Нова Экспресс E-Book

Уильям Берроуз

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Krimi
• Serie: От битника до Паланика
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 347

Beschreibung

В мире, где нищета соседствует с роскошью, где власть и могущество – более мощные наркотики, чем алкоголь, секс и героин, возможно все. Табу и всяческие запреты остались в прошлом. Больше нет ничего святого. Уильям Берроуз, творец сюрреалистических, вывернутых наизнанку реальностей, продолжает завораживающее путешествие по аду, которы мы сотворили сами – и назвали раем.

Leseprobe

Уильям Сьюэрт Берроуз Нова Экспресс

Благодарности

Редактировать труды Уильяма С. Берроуза – большая честь, а благодарить Джеймса Грауэрхольца за то, что этому поспособствовал, равно как и за оказанную им поддержку, – удовольствие. Также приятно за содействие и опыт сказать спасибо: Джеду Бёрмингему – он помог с мелкими журналами; Барри Майлзу – знатоку изобразительного искусства Берроуза; Джеффри Миллеру – за его знание тонкостей печати; Киту Стюарту – за бритвенно-острую обратную связь; и превыше всех прочих – Веронике Лейн за то, что работала со мной от начала до конца, оставалась рядом в архивных хранилищах, делилась мыслями, читала каждое написанное мной слово и два года жила с Рыбьими Мальчиками и Овощным Людом.

* * *

За громадную архивную помощь я также хочу поблагодарить: Джона Беннетта из Библиотеки редких книг и рукописей Университета штата Огайо, Коламбус; Роба Спиндлера из Отдела архивов и особых собраний в Университете штата Аризона, Темпе; Айзека Гевирца, куратора Собрания Берга в Нью-Йоркской публичной библиотеке, и его сотрудников; и Майкла Райана и всех его коллег в Библиотеке редких книг и рукописей, Университет Коламбиа. Мне бы также хотелось поблагодарить за поддержку Исследовательский институт гуманитарных наук Килского университета. Наконец спасибо Джеффу Постернаку из «Агентства Уайли» – этого парня здорово иметь на своей стороне – и Питеру Блэкстоку из издательства «Гроув-Пресс».

Предисловие «Будущее протекает наружу»

«Это горящая планета»

«Нова Экспресс» начинается с главки, озаглавленной «Последние слова», – они сказаны пророческим голосом, который предупреждает о Конечных Временах. Это ошеломляющая увертюра к сценарию конца, которая за пятьдесят лет ничуть не утратила своей свирепости. «“Newsweek” утверждает, будто я в сущности своей старомодный проповедник огня и серы», – отмечал Берроуз в день публикации книги; «Преподобный Ли вновь в седле»[1][2]. «Нова Экспресс» на самом деле – микшерский пульт для многих голосов: с протяжным говорком детектива монтируются комические ритмы негодяя из плутовского романа, а с судорожной красотой поэ-та-сюрреалиста – ритм жесткий и электрический, как щелчки счетчика Гейгера, – но Берроуз был бы рад звучать, как сернистый авторитет Ветхого Завета. Ибо «Нова Экспресс», как ни верти, и есть анализ апокалиптической силы Слова и дань ей.

Маршалл Маклюэн, чей собственный классический труд «Понимание медиа» вышел в том же году, понял и средство передачи: «нескончаемая череда впечатлений и обрывков повествования», – и само эсхатологическое послание: «Забавно читать рецензии на Берроуза, в которых пытаются классифицировать его книги как не-книги или как неудачную научную фантастику, – завершал он собственную рецензию, опубликованную в «Нации» в декабре 1964 го-да – Это как пытаться критиковать покрой костюма и выбор слов человека, который стучится к вам в дверь, чтобы сообщить, что горит крыша вашего дома»[3]. «Нова Экспресс» появился в разгар холодной войны и космической гонки, когда Армагеддон редко сходил со страниц новостей или экранов. 1964 год начался выходом на экраны фильма Кубрика «Доктор Стрейнджлав, или Как я научился перестать беспокоиться и полюбил бомбу», а вершина его пришлась на ту неделю, когда опубликовали «Нова Экспресс», – с выборами Президента США, над которыми висели тучи-грибы, со знаменитой телевизионной рекламой Линдона Джонсона «Девочка с маргариткой», в которой победа Бэрри Голдуотера связывалась с отсчетом перед ядерным уничтожением. Короче говоря: «Это горящая планета – Теперь в любую минуту вся эта ебаная сральня взлетит на воздух».

«Нова Экспресс» начинается с обжигающих Последних Слов таинственного Хассана-и-Саббаха, потому что время утекает: книга – не просто призыв к оружию против тех, кто даровал нам Хиросиму и Нагасаки, упоминающиеся в тексте несколько раз, но и манифест всемирного сопротивления тому одному проценту, который правит нашей планетой, как колонией, основанной чужими. Книга предсказывает, что катаклизмы «призваны машиной Ай-би-эм и горстью вирусных кристаллов», и описывает, какие дистопические будущие создаются на «мягкой счетной машине, настроенной отыскивать все больше и больше перфокарт». ЭВМ в «Д-ре Стрейнджлаве» была марки «Ай-би-эм», но корпорация, носившая семейную фамилию Берроуза, в те дни – основной соперник «Ай-би-эм», – уже возникала в таких низкобюджетных фильмах-катастрофах, как «Ночь, когда мир взорвался» (1957), где «Берроуз Б205» рассчитывает точное время уничтожения планеты. В месяц публикации «Нова Экспресса» – ноябрь 1964 года – «Корпорация Берроуз» предоставила НАСА «Б5500» – усовершенствованную модель, от которой пошло «третье поколение» компьютерных систем: ЭВМ на твердых элементах размерами с комнату, где применялись транзисторы и магнитные катушки с майларовой пленкой – первые поистине автономные «механические мозги». Дорабатывая свой роман 1952 года «Пидор», где упоминаются «мыслящие машины»[4], а также «электронный мозг», впадающий в бешенство в «Нагом обеде»[5], Берроуз использует «звук мыслящего металла» как один из голосов «Нова Экспресса». В 1968 году «2001: Космическая одиссея» Кубрика превратила ЭАЛ 9000 в зловещую звезду этого продолжения «Д-ра Стрейнджлава», а на следующий год компьютер «Берроуз» способствовал запуску ракет «Сатурн», которые доставили человека на Луну. Применяя технику не сложнее ножниц, «Нова Экспресс» стал ракетой-носителем собственной Космической программы Берроуза, его миссией-соперником – изобрести «Мифологию для Космического Века».

Вместе с другими томами его «Нарезанной трилогии» («Мягкая машина», «Билет, который взорвался»[6]) «Нова Экспресс» – Машина Времени, и нам пора бы уже ее нагнать. Но, несмотря на широкое распространение в популярной культуре образа Берроуза – а возможно, и именно из-за этого, – о трилогии мало что известно. Какая часть этих «нарезанных романов» действительно «нарезана»? В каком порядке их следует читать – и как именно нам следует их читать? Почему в «Нова Экспрессе» так мало секса по сравнению с другими книгами и что означает название романа? Поскольку почти все, что известно о трилогии, оказывается неверным, любому, кто считает «Нова Экспресс» последним и самым простым из трех романов, необходимо подумать еще.

«Не юдоль земную несу я, но доли»[7]

«Нова Экспресс» запускает читателя в открытый космос текста, избегающий линейного времени посредством методов монтажа, применяемых и на структурном, и на синтаксическом уровнях. Нападая на то, что Берроуз называет «Фильмом Реальности», метод этот напоминает ускоренную разновидность кинематографического монтажа – нас призывают признать: «Время и место смещаются в ускоренном кино». Повторяясь по всей книге, скорострельные фрагменты тек-ста вызывают возобновляющееся ощущение дежавю, которое глубоко дезориентирует – как и жутковатое ощущение того, что Берроуз, возможно, заимствовал методы из одного средства донесения для доработки другого, но не только – еще он предсказывал медиа будущего. Когда «Подсознательный Пацан» захватывает музыкальные автоматы мира и врезает в музыку кино, он именно что воспроизводит семплирование цифровой культурной среды. Точно так же действие в «Нова Экспрессе» смоделировано на старомодных китайских бильярдах из залов игровых автоматов, «тряских щелкающих качких», однако напоминает и консоль для фантазийных видеоигр в виде кодекса: «Пс9 вступил в бой с экраном чужого ума». С игрой слов, отсылающей к «человечьим псам», которые по всему миру восстали против своих чужих хозяев, «Пилот Пс9» или «Агент Пс9» – техническое усовершенствование героя газетных комиксов 1930-х годов – «Тайного агента Икс-9», сценарии к которым писал Дэшилл Хэмметт, – однако сегодня обозначение К9 немедленно ассоциируется с идентификацией участника научно-фантастической игры.

Путешествия во времени – не тема «Нова Экспресса»: это цель формы романа. Именно поэтому так трудно сказать, что́ в тексте «отсылка», а что нет, поскольку вирусные означающие обретают свои означаемые не только в прошлом, но и в будущем. Сталкиваясь с нарезанными пассажами, читатель может научиться лишь ждать «оригинальных» слов, и в этой точке они приобретают значение тем, что открывают новые объекты ссылки. Однако поскольку процесс этот происходит в обе стороны одновременно и перестановки невычислимы, а точка пересечения читателя с текстом изменяется с каждым прочтением, все время продолжают возникать и новые сочетания. Будучи и открытым настежь, и с открытым концом, письмо Берроуза еще и ориентировано на будущее: потому-то научная фантастика и стала идеальным жанром для метода нарезок.

То не мимезис и не магия: «Я химик а не пророк», – утверждает сержант-техник «Фармацевтики Лазаря», выступая от имени Берроуза. Химия – смесь загадочного, неотступного и интертекстуально невозможного: «Доброй ночи, милые дамы»? Это Шекспир или Т. С. Элиот, цитирующий Шекспира?[8] «Мигранты от обезьяны в бензинной трещине истории»? Что? Там взаправду говорится «Объектив пырится на заикающийся легкий зенитный огонь»? А Уранический Уилли «услышал щебет ультразвуковых угроз антеннами, вживленными в его полупрозрачный череп»? «Гугл» и «Твиттер»?[9] «No Bueno» – это из «Нагого обеда» или «Мягкой машины» – или из обеих книг сразу? Иногда слово со щелчком становится на место, звякает колокольчик и будущее протекает наружу (и «его лицо освещается, как китайский бильярд», если заимствовать из «Нагого обеда»), но пинбольным флипперам читателя не угнаться за беспорядочными метаньями вербальных стальных шариков.

Повествовательные эпизоды гонят текст вперед, а нарезанные пассажи «всплывают на серпантине», и все же Берроуз почти весь свой материал оставил на полу монтажной. Таково первое откровение, касающееся «Нова Экспресса»: сколько именно еще его было – включая коллажи литературных цитат (в особенности из Шекспира, Элиота, Рембо и Джойса), газетных репортажей о ракетах «Поларис», венерианском зонде «Маринер II», испытаниях атомной бомбы и терминов из области передовых технологий: «видеозвуковой – Блоки инерциальной системы наведения – Голосовые интеграторы – Управляющие устройства прямого обзора – вычислители интервалометров» и тому подобное, снова и снова[10]. Берроуз оставил только фрагменты, и завораживает обнаруживать в архивных источниках, что единственное слово «капсула» в одном пассаже принадлежало Джону Гленну, кто в 1962 году вывел на орбиту свой космический корабль «Меркурий», а по возвращении его чествовали одним из крупнейших парадов с серпантином. «Основополагающий текст информационной культуры», подкрепленный теорией вероятности и кибернетикой первой волны[11], «Нова Экспресс» пользуется «крайне малыми частицами» данных ради экспериментов с шумом и избыточностью – чтобы убедиться, сколько информации можно не включать в сообщение, а также показать, как от электровакуумных ламп перейти к нанотехнологическим микрочипам: «Это принцип микрофильма – меньше и меньше». Берроуз совмещает субатомное с астрономическим, упоминая белые карлики и Крабовидную туманность, когда цитирует астронома Роберта Крафта. Когда Пс9 говорит, что «человеческая нервная система определяет физику которую я сконструировал», нас приглашают увидеть, что книга совмещает крайности масштаба, дабы сконструировать свою собственную разновидность текстуальной физики.

Номинированный на премию «Туманность» в 1965 году, «Нова Экспресс» стал источником вдохновения для таких авторов киберпанка, как Уильям Гибсон, однако уже нарезал литературную историю, продолжая оставаться радикальнее той научной фантастики, которую сделал возможной[12]. Поток литературных фрагментов в этой книге, образцы повествований, смещения точек зрения, отрывки из низкобюджетных фильмов и подсознательные отдельные кадры текущих событий сверхъестественно вычерчивают карту цифровой среды интернета, превратившей всех нас в гуглоглазых культурных диджеев. «Футуристическая» форма «Нова Экспресса», которая покоится на фундаменте гибридных географий «Интерзоны» в «Нагом обеде», не выглядит устаревшей, поскольку она отнюдь не чиста и ясна, подобно большинству видений будущего 1960-х годов, а смешанна и грязна. В понятиях кино она ближе техно-нуарному миру «Бегущего по лезвию» Ридли Скотта (1983), на который она повлияла, нежели «Космической одиссее» Кубрика, хотя роман к тому же имеет кое-что общее с одним из источников вдохновения Кубрика – «Альфавиллем» Жана-Люка Годара, вышедшим на экраны через полгода после публикации «Нова Экспресса»: там звучит хриплый голос компьютера «Альфа 60». Что важно, в «Альфавилле» тайный агент Лемми Коушен ездит на «форде-галактике», однако носит пыльник и федору частного сыщика, а действие фильма пусть и происходит в дистопической «Зоне», снимался он целиком и полностью на ночных улицах Парижа в тусклом монохроме, тем самым утверждая, что будущее – не в будущем, оно уже настало.

Если оглянуться на полвека, «Нова Экспресс» выглядит и принадлежащим своему времени, и до жути пророческим – не только эстетически, но и политически. «Книга Откровений», в ней Берроуз играет роль Уилли-Крысы – перебежчика из американского правящего класса, полного решимости «призвать закон» из-за его собственной преступности. Для Берроуза открытие того, «до чего уродом может быть Урод-Американец», началось еще дома: альтернативные черновики «Последних слов Хассана-и-Саббаха» в открытую бросали вызов его «гордой американской фамилии» («Чем именно она гордится?»), а один из самых ранних вариантов текста обращался к обеим сторонам его семьи обличительными заглавными буквами: «Г-Н СЧЕТНАЯ МАШИНА БЕРРОУЗ Г-Н НОЧЬ БЕРРОУЗ Г-Н ВИРУС БЕРРОУЗ ЛИ ПРЕСС-АГЕНТ»[13]. Отцовское и материнское наследия привязывали Берроуза к капиталистам-первопроходцам не только в бизнесе и военном вычислении («Счетная машина Берроуза»), но в связах с общественностью (дядя «Ядовитый Плющ» Айви Ли, сын «Преподобного Ли» и пресс-агент Рокфеллера и «Стандард Ойл»). Берроуз применил свое привилегированное классическое образование высшей буржуазии по назначению, обратив его против самого себя. Он думал о «Буре» Шекспира, когда придумывал заголовок предпоследней части книги («В воздухе растаяли»[14]), однако «Нова Экспресс» родился из прозрения, случившегося у Карла Маркса насчет всемирного рынка («Все твердое тает в воздухе, все священное оскверняется»[15]), доработанного так, чтобы включать сюда же и роль СМИ в обострении конфликтов и перепродаже нам того, что у нас украдено. Для Берроуза это не было пророчеством – это был просто прямолинейный репортаж: «Угу все это есть в ‟Нова Экспрессе”, – отмечал он об Америке середины 1960-х, – одно дурацкое уродское слово за другим»[16].

С этого и начинается «Нова Экспресс» – с перевертывания вероломного применения слова и образа, определяющего роль агента по связам с общественностью и Безумца: с закладывания национального полицейского государства («Совершенно Секретно – Закрытая Информация – Только Для Правления»), доноса на токсичный потребительский капитализм («Бога ради не выпускайте наружу эту штуку с Кока-Колой») и выставления глобального экономического бедствия напоказ («И Зеленую Сделку – Не показывайте им этого»). Рецензируя «Нова Экспресс», Маклюэн провозглашал: «Мы живем в научной фантастике». Ныне же мы живем в «Нова Экспрессе»: замените «Фармацевтику Лазаря» на «Монсанто» – вместе с ее генетически модифицированными «конечными семенами»; подмените монополию журнальной империи «Времени», «Жизни» и «Благополучия» (упомянутую несколько раз) «Новостной корпорацией» Руперта Мёрдока или «Компанией Уолта Диснея»; а вместо Карликов Смерти («управляемых дистанционными пультами») читайте поисково-ударные боевые дроны над Азией. «Нова Экспресс» – не книга из прошлого: она обращается к нашему бедствию сегодняшнего дня, к нашей все еще горящей планете.

Однако история – в бо`льшей степени «контент» «Нова Экспресса», нежели «контекст» для него. Отчасти это потому, что Берроуз смешивал уровни действительности так же намеренно, как и жанры, чтобы произвести онтологически несообразные гибриды: «И Раковую Сделку с Венерианцами». Среди строк, не вошедших в окончательный монтаж, были: «Президент Кеннеди фактически признал, что в его кабинете заседают по крайней мере два известных венерианских моллюска» и «Вчера Бен-Гурион отрицал, что существует какая бы то ни было связь между тем, что он определил как “еврейский народ” и крабовыми державами Минро»[17]. В этом одна из причин тому, что книга не устарела и не одомашнилась как либо «историческая», либо «аллегорическая»: общая картина всегда шире и зловещей, нежели какая-то частная история. «Карлики смерти – оружие нова кодлы, – пояснял Берроуз в интервью «Парижскому обозрению» через два месяца после выхода книги в свет, – которая, в свою очередь, верховодит в холодной войне»[18]. Президенты Кеннеди и Джонсон названы в «Нова Экспрессе» соответственно, но они даже не участвуют в массовке галактического конфликта, которым заправляют «Г-н Брэдли Г-н Мартин». Как уверяет Инспектор Ли, «а история есть вымысел», мошенническая операция по взятию «Большого Универмага» с применением детально продуманных декораций и миллионной массовки. Но как только станет ясно, что́ они суть на самом деле, все эти фальшивые фасады полученных культурных текстов, все мифы СМИ, политический театр и рекламная шумиха – все можно переписать, хаотически смикшировать и подвергнуть осмеянию, пока не утратит всю свою силу создания прочной «реальности» и диктата будущего. «Нова Экспресс» – не роман «о» будущем; он относится к истории как к бумаге и нарезает ее.

Если «Последние слова» Берроуза прозвучали не «слишком поздно», «одна надежда осталась во Вселенной: План Д»: «План Д требует Тотальной Проявки». Заголовок второго сегмента книги – «Арестанты, выходите» – подтверждает, что Берроуз осовременивает урок философии, преподанный пещерой в «Республике» Платона, и временами читателю наверняка хочется отреагировать так же на человека, утверждающего, будто все мы прикованы во тьме, а то, что мы знаем и любим, есть иллюзия. «Не слушайте Хассана-и-Саббаха»? Мы не подписывались на навязанное освобождение от нашего временно́го существования, но именно его Берроуз нам и предлагает. В машинописи 1961 года он определяет свое письмо как военную машину для путешествия во времени из самого времени: «Это война между теми из нас кто хочет выбраться и теми кто хочет держать всех нас под замком во времени. Нарезки не для искусства. Нарезки оружие меч. Не юдоль несу я но доли»[19].

«Kunst und wissenschaft»[20]

Прежде чем опубликовать «Последние слова» в книге, Берроуз сделал запись более длинного, совершенно захватывающего их представления, и мне до сих пор памятен холодный озноб, когда одним зимним вечером в ноябре 1984 года в Лоренсе я обнаружил одну из первоначальных пленок в хранилище Отдела особых собраний Канзасского университета. Надев наушники, я оказался сразу же заворожен – и меня не отпускает с тех пор. Три десятилетия спустя любой, у кого есть доступ к интернету, может в любое время послушать «Последние слова» и не только продолжить другими аудиозаписями из книги, но и посмотреть выступление Берроуза в «Башням открыть огонь» – короткометражном фильме 1963 года, основанном на пассажах из «Нова Экспресса» и «Билета, который взорвался», поставленном Энтони Бэлчем. Здесь голос его, нараспев произносящий заклятие поверх кадров с яуфами кинопленки, идеально описывается как «льдисто злотворный и металлический»[21]. Берроуз исполняет десяток различных ролей – от тайного агента в черных перчатках и федоре до партизанского бойца с автоматом в полевой форме и с противогазом, – и тот факт, что автомат его стреляет шариками для пинг-понга и куплен был в лондонском магазине игрушек «Хэмлиз», никак не подрывает силу воздействия фильма или убеждение, что Берроуз при этом смертельно серьезен.

Наш нынешний легкий доступ к аудиозаписям Берроуза на пленках 1960-х годов и к его игре в кино имеет двойное значение для того, как читать «Нова Экспресс» в XXI веке. Перво-наперво это подтверждает, что книгу его нельзя ограничивать категорией «литература» или ее сценарием, содержащимся внутри художественной прозы. В «Нова Экспрессе» отнюдь не писатель играет множество ролей в воображаемой войне ради спасения планеты. Напротив: «Один из наших агентов выступает под видом писателя». Берроуз занимался отнюдь не только самодраматизацией и, возможно, параноидальным самообманом, но это категорически не постмодернистская литературная саморефлексия: «Мы все считали себя межпланетными агентами впутавшимися в смертельную борьбу, – рассуждал он в своем последнем романе «Западные края» (1988), а затем подчеркивал: – Опасность и страх были вполне реальны»[22]. Абсолютное погружение Берроуза в проект нарезок, евангелическое проповедование его и каждодневная жизнь в нем имели и свою темную сторону – на некоторое время они породили уродливую мегаломанию, женоненавистничество и антисемитизм, – но сторона эта неотъемлема от силы его текстов и нашего их переживания.

Доступность трудов Берроуза во множестве медиаформатов также упрочивает тот факт, что «Нова Экспресс» не принадлежит области «экспериментальной литературы» в обычном смысле формально новаторского письма. Вплоть до публикации «Нагого обеда» летом 1959 года все еще было возможно считать Берроуза «писателем»; а начиная с того рубежа – уже нет. Неуклонно развивая свой «третий ум» с Брайоном Гайсином – художником, в октябре 1959 года поделившимся с ним в Париже своим оригинальным методом нарезок, – Берроуз больше не «писал», но производил череду ритуальных действий и эмпирических операций в той или иной среде, переходя от одной техники к другой. Когда Грегори Корсо спросил у Берроуза в интервью 1961 года, по какой «части» тот работает, он ответил: «Kunst und Wissenschaft»[23], – а в «Вводном замечании» к «Нова Экспрессу» соответственно обрамляет книгу понятиями как искусств, так и наук. О многом говорит то, что в «Нова Экспрессе» содержатся не только отсылки к картинам Гайсина и его «Машине грез» («мерцающие цилиндры и проекторы»), но еще и перекрестные ссылки на такое экспериментальное оборудование, как оргонный аккумулятор Вильгельма Райха и баки сенсорной депривации, сконструированные Джоном Лилли, тем самым сочетая эстетические и научные средства и цели.

«Нова Экспресс» – не столько «экспериментальное письмо», сколько устройство для проведения экспериментов над читателем: учиться «читать» нарезки означает не только переживать текстуальное путешествие во времени, но и жить в новой среде, возможно – мутировать и отращивать «багровые грибковые жабры», как земноводный Рыбий Люд. Вполне буквально принимая научное значение «эксперимента», военное – «авангарда» и продвигая их вперед до предела, проект нарезок Берроуза стал десятилетним обязательством исследований и разработок широкого спектра методов и технологий, в котором он сотрудничал непосредственно с Энтони Бэлчем (в кино), Иэном Соммервиллом (в аудиопленках и фотомонтаже) и Брайоном Гайсином (в «третьем уме» – концепции и практике сотрудничества самого по себе). Результаты – в письме, на пленке, в аудиолентах, фотографии и коллажах – были оружием в войне и в той же мере побочными продуктами процесса, в какой и самостоятельными художественными произведениями.

Последнее десятилетие начало догонять Берроуза – не только возникла масса новых научных и критических трудов, но и открылись обширные архивы Собрания Берга в Нью-Йоркской публичной библиотеке, по всему свету стали курироваться крупные художественные выставки, публиковаться каталоги, выпускаться фильмы, пленки, письма и цифроваться и выкладываться в сеть некоторые из сотен текстов, которые он публиковал в маленьких журналах революции самиздата 1960-х годов. Итогом этого стало полное преображение корпуса работ Берроуза: в центре разместились его труды с нарезками в средах, выходящих за книжные рамки. В 2004 году все еще было возможно утверждать, будто легкая коммерческая доступность «Мягкой машины», «Билета, который взорвался» и «Нова Экспресса», как и обращаемое на них внимание критики, неверно представляла проект нарезок и увековечивала упрощенное восприятие Берроуза как романиста: в виде книг на рынке «Нарезанная трилогия» могла даже рассматриваться как необычайное исключение из всего проекта нарезок, как это утверждал я сам[24]. Теперь, когда стала доступна гораздо большая часть всего проекта, настала пора выдвигать и контраргумент, а новому поколению – открывать для себя трилогию и видеть то место, которое она занимала всегда: не отдельно от всего диапазона уникальных экспериментов Берроуза со словом и образом, но неразрывно с ним связанной.

Таков контекст пересмотра трех текстов на основе почерпнутого из архивных источников, богатых так, что дух захватывает, для того, чтобы впервые установить историю и рукописей, и их публикаций. Кроме того, настало время пересмотреть и сами эти понятия – нарезанный роман и нарезанная трилогия. Новым читателям потребуются новые познания, а их состояние едва ли улучшилось с 1980-х годов, когда появились первые серьезные, однако несовершенные в смысле используемого материала академические исследования. Опираясь на несколько тысяч листов архивных материалов – от первых черновиков и вариантов машинописей до окончательных гранок, – примечания к этому изданию ставят своей целью выявить ранее не признанную сложность «Нова Экспресса»: организованы они посегментно, ибо у каждой части имеется своя нерассказанная история происхождения. Примечания, следовательно, нацелены на то, чтобы наметить новые возможные маршруты исследований и чтения, и в том, что следует ниже, я предлагаю одно такое прочтение, сосредоточенное на истории, таящейся за самим названием книги. Но сперва, чтобы разобраться с тем, как писался «Нова Экспресс», нам следует распутать расхожее мнение о нем, начиная с очевидного трюизма, что это третий роман в «Нарезанной трилогии».

«Мягкий билет»

«Мягкая машина», «Билет, который взорвался» и «Нова Экспресс» объединяются в одну группу уже полвека. Это происходит отчасти оттого, что они так не похожи больше ни на что, а отчасти – потому что своеобразие каждой книги размыто тем, что Берроуз повторно использовал материал в них всех и переносил его из одной в другую. Однако если слить их вместе и принять понятие «Нарезанная трилогия» (либо его тематическую альтернативу – «Нова Трилогия») по номиналу, они отделяются от своего контекста шире – множества связанных с ними текстов покороче, фотоколлажей, альбомов вырезок, фильмов и пленок, которые Берроуз создавал параллельно, – и важная разница между книгами пригашивается (включая почти полное отсутствие сексуального материала в «Нова Экспрессе»). Некоторым путаница насчет трилогии видится не столько неизбежной, сколько намеренной – на основе того, что проект нарезок своей мишенью имел раз и навсегда установленные отличительные черты и линейную хронологию.

Некоторая путаница и впрямь была внутренне свойственна самому методу, поскольку нарезка текстов в масштабах всего проекта Берроуза – включая буквально тысячи страниц исходного материала, когда многие из них нарезались, перепечатывались и затем нарезались снова и снова, – была процессом, не сопоставимым с достижением удовлетворительного конечного продукта, окончательного текста. Берроуз не считал «Нова Экспресс» «ни в каком смысле полностью удавшейся книгой», но то же самое он говорил и о «Мягкой машине», и о «Билете, который взорвался» – и по тем же самым причинам[25]. Метод нарезок хорошо удавался с короткими текстами для ротапринтных журналов, поскольку тексты были непосредственны, грубы и преходящи, как и сами эти публикации: «удовлетворял» ли Берроуза текст «Где циркулирует плоть» в «Плавучем медведе»[26] № 24 (1962)? Вопрос этот не имел смысла. Напротив, коммерчески изданный роман обладал закрепленной формой, требовавшей времени для производства и остававшейся навеки. Называть «Нова Экспресс» «нарезанным романом» и неправильно (это не роман, который потом нарезали), и неточно (какая часть в нем «нарезана», а какая – «роман»?), однако сам Берроуз не мог избежать того, чтобы называть книгу «романом». То было внутреннее противоречие – что и стало одной из тех причин, почему он все время производил отредактированные издания, так что за семь лет «трилогия» материализовалась не менее чем в шести книгах: вышли три варианта «Мягкой машины» (1961, 1966, 1968), два – «Билета, который взорвался» (1962, 1967) и один – «Нова Экспресса» (1964). И, как мы убедимся, это «одно» издание «Нова Экспресса» сообщает обманчивое впечатление простоты.

В издании «Мягкой машины» 1966 года Берроуз превратил в шутку получившуюся в результате путаницу (а также отсутствие у его книг коммерческого успеха): обмолвился, что ему платят за права на экранизацию «романа, который я не написал, под названием ‟Мягкий билет”» и что он продает «в Данию права на роман ‟Представительские расходы”». Однако это не так смешно для тех, кого поистине интересует трилогия и то, как ее части соотносятся одна с другой. Что такое «трилогия», когда издания, вышедшие в 1960-х, представляют собой не менее шести различных метатез, а только одна «Мягкая машина» образует собой трилогию?

Как это ни забавно, «трилогия» по умолчанию всегда выдерживала единственный порядок: сначала «Мягкая машина», затем «Билет, который взорвался» и наконец «Нова Экспресс». Последовательность эта верна хронологии первых изданий каждой книги: «Мягкая машина» в 1961-м («Олимпия-Пресс» в Париже); «Билет, который взорвался» в 1962-м (снова «Олимпия» в Париже); «Нова Экспресс» в 1964-м («Гроув-Пресс» в Нью-Йорке). Издания «Олимпии» никогда не выходили в Соединенных Штатах и перестали, однако, печататься, а доступные варианты – не только разные книги, но и хронологический порядок у них совершенно иной: в изданиях «Гроув» последняя книга – «Нова Экспресс» – стала самым ранним изданием (с 1964 года), а отредактированная средняя книга – «Билет, который взорвался» – оказа-лась последним (опубликованным в 1967-м), отредактированная же первая книга – «Мягкая машина» – превратилась в средний том (опубликована в 1966-м). Непонятно? Очерчивая развитие трилогии Берроуза во времени и сопоставляя эти книги с его работами в других художественных средах, критики неизменно путались в изданиях, и вся история у них выходила задом наперед. Исторический же подход здесь отнюдь не противопоказан – напротив, он давно назрел.

Восприятия книг в Соединенных Штатах и Европе были зеркально противоположны друг другу, поскольку американские читатели только начали трилогию в 1964 году с «Нова Экспресса», в то время как «Мягкая машина» и «Тот билет, что взорвался» уже два года как были изданы в Европе. Но это для простоты, поскольку у британских читателей тоже была своя нарезанная трилогия-в-одной-книге – в виде «Болтают мертвые пальцы» (1963), составленной из отредактированных выдержек из «Нагого обеда», «Мягкой машины» и «Билета». В 1968 году Джон Калдер также выпустил сильно отредактированное британское издание «Мягкой машины», поэтому первый том трилогии стал теперь ее конечным текстом, а затем, в довершение всего, в 1980 году «Гроув» неразумно выпустили в одном томе «трилогию», состоявшую из «Мягкой машины», «Нова Экспресса» и «Диких мальчиков».

В свете этого шедевра путаницы уже не так удивляет, что история «Нова Экспресса» – единственного «нередактированного» издания – оказывается сложнее, чем предполагалось. Воссоздание истории сочинения романа проясняет его положение в общем корпусе трудов Берроуза, но первоначальные ключи к его статусу как части трилогии приводятся на начальных страницах самого текста.

Один способ, каким «Нова Экспресс» отличает себя от всей остальной трилогии, – это именование других книг Берроуза в самом тексте, и во втором сегменте романа дважды встречаются упоминания «Нагого обеда» и «Мягкой машины», причем в удивительной фразировке: «Цель моего писания – разоблачить и арестовать Нова Преступников. В ‟Нагом обеде”, ‟Мягкой машине” и ‟Нова Экспрессе” я показываю, кто они». Берроуз определяет «Нова Экспресс» как третью из трех книг, но эта трилогия начинается с «Нагого обеда» и исключает «Билет» – упущение, оказывающееся существенным для понимания «трилогии»[27].

Вопреки истории публикации – в которой «Нова Экспресс» появился в ноябре 1964 года, почти через два года после «Билета», – на самом деле Берроуз написал почти весь этот роман, включая и приведенный выше пассаж, за много месяцев до того, как даже начал «Билет». Если б не задержки в «Гроув-Пресс» и не скорость, с которой Берроуз написал «Тот билет, что взорвался» для «Олимпии», «Нова Экспресс» последовал бы за «Мягкой машиной», поэтому «Билет» стал бы третьей книгой трилогии. В той же степени текст смешанный, что и другие, «Нова Экспресс» писался и переписывался три года и, если путешествовать во времени взад-вперед по истории трилогии, совершенно достоверно было бы поместить его и на первое, и на второе, и на третье места в различных трилогиях сочинения и публикации. Быть может, самый значимый парадокс здесь в том, что Берроуз начинал «Нова Экспресс» как продолжение «Мягкой машины», а завершил как продолжение «Того билета, что взорвался». Собственный взгляд Берроуза был определенно парадоксален: услышав в 1963 году, что издательству «Гроув-Пресс» предложили договоры на «Мягкую машину» и «Билет», он отправил Барни Россету письменное подтверждение того, что «Гроув» – «единственный американский издатель для этой работы, но я определенно думаю, что ‟Нова Экспресс” должен издаваться первым как мера логической последовательности»[28]. Логику заметить трудно, но Берроуз писал «Нова Экспресс» в надежде, что «Гроув» издаст его до «Нагого обеда», – дабы упрочить их позицию против цензуры, для чего из этой книги он вымарал весь секс.

Наконец, поразительно осознавать, что все 1960-е Берроуз ни разу не упоминает «нарезанную трилогию» ни в какой своей корреспонденции, рукописях или интервью. Фактически, единственный раз понятие «трилогия» он употребляет в тот период в машинописи начала 1962 года применительно к трилогии, как ни странно, упомянутой в «Нова Экспрессе»: «Моя нынешняя работа ‟Новиа Экспресс” [так!] – такая отсылка ко взрывающейся звезде или планете может случиться здесь – Это последняя книга трилогии – ‟Нагой обед” ‟Мягкая машина” – Работа которую я пишу сейчас должна больше прояснить читателю то что именно я делал в ‟Нагом обеде” и ‟Мягкой машине”»[29]. Ясно одно: «трилогия» – это не то, чем мы ее считали, и нашим прочтениям нужно опираться на более тщательную историю написания и переписывания текстов, которые одновременно и множественны, и смешанны.

«Работа переписки»

В августе 1961 года Берроуз жил в Танжере на «Вилле Мунирия», где и написал почти весь «Нагой обед» пятью годами раньше. Завершив «Мягкую машину», в апреле того года он предпринял фальстарт с романом под названием «Уродливый дух», который должен был стать «совместной операцией Художника и Писателя», и все лето занимался рисованием, живописью, составлением фотоколлажей, а также слушал статические радиопомехи по транзисторным приемникам. В конце июля в гости к нему приехал Тимоти Лири и привез галлюциногенные наркотики. Впоследствии Лири в красочных подробностях описывал то психоделическое лето в Танжере, проведенное с Берроузом, Алленом Гинзбергом, Грегори Корсо, Иэном Соммервиллом и Аланом Энсеном. Лири не только описывал «Когда небесный гонец является в федоре», но и сообщал о решении Берроуза написать нарезанный роман нового типа, который будет не таким «трудным», как «Мягкая машина»[30]. Именно в этом контексте в августе Берроуз объявил Брайону Гайсину: «Пишу прямолинейный остросюжетный роман который сможет прочесть любой двенадцатилетка под названием ‟Новиа Экспресс”»[31]. Неделю спустя, по-прежнему, очевидно, вполне всерьез насчет того, что его новое произведение годится для подростков, он пояснил, что это «научно-фантастическая приключенческая история»[32]. Берроуз сократит одно слово, а затем изменит правописание другого, так что само название образует собственную трилогию форм: «Новиа Экспресс» [с определенным артиклем], «Новиа Экспресс» [без артикля], «Нова Экспресс», – но по причинам, к которым я еще вернусь, важно, что начинал он с задумки очень конкретного названия. Решив, каким будет название, определив жанр, начав с того, что станет сегментом «Уранический Уилли», который местами действительно читается, как видеоигра с космическими захватчиками, – в середине августа Берроуз покинул Танжер и отправился в трехмесячную поездку по Соединенным Штатам.

Лири пригласил Берроуза в Массачусетс исследовать псилоцибиновые грибы, и хотя поездка обернулась очень скверно, для «Нова Экспресса» на этой начальной стадии сочинения она оказалась важна. Воздействие проглядывает в категорическом предупреждении текста против галлюциногенов – тем самым ревизуя прежний восторг Берроуза и гладя против шерсти контркультуру 1960-х, – в пользу нехимических средств расширения сознания, что неявно подразумевало и его собственные произведения. Как он сказал Лири в начале того года, «я достиг чистейших улетов по нарезкам»[33]. Обосновавшись в Бруклине без всяких особых занятий, кроме собственно письма: «Ни дури ни секса ни денег»[34], – с сентября по ноябрь 1961 года Берроуз сосредоточен на книге, а из Нью-Йорка в парижский «Бит-отель» он уезжает, как только получил аванс от «Гроув».

В начале и конце декабря Берроуз слал первые варианты глав Барни Россету в «Гроув-Пресс». Гораздо удивительнее то, что их он также отправлял Хенри Уэннингу, торговцу рукописями из Коннектикута. Тот факт, что Берроуз теперь продавал машинописи «произведения в работе», делает «Нова Экспресс» символической достопримечательностью в его карьере. Финансово выгодной сделкой это не было, но сама продажа отделяла «Нова Экспресс» и от предыдущих романов Берроуза, и от множества коротких текстов, которые он посылал в «неоплачиваемые отпадные экспериментальные журнальчики»[35]. Продажи эти поддерживали Берроуза в те периоды, когда ему приходилось закладывать сами инструменты своего ремесла: пишущую машинку, фотоаппарат и магнитофон.

С декабря 1961 года по конец февраля 1962-го, сначала работая в Париже, а затем в Лондоне, Берроуз отправлял Россету новый материал еще по крайней мере четыре раза, а затем 30 марта послал уже первую полную рукопись – лишь для того, чтобы через три дня признаться, что она «не в таком хорошем порядке, как мне бы хотелось», и приложить к письму новые поправки, предложения и материал[36]. Поскольку движения «сюжета» здесь не больше, чем развития «характеров», любая структура будет условной, ибо возможны множественные преобразования. Постоянные перемещения самого Берроуза с места на место также были связаны – как практически, так и фигуративно – с тем материалом, который он производил, и трудностями, с какими сталкивался, ища для него правильный порядок. Международная география сочинения «Нова Экспресса» так же показательна, как и хронология: как Берроуз объяснял Уэннингу, «мои методы работы и постоянные перемены местожительства когда путешествуешь с одним чемоданом затрудняют сборку полных машинописей»[37]. Барни Россет поддерживал Берроуза в том, чтобы тот слал ему сегменты книги по мере написания, и несколько раз Берроузу приходилось просить Россета возвращать ему их копии: он либо их терял, либо забывал, что́ сам написал. Продавая свои рукописи, Берроуз по крайней мере сохранял их, поскольку методы его работы и необходимость постоянно перемещаться надежно обеспечивали невольное уничтожение большинства их.

За следующие полгода Берроуз начал и закончил «Билет, который взорвался» для «Олимпии-Пресс», собрал «Болтают мертвые пальцы» для Джона Калдера и начал редактировать «Мягкую машину» – а вот с «Нова Экспрессом» ничего не происходило. Два последних проекта предполагают, что у Берроуза имелась своя повестка, когда он в начале октября 1962 года спрашивал у Россета, есть ли у «Гроув» «определенная дата публикации ‟Нова Экспресса”» (он изменил написание названия за месяц до этого): «То была поспешная работа и я не удовлетворен расположением материала а некоторым сегментам не повредит работа переписки»[38]. Вопреки видимости, «Нова Экспресс» не был единственным нередактированным томом «Нарезанной трилогии», и на третьей неделе октября Берроуз отправил Россету «отредактированную и перекомпонованную рукопись»[39]. В марте 1963 года он добавил новую главу и сдал новое окончание (которым так и не воспользовались) в октябре того года, когда завершился набор, – а затем, больше года спустя, по сути отредактировал «Нова Экспресс» вторично – до того обширной была работа, проделанная Берроузом с гранками в июле 1964 года, когда он снова вернулся в Танжер, где и начинал писать эту книгу тремя годами ранее.

Три основных стадии истории сочинения «Нова Экспресса» – рукописи марта и октября 1962 года и отредактированные гранки июля 1964-го – породили трилогию альтернативных форм, и результатом их стал смешанный окончательный текст. Если по неполным архивным копиям собрать воедино рукопись марта 1962 года, становится ясно, что она равна по содержанию изданному тексту – совершенно точно в ней отсутствуют три сегмента («Выпытывайся и слушай», «Китайская прачечная» и «Несгибаемая власть») и присутствуют три других, которые Берроуз впоследствии вырезал. Однако порядок был совершенно иным, и еще восемь сегментов значительно отличались. Первые десять глав (часто озаглавленные прописными буквами в первом черновике) начинались с «НОВИА ЭКСПРЕССА» [с артиклем] (впоследствии переназванного «Уранический Уилли») и заканчивались «ДАЛЬНИМ СПАСИБО ВАМ». В конце декабря и середине февраля последовали другие главы, и в еще значительно больше текста было написано за шесть недель перед подачей первой полной рукописи 30 марта 1962 года. То был особенно значительный период, поскольку Берроуз уже не нарезал свой материал – отчего, среди прочего, он и создал так много и так быстро. Как он объявил 20 февраля, «я больше не пользуюсь ножницами»[40].

В своем «Вводном замечании» к «Нова Экспрессу» Берроуз признал, что использовал «расширение метода нарезок Брайона Гайсина которое я называю методом складок», – это заявление вызывает множество вопросов: Как методы различались в смысле использованных материалов и достигнутых результатов? Можно ли определить, какие части «Нова Экспресса» были нарезаны, а какие сложены? Не следует ли назвать книгу «сложенным романом»? Сообщая Гайсину в марте 1962 года, что он «больше и больше использует складки метода нарезок», Берроуз, похоже, превращает «складки» в подкатегорию «нарезок», и хотя здесь не место разрабатывать таксономию форм, очевидно, что в «Нова Экспрессе» содержатся не один, а различные типы «нарезанных» и «сложенных» текстов, и нам недостает терминологии для того, чтобы описывать их и различать – или даже отличать их от «нормального» стиля Берроуза: «он теперь естественно пишет нарезками», – заметил Аллен Гинзберг в сентябре 1962 года[41].

В 170-страничной рукописи Берроуза от октября 1962 года, которую и отдали в набор, материал был перекомпонован так, чтобы создался тот порядок, в каком текст опубликовали. Берроуз отредактировал заголовки более полудюжины сегментов, вырезал один, сократил несколько других и разделил роман на девять глав, последнюю из которых отрезал уже на стадии гранок. В сопроводительном письме Берроуз упоминал эти внутренние деленья и как «главы» и «сегменты», и как «сегменты» и «подсегменты»[42]. Противоречить самому себе было для Берроуза типично, и хотя «сегмент» и «подсегмент» хирургически точнее, понятиями «глава» и «сегмент» он пользовался чаще, потому я тоже следовал его общему, пусть и непоследовательному, обычаю. В смысле содержания же общее направление редактуры рукописи было ясно: Берроуз сокращал нарезанные сегменты и расширял повествовательные. В октябре 1962 года он добавил два длинных повествования («Китайская прачечная» и «Несгибаемая власть»), которые, как он предлагал Россету, «станут хорошей предварительной рекламой для книги», возможно – в «Вечнозеленом обозрении». Хотя издательский журнал «Гроув-Пресс» этим предложением не воспользовался, две подборки фрагментов из «Нова Экспресса» там уже опубликовали в январе и июле 1962-го, а в марте следующего года будет напечатана еще одна – меж тем как, не столь стратегически, Берроуз подавал и другие части нескольким недолговечным журналам[43]. В марте 1963-го он добавил еще один длинный фрагмент – сегмент «Выпытывайся и слушай» в 2000 слов, усугубив, можно сказать, тональность нова-нуара – крутой сарказм – и придав начальной главе книги повествовательный импульс покрепче.

Вернув правленые гранки Ричарду Сиверу из «Гроув» в июле 1964-го (второй их комплект отправился, по требованию, Иэну Соммервиллу), Берроуз в последний раз возобновил свою знакомую песню: «Я поймал себя на том, что не удовлетворен большой частью нарезанного материала поэтому в правленых гранках содержатся многочисленные вычеркивания и довольно много вставок»[44]. Изменения эти, настаивал он, сущностно важны для «целостности и воздействия книги». Десять отдельных вставок, добавленных им в гранки, отпечатаны на машинке и вклеены скотчем – это около 1800 добавленных слов, все вставлены во вторую часть рукописи, где Берроуз также проделал и все сокращения, применяя толстый черный маркер. Самая длинная вставка из всех пришлась на сегмент «Еще один шанс?» и значительно расширила материал по сайентологии – ключевому фактору, который присутствовал там с самого начала проекта нарезок. Помимо длинной, состоящей полностью из нарезок девятой главы, которую Берроуз отменил совсем, сокращения и добавления, внесенные им на стадии гранок, по длине уравновешивали друг друга. Показательно, что, хотя все им отмененное в гранках, было нарезанным материалом, им же оказалась и треть того, что он добавил: он не утратил веры в свои методы, просто материал старше теперь казался ему слишком однообразным (каким он и был, особенно в девятой главе). В общем и целом, правки не слишком изменили общее равновесие книги, в чьей второй части, по грубым прикидкам, в два раза больше нарезанного материала, чем в первой половине, хотя точное процентное соотношение вычислить невозможно, а все бо`льшая неспособность различить нарезанное и ненарезанное – одно из самых странных впечатлений, производимых этой книгой[45].

Нарезанный текст, который Берроуз добавил в 1964 году, формально выделяется частым применением многоточий (…), в отличие от его прежнего употребления длинного тире (—). В «Нова Экспрессе» 150 многоточий, но лишь одно сохранилось от машинописи до 1964 года. Что полезно для датировки материала Берроуза, многоточия в «Нова Экспрессе» также подчеркивают большее значение пунк-туации. У Берроуза был не только чрезвычайно чуткий слух на речь и слог и он не только был гением загадочных оборотов, но и здорово ощущал ритм и скорость речи и пунктуацией пользовался для того, чтобы разнообразить темп опыта чтения: словно наплыв в кино, многоточия обычно медленны, загадочны; словно монтажная склейка в кино, длинное тире резко, быстро и безотлагательно. Зрительное воздействие пунктуации на странице также представляет собой ясный жест против формальных ограничений, налагаемых общепринятыми правилами издания. Комментируя «множественность пунктуации» в новом окончании, которое он сдал в октябре 1963-го, Берроуз говорил Сиверу: «Это эксперимент с форматом и применением пунктуации который я продолжаю дальше в той работе какой занимаюсь сейчас»[46]. С другой стороны, общая практика корректоров «Гроув» сводилась к нормализации таких отчетливых стилистических черт Берроуза, как использование строчной «i» для обозначения личного местоимения первого лица единственного числа и упорядочивания его непоследовательности в применении знаков препинания.

Что важнее всего, Берроуз саму пунктуацию превращает в знаковую систему, язык, когда точки и тире складываются в строки «сверхзвуковой азбуки Морзе» в конце сегмента «Неужели Голливуд никогда не поумнеет?». Знаки Морзе были жестом – практическим способом ассимилировать в книжную форму эквивалент, например, его «цветового алфавита» – серии экспериментов со словом и изображением, которые он проводил весной 1961 года, вдохновившись сочетанием поэзии Рембо и применением галлюциногенов: эксперименты были зрительно богаты, однако не имели никакого коммерческого потенциала. Зримые скорее, чем слышимые, как фонетический алфавит, строки азбуки Морзе тем самым также предвосхищали «беззвучное письмо Брайона Гайсина», воплощенное в каллиграфический дизайн, которым завершался «Билет, который взорвался». Хотя «Гроув» не использовали тот «набросок Брайона Гайсина для предлагавшейся обложки», который Берроуз отправил Сиверу в июле 1964-го, когда «Нова Экспресс» через три месяца вышел, он поздравил с результатом своего издателя: «Превосходная работа я думаю в том что касается обложки и набора»[47]. Вопрос оформления обложки наконец подводит нас к самому названию книги и той общей картине, что скрывается за ним.

«Проклятье обратись»