Когда мы потерялись в Стране снов E-Book

Росс Уэлфорд

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Für Kinder und Jugendliche
• Serie: Бестселлеры мировой фантастики для детей
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2023

Seitenzahl: 340

Beschreibung

У одиннадцатилетнего Малки и его младшего брата Себа внезапно появляется устройство, которое может переносить их в совершенно невообразимые миры. Мечта, сон и реальность сливаются воедино - испанские галеоны, захватывающие битвы и спортивные победы - кажется, теперь всё подвластно обыкновенным мальчикам, но внезапная трагедия меняет всё. Поможет ли Малки своему младшему брату? Каким будет его последнее путешествие? И что такое настоящая братская любовь, дружба и самопожертвование? Захватывающая и трогательная история от мастера детской фантастики, популярного британского писателя Роса Уэлфорда.

Leseprobe

Росс Уэлфорд Когда мы потерялись в Стране снов

Если бы человек мог попасть во сне в Рай и получить в дар цветок как подтверждение, что его душа действительно там побывала, а проснувшись, обнаружить этот цветок в своей руке… О, что тогда?

– Сэмюэл Тейлор Кольридж (1772–1834)

У меня на руке так и остались отпечатки зубов громадного крокодила по имени Катберт, который существовал только в моей голове. О, и что тогда всё это значит?

– Малкольм Гордон Белл (11 лет)

Прежде чем всё началось

Я расскажу вам об одном плохом сне. Вот только… он к тому же реален.

Не волнуйтесь – я тоже поначалу ничего не понимал.

Когда я был совсем маленьким, мне постоянно снился сон, как по железнодорожным путям к нашему дому прибегает крокодил и начинает гоняться за мной по саду. (Нашему бывшему дому. Мы там жили, пока папа не ушёл. Себ был ещё младенцем.)

Я просыпался и звал маму, и она приходила ко мне в комнату и говорила:

– Ш-ш, Малки, ш-ш. Себби разбудишь. Это просто плохой сон, – а потом садилась на краешек кровати, гладила меня по голове и напевала песенку со словами: «Пусть будет так, будет так, будет так, будет так…»

Но крокодил продолжал возвращаться.

Потом маме пришла в голову идея купить мне плюшевого крокодила и дать ему какое-нибудь забавное имя. Мы назвали его Катберт. Никто по имени Катберт не может быть страшным, сказала она.

Так что однажды ночью (мне было лет шесть) мне приснилось, что крокодил снова появился у нас в старом саду и гоняется за мной, как раньше. Я остановился, ткнул в него пальцем и назвал по имени:

– Катберт!

И через считаные секунды монстр передо мной превратился в мою игрушку. Я заворожённо наблюдал – стоя в саду в своей пижаме со «Звёздными войнами», – как ороговевшая, чешуйчатая, бугристая кожа превращается в мягкий зелёный плюш, а жёлтые бритвенно острые клыки сменяются треугольничками жёлтого фетра. Он весь съёживался, пока наконец не сделался плюшевой игрушкой.

И всё это во сне.

Мама рассказывает, что когда я проснулся следующим утром, я крепко прижимал к себе игрушечного Катберта. Вскоре после этого кошмары прекратились.

Это был мой первый опыт управления сном, а я вроде как и позабыл о нём. А потом появился Сновидатор, и Катберт вернулся, ну и…

В следующий раз я увидел Катберта – настоящего Катберта, не игрушечного – несколькими годами позже: я был вместе с Себом, а крокодил выскочил из багажника машины, принадлежавшей самому огромному злодею, который только жил на свете.

Тогда надо было и прекратить. Но я этого не сделал.

Я находился в месте более необъятном, загадочном и пугающем, чем где угодно на земле, которое только можно вообразить. Наверное, его можно назвать Страной снов – и вот там-то я и потерял Себа.

Глава 1

Это мой сон, я уже бывал здесь, и я разъярён и напуган. Разъярён, потому что этого не должно происходить, а напуган, потому что это происходит. Виноват во всём Себастьян, конечно. Почему ему постоянно надо это делать?

Даже я видел, что всё налаживалось. Мы с Себом не ссорились уже несколько недель. Мама была счастлива. Я нашёл в школе друзей. (Ну, одного друга, вроде как, но всё же… Вы с ней ещё встретитесь.) Папа позвонил впервые за уйму времени.

Я стою у входа в пещеру, гадая, что делать. Высоко в холодном синем небе надо мной кружит здоровенная чайка. В отдалении, на берегу, та же пара волосатых мамонтов, что и прежде, лениво пожёвывает тот же, что и прежде, именинный торт-переросток.

Я цокаю языком и думаю: «Почему Себу вечно нужно всё портить?»

Я мог бы просто проснуться. Вообще-то, именно так я собираюсь…

– Эй, вонючка!

Я поворачиваюсь и вижу, что позади меня, в прохладной тени пещеры, стоит мой брат в своей зелёной вратарской футболке.

– Что происходит? – рявкаю я на него. – Я же выключил Сновидаторы.

– Знаю. Зачем ты так сделал? – начинает ныть он. – Я их снова включил, потому что уснуть не мог. У нас с тобой ритмы сна рассинхронизированы.

«У наф ф тобой ритмы фна раффинхронивированы». Я знаю, что без трёх передних молочных зубов разговаривать непросто, но он даже не старается. В любом случае я не собираюсь каждый раз передавать это письменно, так что просто представляйте, что он говорит, как собачья игрушка-пищалка.

– Себ, приятель, – говорю я, стараясь не переходить на крик сразу же, – это небезопасно. Что-то явно не так, и мне кажется, мы должны…

– Не так с чем?

– Не так со Сновидаторами. С… со всем…

– Да ладно, Малки. Ты сказал, что мы это сделаем. Ты пообещал!

Вообще-то ничего я не обещал, но он начинает канючить. Терпеть не могу, когда он канючит.

– Себ… Говорю же тебе, что-то неладно.

Он меня не слушает.

– А где остальные? – спрашивает он. Я качаю головой. Я всё ещё думаю, что нужно прекратить всё это здесь и сейчас. Себ начинает принюхиваться. – Они были здесь. Ушли совсем недавно, я бы сказал. – Он указывает на дымящийся в ямке костёр. Снаружи порывистый ветер колышет пучки сушащихся в устье пещеры водорослей – они свисают длинными прядями, напоминая серо-зелёные флажки.

– Они ушли красть еду, – говорю я немного сварливо. – Ты же знаешь, как это бывает.

Последнее общее сновидение? Совсем коротенькое. И всё, больше никогда.

– Что, без нас? – говорит Себ. – Так нечестно. Давай, Малк. Если надо будет – просто проснёмся.

Откуда-то – из глубин разума, где бы он теперь ни был? – в моей голове всплывает предупреждение. Как там было? «Твоя голова внутри больше, чем снаружи, Малки…»

– Малки! – кричит Себ. – Идё-ё-ё-ё-ём!

Я уступаю. В одном он прав: мы всегда можем проснуться и покинуть сон, когда захотим. По крайней мере это мне ещё удаётся контролировать. И как только появится крокодил – мы сразу же свалим.

Никогда в жизни я не совершал большей ошибки.

– Ну ладно, – быстро говорю я, чтобы не передумать. – Догоним их. Вряд ли они ушли дальше озера. И пообещай: если я говорю хватит – значит, хватит, ладно?

– Обещаю, – говорит Себ. Но я не уверен, что он меня слушает.

Глава 2

Мы пускаемся бежать трусцой, сжимая в руках по копью с острым кремнёвым наконечником и по толстой дубинке с камнем размером с кулак, надёжно прилаженным к одному концу полосками кожи.

Мы добираемся до конца пляжа – он выглядит в точности как настоящий пляж у нас дома, в Тайнмуте (если не считать мамонтов, конечно), – и бежим вверх по холму, пока под нами не раскидывается огромная долина, на месте которой лет так через десять тысяч будет широкая дорога, и паб с живой музыкой, и район с невысокими многоквартирными домами. Но пока что ничего этого тут нет. Тут нет вообще ничего сделанного человеком – не считая проплывающего по небу старомодного дирижабля в форме гигантской золотой рыбки. Не спрашивайте, откуда он тут взялся. В снах каких только странностей не бывает, и я к этому времени уже вроде как привык.

Однако наших друзей нигде не видно.

Я говорю:

– Супербег. Сонным стилем. Готов?

Себ расплывается в щербатой улыбке, и мы немедленно начинаем нестись через долину, как два олимпийских бегуна, стремящихся к финишной черте. Бок о бок, в руках оружие, в ушах свищет ветер. Я бегу быстрее Себа, но когда вдали показывается Подливочное озеро, он равняется со мной, а потом и вовсе обгоняет. Он так и бежит впереди, когда мы спускаемся в неглубокий каньон, по которому течёт река мятного заварного крема (это сон, помните?), и мы пересекаем её, скача с камня на камень.

Я даю Себу хорошую фору, чтобы он подумал, будто побеждает. Мне ничего не будет стоит ускориться, точно рассчитав всё так, чтобы обогнать его и победить в последнюю минуту, но не втаптывать в грязь – а то потом он наотрез откажется соревноваться.

И вот, когда Подливочное озеро становится ближе и я уже могу разглядеть силуэты наших компаньонов, собравшихся на берегу, я начинаю прикладывать больше усилий. Я делаю свои скачки всё мощнее и длиннее… но мне никак не удаётся догнать Себа. Я выкидываю оружие, активнее шевелю руками, выбросив вперёд подбородок, и бегу быстрее. И быстрее.

Опять это происходит. Мой сон меня не слушается.

Что не так? Я вообще не приближаюсь к Себу.

Я понятия не имею, как быстро мы бежим, но земля проносится под моими ногами с жуткой скоростью, однако, как бы я ни ускорялся, Себ ухитряется оставаться впереди.

Так не должно быть. Я ничего не понимаю.

Теперь я прекрасно вижу Коби и остальных и никак не успеваю затормозить вовремя. Я мчусь так быстро, что пробегаю мимо них – прямо в ледяное озеро. Там водянистая школьная подливка наконец замедляет меня, и я падаю лицом вперёд, погружаясь с головой, и выныриваю, жадно хватая ртом воздух. Остальные тычут в меня пальцами и смеются, а Себ радостно скачет, победно вскинув руки.

Холод подливки шокировал меня.

То, что Себ меня обогнал, шокировало меня ещё больше.

Я всё ещё стою на отмели коричневого озера и оглядываю собравшихся: тут маленькая Эрин, старая Фарук и, само собой, пещерный мальчик Коби – он выглядит точно так же, как в книге Себа, то есть мультяшно. По сути, он картинка, которая ходит и разговаривает. На нём меховая накидка, перекинутая через одна плечо, и дубинка с камнем на конце, как та, которую я недавно выбросил. При взгляде на его меха мне становится ещё холоднее, потому что на мне самом вымокшая насквозь пижама. Я закрываю глаза и говорю:

– Сменить пижаму на мех, – а потом жду.

Ничего не происходит. Я пробую снова, но я уже подрастерял уверенность.

Себ ничего этого не видел: он в нескольких метрах от меня, болтает с остальными. Я окликаю его, и он неторопливо подходит, весь такой гордый: обогнал ведь меня в гонке.

– Чего тебе, неудачник? – спрашивает он. – Тебе не холодно?

– Себ, – говорю я, – всё опять как-то неправильно.

– В смысле – «опять»? – не понимает Себ.

– Я же тебе говорил: сон не всегда делает, как я велю, а теперь это начинается всё быстрее. Смотри! – Я указываю вверх. – Позеленеть! – Небо не зеленеет. Однако я не хочу пугать брата. Вместо этого я спрашиваю: – Может, пора уже проснуться? – Это кажется единственным безопасным вариантом.

Он морщит нос и надувает губы.

– Я не хочу. Что с тобой не так? Ты сам сказал, Малки. У нас мало времени. А я хочу хотя бы прокатиться на мамонфе!

У него очень хорошее настроение, и он, вероятно, прав. Хоть я и не могу идеально всем управлять, рано или поздно мы всё равно выйдем из цикла сна – проснёмся как обычно дома, в своих постелях, примерно через двадцать минут. Скоро я высохну.

Расслабься, Малки! Нет тут ничего опасного. Это просто обычный сон, где всякое странное творится.

Я пытаюсь убедить себя в этом, изо всех сил пытаюсь. Я говорю себе: «Пусть будет так…»

– Да ладно, Малки! – говорит Себ. – Мы еду красть идём, помнишь? Прямо как в книге!

– Помню, помню, – вздыхаю я. – Ладно, твоя взяла.

Я встаю на край невысокой скалы, где озеро мощным водопадом обрушивается вниз, как на картинке в книжке. Я делаю глубокий выдох и принюхиваюсь, поворачивая голову точно по линии горизонта.

Запах доносится с той стороны, где постепенно начинает садиться солнце, окрашивая Подливочное озеро в коричневато-розовый. Кто-то жарит мясо. Мамонта? Я поворачиваюсь к остальным и киваю.

– Мясо, – говорю я. Рисованные губы Коби расплываются в широкой улыбке, и он высовывает язык от удовольствия. Он не боится того, что может произойти дальше. Он вообще никогда не боится. Эрин рядом с ним встаёт и протягивает руку старой Фарук – та отмахивается от неё и, покряхтывая, поднимается самостоятельно.

(Большинство имён, кстати, придумал Себ. Просто решил уточнить. Эрин – это его одноклассница.)

Между деревьев виднеется огромная скала, а чуть подальше слабо светится костёр.

Красть мясо у другого племени – огромный риск. В книжке всё легко и просто: племя делится с нами мясом, потому что мы голодны, а Коби потом катается на мамонте. На самом деле мы никогда не заходили так далеко во сне, нас всегда что-то отвлекало. Поэтому, наверное, Себу и не хочется уходить. Он просто мечтает покататься на мамонте – и не могу сказать, что осуждаю его за это.

Я крадусь между камней, поднимаю пригоршню земли, принюхиваюсь и морщусь от мерзкого запаха собачьих какашек.

– Собаки, – шепчу я, вытирая пальцы. Даже в темноте я вижу, как на лице Эрин мелькает страх. Про собак нам всем прекрасно известно. Другое племя кочует с ними. Они с ними говорят, дают им имена и команды, прямо как мы в реальной жизни. Собаки нападают, если им велят. Они жуткие, даже во сне.

Тут позади меня раздаётся звук: р-р-р-р-р-р-р-р-рррррр. Я сглатываю и оборачиваюсь: вот она. Старая чёрно-рыжая псина с седой мордой. Она припала к земле, готовясь броситься; глаза светятся янтарём в лучах заходящего солнца. Она поднимает кривую переднюю лапу, деформировавшуюся после какого-то старого ранения, и снова рычит.

Рр-р-рр-рр. Появляется ещё одна, и ещё. Мы разворачиваемся… но они и позади нас тоже. Нам пятерым – мне, Себу, Коби, Эрин и Фарук – путь к отступлению отрезан.

Мы в ловушке.

Глава 3

Перед нами собаки, позади – стоянка другого племени.

Я слышу, как у меня за спиной свистит ветка, и вижу отбрасываемую горящим суком тень. Мы поворачиваемся: за нами стоят пять мужчин – крепкие, рты раскрыты, на поясах вонючие меховые повязки, все крупнее нас. Гораздо крупнее. Такие крупные люди бывают только во сне.

Ладно, теперь, пожалуй, самое время проснуться. Я пытаюсь поймать взгляд Себа.

Ближайший мужчина свистит, и собаки реагируют, делая два шага к нам и рыча ещё громче. Маленькая Эрин рядом со мной поскуливает. Ещё один свист – и собаки подбираются ближе, заставляя нас пятиться к самому крупному мужчине. Потом он отдаёт команду, и собаки замирают. От этих людей нас отделяет расстояние в два человеческих роста. Самый крупный ухмыляется и кивает. Не поворачивая головы, он говорит что-то на своём я зыке, и остальные смеются и нацеливают на нас копья. У одного из них короткий лук и стрела – он натягивает кожаную тетиву, и та поскрипывает. В три длинных шага высокий оказывается передо мной. Его горящий сук пахнет жжёным жиром: на конце его что-то намотано и шипит, пожираемое огнём. Мужчина придвигает факел ко мне, и я отстраняюсь.

– Себ, – бормочу я. – Готовься просыпаться. Мне это не нравится.

Я смотрю на мужчину. Его огромные глаза почти чёрные, как и у остальных, над ними нависает одна сплошная густая бровь, а под крючковатым носом растут спутанные квадратные усы. Он придвигается ближе и проводит факелом вдоль моего тела, от ног до головы, а потом протягивает руку, и я стараюсь не вздрагивать: он ощупывает мою грудь, потом подбородок. Я слышу, как попискиваю от страха.

– Себ. Он только что дотронулся до меня. Давай выбираться отсюда!

Мужчина медленно рычит, а потом произносит два слова, на этот раз на английском, от которых по мне пробегает холодок.

– Взять их.

Глава 4

Спутники высокого бормочут и кивают. Он выпрямляется, опуская факел. Затем резко выбрасывает руку и грубо хватает Себа за волосы, заставляя его визжать, и одним быстрым движением швыряет его своим сородичам, и те накидываются на него. Ноги у Себа подкашиваются.

– Эй, прекратите! – кричит Себ. Он встречается со мной взглядом – мы оба знаем, что делать. – Проснуться! – кричим мы хором.

Вот только ничего не происходит.

– Нет! – вопит Эрин и делает шаг к мужчинам, но остриё копья заставляет её остановиться. Вожак говорит что-то собакам, и они окружают его, не сводя с нас янтарных глаз. Он тем временем хватает Себа за запястья и начинает связывать их грубой верёвкой, сплетённой из лозы. Его мощные мускулы ходят под кожей ходуном, и мне удаётся разглядеть под его волосами небрежную, смазанную татуировку свастики.

Теперь мне по-настоящему страшно.

– Проснуться! – снова кричим мы с братом.

Высокий мужчина скалится и делает шаг ко мне, наклоняясь так близко, что, когда он смеётся, я чую его зловонное дыхание.

– Слишком поздно, – говорит он. – Ты же не слушал, когда тебя предупреждали, не так ли? Попробуй ещё разок, странный мальчик из будущего в пижамке, ха-ха!

– Проснуться! – в третий раз кричу я, а потом задерживаю дыхание на несколько секунд и с усилием выдыхаю прямо ему в лицо: пха-а-а-а!

Он принюхивается и говорит, ощерившись:

– Зубная паста, хм? И всё же ты по-прежнему тут. Это обнадёживает. Меня, по крайней мере. Добро пожаловать в мой мир – бескрайнее измерение, где есть всё, что ты только можешь вообразить. Но – к несчастью для тебя – я тоже могу воображать. – Он выпрямляется во весь рост – теперь по-настоящему гигантский – и обращается к своим спутникам. – Увести мелкого!

– Нет! Малки! Останови их! Разбуди меня!

– Не могу, Себ, не могу! Сделай штуку с дыханием! Проснуться!

Себ надувает щёки, но мне приходится отвернуться: на меня неверным шагом надвигается собака с повреждённой лапой, и у меня нет выбора, кроме как спасаться бегством.

«Это просто сон, – продолжаю убеждать себя я. – Что самое худшее может произойти? Скоро Себ проснётся сам».

Я бегу сквозь череду сосен, а за мной гонятся собаки. В груди болит от страха и одышки. Наконец я оказываюсь на вершине скалы, поворачиваюсь и вижу, как на меня несётся громадная тварь с седой мордой. Подо мной…

Абсолютная пустота.

Ни моря, ни скал, ни каньона, ни даже какой-нибудь типичной для сна чепухи вроде трамплина или огромной кучи опавших листьев: просто бескрайняя, серая, туманная пустота, напоминающая телевизионные помехи. Страна снов как будто совсем перестала стараться. Я оглядываюсь – собака уже в прыжке, летит, вытянув вперёд лапы, и вот они ударяют меня – уф! – прямо в грудь, и мы оба кувырком падаем в серость.

Меня начинает потрясывать, а потом и вовсе бить крупной дрожью. Зубы у меня стучат, а всё тело содрогается в конвульсиях; желудок стискивает спазмом, и у меня появляется чувство, что меня вот-вот стошнит; я хватаюсь за белый бачок унитаза, и меня рвёт.

И ещё раз.

И ещё.

И я не знаю, сколько сижу там, на полу в ванной, прислонившись головой к прохладному фаянсу, во всё ещё влажной пижаме.

Дыхание мало-помалу выравнивается. Я сплёвываю остатки рвоты в унитаз и смываю, а потом резко разворачиваюсь, испуганный, что через дверь в ванную вломится крокодил, как в тот раз.

Но нет. Я не сплю. Я ударяю кулаком о стену.

Ай.

Я у себя дома, в ванной. Я подпрыгиваю и пытаюсь опуститься на пол, плавно паря, но приземляюсь с обычной силой. Я проснулся.

Я…

… совершенно точно…

… не сплю!

Меня по-прежнему потрясывает от страха, но всё выглядит так, как и должно быть. Я выдавливаю улыбку, глядя на своё отражение в зеркале, полощу рот водой из-под крана и отправляюсь обратно в кровать. Пижаму я стаскиваю и швыряю в угол.

Ну всё! Хватит с меня. Больше никогда, ни за что на свете! Это было просто ужасно, и я очень зол на Себа за то, что он меня вынудил, и на себя за то, что уступил ему. В любом случае уже почти пора вставать.

– Себ! – свирепо шиплю я, вернувшись в нашу комнату. – Себ! Эй, Себ! Проснись!

Он лежит на кровати в той же зелёной вратарской футболке, время от времени дёргая головой; Сновидаторы, висящие на потолке, освещают его лицо серо-голубым светом. Я их вообще-то отключал, но Себ включил их снова, стоило мне уснуть.

Бесячие младшие братья постоянно так делают.

– Себ, приятель, хватит придуриваться. Себ? Себастьян. Себастьян! Проснись! – Я резко трясу его. – Себ! Себ!

Он не просыпается. Он как будто умер, но ещё дышит. Я трясу его ещё немного – и даже отвешиваю пощёчину.

– Давай (шлёп) просыпайся (шлёп)!

Мой желудок кувыркается, и если бы меня не вырвало до этого, то наверняка вырвало бы теперь. Я хватаю брата за плечи и трясу. Его голова бьётся о подушку. Ничего. Я кричу громче, шлёпаю его сильнее – чересчур сильно, если честно. Теперь у него на щеке горит красный отпечаток моих пальцев.

– Прости, прости, – всхлипываю я. – Просто проснись!

Из-за двери доносится сонный мамин голос.

– Мальчики? Малки? Что происходит?

За те несколько секунд, пока мама идёт через лестничную площадку, я начинаю сожалеть обо всём плохом, что когда-либо думал о Себе.

Я опускаюсь на свою кровать и хватаюсь за голову. Я слышу мамины шаги.

Что я наделал?

Глава 5

Можно ли развестись с младшим братом?

Тупой вопрос, знаю, но до относительно недавнего времени мне этого ужасно хотелось. О практической стороне вопроса я не очень задумывался. В смысле, вряд ли мы могли бы жить в разных домах, правда? Наверное, Себ мог бы переехать к папе и его подружке и задыхаться от запаха её фруктовых духов, но стоило бы ему заныть «Это нечестно!» и расплакаться, как он всегда делает, и вот уже я жил бы в Мидлсбро с папой и Мелани.

На кухонном подоконнике стоит фото в рамке – мы вдвоём в нашем прежнем саду, я обнимаю Себа рукой за плечи. Пару раз мама говорила, глядя с грустным лицом на это фото:

– Раньше вы так здорово ладили! – и после этого я обычно стараюсь вести себя с ним мило, но он всегда – буквально всегда – всё портит.

А ещё я как-то раз его ударил. Ладно, ладно… выслушайте меня. Я был не виноват. Вы когда-нибудь кого-нибудь били? Со всей силы, когда злились? Скажем, когда кто-нибудь пытался вырвать у вас из рук джойстик именно тогда, когда вы вот-вот должны были перейти на новый уровень «Уличного бойца»?

Поверьте мне на слово: проще простого ударить кого-то джойстиком чуть сильнее, чем собирался.

Это было вскоре после того, как мама с папой расстались и мы переехали в этот крохотный домишко в Тайнмуте. Мама попыталась раздуть из этого великое событие, как вечно делают взрослые. «Шикарно заживём, мальчики!» – сказала она, потому что Тайнмут чуточку элитнее по сравнению с Байкером, но я знал, что она преувеличивает. Переезд из дома с собственной спальней в дом, где комнату приходилось делить с нытиком и соплёй, не вязался с моим представлением о «шикарной жизни», а когда я пожаловался, что все мои друзья остались в Байкере, мама ответила: «Если это настоящие друзья, они приедут тебя навестить, Малки».

Никто меня не навестил. У нас нет машины, а на метро мама мне ездить запрещала, пока мне не исполнилось десять, так что к тому времени я уже сто лет не виделся с Заком, Джорди и Райаном.

А потом эта новая школа, примерно в двух километрах от моего дома, где все дети говорят по-другому и в осеннем семестре играют в регби вместо футбола. (Я ненавижу регби.) Но со всем этим я как-то мог смириться.

Все – мама, школьная психологша Валери, миссис Фаррух – считают, что мои «проблемы с поведением» вызваны разводом родителей и переездом, но это не так.

Во всём виноват Себастьян. Если бы не он, ничего плохого – ни крокодила, ни Каменного века, ни Адольфа Гитлера – не случилось бы.

Он проснулся бы как обычно.

А Сновидатор? Ну ладно, тут я вам признаюсь. Сновидатор был на моей совести, но это сошло бы мне с рук, если бы не Себ.

Вы поймёте, когда я объясню – но для этого мне нужно будет вернуться к тому дню, когда я нашёл Сновидаторы и мы с Себом впервые оказались в Стране снов.

Только не надо меня осуждать, когда я расскажу, что сделал, ладно? Потому что, держу пари, вы и сами хоть раз да поступали дурно. А с бесячим младшим братом всё становится ещё сложнее.

Просто проясняю эти моменты, прежде чем начать.

Четыре недели назад

Глава 6

Начало сентября, завтра первый учебный день. Мы с Кез Беккер стоим в пустом переулке за рядом больших блокированных домов, обращённых фасадами к реке. На часах примерно семь вечера, и ещё довольно светло. Между нами говоря, мне Кез Беккер не то чтобы особо нравится, но либо она, либо нытик Себ.

Чтобы «отметить конец лета», она только что поспорила со мной, что я не смогу совершить кражу.

Я почти уверен, что она не имела в виду именно «отметить» и «кражу», и собираюсь ей об этом сказать, вот только у неё мой телефон, тот, который папа прислал мне в том месяце на день рождения, и она отказывается его возвращать. Кез – мой друг (вроде как), так что я уверен, что рано или поздно она отдаст телефон, но в то же время она самая странная девчонка в школе и с ней никогда нельзя знать наверняка.

(«Странная? – переспросите вы. – Почему?» Что ж, папа Кез владеет бюро ритуальных услуг, и Кез объявила, что даст десять фунтов любому, кто проведёт там полчаса в одиночестве после заката. Мне кажется, там лежат трупы. Это ещё один из её споров. Она называет его «Хэллоуинское испытание». Это странно, как по мне.)

Кез на год меня старше, и она забрала мой телефон, потому что она…

Прикалывается.

Так она говорит, по крайней мере.

– Да я прост’ прикалываюсь, Белл! Расслабься!

Когда я наткнулся на неё сегодня, Кез сидела на вершине каменных ступеней, ведущих от залива, и рассматривала окрашенные в фиолетовый кончики своих светлых волос.

– Чокак, Белл? – пробурчала она, не поднимая взгляда. Она всегда зовёт меня по фамилии. Мне это не нравится, но я ничего не говорю. Потом она сказала что-то про «прекрасный вечер» и про то, как закат за её спиной окрашивает устье реки в такой коричневато-розовый оттенок. Это было так на неё не похоже, что я должен был насторожиться уже тогда, но я потерял бдительность. Так что когда она сказала: «Опа, давай-ка я тебя сфоткаю! Твоей ма очень понравится», я отдал ей телефон…

…и десять минут спустя он по-прежнему у неё. Как заложник.

– Кез, пожалуйста. Верни телефон. Ма меня убьёт…

Я осекаюсь. Говорить «пожалуйста»? Кез Беккер?

Теперь я у неё на крючке – я это знаю и она знает, что я знаю.

– Ну так давай, Белл. Придётся эт’ сделать. Таковы правила. Или не верну те мобилку. Или ты мне не доверяешь? – Она снова прислоняется к высокой каменной стене, сложив руки на широкой груди и крепко сжимая в кулаке мой новенький телефон. У Кез сильный местный акцент, она говорит скорее как мои старые друзья из Байкера, чем большинство ребят в школе, хотя мне кажется, что она слегка перебарщивает.

Рядом с нами – чуточку приоткрытая деревянная калитка, ведущая на чей-то задний двор. Моё сердце бешено колотится.

– Это легкотня, чел, – говорит Кез. – Прост’ заходишь, берёшь чо-нить и выходишь обратно.

– Но что берёшь? – Я стараюсь не выдавать страха, но у меня не выходит: голос становится тонким, как иногда со мной бывает. Кез хочет – требует, – чтобы я залез в чужой двор и что-нибудь украл. А я никогда в жизни ничего не крал – ну, ничего значительного.

– Да чо угодно, не дрейфь. Чо найдёшь. Держу пари, там стоит какой-нибудь велик. Вот он и пойдёт. Ой, да не смотри на меня так: мы ж его вернём. Мы ж не ворюги какие-то, чел. Просто одолжим. Это проверка на храбрость: эт’ ещё называют «обряд посвящения». Давным-давно тебя б заставили переплыть реку с крокодилами, так что считай, что тебе свезло. Я тут подожду, постою на стрёме. Давай, шагом марш.

– Но…

Кез наклоняется ко мне, и я чувствую её пахнущее жвачкой дыхание.

– Чо – но, неженка? Страшно тебе? Хорошо. Нужно посмотреть в глаза своим страхам! Кинуть им вызов! Добро пожаловать в мир взрослых.

Она толкает меня в грудь толстым указательным пальцем с обгрызенным ногтем.

– Давай шагай.

Глава 7

Я приоткрываю скрипучую калитку настолько, чтобы протиснуться внутрь, а Кез говорит:

– Я тя не выпущу, пока не раздобудешь чо-нить. – Она сильно толкает меня и с грохотом захлопывает за мной калитку, спугнув сидящую на крыше сарая чайку.

Я оглядываю задний двор, в котором очутился: красть тут нечего. Это приносит мне огромное облегчение.

Я просто вернусь к калитке и скажу «Кез, тут нечего брать».

Звучит не очень. Я снова озираюсь. У стены стоит большой зелёный мусорный бак на колёсиках, рядом с ним чёрный бак поменьше с символом переработки, пара мешков с мусором и несколько расплющенных картонных коробок. Вот и весь двор: несколько квадратных метров покрытого трещинами, чисто выметенного бетона.

Во двор выходят маленькое кухонное окно и задняя дверь, а справа от меня стоит сарайчик.

Я дёргаю его дверь – она поддаётся. Внутри темно, но я и так знаю, что тут просто всякий сарайный хлам. Впрочем, Кез сказала «чо угодно», так что…

Я вытягиваю руку и вляпываюсь лицом в плотную паутину. На полу валяется бумажный пакет с ручками. Вот он как раз и сойдёт. Внутри лежит коробка или что-то такое, но я не трачу время на разглядывание – мне хочется поскорее убраться отсюда. Я сую пакет за пазуху и застёгиваю худи до самого горла.

Я закрываю за собой дверь и уже готов уносить ноги, когда в кухонном окне загорается свет. Я прижимаюсь к стене сарая, пытаясь слиться с затенённым уголком стены, когда слышу, как задняя дверь открывается.

Из дома доносится женский голос.

– Давай, зловонный ты старикашка, гулять.

Из дома выходит, подволакивая лапы, самый здоровенный пёс, которого я когда-либо видел, и начинает обнюхивать двор. Свет на кухне гаснет, и я слышу, как задняя дверь закрывается: женщина, которая выпустила пса гулять, возвращается внутрь.

Шерсть у этой огромной псины чёрно-рыжая и кудрявая. Меня тварь не замечает. Она обнюхивает землю, а потом приседает покакать. Она как раз в середине процесса, когда вдруг поворачивает голову в мою сторону.

Если страх имеет запах, то я, должно быть, страшно воняю.

Старая псина медленно заканчивает свои делишки, встаёт и неторопливым шагом идёт ко мне, оставляя за собой кучку дымящегося навоза. Я гадаю, относится ли этот пёс к категории собак, которые «любят всех», как колли Тони и Линн, живущих через дорогу, и готовлюсь погладить его, как вдруг он обнажает верхнюю губу и издаёт рык, от которого у меня холодеет всё тело.

Р-ррррррррр!

Пёс наклоняет голову, словно собирается на меня наброситься. Он стоит между мной и калиткой, ведущей в переулок.

– Кез! Кез! – шёпотом кричу я, но она меня не слышит.

Когда задняя дверь снова открывается, а на кухне загорается свет, у меня не остаётся выбора, кроме как спасаться бегством, огибая пса. В панике правой ногой я наступаю прямо в горку какашек. Я поскальзываюсь, но не падаю и умудряюсь пробраться к калитке мимо пса, который уже начал громко лаять, но, вероятно, слишком стар, чтобы гнаться за мной. Как выясняется, насчёт последнего я ошибался.

– Что такое, Деннис? – окликает его женщина. – Что стряслось?

Я уже распахиваю калитку, когда пёс запоздало кидается за мной, рыча. Он несётся прямо на меня, и я хочу захлопнуть калитку и тяну изо всех сил, но мне что-то мешает, и тогда я тяну ещё сильнее и вдруг слышу хруст и взвизг боли. Я смотрю вниз и с ужасом осознаю, что прищемил псу переднюю лапу, а один из его когтей согнут под жутким углом.

Я немедленно отпускаю калитку, и она тут же распахивается снова, но я не могу остановиться. Деннис не может остановиться тоже и хромает за мной следом, лая, рыча и роняя капли крови. Я бегу по переулку, прижимая к себе под худи бумажный пакет. Я пробежал уже метров двадцать, когда осознаю, что пёс догоняет меня, несмотря на свою рану.

Кез нигде не видно. (Позже я узнаю, что она дала дёру в тот момент, когда услышала, что задняя дверь открывается. «Проверка на храбрость». Ага, ну да.) Мой телефон всё ещё у неё.

Я оглядываюсь. Вслед за псом с заднего двора выбежала женщина, и теперь она тоже гонится за мной.

– Эй! Стой! Ты маленький… – бранится она.

Переулок сворачивает за угол – это поможет мне ненадолго скрыться от преследователей. Не сбавляя скорости, я расстёгиваю худи и со всего размаха швыряю украденный пакет через каменный забор. Это доказательство моего преступления, и я хочу от него избавиться. Пакет летит по воздуху, и я слышу, как он приземляется. Деннис тем временем всё приближается, вероятно, жаждая мести за своё ранение, и я знаю, что мне не уйти от него. Я подбегаю к двум большим мусорным бакам на колёсиках и взгромождаюсь на них. По ту сторону каменного забора – сад, прилегающий к дому, который уже кучу лет как пустует, и я переваливаюсь туда.

До земли оказывается далеко. Футболка и худи у меня задираются, и я сильно царапаюсь о каменную кладку и приземляюсь за раскидистым кустом. Пёс по ту сторону забора заходится лаем. Хозяйка наконец догнала его.

– Куда делся этот маленький поганец? О боже мой, Деннис, ах ты бедняжка, ах бедняжка! – Потом она произносит кое-что, от чего мой желудок кувыркается от страха: – Мы его найдём, правда?

Они меня найдут?

Я пытаюсь затолкать страх поглубже.

Светловолосых детей пруд пруди.

На улице темнеет.

Она не могла увидеть, что я что-то украл, потому что мои руки были пусты – пакет лежал у меня за пазухой.

Ничего она мне не сделает…

Это работает. Дыхание выравнивается. Кругом тихо, только с дороги в паре улиц отсюда доносится шум машин.

Постойте.

Я касаюсь головы. В моей школе правда учатся светловолосые дети… но почти у всех у них короткие волосы. А мои напоминают копну сена, и я выделяюсь из толпы.

И всё же сейчас некогда об этом переживать.

Грудь жутко жжёт: я содрал кожу. Я осознаю, что кругом не совсем тихо: из-за куста доносится негромкий быстрый шелест. Я нервно выглядываю: передо мной предстаёт огромный заросший сад, посреди которого стоит флагшток. Теперь я вижу, что издаёт шелест: к вершине флагштока привязаны бесчисленные верёвочки с флажками, и они-то и трепещут на сильном вечернем бризе. Верёвочки ведут от столба к земле, формируя огромный разноцветный конус, напоминающий цирковой шатёр. Рядом с ним – нечто смахивающее на груду какого-то тряпья.

На моих глазах эта груда отращивает две короткие худые ноги снизу и голову сверху, встаёт и смотрит прямо на меня. Я отшатываюсь назад, но слишком поздно: меня заметили. Это, оказывается, крошечная пожилая леди с глубокими морщинами на тёмном лице. Волосы у неё прямые, блестящие и чёрные, с седыми прядями. Леди выпускает из рук ткань, которая струится по её стройным ногам, и я осознаю, что она подбирала длинный саронг.

Она вразвалку подходит ко мне, что-то быстро и весьма разозлённо лопоча на языке, которого я не понимаю. Потом я слышу ещё один голос, доносящийся из-под купола флажков. Оттуда появляется девочка, держа в руках мой потрёпанный бумажный пакет.

– Это твоё? – спрашивает она.

Глава 8

Очевидно, это не моё, потому что я только что это украл, но я не могу этого сказать, правда? Девочка прищуривает маленькие почти чёрные глаза, переводя взгляд с меня на пакет. Он совсем помялся, а дно порвалось.

Слышала ли девочка переполох: как лаял пёс, как женщина кричала на меня? Если и слышала, то виду не подаёт.

– Эм… нет. В смысле, д-да. Э-это моё, – заикаясь, отвечаю я. Она улыбается и протягивает мне пакет. Пожилая леди в саронге перекидывается с ней парой слов на языке, немного смахивающем на китайский, хотя откуда мне знать?

Потом она указывает на меня. Я перевожу взгляд на свою грудь, которую жжёт из-за ссадины. Знаете, как бывает, когда сдерёшь кожу на коленке? Вот у меня примерно такое же, только раз в сто больше и больнее.

Моё худи трепещет на ветру, а через футболку начинает сочиться кровь.

– Ты в порядке? – спрашивает девочка. Голос у неё обеспокоенный, а произношение очень правильное: она явно не местная. Она подходит ко мне, достаёт из кармана юбки футляр для очков, а потом осторожно надевает очки, чтобы взглянуть на мою окровавленную футболку.

– Бабушка говорит, тебе следует войти в дом. Мы можем чем-нибудь смазать твою рану. Мы медитировали, но можем продолжить и позже.

Медитировали?

Я просто хочу убраться отсюда как можно скорее, так что говорю:

– Нет, спасибо. Я в норме. Правда, в норме. – Я даже умудряюсь выдавить отважную улыбку. – Это просто царапина.

Девочка кивает, а потом смотрит прямо мне в глаза.

– Что ты такое делал?

– Эм… да ничего особенного. Понимаешь, я… эм… я шёл домой, и тут за мной погналась собака, ну и, знаешь, мне пришлось от неё драпать, так что я выкинул пакет, чтобы бежать быстрее, а потом перепрыгнул через ваш забор, кстати, простите, что вломился, и…

Прекрати тараторить, Малки!

– …И, в общем, пойду-ка я отсюда. Спасибо. Ха-ха! – Я начинаю шагать по тропе, огибающей сад.

Всё это время девочка не перебивала меня, стоя с такой миролюбивой полуулыбкой на лице, как будто её ничто не может ни удивить, ни встревожить. Её чёрные как смоль волосы походят на волосы пожилой леди, только длиннее, а кожа сияет, словно она только что приняла ванну. На самом деле всё в её облике кажется новым: свежевыглаженная клетчатая юбка, белые гольфы, простой голубой свитер. Она как будто нарядилась в лучшую свою одежду, просто чтобы посидеть в саду под какими-то флажками.

С лица пожилой леди исчезла злость, и теперь на нём написано то же выражение, что у девочки. Кажется, это называется «безмятежное». (А ещё «пугающее» и «возможно, чуточку невменяемое».)

– Ты не туда идёшь, – говорит девочка и указывает на железные ворота в каменном заборе, увитые сорняками. – Пойдём, я тебя выпущу. Нужно убедиться, что собака ушла.

Я иду за ней следом. Она набирает код на панели рядом с воротами, и они распахиваются – насколько позволяют сорняки.

Я протискиваюсь в переулок и гляжу по сторонам: ни Денниса, ни его хозяйки не видно. Сгущаются сумерки. Назад по переулку ведёт цепочка из капель крови.

Девочка протягивает мне пакет.

– Не забудь вот это.

– Ох, эм… спасибо, – говорю я.

– Что там такого ценного? – интересуется она.

Я гляжу на пакет.

– А… да просто, знаешь… вещи. Кое-какие вещи. Я это, эм… нашёл.

Она знает, что ты врёшь, Малки.

Она кивает, будто прекрасно меня понимает.

– Вещи? Что ж, тогда до свидания. Полагаю, увидимся в школе, если ты учишься в Марденской средней школе?

Я киваю.

– Откуда ты знаешь?

Она указывает на моё худи – выцветшее с напечатанной на нём эмблемой школы. Мама в прошлом году купила его на распродаже подержанных вещей.

– Вот подсказка.

Она протягивает мне руку, как взрослая.

– Сьюзен, – представляется она. – Сьюзен Тензин. Я в классе у миссис Фаррух. – Она растягивает «а»: «в кла-а-ассе». Её рука так и остаётся протянутой, так что я пожимаю её.

– Привет. В смысле, приятно познакомиться. Как поживаешь? Я Малкольм Белл.

Может, с «Как поживаешь?» я переборщил, но она просто отвечает:

– Надеюсь, кровь скоро остановится.

Она уже собирается закрыть ворота, когда со стороны дома появляется пожилая леди, семеня своими крохотными ножками с впечатляющей даже для кого-то в два раза её моложе скоростью. В руке она держит какой-то свёрток. У Сьюзен поникают плечи, и она едва слышно бормочет:

– О нет.

Старушка приближается ко мне и протягивает свёрток – что-то завёрнутое в коричневую бумагу.

Я с осторожностью принимаю это. На круглом лице пожилой леди появляется улыбка, демонстрирующая жёлтые зубы, а потом она изображает, как втирает что-то себе в грудь. Я озадаченно гляжу на Сьюзен.

– Это… лекарство. Она говорит, ты должен втирать его в грудь, чтобы рана зажила. – В голосе Сьюзен слышится сомнение.

– О, эм… спасибо. А что это? – Я подношу свёрток к носу и принюхиваюсь, о чём немедленно жалею. Воняет сыром и старыми кедами.

– Мы называем это dri. Это масло из молока яка. Эм… протухшее масло. – Судя по всему, Сьюзен слегка смущена.

Да, всё это как-то неловко. Я перевожу взгляд с одной на другую. Не забывайте, я только что прервал их сеанс медитации и теперь тороплюсь смыться, а мне дают вонючий свёрток с тухлым маслом, как какой-то худший в мире гостинец. Пожилая леди явно взволнована и впервые произносит что-то по-английски:

– Ты скоро поправишься. Dri – лучше всего!

Я киваю с энтузиазмом, которого не ощущаю, – чтобы не показаться невежливым. Провожая меня до ворот, Сьюзен наклоняется ко мне и тихонько говорит:

– По правде говоря, лучше намажься чем-нибудь другим. Савлоном, антисептиком, чем угодно, серьёзно. – Потом она одаривает меня полуулыбкой. – Увидимся завтра, нарядные и аккуратные!

Она закрывает ворота – и я снова оказываюсь в переулке, будто вынырнув из какого-то странного сна.

Однако что-то продолжает беспокоить меня, пока я вытираю об траву ботинок с остатками Деннисовых какашек. «Нарядные и аккуратные!» – сказала девочка. Наверное, она имела в виду школьную форму, и при этой мысли я нервно сглатываю. На мне бордовое худи с большими белыми буквами МСШ на спине – аббревиатурой школы.

А значит, женщина с собакой их видела.

А значит, зная мои волосы и мою школу… она меня непременно найдёт.

Кстати, я говорил, что мне в школе вынесли последнее предупреждение? Наверное, нет. То есть у меня будут небольшие неприятности. Ну как небольшие. Серьёзные неприятности.

Но ещё большие неприятности мне принесёт то, что лежит в украденном мной пакете. Вот только об этом я узнаю чуть позднее.

Глава 9

Дома в Тайнмуте самые разные – большие и маленькие, старые и новые, а улицы соединены лабиринтами переулков, заставленных мусорными баками и припаркованными машинами.

Я вынырнул в конце улицы, ведущей к нашему крохотному домику, стискивая в руке бумажный пакет и думая: «Просто вышвырну его в мусорку где-нибудь по дороге».

Это же украденная вещь, так? Вот только я не вор. Я даже не видел толком, что там внутри, а Кез Беккер слиняла, как только на горизонте замаячили неприятности, так что если я просто как бы ненароком выкину пакет здесь, даже не зная, что там внутри, то никто об этом и не узнает и всё будет в порядке, правда?

– Что это у тебя, Малки?

Вот проклятье: Себастьян. Повезло, нечего сказать. Появись я здесь на полминуты раньше или позже – и мы бы разминулись. Даже меньше. Мама только-только стала разрешать ему самостоятельно возвращаться от его друга Хассана, который живёт через пару домов от нас, а брат уже расхаживает по улице, сунув руки в карманы, с таким видом, будто он хозяин жизни.

Ему семь.

Так, ну и что ты будешь делать?

– А, это? – говорю я, как будто и не знал вовсе, что несу какой-то полуразодранный пакет. – Это, эм… это не моё. Я, эм… я это нашёл. И как раз собирался выкинуть.

Себ просто стоит, глядя на меня и часто моргая, будто пытается понять, вру я или нет. Весь его опыт должен подсказать ему, что, скорее всего, вру. Я, в конце концов, его старший брат, а врать младшим – это одна из немногих наших привилегий.

– Ты это