Хмель, сон и явь E-Book

Владимир Даль

• Herausgeber: Strelbytskyy Multimedia Publishing
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2017

Seitenzahl: 36

Beschreibung

«Хмель, сон и явь» — увлекательная повесть выдающегося русского писателя и ученого Владимира Ивановича Даля (1801 — 1872).*** Это история о старом плотнике Воропаеве, его большом семействе, и о приключениях его сына Степана в Саратовской губернии, куда он отправился на заработки. Другими известными произведениями Владимира Даля являются «Находчивое поколение», «Поверка», «Сухая беда», «Невеста с площади», «Братец и сестрица», «Займы», «Записка о ритуальных убийствах», «Пословицы русского народа», «Упырь: Страшные легенды, предания и сказки». Владимир Иванович Даль был необычайно образованным человеком — знал двенадцать языков, был член-корреспондентом Петербургской Академии наук и одним из создателей «Русского географического общества». А его знаменитый толковый словарь до сих пор считается одним из крупнейших словарей русского языка.

Leseprobe

Table of Contents

ХМЕЛЬ, СОН И ЯВЬ

Примечания

Владимир Даль

ХМЕЛЬ, СОН И ЯВЬ

«Хмель, сон и явь» — увлекательная повесть выдающегося русского писателя и ученого Владимира Ивановича Даля (1801–1872).***

Это история о старом плотнике Воропаеве, его большом семействе, и о приключениях его сына Степана в Саратовской губернии, куда он отправился на заработки.

Другими известными произведениями Владимира Даля являются «Находчивое поколение», «Поверка», «Сухая беда», «Невеста с площади», «Братец и сестрица», «Займы», «Записка о ритуальных убийствах», «Пословицы русского народа», «Упырь: Страшные легенды, предания и сказки».

Владимир Иванович Даль был необычайно образованным человеком — знал двенадцать языков, был член-корреспондентом Петербургской Академии наук и одним из создателей «Русского географического общества». А его знаменитый толковый словарь до сих пор считается одним из крупнейших словарей русского языка.

Ведаясь промеж собою, в кругу людей, коим уже родом и судьбой назначено жить белоручками, мы удалены участием своим от жизни чернорабочей. Жизнь простолюдина кажется нам чрезвычайно однообразною, незанимательною: всем помышлениям указан тесный круг; вечные заботы о насущном хлебе; нет потребностей, кроме сна и пищи; нет доблести, кроме случайной; есть добродетель, покуда нет искушения, а нет искушения — где нет кабака.

Нельзя спорить против этого, нельзя и согласиться безусловно. Человек все один и тот же; отличается один от другого либо тем, что бог ему даст, — и этот дар даруется не по сословиям; либо тем, что приобретешь наукой и образованием, — и если это собственность высших сословий, то по крайней мере способность, восприимчивость к тому всюду одинаковая; либо, наконец, отличается один от другого кафтаном — и это различие, бесспорно, самое существенное, на котором основано многое.

В малоземельных губерниях наших значительная часть населения зарабатывает хлеб свой на чужбине и возвращается домой только временно, почти на побывку, принося с собою деньги на хлеб, на подушное и на другие нужды. В близких от столицы губерниях крестьяне уходят только на лето, а зимою или бывают в извозе, или занимаются ремеслом, или же, наконец, лежат на печи; но из дальних губерний работники уходят на два, на три и более года не только в столицы, но и во все концы царства; симбирцы, владимирцы, ярославцы строят дома в Уральске, Оренбурге, Омске и Тобольске. Во многих малоземельных губерниях большая часть господских имений на оброке, мужики ходят по всей России и одни только старики, бабы и дети сидят дома. Тысячи плотников, столяров, половщиков, каменщиков, штукатуров, печников, кровельщиков рассыпаются оттуда ежегодно по всей России; крестьяне целыми селениями держатся по наследству промыслов, к коим привыкли уже деды их. Целые деревни тверитян или новгородцев бывают летом в Питере штукатурами, а зимою сапожниками; привозят товар свой каждую весну, когда идут на работу обозами в северную столицу нашу, отдают сапоги нипочем, лишь бы выручить зимние харчи, и эти-то обозы наполняют знаменитые лавки Щукина двора, где готовые и на вид порядочные сапоги можно купить за целковый, то есть дешевле, чем в Петербурге обходится самый товар.

Бурлаки и музуры — судорабочие и матросы идут вниз по Волге огромными толпами, с сермягою и котомкою за плечом, с парою запасных лаптей на поясе, с деревянного ложкой, заткнутою на шляпе за ремень, лычко или бечевку; за пылью и грязью на этих людях больше ничего не видать. Бурлаки подымают суда на лямках, бечевою, вверх по Волге, отправляясь сперва за этим пеши вниз, и при всем том народ обходится здесь судохозяевам в работе дешевле быков и лошадей. Вот работа и хлеб для самых грубых, не искусных ни в каких ремеслах околотков, и вот тот народ, который работает эту конскую работу в поте лица месяц сряду, с тем чтобы, отбыв одну путину, пропить всё в три дня. Не стану поминать промышленников и дармоедов разных родов, кулаков, которые меняют по деревням разные припасы, — кошатников, которые собирают колотковые меха, выменивая у баб кошек на деревянную посуду, — разносчиков и ходебщиков, а говоря собственно о ремесленниках, должно упомянуть и о крестьянских портных, которые ходят зимою по селам и, постукивая в окно, спрашивают: «Нет ли шитва?» — потом рядятся с аршина и с овчины и берут копейки по две, с уговором не пускать уже в эту деревню других портных — за что обшивают волостное начальство безденежно, — а обшив все село, идут далее и опять стучат посохом в окна. Нижегородские татары, возвращаясь домой под предводительством одного довольно статного мурзы, называемого всюду по пути князем, покупают на заработанные деньги башкирских[1], киргизских и калмыцких лошадей, откармливают их путем по ночам воровски у стогов и скирд и перепродают по дороге с барышом извозчикам и ямщикам.