От татей к ворам: история организованной преступности в России E-Book

Александр Евдокимов

• Herausgeber: Бомбора
• Kategorie: Geisteswissenschaft
• Serie: По ту сторону закона. Люди, кланы, группировки
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 419

Beschreibung

Знаете ли вы историю появления организованной преступности? А о том, кто такие тати и какое отношение они имеют к современным ворам? Эта книга — полная история становления организованной преступности в России. Авторы рассказывают не только о том, как появлялись первые группировки, превращаясь из мелких шаек в самые настоящие банды, но и о попытках с ними бороться самыми разнообразными методами с помощью закона. Книга предлагает окунуться в мир Древней Руси, узнать о том, кто же такие тати, а также новый взгляд на становление таких известных преступников, как Ванька Каин и Сонька Золотая Ручка. В этой книге вы найдете: 1. Историю борьбы с преступностью в Древней Руси, появление разбойного приказа. 2. Кто стоял на страже порядка в провинции Московского царства. 3. Самые громкие и яркие дела XVI—XVII веков. 4. Известные шайки дореволюционной России, оставившие значимый след в истории. 5. Историю жизни двух легенд преступного мира.

Leseprobe

Александр Евдокимов, Александр Воробьев От татей к ворам. История организованной преступности в России

© Евдокимов А. В. Воробьев А. В., текст, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Преступность как ремесло (введение)

Организованная преступность – явление, не свойственное ранним обществам, в которых деятельность отдельных людей находилась под пристальным контролем множества соплеменников. Любое отклонение от дозволенных правил поведения безжалостно пресекалось общиной. Даже одиночное преступление с высокой долей вероятности могло попасться на глаза рядовым общинникам, не говоря уже о коллективном преступлении. Совместная преступная деятельность была в большей степени спонтанной, нежели заранее спланированной. Участники общества скорее могли испытать сиюминутное желание к коллективному насилию, чем заблаговременно объединиться для достижения преступных целей.

С течением времени нараставшее расслоение некогда монолитной общины создало предпосылки для того, чтобы преступность стала устойчивым видом социального поведения. В рамках небольшой группы людей значительно упростилось выстраивание преступных связей. Такие криминальные группы обзавелись собственной специализацией и проникли в различные сферы общественной жизни. Они пустили корни и в хозяйственную деятельность общества, и в политические институты. Преступность превратилась в рутинное ремесло, которое удовлетворяло необходимые потребности вовлеченных в нее людей.

Главной целью существования преступных групп стало личное обогащение их участников. Они вгрызались в цепочки распределения экономических благ и силой или мошенничеством присваивали себе эти блага. Профессиональные воры и разбойники регулярно совершали преступления и имели постоянный нелегальный доход. В этом цель их деятельности не отличалась от правомерного труда. Отличие составляли средства достижения желаемого результата. Насилие и обман казались наиболее легким способом обогащения, особенно в условиях организованного преступного сообщества.

Взаимоотношения с властью также имели свои особенности. В то время как честные работники искали в правящих кругах равного подхода и справедливости, преступники нередко обращались к ним для личной защиты и сохранения награбленной добычи. Наделенные властью становились частью криминальной системы и важными звеньями ее работы. Они выполняли охранительные, протекционные и другие функции в личных интересах организаторов и рядовых участников преступных групп. Срастание властных институтов с криминальными кругами привело к появлению устойчивых преступных сообществ, которые могли оказывать влияние на отдельные стороны общественной жизни.

Подобно честному ремеслу, будь то кузнечное или ткацкое дело, преступность является особым миром со своей иерархией и правилами поведения. Во главе преступного сообщества, как правило, стояли лидер и его заместители, управлявшие рядовыми ворами и разбойниками. Роль каждого преступника была заранее определена: одни – готовили преступление, другие – совершали, третьи – скрывали следы, четвертые – сбывали с рук награбленное. Специализация участников позволяла более эффективно выстраивать преступные связи и распределять риски поимки и несения наказания.

Преступная пирамида держалась на авторитете лидеров и негласных правилах поведения, которые пронизывали преступное сообщество сверху донизу. Неформальные требования и прямые указания криминальных авторитетов регламентировали образ действий каждого члена преступной группы. Чаще всего такие правила не афишировались и предназначались исключительно для внутреннего использования. Таким образом создавалось своего рода государство в государстве со своими законами, лидерами и аппаратом управления.

Закрытость преступных сообществ наложила отпечаток на внешний вид, культуру и многие другие стороны жизни их участников. Этим преступные группы напоминали ремесленные цеха, объединявшие людей одной профессии. В них особенно ярко проявлялись поведенческие, культурные и другие особенности такого сообщества. Наиболее показательным является пример языкового своеобразия, которое так рельефно запечатлено во многих литературных произведениях и кинофильмах о преступной жизни.

Явление организованной преступности способно проявиться в любом обществе, и Россия в этом смысле не является исключением. На протяжении тысячелетней истории в нашей стране возникали различные формы объединения преступников: от простого сговора до разветвленных сложных криминальных структур. В ответ на эти пагубные явления социальной жизни принимались законы и создавались правоохранительные органы. Несомненно, российские реалии привнесли специфику в криминальную картину мира подобно тому, как в зеркале отражается каждая деталь окружающего пространства. Поэтому обращение к истории организованной преступности – это не только повод удовлетворить любопытство. Прежде всего это возможность заглянуть в то самое зеркало и увидеть историческую действительность прошедших веков во всем ее многообразии.

1. Древнейшие страницы истории борьбы с преступностью в России XI–XV вв.

Древнейший период истории России приходится на Средневековье, которое растянулось для нашей страны с IX по XVI вв. Образовавшееся в IX в. Древнерусское государство стремительно развивалось, благодаря принятию христианства его правовая и государственная культура усложнялась. Все это закономерно привело к формированию в XI–XII вв. первого в нашей истории кодекса законов – Русской Правды.

Преступность в Древней Руси

Среди основных преступлений Русской Правды названы убийства, разбои и кражи. Именно с воровством связаны упоминания первых известных признаков организованной преступности в XI веке. Статьи Русской Правды говорят о том, что воры (или, как их называли в ту эпоху, тати) часто действовали вместе, похищая вещи, зерно или скот. Краденые вещи перепродавались по многу (более трех) раз, что предполагает существование скупщиков краденого, которые сбывали вещи на торгу (то есть на рынке).

Каждый из пойманных преступников выплачивал фиксированный, довольно большой штраф. Хотя такое наказание и не кажется жестоким, ремесло татя было крайне опасно, поскольку заставший его на месте преступления мог по праву убить злодея «во пса место» (то есть «как собаку»). Но если пойманного вора связали или не лишили жизни сразу же, то расправа с преступником расценивалась как самосуд и вести злодея следовало на суд князя.

Русская Правда устанавливала суровые наказания для конокрадов: им грозило изгнание из общины – а одна из самых суровых кар ждала того, кто убьет человека безо всякой на то причины. Убийца изгонялся уже вместе с семьей, а их имущество конфисковывалось.

Преступность в Древней Руси в это время пока очень слабо организована, поэтому неудивительно, что еще не существовало специального аппарата для борьбы с ней. Община и те, кто пострадал от рук преступников, доискивались правды сами, а князь и его приближенные судили уже пойманных воров и убийц и назначали им наказание.

Такое положение дел будет сохраняться приблизительно до конца XV века, когда с рождением нового единого государства Русская Правда и другие старые правовые практики (в частности, изгнание) во многом потеряют свое значение.

Бандитские шайки Киевской Руси

В Киево-Печерском патерике – сборнике рассказов о жизни подвижников монастыря, формирование которого началось в первой трети XIII века, – содержатся сведения о трех воровских шайках, действовавших на сопредельной территории, и сфере их преступных интересов: так, например, особую ценность для них представляли книги. Стоит отметить, что такой специфический товар нужно было уметь сбывать, что позволяет сделать вывод о существовании связей с книготорговцами и других связях, которые сегодня можно было бы охарактеризовать как профессиональную преступность. В частности, патерик сообщает, как тати несколько раз хотели ограбить благочестивого инока Григория, не имевшего другого имущества, кроме книг и овощей с собственного огорода. Воры были пойманы, но «затужил Григорий, что из-за него осуждены они», и отдал городским властителям часть книг, чтобы спасти воров от наказания. Таким образом, мы узнаем о практике преследования преступников, а также о том, что от наказания можно было откупиться.

Ушкуйники. Пираты средневековой Руси

Новгородская земля являлась одним из важнейших регионов Древнерусского государства, который с началом феодальной раздробленности в XII в. начал стремительно развиваться. Объединивший вокруг себя всю северную Русь господин Великий Новгород, почти не тронутый монголо-татарским нашествием, сохранил свою независимость от великих князей и еще более укрепил свой статус торгово-ремесленного центра, тесно контактировавшего с Прибалтикой и Скандинавией.

Для Новгородской земли была характерна уникальная система управления. Над вечем, представлявшим собой собрание свободных жителей города, стояло обладавшее огромной властью боярство. Из числа бояр выбирался посадник – глава Новгородской республики. Кроме того, вече выбирало отвечавшего за управление городом и ополчением тысяцкого и архиепископа. Важную, но далеко не первостепенную роль в республике играл князь, фактически выступавший в роли приглашенного чиновника, поскольку боярство могло по своей воле как приглашать, так и изгонять князя.

Новгородское боярство нуждалось в вооруженной силе, которая официально была бы не связана с правительством республики, но при этом могла бы отстаивать ее интересы в столкновениях с соседями, а также способствовать торгово-финансовой колонизации ряда территорий. Кроме того, бояре, озабоченные социальными выступлениями городских низов, были заинтересованы в том, чтобы направить их энергию в выгодное для себя русло и таким образом снизить напряженность между верхами и низами новгородского общества. Именно поэтому бояре часто стояли за походами «пиратов русского Средневековья» – ушкуйниками.

Само слово ушкуйник происходит от названия гребного суда «ушкуй» («ускуй», «скул», «вушкул»), на котором было удобно плавать по крупным рекам. При этом до сих пор неясно, что же действительно из себя представлял ушкуй, в чем были особенности этого типа судна. Известно только, что ушкуй вмещал до 20–30 человек и, скорее всего, был легче других судов, благодаря чему его можно было волоком перемещать из одной речной системы в другую.

Первое упоминание об ушкуйниках относится к 1360 г., при этом так их, как правило, называли в московских и ростовских летописях, в то время как в новгородских хрониках о них писали, как о «молодцах новгородских» и «людях молодых». При этом само движение ушкуйников зародилось раньше 1360 г., по меньшей мере в начале XIV в., поскольку именно этим временем датируются первые походы «молодцев новгородских».

Несмотря на то что ушкуйники формально выступали без ведома новгородского правительства, их связь с местным боярством была очевидна. Несмотря на то, что Новгород старался всячески снять с себя ответственность за разбойные экспедиции своих «молодцев», известен случай, когда в 1386 г. великий князь Дмитрий Донской добился у властей республики 8 тысяч рублей за разорение городов Поволжья.

Новгородская земля была большим государственным образованием, на территории которого проживали самые разные народы, поэтому неудивительно, что бок о бок с русскими людьми в походы на ушкуях ходили и финно-угорские воины (корелы, весь, ижоры).

Помимо участия в грабительских походах, ушкуйники на правах добровольцев обычно входили в состав новгородского войска. Выступая на поле битвы, ушкуйники действовали самостоятельно и формально не принадлежали к новгородскому полку, но все же выполняли приказы князя или посадника, которые назначали командиров им и другим отрядам ополченцев.

С 1320 по 1409 г. по данным новгородских летописей ушкуйники совершили не менее 18 походов в нескольких направлениях. Первое направление было связано с такими территориями, как Мурман, Корела, Двинские земли и Белозерье, то есть на те регионы, где Новгород всегда желал усилить свое политическое влияние.

Походы на второе поволжское направление начались с того, что в 1360 г. ушкуйники разграбили город Волжской Булгарии – Жукотин. В ходе резни, которая последовала за взятием города, пострадали татарские купцы и русские люди. Узнавший о бесчинстве разбойников, золотоордынский хан Хизр (Хидырь) просил русских князей наказать обидчиков татарских купцов. Сами русские князья также были недовольны вторжением ушкуйников, и на собрании в Костроме они приняли решение выдать захваченных новгородцев хану.

В дальнейшем ушкуйники ходили походами на Волгу и Каму, Кострому, на Булгар, на Немецкие и Арские (Заказанье) земли и Устюг.

Из этих походов наиболее значительными были походы 1374 г., 1375 г. и 1390–1392 гг. В 1374 г. разбойники на 90 судах спустились вниз по Вятке, чуть было не сожгли город Булгар, который выкупило местное население за очень значительную сумму в 300 рублей. Затем ушкуйники разделились: одна часть пошла на юг к Сараю (столица Золотой Орды), а другая – вверх по Волге. Причем почти в самом конце экспедиции второй отряд грабителей уничтожил ушкуи и, пересев на коней, двинулся к Вятке, грабя на своем пути все встреченные населенные пункты.

В 1375 г. 1500 ушкуйников напали на Кострому и Нижний Новгород. Ограбив оба города, они также взяли многих русских людей в плен и продали их иноверцам. Несмотря на начальный успех, поход завершился для «новгородских молодцов» трагически – почти все они были перебиты в устье Волги астраханским князем.

В 1390–1392 гг. ушкуйники вместе с устюжанами напали на Жукотин и Казань в ответ на попытку хана Тохтамыша потеснить новгородцев на Вятке. Этот поход был также успешен, оба города были взяты, а все встреченные поволжские торговцы стали жертвами грабителей. В итоге ушкуйники вернулись домой с огромными богатствами.

Ушкуйничество как явление пошло на спад в XV веке и окончательно прекратило существование после присоединения Новгорода к Москве в 1478 году.

Судебник 1497 года и начало новой страницы в истории борьбы с преступностью

К концу XV в., после освобождения от татаро-монгольского ига большинство русских княжеств было объединено под эгидой Москвы. Единое государство должно было управляться едиными законами, и именно с этой целью в 1497 г. был принят Судебник – первый общероссийский кодекс права. Этот памятник права вводил в масштабах всего государства термин «ведомый лихой человек» («лихой» – преступник), означавший, по сути, профессионального преступника-рецидивиста. С этим понятием связана специальная процедура «облихования» или «лихованного обыска», которая заключалась в том, что в ходе опроса властями населения той местности, где жил подозреваемый, устанавливалась виновность или невиновность и в том числе присваивался статус «ведомого лихого человека». Данное понятие с некоторыми изменениями продолжало существовать вплоть до конца XVII века.

Также Судебник 1497 года выделяет ряд социально опасных преступлений, среди которых наибольшее значение имели разбой, татьба (воровство) и убийство. Эта триада особо тяжких деяний обозначила границы того, что с некоторыми оговорками можно назвать уголовным правом России не только XVI–XVII веков, но и более позднего времени.

Все три перечисленных преступления были характерны для организованной преступности того времени. Банды разбойников и воровские сообщества, как известно из документов, существовали в сети социальных связей: где-то жили, кому-то сбывали товар и т. д. Правительство среди прочего пыталось бороться со скупщиками краденого и становщиками (теми, кто держит станы – что-то вроде притонов), которые давали приют разбойникам и ворам.

Для искоренения преступности применялись особые виды наказаний, большое значение придавалось пыткам. Еще одним индикатором того, что власти были решительно настроены на борьбу с нарушителями, являлся сформулированный в середине XVI века запрет идти на мировую с разбойниками, ворами и убийцами.

2. Во главе борьбы с преступностью всего Московского царства

В середине XVI в. в России завершается формирование новой системы центрального управления, состоявшей из таких учреждений, как приказы. Можно условно сравнить приказы с современными министерствами, и, развивая это сравнение, можно таким образом назвать Разбойный приказ своеобразным аналогом современного Министерства внутренних дел.

Разбойный приказ был первым в истории России центральным государственным учреждением, которое осуществляло борьбу против тяжких уголовных преступлений (убийство, разбой, кража, а также профессиональная преступность) на большей части территории русского государства в XVI – начале XVIII в. посредством контроля и обеспечения необходимой нормативно-правовой базой местных губных органов и других представительств, противостоявших преступности на местах. Кроме того, приказ, если не брать в расчет суд царя и боярской думы, обычно выступал в роли высшей судебной инстанции по преступлениям, входившим в его юрисдикцию.

Первое достоверное упоминание о Разбойном приказе в исторических источниках относится к 1552 г., хотя он, скорее всего, уже существовал еще и в конце 1540 гг.

Компетенция Разбойного приказа

История этого учреждения уходит своими корнями в 1539 г., когда появляются первые губные избы, боровшиеся с преступностью в провинции. Губные избы были подконтрольны комиссии бояр по разбойным делам, которая была непосредственной предшественницей Разбойного приказа.

Первоначально губным избам 1530–1540 гг. разрешалось преследовать и наказывать разбойников, татей, а также тех, кто связан с преступниками (становщиков и скупщиков краденого). Однако в документах упоминаются и ведомые лихие люди, под которыми можно понимать профессиональных преступников вообще. При этом губные старосты, судя по всему, могли преследовать убийц и поджигателей лишь в тех случаях, когда эти преступления являлись отягощающими по отношению к разбою и татьбе. В дальнейшем указная книга Разбойного приказа 1617/18 года прямо упоминает поджог и убийство как преступления, относящиеся к суду Разбойного приказа.

К Соборному уложению 1649 г. и Новоуказным статьям 1669 г. окончательно сформировалась триада основных преступлений, подведомственных Разбойному приказу, – разбой, татьба и убийство. Причем эти опасные правонарушения толковались законодателями довольно обширно. В частности, ряд преступлений (например, браконьерство в Соборном уложении и Новоуказных статьях) рассматривался как частный случай разбоя или татьбы. Что касается поджога, то он упоминается в данном памятнике косвенно, при этом сам факт борьбы Разбойного приказа с поджигателями не вызывает сомнения. Важным изменением, отразившимся в Соборном уложении, стало исчезновение из него расплывчатой категории ведомых лихих людей, что сделало юрисдикцию Разбойного приказа более ясной, изъяв из нее профессиональных преступников вообще.

Особо следует сказать о колдовстве, которое приблизительно в течение последнего десятилетия правления Алексея Михайловича преследовалось Разбойным приказом и его агентами. В наказе, выданном воеводе Городецка и Бежецкого верха в 1667 г., впервые среди тех, кто был подсуден Разбойному приказу, упоминаются ведуны. Актовый материал конца 1660 годов не оставляет сомнения в том, что Разбойный приказ целенаправленно взялся за дела, связанные с колдовством. В наказной памяти шуйским властям по грамоте из Разбойного приказа требовалось выяснить и сообщить в Москву о том, какие сведения о порче местных жителей имеются у посадского человека Никифора Степанова, предлагавшего сжечь колдуна Григория Трофимова. Интересные данные содержатся в двух грамотах, выданных в сентябре 1669 г. Первая была отправлена на Вологду о сыске угрожавших порчей людей, а вторая позволяет предположить, что приказ в этот период времени мог заниматься и сыском раскольников, на что указывает грамота на Балахну о сыске по «еретическому делу».

Власть Разбойного приказа в основном действовала на территории европейской части России, не распространяясь на Поволжье, Сибирь и ряд отдельных регионов. Кроме того, в компетенцию этого учреждения входило управление московскими большими тюрьмами и местами заключения в провинции.

Местонахождение Разбойного приказа

В первом упоминании Разбойной избы содержалась информация о ее местоположении. 11 декабря 1552 г. литовский посол Ян Гайко был приглашен на аудиенцию у митрополита. Въехав в Кремль на коне, он спешился на Соборной площади «против Пречистые (т. е. Успенского собора) и Грановитые палаты», потом, пройдя между Успенским собором через церковь Ризоположения, он через Малые ворота вошел в Малую палату резиденции митрополита. После аудиенции он был приглашен митрополитом к столу, которого он с приставом дожидался «в Розбойной избе на площади». При этом неясно, о какой площади идет речь в данном случае – о Соборной или об Ивановской. В контексте документа безымянное название площади употребляется в самом начале как в отношении Соборной площади, так и в отношении места расположения Разбойной избы. Необходимо также учесть и тот факт, что, вероятно, изба, в которой литовский посол дожидался стола, должна была находиться где-то относительно неподалеку от митрополичьих палат.

В 1540–1550 гг. Ивановская площадь еще не была местом, где располагались почти все приказы. Очевидно, что ситуация изменилась к концу 1560-х – началу 1570-х гг., когда Штаден однозначно помещает основные приказы (в т. ч. и Разбойный) на Ивановской площади, которая легко идентифицируется благодаря упоминанию о соседнем с ней Архангельском соборе. Все эти факты в совокупности позволяют предположить, что, по крайней мере в начале 50-х гг. XVI в. Разбойная изба могла располагаться не на том же месте, где было ее местонахождение в конце столетия при Борисе Годунове и в XVII в.

В 1591 г. для приказов было построено новое каменное здание П-образной формы. Его можно видеть на первом подробном плане Московского кремля (т. н. Кремленаград), который принято датировать самым началом времени правления Бориса Годунова. На плане под цифрой 10 обозначено само каменное здание приказов, под цифрой 11 – каменная палата Посольского приказа, стоявшая неподалеку, а также под цифрой 7, как обозначено на примечании к плану – Rosbono pricaes, Tribunal aut Ius grassatorum («Разбойный приказ – трибунал или суд разбойников» – А. В.). Однако, скорее всего, по недосмотру составителя плана цифру 7 не успели нанести на план, так что о местонахождении приказа приходится судить исходя из более поздних источников. Причем сам факт вынесения Разбойного, как и Посольского, приказа в примечаниях к плану отдельной цифрой говорит нам о том, что они имели каждый отдельное свое собственное помещение.

На плане здания приказов 60–70 гг. XVII в. канцелярия Разбойного приказа и его Черная палата (тюрьма) занимали крайнюю часть первого этажа дальнего крыла (считая от колокольни Ивана Великого). Рядом с Разбойным приказом стояла его изба, в конце которой располагался вход в данный приказ. Неподалеку от избы находилось еще одно здание (в нем помещались Скорняшная палата и Новая четь), стоявшее у самого Архангельского собора. Таким образом, эта изба была напротив каменных палат Посольского приказа, поблизости от юго-восточного угла Архангельского собора.

Площадь канцелярии Разбойного приказа составляла 18 квадратных саженей (почти 84 м2), чуть меньшее пространство занимала Черная палата. Что же до избы Разбойного приказа, то о ее площади можно судить только приблизительно. Если одна из ее сторон была длиной в 4 сажени, можно определить площадь помещения либо в 8, либо в 12 квадратных саженей (соответственно 37 или 56 м2). Вероятно, в этой небольшой избе дожидались приема челобитчики.

Известно и общее устройство канцелярии Разбойного приказа, помещение которой состояло из двух частей. Первая, небольшая по размерам, представляла собой отделенную от остального пространства перегородкой казенку – что-то вроде рабочего кабинета для приказных судей и дьяков, где хранились коробьи и сундуки с делами, а также деньги. Во второй размещался остальной персонал приказа – около 40 человек (подьячие, приставы и др.), а также челобитчики. Приблизительно такое же число арестантов содержалось в Черной палате, причем самые важные из них находились за решеткой.

Применительно же к плану времени Бориса Годунова и учитывая все вышесказанное, Разбойный приказ следует отождествить с двумя небольшими смежными строениями у дальнего крыла здания приказов, противоположного той стороне, где стояла палата Посольского приказа.

К 1670 г. старое здание московских приказов обветшало настолько, что находиться в нем было опасно для жизни, поэтому в этом же году царским указом многие учреждения перевели в другие помещения. В частности, Разбойный приказ переехал на Новый английский двор, располагавшийся в Китай-городе. Скорее всего, именно там и находилось это учреждение вплоть до 1702 г., когда вскоре после упразднения на его месте обосновался Дворцовый судный приказ.

На новом месте в Китай-городе Разбойный приказ располагался неподалеку от Большой московской тюрьмы, где находилась значительная часть узников, а другие содержались в подвальных помещениях приказа. Известно, что перед воротами приказа находилась площадь, а за ней располагался двор, на котором наказывали преступников и зачитывали царские указы.

Руководство и служащие Разбойного приказа

Разбойный приказ вырос из боярской комиссии по разбойным делам, которая возглавлялась одним из бояр. В дальнейшем во главе приказа стоял судья, обладавший чином боярина или окольничего, или думного дворянина, или даже печатника, как было в случае с Б. И. Сукиным в 1573–1575 гг. Это неписаное правило несколько раз нарушалось в XVII в., когда данным учреждением руководили стольники кн. И. И. Дашков, кн. М. Л. Плещеев и кн. И. О. Щербатов. И все же, несмотря на редкие исключения, правительство старалось поддерживать обычай, по которому главный судья приказа назначался из состава Боярской думы.

Главе приказа помогал второй судья – человек более скромного происхождения и чина, назначавшийся в XVII в. из стольников, нередко имевших опыт службы сыщика по разбойным делам. Наличие двух судей, как видно из источников, было оправдано тем, что даже если в приказе отсутствовал один из них, то другой мог подменить его без ущерба для деятельности приказа.

В число «начальных» людей также входили два, реже три дьяка. Опираясь на документы второй половины XVII в., можно говорить о том, что дьяки надзирали за работой подьячих, контролировали соблюдение норм судо- и делопроизводства и следили за состоянием казны. Все же ключевые решения принимались судьями, которые слушали дела и по результатам этих слушаний выносили приговоры или указывали на необходимость проведения новых следственных действий.

Многие дьяки и даже некоторые судьи не понаслышке знали о борьбе с преступностью. Приведем некоторые из многочисленных примеров. Так, Григорий Теряев, похоже, был пожалован в дьяки Разбойного приказа прямо из губных старост, подьячий Дмитрий Шипулин в начале 1650 гг. служил с сыщиком П. Шетневым, был пожалован после Рижской службы в дьяки того же приказа, а будущие судьи В. Ф. Извольский и кн. И. И. Дашков в свое время были сыщиками, боровшимися с преступностью в разных уездах по назначению из Разбойного приказа. Таким образом, личный опыт в борьбе с преступностью на местах позволял руководству приказа эффективнее решать стоявшие перед ним задачи.

В непосредственном подчинении у судей и дьяков находились подьячие, на которых ложилось основное бремя делопроизводственной работы. Для суда, контроля и управления многочисленными губными избами требовалось немало канцелярских служащих. Уже в 1620 гг., как отметила Н. Ф. Демидова, «только в трех приказах (Большого прихода, Новгородской четверти и Разбойном) имелось от 22 до 27 человек». Численно эти учреждения превосходил только Разряд, Поместный, Большого и Казенного дворца приказы. Во второй половине XVII в. общее количество подьячих колебалось между 30 и 50, приблизительно треть из которых составляли неверстанные, т. е. служившие без жалования подьячие.

В отличие от судей и дьяков, подьячие часто служили десятилетиями, а потому неудивительно, что они были подлинными знатоками делопроизводства и законодательства. Эти чиновники черпали знания не только из поступавших к ним донесений. Именно подьячие Разбойного приказа часто отправлялись вместе с сыщиками для борьбы с преступностью на местах, случалось, что кого-то из них командировали для проведения следственных действий, например, такое случалось в Московском уезде, а к концу XVII в. некоторое количество старых подьячих регулярно ездило по городам, собирая пошлины и недоимки и занимаясь судебными делами.

Низшее звено сотрудников Разбойного приказа составляли приставы, исполнявшие отдельные поручения и содержавшие под стражей подозреваемых и преступников, сторожа, охранявшие помещения приказа, и палачи, пытавшие и казнившие по приговору судей.

Разбойный приказ в середине XVI – начале XVII вв.

Значимым событием в деятельности Разбойного приказа стало составление Указной книги 1555–1556 гг., структурно состоящей из одного царского указа, двух приговоров царя и Боярской думы (большая часть одного из которых вошла также и в дополнительные статьи к Судебнику 1550 г.), образцового наказа медынским губным старостам и одной памяти о правеже долгов. Самые важные нормы этого памятника сводились к расширению губных округов до уровня уезда и оформлению статуса губных старост как агентов правительства по самому широкому кругу вопросов, в том числе выполняющих полицейские функции. Руководили этим процессом бояре кн. Д. И. Курлетев и И. М. Воронцов, видимо, возглавлявшие Разбойный приказ в 1552–1555 гг. В ноябре 1555 г. главой Разбойного приказа стал боярин кн. И. А. Булгаков, упоминающийся на том же посту и в 1558 г., а в 1557/58 году судьей приказа был боярин В. Д. Данилов, который либо сменил Булгакова на некоторое время, либо управлял уже после него.

Во время опричнины не было создано особых опричного и земского Разбойных приказов, но произошедшее в стране разделение коснулось и этого ведомства. В наказе белозерским губным старостам 1571 г. фигурирует новая норма, которая устанавливала, что если кого-либо из опричнины поймают в земщине на разбое, то земские губные старосты должны ехать в опричнину, чтобы там судить обвиняемого вместе с опричными губными старостами. Если же земского человека ловили в опричнине, то судить его надо было старостам вместе в земщине. Имущество, оставшееся после компенсации потерпевшим и казни виновного, также должно было поступать в ту часть государства, откуда был этот человек. При этом пошлины (два алтына с рубля), которые брали губные старосты от ведения дел, отсылались только дьякам Разбойного приказа.

В целом введение опричнины усложнило деятельность Разбойного приказа и его агентов на местах, так как на функционирование приказной системы накладывались еще и не всегда ясные взаимоотношения между двумя частями одного государства.

В это же время (1564–1570 гг.) в Разбойном приказе в чине дьяка служил Г. Ф. Шапкин. О нем сообщал в своих «Записках о Московии» Генрих Штаден, который, между прочим, уличал самого Шапкина и его коллег по приказу в том, что они корыстовались за счет невинно оговариваемых преступниками людей. Впрочем, из других источников нам известно, что подобным образом поступали и губные старосты с целовальниками. В конце 1560 гг. (но не позднее 1570 г.) в приказе служили дьяки М. Вислый и В. Я. Щелкалов, которые создали новую редакцию Указной книги Разбойного приказа. М. Вислый до того, как стать дьяком, в 1536–1549 гг. был городовым приказчиком, а в 1549–1552 гг. – губным старостой Кирилло-Белозерского монастыря. Он имел достаточный опыт службы в структурах местного управления и прекрасное представление о предмете своей работы.

Разбойный приказ должен был координировать деятельность губных учреждений. Вплоть до конца XVI в. губные старосты были обязаны самостоятельно решать все дела вплоть до вынесения и исполнения приговора. Впрочем, с конца 1540-х по середину 1550-х гг. им дозволялось в случае возникновения каких-либо сложностей отсылать все материалы в Разбойный приказ, чтобы там приняли решение. Но уже наказы 1555–1556 гг. снова требуют «списков в розбойных и татиных делех <…> на Москву к бояром к докладу не посылать <…>». К концу столетия (вероятно, к середине или концу 1590-х гг.) ситуация изменилась – теперь все приговоры выносились исключительно в Разбойном приказе. Обычно губной староста отсылал в Москву статейный («кто в какой статье сидит») список заключенных вместе с материалами их дел, а в приказе, рассмотрев документы, выносили приговор, который записывался против имени тюремного сидельца или в его деле.

Разбойный приказ в первой половине XVII в.: от Смуты до Соборного уложения

В 1601–1603 гг. грозным предвестником событий Смутного времени в России были неурожаи, наступившие из-за климатических аномалий. Охвативший страну великий голод среди прочего привел и к небывалому росту преступности. Для борьбы с разбойниками правительство снарядило вооруженные экспедиции дворян-сыщиков в Тулу, Владимир, Волок Ламский, Вязьму, Можайск, Медынь, Ржев, Коломну, Рязань, Пронск. Столичные эмиссары прибегали к самым жестоким мерам. Так, в инструкциях, данных бельскому сыщику, от него требовалось «пытати [разбойников] крепкими пытками и огнем жечь», а самым «пущим» преступникам разрешалось ломать ноги.

Кульминацией борьбы с разбойниками стала расправа с многочисленной и сильной бандой Хлопка Косолапа, действовавшей неподалеку от Москвы. В сентябре 1603 года царские войска под руководством воеводы Ивана Федоровича Басманова разогнали преступников и взяли в плен самого Хлопка. Однако победа далась большой ценой: правительственный отряд попал в засаду, устроенную разбойниками, и понес большие потери. В бою среди прочих погиб и воевода.

Мы располагаем крайне ограниченным количеством источников по истории Разбойного приказа в Смутное время. При этом можно с уверенностью говорить, что для него события начала XVII в. были довольно тяжелым испытанием. Нормальное функционирование Разбойного приказа зависело от того, насколько хороша была его связь с губными старостами на местах. Естественно, что во время ожесточенной гражданской войны едва ли было возможно оперативно отправлять необходимую документацию и надеяться на получение ответа из приказа. На практике это привело к тому, что губным старостам приходилось решать дела без резолюции московских дьяков, сталкиваясь с еще большими трудностями в борьбе против усилившейся преступности, обостряемой политической нестабильностью.

Мы располагаем двумя упоминаниями о Разбойном приказе в Смутное время. Во-первых, известно, что в июне 1606 г. его возглавляли боярин Иван Никитич Романов и дьяк Третьяк Григорьевич Корсаков. Во-вторых, в конце июля 1608 г. с польским отрядом, в который входили Марина Мнишек, ее отец и польские послы, был отправлен к западной границе дьяк Разбойного приказа Д. Раковский, служивший в нем как минимум с 1604 г. Это последнее известное нам упоминание о данном учреждении вплоть до 1613 г. После свержения Василия Шуйского Разбойный приказ, вероятно, либо совсем перестал функционировать, либо его существование носило эфемерный характер. В условиях, когда Москва почти постоянно подвергалась атакам ополчений, поддерживаемых многими уездами, и большая часть страны не подчинялась столичным властям, а некоторые регионы признали новых самозванцев, контроль Разбойного приказа над губными учреждениями на местах был практически невозможен.

Первое народное ополчение 30 июня 1611 г. приняло приговор, в котором определялись его организационные основы. В числе прочего руководителями ополчения было решено воссоздать Разбойный и Земский приказы «как преж сего на Москве было» для борьбы с воровством, разбоями, убийствами «на Москве в полках и под Москвою, и по городам, и в волостех или по дорогам». Неизвестно, действительно ли Разбойный приказ занял свое место в административной структуре Первого ополчения, но раз ополчение стремилось взять всю власть в свои руки, то оно должно было установить контакт с губными старостами. По-видимому, подобным образом действовало и Второе ополчение. Нет точных данных, существовал ли в его составе Разбойный приказ, но, несомненно, дьяки из ополчения хотя бы отчасти выполняли его функции. Например, в Шую, последовательно поддерживавшую Нижегородское ополчение, в 1611/12 году прибыл только что назначенный губной староста Посник Калачов. Традиционно назначение губных старост было одной из прерогатив именно Разбойного приказа.

Губные власти в Новгороде попали в распоряжение шведского оккупационного правительства, о чем свидетельствует челобитная губных старост Шелонской пятины, поданная в декабре 1612 г., в которой они просили дать конкретные указания по вопросам организации губного дела, не прописанным в полученном ими наказе.

Из этих и других фактов можно сделать очевидный вывод, что в эпоху Смуты Разбойный приказ пребывал в состоянии кризиса, так как его связь с агентами на местах была чрезвычайно зыбкой. Вообще, на территориях, где московское правительство не имело власти, функции Разбойного приказа брали на себя те, кто контролировал эти территории. Однако нам неизвестно о создании альтернативного Разбойному приказу учреждения ни у одной из сил, противостоявших центру.

Практически сразу после освобождения Москвы от польского гарнизона началось восстановление системы приказов Московского государства. Документы старого приказного делопроизводства находились в крайнем беспорядке, а не собрав и не систематизировав их вновь, запустить работу центральных государственных учреждений было едва ли возможно. Составители Указной книги Разбойного приказа 1616/17 года едва ли смогли бы кодифицировать законодательные новеллы со времени Ивана IV в единый памятник, если бы из Разрядного приказа им не прислали тетради с необходимыми указами.

В то же время вскоре после освобождения столицы Вторым ополчением создается особое ведомство во главе с кн. Федором Волконским, под руководством которого находились дьяки Пешек Жуков и Яков Демидов, а также большое количество подьячих, обеспечивавших громадное делопроизводство. Это учреждение экстраординарного характера, действовавшее в конце 1612 – начале 1613 г., то есть еще до избрания Михаила Романова на царство, разбирало «многие дела судные, и разбойные и татиные, и холопьи, и всякие земьские дела» и сосредоточило в своих руках огромную власть, выполняя функции судебных приказов и функции Разбойного приказа в том числе.

Довольно остро после Смуты, особенно в 1613–1618 гг., в Разбойном приказе стоял кадровый вопрос. Почти все дьяки служили здесь лишь около года. Большое значение для деятельности учреждения в этот период имела работа дьяка Т. Г. Корсакова, начавшего свою службу еще с середины 1590-х гг., и подьячего Н. В. Постникова над составлением новой редакции Указной книги Разбойного приказа 1616/17 года. Она предназначалась для собственного пользования в приказе, а не для распространения среди губных старост и других агентов. Редакторы скомпоновали Указную книгу как черновой материал для дальнейшей законодательной работы. Несмотря на такой ее неофициальный характер, Указная книга получила распространение на местах уже с начала 1620-х гг. Это свидетельствует о том, насколько сильно приказные люди в провинции нуждались в подобном кодексе.

Осенью 1617 г. с походом на Москву выступил королевич Владислав, добиваясь обещанного ему в 1610 г. престола. В очередной раз сумятица военного времени была на руку ворам и разбойникам, да так, что зачастую население не могло понять, с кем оно имело дело: с литовцами, черкасами, русскими предателями или с обыкновенными преступниками.

Уже после заключения Деулинского перемирия в декабре 1618 г. воеводы, губные старосты и приказные люди многократно писали в Разбойный и другие приказы о том, что истцы требуют приставов, чтобы изъять поличное у тех, кто ограбил их во время войны, но дать приставов без указа из Москвы местные власти не решались. В результате 10 июля 1619 г. был вынесен приговор Боярской думы, запретивший расследование краж и разбоев, совершенных во время похода Владислава в 1617–1618 гг., «потому что война была о ту пору, а не розбой». Гарантировалась и неприкосновенность имущества, взятого во время боевых действий или найденного где-либо на дороге, но лишь в том случае, если оно было записано в специальные книги на местах. Если же подобная запись отсутствовала, то имущество отписывали на государя, однако и тогда ответчик не преследовался по закону.

Амнистия, провозглашенная на собрании московских бояр, стала своеобразным послесловием к заключительному этапу Смуты, завершившемуся принятием Деулинского перемирия в декабре 1618 г. Что же до выработанных на исходе Смуты методов восстановления деятельности Разбойного приказа и его агентов на местах, то они активно использовались и позднее во время царствования Михаила Федоровича, а со временем даже стали частью административной рутины, получив дальнейшее развитие во второй половине XVII в.

Первые годы после завершения Смуты стали началом нового этапа в истории Разбойного приказа, ознаменовавшегося не только возобновлением деятельности этого учреждения, но и созданием новой редакции Указной книги Разбойного приказа 1616/17 года.

Немаловажным событием стало назначение в 1621 году на пост судьи этого приказа героя Смуты, боярина кн. Д. М. Пожарского. К этому времени Пожарский уже был главой Ямского приказа и, таким образом, совмещал обе важные должности вплоть до 1628 г. До нас дошло немного сведений о его руководстве Ямским приказом: известен принятый Д. М. Пожарским и А. Подлесовым приговор 1620/21 года, возможно, он также имел отношение к двум царским указам 1627 г. о количестве ямских подвод.

Гораздо лучше мы можем представить себе его деятельность во главе Разбойного приказа. Благодаря докладам, сделанным кн. Д. М. Пожарским (что само по себе говорит о проявленной им инициативе) на заседаниях царя и Боярской думы, были приняты 4 законодательных акта, занесенных в Указную книгу приказа.

«Деятельность Пожарского в этом ведомстве (Разбойном приказе – А. В.) отразилась в народном сознании», – так писал историк Ю. М. Эскин, ссылаясь на одну из здравниц, произнесенных комарицким крестьянином в 1624 г., которая сохранилась в материалах «слова и дела»: «Дай господи <…> государь здоров был, а нынче де смиряет воров боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарской». Все эти факты довольно красноречиво говорят о той оценке, которую русское общество дало административной деятельности Пожарского.

Известно, что Смута ослабила власть как центрального правительства, так и местных учреждений (впрочем, для последних – в меньшей степени), а равно и степень взаимодействия между ними. В это же время отмечался доставшийся от кризисной эпохи всплеск преступности. Местные органы власти не справлялись с ней, поэтому из Разбойного приказа в течение почти 20 лет после избрания Михаила Романова в помощь посылались сыщики.

Однако экстраординарные средства, становясь массовыми, по определению теряют свою эффективность. Это вынудило правительство принять меры по восстановлению эффективности губных изб.

В 20-х гг. XVII в. началось распространение института губных старост на большую территорию юга России (прежде всего, «польских городов»). Причиной тому могли стать челобитные местных жителей. Происходило усиление власти Разбойного приказа в регионе, ведь ведомство не располагало своими постоянными агентами, а пользовалось услугами сыщиков и воевод.

В это же время из Разбойного приказа направляются указные грамоты с целью восстановления финансирования губных органов и упрочнения их организационных основ.

Вторая четверть XVII в. стала временем проверки Разбойного приказа и губных органов на актуальность: периодически возникал вопрос о необходимости проведения преобразований. Возвращение к базовым нормам функционирования ведомства и его агентов, сложившимся до Смуты, было проблематичным из-за изменившихся жизненных реалий. Изменения в укладе русской жизни первой половины XVII в. привели и к расширению компетенций Разбойного приказа вскоре после составления Соборного уложения. Теперь в компетенцию учреждения попадали и бытовые убийства, ведовство и некоторые другие преступления. Это обусловило необходимость расширения законодательной базы, так как при составлении Соборного уложения использовался Литовский статут и Кормчая книга («градские законы греческих царей»), а последняя даже продолжила использоваться в приказе наряду с Уложением.

Попытки реформирования подчиненной Разбойному приказу системы губных изб во второй половине XVII в.

К середине XVII в. Разбойный приказ и находившиеся у него в подчинении губные избы вполне оправились после событий Смутного времени. Зримым символом восстановления стала XXII глава Соборного уложения, где содержалась не только максимально полная систематизация всего уголовного законодательства, но и новые еще более четкие организационные основы деятельности самого приказа и его агентов. Однако недостатком систематизации было то, что она по большей части была обращена к правовой реальности прошлого, в основе своей восходившей еще к середине XVI в. Столетие, разделяющее принятие Судебника 1550 г. и Соборного уложения 1649 г., принесло немало перемен в структуру местного и центрального управления. Пожалуй, наиболее значительным для исследования предложенной темы является факт смены института кормленщиков выборными представителями различных слоев общества, которых позднее потеснили воеводы. Таким образом, в середине XVII в. Разбойный приказ и губные старосты боролись с преступностью в сложных условиях, когда оба эти института, созданные в историческом контексте середины XVI в., были мало приспособлены к новым явлениям в системе государственного управления середины XVII в.

Московское правительство не сразу осознало эту проблему. Несколько десятилетий после того, как Соборное уложение увидело свет, царь и его бояре пытались поправить сбои в борьбе с преступностью столь же старыми методами и прежде всего посылкой в уезды сыщиков, наделенных широкими полномочиями. Эта крайняя мера, как уже известно нам из истории Разбойного приказа, при слишком частом ее применении теряла свою эффективность, поскольку на нее тратилось слишком много ресурсов. Похоже, что правящие круги заметили, что традиционные меры больше не работают, и это привело к мысли о необходимости реформ, целью которых стала коррекция механизмов местного управления.

Между тем губной институт, как раз в основном составлявший ту часть местного управления, которая подчинялась Разбойному приказу, в середине XVII в. испытал на себе несколько чувствительных ударов. Во-первых, в ходе эпидемии чумы 1654–1655 гг. во многих уездах от мора скончались некоторые губные целовальники и сторожа, а в Алексинском умерли все выборные чины, кроме губных старост.

Во-вторых, одним из следствий событий русско-польской войны стали проведенные в 1660–1661 гг. смотры губных старост и отставных детей боярских, которых можно было бы призвать в действующую армию. В результате к 1664 г. было зафиксировано сокращение губных старост, когда по справке, составленной для Разряда в Разбойном приказе, в 10 городах действовало 12 губных старост, из которых только 2 были назначены до смотра 1660 г., хотя ранее губные старосты были не менее чем в 50 городах.

В условиях, когда друг на друга наложились война, чума, смотр и рост народных движений, от Разбойного приказа и губных изб не приходилось ожидать четкой и слаженной работы без обращения к сыщикам.

Однако указанные обстоятельства повлияли не только на работу местных органов власти, но и самого приказа. В условиях тяжелой русско-польской войны правительство остро нуждалось прежде всего в людских и денежных ресурсах. Следствием    этого стали кадровый дефицит и понижение жалования, получаемого подьячими Разбойного приказа.

Сами по себе нехватка персонала Разбойного приказа и проблемы в работе губных изб не были бы таким сильным ударом, если бы не совпали с резким ростом преступности. Некоторое представление о разгуле преступности дают законодательные акты того времени, свидетельствующие о том, что государство пыталось унять преступность, прибегая как к увещеваниям и милостям, так и к жестоким наказаниям. В 1653 г. царь пожаловал приговоренных к смерти преступников, «велел им живот дать», а в качестве наказания отсечь по персту на левой руке и отправить в ссылку в Сибирь, в Понизовые или Украинные города. При этом разбойников вообще требовалось казнить в любой день в течение недели после вынесения приговора, без оглядки на церковные праздники, кроме Пасхи. Преступники лишались причастия перед казнью, а покаяние давалось лишь по желанию. В 1655 г. патриарх Никон через Разбойный приказ разослал во все уезды, подведомственные этому учреждению, грамоты с обещанием помиловать всех преступников, явившихся к властям с повинной.

В то же время в 1659 г. в Понизовых городах ситуация обострилась настолько, что именным царским указом землевладельцам разрешили казнить всех разбойников и поджигателей, не учитывая количество и характер совершенных ими преступлений. Ужесточение наказаний продолжалось и в дальнейшем. Так, в 1663 г. царь Алексей Михайлович повелел отрубать у преступников-рецидивистов обе ноги и левую руку и те «ноги и руки на больших дорогах прибивать к деревьям», а рядом с отсеченными конечностями приклеивать листы, на которых были выписаны совершенные ими преступления. Все это делалось для того, чтобы люди знали о том, как безжалостно государство в отношении нарушителей закона. Подобные практики, судя по всему, воспринимались как чрезмерно жестокие, поскольку уже в 1666 г. от них отказались.

О росте преступности свидетельствовала возобновившаяся регулярная посылка сыщиков. Известно, что в тех случаях, когда губные старосты на местах не могли справиться со своими обязанностями, а население в массовом порядке подавало в Москву челобитные, то Разбойный приказ направлял сыщиков для борьбы с уголовной преступностью в одном или нескольких уездах. За два десятилетия со времени составления Соборного уложения до принятия Новоуказных статей сыщики в разное время посылались в Переяславль-Рязанский, Серпухов, Тарусу, Оболенск, Алексин, Боровск, Чернь, Мценск, Орел, Одоев, Лихвин, Болхов, Владимир, Суздаль, Шую, Юрьев-Польской, Кинешму, Нижний Новгород, Кашин, Бежецкий Верх, Устюжну, Касимов, Елатьму, Муром, Шацк. Данный список можно продолжить. Причем в каждом из перечисленных уездов они действовали по меньшей мере по нескольку лет.

В таких условиях, когда власти на местах не справлялись, а сыщики годами боролись с преступностью, оставался всего один шаг до закрепления сложившегося положения дел на бумаге. Именно это и было сделано в Новоуказных статьях по разбойным и татебным делам 1669 г., вводивших сыщиков как институт на постоянной основе.

Такое положение дел сохранялось не более 10 лет. Через некоторое время после смерти царя Алексея Михайловича его сын, царь Федор Алексеевич, проводит новую реформу. В 1679 г. губные старосты вместе с сыщиками были упразднены, а вся находившаяся в их руках власть передана воеводам. Вместе с губными старостами и сыщиками были отменены и другие должности местного управления. Смысл реформы заключался в том, чтобы упразднить большое количество администраторов на местах и передать все их обязанности одним воеводам.

Однако воеводам было очень тяжело справиться с возросшим объемом ответственности. Кроме того, взяв всю власть в свои руки, воеводы часто злоупотребляли своими полномочиями. В целом как в глазах правительства, так и в глазах местного населения у проведенной реформы было немало недостатков, так что указом 1684 г. правительство вернуло и губных старост, и сыщиков.

Еще одним значительным событием в истории Разбойного приказа стало включение в 1681 г. в его территориальную юрисдикцию Москвы, ранее относившейся к Земскому приказу. Вероятно, что после отмены института губных старост и передачи их функций воеводам, вершившим дела самостоятельно, правительство сочло возможным расширить круг обязанностей Разбойного приказа. Кроме того, нельзя исключать, что правительство надеялось, что Разбойный приказ будет успешнее Земского и наведет порядок в столице.

Наконец, 15 ноября 1681 г. Разбойный приказ был переименован в Сыскной, при этом смена названия носила «косметический» характер и не отразилась на деятельности учреждения.

Вскоре после смерти Федора Алексеевича, весной 1682 г. в Москве произошло восстание стрельцов. В этих событиях Сыскной (Разбойный) приказ также сыграл определенную роль. В июле 1682 г. во главе Разбойного приказа находился Андрей Иванович Хованский, а в августе месяце его сменил Петр Иванович «Змей» Хованский. При А. И. Хованском Разбойный приказ участвовал во взыскании долгов и правеже жалования, которое потребовали восставшие, что свидетельствует о том, что Разбойный приказ, как и некоторые другие учреждения, принял активное участие в выколачивании денег с противников Хованских.

Некоторые подробности о той роли, которую сыграл Сыскной приказ в событиях весны – осени 1682 г., содержатся в докладе, вынесенном на рассмотрение царю и боярской думы 21 октября 1682 г. Содержание этого документа, кажется, не попавшего в поле зрения исследователей событий Второй московской смуты, говорит о том, что весной – осенью 1682 г. по челобитью стрельцов отписывались поместья у стольников и полковников, возглавлявших их воинские части. Конфискация и продажа земельных владений проводилась по грамотам из приказа Надворной пехоты и Сыскного приказа. Однако, как только Софья Алексеевна и ее братья, великие государи Петр и Иван, взяли власть в свои руки, они повелели вернуть земли прежним хозяевам, хотя в некоторых случаях это было непросто, поскольку ряд покупателей уже успел оформить сделку в Поместном приказе. Кроме того, с конфискациями после стрелецкого бунта могло быть связано и назначение в Сыскной приказ в 1682 г. дьяка Осипа Татаринова, который до этого трудился подьячим Поместного приказа с небольшим окладом в 5 рублей.

Вскоре после того, как Смута в Москве наконец-то завершилась, правительство озаботилось обновлением судей в ряде приказов. Среди прочих 11 октября в Разбойный приказ были назначены Михаил Григорьевич Ромодановский и думный дворянин Василий Лаврентьевич Пушечников. При этом сразу после записи об их назначении было прибавлено: «и писать его Разбойным приказом по-прежнему». Скорее всего, изменение названия приказа в этот раз было сделано для того, чтобы постараться забыть о той роли, которую это ведомство сыграло в событиях 1682 г.

Однако на этом история с изменением названия интересующего нас учреждения так и не закончилась. Лишь после того, как 6 ноября 1683 г. Разбойный приказ был снова переименован в Сыскной, его название больше не менялось вплоть до расформирования учреждения в 1701 г.

Судьба Разбойного приказа в начале XVIII в.

Опубликованный в Полном собрании законов Российской империи указ от 2 ноября 1701 г. об упразднении Сыскного приказа давно известен историкам. Указ предполагал передачу всех судебных дел вместе с подьячими, которые их вели, «в те приказы, в которых чины расправою ведомы». Именно в юрисдикцию этих приказов и переходило теперь население России, что фактически означало рассредоточение судебной власти в уголовной сфере из одного приказа в множество других. Из этого положения указа 1701 г. логически следует, что стрельцы теперь были полностью судимы в Стрелецком приказе, посадские жители – в Ратуше, дворяне – в Судных приказах и так далее. Приказы, в которые из Сыскного (Разбойного) поступали вместе с делами и подьячие, извещались об этом соответствующими памятями.

Не только документация, но и часть персонала переходила из ведомства в ведомство. Большая важность придавалась приведению в порядок финансов, составлению приходно-расходной документации и выяснению того, с каких дел и почему еще не получены пошлины, – эту информацию надлежало представить в форме доклада царю.

Однако реализация этого указа отличалась от того порядка, который был прописан в нем же самом. Дело в том, что на деле Сыскной приказ вошел в состав другого крупного учреждения с судебными функциями – Московского судного приказа.

Преобразования начала XVIII в. шли по намеченному еще до Петра I пути объединения мелких и раздробленных ведомств в крупные и цельные. Этот процесс начался еще при царе Федоре Алексеевиче, и через полтора-два десятилетия укрупнение органов центрального управления охватило самые разные части приказной системы, особенно глубоко этот процесс затронул именно приказы судебного профиля: к 1704 г. Московский судный приказ частично или полностью включил в себя Владимирский судный, Сыскной, Земский, Холопий приказы, а также Патриарший Разряд. Во главе столь значительного учреждения стоял боярин А. П. Салтыков.

Салтыков обладал и административным опытом, до того руководя Разбойным приказом в 1683 году. Под властью Салтыкова Московский судный приказ как крупнейшее судное учреждение того времени находился практически до упразднения в 1714 г.

Объединение приказов с судной специализацией имело смысл, потому что позволяло им более эффективно собирать недоимки и управлять в целом. Например, если раньше каждый приказ время от времени отправлял подьячих, выколачивавших из населения не полученные казной деньги, то теперь число посланников можно было значительно уменьшить, а солдаты, прежде выделяемые только Московскому судному приказу, поступали в общее распоряжение слитых воедино учреждений. Аналогично обстояло дело и с другими ресурсами, которыми располагали приказы. Вообще же и воеводам было удобнее иметь дело с одним ведомством, хотя и отвечавшим за широкий круг вопросов, нежели с 6 отдельными приказами.

Можно думать, что параллельно с укрупнением центральных учреждений в регионах шел процесс по замене нескольких институтов одним. Именно так, по нашему мнению, следует понимать указ 10 марта 1702 г., который упразднял губных старост, но при этом немедленно давал жизнь новому институту воеводских товарищей. Таким образом, к 1702 г. завершилась история как самого Разбойного приказа, так и подчиненных ему губных изб.

3. Тюрьмы и палачи Московского царства

В XVI–XVII вв. главным центральным учреждением России, отвечавшим за организацию и осуществление борьбы с преступностью, был Разбойный приказ, в его подчинении находилась большая часть тюрем государства, в том числе так называемые Московские большие тюрьмы. Еще с начала третьей четверти XVI в. известно о существовании тюрем Разбойного приказа в Москве, охранявшихся посадскими людьми, сторожившими их поочередно. Кроме того, в самом здании приказов, возведенном в конце XVI в. в Кремле, находились особые помещения («черные палаты») для содержания подследственных. Однако в них пребывало меньше узников, чем на тюремном дворе.

Статус тюрем Разбойного приказа середины XVII века был четко определен в Соборном уложении. Места заключения, находившиеся в Москве, строились и обеспечивались на казенные средства, а провинциальные тюрьмы содержались за счет местного населения. Что же до Московских больших тюрем, то уточнить их правовое положение позволяет неизвестный ранее указ Михаила Федоровича 1644 года о запрещении сажать в московские тюрьмы по некоторым из видов преступлений, а также о необходимости разрешения судей Разбойного приказа для заключения под стражу и освобождении из московских тюрем на поруки или отдаче под надзор приставов тех колодников, которые находятся в тюрьме с нарушением данного указа.

Местонахождение, здания и вместимость тюрем

Достоверно известно, что по меньшей мере с конца XVI в. до начала XVIII в. Московские большие тюрьмы располагались на территории Китай-города, в северо-восточной части Зарядья, неподалеку от Варварских ворот и занимали площадь 821,5 квадратных саженей (более 3700 м2). Что касается численности узников, то наиболее точные данные имеются для середины XVII в. Так, 13 апреля 1655 г. в тюрьме (имеются в виду Московские большие тюрьмы) и на Бархатном дворе, судя по всему, относившемся к приказу Новой четверти, находились 541 человек, включая пленных поляков и женщин с детьми, а на следующий день к ним прибавилось еще 29 человек, присланных на тюремный двор. Из них 377 человек сидели на тюремном дворе, включавшем в себя мужскую и женскую тюрьмы, и 193 – на Бархатном дворе.