Жизнь, которая не стала моей E-Book

Кристин Хармель

• Herausgeber: Синдбад
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2018

Seitenzahl: 440

Beschreibung

Найти в жизни любовь — большая удача. Встретить ее дважды — настоящее чудо. Кейт живет в Нью-Йорке и лечит людей — она специалист по музыкальной терапии. Лишь спустя годы после трагической смерти мужа Кейт снова смогла поверить в возможность счастья. Ее новый избранник — прекрасный человек. Близится день свадьбы, но с Кейт начинают происходить странные вещи. Ей упорно снится один и тот же сон, в котором Патрик не погиб и у них есть дочь по имени Ханна. Пытаясь расшифровать скрытый смысл своих сновидений, Кейт совершит много поразительных открытий, которые полностью перевернут ее жизнь.

Leseprobe

16+

Kristin Harmel

THE LIFE INTENDED

© 2015 by Kristin Harmel

Published in the Russian language by arrangement with Baror International and Nova Littera

Перевод с английского Любови Сумм

Иллюстрации на обложке: Tinxi / shutterstock.com

Хармель К.

Жизнь, которая не стала моей / Кристин Хармель ; [пер. с англ. Л. Сумм]. — М. : Синдбад, 2018.

ISBN 978-5-00131-013-6

Найти в жизни любовь — большая удача. Встретить ее дважды — настоящее чудо. Кейт живет в Нью-Йорке и лечит людей — она специалист по музыкальной терапии. Лишь спустя годы после трагической смерти мужа Кейт снова смогла поверить в возможность счастья. Ее новый избранник — прекрасный человек. Близится день свадьбы, но с Кейт начинают происходить странные вещи. Ей упорно снится один и тот же сон, в котором Патрик не погиб и у них есть дочь по имени Ханна.

Пытаясь расшифровать скрытый смысл своих сновидений, Кейт совершит много поразительных открытий, которые полностью перевернут ее жизнь.

Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма «Корпус Права»

© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. Издательство «Синдбад», 2018

Музыка — в паузе между двумя нотами.

Клод Дебюсси

Глава 1

~

Было уже 23:04, когда Патрик вошел в дом — в последнюю нашу ночь, без малого двенадцать лет назад.

Я помню, как злобно полыхали красным светом цифры на часах у нашей кровати, и звук ключа, повернувшегося наконец в замке. Помню чуть виноватое выражение его лица; щетина, пробивавшаяся на щеках к вечеру, превратилась чуть ли не в бородку, и, когда он остановился в проходе, рубашка показалась мне смятой. Помню, как он произнес мое имя — Кейт: разом и приветствие, и попытка извиниться.

Я слушала «Крепость» Sister Hazel, мой любимый в ту пору альбом, и ждала Патрика. Как раз началась четвертая песня, «Шампанское», и я подпевала беззвучно, думая, что «наш миллион часов» — точное и поэтическое описание совместной жизни.

Мы с Патриком прожили в браке всего четыре месяца, и я не могла себе представить день, когда мы не будем вместе. Мне было двадцать восемь лет, Патрику двадцать девять, перед нами простиралась бесконечная, без горизонта, жизнь. Помню, как я прикинула: миллион часов — чуть больше ста лет — нет, этого нам мало.

А оказалось, что нам было отведено всего пятнадцать тысяч часов и еще девять.

Столько часов прошло с той минуты, как мы познакомились под Новый 2000 год, столько часов мы знали, что нашли свою пару, столько часов думали, что обрели весь мир. Но пятнадцать тысяч часов и еще девять — так далеко до миллиона.

— Милая, прости, пожалуйста, прости. — Повторяя извинения и спотыкаясь, Патрик прошел в спальню, где я сидела поверх одеяла, подтянув колени к груди и выразительно поглядывая на часы. Радость оттого, что он благополучно вернулся, мгновенно сменилась раздражением: по какому праву он заставил меня волноваться!

— Ты не позвонил! — Конечно, голос мой звучал сварливо, но мне было на это наплевать. Мы еще год назад, после того как мой дядя погиб на охоте, пообещали друг другу непременно предупреждать, когда задерживаемся. Моя тетя пребывала в блаженном неведении о смерти мужа почти двадцать часов. Нас с Патриком холодный пот прошибал при одной этой мысли.

— Пришлось кое с чем разбираться, — сказал Патрик, не глядя мне в глаза. Его густые темные волосы были растрепаны, в зеленых глазах — когда наши взгляды наконец встретились — металась тревога.

Я глянула на телефонную трубку на тумбочке. Ни одного звонка.

— На фирме? — уточнила я. Это был уже не первый случай. Патрик работал консультантом по рискам и нередко допоздна засиживался в офисе в центре города — молодой, честолюбивый, всегда готовый вкалывать сверхурочно. Мне и это в нем нравилось, хоть порой нелегко быть с человеком, который только и думает что о работе.

— Нет, Кэтили. — Он назвал меня тем ласковым именем, которое прижилось у нас с первой встречи, когда он не разобрал мое имя, Кэти Бил, очень уж шумело сборище в «Правде». — Моя прекрасная Кэтили, — пробормотал он, усаживаясь рядом со мной на кровать.

Тыльной стороной правой руки он провел по моему бедру, и я потихоньку расправила поджатые ноги, склонилась к нему. Он прижался ко мне, обнял за плечи. Пахло от него одеколоном и куревом.

— Я был у Кэндис, — сказал он мне в волосы. — Ей понадобилось кое-что со мной обсудить.

Я резко вывернулась, соскочила с кровати.

— У Кэндис? Ты засиделся у Кэндис? До одиннадцати?

С Кэндис Белазар он встречался до нашего знакомства — девица из прокуренного бара там же в центре. Короткое увлечение, оно закончилось за два месяца до нашей с ним встречи и все же не давало мне покоя, сколько бы он ни оправдывался, что это «чистая физиология и больше ничего». «У меня давно никого не было, и тут она подвернулась. Я порвал с ней, как только понял, что мы совершенно друг другу не подходим». Однако меня это не слишком утешило. На самом деле даже подташнивало при мысли, что мой муж, в объятиях которого я засыпаю каждую ночь, занимался с другой «чистой физиологией».

Однажды мы столкнулись с Кэндис в ресторанчике в Маленькой Италии, и, когда абстрактное имя обрело лицо, мне стало еще противнее. Выше меня, с огромной, явно силиконовой грудью, выбеленные волосы и пустые глаза. Оглядев меня с головы до ног, она усмехнулась и сообщила подруге театральным шепотом: «Нормальные бабы Патрику уже явно не по силам».

— Кэти, милая, что ты! — торопливо заговорил Патрик и снова потянулся ко мне, а я тут-то и сообразила, что куревом от него пахнет потому, что он дышал одним с ней воздухом. И я окончательно рассвирепела. — Ты ведь знаешь, я никогда тебя не обижу.

— Так почему же ты не позвонил?

— Ну прости меня! — Он в растерянности провел пальцами по волосам. — Виноват. Но ты же понимаешь, что я тебе не изменю, никогда, никогда! — Голос его дрогнул, когда он договаривал последние слова, но в глазах — ни тени вины.

Я почувствовала, как плечи мои чуть обмякли, негодование поостыло.

— Мало ли что! — Разумеется, он говорил правду, но я-то сидела дома и ждала, а он прохлаждался в баре со своей бывшей! Нет, я не готова сказать, что все о’кей, потому что это вовсе не о’кей.

— Да, я поступил плохо. — Он сокрушенно развел руками. — Но разговор был трудный, и я не мог выйти, чтобы позвонить.

— А то Кэндис, не дай бог, обиделась бы…

— Кэти… — Он осекся.

— Я ложусь спать! — Конечно, следовало смягчиться, обнять его, сказать, что я все понимаю. Но я была еще не готова.

— Не хочешь поговорить? — спросил он.

— Нет.

Патрик вздохнул:

— Хорошо, Кейт, я завтра все объясню.

Я выразительно закатила глаза и ринулась в ванную, хлопнув дверью. Посмотрела на свое отражение в зеркале. Ну почему даже через два года после разрыва Кэндис еще имеет какое-то влияние на моего мужа?

Но десять минут спустя, ложась в постель, я уже понимала, что сдаюсь. В конце концов, Патрик же сразу сказал мне, где задержался. И выбрал он меня, и в глубине души я знала, что каждый день до конца нашей жизни он всегда будет выбирать меня. Когда я натягивала на себя одеяло, гнев уже отступал — медленно, лениво, как усталая волна.

Я уже почти спала, когда Патрик пристроился рядом. Отвернувшись к стене, я чувствовала, как он обнял меня сзади, придвинулся, вжимаясь в меня, переплел свои ноги с моими.

Я чуть не рванулась прочь, но это же Патрик, мой Патрик. Утром он расскажет мне, что случилось, и я пойму. Так что я, помедлив, тоже прижалась к нему.

— Ты же знаешь, я тебе никогда не причиню боли, Кэтили, — зашептал он, обнимая меня еще крепче. — Никогда. Даже через миллион лет. Ничего у нас с ней не было и быть не может.

Я закрыла глаза, выдохнула:

— Я знаю.

Патрик поцеловал меня за ухом — по позвоночнику пробежала дрожь.

— Я знал еще прежде, чем тебя встретил… — заговорил он в тот момент, когда меня уже накрывал сон.

— …Что ты — моя судьба, — подхватила я. Так мы говорили друг другу «люблю». Наш тайный язык.

Я знала, что это — навсегда, до конца жизни.

Солнечный свет ворвался в комнату вместе с ароматами кофе и бекона. Я заморгала, повернулась на бок, чтобы взглянуть на часы. Они показывали 6:47, Патрик уже поднялся, готовит завтрак. Я понимала: так он просит прощения, хотя, по правде говоря, уже простила его.

— Доброе утречко, — сказала я, входя в кухню и прикрывая рукой зевок. Патрик обернулся, размахивая лопаточкой, и я засмеялась. Поверх боксеров с надписью «Я люблю Н-Й» и белой футболки он нацепил желтый фартук «Поцелуй повара». Босой, волосы растрепаны со сна.

— Шефф к вашим услюгам, — изобразил он французский акцент, и я опять засмеялась. — Садитесь, садитесь. — Все той же лопаточкой он указал на маленький кухонный столик. — Завтрак сервирован, мадам!

С поклоном он поставил на стол две тарелки — омлет, до хруста зажаренный бекон, тосты с клубничным джемом, а полминуты спустя принес две чашки дымящегося кофе, уже со сливками и сахаром, и сел напротив меня.

— Тебе не обязательно готовить с утра, — улыбнулась я.

Он поцеловал меня в щеку:

— Все для моей девочки.

Поднеся ко рту вилку, я заметила, что Патрик пристально за мной наблюдает.

— Ты что? — с полным ртом спросила я.

— Я виноват, что не позвонил вчера, — заторопился он. — Мне очень стыдно. Не подумал, что ты будешь волноваться.

Я отпила кофе и выдохнула:

— Все в порядке.

Улыбка осветила его лицо.

— Ты меня простила?

— Я тоже чересчур погорячилась.

— Нет, ты была права. Совершенно права, — все так же поспешно возразил он. Откусил бекона, а я смотрела, как мощно двигаются его челюсти. — Послушай, мне правда нужно с тобой кое-что обсудить. — Он заморгал, и что-то в его лице меня насторожило. Патрик явно нервничал. — Поужинаем сегодня в городе? Например, в отеле «Шерри-Недерленд»? Там тебе вроде нравилось.

Я улыбнулась:

— Звучит неплохо.

— Отлично. Я зарезервирую столик. В семь часов сможешь?

— Конечно, к семи я успею.

— Ничего не забыла? — спросил Патрик, когда я доела свою порцию бекона.

Я обернулась:

— Что?

Он натянул фартук за уголки и покрутился передо мной:

— Написано же: «Поцелуй повара». Надо следовать инструкциям. Простая вежливость требует.

— Да неужели? — расхохоталась я.

— Один из законов всех мировых кухнекратий.

— Кухнекратий?

— Конечно. Всех суверенных кухонных наций. Как наша.

— Понятно, — как можно серьезнее ответила я. — Что ж, сэр, не смею нарушать закон.

— В ваших же интересах соблюдать его. — Он улыбнулся и раскинул руки для объятия.

Я поднялась со стула, смеясь. Патрик наклонил голову, я привстала на цыпочки, и наши губы встретились.

— Годится? — прошептала я спустя мгновение, когда он обхватил меня руками и притянул к себе.

— И близко нет, — проворчал он и вновь поцеловал меня, на этот раз осторожно раздвинув мои губы языком.

В то утро мы успели насладиться нашей любовью — поспешно, настойчиво, вбирая в себя друг друга. А потом я вымыла посуду, пока Патрик принимал душ и одевался.

— Отлично выглядишь! — присвистнула я, когда он вернулся в кухню, приглаживая влажные волосы. Черные брюки, наглаженная голубая рубашка, серый галстук в полоску.

— У меня с утра встреча с очень важным клиентом — боюсь, трусы и фартук на ней не прокатят. Не хочу хвастаться, но ноги у меня очень сексапильные.

Я расхохоталась и снова приподнялась на цыпочках поцеловать его.

— Удачи тебе с клиентами!

— Еще и удача? Зачем? — От лукавой улыбки на щеках проступили ямочки. — Когда у меня лучшая в мире жена. Жизнь и так прекрасна!

— Жизнь прекрасна, — от всей души согласилась я. И еще раз поцеловала, но на этот раз Патрик поспешил высвободиться.

Я открыла глаза, прикрытые для поцелуя, и увидела в руках Патрика серебряный доллар, из той большой коллекции, что собирал его дед.

— Слушай, пусть он побудет у тебя до вечера? Сохранишь для меня?

Я кивнула, взяла монету.

— А эта за что?

У Патрика имелось обыкновение подбрасывать где-нибудь в городе серебряный доллар всякий раз, когда с ним случалось что-то хорошее. «Нужно передать удачу другому, — приговаривал он. — Кто-то найдет монету и загадает желание». Мы оставили серебряный доллар в Центральном парке в тот день, когда я поступила в магистратуру, а другой бросили в фонтан у мэрии в прошлом году, когда Патрик получил повышение по службе. Третий доллар упал в океан поблизости от дома его родителей на Лонг-Айленде этой весной, в день нашей свадьбы.

— Видимо, что-то серьезное, — предположила я.

— Очень! — ответил он. — Скоро все узнаешь. За ужином расскажу. А после ужина бросим ее в Пулитцеровский фонтан. И — Кэтили…

— Да?

Он уже стоял в дверях, но остановился и внимательно посмотрел на меня.

— Я знал еще прежде, чем увидел тебя… — начал он. Голос проникновенный, взгляд прикован ко мне.

Сердце затрепетало.

— …Что ты — моя судьба.

Дверь за ним закрылось. На часах было 7:48.

Тогда я видела его в последний раз.

***

Это случилось во время утренней пробежки. Я трусила на север вдоль Гудзона, по зеленой дорожке, дивясь, каким ясным и ярким стало небо после нескольких дней дождя, а в этот момент Дженнифер Барвин, тридцатисемилетняя туристка из Атланты, допила бутылку водки, к которой прикладывалась с трех часов ночи, поссорившись со своим дружком. И пока я мысленно повторяла лекцию, прослушанную накануне на курсе музыкальной терапии (я только что записалась на эту программу в Университете Нью-Йорка), она пристегивала свою полуторагодовалую дочку Лианну к заднему сиденью «тойоты-королла» 1997 года выпуска. В тот самый момент, когда я подумала, как мне повезло, что Патрик уговорил меня бросить работу в банке и получить специальность, о которой я всегда мечтала, эта женщина выехала с парковки у мотеля «Хобокен старлайт».

«Слушайся своего сердца» — такими словами ободрил меня Патрик, и они вновь звучали у меня в голове, а кеды весело стучали по дорожке. «Жизнь слишком коротка, нужно успеть осуществить свои мечты, Кейт». И когда я в то утро подняла взгляд к небесам, благодаря за понимающего и поддерживающего меня мужа, Дженнифер Барвин уже въехала в туннель имени Линкольна и понеслась в сторону Манхэттена. Я свернула на юг, к дому, она вывернула на Западную 40-ю, задев при съезде с хайвея дорожный знак.

И в ту секунду, когда я, улыбаясь себе, гадала, какую удачу Патрик собирается отметить серебряным долларом, Дженнифер Барвин на скорости 90 километров в час точно врезалась в заднюю, пассажирскую дверь такси, в котором ехал мой муж.

Через полчаса, когда я, запыхавшись, свернула за угол возле нашего пятиэтажного дома, перед дверью уже дожидались двое полицейских.

— Миссис Уэйтмен? — спросил младший. Не знаю — то ли его сочувственный взгляд, то ли серьезное выражение лица, то ли интонация, с какой он произнес мое имя, — что-то мне сразу подсказало: стряслась большая беда.

— Что случилось? — спросила я и почувствовала, как подгибаются колени. Молодой полицейский подхватил меня прежде, чем я рухнула.

— Мэм, нам очень жаль, но ваш муж сегодня утром попал в серьезную аварию, — монотонно произнес он. — Он ехал в такси, мэм. Возле Таймс-сквер.

— Нет, тут какая-то ошибка, — слабо возразила я, переводя взгляд с одного полицейского на другого. Их лица уже расплывались у меня перед глазами. — С ним все в порядке. Он на работе. Он всегда ездит на работу на метро.

И тут же я вспомнила о встрече. С очень важным клиентом. Он вполне мог поехать туда из офиса на такси. Господи.

— Вы уверены, что это он?

— Да, мэм.

— Но с ним все обошлось? — настаивала я.

Странное, тяжелое молчание.

— Мэм… — неуверенно начал молодой полисмен.

— Где он? — перебила я, поворачиваясь к тому, что постарше, он был похож на моего отца, он все уладит. — В какой больнице? Вы меня отвезете? Я должна как можно скорее попасть к нему.

И снова тишина. Ни один из них не трогался с места. В этот миг — прежде, чем они произнесли те слова, — я уже поняла.

— Мэм, — заговорил наконец старший, и его глаза увлажнились. — К сожалению, ваш муж погиб на месте.

— Нет, — вырвалось у меня, потому что такого не может быть. Двух часов не прошло с тех пор, как мы занимались любовью. Он обнял меня. Поцеловал, уходя, как во все другие дни. Теплый, живой и весь мой. — Нет, нет, этого не может быть, — пробормотала я. — Никак не может быть. Какая-то ошибка.

— К сожалению, это не ошибка, мэм, — произнес старший и тоже подхватил меня под локоть, — я почти повисла между ними. И даже не почувствовала, что падаю. — Кого из близких нам следует вызвать? — Он заботливо наклонился ко мне.

— Патрика! — бессмысленно ответила я. — Если со мной что-то случится, следует звонить ему.

Мне и в голову не приходило, что случиться может с ним. Я позволила отвести меня в дом, усадить на диван. Отдала им свой мобильный, и каким-то образом они отыскали номер моей сестры Сьюзен — судя по тому, что полчаса спустя она взлохмаченная влетела ко мне в квартиру.

— Неслась сломя голову, — выдохнула она, но я не могла говорить, только кивнула. По ее щекам текли слезы, и тут я сообразила, что сама до сих пор не плачу. — Джина уже едет.

— О! — выдохнула я.

— Кейт, — негромко сказала сестра, присаживаясь возле меня на диван. — Как ты, Кейт? Чем тебе помочь?

Я тупо уставилась на нее, словно она говорила на незнакомом языке. Следовало позвонить родителям Патрика, разыскать его друзей, организовать похороны, проделать все, что положено делать, когда человек умер. Но я не была готова принять его смерть. Сидя на этом диване, на диване, где мы с ним провели столько часов, мечтая о нашей долгой совместной жизни, я могла уговорить себя, что Патрик жив. Что мой мир не рухнул.

Чуть позже приехала моя лучшая подруга Джина. Ее муж погиб годом раньше в теракте 11 сентября. Обе они сидели со мной и молча гладили по спине. Прошел весь день, Патрику давно было пора вернуться с работы. Я все смотрела и смотрела на дверь, надеясь вопреки всему, что он войдет, что все это было нелепой, безумной ошибкой.

Но это не было ошибкой. Миновала полночь, наступило девятнадцатое сентября, первый день моей жизни без Патрика. И тогда я наконец заплакала.

Глава 2

~

Двенадцать лет спустя

-Ручки, ручки поднимаем! — бодро пою я под гитару и улыбаюсь Максу, моему любимому пациенту. — Ножкой топ-топ! — продолжаю я. — А теперь кругом, кругом. Наклонись...

— И пола коснись! — подхватывает Макс.

— Молодец, Макс! — Я сочиняю на ходу, а Макс, ребенок с аутизмом, заходится в смехе, но подыгрывает мне. Сидя в уголке моего кабинета, его мама Джойя тоже смеется, глядя, как ее сын, выпрямившись после наклона, принимается скакать.

— Еще, мисс Кейт! — просит Макс. — Еще-еще!

— Хорошо, — отвечаю я серьезным тоном. — Но теперь и ты подпевай. Сумеешь?

— Да! — восклицает он, радостно всплескивая руками.

— Честно-честно?

— Да! — Его восторг заразителен, и я смеюсь вместе с мальчиком.

— Ладно, Макс. Значит, договорились: ты подпеваешь.

Я уже пять лет работаю музыкальным терапевтом. Частная практика для детей с особыми потребностями. Макс пришел ко мне одним из первых. Джойя привела его по совету логопеда, Максу было тогда пять лет, и он отказывался говорить. Постепенно на наших еженедельных встречах я стала вытягивать из него сперва по словечку, потом по фразе, а теперь уже целый разговор получается. Теперь мы с ним вместе поем, танцуем, дурачимся, но на самом деле задача важнее: научить Макса общаться, доверять людям, открыться миру.

— Так, Макс, заполняй паузы. — Ударив по струнам, я начинаю: — Меня зовут Макс, и я жгучий…

— Брюнет! — со смехом выкрикивает Макс. — Меня зовут Макс, и я жгучий брюнет!

Я смеюсь:

— Отлично! — Беру другую ноту и пою: — Я такой красивый, все девчонки смотрят вслед! — Гляжу на него, изогнув бровь.

Макс падает со смеху. Я жду. Он снова садится прямо и говорит:

— Мисс Кейт, это очень глупо.

— Глупо? — в притворном ужасе восклицаю я. — Кому глупо, а кому в самый раз. Будешь мне подпевать или как?

— Спойте еще раз, спойте еще раз! — просит Макс.

Я подмигиваю ему.

— Я такой красивый, все девчонки смотрят вслед! — повторяю я под гитарный перезвон.

На этот раз Макс подхватывает, так что я могу перейти к следующей строке:

— Мне десять лет, я такой…

— Большой! — кричит Макс, выпячивая грудь и показывая все десять пальцев. — Я все старше и старше.

— Точно, старина! — Я снова дергаю струну и допеваю импровизированный стишок:

— А главное, характер у меня золотой.

Я умолкаю, прижав руку к сердцу, и Макс поет мне в ответ:

— А главное, характер у меня золотой. — Он снова смеется и зажимает рот ладонью. — Но мой характер вовсе не из золота! — восклицает он сквозь пальцы. — Опять получилось глупо.

— Не из золота, — соглашаюсь я. — Но когда мы говорим «золотой характер», то подразумеваем, что ты очень, очень хороший человек, Макс.

Он улыбается во весь рот и радостно вскидывает руки:

— Вы тоже хорошая, мисс Кейт!

Я отложила гитару, чтобы его обнять. Сегодня он, такой жизнерадостный и наивный, был нужен мне гораздо больше, чем я ему. Но не стоит ему об этом говорить. Музыкальные занятия проводятся не ради меня.

— Спасибо, мисс Кейт! — Макс крепко обхватил меня за талию и вжался лицом мне в плечо. — Я вас люблю!

— Макс, ты самый замечательный! — отвечаю я, чувствуя, как слезы щиплют глаза. — Будешь теперь всю неделю маму радовать, договорились?

— Договорились, мисс Кейт! — весело отвечает он. И тут же поворачивается к маме и так же крепко обнимает ее.

— Спасибо, Кейт, — с улыбкой благодарит она, поднимаясь со стула, чтобы обнять сына. — Макс, выйди в приемную, попрощайся пока с Диной. Я еще минутку поговорю с мисс Кейт.

— Хорошо, — кивает Макс. — До свиданья, мисс Кейт. — И он выбежал из кабинета, захлопнув за собой дверь.

Я обернулась к Джойе:

— Все в порядке?

Она улыбается:

— Это я вас хотела спросить. Вы какая-то не такая сегодня.

Я качаю головой, мысленно ругаю себя за то, что позволила личным проблемам просочиться в общение с клиентами.

— Нет, Джойя, у меня все хорошо, — говорю я. — Спасибо.

Она шагнула ближе ко мне, все еще сомневаясь.

— И с Дэном по-прежнему все хорошо? — уточняет она.

— Замечательно! — торопливо отвечаю я. Мы с Джойей сблизились за эти пять лет. Я, к примеру, знаю, что она мать-одиночка, с трудом сводит концы с концами и делает все, чтобы жизнь ее сына была нормальной, счастливой. И она знает, что я все еще горюю о Патрике, хотя прошло почти двенадцать лет, но наконец начала встречаться с мужчиной, с которым у меня складываются серьезные отношения, и все мои знакомые уверены, что он мне идеально подходит.

— Значит, проблема не в этом? — мягко настаивает Джойя.

— Да нет, вообще нет никакой проблемы! — отвечаю я — слишком поспешно, слишком беспечно, и в ее глазах промелькнула тень. — За меня не беспокойтесь, — как можно тверже повторяю я. — У меня все будет хорошо.

Но когда Джойя наконец ушла, крепко сжимая руку сына и озабоченно оглянувшись на меня напоследок, я падаю на стул у рабочего стола и закрываю руками лицо. Прошло несколько минут, прежде чем я решилась открыть тонкую папку, врученную мне утром врачом, и перечитать диагноз: хроническая ановуляция, первичное бесплодие.

***

Через два часа я закончила работу, сделала записи и отправилась на юг по 3-й авеню к «Зидлю», уютному бистро на углу Лексингтон и 48-й, которое за последний год стало у нас с Дэном любимым местом. Столик был заказан на семь. Сердце колотилось все сильнее.

Придется сообщить Дэну диагноз, сказать, что мои яичники практически перестали работать, — но что, если после этого он не захочет со мной остаться? Первый мужчина после Патрика, с которым у меня серьезные отношения. Наконец-то я решилась соединить жизнь с другим человеком. Не могу его потерять. Не могу снова остаться одна.

«Ты пока не знаешь, как отреагирует Дэн», — напоминаю я себе, сворачивая за угол на 48-ю. О детях мы ни разу по-настоящему не говорили, разве что мимолетно, когда еще только познакомились. К моменту нашей встречи мне исполнилось тридцать восемь, казалось бы, биологические часы должны были громко тикать, но они почему-то молчали. Мне казалось (хотя умом-то я понимала: с каждым годом забеременеть будет все труднее), будто у меня еще полным-полно времени. И оказалась совершенно не готова к тому, что на пороге сорокалетия мне заявят: мои шансы стать матерью уже в прошлом. Я еще даже не решила, хочу ли я детей, но чтобы эта дверь вот так захлопнулась перед носом — печальный сюрприз.

Что, если и для Дэна тоже?

Перед дверью «Зидля» я глянула на часы. Опаздываю уже на десять минут, и ловлю себя на мысли: вот бы развернуться и удрать! Напишу Дэну, извинюсь, выдумаю, будто задержалась с клиентом, лучше взять ужин на дом. Тогда у меня появится лишний час, чтобы все обдумать.

— Кейт?

Не вышло — Дэн вынырнул из ресторана, хмурится озабоченно.

— О! — Я выдавила улыбку. — Привет.

— Что стала в дверях? — Он шагнул ближе и положил руку мне на плечо. Сразу же стало легче. Мой Дэн. Идеальный мужчина — светловолосый, кареглазый, общий любимец. Всегда разумный, рациональный — и любит меня. И не бросит только из-за того, что подвели яичники.

Я сделала глубокий вдох.

— Дэн, я должна кое-что тебе рассказать.

Он слегка изменился в лице, но тут же улыбнулся и покачал головой:

— Может, для начала войдем?

— Ну… — промямлила я.

— Все расскажешь, как только сядем за наш стол, хорошо? — Он взял меня за руку и повел, не дожидаясь моего согласия.

— Сюрприз! — приветствовал нас хор голосов, едва мы переступили порог.

Я поперхнулась, отступила на шаг, не сразу привыкнув к полумраку. Оказалось, у дверей столпились мои самые близкие — сестра Сьюзен с мужем Робертом, их дети Сэмми и Келвин, моя лучшая подруга Джина и ее муж Уэйн и еще с десяток друзей и многолетних знакомых. И брат Дэна Уилл тоже тут, а также его лучший друг Стивен и несколько супружеских пар, с которыми мы иногда вместе проводим вечера.

— Что происходит? — в растерянности спросила я сестру. Она единственная способна в любой момент бросить мне спасательный круг, хотя и раскритикует заодно. Но на этот раз она улыбалась, тыча пальцем куда-то у меня за плечом.

Я медленно повернулась к дверям и с ужасом увидела, как Дэн опускается на одно колено. Я захлопала глазами: сердце стучало оглушительно.

— Ты делаешь мне предложение?

— Похоже на то, — засмеялся он. Достал из кармана бледно-голубую коробочку и, открыв, поднес мне. — Кейт, ты выйдешь за меня?

Наши друзья захлопали в ладоши, время замерло, я не видела ничего, кроме кольца — великолепного солитера от Тиффани — и на какое-то мгновение думала только о том, до чего это кольцо не похоже на то, антикварное, с которым мне делал предложение Патрик. И тут же меня затопило чувство вины. Сейчас не время мыслям о Патрике. Да что же со мной такое! Нужно понять, вправе ли я ответить Дэну согласием прежде, чем сообщу ему диагноз. С другой стороны, не могу я отказать ему на глазах у всех наших друзей.

Да я и не хочу ему отказывать. Дэн — само совершенство, напоминаю я себе. Всегда придерживает дверь, пропуская меня. Никогда не забудет сказать «пожалуйста» и «спасибо». О таком зяте мечтает каждая мать. Вот и моя мама не упускала случая напомнить, как мне повезло с Дэном. О свадьбе я пока не думала, но ведь это логично: когда люди любят друг друга, они должны пожениться.

— Кейт? — Голос Дэна вернул меня к реальности.

Губы сами растянулись в улыбке. Пульс частил.

— Да! — услышала я собственный голос. А потом, поскольку это правда — ведь я знала, что правда, — я повторила громче: — Да, конечно же да! — Так должно быть, сказала я себе, и мое сердце наконец-то наполнилось радостью. — Да, я выйду за тебя, Дэн.

Он испустил ликующий крик, вскочил, прижал меня к себе, пустился в пляс, все поддержали его свистом и криками.

— Кейт Уэйтмен, — сказал он. — Я постараюсь сделать тебя самой счастливой женщиной на свете.

И я смеялась вместе с ним, когда он надевал кольцо мне на палец: луч света упал на бриллиант, рассыпался мириадами крошечных звезд.

— Я люблю тебя, Кейт, — шепнул он, прижимая меня еще крепче. Но за грохотом собственного сердца я едва разобрала его слова.

Потом еще час я улыбалась и смеялась как по команде, но все расплывалось в тумане: друзья болтали, рассказывали про нас обоих какие-то анекдоты, называли нас «золотой парой», хлопали Дэна по спине, целовали меня в щеку. С полдюжины человек объяснили мне, что давно пора налаживать свою жизнь, и не меньше дюжины напомнили, какая Дэн замечательная добыча. Официантка — я перехватила ее взгляд — с жадностью рассматривала Дэна из-за барной стойки. Хорошо, что он не обращает на такое внимания.

На какое-то время, пока Сьюзен пыталась приструнить своих шумных отпрысков, а Дэн общался с друзьями, мы остались вдвоем с Джиной. Вот кто понимал, что творилось у меня в душе: она сама вышла замуж после шести лет вдовства, и признавалась мне: когда она дала согласие новому жениху, в ней сталкивались и бушевали противоположные чувства. Она винила себя за то, что окончательно уходит от старой любви. Радовалась, что обрела новую. Робко надеялась на счастье. И грустила о прошлом, с которым настало время распрощаться.

— Ты как? — спросила она, принеся мне бокал шампанского.

— Хорошо, — улыбнулась я. — Спасибо.

Она на миг прижала меня к себе.

— Подумать только, он арендовал весь ресторан целиком, чтобы сделать тебе предложение на глазах у всех друзей. — Она ухмыльнулась и покачала головой. — Вот это по-нашему, верно?

— Джина! — Я схватила ее за руку в тот момент, когда она собиралась отойти. — Как ты думаешь, если я не смогу родить, Дэн все равно захочет на мне жениться?

Она остановилась, вытаращилась на меня:

— Что у тебя случилось, Кейт?

Я почувствовала, как на глаза навернулись слезы.

— Я сегодня была у врача. — Дрожащим голосом я быстро пересказала все, что сказал мне врач. — Это ничего, я с этим справлюсь, — тут же добавила я, видя ее озабоченный взгляд. — Но за Дэна я переживаю.

— Ох, Кейт. — Она снова крепко обняла меня. — А он-то хочет детей?

Я пожала плечами, высвобождаясь:

— Не знаю, мы никогда об этом не говорили.

— Никогда не говорили? — Не то чтобы в ее голосе звучал упрек, но я почувствовала свою неправоту.

— Как-то все случая не было. — Когда такое произносишь вслух, звучит глупо. — К тому же дети у меня должны были родиться от Патрика, — совсем уже шепотом закончила я.

Джина чуть не заплакала от сочувствия. Она прикусила губу, и я, зная ее столько лет, понимала, что она пытается удержать слова, рвавшиеся с языка. В итоге она спросила только:

— А ты хочешь иметь детей?

— Не знаю. Но я не была готова услышать, что у меня их никогда не будет. — Я шмыгнула носом и вытерла глаза.

— Этого тебе никто не может сказать, — отрезала она. — Сделаешь ЭКО. Или, если у тебя остались еще яйцеклетки, поможет суррогатная мать. Можно и усыновить. Возможностей сколько угодно. Не смей даже думать, будто у тебя не осталось шансов.

— Спасибо. — Я с трудом улыбнулась в ответ.

— И Дэну сказать надо, — решила она. — Это ничего в ваших отношениях не изменит. Он тебя любит. Сегодня про это больше не думай, договорились? Наслаждайся моментом. А потом поговори с ним, Кейт. Это же нормально — все обсуждать с человеком, за которого выходишь замуж.

— Конечно. Обязательно. Прости, что вывалила это на тебя. Не волнуйся за меня, ладно? — И я отошла, удерживая на лице улыбку, прежде чем Джина успела что-то еще сказать.

Сломалась я через полчаса, когда в ресторан вошла мать Патрика.

— Кейт! — воскликнула она, подбежав, и крепко меня обняла. Пахло от нее, как всегда, корицей и тестом. — Меня Джина пригласила: ничего, что я пришла?

— Это здорово! — Мы с ней оставались друзьями после смерти Патрика и еще больше сблизились, когда девять лет тому назад умер ее муж Джо. Патрик был их единственным сыном, и, когда не стало и мужа, я почувствовала себя ответственной за нее и была рада этой ответственности: свекровь стала для меня второй матерью. — Я так рада видеть тебя, Джоан.

— Извини, что опоздала. — Она возмущенно закатила глаза. — Представь, я не успела на поезд. И весь мой график полетел.

Джоан жила в Глен-Коуве, небольшом городе на Лонг-Айленде, все в том же доме, где вырос Патрик. Иногда я задумывалась — каково там остаться совсем одной, в окружении прошлого? Я-то удрала из нашей с Патриком квартиры через три недели после похорон, не могла вынести пустоту на том месте, где была наша жизнь. Каждый раз, открывая дверь, я снова надеялась увидеть его. К тому же соседи стали жаловаться: я вдруг вставала посреди гостиной и вопила в голос. Хозяин квартиры только рад был досрочному прекращению аренды.

— Ничего, — сказала я. — Ты уже тут, это главное. — Только сейчас я почувствовала, что по моим щекам катятся слезы. — Джоан, послушай, ты на меня не сердись.

— За что? — удивилась она.

— Я… я не хочу, чтобы ты подумала, будто я забываю Патрика, — всхлипнула я, утирая глаза. Не сразу решилась встретиться с ней взглядом.

— Лапонька, — ласково ответила она мне, — ты имеешь полное право строить свою жизнь. Ты должна жить дальше. — Она обняла меня одной рукой. — Давай выйдем, подышим? — Она вывела меня из ресторана, за углом вынула из сумочки бумажный платок и вручила мне. — Кейт, дорогая моя, прошло почти двенадцать лет. Патрик хотел, чтобы ты была счастлива. Я знаю, он смотрит на тебя с небес и улыбается.

Мы одновременно посмотрели вверх. Подумала ли она то же, что и я: небо нынче сплошь затянуто облаками, звезд не видно и кажется, будто небо очень далеко.

— Ты все еще носишь монетку? — тихо спросила она, так и не дождавшись от меня ни слова.

Я кивнула и вытянула из-под блузки серебряный доллар на цепочке. Последний подарок Патрика. Ювелир по моей просьбе просверлил монету и продел в нее длинную цепочку.

Джоан слегка улыбнулась.

— Патрик верил, что в мире много хорошего, — заговорила она, дотронувшись до моего талисмана. — Он верил в любовь, в удачу и счастье и хотел, чтобы все это было у тебя. В этом смысл серебряного доллара, ты же знаешь. Он хотел для тебя самой лучшей жизни, какая только возможна.

— Я всегда буду любить его, ты мне веришь?

— Верю. — Джоан снова нежно обняла меня. — Но это не значит, что ты не вправе любить кого-то еще. Жизнь продолжается. Ты ведь нашла свое счастье, да, моя хорошая?

Я кивнула.

— Значит, ты поступаешь правильно. А теперь вернемся на вечеринку? Познакомь меня со своим женихом, пожалуйста.

После того как я познакомила Джоан с Дэном и выпила еще один бокал шампанского, кто-то поставил Эрика Клэптона — Wonderful Tonight. Дэн с улыбкой протянул мне руку:

— Наш танец, моя прекрасная невеста.

Он театрально закружил меня на импровизированном танцполе, и мы привычно подстроились под неторопливый ритм.

— А мать Пата довольно симпатичная, — шепнул он.

Гости уже тоже танцевали парами.

— Патрика, — поправила я. Меня раздражало это уменьшительное имя: покойного мужа никто, кроме Дэна, так не называл. — Да, она замечательная. У нас с ней всегда были прекрасные отношения.

— Ну да. — Чуть помедлив, он добавил: — И ты собираешься поддерживать эти отношения и впредь?

Я высвободилась, посмотрела на Дэна в упор:

— Разумеется. — Он промолчал, и я продолжила: — С какой стати мне их прерывать? — Интонация получилась сварливая, и я поспешила смягчить ее улыбкой.

Дэн снова привлек меня к себе.

— Просто я подумал: когда мы с тобой поженимся, с этой частью прошлого можно бы и расстаться. Однако настаивать не буду. С виду она приятная женщина.

— Она мне родной человек, Дэн. И это не изменится.

— Все правильно, — тут же ответил Дэн.

Однако я уже не чувствовала, что все правильно: Дэн, мне показалась, так не считал.

Как только доиграла музыка, Джина подскочила ко мне с очередным бокалом шампанского, и, сходя с танцпола, я осушила шампанское в два глотка. Подруга поглядела на меня с тревогой:

— Что-то случилось? — Она забрала пустой бокал и махнула официанту, чтобы принес еще.

— Ничего, — ответила я. Пузырьки шампанского постепенно наполняли голову легкостью.

— Из-за Джоан? — догадалась она. — Дэн что-то сказал о ней?

Я кивнула и оглянулась на Дэна, который c несколькими своими коллегами танцевал теперь под YMCA. Каким-то образом он ухитрялся и это делать клево.

— Да, — только и ответила я. Джине ведь ничего объяснять не нужно.

— Ты поступаешь правильно, даже не сомневайся, — сказала она.

Официант принес полный бокал. На этот раз я пила шампанское медленными глотками. Голова уже слегка кружилась.

— Точно?

— Безусловно, — решительно подтвердила она. — Джоан — часть твоей жизни. Так будет всегда. Без вопросов.

— Вот и хорошо.

Прошло еще несколько часов, дело шло к ночи, я выпила много шампанского, станцевала под дурацкую версию Call Me Maybe с Сэмми и Келвином, а потом Сьюзен повезла их домой укладываться спать. Около десяти вечера я усадила Джоан в такси и попросила позвонить мне, как только она доедет. И снова танцевала с Дэном, а он обнимал меня и уверял, что счастливее его нет никого на свете.

Около полуночи Стивен, приятель Дэна, поставил Guns N’Roses — композицию Sweet Child O’Mine — и потащил Дэна с парнями танцевать. Я присела у барной стойки и, прекрасно зная, что песня на самом деле не о ребенке, невольно снова задумалась о детях.

То ли от шампанского, то ли оттого, что мир вокруг меня словно кружился в веселом танце, но, уронив голову на стойку бара, я вдруг стала воображать, как бы все обернулось, если бы мы с Патриком сразу, как только поженились, решили завести ребенка. Если бы я забеременела до его смерти, задолго до того, как яичники исчерпали свой ресурс? Сейчас нашему ребенку было бы одиннадцать. Часть Патрика осталась бы мной. Тоска стиснула мне горло.

Заиграли Rolling Stones. Дэн подошел ко мне, обнял за плечи.

— Я тоже сегодня счастлив, — шепнул он.

Я не сразу сообразила, что плачу и что он решил, будто это от радости.

Я не стала его разубеждать, я ведь и правда была счастлива. Еще как! Многим ли выпадает в жизни второй шанс? И я стала целовать Дэна взасос, пока Стивен и другие его друзья не засвистели одобрительно с другого конца барной стойки. Тогда я оторвалась от его губ и заглянула ему в глаза.

— Спасибо тебе, — торжественно произнесла я.

— За что? — усмехнулся он и поцеловал меня в лоб.

— За то, что любишь меня. За то, что я почувствовала себя желанной, за то, что хочешь на мне жениться и стараешься меня понять, и еще… — Я хотела еще что-то перечислить, но забыла что.

Дэн рассмеялся:

— Кто-то выпил многовато шампанского. — Он помог мне встать, и я сообразила, что он прав: меня слегка пошатывало. — Отвезу-ка я свою красотку-жену домой и уложу в постель.

— Пока еще не жену, — возразила я, удивляясь, что слова склеиваются, словно намазанные сиропом. — Но ладно, хорошо. В постель.

Он снова засмеялся, подхватил меня на руки, помахал друзьям на прощание и понес. Я уже спала, уронив голову на его железную грудь.

Глава 3

~

Щурясь от утреннего света, я смутно почувствовала: что-то не так. Слишком яркий свет для нашей спальни с окнами на запад. К тому же Дэн, переехав в эту квартиру полгода назад, установил глухие жалюзи: по утрам в комнате обычно темно, хоть глаз выколи.

Куда я попала?

Я поморщилась от головной боли — явно перестаралась вчера с шампанским. Сев на постели, я огляделась, все больше удивляясь по мере того, как глаза привыкали к свету. Совершенно определенно не спальня Дэна. На окнах белый тюль, кровать квинсайз из тика с высоким скругленным изголовьем, а не угольно-черная кингсайз, простыни и покрывало голубые, мягкие, а я уже привыкла к серому скользкому шелку. И все же эта комната смутно мне знакома, вот только не пойму откуда.

Может быть, Дэн вчера уложил меня отсыпаться в квартире у друзей? Я так напилась, что он не смог довезти меня до дому? Я напрягала память, но вспоминалось только одно: как я засыпаю на груди у Дэна, едва мы вышли из бара.

— Дэн? — осторожно окликнула я.

В коридоре послышались шаги, кто-то негромко насвистывал. И снова это показалось странно знакомым. Мне стало не по себе. Дэн никогда не свистел. На первом же свидании признался, что неумение свистеть считает одной из главных своих неудач в жизни. Так он меня впервые рассмешил.

— Малыш? — попыталась я снова, совсем уж неуверенно.

И тут свистевший вошел из коридора в комнату, и сердце мое оборвалось: это был вовсе не Дэн.

А Патрик.

Мой муж Патрик.

Погибший двенадцать лет назад.

— Доброе утро, — сказал он с улыбкой.

Звуки глубокого, такого знакомого голоса — точно удар под дых. Я-то думала, что никогда больше его не услышу. Этого не может быть.

Неотрывно глядя на Патрика, я постепенно подмечала, что он выглядит не совсем так, как прежде. Темные волосы поредели на висках, резче обозначились морщинки вокруг глаз, он несколько погрузнел. Таким я себе его воображала, так он должен был бы выглядеть, проживи мы вместе все эти годы. Но глаза были прежние — яркие, зеленые, добрые, и я не могла ни выдохнуть, ни вдохнуть, ни заговорить.

— Что же это такое? — пролепетала я наконец, сама себя едва слыша. Этот мягкий свет, который наполняет комнату, с благоговейным страхом поняла я, — особый мягкий свет, какой возникает, когда солнечные лучи встречаются в воздухе с потоком тончайших пылинок. Тончайшая паутина света, при виде которой мне всегда представлялся волшебный порошок и чудесное исполнение желаний. Наверное, сейчас это и происходит, решила я: мистика, магия.

Но покуда я глядела на Патрика, со мной происходило что-то странное: память словно бы восстанавливалась. Я огляделась по сторонам и поняла: откуда-то мне известно, что в углу приткнулся изящный пылесос фирмы «Дайсон», что на столике у кровати лежит календарь «Слово на каждый день». А на секретере стоят желтые розы в синей вазочке.

Это же наша прежняя квартира, поняла я вдруг. Та самая, на Чемберс-стрит, где мы жили, пока с Патриком не случилась беда. Мебель по большей части новая, но общие очертания комнаты знакомы, и паркет, который мне так нравился, и стены, в которые я колошматила кулаками, пронзительно визжа и требуя Бога к ответу: как посмел он забрать у меня любимого. Но что же с нами происходит сейчас?

— Кэтили? — озабоченно окликнул Патрик. Вырвал меня из путаницы разбредающихся мыслей, вернул на землю.

Слезы катились по щекам. Я тщетно пыталась ответить ему: изо рта вырывались бессмысленные восклицания, одни гласные. Какая-то часть меня недоумевала, не снится ли это, но чем дольше я здесь находилась, тем становилась увереннее: нет, не снится. Никогда я не видела снов настолько ярких и подробных. Но если это не сон, то что?

Патрик присел на кровать рядом со мной.

— Похоже, ночка у тебя выдалась еще более веселая, чем я думал, — усмехнулся он.

Он погладил мою руку, и все тело вспыхнуло пламенем. Таким реальным было это прикосновение и так напугало меня, что я отшатнулась и тут же об этом пожалела, ведь я бы на все пошла, чтобы вновь ощутить прикосновение его рук.

— Что такое, Кейт? — спросил он и пальцем вытер мне слезы. — Что случилось?

— Ты живой! — выдохнула я, захлебываясь рыданиями. Только его ладонь на моем лице и удерживала меня от безумия. Если сейчас он отодвинется от меня, я вылечу прямиком в открытое окно, обратно в покинутую мной реальность.

— Ну да, живой! — с недоумением подтвердил он.

Я шмыгнула носом, попыталась объяснить:

— Но ты же… ты погиб двенадцать лет назад. — И едва я произнесла эти слова, комната начала расплываться у меня перед глазами. В панике я ухватила Патрика за руку.

— Хорошая моя, что ты сказала? — откуда-то издали донесся его голос. — Как тебе такое в голову пришло?

— Потому что… — Я запнулась, видя, как продолжает тускнеть и размываться окружавший меня мир. Должно быть, своим сомнением я уничтожала его. Значит, это все-таки сон, ведь именно так происходит, когда слишком глубоко проваливаешься в сновидение. Но что бы это ни было, я отчаянно хочу уцепиться, задержаться здесь, насколько смогу. Поняв, я сделала глубокий вдох, криво улыбнулась и сказала: — Сама не знаю. Не пойму, что на меня нашло. Прости. Конечно же, вот он ты, прямо тут.

И комната вновь навелась на резкость. И вновь Патрик здесь, у меня перед глазами. Несколько секунд я могла только изумленно озираться, вбирая в себя все это. Неправдоподобную синеву за окном. Пронзительную желтизну роз в синей вазе. Тускло-алые цифры на часах у кровати. Словно кто-то расширил в два раза цветовую шкалу, сделав каждый оттенок отчетливым и невыносимо прекрасным. Я глядела на Патрика, и мне казалось, он тоже светится на фоне этих насыщенных красок — и тем не менее остается таким, как был. Только хмурится озабоченно.

— Ты меня пугаешь, Кэтили, — сказал он, и комната вновь начала мерцать, а я еще отчаяннее уцепилась за его руку.

— Нет, нет, прости, — торопливо повторяла я. — Мне плохой сон приснился.

Едва произнеся эти слова, я взмолилась про себя: пусть они окажутся правдой. Может быть, вот это — реальность, а все, что случилось в последние двенадцать лет, — всего лишь страшный сон.

— Тебе приснилось, что я погиб? — Он смотрел на меня с тревогой, и я почувствовала, как слезы вновь подступили к глазам.

— Патрик, ничего страшнее я вообразить не могла. Ты не представляешь, как я счастлива снова оказаться здесь, с тобой.

Его лицо смягчилось.

— Конечно, я тут, с тобой. Где же еще мне быть? — Он с улыбкой пихнул меня локтем. — Или за двенадцать лет тебе надоело просыпаться рядом со мной?

Я выдавила смешок, хотя это не было смешно. Ни капельки.

Он снова глянул на меня с тревогой и отодвинулся:

— Ты сегодня очень странная. Давай-ка принесу тебе кофе — и таблетку ибупрофена. Годится? — Он поднялся, шагнул к двери, а я, не соображая толком, что творю, потянулась с кровати и ухватила его за руку.

— Только не уходи! — закричала я.

Если он выйдет из комнаты, я конечно же никогда его больше не увижу.

— Хорошо, — осторожно ответил он. — Пошли вместе?

Я кивнула, чувствуя себя полной дурой, и Патрик, в очередной раз опасливо покосившись на меня, помог мне встать. Голова кружилась: стоило приподняться — и опять все поплыло.

Патрик взял меня за руку и повел в коридор. По пути я выглянула в окно и убедилась, что полуразвалившееся похоронное бюро, торчавшее напротив, снесли, вместо него теперь симпатичный зеленый двор, тренажеры под открытым небом, желтая горка, тополь растет.

— Все изменилось, — пробормотала я.

— Кейт. — Голос Патрика слегка сел от тревоги. — Ты, кажется, все-таки заболела.

Я обернулась к нему, он так близко, невозможно дышать. Я сделала шаг ближе, прижалась к нему, и тело вдруг вспомнило, как точно я умещалась у него под мышкой. Я погладила его по лицу: утренняя щетина на подбородке — что может быть реальнее?

— Я… я не понимаю, как попала сюда. — Я подбирала слова, пытаясь объяснить, что со мной творится. Коридор замерцал, заискрился по краям: снова я нарушила тонкую ткань сна.

— Где же тебе и быть, если не со мной? — Патрик присмотрелся ко мне, бережно меня развернул и повел обратно в спальню. — Знаешь что, дорогая? Давай я лучше принесу тебе ибупрофен. Ты сегодня сама не своя. Поваляйся еще немного в постели.

Я позволила отвести меня в спальню. Он прав: я в полном смятении, ноги подкашиваются.

— Не уходи! — шепнула я ему.

— Я на минутку, — сказал он, подтыкая под меня одеяло. — Обещаю.

— А еще ты обещал, что всегда будешь со мной, — прошептала я, когда он скрылся в коридоре, а я осталась лежать, глядя в потолок и пытаясь разгадать, что же происходит. Почему мне все здесь так знакомо? Почему я отчетливо знаю все наперед? Знаю, что пузырек с ибупрофеном, за которым Патрик пошел, — дженерик от «Дуан Рид», — стоит в ванной на второй полке возле раковины, и там осталось не более дюжины таблеток. Знаю, что в списке покупок, который висит на холодильнике, ибупрофен значится под молоком, маршмеллоу, арахисовой пастой, замороженным луком и туалетной бумагой, и весь этот листок исписан моим почерком. Откуда мне известно, что, попытайся я сейчас включить лампу на тумбочке с другой стороны кровати, где обычно спит Патрик, она не загорится, потому что лампочка перегорела прошлой ночью? Глубоко вдохнув, я потянулась к лампочке и щелкнула кнопкой на цоколе. Не включается. Я устало выдохнула, сдаваясь.

Невозможно отделаться от мысли, что это не сон, а самая подлинная реальность. Но как такое может быть?

Прислушиваясь к стуку собственного сердца, я потянулась за телефоном. Мы так и не отказались от стационарного аппарата, вспомнила я, потому что Патрик считает его более надежным: вдруг однажды понадобится набрать 911? Откуда я это знаю? Покачав головой, я набрала домашний номер сестры. Если все это реально, должно быть, она тоже попала в эту параллельную реальность и сможет мне все объяснить.

Но из трубки доносится механический голос: линия отключена. Я кладу трубку, потом беру ее снова и набираю тот же номер еще раз — наверное, в смятении я перепутала цифры. Тот же механический голос. Я попробовала позвонить на мобильный, однако вместо голоса сестры автоответчик ответил мужским басом. Под ложечкой засосало. С ней что-то случилось?

— Со Сьюзен все в порядке? — спросила я Патрика, едва он вернулся в комнату. Неужели во сне вместо мужа погибла моя сестра, один ужас заменен другим? — Пожалуйста, скажи мне, что все хорошо. Она ведь жива?!

Брови Патрика сошлись на переносице.

— Разумеется, жива, солнышко, — ответил он, и облегчение затопило меня теплой волной. — С чего ты вдруг?

— Я пыталась позвонить ей, — призналась я, и меня опять затрясло. Я повторила на память ее номер, словно пытаясь таким образом вернуть.

— Да ведь это старый номер, Кэтили. — Мой муж покачал головой.

Я уставилась на него и вдруг сообразила — словно кто-то открыл в моей голове нужный файл:

— Она же переехала! Роб получил другую работу. Одиннадцать лет назад.

— Разумеется, — все так же озабоченно глядя на меня, подтвердил Патрик. — В Сан-Диего.

— Точно! — шепнула я. И тут же вспомнила, что Сэмми учится серфингу, что Келвин три недели назад упал, катаясь на скейтборде, и сломал руку, что они живут в маленьком желтом доме с синими ставнями в одиннадцати кварталах от океана. «Откуда мне это известно?» — спросила я себя.

Патрик улегся рядом, обхватил меня рукой, подтянул поближе к себе.

— Солнышко, что ты такое говоришь?

— Не знаю, — пробормотала я. Прикрыла глаза, вдохнула запах — лесной, коричный, единственный, несомненный, его. Прижалась к теплой, надежной груди. Я и мечтать не смела, что когда-нибудь это вернется. Приподнявшись, я стала его целовать, и поцелуи тоже оказались в точности как прежде. Губы Патрика нежны и податливы, и он, как всегда, погладил меня по правой щеке большим пальцем левой руки. Вкус его губ — вкус зубной пасты, жизни, любви, я целовала его жадно, изголодавшись, слезы снова хлынули из глаз, но, пока я целовала Патрика, я ничего не боялась.

Как вдруг меня пронзило острое чувство вины, и я снова отодвинулась от Патрика: получается, я изменила Дэну? Нет, ерунда. Никому я не изменяю. Это же все ненастоящее!

— Скажи, что любишь меня, Патрик! — шепотом потребовала я: необходимо услышать это прежде, чем на меня снова обрушится сокрушительная реальность.

Патрик слегка отодвинулся, чтобы прямо поглядеть мне в глаза.

— Сильнее, чем ты можешь себе представить, — очень серьезно ответил он. — Я знал еще прежде, чем тебя встретил…

— …Что ты — моя судьба! — подхватила я, чувствуя на щеках мокрые дорожки от слез.

Он тихо, бережно целовал меня, волшебство продолжалось. Наш поцелуй становился все более страстным, но в этот момент из двери донеслось:

— Папа!

Я обернулась, как в замедленной съемке, и увидела девочку в розовой ночной рубашке. Волнистые каштановые волосы ниже плеч, огромные зеленые глаза, в точности как у Патрика. Сердце затрепетало.

Я тотчас ее узнала, хотя память отказывалась увязывать между собой известные мне факты: что ей через месяц, восьмого июля, исполнится тринадцать; что она любит One Direction и в особенности Луи, поскольку он самый взрослый; что ей нравится рисовать и играть на пианино. На прошлой неделе получила за словарный диктант 4 с плюсом, сделав ошибки в словах «благословение» и «физиономия».

— Привет, — тихо окликнула я.

Девочка испуганно посмотрела на меня:

— Мама?

Внутри что-то оборвалось.

Я снова обернулась к Патрику:

— Я — ее мама?

Я понимала — конечно, так оно и есть, но в ушах уже загудело. Я успела увидеть, как Патрик приоткрыл рот, чтобы ответить, ощутить, как он берет меня за руку, но свет уже стал нестерпимо ярким, и Патрик в нем постепенно растворялся.

— Вернись! — кричала я, но он меня не слышал.

Он пропал из виду, комната тоже исчезла. В самую последнюю секунду я почувствовала, как сильные живые пальцы выскальзывают из моей сжатой ладони.

Глава 4

~

Будильник вырвал меня из сна, и в тот же момент я припомнила прикосновение Патрика, теплое, надежное, живое. Я резко села, заморгала, привыкая к темноте.

— Патрик! — позвала я, но ответил мне лишь будильник — повторным пронзительным звонком. Я надавила кнопку и в наступившей тишине поняла, что вернулась в реальность, ту, которую делю с Дэном, ту, в которой я навеки осталась вдовой.

— Патрик! — бессильно повторяла я, уже зная, что его здесь нет.