Колыбельная по Мариуполю - Александра Крашевская - E-Book

Колыбельная по Мариуполю E-Book

Александра Крашевская

0,0

Beschreibung

Весна 2022 года в Мариуполе. Эта книга погружает в самую глубь событий того страшного времени. Среди ракетных обстрелов и рушащихся зданий звучит голос молодой женщины, иногда спокойный и полный надежды, иногда срывающийся на отчаянный крик. Перед нами калейдоскоп картин невыносимой реальности и воспоминаний о счастливой жизни. После пережитого автору удается почти невозможное — сохранить надежду. Instagram автора: shellkovisa

Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:

Android
iOS
von Legimi
zertifizierten E-Readern
Kindle™-E-Readern
(für ausgewählte Pakete)

Seitenzahl: 100

Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:

Android
iOS
Bewertungen
0,0
0
0
0
0
0
Mehr Informationen
Mehr Informationen
Legimi prüft nicht, ob Rezensionen von Nutzern stammen, die den betreffenden Titel tatsächlich gekauft oder gelesen/gehört haben. Wir entfernen aber gefälschte Rezensionen.



СловаУкраïни

№ 91

Александра Крашевская

Колыбельная по Мариуполю

Тридцать снов без пробуждения

Предисловие Линор Горалик

Freedom LettersЛондон2024

По оценке ООН, в период с февраля по конец апреля 2022 года город Мариуполь был самым смертельно опасным местом в Украине. 350 000 жителей стали беженцами. В 2022 году Мариуполь был занят вооруженными силами России, в результате чего, по оценкам ООН, в городе были повреждены или разрушены до 90% жилых зданий и до 60% частных домов.

Из Википедии

По данным городского морга, в Мариуполе было задокументировано 87 тысяч погибших. Это только опознанные тела. Кроме одного морга, который предоставил эти сведения, есть еще и другие, а также база неопознанных тел. На август 2022 года их было 26 750. Эксгумация тел во дворах и под завалами еще не закончилась.  От многих жителей не осталось ничего. 

Николай Осыченко, глава Мариупольского телевидения

Предисловие

В аду есть жизнь. В аду пытаются мыть посуду. В аду ходят в туалет. В аду играют дети. В аду делают чай для бабушки. От этого ад становится гораздо страшнее ада.

«Какая смерть твоя? — думаешь иногда. Осколок, плита подвала, шрапнель, прямое попадание, снайпер, кирпич или кусок арматуры, летящий, как молния, в любую, совершенно неожиданную, сторону. <…>Это большая военная игра с участием огромного количества людей. Игроки там в основном против воли, лишь некоторые добровольно. Сил в игре придает одна лишь надежда, призов не существует, а победа призрачна и уже неважна. Это какая-то игра ради игры. Имя ей — “Русская рулетка”». Подзаголовок «Колыбельной по Мариуполю» — «30 снов без пробуждения». Сон отличается от смерти сложной смесью отчаяния и надежды. Смерть ведет к пробуждению в жизнь вечную. Сон ведет к пробуждению в жизнь нынешнюю, и иногда это означает возвращение в ад, который страшнее ада. Но даже в аду есть надежда.

В этой книге 29 глав про ад и одна — про надежду. Я не знаю, как Александра Крашевская написала ее. Я просто преклоняюсь.

Фотографии, маленькие фотографии в этой книге, яркие цветные фотографии, создают плохо выразимый для меня эффект; это происходит со мной не в первый раз — мой мозг отказывается осознавать присутствие современного телефона при этой фактуре, при этих событиях из жизни в аду — здесь сама технология, являющаяся свидетельством времени, вызывает у меня чувство горя и какого-то совершенного, немыслимого отчаяния. Я понимаю, на чем основывается этот самый эффект: на моем наивном, инфантильном прогрессивизме, на желании вопреки всем событиям конца XX и начала XXI веков верить в невозможность повторения определенных исторических эпизодов. Исключительная трезвость, отстраненность, свидетельственность этих фотографий вступает в сложнейшие отношения с текстом, также глубоко свидетельственным, но при этом предельно эмоциональным. Взгляд, движущийся по строчкам, ведущим его от шепота к крику и от усмешки к плачу, ушибается о фотографию: работа воображения позорно проигрывает образу реальности. Реальность оказывается еще невыносимее.

«В 2012 году перехожу дорогу, и меня сбивает машина. Я в белоснежной наглаженной рубашке.

На левом поломанном локте — рваная стесанная дырочка. Стираю рубашку, берегу как память и даже периодически надеваю.

2022 год — в моей разбитой съемной квартире живут солдаты.

Теперь на моем горле след военного сапога.

Не буду ее стирать.»

Фотография оказывается гораздо точнее всего, что сейчас нарисовало ваше воображение.

Нужно увидеть эту фотографию.

Всем нужно увидеть эту фотографию.

В аду есть жизнь. Но есть жизнь и за пределами ада. Жизнь, которая, я надеюсь, показывает вырвавшемуся из ада праведнику, что надежда была ненапрасной. Саша, спасибо, что вы выжили в аду. Спасибо, что вы вырвались оттуда. Спасибо, что вы написали эту книгу про ад, который страшнее ада. Нам нужно это знать.

Линор Горалик

Пролог

Мой уважаемый читатель, прежде чем я расскажу о трех самых тяжелых месяцах моей жизни, позволь мне набросать парочку сухих фактов о месте, где проходили эти фатальные дни.

Речь пойдет о скромной точке на карте нашего безграничного мира, который вот уже не первое тысячелетие сгибается под людскими желаниями.

Мариуполь. Существовал такой вот крупный морской город на юге Украины, был известен своими металлургическими заводами и портом. Жизнь кипела здесь с конца XIX века, когда появились типографии, театр и промышленность.

Пик развития пришелся на 1930-е годы: население города резко выросло до 240 тысяч человек. Во время Второй мировой войны заводы работали на нужды фронта: здесь выплавляли металл, печи пылали неутомимо. Но город был захвачен вопреки усиленной обороне.

Мариуполь два года был оккупирован фашистами, погибло 60 тысяч человек.

Вторая мировая была более благосклонна к городу, чем события весны 2022 года. Оказывается, такое возможно.

Человек, который не видел войны, склонен романтизировать ее атмосферу. Игры, фильмы и книги про постапокалипсис пользуются популярностью именно из-за такого неповторимого вайба.

На деле необходимость выживать 7 дней в неделю, 24 часа в сутки и ежесекундно быть готовым умереть превращает тебя в загнанное животное, которое ищет воды, тепла, безопасной норы и еды. Периодически умеет ловко падать и ползти, не поднимая головы, и защищать территорию, на которой оно прячется, от себе подобных.

Первые дни мне очень хотелось поделиться пережитым, увиденным, испытанным… Я торопилась писать эту книгу. Писала в неосознаваемых тогда еще шоке, надрыве, беспомощности. Спешила: мир должен знать, люди должны понять, мысли должны быть прожиты.

Время шло, и я постепенно начинала понимать, что никто ничего и никому не должен. Мир и так всё знает, он всё это видел тысячи раз, он пропустил сквозь себя сотни войн и геноцидов, миллионы человеческих историй, эмоциональных или беззвучных.

Мир видел все, тысячелетиями люди сталкиваются с одним и тем же, мы убиваем, мы забираем, мы защищаемся, умираем, рождаемся, и при этом каждый тайно надеется, что именно его судьба будет уникальной. Все, что было раньше, — робкие попытки отдельных личностей войти в историю, но именно мы, именно я проживу нечто оригинальное, нечто великое в своей силе и пользе для мира. Или хотя бы просто стану яркой вспышкой среди серых жизней других, таких посредственных окружающих.

А потом, со временем, появляются первые очертания боли, рутины, тяжелой монотонности бытия. Ты смотришь теми же глазами и видишь новое в привычном. Люди вокруг ничем не отличаются от тебя, мир безразличен и нейтрален к любого вида эмоциям, только от тебя зависит, каким ты будешь, каким ты себя сделаешь. Как применишь ту боль, которая к тебе придет, во что ты ее превратишь, что ты из нее сможешь создать, чтобы использовать и заставить работать на себя.

Ты довольно быстро адаптируешься к чужой смерти, пожарам, к абсолютной пустоте на улицах, учишься ловко ловить информацию о том, как слить воду из батареи или бойлера, наловить мартовского снега, чтобы попить и приготовить кашу детям. Ты не можешь сохраниться, как в игре, или закончить просмотр раньше, как в фильме.

Ты просто выживаешь в перевернутом мире. Как будто все, чем ты жил, кто-то перевернул и потряс, как стеклянный новогодний шар. Только вместо снега — один пепел.

Мариуполь. Мой несчастный мертвый город. Я никогда не воспринимала тебя всерьез, несмотря на то, что выросла здесь, здесь родилась моя мама, здесь у нас была большая квартира, которую дали еще моему деду-капитану, и бабушкин дом.

Меня привезли домой, в этот морской Мариуполь, когда мне было всего шесть месяцев. Я родилась в СССР, в далеких лесах Сибири, где моя юная мама училась на геолога. Теперь, после развала Союза, место моего рождения в любом документе — Сибирь. Россия. И часто на границах и блокпостах меня спрашивали: а как давно вы гражданка Украины? Мне и теперь тяжело от этого вопроса: перед глазами встает мой родной дом, которого уже нет. Мое детство и мой город, в котором я изучила каждый уголок, каждый переулок и тропинку.

Меня переносит в далекие девяностые годы. Мы любили устраивать походы на природу, к морю, и мама плела мне венки из одуванчиков, пока я сидела и смотрела на морскую гладь и огни кораблей в гудящем порту.

Это время было трудным, и на пикниках у нас были всего пара яиц, помидор, хлеб и соль, насыпанная в спичечный коробок.

Когда меня спрашивали, как давно я в Мариуполе, я слышу запах той весны, мы с мамой бредем по морскому бульвару, мне пять лет, и я в венке из одуванчиков. Как давно Мариуполь во мне?..

Когда я выросла, то бросала тебя, Мариуполь, и не спешила возвращаться. Меня манила столица, путешествия, и тихая жизнь морского городка стала для меня слишком размеренной и неторопливой.

В путешествиях меня часто спрашивали, откуда я. «А где это? Ммм… ясно».

Сейчас о городе знает каждый, а моя прописка стала чем-то вроде визитной карточки. Но цена этой перемены оказалась слишком высока.

Осознанное сновидение

Недавно в соцсетях мне написала женщина, мол, я слишком эмоционально воспринимаю, когда детям отрывает ноги и стираются с лица земли города. Вот у нее холодный ум, и она просто понимает, что происходит.

А мне почему-то кажется, что «холодный ум» работает, когда ты можешь вернуться к себе домой вечером, надеть уютный халат, выпить горячего чая, прилечь после ванны на любимую подушку и спать в тишине и безопасности. В полной уверенности хотя бы в ближайшем будущем.

Только так работает «холодный ум». А вот если ложишься спать на любимую подушку, а потом через минуты четыре резко сносит полрайона вместе с соседями, а потом твои шторы, подушки, одежду растаскивают солдаты, вытирая ноги о твое такое привычное постельное белье, потому что решают полежать в сапогах на твоей привычной стороне кровати, то «холодный ум» дрожит и распаляется.

Горячая, как кипящее масло, кровь бьет в голову с такой силой, что ты больше не можешь нормально слышать и воспринимать информацию.

Ты резко и отчетливо проваливаешься в глубокий безвыходный сон. От которого больше не проснуться. Все, что происходит с тобой здесь, — навсегда в твоей голове, в твоих мыслях, в твоей кипящей крови. Больше нет никакого «холодного ума», нет никакой возможности понимать ситуацию, нет никаких ожиданий.

Вы когда-то пытались вынырнуть из сна, чтобы избежать происходящего там? У меня были такие сны. А вот теперь я живу в них и не могу больше просто встать с утра и выпить кофе в любимой пижаме. И дело даже не в подушках и спокойных ночах. Дело в тех людях, в целых мертвых городах, которые уже никогда не проснутся, так как провалились в эту вязкую темноту навсегда.

В 2014 году я уже слышала взрывы снарядов, слышала, как дрожали стекла в доме, и в центре Мариуполя ездили танки. Помню, как следила за новостями, и было легко сохранять спокойствие. Были электричество, связь, вода. Тогда завязался конфликт между Россией и Украиной, и в некоторых областях начались столкновения.

В феврале 2022 я была, можно сказать, собрана и спокойна. Взрывы я уже слышала восемь лет назад, панику среди людей тоже видела.

Поэтому после первого взрыва на рассвете 24 февраля 2022 года я собрала документы, на всякий случай игрушки детям, самые любимые, печенье и набрала бутылочку воды 0.5 л.

Это в моем представлении и был набор на случай экстренной ситуации. Походила по квартире… Решила написать управляющей по дому в чат. Спросила, как там бомбоубежища и где они есть вообще? И что прямо под нами вход в обычный подвал, и, возможно, следует открыть его на всякий случай.

Она прислала мне сообщение со смайликами. Спросила, зачем это мне подвал и ключи. Я ответила, чтобы пойти туда, если будут бомбить… Она ответила: «Саша, я вас прошу, ну в самом деле, никто никого не будет бомбить))). А подвал не оборудован, там ничего нет. Сидите дома, и всё скоро закончится))».

Эти смайлы смутили меня, наверное, я выглядела слишком напуганной. Я видела в окно: люди начали покупать все, что попадалось им на глаза. Появились огромные очереди в банкоматы. Я занималась домашними делами и представляла всё себе приблизительно так: объявят, допустим, опасность — я с детьми пойду посижу в подвале и вернусь. Возможно, так придется делать несколько раз. А потом всё затихнет, и я буду следить за происходящим в интернете, как и прежде.

Именно тогда, 24 февраля, с утра, где-то глубоко внутри стали зарождаться первые предчувствия большой смерти. Я ходила по квартире и чувствовала, что на моей земле гибнут люди. Я не знаю, как правильно описать свои ощущения, но они живут внутри меня даже сейчас, когда я пишу эту книгу.

Всё время чувствовала нереальность происходящего — будто в мою тихую квартиру проникал тонкий запах густой человеческой крови. Я дышала им и травилась темным ужасом паники, я словно уже тогда ловила эти первые проявления необратимости, но боялась признаться в этом.

За два дня до войны в нашу семью пришел коронавирус. Переносили мы его не очень легко, мягко говоря, и из-за того, что все съехались и поселились вместе в самой безопасной, по нашему мнению, съемной квартире на первом этаже, болели по кругу всей семьей.

Отчасти помню, как это повлияло на мои размышления об эвакуации. В первые дни войны я выясняла, кто куда выезжает. Еще был интернет, мы слышали, что кто-то поехал в сторону Херсона, но с той стороны шла русская армия, кто-то сел в последний поезд из Мариуполя и выехал туда, где его могут приютить.

Муж настаивал на отъезде, мы даже ругались, и в ту ночь я размышляла, что же нам делать, и если выезжать, то как и куда… А к рассвету детям стало хуже. Непрерывная тошнота, температура, отказ от еды, крики…

Я поняла, что не могу взять их и вывезти в никуда в таком состоянии. Я решила оставаться.

К тому же мой опыт жизни в Мариуполе в 2014 году давал мне надежду переждать активные боевые действия дома, в своей квартире в самом отдаленном уголке на окраине города. Где нет никаких стратегических целей: обычный спальный район, почта, школа, садик… Кому мы нужны, чтобы нас здесь отстреливали?

Свет, вода, газ — всё работало. Сигналов тревоги я ни разу не слышала, их не было в городе за всё время боевых действий. Всё шло своим чередом с небольшими изменениями.

Отстояв очередь, я попала последний раз в супермаркет, купила пару пачек гречки, масло, всё как обычно. Я стояла на кассе, рассматривала людей и товары, которых было всё меньше, и думала, что, безусловно, проблемы с поставками будут, ну или цены увеличатся, возможно, магазин будет работать по другому графику. Дальше моя фантазия не шла.

И, возможно, поэтому я оказалась настолько не готова к тому, что приготовила мне судьба, насколько вообще можно быть неготовым к чему-либо… Произошло то, чего ты не узнаешь из книг, не увидишь в кино и не ощутишь в компьютерной игре — ты просто оказываешься внутри войны и довольно быстро понимаешь, что это на самом деле за зверь.

Сон 1. Куда смотрит дуло?

Падет от страны твоея тысяща.

И тма одесную тебе, к тебе же не приближится.

Псалом