Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Krimi
- Serie: Звезды мирового детектива
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2017
Праздник Рождества всем сулит веселые каникулы, хороводы вокруг нарядной елки и долгожданные подарки. Детектив Джейн Риццоли и патологоанатом Маура Айлз тоже получили "сюрприз" — убийство молодой женщины, произошедшее в сочельник при жутких обстоятельствах... И они настолько напоминают сатанинский обряд, что расследование приходится вести совместно с таинственным обществом под названием "Клуб Мефисто". Кто же совершил преступление: человек в облике зверя или... наоборот? Монстр, кем бы он ни был, начал свою охоту...
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 486
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Содержание
Tess Gerritsen
THE MEPHISTO CLUB
Copyright © 2006 by Tess Gerritsen
All rights reserved
Перевод с английского Игоря Алчеева
Серийное оформление Вадима Пожидаева
Оформление обложки Сергея Шикина иЕкатерины Платоновой
Герритсен Т.
Клуб Мефисто : роман / Тесс Герритсен ; пер. с англ. И. Алчеева. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2017. (Звезды мирового детектива).
ISBN 978-5-389-12948-1
16+
Праздник Рождества всем сулит веселые каникулы, хороводы вокруг нарядной елки и долгожданные подарки. Детектив Джейн Риццоли и патологоанатом Маура Айлз тоже получили «сюрприз» — убийство молодой женщины, произошедшее в сочельник при жутких обстоятельствах... И они настолько напоминают сатанинский обряд, что расследование приходится вести совместно с таинственным обществом под названием «Клуб Мефисто». Кто же совершил преступление: человек в облике зверя или... наоборот? Монстр, кем бы он ни был, начал свою охоту...
©И. Алчеев,перевод, 2017
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017 Издательство АЗБУКА®
Нилу и Мэри
Благодарности
Написать книгу — задача очень непростая, похожая на покорение вершины, до которой, как поначалу кажется, добраться невозможно. Но как бы ни был сложен творческий процесс, всегда ободряет и утешает мысль о том, что рядом с тобой коллеги и друзья. Большое спасибо моему несравненному агенту Мег Рули и всему коллективу Литературного агентства Джейн Ротрозен. Вы всегда были моей путеводной звездой. Я благодарна своему потрясающему редактору Линде Марроу, которая заставит блистать любого писателя, Джине Сентрелло за ее неугасающий восторг и Джилли Хейлперн за любезное внимание. А еще — Селине Уокер из издательства «Трансуорлд», что находится по ту сторону океана, за неослабевающую поддержку.
И наконец, я должна поблагодарить человека, который был рядом дольше всех. Мой муж Джекоб лучше других знает, как тяжело быть супругом писательницы. Но он по-прежнему со мной.
Уничтожь все духи незаконнорожденных и сынов стражей, потому что они стали причиной того, что люди начали поступать нечестиво.
Книга Еноха, X: 14–15, древний еврейский текст, II в. до Р. Х.
1
«Какая образцовая семейка!..»
Так думал мальчик, стоя возле зияющей могилы своего отца и слушая, как приглашенный священник зачитывал избитые строфы из Библии. В тот жаркий, муторный июньский день оплакать смерть Монтагю Соула пришла лишь жалкая кучка людей, человек десять, — многих из них мальчик уже встречал раньше. Однако последние полгода он провел вдали от дома, в школе-интернате, и некоторых видел впервые. Впрочем, большинство присутствующих его совершенно не интересовало.
Зато дядюшкино семейство очень даже интересовало. Он не сводил с них глаз.
Доктор Питер Соул как две капли воды походил на своего покойного брата Монтагю: такой же сухощавый, с виду интеллигентный, в совиных очках, с темными, заметно редеющими волосами. Его жена Эми, с круглым приятным лицом, тревожно поглядывала на пятнадцатилетнего племянника мужа и крепко прижимала его к себе, словно стараясь утешить в своих объятиях. Их десятилетний сын Тедди был совсем худосочный — кожа да кости. Точная копия доктора Соула, только маленькая, и тоже в совиных очках.
Наконец, была с ними и Лили. Их шестнадцатилетняя дочь.
От жары завитки ее волос, выбившиеся из хвоста, прилипли к лицу. Она как будто чувствовала себя неловко в черном платье — беспрестанно вертелась и, казалось, была готова сорваться с места и бежать куда глаза глядят. Она, наверное, предпочла бы оказаться в любом другом месте, только не на кладбище, где приходилось то и дело отмахиваться от назойливых букашек.
«Они такие простые, такие обыкновенные, — думал мальчик. — И так не похожи на меня». Тут его глаза встретились с глазами Лили, и он вздрогнул. Оттого что угадал в ней родственную душу. В тот миг он даже почувствовал, как ее взгляд погружается в самые мрачные глубины его сознания и ощупывает там самые потайные уголки, куда еще не проникал ни один другой взгляд. Потому что он никому бы этого не позволил.
В тревоге он отвел глаза в сторону. И принялся разглядывать остальных людей, обступивших могилу. Домработницу отца. Адвоката. Двух соседей. И просто знакомых, оказавшихся здесь скорее из соображений приличия, нежели из чувства сострадания. О Монтагю Соуле они знали только, что он скромный ученый, недавно вернулся с Кипра и все время ковырялся в своих книжках и картах да глиняных черепках. На самом же деле они совсем его не знали. Как, впрочем, и его сына.
Наконец отпевание закончилось, и все сборище, похожее на расплывшуюся амебу, медленно поползло к мальчику, готовясь засыпать его словами сочувствия и соболезнованиями по поводу смерти отца. Постигшей его почти сразу же по прибытии в Штаты.
— Во всяком случае, у тебя есть родня, она поможет, — сказал священник.
«Родня? Да уж конечно», — подумал мальчик, глядя на робко приближающегося малыша Тедди, которого сзади подталкивала мать.
— Теперь ты будешь моим братом, — сказал Тедди.
— Я?
— Мама уже приготовила тебе комнату. Рядом с моей.
— Я остаюсь здесь. Буду жить в отцовском доме.
Тедди, сбитый с толку, поглядел на мать:
— Разве он с нами не поедет?
Эми Соул тотчас спохватилась:
— Да как же ты будешь тут один, дорогой! Тебе только пятнадцать. А в Пьюрити тебе, может, так понравится, что ты и уезжать-то никуда не захочешь.
— Моя школа в Коннектикуте.
— Да, но ведь учебный год уже закончился. В сентябре,если захочешь обратно в свой интернат, что ж, пожалуйста. А лето погости у нас.
— Я не буду тут один. Ко мне приедет мама.
Повисла долгая тишина. Эми с Питером переглянулись, и мальчик живо смекнул, о чем они подумали. «Мать давно его бросила».
— Она обязательно приедет за мной, — стоял он на своем.
Тогда дядя Питер мягко заметил:
— Поговорим об этом после, сынок.
Ночью мальчик лежал не смыкая глаз в постели, в отцовском доме и прислушивался к голосам тетушки и дядюшки, шептавшимся внизу, в кабинете. В том самом, где Монтагю Соул корпел последние месяцы над переводом какого-то жалкого клочка папируса. В том самом, где пять дней назад его хватил удар и он умер прямо за рабочим столом. «Этим людишкам не пристало быть там, среди отцовских сокровищ, — думал мальчик. — Они чужие в моем доме».
— ...он же совсем еще ребенок, Питер. Ему нужна семья.
— Не силком же нам тащить его в Пьюрити, раз он не хочет.
— В пятнадцать лет не тебе выбирать — за тебя решают взрослые.
Мальчик встал с постели, тихонько вышел из комнаты. Спустившись по лестнице, он остановился на полпути к кабинету и стал слушать дальше.
— ...а много ли взрослых он знал? Братец твой не в счет. Он же с головой закутывался в свои ветхие пелены, точно мумия, и как будто не замечал, что у него под боком ребенок.
— И как только у тебя язык поворачивается говорить такое, Эми? Брат был хороший.
— Хороший, да бестолковый. Ума не приложу, какой женщине могло взбрести в голову родить от Монти ребенка. А потом оставить мальчишку ему на воспитание! Представить себе не могу женщину, способную на такое.
— Монти воспитал его совсем не плохо. Мальчик в школе круглый отличник.
— И на этом основании ты считаешь братца хорошим отцом? Только потому, что мальчишка круглый отличник?
— К тому же мальчик вполне уравновешенный. Вспомни, как он держался на похоронах.
— Да он просто оцепенел, Питер. Ты заметил за весь день хоть тень волнения у него на лице?
— И Монти был такой же.
— Ты имеешь в виду — хладнокровный?
— Нет, разумный. Рассудительный.
— Да за всем этим у мальчишки, сам знаешь, скрывается горе. Мне жалко его до слез, ведь именно сейчас мать нужна ему, как никто другой. Он упорно считает, что она заним вернется, но мы-то знаем, что этому не бывать.
— Ничего мы не знаем.
— Мы даже ни разу не видели эту женщину! Единственно, Монти однажды написал из Каира — сообщил, что у него откуда ни возьмись появился сын. Как будто он нашел его в тростнике, словно младенца Моисея...
Тут мальчик услыхал, как у него над головой скрипнули половицы, — он глянул наверх, на лестничную площадку. И вздрогнул, заметив, что через перила на него смотрит двоюродная сестра Лили. Она наблюдала за ним, разглядывала его, как невиданную, диковинную зверушку, будто пытаясь понять, опасен он или нет.
— О! — вдруг воскликнула тетя Эми. — Да ты не спишь!
Они с дядюшкой только что вышли из кабинета и, остановившись внизу, у лестницы, смотрели на него. Смотрели с той же едва уловимой тревогой, словно боялись: что, если он ненароком услышал их разговор.
— Как ты себя чувствуешь, дорогой? — спросила Эми.
— Хорошо, тетушка.
— Уже довольно поздно. Может, пойдешь обратно в постель?
Но он не шелохнулся. Стоял на лестнице и думал, каково оно будет жить с этими людишками. Чему у них стоит научиться. Лето можно провести очень даже интересно, а потом за ним приедет мама. И тогда он сказал:
— Тетя Эми, я все решил.
— Ты это о чем?
— О лете и о том, где бы мне хотелось его провести.
Она вдруг предположила самое худшее.
— Только, прошу, ничего не решай второпях! Дом у нас и правда чудесный, стоит у самого озера, и у тебя будет своя комната. Приезжай для начала просто в гости, а там посмотришь.
— Но я уже решил — еду с вами, буду жить у вас.
Тетя вдруг смолкла в нерешительности, словно язык проглотила. Затем ее лицо озарилось улыбкой, она быстро поднялась по лестнице и крепко его обняла. От нее пахло мылом «Дав» и шампунем «Брек». Какая же она все-таки простая — самая обыкновенная! Потом подошел улыбающийся дядя Питер и ласково похлопал его по плечу, приветствуя таким вот своеобразным жестом новообретенного сына. Своими счастливыми улыбками, приторно-липкими, как волокна сахарной ваты, они заманивали его в свой мир, где царили любовь, свет и радость.
— Дети будут просто счастливы, когда узнают, что ты едешь с нами! — воскликнула Эми.
Он глянул наверх — на лестничную площадку, но Лили там уже не было. Она исчезла незаметно. «С ней надо быть начеку, — решил мальчик. — Она точно следит за мной».
— Теперь ты член нашей семьи, — прибавила Эми.
И пока они все вместе поднимались наверх, она уже строила планы на лето. Говорила, куда они его повезут, какой вкуснятиной будут угощать, когда вернутся домой. Она выглядела счастливой, словно и впрямь была на седьмом небе, как мать, воркующая с новорожденным младенцем.
Эми Соул даже не представляла себе, кого они собирались взять с собой.
2
Двенадцать лет спустя
Быть может, это ошибка.
Доктор Маура Айлз стояла у церкви Пресвятой Богородицы и все никак не решалась войти. Прихожане уже давно собрались внутри, а она так и стояла одна во мгле, под снегом, с непокрытой головой. Через закрытую дверь церкви она услышала, как зазвучал орган, как раздались первые аккорды «Adeste Fidelis»1, и поняла: все, наверное, уже рассаживаются по местам. Так что, если она хочет к ним присоединиться, пора и ей идти внутрь.
Она немного поколебалась, потому что не принадлежала в полном смысле слова к числу верующих, собравшихся в церкви. Но музыка, надежда согреться и знакомые обряды, способные ободрить и утешить, звали ее. Здесь же, на темной улице, ей было одиноко. Одиноко — в сочельник.
Она поднялась по ступенькам паперти и вошла в здание.
Даже в столь поздний час все скамьи в церкви были заняты: люди сидели семьями, вместе со спящими детишками, которых подняли с постелек ради полуночной мессы. На запоздавшую Мауру покосилось несколько прихожан, и, когда стихла волнующая мелодия «Adeste Fidelis», она прошмыгнула на первое попавшееся свободное место в задних рядах. Но ей почти сразу же пришлось снова встать вместе со всей паствой, поскольку зазвучала вступительная песнь.И к алтарю, творя крестное знамение, подошел отец ДаниэлБрофи.
— Да пребудет с вами благодать и мир Бога Отца нашегои Господа Иисуса Христа! — возгласил он.
— И с вами, — проговорила Маура в один голос с остальными прихожанами.
Даже после стольких лет, что она не была в церкви, отклики слетали с ее губ непринужденно: она помнила все с детства, когда ходила в воскресную школу.
— Господи, помилуй. Христе, помилуй. Господи, помилуй...
Даниэл даже не догадывался, что она здесь, а Маура была сосредоточена на нем одном. На его темных волосах и легких движениях, его сочном баритоне. «Сейчас я могу смотреть на тебя без всякого стыда и стеснения, — думала она. — Сегодня это не зазорно».
— Воздай нам радость в Царствии Небесном, где Он пребывает и властвует с Тобою и Духом Святым, Боже единый во веки веков...
Снова примостившись на скамье, Маура услышала глухоепокашливание и хныканье измотанных детишек. На алтаремерцали свечи в ознаменование света и надежды, осиявших эту зимнюю ночь.
Даниэл начал читать:
— «И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям...»
«Святой Лука, — подумала Маура, услыхав знакомые строфы. — Врач Лука».
— «...И вот вам знак: вы найдете Младенца в...»
Тут он осекся: взгляд его остановился на Мауре. И онаподумала: «Что, не ожидал увидеть меня здесь сегодня?»
Он откашлялся — и стал читать дальше:
— «...вы найдете Младенца в пеленах, лежащего в яслях».
Хотя теперь он знал, что она сидит среди других прихожан, их взгляды больше не встретились. Ни во время исполнения «Cantate Domino»2 и «Dies Sanctificatus»3, ни во время дароприношения и таинства евхаристии. Когда сидевшие рядом с ней прихожане встали и направились причащаться, Маура осталась на своем месте. Если не веришь — не пристало лицемерить, деля гостию и вино с истинно верующими.
«Тогда зачем я здесь?»
И все же она осталась посмотреть на заключительные обряды, на благословение и напутствие прихожанам.
— Идите с миром, Христос с вами.
— Слава Тебе, Господи, — откликнулись прихожане.
На этом служба закончилась, и люди вереницей потянулись к выходу, застегивая на ходу пальто и куртки, натягивая перчатки. Маура тоже встала и, уже ступив в проход между рядами, заметила, что Даниэл старается привлечь ее внимание. Безмолвно умоляя не уходить. И она снова села, ощущая на себе взгляды проходящих мимо прихожан. Она догадывалась, что они видят, вернее, что пытаются разглядеть. Одинокую женщину, жаждущую пасторского утешения в сочельник.
А может, они заметили еще что-нибудь?
Маура не поднимала на них глаз. И когда церковь почти опустела, взгляд ее устремился вперед — и остановился на алтаре. И она подумала: «Уже поздно, пора бы домой. Да и что толку здесь высиживать».
— Здравствуй, Маура.
Она подняла глаза и поймала взгляд Даниэла. В церкви все еще оставались люди. Органистка собирала ноты, последние хористы облачались в свои пальто, но Даниэл не обращал на них внимания — он смотрел только на Мауру, как будто, кроме нее, в храме больше никого не было.
— Ты давно не приходила, — сказал он.
— Похоже, что так.
— Если точно — с августа. Верно?
«Ты, значит, месяцы считал».
Он присел рядом.
— Я был приятно удивлен, когда увидел тебя здесь.
— Сегодня сочельник, в конце концов.
— Так ты же неверующая.
— Зато люблю церковные обряды и пение.
— И только поэтому пришла? Ради двух-трех гимнов? Пропеть «Аминь» и «Хвала Господу»?
— Просто хотелось послушать музыку. Побыть среди людей.
— Только не говори, что тебе не с кем скоротать вечер.
Она пожала плечами и улыбнулась:
— Ты же знаешь, Даниэл. Я не большая любительница вечеринок.
— Просто я решил... В смысле — подумал...
— Что же?
— Что, наверно, ты будешь не одна. В такой-то вечер.
«А я не одна. Я же с тобой».
Когда мимо проходила органистка с большой нотной папкой, они оба замолчали.
— Доброй ночи, отец Брофи.
— Доброй ночи, госпожа Истон. Спасибо за чудесную игру.
— Рада была доставить удовольствие, — сказала органистка, напоследок пристально глянув на Мауру, и направилась к выходу.
Было слышно, как за ней закрылась дверь, — наконец-то они остались одни.
— Так куда ты запропастилась? — спросил он.
— Ну, сам знаешь, сплошные покойники. Их не становится меньше. Потом, один из наших патологов пару недель назад загремел в больницу, в хирургию, с болями в спине — приходится его подменять. Словом, дел по горло, так-то вот.
— Могла хотя бы позвонить.
— Да, могла.
Он тоже мог, но не позвонил. Даниэл Брофи ни за что не переступил бы черту дозволенного, и, наверное, это было правильно. Ей было достаточно собственного искушения, которого с лихвой хватило бы и на двоих.
— А как у тебя дела? — спросила она.
— Месяц назад отца Роя хватил удар — может, слышала? Пришлось подвизаться еще и полицейским капелланом.
— Да, детектив Риццоли рассказывала.
— Пару недель назад я выезжал на место преступления в Дорчестер. Где застрелили полицейского. Я тебя там видел.
— А я тебя не видела. Мог бы и поздороваться.
— Ну, ты же была занята. Вся в делах, как обычно, — улыбнулся он. — А ты бываешь довольно суровой, Маура. Знаешь?
Она усмехнулась:
— Наверно, отсюда и мои проблемы.
— Проблемы?
— Я отпугиваю мужчин.
— Но меня-то ты не отпугнула.
«Да разве можно? — подумала она. — Тебя ничем не прошибешь».
Маура мельком взглянула на часы и встала.
— Уже поздно, я и так отняла у тебя слишком много времени.
— Нисколько, да и срочных дел у меня нет, — сказал он, провожая ее к выходу.
— В твоей пастве столько душ, и за всеми нужно присматривать. К тому же сегодня сочельник.
— Как видишь, я никуда не спешу.
Маура остановилась. И посмотрела на Брофи. Они стояли в церкви одни, вдыхая запах свечного воска и ладана,знакомый запах детства — таких же сочельников и таких же рождественских служб. Когда появление в церкви еще не вызывало у нее такого душевного смятения, как сейчас.
— Спокойной ночи, Даниэл, — сказала она, поворачиваясь к двери.
— Значит, до новой встречи через четыре месяца? — крикнул он ей вслед.
— Не знаю.
— А я так соскучился по нашим беседам, Маура.
Она снова остановилась, подняв руку и уже собираясь открыть дверь.
— И я тоже. Наверно, поэтому нам больше нельзя беседовать.
— Но ведь мы не сделали ничего предосудительного.
— Пока нет, — тихо проговорила она, глядя не на него, а на тяжелую резную дверь, которая закрывала ей выход.
— Маура, давай не будем бросать все вот так. Разве нельзя поддерживать что-то вроде... — Он вдруг осекся.
Зазвонил сотовый телефон.
Доставая его из сумочки, Маура подумала: телефонный звонок в такое время не сулит ничего хорошего. Ответив на вызов, она ощутила на себе взгляд Даниэла. И ее бросило в дрожь.
— Доктор Айлз, — проговорила она нарочито сухим голосом.
— Счастливого Рождества! — сказала детектив Джейн Риццоли. — Я немного удивилась, не застав тебя дома в это время. Сперва я позвонила туда.
— Я на полуночной мессе.
— Бог ты мой, уже час ночи. Служба что, еще не закончилась?
— Да, Джейн. Закончилась, я уже собралась домой, — ответила Маура тоном, пресекающим дальнейшие расспросы. — Что там у тебя? — тут же спросила она. Потому что уже знала, ей позвонили не за здорово живешь, — значит, она снова понадобилась.
— Адрес — два-десять, Прескот-стрит. Восточный Бостон. Частный дом. Мы с Фростом тут уже с полчаса.
— Подробности?
— Жертва предположительно одна — молодая женщина.
— Убийство?
— Ну да.
— Звучит самоуверенно.
— Приедешь — сама увидишь.
Маура нажала на отбой и заметила, что Даниэл все еще наблюдает за ней. Однако время рискнуть и наговорить друг другу кучу слов, о которых потом пришлось бы сожалеть, было упущено. Этому помешала смерть.
— Дела зовут?
— Я сегодня работаю. — Она сунула телефон обратно в сумочку. — У меня же здесь из родственников никого, вот я и записалась в добровольцы.
— Именно сегодня ночью?
— Какая разница — подумаешь, Рождество!
Она застегнула воротник пальто и вышла из церкви в ночь. Даниэл пошел следом, остановился у порога и смотрел, как она идет по свежевыпавшему снегу к машине; его белую ризу трепал ветер. Оглянувшись, Маура увидела: он поднял руку и машет ей на прощание.
Он продолжал махать ей вслед даже после того, как ее машина уже тронулась.
1«AdesteFidelis»— «Приидите, верные», рождественский гимн(лат.). —Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. перев.
2«CantateDomino»— «Воспойте Господу», 98-й псалом(лат.).
3«DiesSanctificatus»— «Юбилей», рождественская песнь(лат.).
3
Сквозь тончайшую пелену падающего снега пробивались мигающие синие огни трех патрульных полицейских машин, давая знать всем проходящим мимо только одно: здесь что-то случилось, что-то ужасное. Маура почувствовала, как царапнула передним бампером по льду, когда припарковывала «лексус» поближе к сугробу, чтобы освободить проезд другим машинам. Впрочем, в такой час, да еще в сочельник, здесь, на узкой улочке, могли появиться разве что такие же машины, как ее, — из свиты Смерти. Какое-то время она собиралась с духом перед долгой, изнурительной работой, глядя точно зачарованная на мерцающие тут и там проблесковые огни. Ноги у нее окоченели, кровь в жилах застыла. «Очнись! — велела она себе. — Пора за работу».
Маура вышла из машины, и резкий порыв холодного воздуха мигом освежил ей голову. И она пошла по свежевыпавшему снегу, шуршавшему у нее под ногами, словно ковер из белых перьев. Хотя было уже полвторого ночи, в некоторых домах на улице, с виду довольно скромных, горел свет, и в одном окне, украшенном праздничными фигурками летящих оленей и конфетами, она заметила силуэт любопытствующего соседа — он выглядывал из теплого дома в ночь, которая уже не была ни тихой, ни святой.
— Эй, доктор Айлз! — окликнул Мауру патрульный. Смутно знакомый полицейский в годах. Зато он ее определенно признал. Они все ее узнавали. — Как же это вам так повезло сегодня, а?
— То же самое можно спросить и у вас, офицер.
— Похоже, нам достался несчастливый билет, — улыбнулся он. — С Рождеством, будь оно неладно!
— Детектив Риццоли в доме?
— Да, они там с Фростом делают видеозапись. — Он указал на здание, где во всех окнах горел свет, — приземистый домик, втиснутый между более старыми обветшалыми строениями. — Наверно, они уже готовы к вашему приходу.
Тут до слуха Мауры донеслись какие-то странные звуки — будто бы кого-то сильно рвало. Она бросила взгляд на улицу и увидела светловолосую женщину: та стояла, склонившись к сугробу и подобрав полы длинного пальто, чтобы не испачкать его рвотой.
Патрульный брезгливо фыркнул. И тихонько сообщил Мауре по секрету:
— Из этой выйдет детектив что надо, особенно по убойным делам. Прямо как из «Кегни и Лейси»4сбежала. Все командовала тут. Настырная такая. А после заходит в дом, глядит одним глазком... ну а дальше вон — выскакивает, и на тебе... прямо на снег. — Он расхохотался.
— Я ее раньше не видела. Она что, из отдела убийств?
— Слыхал, ее только недавно перевели из отдела по борьбе с наркотиками и проституцией. У них там в комиссариате возникла замечательная идейка набрать побольше девиц. — Он покачал головой. — Хотя нет, она тут не задержится. Помяните мое слово.
Женщина-детектив вытерла рот и неуверенно двинулась к ступеням крыльца — там ее снова вырвало.
— Эй, детектив! — кликнул патрульный. — Может, вам держаться подальше от места преступления? Тошните себе на здоровье, только, по крайней мере, не там, где собирают улики.
Стоявший рядом молоденький полицейский хихикнул.
Блондинка резко повернулась, и в свете огней патрульной машины мелькнуло ее мертвенно-бледное лицо.
— Пойду лучше посижу в машине, — пробормотала она.
— Да уж. Так-то оно лучше, мэм.
Маура наблюдала, как женщина-детектив отступила в теньсвоей машины. И подумала: «Что же такое ужасное меня там ожидает?»
— Док! — позвал детектив Барри Фрост.
Он секунду назад вышел из дома и стоял на крыльце в ветровке, втянув голову в плечи. Его светлые волосы топорщились, словно он только что с постели. Лицо у него всегда было землистого оттенка, а в желтоватых отблесках висевшего на крыльце фонаря оно казалось и вовсе болезненным.
— Как я понимаю, дело совсем дрянь, — предположила Маура.
— Не то, что ожидаешь увидеть на Рождество. Вот я и подумал: лучше выйти и малость подышать.
Маура остановилась на нижней ступеньке, заметив на припорошенном снегом крыльце беспорядочные следы.
— Ничего, если я пройду?
— Да. Тут наследили только наши, полицейские.
— А как насчет отпечатков по делу?
— Почти ничего.
— Он что, в окно впорхнул и выпорхнул?
— Похоже, тщательно прибрал за собой. Остались следы от метелки.
Она нахмурилась:
— Преступник обращает внимание на детали.
— Ты погляди, что там внутри.
Маура поднялась по ступеням, натянула на ноги бахилы, а на руки перчатки. Вблизи Фрост выглядел еще хуже: на исхудалом лице ни кровинки. Однако он вздохнул и весело предложил:
— Могу проводить.
— Не стоит, побудь лучше на воздухе. Риццоли все покажет.
Фрост кивнул, не глядя на нее: он уставился на улицу с таким напряженным видом, как будто его с души воротило, а он держался из последних сил. Маура оставила его бороться с самим собой и взялась за круглую дверную ручку. Она приготовилась к худшему. Надо же, только что она подъехала в полном изнеможении и тщетно пыталась проснуться, а теперь вот нервы у нее так накалились, будто по ним прошел разряд тока.
Маура ступила в дом. Остановилась, чувствуя, как заколотилось сердце, и оглядела не предвещавшую ничего тревожного обстановку дома. В передней — обшарпанный дубовый пол. Через дверной проем видна гостиная, обставленная дешевенькой, плохо подобранной мебелью: диван-кровать с продавленным матрасом-периной, кресло с большой круглой подушкой, набитой полистиролом, книжный шкаф, собранный частью из широких обшивочных досок, частью из цельных секций. Ничего такого, что напоминало бы место преступления. Но самое страшное было впереди; она знала, страх затаился здесь, в доме, — это было видно по глазам Барри Фроста и мертвенно-бледному лицу той блондинки, детектива.
Маура прошла через гостиную в столовую и увидела сосновый стол с четырьмя стульями. Однако ее внимание привлекла не мебель, а столовые приборы, расставленные как будто для семейного ужина. На четверых.
Одна широкая тарелка была накрыта льняной салфеткой, забрызганной кровью.
Маура осторожно дотронулась до салфетки. Приподняла за краешек, взглянула на то, что лежало под нею, на тарелке. Затем вдруг бросила салфетку и с тяжким вздохом отпрянула.
— Вижу, нашла кисть левой руки, — послышался чей-то голос.
Маура резко обернулась:
— Фу ты черт, как же ты меня напугала!
— Хочешь испугаться по-настоящему? — сказала Джейн Риццоли. — Тогда пошли.
Она повернулась и повела Мауру через коридор. Джейн, как и Фрост, выглядела так, будто только что встала с постели. Слаксы мятые, темные жесткие волосы спутаны. Правда, в отличие от Фроста, держалась она мужественно и бойко — ее ботинки в бахилах так и шуршали по полу. Из всех детективов, регулярно наведывавшихся в секционный зал, пожалуй, только Джейн и отваживалась близко подходить к столу, чтобы получше разглядеть, что на нем, — вот и сейчас она двигалась по коридору с обычной решимостью. Маура шла следом, опустив голову, и рассматривала брызги крови на полу.
— Держись этой стороны, — попросила Джейн. — Тут остались нечеткие следы, ведут в обоих направлениях. Похоже, от спортивных ботинок. Они едва заметны, и я не хочу ничего затирать.
— Кто сообщил об убийстве?
— Звонили девять-один-один. Сразу после полуночи.
— Откуда?
— Прямо отсюда.
Маура нахмурилась:
— Жертва? Может, пыталась позвать на помощь?
— На линии молчали. Кто-то просто набрал номер и не положил трубку. Первая машина подоспела минут через десять после звонка. Патрульный увидел, что дверь не заперта, зашел в спальню — и пулей обратно.
Джейн остановилась у дверного проема и глянула на Мауру через плечо. Взгляд-предостережение.
— Ну вот, самое страшное — здесь.
«Отрезанной кисти было достаточно, чтобы напугаться».
Джейн посторонилась, позволив Мауре заглянуть в спальню. Жертвы видно не было — кругом была только кровь. В среднем в теле человека ее содержится литров пять. Такого же количества красной краски хватило бы с лихвой, чтобы выкрасить небольшую комнату от пола до потолка. Когда Маура заглянула в дверной проем, больше всего ее поразили невероятные брызги в форме длинных узких дорожек, оставленные рукой какого-то безумца на белых стенах, мебели и белье.
— Артериальная, — заметила Риццоли.
Маура лишь молча кивнула, разглядывая дугообразные кровавые подтеки — кошмар, описанный красным на стенах. Однажды, еще на четвертом курсе медицинского факультета, она стажировалась в отделении неотложной хирургии и видела пациента с огнестрельным ранением, истекавшегокровью на травматологическом столе. У того пациента резкоупало кровяное давление, и хирург-стажер с отчаяния начал срочно проводить лапаротомию, надеясь остановитьвнутреннее кровотечение. Когда он разрезал живот, из брюшной полости фонтаном ударила артериальная кровь и забрызгала халаты и лица других врачей. И в последние лихорадочные секунды, пока они производили откачку и обрабатывалирану стерильными полотенцами, Маура не замечала ничего, кроме крови. Ее лоснящегося глянца и мясного запаха. Она потянулась к брюшной полости, чтобы взяться за ранорасширитель, и тут почувствовала сквозь рукава халата тепло— оно подействовало на нее как успокаивающая ванна. В тот день в операционной Маура впервые увидела, какую сильную струю крови вызывает даже самое слабое артериальное давление.
И сейчас, когда она осматривала стены спальни, ее внимание снова привлекла кровь, которая запечатлела последние мгновения жизни жертвы. «Когда был сделан первый надрез, сердце жертвы еще билось и нагнетало кровяное давление». Туда, на стену, прямо над кроватью, и ударила дугой, точно из пулемета, первая струя крови. Затем, после нескольких сильнейших толчков, дугообразные струи стали ослабевать. Тело, должно быть, пыталось компенсировать падающее давление — артерии сжимались, пульс учащался. Но с каждым сокращением сердца жертва теряла все больше крови, приближая свою смерть. Когда же наконец давление совсем упало и сердце остановилось, кровотечение почти прекратилось — из тела вытекли последние капли крови. Явление смерти — вот что прочла Маура на стенах и на кровати.
Потом ее взгляд остановился — замер, различив среди всех этих кровавых брызг нечто такое, чего она сперва не заметила. То, от чего у нее по спине вдруг пробежали мурашки. На одной из стен виднелись три перевернутых креста, нарисованные кровью. А под ними — какие-то загадочные знаки:
— Что это значит? — тихо спросила Маура.
— Понятия не имеем. Вот бьемся, пробуем разгадать.
Маура не могла отвести глаз от надписи. К горлу подступил комок.
— Что это, черт возьми, за шарада?
— Погоди, тут есть еще кое-что. — Джейн обошла кровать с другой стороны и указала на пол. — А вот и жертва. Вернее, большая ее часть.
Маура тоже обошла кровать и лишь тогда увидела женщину. Та лежала на спине, раздетая. Из-за обескровливания кожа ее была точно гипсовая, и тут Маура вспомнила, как однажды на выставке в Британском музее видела множество разбитых древнеримских статуй. За долгие столетия мрамор потрескался, головы отбились, руки отломались — и в конце концов скульптуры превратились в жалкие безликие обрубки. Сейчас, взглянув на лежащее на полу тело, она увидела то же самое. Разбитую Венеру. Без головы.
— Похоже, здесь ее и убили, на кровати, — предположила Джейн. — Поэтому забрызгало только одну стену, остальная же кровь на матрасе. Затем ее повалили на пол, наверно, потому, что убийце нужна была твердая поверхность, чтобызакончить резню... — Джейн вздохнула и отвернулась, словно дошла до предела и уже не могла глядеть на тело жертвы.
— Значит, говоришь, первая патрульная машина прибыла через десять минут после того, как позвонили девять-один-один, — сказала Маура.
— Точно.
— Да, но на все это — на ампутацию и отсечение головы — ушло бы не десять минут, а куда больше.
— Понятное дело. И звонила, по-моему, не жертва.
Услышав за спиной шаги, они обе обернулись и увидели Барри Фроста: он стоял в дверях, не решаясь войти в спальню.
— Криминалисты пожаловали.
— Пусть заходят, — сказала Джейн и, помолчав, прибавила: — Неважнецки выглядишь.
— А по-моему, я держусь молодцом. Особенно учитывая ситуацию.
— Как там Кассовиц? Оклемалась? Нам тут нужна помощь.
Фрост покачал головой:
— Все еще сидит в машине. По-моему, больше она не выдержит. Пойду лучше схожу за криминалистами.
— Скажи ей, бога ради, чтобы училась сдерживаться! — крикнула ему вдогонку Джейн. — Терпеть не могу, когда женщины ведут себя подобным образом. Это портит всем нам репутацию.
Маура снова посмотрела на пол, где лежало туловище жертвы.
— А вы нашли...
— Все остальное? — уточнила Джейн. — Ах да, левую кисть ты уже видела. А правая — в ванне. Думаю, пора тебе заглянуть на кухню.
— А там что?
— Еще сюрпризы.
Джейн прошла через спальню в коридор.
Маура было двинулась следом и тут вдруг увидела себяв зеркале. Собственное отражение глядело на нее уставшими глазами из-под слипшихся от растаявшего снега темных волос. Она так и застыла на месте — но не оттого, что увидела свое лицо.
— Джейн, — прошептала она, — ты только взгляни!
— На что?
— На зеркало. Знаки... — Маура оглянулась и посмотрела на надпись на стене. — Видишь? Обратное изображение! Это не знаки, а буквы, и прочесть их можно с помощью зеркала.
— Это что, какое-то слово?
— Да. Здесь написано — Peccavi.
Джейн покачала головой:
— Даже если изображение перевернуть, мне это все равно ни о чем не говорит.
— Это же латынь, Джейн.
— И что означает?
—Я согрешил.
Женщины какое-то время молча смотрели друг на друга.Потом Джейн вдруг усмехнулась:
— Надо же, ну прямо чистосердечное признание! Думаешь, достаточно пропеть пару раз «Аве Мария!» и снова станешь белым и пушистым, после такого-то прегрешения?
— Может, это относится не к убийце. Может, к жертве. — Маура посмотрела на Джейн. — Я согрешила.
— Наказание? — предположила Джейн. — Месть?
— Мотив вполне возможный. Она натворила что-то такое, что взбесило убийцу. Согрешила против него. Вот он с ней и рассчитался.
Джейн глубоко вздохнула:
— Пойдем на кухню.
Она провела Мауру дальше по коридору. В дверях на кухню остановилась и посмотрела на доктора Айлз — та тоже застыла на пороге, онемев от того, что увидела.
Там, на кафельном полу, был нарисован большой красный круг — рисовали, похоже, мелом. По кругу, в пяти местах, виднелись лужицы расплавленного и застывшего черного воска. «Свечи», — решила Маура. А посреди круга была установлена отрезанная голова — глаза глядели прямо на них.
Круг. Пять черных свечей. «Ритуальное жертвоприношение».
— А ведь мне сейчас нужно возвращаться домой к дочурке, — сказала Джейн. — Утром рассядемся дружно вокруг елки, раскроем подарки, и все будут считать, что на земле царят мир и покой. Только я не смогу отделаться от мысли... что вот эта штуковина... смотрит на меня. Счастливого Рождества, черт возьми!
Маура проглотила комок:
— Узнали, кто она такая?
— Ну, я пока не притаскивала сюда на опознание ни друзей, ни соседей. «А вы узнали голову на полу в кухне?» Но судя по фото на водительском удостоверении, можно сказать, что это Лори-Энн Такер. Двадцать восемь лет. Шатенка, глаза карие. — Джейн отрывисто рассмеялась. — Сложим вместе все части тела — примерно это и получится.
— Что еще о ней известно?
— Мы нашли у нее в сумочке корешок чековой книжки. Работала в Музее науки. Кем — неизвестно, но судя по обстановке в доме и мебели... — Джейн заглянула в столовую, — зарабатывала негусто.
Тут послышались голоса и шаркающие шаги — пришли криминалисты. Джейн тут же поприветствовала их с присущей ей нарочитой самоуверенностью. Такая вот она, решительная детектив Риццоли, которую все знают.
— Салют, ребята, — сказала она двум криминалистам, которые вместе с Фростом осторожно прошли в кухню. — У нас тут есть для вас кое-что интересное.
— Господи, — прошептал один из криминалистов. — А где же остальное?
— В разных комнатах. Может, хотите начать с... — Она вдруг осеклась и вся напружинилась.
На кухонном столике зазвенел телефон.
Фрост стоял к нему ближе всех.
— Что скажешь? — спросил он, взглянув на Риццоли.
— Ответь.
Рукой в перчатке Фрост осторожно снял трубку.
— Алло! Алло!..
И через какое-то время положил ее обратно.
— Повесили трубку.
— А что на определителе?
Фрост нажал на кнопку просмотра входящих звонков.
— Номер бостонский.
Джейн достала сотовый телефон и взглянула на номер, высветившийся на дисплее кухонного телефона.
— Попробую перезвонить, — сказала она, набирая номер. И стала ждать. Длинные гудки. — Не отвечает.
— Сейчас гляну, может, с этого номера звонили и раньше, — предположил Фрост. И стал отрабатывать звонки в обратном порядке, просматривая все входящие и исходящие номера. — Так, а вот и звонок по девять-один-один. Был в десять минут первого ночи.
— Это наш потрошитель докладывал о проделанной работе.
— А вот еще звонок, перед тем. Номер кембриджский. — Он снова посмотрел на него. — Звонили в двенадцать ноль одну.
— Наш потрошитель что, звонил с этого телефона два раза?
— Если только это был он.
Джейн посмотрела на телефон.
— Дайте-ка подумать. Вот он стоит здесь, на кухне. Он только что прикончил ее и расчленил. Отрезал кисть, руку. Затем водрузил здесь, на полу, голову. Зачем же еще звонить? Может, чтобы похвастаться? Кому же?
— Надо выяснить, — сказала Маура.
Джейн опять позвонила по сотовому — на сей раз по кембриджскому номеру.
— Гудки... Так, там автоответчик... — Она вдруг осеклась и тут же перевела взгляд на Мауру. — Ты не поверишь, когда узнаешь, чей это номер.
— Чей же?
Джейн нажала на отбой и снова набрала номер. И протянула трубку Мауре.
Маура услышала четыре гудка, потом пикнул автоответчик и раздался голос. Очень знакомый, до боли знакомый голос.
«Вы позвонили доктору Джойс О’Доннелл. Поскольку мне хочется узнать, зачем вы звонили, пожалуйста, оставьте сообщение, и я вам перезвоню...»
Маура нажала на отбой и с неменьшим удивлением воззрилась на Джейн.
— Зачем убийце понадобилось звонить Джойс О’Доннелл?
— Вы шутите, — не поверил Фрост. — Это что, правда ее номер?
— А кто она такая? — поинтересовался один из криминалистов.
Джейн повернулась к нему.
— Джойс О’Доннелл — вампирша, — пояснила она.
4«Кегни и Лейси»— популярное полицейское телешоу на канале Си-би-эсв 1982–1988 гг.
4
Рождественское утро Джейн предпочла бы встретить где угодно, только не здесь.
Они с Фростом сидели в ее «субару», припаркованной на Брэттл-стрит, глядя на большое белое здание в колониальном стиле. Последний раз она была здесь летом, когда перед домом зеленел безупречно ухоженный сад. Сейчас же, в разгар зимы, Джейн лишний раз оценила изящество каждой его детали — от отделки из серого шифера до изысканных резных завитушек на парадной двери. Кованые железные ворота были украшены еловыми ветками и красными лентами, а в переднем окне виднелась сверкающая украшениями елка. «Надо же, — подумала Джейн, — кровопийцы и те справляют Рождество!»
— Если не хочешь, — предложил Фрост, — я сам с ней поговорю.
— Думаешь, не справлюсь?
— Думаю, тебе придется нелегко.
— Нелегко будет удержаться и не придушить ее.
— Вот видишь! И я о том же. Твое отношение к ней — вот в чем проблема. Вас связывает прошлая история, она же определяет и все остальное. Ты не сможешь относиться к ней нейтрально.
— Никто не сможет относиться к ней нейтрально, зная, кто она. Чем она занимается.
— Риццоли, она просто делает то, за что ей платят.
— Этим же занимаются шлюхи.
«Только шлюхи не причиняют вреда», — подумала Джейн, глядя на дом Джойс О’Доннелл. Дом, оплаченный кровью невинно убиенных. Шлюхи не входят, пританцовывая, в зал суда в блестящих костюмах от «Сент-Джона» и не свидетельствуют в защиту безжалостных убийц.
— Я просто хочу сказать — постарайся держать себя в руках, ладно? — произнес Фрост. — Мы не обязаны любить ее. Но и показывать свою ненависть нам нельзя.
— По-твоему, это и есть мой план?
— Погляди на себя. Коготки ты уже выпустила.
— Исключительно в целях самообороны. — Джейн распахнула дверь автомобиля. — Потому что знаю: эта стерва постарается запустить в меня свои.
Джейн вышла из машины и оказалась по икры в снегу, но почти не ощутила заползшего к ней в носки холода; ее озноб был не физического свойства. Она неотрывно смотрела на дом, думала о предстоящей встрече с женщиной, слишком хорошо знакомой с самыми сокровенными страхами Джейн. И лучше, чем кто бы то ни было, знавшей, как на них сыграть.
Фрост распахнул настежь калитку, и они пошли к дому по очищенной от снега дорожке. Каменные плиты обледенели, и Джейн так старалась не поскользнуться, что у лестницы на крыльцо окончательно потеряла уверенность в себе и своей устойчивости. Не самое лучшее состояние для встречи с Джойс О’Доннелл. А тут еще передняя дверь распахнулась, и на пороге выросла сама хозяйка во всей своей красе: светлые волосы — коротко острижены и прекрасно уложены, розовая блузка с воротом на пуговицах и защитного цвета брюки — безупречно облегают спортивную фигуру. Джейн, в своем помятом черном костюме и брюках с промокшими от растаявшего снега отворотами, чувствовала себя жалкой побирушкой у ворот дома знатной сеньоры. «Именно такой она и мечтает меня видеть».
О’Доннелл холодно кивнула:
— Детективы.
Она не сразу пригласила их в дом — какое-то время стояла молча в дверях, показывая всем своим видом, что она здесь полновластная хозяйка.
— Можно? — наконец спросила Джейн, зная, что их все-таки пустят за порог. Что игра уже началась.
О’Доннелл жестом пригласила их войти.
— Не думала, что меня ждет такое Рождество, — сказала она.
— Мы тоже не думали, — парировала Джейн. — А жертва и подавно.
— Я же говорила, все записи на автоответчике стерты, — сказала О’Доннелл, провожая их в гостиную. — Можете все прослушать, правда там уже ничего нет.
С тех пор как Джейн была в этом доме в последний раз, здесь ничего не изменилось. На стенах — та же абстрактная живопись и те же цветастые восточные ковры. Единственной новинкой была рождественская елка. Елки из детства Джейн украшались абы как: ветки провисали под тяжестью плохо сочетавшихся игрушек, редко доживавших до конца Рождества. Те елки сверкали мишурой — целым ее ворохом. Елки из Лас-Вегаса — так их называла Джейн.
На этой же не висело ни одной мишуринки. Не было в этом доме маленького Лас-Вегаса. Вместо мишуры с веток свисали хрустальные призмочки да серебристые слезинки, отбрасывавшие на стены свет зимнего солнца, который распадался на множество крохотных пляшущих зайчиков. «Даже ее чертова елка заставляет меня чувствовать себя неуютно».
О’Доннелл прошла к автоответчику.
— Вот все, что есть, — сказала она и нажала на воспроизведение.
— Новых сообщений нет, — объявил электронный голос.
Она посмотрела на детективов.
— Боюсь, интересующая вас запись пропала. Вчера вечером я, как пришла, сразу прокрутила все сообщения. А когда уходила — все стерла. Потом я получила вашу просьбу ничего не стирать, но было уже поздно.
— Сколько всего было сообщений? — спросила Джейн.
— Четыре. Ваше — последнее.
— Интересующий нас звонок поступил где-то в двенадцать десять.
— Ну да, и номер сохранился здесь, в журнале регистрации. — О’Доннелл нажала на просмотр и отыскала звонок, зарегистрированный в 00:10. — Только вот тот, кто звонил, не сказал ни слова. — Она посмотрела на Джейн. — И никакого сообщения не было, совсем.
— Вы хоть что-нибудь слышали?
— Говорю же — ни слова.
— И никаких внешних шумов? Телевизора или уличного движения?
— Даже ни единого тяжкого вздоха. Только тишина, короткая, потом щелчок — положили трубку. Поэтому я и стерла его. Чего там слушать!
— Может, вам показался знакомым номер звонившего? — спросил Фрост.
— А должен был?
— Это мы у вас спрашиваем, — откровенно съязвила Джейн.
О’Доннелл посмотрела ей прямо в глаза, и в этом взгляде Джейн заметила искру презрения. «Как будто я даже мизинца ее не стою».
— Нет, незнаком, — ответила О’Доннелл.
— А имя Лори-Энн Такер?
— Нет. Кто это?
— Прошлой ночью была убита у себя дома. И звонили вам с ее телефона.
О’Доннелл помолчала. Потом заметила вполне резонно:
— Может, ошиблись номером.
— Не думаю, доктор О’Доннелл. Звонок, похоже, предназначался вам.
— Зачем же было звонить и молчать в трубку? Не исключено, она услышала мой автоответчик, решила, что ошиблась номером, и просто положила трубку.
— Думаю, вам звонила не жертва.
О’Доннелл снова замолчала, на сей раз надолго.
— Ясно, — вдруг сказала она. Подошла к креслу и села, но не потому, что была потрясена. Она выглядела совершенно невозмутимой, сидела в своем кресле, точно императрица на приеме при дворе. — По-вашему, выходит, мне звонил убийца.
— И вас это как будто нисколько не тревожит.
— Не понимаю, с чего вдруг я должна тревожиться. Я совершенно не в курсе дела. Может, просветите? — Она махнула рукой на диван, приглашая незваных гостей сесть. То был первый знак радушия, выказанный ею.
«Не иначе как потому, что мы можем выложить кое-что интересное, — подумала Джейн. — Почуяла запах крови. Только на него и клюет».
Диван был ослепительно-белым, и Фрост остановился перед ним в нерешительности, прежде чем сесть, потому как боялся его испачкать. Зато Джейн не колебалась ни секунды. Она плюхнулась на него в своих мокрых от талого снега брюках, не сводя глаз с О’Доннелл.
— Жертва — двадцативосьмилетняя женщина, — сказала Джейн. — Убита прошлой ночью, около полуночи.
— Подозреваемые?
— Пока никого не задержали.
— Значит, кто убийца, вы понятия не имеете.
— Я говорю только, мы пока что никого не задержали. Ищем свидетелей.
— И я одна из них.
— Кто-то звонил вам из дома убитой. Может, даже сам убийца.
— О чем же ему со мной говорить, если это действительно был он?
Джейн подалась вперед:
— Мы обе прекрасно знаем о чем, доктор. О том, чем вы зарабатываете себе на хлеб. У вас, верно, и небольшой такой, миленький клуб поклонников имеется — сплошь одни убийцы, и все водят с вами дружбу. Сами знаете, вы у них знаменитость, у этих душегубов. Вы же великий психоаналитик в юбке и всегда находите общий язык с чудовищами.
— Я пытаюсь их понять, только и всего. Я их изучаю.
— И защищаете.
— Я психоневролог. И гораздо больше подготовлена к выступлениям в суде, чем любой другой специалист. Не каждый убийца должен сидеть в тюрьме. Среди них есть серьезно больные люди.
— Ну да, знаю я вашу теорию. Стоит только трахнуть какого-нибудь парнишку по голове, деформировать фронтальные доли его мозга — и с этого момента он свободен от всякой ответственности за содеянное. Он может убить женщину, разрезать на куски, а вы будете защищать его в суде.
— С той женщиной случилось то же самое? — На лице О’Доннелл мелькнула тревога, глаза мрачно сверкнули. — Ее расчленили?
— Почему вы спрашиваете?
— Просто хочется знать.
— Профессиональное любопытство?
О’Доннелл откинулась на спинку кресла.
— Детектив Риццоли, я опросила тьму убийц. И за многие годы составила обширную статистику мотивов, методов и типов совершенных ими убийств. Так что вы правы — это профессиональное любопытство. — Она задумалась. — Расчленение не такое уж редкое дело. Особенно если таким способом легче избавиться от жертвы.
— В нашем случае причина другая.
— Вы это точно знаете?
— Это ясно как божий день.
— Он что, специально выставил части тела напоказ? Это была инсценировка?
— С чего вы взяли? Или, может, среди ваших шизанутых приятелей есть такой, который уже проделывал подобные фокусы? Может, назовете имя или он у вас такой не один? Вам ведь пишут письма? Ваше имя им известно. Имя доктора, который хочет знать все подробности.
— Если и пишут, то большей частью анонимно. Имен своих не указывают.
— Но письма вы все же получаете.
— И от людей кое-что узнаю.
— От тех же убийц.
— Или выдумщиков. Поди тут разбери, правду они говорят или нет.
— По-вашему, кое-кто просто делится с вами своими фантазиями?
— Которые к тому же, скорее всего, никогда не осуществятся. Просто им бывает невтерпеж выразить свои самые порочные желания. А такие желания есть у всех. Любой, даже самый благовоспитанный человек порой придумывает, что бы такое эдакое сотворить с женщиной. Но своими извращенными фантазиями он ни с кем не посмеет поделиться. Держу пари, и у вас в голове водятся кое-какие непристойные мыслишки, детектив Фрост. — Она бросила на него пронзительный взгляд с явным намерением выбить из седла. Но Фрост, надо отдать ему должное, и бровью не повел.
— Кто-нибудь делился с вами в письмах фантазиями, связанными с расчленением? — спросил он.
— Это было давно.
— Но все же было?
— Я уже говорила, расчленение — дело не такое уж редкое.
— В фантазиях или в действительности?
— Так и эдак.
— Так кто же все-таки делился с вами в письмах своими фантазиями, доктор О’Доннелл? — решила уточнить Джейн.
Хозяйка дома посмотрела Риццоли прямо в глаза.
— Эти письма — вещь конфиденциальная. Именно поэтому люди не боятся поведать мне о своих тайнах. Желаниях, фантазиях.
— Они вам звонят?
— Редко.
— И вы с ними разговариваете?
— Я их не избегаю.
— У вас есть список людей, с которыми вы разговаривали?
— Вряд ли бы у меня получился список. Я не помню, когда это было в последний раз.
— Это было прошлой ночью.
— Ну меня же не было дома, и я не смогла ответить на тот звонок.
— Вас и в два часа ночи не было дома, — заметил Фрост. — Мы вам как раз звонили и попали на автоответчик.
— Так где вы были прошлой ночью? — поинтересовалась Джейн.
О’Доннелл пожала плечами:
— Не здесь.
— В два часа ночи, в сочельник?
— Я была у друзей.
— А домой когда пришли?
— Около половины третьего, кажется.
— У вас, наверно, замечательные друзья. Может, назовете нам их имена?
— Нет.
— Почему же?
— Разве у меня нет права на личную жизнь? Я что, обязана вам отвечать?
— Расследуется дело об убийстве. Прошлой ночью убили женщину. Это одно из самых жутких мест преступления, где мне приходилось бывать.
— И вам нужно знать, есть ли у меня алиби.
— Просто интересно, почему вы ничего нам не говорите.
— Я что, под подозрением? Или вы стараетесь показать, кто здесь заправляет?
— Вас не подозревают. Пока.
— Значит, я могу вообще не говорить с вами. — О’Доннелл резко поднялась и направилась к двери. — А теперь всего хорошего.
Фрост тоже было встал, но, заметив, что Джейн даже не шелохнулась, уселся обратно.
Джейн сказала:
— Если б вам не было наплевать на убитую, если б вы только видели, что он сделал с Лори-Энн Такер...
О’Доннелл повернулась к ней лицом:
— А вы почему мне ничего не говорите? Что именно с ней сделали?
— Хотите знать подробности, так?
— Это предмет моих исследований. Мне нужно знать подробности. — Она двинулась к Джейн. — Это помогает разобраться.
«Вернее, возбуждает. Поэтому ты вдруг так заинтересовалась. Тебе просто неймется».
— Так вы говорите, ее расчленили, — сказала О’Доннелл. — А голову отрезали?
— Риццоли, — попытался предостеречь коллегу Фрост.
Но Джейн даже не пришлось раскрывать никакой тайны: О’Доннелл сама обо всем догадалась и сделала собственные выводы.
— Голова довольно яркий символ. Очень личный. Совершенно особый. — О’Доннелл подбиралась все ближе, точно хищница. — Он забрал ее с собой в качестве трофея? На память об убийстве?..
— Скажите лучше, где вы были прошлой ночью.
— Или оставил на месте преступления? Там, где она должна была произвести самое сильное впечатление? Где ее нельзя было не заметить? Например, на кухонном столе? Или на полу, на видном месте?..
— Так у кого вы были?
— Это мощный посыл — выставленная напоказ голова, лицом вперед. Таким образом убийца дает вам знать, что он полностью владеет ситуацией. Он показывает, сколь вы бессильны, детектив. И насколько силен он сам.
«Так у кого вы были?» Как только эти слова слетели с ее губ, Джейн уже поняла, что сделала промах. Она позволила О’Доннелл спровоцировать ее — и сразу вышла из себя. Дала слабину.
— Друзья — мое личное дело, — сказала О’Доннелл. И, усмехнувшись, прибавила: — За исключением одного, и вы его прекрасно знаете. Нашего общего знакомого. Он, видите ли, до сих пор про вас спрашивает. Интересуется, как вы поживаете. — Ей даже не пришлось называть его имя: они обе знали, что речь идет об Уоррене Хойте.
«Не реагируй! — велела себе Джейн. — Не вздумай показать ей, как глубоко она вонзила когти». Но при этом Риццоли почувствовала, как у нее на лице напрягся каждый мускул, и заметила, что Фрост уже поглядывает на нее с явной тревогой. Шрамы, которые Хойт оставил на руках Джейн, — всего лишь то, что заметно окружающим: у нее были куда более глубокие раны. И даже сейчас, спустя два года, она вздрагивала при упоминании его имени.
— Он большой ваш поклонник, детектив, — вставила О’Доннелл. — И хотя благодаря вам он больше никогда не сможет ходить, неприязни он к вам не испытывает.
— Мне плевать, что он там обо мне думает.
— Я навещала его на прошлой неделе. Он показывал мне подборку газетных вырезок. «Дело Джени», как он это называет. Когда вы прошлым летом оказались в захваченной клинике, он всю ночь не выключал телевизор. Ни на миг. — О’Доннелл немного помолчала. — Он сказал, у вас родилась дочурка.
У Джейн напряглась спина. «Только не давай ей волю. Не позволяй еще глубже впиться в тебя когтями».
— И зовут вашу дочурку, кажется, Реджиной. Верно?
Джейн встала, и, хотя ростом она была ниже О’Доннелл, глаза ее полыхнули так, что та даже отпрянула.
— Мы еще позвоним, — сказала Джейн.
— Звоните сколько хотите, — ответила О’Доннелл, — мне больше нечего вам сказать.
— Врет она все, — буркнула Джейн.
Она дернула дверь машины, скользнула на водительское сиденье. И замерла, уставившись на пейзаж точно с рождественской открытки: на солнце, сверкавшее в сосульках, на облепленные снегом, заиндевевшие дома, убранные венками из ветвей остролиста. На этой улице не хватало только вычурных Санта-Клаусов с оленями да причудливого убранства на крышах, как в Ревере, где она выросла. Джейн вспомнился дом Джонни Сильвы, стоявший чуть поодаль от дома ее родителей, и толпы зевак, съезжавшихся к ним со всей округи, чтобы поглазеть на красочную феерию, которую семейство Сильва устраивало у себя в палисаднике каждый год в декабре. Были там и Санта, и три волхва, и ясли с Марией и Иисусом, и целый зверинец, который запросто потопил бы Ноев ковчег. Все там горело и сверкало, как на карнавале. Столько электричества, сколько семейство Сильва сжигало каждое Рождество, хватило бы с лихвой, чтобы осветить какое-нибудь маленькое африканское государство.
Нет, не было здесь, на Брэттл-стрит, такого яркого зрелища — только сдержанное изящество. Да и Джонни Сильвы с его домочадцами здесь не было. «Уж лучше жить по соседству с недоумком Джонни, — подумала Джейн, — чем с этой женщиной».
— Ей известно об этом деле гораздо больше, чем она говорит.
— Как ты пришла к этому выводу? — спросил Фрост.
— Чутье подсказывает.
— А я думал, ты не доверяешь чутью. Сама же твердишь постоянно. Нет, дескать, ничего лучше удачного предположения.
— Зато я хорошо знаю эту женщину. И что волнует ее больше всего на свете. — Она поглядела на Фроста, казавшегося бледнее обычного в тусклом дневном свете. — Там было еще что-то, помимо ночного звонка убийцы.
— Это просто догадка.
— Зачем она его стерла?
— А почему бы и нет? Раз не оставили никакого сообщения.
— Это она так говорит.
— О-о! Она добралась до тебя. — Фрост покачал головой. — Я так и знал.
— Еще чего!
— А то нет? Стоило ей заговорить о Реджине, как у тебячуть не вышибло предохранители. Она же психиатр. И умеет задеть за живое. Тебе нельзя больше общаться с ней.
— А кто будет с ней общаться? Ты, что ли? Или соплюшка Кассовиц?
— Тот, кого с ней ничего не связывает. Кого она еще не успела достать. — Барри бросил на Джейн испытующий взгляд, и она отвернулась.
Фрост и Риццоли работали в паре уже два года, но так и не стали близкими друзьями; между ними установилось взаимопонимание, какое бывает не у всех друзей и даже любовников, поскольку им приходилось делить на двоих одни и те же ужасы, радость побед и горечь поражений. Фрост лучшелюбого, даже лучше мужа Джейн, Габриэля, знал историю ее отношений с Джойс О’Доннелл.
И с убийцей по прозвищу Хирург.
— Ты до сих пор ее боишься, правда? — спокойно спросил он.
— Она меня просто бесит.
— Потому что она знает, чего ты боишься. И она всегда будет тебе напоминать о нем и при случае стараться ввернуть его имя.
— Думаешь, я хоть на секунду испугаюсь какого-то придурка, который теперь не в состоянии и пальцем пошевелить? Который даже пописать не может, пока нянька не подключит к нему мочевыводную трубку? Ну да, я до ужаса боюсь Уоррена Хойта.
— Тебе по-прежнему снятся кошмары?
Этот вопрос вышиб ее из седла. Соврать ему она бы не смогла: он бы мигом ее раскусил. И Джейн не сказала ни слова, просто смотрела вперед — на эту образцовую улицу с ее образцовыми домами.
— А мне бы снились, — сказал он. — Случись со мной такое.
«Так ведь не случилось же, — подумала она. — Это мне к горлу Хойт приставил лезвие, это у меня остались отметины от его скальпеля. Это обо мне он помышляет денно и нощно — спит и видит, что бы эдакое со мной сотворить». Хотя теперь ему уже не добраться до Джейн, от одной только мысли о том, что она является объектом его желаний, у нее по спине пробегали мурашки.
— С чего это мы все о нем да о нем? — спросила Джейн. — Ведь речь об О’Доннелл.
— О них нельзя говорить по отдельности.
— Я больше не собираюсь обсасывать его имя. Давай о деле, ладно? О Джойс О’Доннелл и почему убийца решил позвонить именно ей.
— Мы же не знаем точно, он звонил или кто еще.
— Для любого извращенца разговор с О’Доннелл — все равно что секс по телефону. Они могут поделиться с ней своими гнусными фантазиями, ведь она просто упивается ими, только успевай подавать, и берет все на заметку. Вот он ей и позвонил. Хотел с гордостью поведать о своих подвигах. Хотел найти чуткого слушателя, вот и нашел — лучше не придумаешь. Доктора Смерть. — Джейн резко повернула ключ в замке зажигания и завела машину — из отверстий обогревателя их обдало холодным воздухом. — Вот и позвонил. Чтобы похвастаться. И сполна насладиться ее вниманием.
— Зачем ей было врать?
— А почему бы ей не рассказать, где она была прошлой ночью? Вот и думай теперь, у кого она была. Может, этот самый звонок был приглашением?
Фрост глянул на нее с сомнением:
— Я тебя правильно понял?
— Незадолго до полуночи наш потрошитель разрезает Лори-Энн Такер на куски. Потом звонит О’Доннелл. Она уверяет, что ее не было дома... и сработал автоответчик. А что, если она все же была дома? Что, если на самом деле они мило поболтали?
— Мы же звонили ей в два часа ночи. И она не отвечала.
— Потому что ее уже не было дома. Она сказала, что была у друзей. — Джейн посмотрела на Фроста. — А что, если друг был только один? Великолепный такой, замечательный новоиспеченный дружок.
— Да брось. Неужели, по-твоему, она и впрямь стала бы покрывать этого потрошителя?
— По-моему, она на все способна. — Джейн отпустила педаль тормоза и отъехала от обочины. — На все.
5
— Так Рождество не встречают, — посмотрев на дочь, сказала Анжела Риццоли, которая стояла у плиты.
