зеленые холмы, бирюзовая вода Священного моря мерцает на солнце. Я смотрел на своих людей, гордый как никогда. Все почести я заслужил лишь благодаря их стойкости, благочестию и верности. Ни один командир не пожелал бы более храброго войска, так как же я мог оставить благословения только себе?

– Смирно!

Они подчинились приказу и превратились в стену черного металла, протянувшуюся по берегу.

– Священник задал мне три вопроса. Я тоже задам вам три.

Повеяло прохладным ветерком.

– Клянетесь ли вы своими мечами, аркебузами и огнем защищать истинную веру и всех, кто ей следует?

Пятьдесят тысяч человек выкрикнули:

– Да, Великий магистр!

– Последуете ли за мной к берегам нашей священной земли, чтобы вырвать ее из нечестивых рук?

– Да, Великий магистр!

– Посмотрите налево и направо. Посмотрите на своих братьев. Узрите огонь Архангела в их глазах.

Они подчинились.

– Клянетесь ли вы умереть прежде, чем отвернетесь от своих братьев?

– Да, Великий магистр!

– Теперь я – Михей Железный, и вы все тоже должны возродиться. Вы – мой дом, моя семья, и каждый из вас будет нести мою честь. – Я посмотрел на этосианских священников, стоявших под оливковым деревом вдалеке. Им это не понравится. – Идите и окунитесь в воды Священного моря. Возродитесь, воины веры, все до единого!

Пятьдесят тысяч человек сбросили доспехи и стали нагими, как груши без кожицы. Пока моя армия купалась в странных водах озера, я сидел у огня и терпел протесты служителей этосианской церкви.

– Им не позволено входить в Священное море!

– Обряд очищения только для избранных императором!

– Мы оказали тебе честь, и как ты нам отплатил? Епископ Иоаннес об этом услышит!

Я ненавидел священников. Ненавидел святых, которые якобы говорят от имени Архангела. Когда я хотел поговорить с Архангелом, то открывал свое сердце и молился. Мне не требовались посредники. Но я молчал и позволял церковникам возмущаться. Мои пятьдесят тысяч никому не остановить.

В воду не полез только мой механик Джауз. Лысый, заросший щетиной, он был родом из Империи шелка далеко на северо-востоке, где тает лед и земля снова превращается в пастбище. Вместе с другими механиками он взял за правило одеваться в черный и красный, как паладины, но смотрелось это так же нелепо, как доспехи на свинье. Джауз все ночи напролет жег фимиам и медитировал перед нефритовым идолом. Я терпел это из-за его знаний и умений. По крайней мере, он не поклонялся Лат, проклятой искусительнице и Падшему ангелу.

– Мои поздравления, Великий магистр. – Джауз воткнул в яблоко нож и выковырял семечки. Они даже фрукты едят не по-людски. – Я разделяю с тобой святость этого дня.

– Не интересуешься тяжелой водой, Джауз?

– Это просто вода.

– Нет, в ней есть что-то особенное. На вкус как сталь.

– У меня на родине было такое озеро. Если нырнуть поглубже, то увидишь подводную гору, полную железа и меди. Пить эту воду точно не стоит.

– Если это правда, то было бы неплохо добыть все это.

– Наш император рассуждал так же. – Джауз хрустнул кусочком яблока. – Он осушил все озеро.

Я и представить себе такого не мог.

– Нельзя осушить целое озеро. Куда деть всю воду?

– Когда у тебя в распоряжении миллион человек и умение правильно насыпать землю, – он постучал себя по голове, – можно сделать что угодно. Наш император, без сомнения, самый могущественный человек из ныне живущих.

– Хорошо, что Империя шелка далеко.

Джауз бросил яблочное семечко в муравейник, и муравьи тут же облепили его.

– Для тебя хорошо, что я близко.

Когда я оделся, мы с Джаузом поехали верхом к причалам. Архангел сказал, что Никсос – это рай в изумрудном море. Если бы я искал в жизни удовольствия, то поселился бы здесь. Но в море ждало нечто более прекрасное – пятьсот моих кораблей. Они заполняли весь горизонт.

– Сколько тебе нужно времени? – спросил я Джауза, когда мы спешивались.

Мои паладины облачились в рабочую одежду. Кое-кто приготовил тачки, чтобы возить древесину. Другие измеряли корабль. Крепкие мужчины тащили доски на спине, словно быки. Даже в святой день возрождения мои люди не оставляли трудов праведных. Я должен преуспеть – не только ради себя, но и ради них. Я обещал, что в новом мире, который мы построим, у каждого паладина будет своя вотчина и ему никогда больше не придется терпеть кнут лорда. Но для этого мне требовалась земля, и единственная еще не завоеванная мной земля лежала на востоке, защищенная морскими стенами святейшего города на земле, Костани.

Джауз почесал лысую голову.

– Переделка всех кораблей займет одну луну.

– Слишком долго. Шпионы шаха уже, наверное, передали, что мы готовимся к вторжению. Если прождать целую луну, на стенах будет в два раза больше людей.

Мы остановились возле одного корабля у причала. Работы на нем завершились, но я заметил лишь более широкий угол корпуса. Джауз объяснял, как перестройка корпуса увеличит давление, направленное вверх. Это позволит кораблю с сотней человек и тридцатью пушками быстро пройти мелкий пролив, ведущий к Костани.

– Твои люди не корабельщики, и на такую работу требуется время, – сказал Джауз. – С тем количеством людей, которое у нас есть, мы можем делать от десяти до пятнадцати кораблей в день. Если хочешь, чтобы корабли перестраивались быстрее, тебе не хватит людей, чтобы изготавливать аркебузы, боеприпасы, доспехи и все остальное.

– Закончи за две недели.

Джауз покрутил усы, будто это рукоять, с помощью которой он проворачивает мысли. Интересно, все ли механики из Империи шелка лысые и усатые?

– Я изучал оборону Костани с моря. Даже с кораблями, способными идти по мелководью, тебе не преодолеть семь морских стен. Тесный пролив и правда довольно узкий. Против каждой стены можно выставить лишь семь-восемь кораблей одновременно, и им придется выдерживать огонь из нескольких сотен пушек.

– У нас пятьсот кораблей и лучшие в мире моряки. Атака на морские стены будет неожиданной. – Хотя детали плана еще предстояло разработать, я нутром чуял, что сирмяне окажутся неподготовленными и мы, если прорвемся через морские стены, легко преодолеем валы, ведущие к дворцу.

– Чтобы прорваться через эти стены, понадобится чудо, – сказал Джауз. – У Империи шелка две тысячи кораблей и механики поумней меня. Но даже у них не получится. Лучший план – высадиться в Демоскаре, пройти маршем вглубь страны и осадить Костани с суши.

Я представил себе этот путь. Многодневный переход от Демоскара до Костани с пушками на горбу. Сколько набегов придется нам пережить за это время? Хоть это и была крестеская земля, украденная неверными, мы забыли ее тайны. Конные лучники сирмян изрешетят нас, даже не вступая в настоящую битву. Когда мы достигнем стен Костани, рвение, обретенное в этот святой день, угаснет из-за тягот войны. Осада может продлиться годы. Чтобы прокормить армию, нам придется грабить окрестные деревни, многие из которых все еще исповедуют этосианскую веру. Это настроит людей против нас и увеличит армию шаха. Затяжная осада не может завершиться успехом.

– Все пять сотен кораблей должны быть готовы к проходу Тесного пролива через две недели, – сказал я.

– Великий магистр, эта святая вода, что, делает из одного человека двух?

– На острове пять процветающих городов, полных самых лучших корабельщиков в этой части света. Я приведу их к тебе.

– Каким образом? После покупки кораблей и металла у нас не осталось золота, чтобы им платить.

– Мы и не будем платить.

Джауз усмехнулся, повернул голову набок и кивнул. Неужели эти язычники и кивать должны не как все?

– А еще говорят, что у тебя добрая душа.

– Кто говорит?

– Твои люди. Знаешь, они пойдут за тобой за край земли.

Я покачал головой.

– Нам ни к чему край земли. – Я показал на корабли, закрывавшие восточный горизонт. – Мы идем в Костани.

Я приказал пяти легионам отправиться в приморские города, чтобы к рассвету привести десять тысяч корабельщиков. Мы обещали гильдиям возместить убытки, но их главы не хотели никого принуждать служить мне. А времени на разговоры больше не было.

Когда корабельщики шли к моим кораблям в цепях, я проклинал себя не меньше, чем, должно быть, они меня. Десятки людей погибли, сопротивляясь, предпочтя смерть работе без оплаты. Чтобы не смотреть, как их гонят, будто скот, я вернулся на свой флагманский корабль «Морской клинок» и умолял Архангела простить меня за пролитую кровь крестесцев. Я наделал гораздо больше грехов, едва успев от них очиститься. Эта тяжесть сокрушила меня, и я не мог оторвать голову от заплесневелых половиц. Я дрожал при мысли о гневе Архангела из-за каждого невинного этосианина, которому причинил боль. Как я мог? Как мог я уподобиться лордам, от которых мы пытались убежать?

Пока птицы щебетали, приветствуя утро, десять тысяч человек, включая все кораблестроительные гильдии Никсоса, трудились над перестройкой моих кораблей.

Зоси, младший брат моей покойной жены, подошел, когда я наблюдал за работами со скалистого холма. Он возглавлял один из пяти посланных за корабельщиками легионов. Несмотря на молодость, он обладал доблестью ветерана. Мягкие черты лица выдавали доброе сердце, которое, судя по угрюмому выражению лица, истекало кровью так же, как и мое.

– Уверен, что это правильно, брат? – спросил он. Кажется, он отращивал бороду, чтобы выглядеть старше, но на светлой коже волоски цвета миндаля были едва заметны. – Улицы заполнены плачущими детьми и женами, молящимися о благополучном возвращении мужей. Можем ли мы взвалить себе на спину такой грех и все еще надеяться на благосклонность Архангела?

От жгучего стыда он даже не мог смотреть в их сторону.

Я тоже не мог. Они были верующими, а я заставил их неустанно работать. В полуденный зной безветренного дня труд, должно быть, был невыносим. Щелканье кнутов эхом разносилось по склону холма. Я сам страдал от рук более могущественных людей и мог только сочувствовать.

– Когда Костани будет нашей, я вознагражу их тысячекратно. Я открою сокровищницы шаха и осыплю богатствами всех, кто трудился ради нас.

Зоси кивнул и улыбнулся.

– Я никогда не слышал от тебя лжи. Но не меня нужно убеждать. – Его плечи снова напряглись. – Этосианский рыцарь явился на твой флагманский корабль. Тебя вызывают.

– Кто?

– Епископ Иоаннес.

Несомненно. Люди Никсоса – его паства, а я их украл. Я не мог не ответить на призыв второго по старшинству епископа этосианской церкви, так что отправился вверх по второму по высоте холму к собору. Здание из белого кирпича венчали два пурпурных шпиля, а каждую стену украшали витражи.

Внутри возвышался образ Архангела из чистого золота. Если его переплавить, можно купить еще пятьсот кораблей. Не то чтобы я мог зайти так далеко. Возможно, меня еще простили бы за грехи против ближних, но против самого бога? Такой грех на душу никто бы не взял, даже ради общего блага.

Епископ заставил меня ждать. Так поступают спесивцы – тратят время тех, кого считают ниже себя. Он заставил меня сидеть на скамье тридцать минут, прежде чем показал свое серое лицо.

– Михей Железный, – сказал епископ Иоаннес. Его ряса тоже была серой, как и усы. – Добро пожаловать в храм Гроба святого апостола Бента. – Даже его голосу не хватало яркости. Что он прятал под этой простотой?

Он провел меня в кабинет, маленькую комнату, примыкающую к церковной библиотеке. Никакой роскоши – лишь тарелка с фигами на каменном столе и полка, полная книг.

– Ты слышал историю ангела Михея, в честь которого назван? – спросил он.

– Не больше тысячи раз.

– В ней говорится, что его крылья…

– Разрушили звезду и сожгли землю, а потом закрыли солнце на сотню лет, пока земля не замерзла. И не оттаивала, пока греха не стало меньше. Я всей душой люблю Писание, но пришел сюда не для того, чтобы распевать с тобой гимны.

– Тебе дорого время. Ты хочешь оказаться кое-где так быстро, что не можешь уделить ни минуты мыслям об ангелах. – Епископ взял книгу с полки и открыл ее – «Ангельская песнь», глава о Михее. – Прочти мне ее с первого стиха.

Я расхохотался так, что заболело ребро, по которому когда-то попал молотом аланийский пират.

– Я тебе не мальчишка из хора. И ты прав, мое время дорого. Прощай, епископ.

Я не успел сделать и шага, как епископ сказал:

– Пересечешь порог, и я объявлю тебя еретиком.

Улыбка стерлась с моего лица.

– Ты не посмеешь. Император Ираклиус послал меня сюда за твоим благословением.

– Хоть ты и любимец императора Ираклиуса, но известия до него дойдут только через несколько дней. Кто знает, что может случиться с тобой за это время?

– Ничего. У меня на этом острове пятьдесят тысяч человек. А у тебя?

Должно быть, епископ своими глазами-бусинками уже играл в гляделки с десятком выскочек и думал, что я один из них.

– Только двое занимают более высокое положение в этосианской церкви, чем я, – патриарх и император. Как святые паладины, твои люди преданны Архангелу. Ты заставил их совершить деяния против их собственных душ и душ собратьев-крестесцев. Сколько из них уже сомневаются в тебе? И сколько откажутся исполнять приказы, когда я объявлю тебя еретиком?

– Мои люди никогда не перейдут на твою сторону.

– Посмотрим. В одном я уверен – без полной преданности твоих людей работа по перестройке кораблей займет намного больше времени.

Я подошел к столу. Епископ Иоаннес встал и с мерзкой улыбочкой посмотрел мне в лицо.

– Это святая земля, одна из немногих, не оскверненных неверными, – сказал он. – А ты явился сюда и ведешь себя так, будто она принадлежит тебе, а не Архангелу. Ты ответишь за свои преступления.