От мыльного пузыря до фантика. E-Book

Евгений Клюев

• Herausgeber: Время
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: 100 и 1 сказка
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2013

Seitenzahl: 148

Beschreibung

Этот самый большой на сегодняшний день сборник сказок Евгения Клюева, главного российского сказочника из Копенгагена, полон смеющихся и плачущих, мечтающих и ошибающихся, философствующих и дурящих предметов повседневной действительности. У каждого из них есть сердце, и этим они напоминают нас: они живые, и их можно осчастливить и окрылить, но так же легко - обидеть или обмануть. Ребенок, прочитавший сказки Евгения Клюева, на мгновение станет взрослым. А взрослый непременно захочет наведаться в детство и посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь важного, чего ему так не хватало потом - когда он научился измерять расстояние от Земли до Луны, но забыл, как измеряют расстояние от мыльного пузыря до фантика, от клубка до праздничного марша и от шнурков до сердечка

Leseprobe

Евгений Клюев

100 и 1 сказка. От мыльного пузыря до фантика

Серия «Время — детство!»

Этот самый большой на сегодняшний день сборник сказок Евгения Клюева, главного российского сказочника из Копенгагена, полон смеющихся и плачущих, мечтающих и ошибающихся, философствующих и дурящих предметов повседневной действительности. У каждого из них есть сердце, и этим они напоминают нас: они живые, и их можно осчастливить и окрылить, но так же легко — обидеть или обмануть.

Ребенок, прочитавший сказки Евгения Клюева, на мгновение станет взрослым.

А взрослый непременно захочет наведаться в детство и посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь важного, чего ему так не хватало потом — когда он научился измерять расстояние от Земли до Луны, но забыл, как измеряют расстояние от мыльного пузыря до фантика, от клубка до праздничного марша и от шнурков до сердечка.

ДОЛГАЯ ЖИЗНЬ МЫЛЬНОГО ПУЗЫРЯ

И нечему тут, между прочим, особенно удивляться: долго жить не запретишь!

Даже мыльному пузырю не запретишь, хоть мыльные пузыри и принято считать самыми хрупкими созданиями на свете. И есть, скажу я вам, в этом своя правда: оболочка мыльных пузырей всё-таки до ужаса просто ненадёжная — малейшая неточность движения и... прости-прощай, глубокоуважаемый мыльный пузырь!

— Прости-прощай, глубокоуважаемый Мыльный Пузырь!

— именно так было сказано Мыльному Пузырю, едва он покинул кончик соломинки, где и посидел-то всего секунду-другую.

— Это, то есть, как — «прости-прощай»? — озадачился Мыльный Пузырь, который только что собрался отправиться в кругосветное путешествие.

— Гм... — был ответ.

После ответа были объяснения — правда, очень туманные:

— Дело в том, что нам, глубокоуважаемый Мыльный Пузырь, лучше всего проститься с Вами заранее... м-да, на всякий случай. А то как бы потом поздно не оказалось.

— Но мы же ещё не здоровались! — некстати вспомнил Мыльный Пузырь. — Не рано ли нам прощаться?

— Здороваться иногда бывает бессмысленно, — загадочно ответили ему. — С вами, пузырями мыльными, только начнёшь здороваться — глядишь, вас и нету уже!

— Это куда ж мы, пузыри мыльные, деваемся-то? — озаботился Мыльный Пузырь.

— Да взрываетесь вы... — сконфуженно объяснили ему.

— Ну, не скажите! — не выдержал Мыльный Пузырь. — Пока Вы тут мне всё это рассказывали, мы уже десять раз могли бы поздороваться. Я и до сих пор, кстати говоря... целёхонек — и взрываться не собираюсь!

— Все мыльные пузыри взрываются, — мягко заметили в ответ. — Это только вопрос времени. Грустно, конечно, да что поделаешь! Такой уж вы народ...

— Странный мы народ... — сказал Мыльный Пузырь и поплыл над городом.

— Вы напрасно плывёте над городом! — крикнули ему вслед и предупредили: — Любая секунда может стать для Вас после-е-едне-е-ей...

Мыльный Пузырь не стал ничего кричать в ответ, но подумал, что не только для него, но и вообще для каждого любая секунда может стать последней, — и совсем неважно, кто ты при этом: мыльный пузырь или... допустим, вооон тот кот, оч-чень неосторожно в данный момент переходящий дорогу.

Мыльный Пузырь плыл над городом и смотрел по сторонам. Внезапно он увидел огромную вывеску и прочитал на ней по слогам:

ОБУЧАЕМ ИГРЕ В ГОЛЬФ

Тут-то Мыльный Пузырь и понял: единственное, чего ему недостаёт в жизни, — это гольф.

— Здравствуйте! — влетел он прямо под вывеску. — Я больше всего на свете хотел бы научиться играть в гольф!

— Обучение занимает шесть месяцев, — улыбнулись в ответ. Потом помолчали и добавили: — А шесть месяцев — это полгода. — И совсем неожиданно закончили: — А Вы — мыльный пузырь.

— Вы, стало быть, мыльных пузырей не принимаете? — уточнил он.

— Ни один мыльный пузырь не живёт полгода, — объяснили ему. — Мыльный пузырь живёт лишь несколько минут — и то в лучшем случае. Вам жить считанные секунды осталось, Вы это понимаете?

— Понимаю, — сказал Мыльный Пузырь. — А я не могу прожить эти считанные секунды, обучаясь игре в гольф?

Ему ответили с возмущением:

— Гольф, глубокоуважаемый Мыльный Пузырь, — серьёзная игра. Ей за считанные секунды не обучишься.

— Тогда простите и извините меня, — вежливо сказал Мыльный Пузырь и полетел дальше.

Яркий плакат с флагом приглашал посетить Америку.

Мыльный Пузырь немедленно решил принять приглашение — и на немыслимой скорости влетел в туристическое агентство.

— Один билет в Америку, — быстро сказал он.

На него посмотрели с интересом.

— Полёт занимает одиннадцать часов, глубокоуважаемый Мыльный Пузырь! А в Вашем распоряжении — только...

— ...несколько минут в лучшем случае, — отчитался Мыльный Пузырь и, извинившись, покинул туристическое агентство.

Слева от него играла музыка и кружилась карусель.

Подлетев к билетёру, Мыльный Пузырь осторожно спросил:

— Скажите, пожалуйста, сколько времени занимает одно катание на карусели?

— Одно катание на карусели, — уверенно ответил билетёр, — занимает четыре минуты и пятьдесят две секунды.

— Тогда я успею, — сказал Мыльный Пузырь, и, купив билет, уселся на кончик носа Тигра. Тигр хотел чихнуть, но сдержался.

И вот оно началось — одно катание на карусели. Одно восхитительное катание на карусели... А потом ещё одно. И ещё одно. И ещё...

Если вы сегодня навестите городской парк и подойдёте к карусели, вы обязательно увидите мыльный пузырь на кончике носа у Тигра. Этот мыльный пузырь называют Самым Старым Мыльным Пузырём в городе.

Конечно, Тигру до сих пор хочется чихнуть, но он сдерживается — и одно восхитительное катание на карусели продолжается, продолжается, продолжается...

ДВА ЗОНТИКА

Два зонтика познакомились в липовой аллее. Они шли навстречу друг другу — и прямо-таки обмерли, когда их хозяева остановились и заговорили.

— Здравствуйте, — сказал хозяин Чёрного Зонтика голосом низким и мягким. — Какими судьбами в наш район?

— Здравствуйте, — сказала хозяйка Пёстрого Зонтика голосом светлым и лёгким. — Проездом.

Разговор продолжался, но зонтики не слышали его. Да если бы и слышали — разве могут зонтики понимать человеческий язык! А если бы и понимали — разве могут зонтики разобраться в человеческой жизни! Впрочем, зонтикам было не до этого: они смотрели друг на друга.

— Вы так красивы, — хрипло произнёс Чёрный Зонтик, — что у меня даже болят глаза. Как называются Ваши цветы?

— Ромашки, — прошелестел Пёстрый Зонтик.

— Ромашки, — повторил Чёрный. — Никогда не видел таких цветов у других. А ведь объездил весь мир. Наверное, Вы из какой-нибудь далёкой страны?

— Ах нет! — рассмеялся Пёстрый Зонтик. — И даже не из другого города. А мои ромашки... Посмотрите, какие красивые японские цветы на зонтиках вокруг Вас!

— Что мне до них за дело! А Ваши ромашки напомнили мне детство. Моя деревянная ручка родом из леса. В том лесу был один замечательный лужок. Может быть, на нём росли такие цветы, как Ваши, только я уже точно не помню. Это было давно.

Зонтики даже не замечали, что давно движутся в одном направлении.

— А я, — смущённо сказал вдруг Чёрный Зонтик, — наверное, кажусь Вам таким, как все.

— Ну что Вы! — с поспешностью воскликнул Пёстрый Зонтик и очень смутился от своей поспешности. — Вы совсем не похожи на всех. Вы такой большой и печальный... Наверное, от того, что Вы такой большой, в Вас так много печали.

Чёрный Зонтик усмехнулся:

— Просто я старый. Когда я был молод и у меня были ещё целы все спицы, я, кажется, действительно, выглядел... гм, бравым. Я раскрывался, с таким, знаете ли, треском: крррах! Многие прохожие даже шарахались. А теперь меня трудно раскрыть — и спицы мои скрипят. Ну и потом, я, конечно, изрядно пообносился. Видите ли, меня уже несколько раз латали. И чехол давно потерялся — где-то при переездах. И ручка вся в царапинах, — Чёрный Зонтик улыбнулся и стал от этого ещё печальней.

—Я люблю Вас, — неожиданно сказал Пёстрый Зонтик. — Вы самый лучший зонтик на свете!

— Я? — оторопел Чёрный Зонтик. — Да Вы только посмотрите, какой роскошный зонт шагает справа от Вас. Он даже весь напрягся и смотрит на Вас — как... как влюблённый!

— Он не влюблённый, — едва скользнув взглядом направо, сказал Пёстрый Зонтик. — Он — самовлюблённый.

— Боже мой! — рассмеялся Чёрный Зонтик. — Вы так молоды и так прекрасны.

Внезапно оба зонтика закрыли и сдали на вешалку. Их хозяева вошли в кафе. Зонтики оказались совсем рядом — на соседних крючках.

— О чём Вы думаете? — спросил Пёстрый Зонтик, чтобы не молчать.

— Я думаю о том, — тщательно подбирая слова, отвечал Чёрный Зонтик, — что, если бы я был немного моложе, то попросил бы разрешения поцеловать Вас.

В ответ Пёстрый Зонтик прильнул к Чёрному — они поцеловались и улыбнулись друг другу в темноте.

— Скажите, а Вы часто целовали другие зонтики? — спросил вдруг Пёстрый Зонтик.

— К сожалению, часто, — отвечал Чёрный, — но разве это имеет значение?

— Нет, — просто ответил Пёстрый Зонтик.

— Мы будем жить вместе! — Чёрный Зонтик заговорил взволнованным шёпотом. — Я никогда не буду пускать Вас под дождь, чтобы не поблёкли Ваши ромашки. Я один буду ходить под дождь: смотрите, какой я большой! Подо мной хватит места не только двоим, но и четверым, если каждый возьмёт соседей под руки. Я буду держать Вас в чехле — красивом чехле с ромашками. И только очень редко стану открывать чехол, чтобы полюбоваться Вами.

— Нет-нет, — протестовал Пёстрый Зонтик, — это я буду ходить под дождь! Вас нужно беречь: ведь таких, как Вы, нет больше.

Они говорили — и, часто-часто ударяясь об пол, с них капали слёзы.

— Всё мне тут намочили! — проворчал старенький гардеробщик, доставая из кармана клетчатый носовой платок и прикладывая его к глазам. Старенький гардеробщик всю жизнь проработал на вешалке: он хорошо понимал язык зонтиков.

Зонтики долго гуляли в тот день по улицам и строили планы. Внезапно они зацепились друг за друга — и...

— Вы куда? — вскрикнул Чёрный Зонтик и почувствовал укол спицы в самое сердце.

—Я не знаю! — пролепетал Пёстрый Зонтик и вывернулся наизнанку.

Хозяйка Пёстрого Зонтика что-то ещё сказала хозяину Чёрного — зонтики не слышали ни хозяйки, ни хозяина. Да если бы и слышали — разве могут зонтики понимать человеческий язык! А если бы и понимали — разве могут зонтики разобраться в человеческой жизни!

— Вы найдёте меня? — издалека кричал Пёстрый Зонтик.

— Обязательно! — отчаянно хрипел Чёрный.

И, совсем уже потеряв его из виду, Пёстрый Зонтик, расталкивая другие пёстрые и чёрные зонтики и взлетая над ними, прозвенел на самой высокой и чистой ноте:

— Я напишу Вам письмо-о-о!

БОЛЬШАЯ МЕТЕЛЬ

Когда началась Большая Метель, то она стала всё заметать. Сперва Большая Метель дороги замела — и все принялись спрашивать друг у друга, куда им теперь идти, и отвечать друг другу, что Бог их знает, куда им теперь идти. Потом Большая Метель площади замела — даже не только сами площади, но и названия площадей, чтобы все забыли, кто в данный момент на площади имени кого находится, — и все сразу же забыли, кто в данный момент на площади имени кого находится, и спрашивали друг у друга: на площади имени кого мы в данный момент находимся, — и отвечали друг другу: да Бог нас знает, на площади имени кого...

Ещё Большая Метель все дома замела, все машины замела, все газеты и все журналы — и стало непонятно, какой журнал или какую газету мы держим теперь в руках — и что где написано, и кем. И всё, всё, всё Большая Метель замела...

А когда она всё, всё, всё замела, то сама себе сказала:

— Значит, так... что бы мне такое ещё замести, чего я пока не замела и что, стало быть, надо немедленно замести?

Но ничего такого, что надо немедленно замести, на первый взгляд не обнаружилось: всё было заметено полностью. Зато на второй уже взгляд взяло и обнаружилось: обнаружилось Совершенно Бесстрашное одно Письмо. Оно летело высоко над землёй. Оно летело по назначению.

— Вот так так! — опять сказала сама себе Большая Метель.

— Мне казалось, что я всё уже замела, а тут Совершенно Бесстрашное Письмо летит, видите ли, по назначению!

И Большая Метель спросила:

— Вы что же, Совершенно Бесстрашное Письмо, с ума сошли — лететь по назначению, когда такое творится?

— А что, собственно, творится? — с поразительным спокойствием поинтересовалось Совершенно Бесстрашное Письмо, продолжая лететь по назначению.

— Ну как... — даже растерялась Большая Метель. — Оглядитесь вокруг: всё ведь заметено — разве Вы не видите?

— Не вижу, — призналось Совершенно Бесстрашное Письмо и объяснилось: — Я не смотрю по сторонам. Я именно что лечу по назначению и не отвлекаюсь.

— А Вы отвлекитесь! — как могла горячо посоветовала Большая Метель. — И тогда Вы увидите, что я всё вокруг замела: я дороги замела, и площади замела, и все дома замела, и все машины, и все журналы с газетами... и всё-всё-всё!

— Так не бывает, — даже не взглянув на Большую Метель, ответило Совершенно Бесстрашное Письмо. — Я могу, конечно, допустить, что Вы замели дороги и площади, и все дома замели, и все машины, и все журналы с газетами... Но это ещё не «всё-всё-всё»! «Всё-всё-всё» даже самая большая метель замести не может. — Тут Совершенно Бесстрашное Письмо виновато улыбнулось и извинилось за свою прямоту.

— Если Вы всё-таки хотя бы на мгновение отвлечётесь от Вашего занятия лететь по назначению, — проворчала Большая Метель, — то поверите мне. Я действительно всё замела — и нет ничего на свете, чего бы я не замела.

Но Совершенно Бесстрашное Письмо ответило:

— Может быть, Вы и правы: если бы я отвлеклось от своего занятия лететь по назначению, я бы поверило Вам. Но я не отвлекусь.

— Да что ж это у Вас за назначение такое? — воскликнула чуть ли не с яростью Большая Метель.

— У меня высокое назначение, — коротко объяснилось Совершенно Бесстрашное Письмо, совершенно не прекращая лететь по этому высокому своему назначению.

На некоторое время Большая Метель даже специально оцепенела: чтобы понять про высокое назначение. Но ведь понять такое довольно трудно, да и не каждому дано... в общем, Большая Метель в конце концов отказалась от своего намерения и подытожила:

— Хватит разговоров. Я начинаю заметать Вас, Совершенно Бесстрашное Письмо. Я всё заметаю — и для Вас одного не буду делать исключения.

И стала заметать.

Только Совершенно Бесстрашное Письмо летело себе как летело и даже не заметило, что Большая Метель его заметает: у него действительно не было времени смотреть по сторонам.

— Вы что же, не видите, Совершенно Бесстрашное Письмо, что я заметаю Вас?! — надрывалась Большая Метель.

— Не вижу! — давясь снегом, откликалось Совершенно Бесстрашное Письмо. — Говорю же: я лечу по назначению и не отвлекаюсь.

Большая Метель от возмущения даже глаза к небу завела. И увидела звёзды — огромные ослепительные звёзды. Они горели так, словно не было на свете никакой Большой Метели... которая вообще-то на свете была!

— Почему они горят? — закричала Большая Метель. — Я ведь замела всё-всё-всё! И дороги, и площади, и машины, и журналы с газетами... — Она посмотрела Совершенно Бесстрашному Письму прямо в глаза и прошипела. Вы ещё скажите, что и у них, у этих звёзд, тоже высокое назначение!

— Я так и скажу: у них, у этих звёзд, тоже высокое назначение, — так и сказало Совершенно Бесстрашное Письмо, а уж кто как не оно знало толк в подобных вещах!..

ПЕШЕХОДНАЯ ЗЕБРА, ВИТАВШАЯ В ОБЛАКАХ

До чего же всё-таки глупо называть меня зеброй!» — размышляла Пешеходная Зебра.

У неё, правда, имелись ещё и другие названия... непонятно только было, как ими пользоваться...

«Вот тоже... назовут — не подумают! Разве по зебрам ходят? Зебра — это животное такое полосатое... сильно напоминающее осла, — при чём тут оно? Ну и что же, что — полоски... Разве у одной только зебры полоски? У тетради в линейку тоже полоски. И у пианино тоже полоски — нет чтоб назвать меня «пешеходное пианино»!

А по ней всё шли и шли.

Денно и нощно.

Так оно, впрочем, и должно быть... если ты Пешеходная Зебра. Смешно ведь мечтать о другой какой-нибудь судьбе — лёжа на асфальте, да ещё в самом центре города — да ещё самого главного города в стране! Тут уж не замечтаешься особенно — тут тебе каждую минуту напоминают, кто ты такая и для чего существуешь.

Ты Пешеходная Зебра.

И по тебе ходят.

Кто-то рождается для того, чтобы им украшали, кто-то — чтобы им освещали, кто-то — чтобы на нём играли. А кто-то рождается для того, чтобы по нему ходили... Вот и Пешеходная Зебра родилась для того, чтобы по ней ходили. Другой судьбы, значит, Бог не дал. Хотя, конечно... «Вон тому без конца подмигивающему господину наверху повезло гораздо больше, чем мне: он называется «Светофор», и у него есть три огонька — красный, жёлтый и зелёный, и он ими подмигивает всё время. А как его слушаются! Сменит огонёк — все замирают, ещё раз сменит — все суетиться начинают, а уж в третий раз сменит — все срываются с места, только их и видели...» — с горечью размышляла Пешеходная Зебра. И наконец осмелилась спросить:

— Господин Светофор, Вы довольны своей жизнью?

— Ещё бы! — воскликнул тот.

Доволен, значит. Оно и понятно...

«А вот если бы меня назвали “Пешеходное Пианино”...»

Ночью всё-таки можно было хоть немножко помечтать. Если бы её назвали «Пешеходное Пианино» — всё в её жизни было бы не так. Она проводила бы время в обществе композиторов, музыкантов, певцов, и на ней, может быть, играли бы вальсы... Или марши: наступят на белую дорожку — тон, наступят на тёмную — полутон... И так, из тонов и полутонов, складывалась бы музыка...

Хотя... музыка-то, конечно, у неё едва ли получится, музыку ногами не играют — её руками играют: музыка — штука нежная, даже и марши.

Пешеходная Зебра усмехнулась в темноте, представив себе топочущих по ней пешеходов в тяжёлых ботинках... Хороша музыка, нечего сказать! Танец слонов на водопое... Кто бежит, кто медлит, кто на месте стоит, а кто шаг вперёд сделает — и тут же назад! Нет, такой музыки никому, конечно, не надо. Мало ли что её полоски напоминают клавиши! Они только ей самой клавиши напоминают, а другие о таких вещах даже и не задумываются: просто ступают на Пешеходную Зебру — и вперёд... само собой, если господин Светофор разрешит!

Правда, особенно Бога гневить не стоит... у других судьба ещё хуже!

Взять, например, хоть вооон тот люк на мостовой. Лежит себе, бедный, посреди дороги — и какую-то непонятную дырку собою закрывает! Машины прямо по нему едут — и не замечают: есть он, нет его — всё равно. То-то он иногда грохочет от возмущения — правда, негромко: бум-бум, бум-бум, бум-бум... обратите, значит, внимание! Да только — увы: никто внимания не обращает.

— А Вы, господин Люк, довольны ли своей судьбой?

— Доволен ли я? Да, в общем, доволен!

В общем, доволен, значит. Ну и молодец...