Графиня фон Мален E-Book

Борис Конофальский

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Путь инквизитора
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Война продолжается. Армия мужиков наносит внезапные страшные удары, и Волков абсолютно уверен: это неспроста, враг использует колдовство. И в тот час, когда предают свои, а генерал бежит, бросив войско на произвол судьбы, на помощь кавалеру приходят женщины. Одна готова помериться силами с опасной ведьмой, выступающей на стороне противника, другая хранит его дом и обеспечивает надежный тыл, третья вынашивает наследника, четвертая блюдет его интересы при герцогском дворе. Плохо лишь одно: каждая из помощниц Волкова терпеть не может остальных. Ох, не зря говорят: семь топоров вместе лежат, а две прялки врозь. Женская война может грозить такими бедами, что мужчинам и не снилось.

Leseprobe

Борис Конофальский Графиня фон Мален

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

© Конофальский Б., 2024

© ООО «Издательство «АСТ», 2024

* * *

Глава 1

Волков со своим отрядом вышел следом за кавалерийским разъездом, который поехал сторожить дорогу на востоке. Старались идти тихо, много фонарей не использовали. Так и добрались до того леса, в котором погибла третья рота. Только тут зажгли больше фонарей и вошли в чащу. Не первый раз кавалер чувствовал этот запах – тяжелый, едкий, какой бывает от обилия пролитой крови. Что ни шаг, то мертвец. Все засеяно мертвыми людьми. Каждого мертвого переворачивали, смотрели, вдруг это капитан. Волков и сам не брезговал, заглядывал в серые лица своих мертвых людей. Вот доспехи хорошие, комплекция подходящая, обувь не разглядеть. Кавалер склонился над мертвым солдатом, приподнял его голову.

– Светите, – сказал он Максимилиану, который носил за командиром фонарь.

Разглядеть трудно: лицо разрублено и залито засохшей черной кровью, – но из-за свалившегося шлема видны волосы. Нет, это не храбрец Бертье. Кавалер отправился дальше. И слышит:

– Господин, господин, тут живой!

Это везение. Мужичье раненых не оставляет. Он поспешил к двум солдатам, что с фонарем склонились над человеком, у которого пробита кираса и изрублены руки.

– Живой? – спросил Волков, присаживаясь рядом и заглядывая в глаза раненого.

– Бог миловал, господин, – тихо отвечал раненый.

Кавалер повернулся к одному из солдат.

– Беги в лагерь к капитану Рене, пусть даст телегу.

Солдат ушел, а кавалер обратился к раненому:

– Ты не видал, что случилось с вашим капитаном?

– Нет, господин, – не без труда, с паузами отвечал раненый, – я в середине колонны шел… а господин капитан в голове ехал… Он всегда в голове колонны был.

– А откуда кавалеры появились?

– Спереди наехали, господин, – просипел раненый. – Шибко наехали… Чуть не треть колонны смяли.

– Да как же так-то? – с заметным удивлением поинтересовался Волков. – Как же вы не увидели сорок рыцарей? Они, поди, в перьях все, со знаменами.

– Я и сам не знаю, господин, – с трудом переводя дыхание, рассказывал раненый, – как из-под земли выросли.

– А дальше что было?

– А дальше? Дальше пехота мужицкая пошла… Уже построенная, они-то нас в лес и загнали.

– Что? И пехоту вы не видели? Ее-то как можно было не заметить, их же сотни три-четыре?

– Говорю же, господин, они… Сам не знаю, я никого не видел, и вдруг идут… Может, глаза нам чем застило… Уж не знаю.

Волков встал, вокруг него собралось не меньше полудюжины солдат. Ему не понравилось, что они слушали разговор; если среди солдат еще и разговоры всякие пойдут – жди беды. Он одернул строго:

– Ну, что встали? Ищите капитана, ищите еще раненых. – И сам стал искать других живых.

Вскоре прибежал стрелок.

– Господин, еще один живой. Сержант.

– Где он?

– Там. – Мушкетер махнул рукой в направлении востока.

– Дождитесь телегу и продолжайте поиски, раненого пока несите к дороге, – приказал он трем солдатам, а сам пошел вслед за мушкетером.

Сержант лежал почти у дороги, у того места, где на колонну обрушились удары противника. Бедолаге порубили ноги, ударили по голове так, что треснул шлем и на лицо хлынула кровь, и решили, что с него довольно. Но крепкий человек выжил.

– Лампу! – велел Волков. – Лампу сюда.

Того небольшого фонаря, что держал Максимилиан, было мало. Принесли лампу, и кавалер заглянул раненому в лицо.

– Ну, жив? Говорить можешь? – Он боялся, что сержант умрет прежде, чем расскажет ему, как было дело.

– Вода есть у вас? – просипел раненый.

– Вода, у кого вода есть? – прошло по рядам солдат.

Ни у кого воды не оказалось. Один из стрелков сбегал к реке и принес оттуда воды в своем шлеме. Волков ждал, встав возле раненого на колено. Того наконец напоили, и кавалер спросил:

– Ты видел рыцарей до того, как они вас ударили?

– Нет… Нет, господин, – отозвался раненый сержант.

– Ты же был в голове колонны, но не видел?

– Нет, не видел, господин. Жарко было, марево стояло, все устали уже. Все быстрее к реке хотели, к броду, чтобы хоть воды попить.

– А капитан ваш где был?

– Так первый ехал на коне.

«Болван Бертье. Неужели в середине колонны не мог ехать?»

– И что?

– Ну, так его рыцари и ударили первым. Они четверть нашей колонны проехали, раскидали людей как снопы. Переломали людей, потоптали.

– А капитана? Убили? – спросил полковник.

– Коня у него убили, но он из-под рыцарей выскочил, из свалки, что была, вылез, только, кажись, руку ему правую сломали, он меч в левой руке потом держал. Но командовал еще…

– Командовал?

– Да, кричал, чтобы по дороге не бежали. Кричал, что кавалеры поедут по дороге следом, так всех потопчут. Кричал, чтобы в лес заходили, – с паузами рассказывал раненый.

– Так, значит, поначалу он жив был?

– Жив, жив… Стал людей в лес заводить, я с ним был, думали, что кавалеры в лес не поедут, а тут как на дорогу глянул… – Раненый замолчал, переводя дыхание.

– Ну!

– Мужичье прямо по дороге прет в штурмовой колонне по шесть, почти бегут, сволочи… Смели нас просто… с дороги в лес и дальше к реке погнали. А там резать стали… Их было втрое против нас, они слаженные, а мы, кто еще остался, к воде отступили кучками, кто по десять, кто по двадцать, разве нам отбиться было? Капитан еще кричал что-то, пытался людей собрать вокруг себя… Думал пойти по берегу, прорваться обратно… А потом мне ноги разрубили, по голове получил. Все…

Раненый, кажется, выдохся, но главного так и не сказал, ни про Бертье, ни…

– Так откуда мужики, откуда кавалеры-то взялись? – пытался дознаться Волков.

– Не знаю, господин, ничего не знаю… – тихо отвечал раненый сержант.

– Несите его к первому раненому, – распорядился полковник и снова прикрикнул на собравшихся вокруг солдат: – Ну, что встали, ищите, ищите еще раненых, капитана ищите.

Долго искали. Раненых еще нашли восьмерых, но храброго капитана и веселого человека Гаэтана Бертье так и не отыскали.

– Видно, он попытался по воде уйти, – предположил Максимилиан.

«Да, в доспехе и со сломанной рукой, конечно, всякий захочет поплескаться в воде».

Волков не стал говорить молодому человеку, что в плохой, нечестной войне, где нет места ни чести, ни совести, утащить тело видного офицера – дело обычное, дело вознаграждаемое. Наверное, ублюдки тащили Бертье по земле, привязав за ноги к лошади, чтобы показать старшим офицерам. Может, награду выклянчить. А потом повесить труп на том берегу, на виду, тоже ногами кверху и непременно голым. Когда Рыцарь Божий шел драться с хамами у брода, он думал, что и его ждет такая участь. Мелькнула такая мысль, ну а чего еще ждать от взбесившегося быдла, которое даже Бога отринуло? Неужели уважения к мертвым господам?

Волков смертельно устал, но злоба стала наполнять его, прибавляя сил.

– Всё, уходим! – распорядился он.

Раненых относили к дороге, там уже и телега приехала. Всего живых набралось десять. Десять! От роты в двести с лишним человек! Нет, тут было что-то не так. Глядя на остатки одной из своих рот, которые уместились в одной большой обозной телеге, кавалер раздражался еще больше.

Шел так, чтобы телегу эту не видеть, и свернул к реке, к броду, чтобы хоть Увальня найти. Нет, Александра Гроссшвулле на песке не оказалось, вообще ни одного мертвого на берегу не было. Та рота хамов, что терзала Рене, забрала убитых с собой. Зато на той стороне были арбалетчики и аркебузиры, они стали стрелять по фонарям. Полетели пули и болты. Максимилиан велел тушить фонари, хотел уже приказать стрелкам, чтобы запалили фитили и ответили, но кавалер вдруг почувствовал дурноту, он устал за этот день, так устал, что даже злиться больше не мог. Бертье, Увалень, целая рота его людей, Гренер-старший, ушедший на тот берег со своими кавалеристами. Всех их больше не было.

– Нет, не будем стрелять… Уходим.

Солдаты и рады были, потянулись наверх, от реки к дороге, туда, где вовсю в темноте стучали топоры. И последним шел их командир, уставший человек в дорогом доспехе и с топором в руках.

Ничего не закончилось, ночь была ничем не легче дня. Когда они подходили к лагерю, им навстречу вышел, да нет, выбежал ротмистр Вилли с небольшой лампой в руке.

– Телега с ранеными приехала, я понял, что вы идете. – Было видно, что Вилли взволнован.

– Говорите, – сухо велел полковник.

– Те возницы, которые нанимались со своими телегами, уйти желают, – сразу выпалил молодой ротмистр.

– Что? Куда еще уйти? – не понял Волков.

– Сбрасывают поклажу наземь, хотят уезжать, говорят, что завтра мужики у них все отнимут. А им телеги и лошади, говорят, дороги.

– А Рене где, он что, этого не видит?

– Он их уговаривает не уезжать.

– Что? – Волкова снова стала разбирать злость. Она придавала ему сил. – Уговаривает?

– Да, а еще…

– Ну? – Он поднял топор и положил его на плечо.

– Люди из первой роты, корпорация из Левенгрина, их человек двадцать… Их корпорал говорит, что они тоже уходят, – продолжал Вилли все так же взволнованно. – Они…

– Ротмистр Вилли, – перебил его кавалер.

– Да, господин полковник.

– Люди ваши надежны?

– Мои люди? А, ну… Они же, кроме тех, что недавно набраны, все на вашей земле живут, дома там у них, семьи. Преданы вам, не в одном деле с вами были.

– Где они?

– Вдоль реки частокол ставят, окапывают…

– Бегом за ними, а потом, – распорядился Волков, – отправьте ко мне пятьдесят человек и двух сержантов, и пусть сразу фитили запаливают.

– Будет исполнено, – отвечал молодой ротмистр и тут же скрылся в темноте.

А Волков, проклиная своего родственника Рене, пошел в лагерь. «Ну что за офицер, ни на минуту нельзя оставить!»

К этому времени их пристанище уже начинало походить на лагерь: горели костры, на них были подвешены котлы, распространявшие вокруг запах пищи, кое-кто уже поставил палатки, все вокруг оказалось заставлено телегами и возами, лошади выпряжены. В одном месте собралось много факелов и фонарей. Волков сразу направился туда.

Тут к нему подбежал новый ротмистр Мальмериг.

– Господин полковник, там возницы запрягают лошадей, провизию с телег скидывают… Слушать ничего не хотят.

– Где они?

Мальмериг отвел его немного в сторону, к северному участку частокола, там несколько человек и вправду впрягали своих лошадей, еще некоторые скидывали со своих телег мешки с провизией и палатки.

– Куда собрались? – заорал Волков.

Мужички обернулись, посмотрели на него, на Мальмерига, на Максимилиана. Смотрели и молчали, дело свое приостановили.

– Я спросил, куда собрались? Кто старший, кто говорить будет?

Возницы переглянулись, наконец отозвался старший из них:

– Господин… Это… Телеги-то наши.

– И лошади наши, мы нанятые, – крикнул из-за его спины еще один.

– И что?

– Ну так это… Завтра, солдаты говорят, сюда хамы придут… – объяснил старший.

– Лошадок наших заберут, телеги заберут, – добавил второй.

– Еще и нас резать надумают, с них станется, – вмешался в разговор третий.

– В общем, мы решили в Бад-Тельц податься, там вас ждать будем.

Волков даже и секунды не думал.

– Распрягайте лошадей. Никто никуда не едет. На дороге мои разъезды, если кого из вас приволокут, так буду считать дезертирами. Дезертиров я вешаю.

Больше он этим людям ничего не собирался говорить, для них и этого было достаточно, повернулся и пошел туда, где горело больше всего фонарей и факелов. А там собралось не менее пяти десятков человек, все галдят, друг друга пытаются перекричать. Рене что-то говорит, но его не слушают, солдаты его обступили. И что хуже всего, там не только солдаты первой роты.

Волков бесцеремонно растолкал всех, пробираясь к Рене, схватил того за руку, оттащил чуть в сторону.

– Господи, Мария, Матерь Божия, как хорошо, что вы появились! – Рене, болван, еще и крестится у всех солдат на виду.

Кавалер не удостоил родственника ответом, повернулся к солдатам.

– Кто старший?

– Ну я, – отвечает один из солдат.

– А имя и звание у тебя есть?

– Корпорал Левенгринской воинской корпорации Рудольф.

– И какого дьявола ты и твои люди не работают, корпорал Рудольф? Или вы, может быть, господа благородные, может, за вас другие должны частокол вокруг лагеря ставить?

– Без толку все это! – кричит один из солдат, он совсем недалеко, он орет почти из-за спины своего корпорала. – Завтра придут две тысячи мужиков, сметут нас, как вторую роту!

Эти крикуны хуже всего, больше всех страха на других нагоняют. Самим страшно так, что на визг срываются, так еще и других своим криком пугают.

Волков сделал шаг и без предупреждения, почти без замаха ударил крикуна в челюсть, ударил сильно, не снимая латной перчатки. Тот, уронив свой годендаг на землю, пошатнулся, пытаясь устоять, покачиваясь, словно сильно пьяный, но не устоял, уселся на землю. Волков же краем глаза следил за остальными солдатами, может, кто осмелится вступиться за крикуна. Но никто не вступился, все понимали, что полковник прав. Спрашивал он корпорала, отвечать должен был корпорал, а из строя никто орать не должен, когда командиры разговаривают.

А кавалер как ни в чем не бывало снова спрашивает у корпорала:

– Так почему ты и твои люди не работают?

– Потому как без толку это, – повторяет тот слова крикуна, повторяет с вызовом. Смотрит Волкову в глаза и продолжает: – Завтра хамы будут тут. А мы уставшие, день на марше, вечером в бою, ночью работали. И не жрали.

– Еда уже готовится, – говорит Волков. Тут за его спиной происходит движение, он оборачивается, а там Вилли прибежал, расталкивает зевак, с ним десятки стрелков, фитили уже зажжены, готовы палить. Теперь кавалеру полегче стало, он продолжает: – Если частокол поставим, если окопаем его хорошо, то с нашими мушкетами мужичью нас нипочем не взять.

– Не успеем мы до утра! – Корпорал тоже заметил стрелков, тон сразу менее наглый стал, но все равно этот мерзавец дерзок в речах. – Будь нас хоть полторы тысячи, так, может, и не взяли бы… А вы нас в засаду завели. Вон сколько людей за один вечер полегло. Телеги с ранеными возим всю ночь, лекари не успевают лечить.

«Ах ты, сволочь! Решил виноватого найти и сбежать отсюда!»

– Да, мы попали в засаду, да, нам было тяжко, но мы не можем отступить, не уйдем мы от них с обозом, а обоз бросать нельзя, иначе это будет конец всей кампании. – Волков все еще пытался объяснить этим солдатам по-хорошему, но им плевать на обоз.

– Мы из-за вашего обоза тут погибать не хотим, тем более что мужичье пленных не берет, а раненых добивает. Мы не хотим к полудню тут дохлыми валяться.

– Дезертировать думаете?

– Нет-нет, – сразу отвечает корпорал, – мы законы воинские знаем, мы пойдем к другому командиру и контракт выполним. Мы будем просить маршала, чтобы записал нас в другую часть. Уходим мы от вас, полковник Фолькоф, так как командир вы нерадивый и неумелый.

Так и говорил он это все дерзко, даже как будто с ухмылочкой. Очень немногие из тех, кто знал Волкова не первый день, видя в его руках секиру, осмелились бы так с ним разговаривать.

Корпорал Левенгринской воинской корпорации Рудольф едва успел договорить, как на стык его горжета и шлема обрушился тяжеленный топор. Рудольф пошатнулся, железо выдержало, корпорал, опираясь на алебарду, выстоял, но только для того, чтобы получить второй удар. Второй удар оказался страшен, теперь Волков бил, держа тяжелое оружие обеими сильными руками, занося топор за спину, с размаху. Удар раскроил Рудольфу и шлем, и голову. Он рухнул на землю замертво.

– Ах ты! – закричали сослуживцы корпорала.

– К оружию, ребята!

– Он убил его!

Люди из корпорации Левенгрина сразу ощетинились железом, думая мстить за своего командира.

А тут и Вилли тоже крикнул:

– Стрелки! Целься!

Но весь этот шум, все крики перебил знакомый Волкову скрипучий, надтреснутый властный голос:

– Это что тут такое? Бунт?

И хоть часто кавалера раздражал человек, чей голос сейчас слышали все, теперь же Волков был рад его появлению.

– Что здесь происходит? Бунтуете, негодяи? Господин полковник, только прикажите, и я угощу этих бунтовщиков хорошей порцией картечи.

– Никто здесь не бунтует, господин капитан Пруфф, – громко отвечал Волков. – Солдаты сейчас выберут себе нового корпорала и пойдут работать в свою часть. Так как они знают, что вокруг лагеря я выставил пикеты и разъезды и что дезертиров я буду вешать.

Как он это сказал, так после повисла тишина. И солдаты из корпорации города Левенгрина, и зеваки молчали.

– Ну, что стоите? Картечь ждете? – крикнул Волков, стряхивая со своего страшного оружия капли крови. – Выбирайте себе корпорала и идите в свою часть.

Многие солдаты уже смирились с его властью, с его победой, да и всем зевакам уже все было ясно.

Вот лишь теперь дело было закончено.

Глава 2

– Ну наконец-то, – сказал Волков и протянул руку капитану Пруффу.

Тот пожал руку и сразу спросил:

– Раненые, которые мне встречались по дороге и которых я опросил, говорили, что мужики нас ждали. Ждали и крепко побили?

– Да, устроили нам засаду. Бертье погиб, Гренер тоже, погиб ротмистр Хилли.

– Это молодой такой? Из стрелков?

– Да. Роха и Брюнхвальд ранены, второй роты нет, она была в голове колонны. Арбалетчики сбежали. В общем, мы угодили в засаду.

– Засаду? Но ведь вы выставляли разъезды!

– То и удивительно, никто из кавалеристов ничего не видел, пока на нас не обрушились батальоны хамов. Впрочем, это уже прошлое, пойдемте, я покажу вам, что вам надобно сделать. – Волков обернулся, увидал все еще растерянного Рене, что был тут же, и едко произнес: – Капитан, прошу вас продолжить работы, займите уже своих людей, дайте им лопаты, чтобы мысли дурные к ним в головы не лезли.

Рене пытался ему что-то ответить, но Волков его сейчас даже слушать не хотел, он жестом велел удалиться. Капитан поклонился и ушел. После кавалер заговорил с ротмистром Вилли:

– Ротмистр, отберите среди своих стрелков десять самых надежных человек с самым надежным сержантом…

– Сейчас все сделаю, а зачем они вам?

– Для моей охраны, – отвечал полковник, – сзади у меня глаз нет, а одного Максимилиана может быть мало. Думаю, что солдатики теперь на меня злы.

– Я могу быть при вас, полковник, – сразу вызвался Вилли.

– Вы должны быть при своей роте, у меня и так не хватает офицеров. Пришлите мне десять людей и сержанта.

После они с Пруффом пошли по лагерю.

Как ни устали, как ни злы, как ни голодны восемь сотен людей, но сила это немалая, и сделать они могут многое, если есть воля, что сможет их объединить и сподвигнуть на усилия. Стена из кривоватых бревен уже перегородила дорогу с востока, оставив проезд для телег. Перед стеной полсотни людей копали ров. А сам частокол повернул на запад и шел над лесом, которым густо порос спуск к реке.

Волков вывел Пруффа на дорогу. Как раз луна вышла, река блестела серебром в ее свете.

– Вот, – сказал полковник, – это брод, я хочу, чтобы ваши пушки не дали завтра ни одному мужику перейти его.

– Завтра? – спросил капитан. – Думаете, что они пойдут уже завтра?

– Думаю, что они начнут утром. Им слышно, что мы укрепляемся. Я бы на их месте тянуть не стал.

Они направились обратно в лагерь. Волков привел артиллериста в северо-восточный угол лагеря.

– Насыпьте здесь земли столько, чтобы вы могли стрелять по переправе поверх частокола.

– Насыпать придется немало, – заметил Пруфф.

– Да, немало, – согласился кавалер.

– Надеюсь, вы дадите мне хоть тридцать саперов.

– Нет, все саперы ставят частокол или окапывают его.

– Но мои люди выбиваются из сил, они весь день и полночи тащили пушки. – В голосе Пруффа опять слышалось привычное недовольство.

– Капитан, лишних саперов у меня нет, из трех сотен их осталось чуть больше сотни, и те уже с заката рубят лес и копают канавы. Придется вам справляться самим.

– Я не успею до рассвета! – уже раздраженно проговорил капитан.

– Объясните своим людям, что если они не успеют до рассвета, то к полудню им уже некуда будет торопиться: их всех перережут мужики.

Слушать, что ответит ворчливый капитан, кавалер не стал, он повернулся и направился прочь. Однако не прошел он и десяти шагов, как услыхал очень взволнованный и знакомый притом голос, хотя сначала не мог вспомнить, кто его кличет.

– Господин! Господин!

– Это брат Ипполит, – сразу признал монаха Максимилиан и посветил ему фонарем. – Брат Ипполит, мы здесь!

Монах подбежал к Волкову. На брате Ипполите был длинный кожаный фартук, руки грязные, засохшая кровь черными точками покрывала и лицо его, и горло. Кажется, он недавно плакал.

– В чем дело? – довольно холодно спросил кавалер, его раздражал даже тон, которым монах его звал.

– Господин, – монах чуть обескуражен его тоном, – они умирают.

– Кто?

– Раненые, некоторых мы даже не успеваем осмотреть. Умирают, даже когда мы их лечим, когда зашиваем раны.

– Что, все умирают? – У Волкова защемило сердце.

– Нет-нет, слава Создателю, не все, но многие, уже шесть человек померло, я…

– Что? – сквозь зубы, но негромко спросил кавалер, чтобы, не дай бог, солдаты не услышали то, что им слышать нельзя. – Всего шесть? И ты прибежал ко мне пожаловаться или чтобы я тебе слезы утер? Ты в своем уме, дурень ученый? Ты, когда сюда ехал, о чем думал, думал тут желтуху да золотуху лечить?

– Но они умирают, их еще целые телеги, я не смогу всех спасти, и помощники мои не смогут, я не думал, что так сложится, понимаете, раньше в других ваших битвах так много раненых не было.

– Иди, дурак ученый, и спасай людей… Спасай людей, спасай тех, кого действительно можешь спасти, а уж потом других, иди и делай то, на что Бог тебя сподобил.

– Я просто…

– Прочь! – заорал Волков. – Прочь отсюда, вернись на свое место и зашивай в людях дыры, связывай кости, как тебе дано, а тех, кого подлечил, укладывай в телеги и отправляй в Бад-Тельц, пусть один из твоих лекарей с ними поедет, дай ему денег, чтобы размещал раненых у селян. Иди!

Монах только смог кивнуть и убежал в темноту. А Волков опять почувствовал, как кольнуло в груди и боль ниткой протянулась в левую руку до самого безымянного пальца. Он сжал левый кулак. «Левая рука слабая, вот и болит. Надо прилечь, что ли, поспать хоть час-два». Но его окликнули.

– Господин полковник, – обратился к нему немолодой сержант, Волков помнил его еще с Фёренбурга, там он был простым стрелком, которому даже оружия не хватало.

– Тебя Вилли прислал?

– Да, сержант Хольц. Ротмистр говорит, вас надо охранять.

– До утра точно придется, – отвечал кавалер, а сам поморщился от неприятных ощущений в груди. Хотелось приложить к беспокоящему месту руку, разгладить его, да попробуй еще дотянуться – там кираса, кольчуга и стеганка.

– Не беспокойтесь, господин. Мы вас убить не позволим, – заверил сержант.

– Отлично.

Волков огляделся, ища себе место для лежанки, и тут увидал в одной из телег своего молодого оруженосца Курта Фейлинга. Тот сидел в пустой телеге в обнимку с флагом, который так никому и не отдал, и что-то грыз.

– Сдается мне, что вы так и не выполнили мой приказ? – сказал он молодому человеку без всякой злости. – Вы так и были с ротой Брюнхвальда до конца?

Фейлинг перестал жевать, посмотрел на полковника с трепетом.

– Думается, что знаменосцем вам быть рановато, это звание еще нужно заслужить, – произнес Волков, залезая в телегу и садясь рядом с мальчишкой. – Будете и впредь моим оруженосцем. Надеюсь, Максимилиан научит вас ухаживать за доспехом и за моими конями.

– Ухаживать за конями я умею, кавалер, – с радостью отвечал Курт Фейлинг.

– А шлем с меня снять сможете?

– Конечно.

– Ну так снимайте.

Молодой человек привстал, стал отстегивать ремни, что крепили шлем к горжету. Это у него получилось почти сразу.

Волков повалился на что-то мягкое, положил секиру под правую руку.

– Максимилиан, сержант Хольц.

Те сразу подошли.

– Мне нужно поспать, пусть даже немного. Думаю, на рассвете мужики начнут дело, хочу быть бодрым к тому времени.

– Я разбужу вас, – заверил его Максимилиан.

– Я пригляжу за вами, – пообещал сержант стрелков.

«Хорошо, что пришел Пруфф, а то без Брюнхвальда совсем плохо». Больше он ни о чем не успел подумать.

Сначала Волков не мог понять, что происходит. Вокруг все серое. Максимилиан склонился над ним.

– Кавалер, кавалер, просыпайтесь, барабаны…

Он сел, откинул одеяло – его кто-то накрыл, пока он спал, кажется, это денщик Гюнтер. Рядом, в ногах, спит новый оруженосец Курт Фейлинг, а вокруг все заполнено тяжелыми клубами серого тумана, такого плотного, словно вата.

– Барабаны? – Он не слышит барабанов, только звуки топоров, пил, заступов.

– Приехал кавалерист из разъезда с восточной дороги, говорит, что у второго брода барабаны бьют.

Волков сразу проснулся, вылез из телеги, взял топор, шлем и некоторое время постоял, привыкая к боли в растревоженной ноге, затем пошел к восточному выходу из лагеря. Максимилиан и стрелки охраны поспешили за ним.

Всадник ждал сразу за частоколом.

– Ну? – спросил кавалер.

– Барабаны, господин, – говорит тот, – за рекой у дальнего брода. Бьют «походный шаг».

– Езжай туда. Как только начнут переправляться, сразу отходите в лагерь.

– Да, господин, – ответил всадник и уехал.

Надо послать кого-нибудь на рекогносцировку, но кого? Рене? Да нет, какой из него разведчик. Хайнквист? Новый человек, Брюнхвальд говорил, что он проявил себя в деле. Один бой – этого мало. Волков не знает этого человека совсем. Вилли? Нет, конечно, мальчишка совсем без опыта. Гренер? Да будь у кавалера еще хоть один кавалерийский офицер, так он сразу снял бы Гренера-младшего с должности. Волкову надо все выяснить наверняка, но посылать-то некого. Был бы Бертье… Да, но Бертье нет. Волков понимает, что ему придется идти в разведку самому. Как не стало Бертье, Брюнхвальда и Рохи, ему приходится делать все самому. Потеря опытных командиров – самое худшее, что могло случиться. Заменить их всех Волков просто физически не сможет, даже если и силы в нем будут. Он не выспался, он мрачен, но надевает подшлемник и сверху небрежно нахлобучивает шлем.

По росе, по мокрому песку он спускается к реке. Здесь вообще ничего не видно, туман такой густой, словно молоко, не только лишает видимости, он еще скрывает звуки… Волков подходит к самой воде, присаживается, начинает умываться и… замирает.

– Слышите? Максимилиан, сержант, слышите?

– Я нет, – отвечает Максимилиан.

– Похоже, лошадь ржала, – говорит сержант.

Да, через плотную пелену тумана с той стороны реки донеслись именно эти звуки.

– Максимилиан, бегом в лагерь, передайте Рене, Хайнквисту и Вилли работы бросить, строиться в лагере.

– Да-да, полковник, – говорит знаменосец и убегает наверх к дороге.

Волков продолжает умываться, но больше прислушивается, чем моется, наконец встает.

– Сержант.

– Да, господин.

– Останетесь со своими людьми здесь. Как начнут переправу или даже просто подойдут к воде, так дадите один залп, чтобы мы знали, что они пожаловали, а потом бегом в лагерь.

– Да, господин.

Волков, хромая в сыром песке, насколько мог быстро двинулся вслед за Максимилианом, ему нужно было еще осмотреть укрепления, что построили за ночь. Осмотреть, чтобы точно знать, к чему готовиться.

То, что он увидел, его не слишком порадовало, вернее, не радовало совсем. Восточная стена, что перекрывала дорогу рядом с поворотом к броду, была хороша, поставлена, еще когда он не лег спать, стояла крепко, и окопали ее хорошо. Канава под ней была человеку по грудь, спуск легок, подъем крут – попробуй из такой вылези. Рогатки у восточного входа вкопаны надежно, заточены на восток, телега одна пройдет, а вот строй солдат нет. Такой проход несложно будет оборонять, особенно если у тебя достаточно стрелков. Тут все было хорошо. Солнце уже почти вылезло из-за верхушек деревьев. Подул ветерок, туман клочьями разлетался и таял в воздухе, словно творилось какое-то волшебство, но рыцарю было не до красот природы. Первые пятьдесят шагов северной стены тоже были неплохи, а дальше… Бревна вкапывались неглубоко, держались некрепко, да и эти окопаны плохо… Саперы и солдаты второй роты, что еще работали тут, видели недовольство командира работой, смотрели на него зло, что-то бурчали себе под нос.

А к нему подбежал новый командир второй роты Хайнквист.

– Господин полковник… – проговорил он устало.

– Что это? – сразу перебил его Волков, показывая на кривые и косо вкопанные бревна. – Кто учил вас, ротмистр, так укреплять лагерь?

– Мои люди еле волочат ноги от усталости, господин полковник, они сутки не ели.

– Вы офицер, Хайнквист, и должны понимать, да еще и людям своим объяснять, что если не будет укрепления, так им вообще больше поесть не придется…

– Я пытался…

– Плохо пытались… Плохо, – прорычал Волков и, уже успокаиваясь, добавил: – Снимайте своих людей, быстро кормите и стройте.

– Что-то случилось?

– Разъезды доложили, что на том берегу у дальнего брода слышны барабаны, играют «походный шаг», а у нашего брода я сам слышал ржание лошадей.

– Пойдут на штурм, думаете?

– Нет, придут поздравить нас с Днем святого Енуария, – невесело усмехнулся полковник. – Кормите людей быстро и стройте.

– Вторая рота, бросай работу, сержанты, всех людей ведите в лагерь! – закричал Хайнквист.

– Господин, а жрать дадут? – тут же откликнулись солдаты, что были рядом.

– Дадут. Сержанты, инструменты не бросать, все нести в лагерь.

– А нам что? – закричали саперы, тоже останавливая работу, ожидая ответа от офицеров.

– Тоже в лагерь идите, идите есть, – отвечал им полковник.

Все, и солдаты, и саперы, радостно, чуть не бегом поторопились к проходу. Люди хоть и устали смертельно, но голод пересиливал усталость.

Волков отправился дальше. Стена дрянь, ров неглубок, хорошо, что сразу за рвом начинается заросший лесом крутой спуск к реке, тут очень непросто будет врагу атаковать, волноваться за северную стену смысла не было, тем не менее он не преминет высказать все Хайнквисту. Брюнхвальд такого бы не допустил.

Западная стена, которую ставил Шуберт, оказалась не лучше северной, да еще и у прохода не вкопали рогатки, просто сложили рядом… Он уже собирался повернуть за угол к южной стене, как услышал выстрелы. Мушкеты, стреляющие новым порохом. Он уже знал этот звук. Пикет из его охраны оповещал, что у брода появились хамы.

Дальше разглядывать бревна и канавы времени не было, он поспешил в лагерь, где почти сразу увидел Максимилиана.

– Господин полковник, вернулись наши разъезды и пикет с восточной дороги. Мужики переправляются.

– Сколько? – только и спросил он.

– Насчитали пять сотен, но конца колонны не видели.

– Пять сотен минимум, – прикинул Волков, – а может, и тысяча будет, на этот раз переправятся со стрелками, на этот раз времени у них много. Где Рене?

– Строит людей, но без вас не решается просить ни трубачей, ни барабанщиков, чтобы сыграли ему построение.

О, как этот слюнтяй раздражал Волкова, кавалер аж зубами скрипел. Не будь Рене мужем сестры, отстранил бы этого болвана сразу после атаки мужиков. А поставил бы… Да хоть того же Хайнквиста, хуже бы не было.

– Максимилиан, бегите к трубачам, пусть играют «тревогу» и «построение».

Знаменосец коротко кивнул и скрылся.

В лагере суета, крики, неразбериха. Резко кричал молодой офицер, фамилии которого Волков вспомнить не мог.

– Первая рота, строиться!

Сержанты повторяли приказ, орали так, что у них вены на горле выступали.

– Рене? Где капитан Рене? – спросил кавалер у первого попавшегося сержанта, схватив того за рукав кольчуги.

– Там, господин, ближе к воротам был. – И тут же отвернулся от полковника. Сержанту не до того, у него свое дело. – Эй вы, бараны во втором ряду, куда первым на пятки наступаете? Опытные люди, а сбиваетесь в стадо, как новобранцы. Ровняйтесь, на полтора шага от них. Не напирайте.

«Даже этот сержант и то знает, что делать. Достался мне родственник».

А тут звонко, громко и тревожно, как положено, зазвенели трубы, играя сигнал «тревога, к оружию».

…Солдаты, те, что еще ели, спешно закидывали в рот еду грязными руками, бросали миски и кружки, брали оружие. Волков, расталкивая мельтешащих под ногами возничих, кашеваров и саперов, стал искать офицеров.

– Вторая рота, стройся в проходе, под мою руку, – заорал старший сержант второй роты, вытягивая руку вдоль прохода. – В колонну по четыре.

Слава богу, хоть ротмистр Хайнквист знал, что делать, он оказался уже рядом со своим сержантом, уже надел шлем, уже готов и критически оглядывал солдат.

Вилли тоже собирал стрелков, Волков посмотрел на мальчишку, слушая его высокий голос, и заволновался. «Ах, как все это нехорошо, рано, рано мальчишке командовать ротой, не дорос еще, был бы Роха…» Но старого товарища не было рядом, и от этого на душе у полковника стало совсем неспокойно.

Глава 3

И тут нежданно-негаданно, как бальзам на сердце, в суете и толкотне лагеря, который вот-вот подвергнется атаке, нашлось место, где царили порядок и спокойствие. В северо-восточном углу была насыпана площадка в высоту взрослому по пояс, землю на ней застелили досками, и на этом помосте стоял капитан Пруфф рядом со своими пушками. Всем пушкам места хватило. Волков сразу поднялся к капитану, к орудиям. Пруфф молодец, сам он до этого додумался или ему кто из его людей подсказал, но земли они много насыпать не стали, а, чтобы пушки могли стрелять из-за частокола, просто спилили верхушки бревен. Теперь пушки достреливали и до переправы, и до дороги. И везде у артиллеристов порядок. Рядом с полукартауной два бочонка с картечью, с крупной и с мелкой. Ядра тут же сложены в пирамиду, ядра для кулеврин рядом. Большая бочка с порохом отнесена подальше, стоит внизу и накрыта крышкой, чтобы во время стрельбы искра не залетела. Под колесами всех пушек чурбаны, чтобы уменьшить откат при отдаче. Все-все тут продумано, все в полном порядке.

Капитан Пруфф поклонился Волкову.

– Доброе утро, полковник.

– Доброе ли, капитан? Мужиков не видать? – Волков подошел к частоколу и опять восхитился продуманностью позиции.

– Говорят, барабаны бьют. Но я сам не слышал, – ответил Пруфф. Волков давно заметил, что он всегда говорил громко и, кажется, был немного туговат на ухо, впрочем, как и все артиллеристы.

Волков огляделся. Отсюда переправа как на ладони, а если пушки чуть развернуть на юг, то и вся дорога ими простреливается.

– Вы отлично оборудовали позицию, капитан, – наконец заметил Волков, – все прекрасно видно, и порядок у вас безупречный.

«У всех бы так в частях».

Капитан в ответ лишь поклонился, но видно было, что похвала ему приятна. Полковник оглянулся. Роты построены, офицеры собрались около артиллерийской насыпи. Он спустился к ним, но не поздоровался, а начал сразу:

– Капитан Рене, ваша рота у восточного прохода, выделите резерв из лучших солдат в сто человек под командованием ротмистра, остальных разделите на две части, ставьте людей с двух сторон от прохода. Если хамы надумают войти, так давите их с флангов. Резерв поступает в мое распоряжение.

– Как вам будет угодно, полковник, – отозвался Рене.

– Ротмистр Вилли, выделите охранные пикеты человек по пять, поставьте их к западному, южному и северному проходам, чтобы мы знали, когда враг попытается обойти лагерь.

– Да, полковник.

– Остальных так, как вы умеете, стройте рядами фронтом к восточному проходу. Пусть как только войдут, так сразу попадут под ваши мушкеты и аркебузы во фронт и под удары людей Рене во фланги.

– Да, полковник, – повторил Вилли.

– Полковник! Господин полковник! – еще издали закричал артиллерист, пробираясь к нему через строй солдат первой роты.

Все офицеры и солдаты, что были рядом, обернулись.

– Ну? – коротко бросил ему Волков.

– Мужики, колонна, человек под шестьсот. С флагами идут и с барабанами.

– Где?

– У нашего, ближнего брода.

– Ступай, – ответил полковник и положил руку на плечо молодому ротмистру, который уже командовал ротой. – Вилли, действуй так, как действовал Роха.

Волков так и не успокоился. «Рано, рано юнцу командовать полутора сотнями людей, что старше него».

– Не волнуйтесь, полковник, – отвечал ему Вилли, – ваши стрелки им врежут как следует.

– Хайнквист!

– Я тут, полковник.

– Вторая рота в резерве. Встаньте в центре лагеря, будьте наготове.

– Да, господин полковник.

– А что делать кавалеристам? – спросил Гренер, думая, что Волков про него забыл.

– Кавалеристам в лагере делать нечего, выводите их отсюда на запад, встаньте на дороге, и если увидите, что враг обойдет нас и появится с запада, чтобы ударить нам в тыл, так сами его бейте при первом удобном случае, приказа не ждите.

Гренер кивал. Мальчишка, который вчера потерял отца. В глазах его как минимум растерянность, как ему полуэскадроном руководить? «Тоже молод, как и Вилли, эх, с кем приходится воевать, со слюнтяями да мальчишками».

Почти все слова уже сказаны, но нужно было что-то говорить солдатам. Они ждали.

– Братья-солдаты! – заорал Волков. – Помните, что вы дети Божьи, дети истинной матери нашей – святой церкви, а они, – он махнул рукой на восток, – дети Лютера и Кальвина, слуги Сатаны! С нами Бог, молитесь, кто как умеет, и бейтесь изо всех сил! Кто погибнет, обретет царствие Божие, кто выживет – славу! И верьте в меня, как верили раньше. Я знаю, как бить мужиков.

Он повернулся и захромал к артиллерийской насыпи, за ним пошел Максимилиан со знаменем. Курт Фейлинг догнал кавалера и, заглядывая в глаза, тихо заговорил:

– Господин полковник.

– Да, Курт.

– Может, прикажете оседлать вашего коня?

Волков остановился и посмотрел на мальчишку внимательно, он даже едва заметно улыбнулся.

– Ну, на всякий случай, – так же тихо продолжал Фейлинг. – Вдруг…

– Нет, – отрезал Волков, – вы умный юноша, господин Курт Фейлинг, но коня мне сегодня седлать нет нужды, я сегодня никуда уезжать из лагеря не собираюсь, – сказал и начал взбираться наверх, к капитану Пруффу.

– Идут с флагами, – сказал Пруфф, увидав, что полковник встал с ним рядом.

Солнце и ветер ничего не оставили от тумана. Утро прекрасное, птицы в небе звенят, переливаются, красота. А по утренней влажной от росы дороге, совсем не поднимая пыли, с флагами, с барабанами идет плотная полнокровная колонна пехоты – восемь сотен, не меньше; а по полю, догоняя пехоту, все в цветастых шелках и с дорогими перьями в плюмажах, не спеша, почти шагом, едут рыцари.

– Как хороши-то кавалеры, красавцы, едут, не прячутся. – Капитан-артиллерист покачал головой. – Красиво все у них: и пехота, и кавалеры.

– Специально так идут, надеются нас выманить защищать переправу, – говорит полковник, не вглядываясь в тот берег.

– Но мы не пойдем? – спрашивает Фейлинг.

Волкову не очень хочется отвечать мальчишке, но это будет невежливо.

– С востока движется еще одна колонна, мы выйдем к броду, а они ударят нас с берега – и конец. Нет, им не выманить меня из укреплений, пусть хоть золото на берегу раскидывают.

– Кавалеры опасные, – вдруг осмеливается взять слово Максимилиан. – Раненые говорили, что кавалеры раскидали четверть их колонны одним наездом.

– Угу, – мрачно подтверждает кавалер.

Он не видит стрелков и арбалетчиков – это его беспокоит. Значит, они переправились с другой колонной у дальнего брода и двигаются сейчас к его лагерю по дороге с востока.

Пруфф неожиданно для него вдруг смеется и говорит:

– Кавалеры перед атакой собираются в плотный строй. – И добавляет, оборачиваясь к Максимилиану: – Лучше нет цели для крупной картечи. В них не промахнешься.

А пехота врага уже приближается к берегу.

– Может, пора заряжать пушку? – спрашивает Волков.

– Я уже думаю о том, просто никак не решу чем.

Волков смотрит на него, не понимая, и артиллерист поясняет:

– Двести шагов… Думаю, какую картечь класть.

Старый арбалетчик Волков был приятно удивлен, насколько старый артиллерист Пруфф верно угадал расстояние. Да, кавалер и сам посчитал, что до спуска к реке двести шагов. Ни один болт туда не долетит. Он щурится, приглядываясь, и говорит, продолжая разглядывать пехоту противника:

– Мелкую кладите, у мужичья ноги не защищены, лат на ногах почти нет, им и мелкой довольно будет.

– Да, это так, – еще сомневается Пруфф, – но уж больно у мелкой разлет большой, и силу она быстро теряет.

Волков не хочет лезть с советами к нему, Пруфф всю жизнь стреляет, он лучше знает.

– Двести шагов… Ладно, попробуем мелкую, – наконец заключает капитан артиллеристов, – посмотрим, как пойдет. Фейерверкер!

– Тут, господин, – откликается один из артиллеристов.

– В полукартауну порцию мелкой картечи. Дистанция – двести шагов.

– Да, господин! – И тут же отдает команду: – Полтора совка пороха, пыж, картечь мелкая – заряжай, запал ставь!

– Стойте, – останавливает его Пруфф.

– Да, господин.

– Два совка пороха, – говорит капитан артиллерии. – Толкнем картечь посильнее.

– Два совка пороха, пыж, картечь мелкая – заряжай, запал ставь!

– Кулеврины как обычно, – продолжает командовать Пруфф.

– Кулеврины, полсовка пороха, пыж, ядро – заряжай, запал ставь! – тут же отзывается фейерверкер.

Волков даже любуется этими ловкими солдатами. Как быстро и четко делают все артиллеристы, каждый знает свою работу: кто несет порох, кто отмеривает картечь, кто подает пыж. Ни суеты, ни мельтешения какого, любо-дорого смотреть на них, еще бы стреляли так же метко.

– Дальность – двести, – продолжает Пруфф, – целься.

– Дальность – двести шагов! – перекрикивает его команду старший артиллерист.

– Готов, – наконец отвечает канонир у первой кулеврины.

– Готов! – тут же кричит канонир второй.

С полукартауной возиться дольше всего, но и она уже готова к выстрелу.

– Готов! – кричит канонир у главной пушки.

Волков ждет, когда же будет отдана команда стрелять. Как хорошо сейчас враг сгрудился, начинает спуск, но в воду никто не заходит. Солдаты стоят на песке кучей – прекрасная цель. Приказа, что ли, ждут? Но Пруфф не дает приказа стрелять, идет к полукартауне, сам склоняется к стволу, проверяет прицел. И, видно, только после этого, согласившись с тем, что прицелились хорошо, подходит к Волкову.

– Думаю, что наш гостинец мужичью будет не по душе, разрешите, господин полковник, стрелять?

– Да уж начинайте, – отвечает кавалер, боясь, что враг начнет переправу.

– Полукартауна, пали! – кричит капитан.

– Полукартауна, огонь! – тут же отзывается фейерверкер.

Канонир подносит к запальному отверстию сложенный вчетверо и крепко скрученный тлеющий фитиль на палке. Запал тут же вспыхивает…

Бах-х-х…

Глава 4

Волков даже вздрогнул. Удар такой, что звон в ушах, ни шлем, ни подшлемник не помогли. Дым густым облаком медленно плывет на запад. Кавалер оглядывается, видит Пруффа, который морщится и улыбается одновременно, говорит приглушенно:

– Вон как жахнуло, два совка пороха – не шутка, однако.

Пока артиллеристы огромными кольями возвращают откатившуюся пушку на место, Пруфф и Волков смотрят за реку.

А там мужичье суетится. Картечь удачно накрыла тех, кто столпился на берегу. Раненых много: кто-то валяется на песке, кто-то остался стоять, а кого-то товарищи уже волокут наверх. Ноги, руки, лица, глаза… Всю плоть, что была незащищена, всю ее нашли и порвали на части мелкие, с вишню величиной, неровные свинцовые шарики.

– Два десятка минус, – прикидывает Пруфф, оценивая попадание. – Канонир, прицел был хорош.

«Может, и нет двух десятков раненых, но полтора десятка есть точно…»

– Фейерверкер, повторить! – кричит капитан артиллеристов.

– Два совка пороха, пыж, картечь мелкая – заряжай, запал ставь! Канонир, дальность двести – целься! – тут же отзывается заместитель капитана.

И снова суетятся вокруг пушки канониры: солдаты чистят от нагара ствол длинным банником, другие несут порох, третьи отсыпают картечь.

– Непонятно, чего они ждут, почему не начинают переправу, – говорит Пруфф.

Волкову самому интересно. Он не отрывает глаз от суеты на том берегу. Чего тянут, хотят подольше под картечью постоять? И тут ему становится ясно.

– Вон кого они ждали, – говорит он капитану.

Да тот уже и сам видит. Видит, как на берег, на вчерашнее свое место, выезжает мужицкий генерал со своей свитой. Он, как и вчера, без шлема, в берете на войну приехал.

«А вот и ты, удивительный генерал хамов». Волков очень хочет разглядеть его лицо, но слишком далеко. Кроме бороды ничего не разобрать. И еще ему кажется, что Железнорукий также пытается разглядеть его.

– Готов! – кричит канонир полукартауны.

– Может, по генералу выстрелить? – предлагает Волков.

Пруфф сомневается:

– Двести пятьдесят шагов, разлетится картечь, лошадей раним в лучшем случае. Лучше из кулеврин, ядрами проверим генерала.

– Хорошо, – соглашается Волков.

Пруфф машет рукой: стреляйте.

Снова страшный хлопок звучит над рекой, снова рой жужжащего свинца летит на ту сторону и находит множество целей. Волкову даже кажется, что он слышит крики раненых, но это, конечно, только кажется. А жаль, то была бы песня для души. Снова не меньше десятка людей валится на прибрежный песок. А кто-то стал забираться наверх по крутому берегу. «Побежали хамы? Видно, для них такое впервой. Что, не привыкли стоять под пушечным огнем?» Волков был удовлетворен такой стрельбой, артиллеристами и их капитаном. Два выстрела, и оба в цель. Стреляй они так у холмов по горцам, дело кончилось бы в два раза быстрее.

Два артиллериста длинным банником уже чистят ствол, готовят оружие к дальнейшей работе, а капитан отдает новый приказ:

– Кулеврины, прицельтесь вон по тем офицерам.

– Да, господин! – кричат канониры и разворачивают пушки.

– Как будете готовы, так стреляйте без команды, – продолжает Пруфф.

– Да, господин.

Недолго пришлось ждать. Почти одновременно, один за другим, хлопают два выстрела. Два ядра величиной со среднее яблоко улетают за реку.

Волкову кажется, что он видел, как одно из ядер пролетело выше голов офицеров. Немного, но выше. А второе не долетело. Ударило в пяти шагах прямо перед лошадью Железнорукого, выбив фонтан песка, который полетел в лошадей и офицеров. Офицерские лошади испугались, шарахнулись, а лошадь Эйнца фон Эрлихенгена так и вовсе встала на дыбы, а когда всадник угомонил ее, так еще и взбрыкнула. От этого всего у Железнорукого слетел с головы берет. Кто-то из адъютантов спешился, поднял и передал головной убор генералу. «А! Так ты еще и лысый!» Волкова почему-то это порадовало, он даже засмеялся. «Лысый черт».

А полукартауна тем временем опять заставила его вздрогнуть, снова оглушительно ахнула, отправив злой свинец на тот берег реки.

На этот раз свинец не нашел столько крови, сколько было в первый и второй раз, но людишки падали, корчились. Мало, но ничего. Волков знал, каково ходить под пушечным огнем. В крепостях сидел, крепости штурмовал. Стоишь иной раз у крепостного зубца с арбалетом и ждешь выстрела большой осадной пушки, гадаешь, куда следующее ядро полетит. Выше, ниже тебя, в стену шлепнет, разбивая кирпичи, к соседу полетит или к тебе. Убьет сразу или оторвет ноги. Даже вспоминать то неприятно, мороз по коже. А если уж в первый раз под пушки попал, то совсем человеку плохо. Защиты ни от ядра, ни от крупной картечи нет, никакой доспех от них не спасет, ни умения твои тебе не помогут, ни храбрость, надежда только на молитву. Надейся, что Бог тебя услышит. Вот и все, оттого ноги подкашиваются и появляется желание спрятаться, сбежать.

Суетятся мужики на берегу, сержанты да офицеры их успокаивают, но даже отсюда видно, что вражеские солдаты готовы кинуться вверх по берегу, туда, где картечь их доставать не будет. «Да, если хамы первый раз под пушки попали, им не позавидуешь». Впрочем, ему ничуть не жаль этих людей. Совсем не жаль. Он неотрывно смотрит на тот берег и хочет, чтобы как можно больше их корчилось на песке. «Что, быдло взбесившееся, страшно? Это вам не навоз по огороду раскидывать. Бойтесь, картечь не помилует. Это хорошо, хорошо… Вот вам за Увальня, за Бертье, за Гренера, за всю вторую роту. Жрите».

А пока полковник с удовлетворением глядел, как раненых хамов уносят, на том берегу появились и рыцари. И сразу же Железнорукий махнул рукой: переправляйтесь.

Рыцари один за другим стали спускаться к воде.

– Наглецы какие! – с неприятным для Волкова восхищением произнес Пруфф.

– Как до середины реки доедут, так бейте по ним, – сухо бросил в ответ полковник.

– Кулеврины, по кавалерам – пали по готовности! Только цельтесь, ребята, цельтесь хорошо.

Первый рыцарь уже заезжает в воду, они и вправду не спешиваются. Волков, наверное, слез бы и шел, аккуратно нащупывая дно.

– Палю… – кричат один за другим канониры небольших пушек.

И опять звонко и не так уж громко, по сравнению с полукартауной, одна за другой хлопают кулеврины.

Может, то было военное везение, может, Бог был к кавалеру благосклонен, а может, канониры уже наловчились стрелять точно в цель, но первое же ядро оторвало голову коню, на котором ехал первый всадник. Голова отлетела в сторону, а сам конь вместе со всадником свалился плашмя в воду. Всадник скрывается под водой, только копыта конские из-под нее торчат. «Вот, а я бы пешим шел, коня в поводу вел. А ты барахтайся теперь, болван, надеюсь, ногу из стремени вытащить не успел. И тебе это за вторую роту, дай бог, не выплывешь, будешь знать, как моих людей топтать». И никакого снисхождения не было у кавалера к тому рыцарю. Служили они хамам, топтали его людей, так еще и еретиками были, скорее всего, – пусть хоть все потонут.

Другие рыцари спрыгивали тем временем с коней, кидались на помощь к своему товарищу.

– Пруфф, бейте по ним, бейте из полукартауны, пока в кучу съехались, хорошо же стоят.

– Картечь мелкая, далеко для нее, рыцарский доспех не возьмет, – сомневается капитан.

– Попробуйте. Стреляйте.

– Канонир полукартауны, пока кавалеры в кучу собрались, врежь им.

– Да, господин.

Наводчик припадает к стволу. Волков смотрит то на него, то на рыцарей, которые, к его сожалению, достают товарища из-под воды. «Да быстрее же, быстрее». Ему не терпится, но подгонять канонира нельзя, спешка только увеличит вероятность промаха. Волков молчит, хотя уже готов сам кинуться наводить орудие. Вернее, помогать. Сам, конечно, он этого делать не умеет.

Кавалеры уже вытащили своего лидера, поддерживают его. Он, стоя по пояс в воде, открывает забрало шлема, дышит…

И тут кричит канонир:

– Палю!..

Бах-х-х…

Волков уже готов был к такому громкому хлопку, открыл рот и смотрел, как густой рой мелкой картечи летит прямо к рыцарям и их коням. Свинец взметнул мелкие фонтанчики там, где и нужно было, – вокруг сбившихся в кучу рыцарей. Одна лошадь, с которой всадник спрыгнул, чтобы спасать своего товарища, стала биться, а еще одна встала на дыбы, скинув седока в воду.

– Накрыл, – удовлетворенно произносит канонир, глядя на кутерьму, что началась на переправе.

Те рыцари, что еще не вошли, ждали, а те, кто уже вошел, поворачивали назад. Еще трое пешими выходили из воды, под руки вели товарища, который двигался так неуверенно, словно собирался упасть. Видно, одна из картечин нашла щель в его доспехе.

– Кажется, переправа в этом месте на сегодня закончена, – с улыбкой произнес капитан Пруфф, глядя, как, увлекаемые стремниной, на середину реки выплывают мертвые лошади – три, одна за другой.

«Ну что ж, переправа сорвана, три лошади убито, один кавалер ранен. А главное… Главное, что у мужичья, которое торчит на берегу и все это видит, задор упал, упал. Если даже кавалеры в своей прекрасной броне не смогли на вражеский берег вылезти, то им и пытаться нечего. Тем более что потом придется лезть на укрепленный лагерь, под те же самые пушки, что так их нещадно бьют».

– Кавалер, – слышит он голос из-за плеча, Максимилиан указывает рукой на восток, на дорогу. – Колонна!

Волков вглядывается – так и есть. Люди, много, много людей. И им уже переправляться нет нужды, они уже на этом берегу и идут к нему. С барабанами, с флагами. Колонна тянется и тянется, люди выходят из утренней дымки, кавалер прикидывает: шесть сотен, семь, восемь. Они подходят ближе. Волков уже различает флаги, слышит барабаны. Все верно, он так и думал: перед сплоченными пехотными колоннами свободным строем идут стрелки и арбалетчики – по сотне тех и других.

– Развернуть пушки? – спрашивает у него Пруфф.

Полковнику очень не хочется этого делать, он боится, что, как только артиллерийский огонь будет перенесен на другую цель, с той стороны снова полезут в воду мужики или кавалеры, но, наверное, придется разворачивать.

Он не успевает ответить артиллеристу. Они оба видят, как из прохода навстречу колонне выходит… ротмистр Вилли.

Он спокойно, даже вальяжно идет вперед. Идет навстречу тысяче врагов, хворостиной похлопывая себя по сапогу, отходит от рогаток шагов на пятьдесят, останавливается и поднимает руку. Тут же за ним, быстро обходя вкопанные рогатки, выдвигаются мушкетеры.

Волков думает закричать ему, потребовать, чтобы немедленно вернулся за стену, но не успевает, Вилли отдает приказ:

– Рядами по двадцать стройся!

Два сержанта стрелков показывают подчиненным, где начинаются линии. Мушкетеры деловито встают, ставят свои сошки, кладут на них свои тяжелые мушкеты. Они готовы, фитили, привязанные к рукам, дымят. Стрелки замирают, ждут команды. Теперь Волков уже не думает останавливать Вилли, он видит, что молодой командир стрелков знает, что делать. А тот ждет. Видно, считает шаги. С какой дистанции мушкетерам открывать огонь, он знает. Враг все ближе, ближе… Двести шагов, теперь Волков уже различает офицеров и сержантов, а Вилли поднимает вверх свою хворостину. Еще мгновение, еще… «Чего он тянет? Еще полсотни шагов, и арбалетчики смогут ему ответить».

– Первая линия, пали! – кричит Вилли, делая отмашку своей хворостиной.

Дружно, с таким звуком, словно крепкую ткань порвали, прозвучал залп, окатив стрелков серым дымом. Но Волков смотрит не на стрелков и не на дым, он смотрит на арбалетчиков и аркебузиров врага, что идут в авангарде мужицкой колонны. Он видит, как десяток, а может, и вся дюжина арбалетчиков валится на влажную еще землю. Товарищи хватают упавших и стараются быстро оттащить их из-под ног надвигающейся пехотной колонны. Это был неожиданный для кавалера результат.

– Первая линия, в лагерь! – кричат сержанты. – Вторая линия, готовься!

«Ах, как это было хорошо, и не подумал бы, что на такой дистанции может быть такое прекрасное накрытие».

А Вилли снова поднял свою хворостину.

– Вторая линия, пали!

Снова рыжие всполохи, снова почти черный дым клубами. И опять валятся на землю и арбалетчики, и аркебузиры. На сей раз меньше, но все равно хорошо. Хорошо. Вторая линия уходит в лагерь…

– Третья линия!.. – кричит Вилли и… не торопится, ждет, пока враг пройдет еще десяток шагов навстречу тяжелым мушкетным пулям. Когда дистанция кажется молодому ротмистру достаточной, он кричит: – Пали!..

Новый залп, снова дым, снова удачно, снова валятся на землю враги.

Деловито и неспешно третий ряд кладет на плечи мушкеты, забирает сошки и уходит, освобождая линию огня для последнего, самого малочисленного ряда. В последнем ряду всего двенадцать человек, но, судя по всему, это лучшие люди, Волков знает пару из них – это его вчерашняя охрана.

– Разбегаются, – Максимилиан смеется, – они разбегаются!

И точно: ни аркебузиры, ни арбалетчики не желают стоять под мушкетными пулями, они разбегаются от дороги и влево, и вправо, предоставляя право получить свою порцию свинца закованному в доспех первому ряду мужицкой пехоты.

– Четвертая линия, пали! – Вилли снова машет хворостиной.

Новый залп разрывает воздух. И это был залп прекрасный.

Колонна врага построена для штурма, по шесть человек в ряд. И вот весь первый ряд, закованный в железо с головы до ног, все шесть человек как подкошенные валятся наземь. Никакая, даже самая лучшая броня не выдержит попадания мушкетной пули.

В последнюю линию стрелков Вилли и вправду поставил лучших.

Второй ряд пехоты спотыкается об упавших, мешкает, третий ряд накатывается на второй, третий пытается остановиться, но на него сзади напирает уже четвертый, сержанты бросаются исправлять дело, но колонна уже смешалась в кучу, останавливается. Мужики есть мужики. Солдаты, у которых за плечами годы войн, давно научились перешагивать через павших товарищей, не теряя темпа и не задерживаясь, чтобы оказать кому-то помощь. Главное в строю – это слушать сержанта и держать линию.

Волков бросает быстрый взгляд за реку – там все спокойно, толпа с берега еще не убралась, но переправляться хамы и не помышляют.

– Господин капитан, – он указывает Пруффу на остановившуюся колонну, – кажется, неплохая цель для вас.

Пруфф тут же кричит:

– Фейерверкер! Весь огонь по колонне справа!

– Весь огонь по колонне справа! – орет младший офицер. – Пошевеливайтесь, ребята, пока они кучей стоят!

Прислуга начинает поворачивать орудия, канониры целятся, все это не занимает много времени.

– Готов! Готов! – первыми кричат канониры кулеврин.

– Готов! – чуть погодя вторят канониры полукартауны.

– Так стреляйте! – разрешает капитан.

– Огонь! – кричит фейерверкер.

Хлопают кулеврины, а за ними все тем же ревущим басом ахает полукартауна. Опытные артиллеристы со ста пятидесяти шагов не промахиваются, тем более с возвышенности, тем более в огромный отряд. Ядра и картечь ложатся как надо – накрывают мужиков.

– Еще! – кричит Волков.

Результат отличный, но ему мало… Мало.

– Заряжай так же! – командует Пруфф.

И артиллеристы принимаются за свою нелегкую работу. Но… Через шлем и подшлемник кавалер слышит далекие трубы. Это не его, это у мужиков… Они играют сигнал «отходим».

«Отходим, отходим, отходим!» – несется над дорогой. И первыми приказ выполняют стрелки и арбалетчики. Они, пока пехота пытается построиться в колонну, дружно поворачивают и уходят быстрым шагом. Кому охота попасть под картечь или пули? Уходят на восток, туда, откуда пришли.

Да, колонна разворачивается, а из лагеря выбегают мушкетеры и аркебузиры. Сначала Волков не понял для чего, а потом додумался. Мушкеты и аркебузы заряженными оставлять нельзя, вот Вилли и вывел стрелков разрядить оружие вслед уходящему врагу. Дым заволок всю округу, а полковник смотрел на тот берег. Там враг убирался прочь, унося с собой раненых и убитых.

– Ну что ж, – произнес капитан Пруфф, не скрывая удовольствия, – дело, можно сказать, сделано. У врага пять-шесть десятков убитых и раненых. Надеюсь, мы поквитались за вчерашнее.

– Нет! – неожиданно резко и для капитана, и для Максимилиана, и для Фейлинга отвечал Волков.

Пруфф, как всегда, поджал губы, Фейлинг посмотрел на господина с опаской.

– Не поквитались, и десятой доли мы им не отплатили, даже за Увальня хамы еще не рассчитались. – И, видя удивленное и обиженное лицо Пруффа, уже смягчаясь, добавил: – Вы были на высоте, капитан, ваши люди стреляли отлично, победа по праву принадлежит вам и ротмистру Вилли. Всем вашим людям по талеру награды. А вам, господин капитан, гульден премии.

Пруфф, который, кажется, хотел уже, по обыкновению своему, что-то обиженно отвечать полковнику на его жесткий тон, оттаял и крикнул:

– Артиллеристы, за хорошую стрельбу полковник жалует вам по талеру!

– Слышали, ребята? – подхватил фейерверкер. – Полковник жалует каждому по талеру!

Артиллеристы радовались, а кавалер уже спускался с насыпи.

Еще недавно, часа не прошло, в лагере царила суматоха, похожая на панику, а теперь на лицах радость. Отбились, не пролив ни одной капли своей крови, хотя собиралась уже умирать. Враг даже не дошел до них.

– Славное дело, господин полковник, – закричал кавалеру один сержант, из старых людей Брюнхвальда, – умыли хамов!

Волков кивнул: «Умыли».

Люди радовались, но никто, никто из них не вспоминал вчерашнюю ночь, когда они ненавидели командующего до зубовного скрежета только потому, что он не побежал назад, рискуя обозом, а приказал строить лагерь. Интересно, сколько человек вчера ночью хотели его ударить копьем в спину или со всего размаха врезать ему по шлему алебардой? Может, даже каждый второй. А теперь вон радуются… Радуются… Полторы тысячи человек: солдат, кашеваров, саперов, возниц в лагере, – и ни один даже капли крови не пролил. Враг пришел, понюхал частокол и ушел, обливаясь кровью. И это не только потому, что он приказал ставить тут укрепление, а еще и потому, что тащил сюда свои пушки черт знает откуда вместо того, чтобы нанять кавалерию. Потому что он делал мушкеты за свой счет, потому что не жалел денег на дорогой новый порох, давая возможность и стрелкам, и артиллеристам получать навыки стрельбы. Может, кто-то скажет ему спасибо за это? Нет, не скажет, да Волков и не ждал ни от кого благодарности. Он стянул с головы шлем, снял латную перчатку, вытер лоб, лицо и подумал, что чертовски хочет есть.

Глава 5

– Господин Фейлинг, прошу собрать ко мне офицеров, денщика моего сыщите. Шуберт… – Волков заметил инженера. – Господин Шуберт!

– Да, господин полковник. – Инженер подошел к нему.

– Вы видели северную стену?

– Нет, не видел. Я не ставил ее… Я ставил…

– Стена дрянь, – отрезал Волков. – Бревна мало того что кривые, тонкие, вкопаны плохо, их рукой повалить можно, так еще и почти не окопаны. И рогатки… Рогатки у западного прохода не вкопаны, просто валяются рядом. А у южной стены ров доходит до середины.

Инженер смотрел на полковника, в его взгляде так и читался вопрос: «Да когда ж ты все успеваешь?» Шуберт вздохнул.

– Люди устали. Трудно требовать от них хорошей работы, когда они еле стоят на ногах.

– Люди устали… Люди всегда усталые. Сейчас пусть ложатся спать до полудня, а как встанут и пообедают, начинайте укреплять стены. А пока выделите мне десять человек, пусть разобьют мне шатер, но не у южной стены, там будут нужники, – у северной пусть телеги уберут и там ставят. И не у прохода, а у артиллерийской насыпи.

Инженер откланялся, а кавалер вернулся к своему столику и стулу, что так и стояли у телеги с мукой. Офицеры поспешили к нему. Ничего особенного он им не сказал, только то, что укрепления поставили быстро, и это их спасло, как спасло и наличие артиллерии. С этим были согласны все.

– Первой роте отдыхать, – продолжал Волков, – и половина стрелков пусть ложится спать. Вторая рота и вторая половина стрелков пусть выставят пикеты. Остальные тоже пусть отдыхают, но чтобы были все вместе и доспехов не снимали.

– Да, господин полковник, – отвечали офицеры.

– Да, кстати, капитан Рене, прикажите возничим уменьшить расход овса, они лошадей одним овсом кормят, так у нас фураж через неделю закончится. Овса, пока стоим, лошадям не давать, овес только на марше. Пусть косят траву, врага рядом нет, а травы вокруг много, она хороша.

– Будет исполнено, – отвечал капитан Рене.

– Господа, я больше вас не задерживаю.

Но, прежде чем офицеры начали расходиться, заговорил командир кавалерии ротмистр Гренер:

– Господин полковник, а что делать с дезертирами?

Офицеры остановились, а Волков спросил:

– А… Значит, наловили за ночь? Много ли?

– Девятерых. Почти всех поймали на западной дороге. Один думал бежать на юг, через овраг.

– Ага, и кто они?

– Двое возниц, кашевар, два сапера, один из стрелков, трое солдат из роты господина капитана Рене.

– А что тут думать? Господин Рене. Вы, как комендант лагеря, надеюсь, решите это дело.

– Я? – с удивлением спросил Рене.

И не сам вопрос, хоть и он был дурацкий, а вот это вот глупое удивление в голосе капитана взбесило Волкова, он потемнел лицом и холодно, едва сдерживаясь, чтобы не заорать, спросил:

– А не вас ли я назначил комендантом лагеря?