Умереть снова E-Book

Tess Gerritsen

• Herausgeber: Азбука
• Kategorie: Krimi
• Serie: Звезды мирового детектива
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2016

Seitenzahl: 431

Beschreibung

Бостонский детектив Джейн Риццоли с помощью паталогоанатома Мауры Айлз расследует жестокое убийство Леона Готта — таксидермиста и заядлого охотника. Его сын Эллиот пропал во время путешествия по Африке за шесть лет до этого. Между двумя происшествиями неожиданно обнаруживается связь. Полицейские выходят на Милли Джекобсон — единственную выжившую в том самом сафари. Кажется, страх навсегда изувечил ее. Но Джейн просит Милли о невозможном: шагнуть навстречу самому опасному хищнику на свете — человеку, стать для него приманкой… Впервые на русском языке!

Leseprobe

Содержание

Умереть снова

Выходные сведения

Посвящение

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

Благодарности

TessGerritsen

DIE AGAIN

Copyright © 2015 by Tess Gerritsen

Allrightsreserved

Перевод с английскогоГригория Крылова

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Сергея Шикина иЕкатерины Платоновой

ГерритсенТ.

Умереть снова: роман / Тесс Герритсен ; пер. с англ.Г. Крылова. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. (Звезды ми­рового детектива).

ISBN978-5-389-12369-4

16+

Бостонский детектив Джейн Риццоли с помощью патологоанатома Мауры Айлз расследует жестокое убийство Леона Готта — таксидермиста и заядлого охотника. Его сын Эллиот пропал во время путешествия по Африке за шесть лет до этого. Между двумя происшествиями неожиданно обнаруживается связь. Полицейские выходят на Милли Джекобсон — единственную выжившую в том самом сафари. Кажется, страх навсегда изувечил ее. Но Джейн просит Милли о невозможном: шагнуть навстречу самому опасному хищнику на свете — человеку, стать для него приманкой…

Впервые на русском языке!

©Г. Крылов,перевод, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016 Издательство АЗБУКА®

Левине посвящается

1

Дельта Окаванго1, Ботсвана

В косых лучах рассвета виден след, едва заметный, словно водяной знак, вдавленный в проплешину на земле. Будь это середина дня, когда жаркое и яркое африканское солнце нещадно палит с зенита, я бы ничего не разглядела, но ранним утром даже малейшие впадины и ямки образуют тени, и, когда я выбираюсь из нашей палатки, этот единственный отпечаток лапы привлекает мое внимание. Я сажусь рядом с ним на корточки и покрываюсь холодным потом от внезапного осознания: пока мы спали, единственной нашей защитой был тонкий палаточный брезент.

Распахивается клапан палатки, и появляется Ричард, он довольно кряхтит, распрямляется и потягивается, вдыхает запах росистой травы, дымка и завтрака, который готовится на костре. Запахи Африки. Это путешествие — мечта Ричарда, и только Ричарда, мне ничего подобного и в голову не приходило. Я всегда потакаю бойфренду в его желаниях. Режим по умолчанию: «Конечно, я согласна, дорогой». Даже если это подразумевает двадцатичетырехчасовой полет на трех разных самолетах: из Лондона в Йоханнесбург, оттуда в Маун2, а потом в буш, причем последний самолет — рахитичная этажерка, за штурвалом которой сидит пилот, еще не протрезвевший после вчерашнего. Даже если это означает две недели жизни в палатке, постоянные сражения с комарами и необходимость справлять нужду за кустиком.

Даже если это означает, что я могу умереть; а именнооб этом я и думаю, глядя на след, оставленный в земле все­го в трех футах от того места, где спали ночью мы с Ричардом.

— Нет, ты почувствуй, какой воздух, Милли! — радостно вопит Ричард. — Нигде больше нет такого душистого воздуха!

— Здесь был лев, — говорю я.

— Хорошо бы собрать в бутылочку и привезти домой. Вот это был бы сувенир! Запах буша!

Он меня не слушает. Он слишком опьянен Африкой, слишком захвачен этой своей великой фантазией: белый искатель приключений на Черном континенте, где все великолепно, все блестяще, даже вчерашний ужин — консервированная свинина с бобами, которую он объявил «самой замечательнейшей едой на свете».

Я повторяю громче:

— Здесь был лев, Ричард. Рядом с нашей палаткой. Он мог запросто порвать брезент.

Я хочу, чтобы он начал волноваться, чтобы сказал: «О боже, Милли, это серьезно».

Но вместо этого он беззаботно кричит ближайшим нашим соседям:

— Эй, смотрите-ка! Ночью сюда приходил лев!

Первыми к нам присоединяются две девицы из Кейп­тауна, их палатка рядом с нашей. У Сильвии и Вивиан голландские фамилии, которые я не могу ни произнести, ни написать. Им обеим за двадцать, они загорелые длинноногие блондинки, и поначалу я их с трудом различала, пока Сильвия не заявила раздраженно: «Слушайте, Милли, мы с ней вроде не близнецы! Разве вы не видите, что у Вивиан голубые глаза, а у меня — зеленые?» Девицы присаживаютсяпо обе стороны от меня и разглядывают след лапы, и тут я замечаю, что они и пахнут по-разному. Голубоглазая Вивиан пахнет травой-зубровкой, это свежий, без малейшей горечи запах юности. Сильвия пахнет как лимонный лосьон, которым постоянно мажется, чтобы отгонять комаров: «Репелленты ведь ядовиты, вы знаете?» Они сидят по бокам от меня, как две светловолосые богини при входе в храм, и я, конечно, тут же замечаю, что Ричард снова заглядывает в низ­кий вырез майки Сильвии, откровенно демонстрирующий ложбинку между грудей. Девушке, горячо возражающей против применения репеллентов, не следовало бы обнажать столь большие поверхности лакомой кожи.

Естественно, Эллиот немедленно присоединяется к нам. Он всегда рядом с блондинками, с которыми познакомился всего несколько недель назад в Кейптауне. С тех пор он не отходит от них, как верный щенок, надеющийся, что ему уделят капельку внимания.

— Это свежий отпечаток? — взволнованно спрашивает он.

Слава богу, хоть кто-то разделяет мое беспокойство.

— Вчера я его здесь не видел, — говорит Ричард. — Вероятно, лев приходил прошлой ночью. Только представьте: вы­шли вы по естественным надобностям и столкнулись с ним!

Он рычит и, согнув пальцы как когти, замахивается на Эллиота, который тут же отшатывается. Ричард и блон­динки смеются, Эллиот — это для всех разрядка смехом, озабоченный американец, чьи карманы набиты салфетками и баллончиками от насекомых, кремами от загара и дезинфицирующими средствами, антиаллергенными пилюлями, таблетками для очистки воды и всеми прочими возможными средствами выживания.

Я не смеюсь вместе со всеми.

— Кстати, чья-нибудь жизнь вполне могла бы здесь и закончиться, — замечаю я.

— Но именно так и случается на настоящих сафари, разве нет? — весело говорит Сильвия. — Вы ведь в буше со львами.

— Похоже, это не самый большой лев, — говорит Вивиан, вглядываясь в отпечаток. — Может, самка, как думаешь?

— Самец или самка — сожрет и не поперхнется, — бормочет Эллиот.

Сильвия игриво шлепает его:

— Ой-ой. Неужели испугался?

— Нет. Я, вообще-то, думал, что Джонни преувеличивал, когда проводил с нами беседу в первый день: «Оставайтесь в джипе. Оставайтесь в палатке. Иначе смерть».

— Слушайте, Эллиот, если хотите абсолютной безопасно­сти, то надо было идти в зоопарк, — говорит Ричард, и блондинки хохочут, слыша его колкое замечание.

Все кричат «ура» Ричарду, настоящему альфа-самцу. Подобно героям написанных им романов, он тот самый человек, который берет на себя ответственность и спасает положение. Или думает, что спасает. Здесь, в этих диких местах, он на самом деле всего лишь еще один бестолковый лондонец, однако ему удается создать впечатление, будто он специалист по выживанию. И сегодня утром меня это ужасно раздражает, как будто мало того, что я голодна и не выспалась, а теперь меня еще и гнус нашел. Комары всегда меня находят. Стоит мне выйти наружу, им словно кто-то сигналит колокольчиком: обед готов. А я начинаю хлопать себя по шее и лицу.

Ричард зовет нашего африканского следопыта:

— Кларенс, идите-ка сюда. Взгляните, кто к нам ночью приходил в гости.

Кларенс, попивавший кофе у костра с мистером и миссис Мацунага, неторопливо идет к нам с жестяной кружкойи при­саживается рядом с отпечатком.

— След свежий, — заявляет Ричард, новый специалист по бушу. — Лев прошел здесь, вероятно, прошлой ночью.

— Не лев, — говорит Кларенс. Он, прищурившись, смот­рит на нас, его черное лицо поблескивает в лучах утреннего солнца. — Леопард.

— Откуда вы знаете? По отпечатку одной-единственной лапы?

Кларенс рисует пальцем в воздухе над отпечатком:

— Видите, это передняя лапа. Форма круглая, как у леопарда. — Он поднимается и оглядывает местность. — И это только одно животное, значит охотится в одиночку. Да, это леопард.

Мистер Мацунага снимает отпечаток своей гигантской камерой «никон», у которой телеобъектив похож на какой-то космический аппарат. На нем и его жене одинаковые куртки для сафари, брюки хаки, легкие шарфики и шляпы с широкими полями. Одежка у них одинаковая вплоть до малейшей детали. В облюбованных туристами местах по все­му миру можно найти такие пары, облаченные в одинаковые чужеземные одеяния. Когда смотришь на них, то кажется, что они проснулись утром и подумали: «А не насмешить ли нам сегодня мир?»

Солнце поднимается все выше, размывая тени, так четко очерчивавшие отпечаток лапы, и, спеша опередить его, остальные туристы щелкают камерами. Даже Эллиот достал свой карманный фотоаппарат, но, похоже, лишь потому, что то же самое сделали все остальные, а он не хочет быть белой вороной.

Только я не стала фотографировать. Ричард нащелкал столько, что хватит нам обоим, а он снимает на «кэнон» — «ту самую камеру, которой пользуются фотографы „Нэшнл джиографик“!» Я прячусь в тень, но даже там, где солнце меня не достает, чувствую, как из-под мышек текут ручейки пота. Жара усиливается. В буше каждый день — пекло.

— Теперь вы понимаете, почему я требую, чтобы вы по ночам не выходили из палаток? — говорит Джонни Постьюмус.

Наш проводник и старший группы приблизился так тихо — я даже не заметила, что он вернулся с реки. Джонни стоит теперь прямо у меня за спиной, и я поворачиваюсь к нему. Фамилия у него более чем мрачная — Постьюмус3, но она довольно широко распространена среди поселенцев-африканеров4, чьим потомком он является. В его лице — решительные черты предков-голландцев. У него светлые, выжженные солнцем волосы, голубые глаза, загорелые до черноты ноги в шортах хаки, похожие на древесные стволы. Комары, как и жара, совсем его не тревожат, и он не носит шляпы, не пользуется мазями или репеллентами. Он вырос в Африке, а потому у него закаленная кожа, нечувствительная к местным неудобствам.

— Она пришла сюда перед рассветом, — говорит Джонни и показывает на кусты по краю лагеря. — Вышла из зарослей, пошла на огонек и заглянула мне в глаза. Красавица, большая и здоровая.

Его спокойствие удивляет меня.

— Вы что, видели ее?

— Я вышел из палатки, стал разводить костер к завтраку, тут она и появилась.

— И что вы сделали?

— Ровно то, что советовал делать и вам в подобной ситуации. Встал во весь рост. Чтобы она хорошо разглядела мое лицо. У травоядных животных, вроде зебр или антилоп, глаза по сторонам головы, а у хищников глаза смотрят вперед. Всегда нужно показывать кошке лицо. Пусть увидит, где у вас глаза, поймет, что вы тоже хищник. И тогда дважды подумает, прежде чем напасть. — Джонни оглядывает семерых клиентов, которые платят ему за то, чтобы остаться живыми в этих диких краях. — Хорошо запомнили? По мере того как мы будем уходить глубже в буш, будем встречать больше крупных кошек. Если увидите какую-нибудь, встаньте во весь рост и постарайтесь казаться как можно крупнее. Смотрите им в глаза. И ни в коем случае не убегайте. Если вы стоите на месте, ваш шанс выжить выше.

— Вы столкнулись с леопардом, — говорит Эллиот. — Почему не воспользовались этим? — Он показывает на ружье, которое всегда на плече у Джонни.

Джонни отрицательно качает головой:

— Я не стану стрелять в леопарда. Не хочу убивать больших кошек.

— Но ружье — разве оно у вас не для этого? Не для того, чтобы защищаться?

— Их слишком мало осталось в мире. Эта земля при­надлежит им, мы здесь пришельцы. Если бы леопард напал на меня, не думаю, что я убил бы его. Даже ради спасения собственной жизни.

— Но к нам это не относится, верно? — с нервным смешком спрашивает Эллиот, оглядывая нашу группку. — Чтобы защитить кого-то из нас, вы застрелите леопарда?

Джонни ответил с иронической улыбкой:

— Посмотрим.

К полудню мы собрали вещички и приготовились двинуться глубже в буш. Джонни садится за руль, Кларенс — на место следопыта, выступающее над бампером. Мне это место кажется опасным: он сидит там и болтает ногами, легкая добыча для любого льва. Но Джонни уверяет нас, что, пока мы держимся машины, — мы в безопасности, потому что хищники считают, будто все мы — часть огромного животного. «А выйди из машины — и ты готовая закуска. Все поняли?»

Да, сэр. Мысль ясна.

Здесь совсем нет дорог, только чуть примятая трава, где проезжавшие прежде машины спрессовали мягкую землю. Шрамы, которые оставляет единственный проехавший авто­мобиль, могут залечиваться месяцами, говорит Джонни, но я думаю, что так глубоко в дельту заезжают не многие. Мы уже в трех днях езды от посадочной полосы в буше, на которой приземлился наш маленький самолет, а так еще и не видели ни одной машины в этих диких местах.

Дикие места... Еще четыре месяца назад, сидя в лондонской квартире и слушая, как дождь стучится в окно, я даже не верила в их существование. Когда Ричард подозвал меня к компьютеру и показал сайт о сафари в Ботсване, где он хотел провести вместе со мной отпуск, я увидела фотографии львов и бегемотов, носорогов и леопардов — всех животных, знакомых нам по всевозможным зоопаркам. Именно так я себе это и представляла — гигантский парк с бесклеточным содержанием зверей, удобными домиками и хорошими дорогами. Как минимум с дорогами. На сайте говорилось «палаточный лагерь в буше», но я представляла себе большие симпатичные палатки с душем и цивильными туалетами. Никак не думала, что буду платить деньги за удовольствие сидеть с голой задницей за кустиком.

Ричарда отсутствие удобств ничуть не волнует. Он в таком восторге от Африки, что ничего не замечает. Мы едем, а он без устали щелкает фотоаппаратом. Камера мистера Мацунаги, сидящего позади, издает звуки не менее интенсивно: щелчком он отвечает на щелчок, вот только объективчик у него получше. Ричард не хочет этого признавать, но стоит ему увидеть хороший объектив, как его разбирает зависть; уверена, когда мы вернемся в Лондон, он сразу полезет в Интернет, чтобы прицениться к такому объективу, как у мистера Мацунаги. Вот как сражаются современные мужчины — не копьями и мечами, а кредитными карточками. Моя платиновая бьет вашу золотую. Бедняга Эллиотсо своей жалкой «минолтой» повержен в прах, но, думаю, он не особо возражает, потому что опять втиснут на заднее сиденье вместе с Вивиан и Сильвией. Оглядываюсь на эту троицу и перехватываю взгляд миссис Мацунаги. Она тоже явно покорилась воле своего мужчины. Уверена, что ее представление о хорошем отдыхе тоже не включает в себя от­правление нужды за кустиком.

— Львы! Львы! — кричит Ричард. — Вон там!

Камеры начинают щелкать быстрее, а мы подъезжаем так близко, что я вижу мошек, оккупировавших бок самца. Рядом с ним три самки нежатся в тени комбретума. Внезапно за моей спиной начинаются разборки по-японски,я поворачиваюсь и вижу, что мистер Мацунага вскочил на ноги. Жена схватила его за куртку, отчаянно противясь попытке мужа выскочить из машины, чтобы сделать фото получше.

— Сесть! Быстро! — Голос Джонни звучит так, что никто — ни человек, ни животное — не может ослушаться. — Немедленно!

Мистер Мацунага падает на сиденье. Даже львы, кажется, испуганы, все они смотрят на механическое чудовище с восемнадцатью парами рук.

— Помните, что я говорил, Исао? — жестко произносит Джонни. — Вышли из машины — вы покойник.

— Я так возбудился, что забыл, — бормочет мистер Мацунага и склоняет голову в знак извинения.

— Слушайте, я всего лишь пытаюсь обеспечить вашу без­опасность. — Джонни испускает глубокий вздох и продолжает спокойным тоном: — Извините, что накричал. Но в прошлом году один мой коллега был на фотоохоте с двумя клиентами. Он не успел их остановить, и они выпрыгнули из машины, чтобы сделать снимки. Львы быстро бегают — они тут же оказались на месте.

— Вы хотите сказать, они их съели? — говорит Эллиот.

— Львы для этого и рождены, Эллиот. Так что прошу вас, наслаждайтесь видами, но из машины. Договорились?

Джонни издает смешок, чтобы снять напряжение, но мы все еще напуганы — стайка непослушных детишек, которым устроили головомойку. Камеры щелкают реже, снимки дела­ют­ся лишь для того, чтобы скрыть одолевшее нас чувство неловкости. Мы все потрясены тем, как Джонни обрушился на мистера Мацунагу. Я смотрю в спину Джонни — она прямо передо мной, и мышцы на его шее напряжены до предела. Он снова заводит машину. Мы оставляем львов и едем дальше, к месту следующей стоянки.

Перед заходом появляется выпивка. После пяти палатки уже расставлены, костер горит, следопыт Кларенс откры­вает алюминиевый ящик с напитками, который весь день трясся в багажнике машины, и вытаскивает джин и виски, водку и «Амарулу». К последнему я особенно прикипела — это сладкий ликер на основе африканского дерева марула.Вкус у него как у тысячи пьянящих калорий кофе с шоколадом — нечто такое, что любой ребенок отхлебнет незаметно, стоит только матери повернуться к нему спиной. Протягивая мне стакан, Кларенс подмигивает, словно я в этой компании самое проказливое дитя, ведь все остальные попивают взрослые напитки типа теплого джина с тоником или неразбавленного виски. Если задуматься, то понимаешь, что это часть программы пребывания в Африке: «Нет, вы по­смотрите, как здесь хорошо». Хорошо, когда все неудобства дня, все насекомые и напряжение между мной и Ричардом растворяются в приятном головокружении, я могу усесться на складной стул и созерцать закат. Кларенс готовит простой ужин из тушеного мяса, хлеба и фруктов, Джонни огораживает лагерь по периметру проводом с маленькими колокольчиками, которые должны нас разбудить, если к нам забредет кто-нибудь непрошеный. На фоне заходящего солнца я вижу, как Джонни неожиданно замирает с поднятой головой, будто принюхиваясь и воспринимая тысячизапахов, о которых я даже не подозреваю. Он словно одно из существ буша — чувствует себя как дома в этих диких мес­тах, и я ничуть не удивлюсь, если он раскроет рот и заревет на львиный манер.

Я поворачиваюсь к Кларенсу, который помешивает мясо в котелке.

— Вы давно работаете с Джонни? — спрашиваю я.

— С Джонни? Первый раз.

— Вы прежде никогда не были у него следопытом?

Кларенс щедро сыплет перец в варево.

— Следопыт у Джонни мой двоюродный брат. Но на этой неделе Авраам в деревне на похоронах. Он просил меня заменить его.

— А что Авраам говорил о Джонни?

Кларенс усмехается, его белые зубы сверкают в сумерках.

— Ну, он рассказывает про него много историй. Много историй. Он считает, что Джонни должен был родиться тсонгой5, потому что похож на нас. Только лицо у него белое.

— Тсонга — так называется ваше племя?

Он кивает:

— Мы из провинции Лимпопо. В Южной Африке.

— Это на языке тсонга вы иногда говорите между собой?

Он виновато смеется:

— Когда не хотим, чтобы вы поняли о чем.

Его слова звучат не очень-то лестно, мне кажется. Я смот­рю на других сидящих у костра. Мистер и миссис Мацунага прилежно просматривают на камере сделанные за день фотографии. Вивиан и Сильвия сидят в своих декольтированных маечках и излучают феромоны, отчего бедный неловкий Эллиот, как обычно, рассыпается перед ними мелким бесом, пытаясь привлечь внимание: «Вам, девчонки, не холодно? Свитеры не принести? Джин с тоником будете?»

Из нашей палатки появляется Ричард в свежей рубашке. Его ждет стул рядом со мной, но он проходит мимо. Садится подле Вивиан и начинает заливаться соловьем:

— Как вам сафари? Бываете ли вы в Лондоне? Когда выйдет роман «Блэк-джек», буду рад послать по экземпляру с автографом вам и Сильвии.

Они, конечно, знают, кто он такой. Не прошло и часа с момента знакомства, как Ричард ненавязчиво сообщил всем, что он — Ричард Ренуик, автор триллеров, создатель Джекмана Триппа, героя из МИ-5. К сожалению, никто не слышал ни о Ричарде, ни о его герое, а потому первый день сафари оказался довольно нервным. Но теперь Ричард вошел в прежнюю форму и занят тем, что у него получается лучше всего: очаровывает публику. Впрочем, мне кажется, что тут он хватил через край. Слишком уж через край. Но если я потом посетую на это, он ответит как обычно: «Милли, этим и должны заниматься писатели. Мы должны общаться, находить новых читателей». Забавно, что Ричард никогда не бывает общительным со старушками — только с молодыми. Предпочтительно с хорошенькими девушками. Помню, как он так же обаял меня четыре года назад, когда в магазине, где я работаю, ставил автографы на свою книгу «Варианты убийства». Сопротивляться Ричарду, когда он садится на любимого конька, невозможно. Он засовывает в рот сига­рету «Голуаз», наклоняет голову к пламени зажигалки из чистого серебра, прикрыв ее от ветра сложенными в чашечку ладонями. Именно так, с мужской рисовкой, и делал бы его герой Джекман Трипп.

Пустой стул рядом со мной — словно черная дыра, кудазатягивает всю мою радость. Я уже собираюсь удалиться в па­латку, когда рядом со мной неожиданно усаживается Джонни. Он ничего не говорит, только оглядывает нас, словно оценивает. Я думаю, он постоянно нас оценивает, и мне интересно знать, что он видит, когда смотрит на меня. Похожа ли я на других отставных жен и подружек, которых мужчины вытащили в буш, чтобы ублажить свои охотничьи фантазии?

Его взгляд приводит меня в замешательство, и я вынуждена нарушить молчание.

— Эти колокольчики по периметру действительно работают? — спрашиваю я. — Или они лишь для нас, чтобы мы чувствовали себя защищенными?

— Они служат первым сигналом тревоги.

— Прошлой ночью, когда в лагерь приходил леопард, я их не слышала.

— Я слышал. — Он подается вперед, подкидывает еще несколько веток в огонь. — Вероятно, мы услышим их снова.

— Вы думаете, тут бродят другие леопарды?

— На сей раз гиены. — Он указывает в темноту за кругом света от костра. — Они сейчас наблюдают за нами, их с полдюжины.

— Что?

Я вглядываюсь в темноту и только теперь замечаю сверкающие глаза, направленные на нас.

— Они терпеливые. Ждут, не достанутся ли им объед­ки. Прогуляйтесь в ту сторону — и от вас останутся одни кости. — Он пожимает плечами. — Поэтому меня и нанимают.

— Чтобы мы не достались кому-то на обед.

— Мне бы не платили, если бы я терял чересчур много клиентов.

— Слишком много — это сколько?

— Вы были бы всего лишь третьей.

— Это шутка, верно?

Он улыбается. Хотя он ровесник Ричарда, годы, прожитые под африканским солнцем, оставили у его глаз морщинки. Он успокоительно кладет ладонь на мою руку, и я вздрагиваю — ведь он не из тех людей, что без нужды прикасаются к другим.

— Да, это шутка. Я не потерял пока ни одного клиента.

— Мне трудно понять, когда вы говорите серьезно, а ко­гда шутите.

— Вы почувствуете, когда я буду говорить серьезно. — Он поворачивается к Кларенсу, который только что сказал ему что-то на тсонга. — Ужин готов.

Я скашиваю взгляд на Ричарда — видел ли он, что Джонни говорил со мной, что положил свою руку на мою? Но нет, Ричард поглощен Вивиан, я для него как будто исчезла.

— Этим писатели и должны заниматься, — предсказуемо говорит Ричард, когда мы лежим в нашей палатке той ночью. — Я всего лишь завоевываю новых читателей. — Мы разговариваем шепотом, потому что ткань тонкая, а палатки стоят одна подле другой. — И потом, у меня к ним немного покровительственное отношение. Они тут одни, две девушки в буше. Довольно смело, когда тебе всего двадцать с небольшим, правда? За это они достойны восхищения.

— Эллиот явно ими восхищается, — замечаю я.

— Эллиот будет восхищаться всем, что имеет две Х-хро­мосомы6.

— Так что они тут не совсем одни. Он отправился в это путешествие, чтобы составить им компанию.

— Они, наверное, от него уже с ума сходят. Ошивается все время рядом, смотрит на них преданными глазами.

— Эти девицы сами пригласили его. Так Эллиот говорит.

— Пригласили из жалости. Он завязал с ними знакомство в каком-то ночном клубе, узнал, что они собираются на сафари. Наверное, они сказали ему: «Слушайте, вам тоже хорошо бы подумать о путешествии в буш!» Я уверен, у них и в мыслях не было, что он за ними увяжется.

— Почему ты всегда стараешься унизить его? Он кажется довольно милым. И очень много знает о птицах.

Ричард фыркает:

— Это всегда так привлекательно в мужчине.

— Что с тобой? Откуда такое дурное настроение?

— То же самое я могу сказать и тебе. Я всего лишь разговариваю с молодой девушкой, а ты уже выходишь из себя. Девчонки, по крайней мере, умеют хорошо проводить время. Им здесь все нравится.

— Я и в самом деле пытаюсь наслаждаться жизнью. Просто я не думала, что здесь будут такие суровые условия. Я ожидала...

— Махровые одеяла и шоколадки на подушке.

— Но тем не менее я ведь здесь, разве не так?

— И каждый день я слышу от тебя одни жалобы. Я мечтал об этом сафари, Милли. Не надо мне портить впечатление от него.

Мы уже перешли на повышенные тона, и другие нас наверняка слышат, если еще не уснули. Я знаю, что Джонни не спит, потому что у него первое дежурство. Я представляю себе, как он сидит у костра и прислушивается к нашим голосам, к растущему напряжению в них. Конечно же, он в курсе нашей ссоры. Джонни Постьюмус из тех людей, мимо которых ничто не проходит, поэтому-то он и остается на своем месте, где человеческая жизнь зависит от того, насколько чуткое у тебя ухо, уловит ли оно звон колокольчика. Какимибесполезными, пустыми людишками мы, вероятно, ему кажемся. Сколько он видел распавшихся браков, сколько заносчивых людей было унижено Африкой? Буш — это не просто пункт назначения для отпускников. Это место, где ты узнаешь, что ты за букашка.

— Извини, — шепчу я и нахожу руку Ричарда. — Не хочу портить тебе сафари.

Он не отвечает на пожатие. Его рука в моей словно мертвая.

— Ты все время портишь мне настроение. Я знаю, это путешествие не отвечает твоим представлениям об отпуске,но прошу тебя, бога ради, хватит этого постного выражения на лице. Посмотри, как радуются жизни Сильвия и Вивиан! Даже миссис Мацунага не показывает вида, что ей не все по вкусу.

— Может, это из-за противомалярийных таблеток, что я принимаю, — пытаюсь оправдаться я. — Доктор сказал, они способствуют депрессии. Он говорил, что некоторые даже с ума от них сходят.

— Меня вот мефлохин ничуть не беспокоит. Девушки его тоже принимают, и заметь, всегда веселы.

Опять девушки. Вечно он сравнивает меня с этими девушками, которые на девять лет моложе меня, на девять лет стройнее и свежее. Если женщина четыре года делит с мужчиной одну квартиру, пользуется одним с ним туалетом, то как она все еще может казаться свежей?

— Мне нужно перестать принимать таблетки, — говорю я ему.

— И что, заболеть малярией? Очень умно!

— Что ты хочешь, чтобы я сделала? Ричард, скажи, чего ты хочешь?

— Я не знаю.

Он вздыхает и отворачивается от меня. Его спина как холодный бетон, стена, за которой спрятано его сердце, и мне теперь до него не дотянуться. Через несколько секунд он говорит тихим голосом:

— Не знаю, куда мы движемся, Милли.

Но я знаю, куда движется Ричард. Он удаляется от меня. Вот уже несколько месяцев он удаляется от меня. Потихоньку, постепенно. Правда, до сего дня я отказывалась замечать это. Списывала на счет того, что мы оба слишком заняты в последнее время. Он продирался через редактуру своего «Блэк-джека». Я с трудом пыталась закончить годовой переучет в магазине. Наши отношения наладятся, когда минует этот трудный этап. Я все время убеждала себя в этом.

За стенками нашей палатки ночь живет звуками дельты. Наш лагерь находится близ реки, где мы недавно видели бегемотов. Кажется, я слышу их сейчас вместе с кваканьем, криками и хрюканьем бесчисленных других животных.

Но в нашей палатке царит только тишина.

Вот, значит, куда уезжает умирать любовь. В палатку,в африканский буш. Находись мы сейчас в Лондоне, я бы под­нялась, оделась и отправилась к подружке за бренди и сочувствием. Но тут я в палатке, словно в ловушке, в окружении тварей, жаждущих меня сожрать. От одного лишь ощущения закрытого пространства мне отчаянно хочется выбраться наружу и с криком броситься в ночь. Вероятно, противомалярийные таблетки разрушают мой мозг. Я хочу, чтобы дело было в таблетках, потому что тогда я тут ни при чем и надежда остается. Нет, я правда должна перестать их принимать.

Ричард спит как мертвый. Как он может спать и мирно похрапывать, когда я с ума схожу? Я слушаю, как он посапывает, очень ровно, расслабленно. Этот звук свидетельствует о том, что я ему безразлична.

Когда я просыпаюсь на следующее утро, он все еще крепко спит. Сквозь швы в палатке начинают просачиваться робкие лучи рассвета, а я с ужасом думаю о предстоящем дне. Снова придется испытывать неловкость в машине, где мы сидим бок о бок, стараясь быть вежливыми друг с другом. Снова придется лупить себя, убивая комаров, и присаживаться за кустиками. Снова придется наблюдать за тем, как Ричард флиртует, и чувствовать, как у тебя разрывается сердце. По-моему, хуже отпуска и придумать было нельзя.

А потом я слышу женский визг.

1Окаванго — река в Юго-Западной Африке. Дельта Окаванго — самая большая внутренняя дельта планеты, не имеющая стока в Мировой океан. Находится на территории Ботсваны, главный источник воды в этом регионе, примыкающем к пустыне Калахари.

2Маун — небольшой город в Ботсване.

3 Фамилия созвучна с английским словом posthumous, что означает «посмертный».

4Африканеры — группа населения ЮАР, потомки колонистов голландского, немецкого и французского происхождения.

5Тсонга(батсонга) — народ, живущий в Мозамбике.

6X-хромосома — половая хромосома, у самок имеются две Х-хромосомы, у самцов одна Х-хромосома и одна Y-хромосома.

2

Бостон

Эту новость принес почтальон. Четверть двенадцатого утра, неуверенный голос в сотовом телефоне: «Я на Сэнборн-авеню в Уэст-Роксбери, ноль-два-один-три-два. Собака... я видел собаку в окне...» Вот так об этом и стало известно бос­тонской полиции. Целая серия событий, толчок которым дал бдительный почтальон, один из армии рядовых сотрудников, работающих по шесть дней в неделю повсюду в Америке. Они являют собой глаза народа, и иногда только они замечают, какая из пожилых вдов не вытащила письмо из ящика, какой старый холостяк не ответил на звонок в дверь и на каком крыльце скопилась кипа желтеющих газет.

Первым свидетельством того, что в большом доме на Сэн­борн-авеню, почтовый код 02132, что-то случилось, стал переполненный почтовый ящик — именно это и заметил на второй день разносчик почты Луис Мунис. Скопившаяся за два дня в ящике почта сама по себе еще не была поводом для тревоги. Люди, случается, уезжают на выходные. Случается, они забывают позвонить на почту и попросить задержать доставку на день-другой.

Но на третий день Мунис забеспокоился.

Когда Мунис открыл ящик на четвертый день и обнаружил, что тот все еще набит каталогами и счетами, ему стало ясно: пора действовать.

— И вот он стучит в парадную дверь, — сказал патрульный Гэри Рут. — Никто не отвечает. Он собирается поговорить с соседкой, узнать, не известно ли ей чего. Потом заглядывает в окно и видит собаку.

— Вон ту собаку? — спросила детектив Джейн Риццоли, указывая на мирного с виду золотистого ретривера, привязанного к почтовому ящику.

— Да, это он. Согласно бирке на ошейнике, его зовут Бруно. Я вывел его из дома, а то он там еще... — Патрульный проглотил слюну. — Наделает дел.

— А почтальон? Он где?

— Отпросился на остаток дня. Наверно, захотел выпить чего покрепче. У меня есть контактная информация, но он вряд ли скажет больше, чем сказал я. В дом он не заходил. Сразу позвонил девять-один-один. Я приехал первым. Парадная дверь оказалась незапертой. Я вошел и... — Он покачал головой. — Лучше бы не заходил.

— Говорили с кем-нибудь еще?

— С соседкой — милая такая дама. Она вышла, когда увидела полицейские машины. Хотела узнать, что происходит. Я ей сказал только, что ее сосед мертв.

Джейн повернулась лицом к дому, где несколько дней провел мирный пес Бруно. Это был старый двухэтажный дом на одну семью, с крыльцом, гаражом на две машины и высокими деревьями перед фасадом. Дверь в гараж была закрыта, а черный «форд-эксплорер», зарегистрированный на владельца дома, припаркован на подъездной дорожке. Сегодня утром ничто не отличало бы это жилище от других ухоженных домов на Сэнборн-авеню, ничто не привлекло бывнимания полицейского и не заставило бы подумать: «Постой-ка, что-то тут не так». Но теперь у тротуара стояли две полицейские машины, мигали проблесковые маячки, и любому прохожему было очевидно: да, что-то здесь не так, очень даже не так. И с этим «что-то» уже готовы были разбираться Джейн и ее напарник Барри Фрост. На другой стороне улицы собралась толпа соседей, они стояли и глазели на дом. Заметил ли кто-либо из них, что хозяин не появлялся вот уже несколько дней, не выгуливал собаку, не вынимал поч­ту из ящика? Теперь они, вероятно, говорили друг другу: «Да, я знал — что-то тут не так». Все крепки задним умом.

— Проводите нас в дом? — спросил Фрост у патрульного Рута.

— Знаете что? — сказал Рут. — Я бы предпочел этого не делать. У меня только сейчас запах в носу прошел, и мне не хотелось бы снова этим дышать.

Фрост сглотнул:

— Что, такой сильный дух?

— Я пробыл там секунд тридцать максимум. Мой на­парник продержался и того меньше. Там нет ничего такого, на что мне нужно было бы обратить ваше внимание. Вы сами все увидите. — Он посмотрел на золотистого ретривера, и тот ответил игривым лаем. — Бедняга, проторчал там столько времени без еды. Я знаю, выбора у него не было, но все же...

Джейн взглянула на Фроста, который уставился на дом, как осужденный преступник на виселицу.

— Что ты ел на завтрак? — спросила она его.

— Сэндвич с индейкой. Чипсы.

— Надеюсь, тебе понравилось.

— На пользу мне это не пойдет, Риццоли.

Они поднялись по ступеням крыльца и остановились надеть перчатки и бахилы.

— Знаешь, — сказала Джейн, — есть такие таблетки, называются компазин.

— Ну?

— Хорошо помогает при утренней тошноте.

— Отлично. Буду иметь в виду, когда забеременею.

Они взглянули друг на друга и вдохнули поглубже. Последний глоток чистого воздуха. Рукой в перчатке Джейн открыла дверь, и они вошли внутрь. Фрост попытался зажать нос и не пустить туда запах, с которым они были слишком хорошо знакомы. Как его ни называй — кадаверином, или путресцином, или каким другим ученым названием, все сводилось к одному: тошнотворному запаху смерти. Но не запах заставил Джейн и Фроста остановиться у входа, а то, что висело на стенах.

Со всех сторон на них смотрели мертвые глаза. Новых пришельцев встречала целая галерея мертвецов.

— Господи Исусе, — пробормотал Фрост. — Он что, охотник на крупную дичь?

— Да, это уж точно крупная дичь, — сказала Джейн, глядя на висящую на стене голову носорога и спрашивая себя, какая же пуля могла свалить такого зверя. Или африканского буйвола по соседству. Джейн медленно прошла мимо ряда трофеев, шаркая бахилами по дощатому полу. Головы зверей смотрели на нее, словно живые. Такие живые, что казалось — вот-вот раздастся львиный рык. — А это законно? Кто в наши дни стреляет в леопардов, черт побери?

— Слушай, пес не единственное домашнее животное здесь.

На деревянном полу виднелись рыжевато-коричневые отпечатки разных лап. Самые крупные, видимо, принадлежали золотистому ретриверу Бруно, но по всей комнате были также следы меньших размеров. Детективы увидели коричневые грязные пятна на подоконнике в том месте, куда поставил свои передние лапы пес Бруно и где его заметил почтальон. Но набрать 911 Луиса Муниса заставил не вид собаки в окне, а скорее то, что торчало из собачьей пасти.

Человеческий палец.

Джейн и Фрост двинулись по следам лап под взглядом стеклянных глаз зебры, льва, гиены и бородавочника. Этот коллекционер не брезговал никакими тварями — даже мелкие животные находили на стене свое унизительное место, включая и четырех мышей, расположившихся с четырьмя фарфоровыми чашечками вокруг миниатюрного стола. Безум­ное чаепитие Болванщика7.

Когда они прошли через гостиную в коридор, запах разложения усилился. Еще не видя его источника, Джейн слышала зловещее гудение любителей такого душка. Жирная муха с жужжанием описала несколько неторопливых кругов над головой Джейн и вылетела в дверь.

«Всегда следуй за мухами. Они знают, где подают обед».

Дверь была приоткрыта. Когда Джейн распахнула ее пошире, изнутри выскочило что-то белое и проскочило мимо ее ног.

— Черт возьми! — завопил Фрост.

Чувствуя, как колотится сердце, Джейн оглянулась на пару глаз, сверкнувших на нее из-под дивана в гостиной.

— Это всего лишь кот. — Она облегченно хохотнула. — Вот тебе и объяснение меньших следов.

— Постой-ка, слышишь? — спросил Фрост. — Кажется, тут еще один кот.

Джейн вздохнула и шагнула через порог в гараж, примыкающий к дому. Откуда-то прибежал серый полосатый кот и принялся тереться шелковистыми боками о ноги Джейн, но та не обратила на него внимания. Ее взгляд был прикован к тому, что свисало с потолка. Мух здесь было столько, что их жужжание отдавалось у нее в костях. Они роились вокруг своего зловонного лакомства, которое для их удобства было вскрыто, и плоть, кишевшая теперь личинками, оказалась выставлена напоказ.

Фрост отпрянул, подавляя приступ тошноты.

Обнаженный человек висел головой вниз, его щиколотки были связаны оранжевой нейлоновой веревкой. Как у свиной туши на бойне, его живот был вспорот, все органы вывернуты. Обе руки болтались свободно, и пальцы почти касались бы пола, если бы они все еще оставались на месте. Если бы голод не заставил ретривера Бруно (а может быть, и котов) начать обгрызать плоть хозяина.

— Теперь нам известно, откуда взялся этот палец, — сказал Фрост; голос его звучал приглушенно из-за рукава. — Господи боже, ничего хуже и в страшном сне не приснится — чтобы тебя сожрал твой собственный кот...

То, что было подвешено с помощью лебедки, вполне могло сойти за еду для трех голодных домашних питомцев. Они уже отгрызли пальцы, а с лица содрали столько кожи, мяса и хрящей, что одна глазная орбита смотрела на мир белой костью: из-под разодранной плоти выглядывало надбровье. Лицо было изгрызено до неузнаваемости, но карикатурно вспухшие гениталии не оставляли сомнений в том, что это мужчина. Пожилой мужчина, судя по серебристым волосам на лобке.

— Подвешен и разделан, как дичь, — произнес голос за спиной у Джейн.

Она вздрогнула, повернулась и увидела в дверях доктора Мауру Айлз. Даже в таком месте, где произошло изощренное убийство, Маура умудрялась выглядеть элегантно, ее чер­ные волосы были гладкими, как блестящий шлем, а серая куртка и брюки отлично сидели на стройной фигуре. В ее при­сутствии Джейн чувствовала себя бедной родственницей с растрепанными волосами и в обшарпанных туфлях. Маура не затыкала нос, она прошла прямо к телу, не обращая внимания на мух, которые пикировали ей на голову.

— Это очень неприятно, — сказала она.

— Неприятно? — фыркнула Джейн. — А я-то думала, это полный абзац.

Серый кот отошел от Джейн к Мауре и принялся тереться теперь о ее ноги и громко урчать. Вот вам и вся кошачья преданность.

Маура, не отрывая глаз от тела, оттолкнула кота ногой.

— Брюшные и торакальные органы отсутствуют. Рассечение сделано очень решительно — от лобковой кости до мечевидного отростка. Так поступает охотник, убив оленя или кабана. Подвешивает, потрошит и оставляет для вызревания. — Она посмотрела на трос лебедки. — А это похоже на устройство для подвешивания охотничьей добычи. Дом явно принадлежит охотнику.

— Этим охотник тоже мог пользоваться, — сказал Фрост.

Он показал на гаражный верстак, где на магнитном стеллаже крепилось с дюжину охотничьих ножей. Все они казались чистыми, лезвия сверкали. Джейн уставилась на обвалочный нож. Представила, как острое лезвие входит в плоть, словно в масло.

— Странно, — заметила Маура, глядя на туловище. — Непохоже, чтобы эти раны были нанесены ножом. — Она показала на три разреза, раскромсавшие грудную клетку. — Они идеально параллельны, словно лезвия были соединены.

— Напоминает следы когтей, — сказал Фрост. — Это не могли сделать животные?

— Кошка или собака не сумели бы нанести такие глубокие раны. Думаю, это посмертные ранения, кровотечение минимальное... — Маура выпрямилась, посмотрела на пол. — Если его кромсали здесь, то кровь, вероятно, смыли. Видите дренажное отверстие? Если он подвешивал здесь туши для вызревания, то ему требовался дренаж.

— А что насчет вызревания? Я никогда не понимал, зачем подвешивают мясо, — сказал Фрост.

— Посмертные энзимы действуют как естественный молоток для отбивания мяса, но обычно это делается при температуре чуть выше точки замерзания. А здесь у нас градусов десять, да? Достаточно для разложения. И появления личинок. Хорошо, что сейчас ноябрь. В августе запах был бы сильнее. — Маура взяла пинцет и ухватила одну из личинок, положила на руку в перчатке и принялась разглядывать. — Похоже, у них третья возрастная стадия. Значит, смерть наступила около четырех дней назад.

— Столько голов на стенах гостиной, и хозяин кончает, как одно из убитых им животных, — сказала Джейн. — По-моему, тут есть о чем задуматься.

— Убитый — хозяин дома? Его личность уже установлена?

— При отсутствии рук и лица установить личность трудновато. Но возраст вроде бы совпадает. По документам, владелец дома — Леон Готт, шестидесяти четырех лет. Разведен, жил один.

— Но, умирая, он явно был не один, — сказала Маура, разглядывая вскрытое туловище, ставшее теперь всего лишь пустой оболочкой. — Где они? — спросила она, неожиданно поворачиваясь к Джейн. — Убийца подвесил здесь тело. А что он сделал с внутренними органами?

Несколько секунд в гараже раздавалось лишь жужжание мух, пока Джейн припоминала все страшные истории о похищенных органах. Потом она заметила в дальнем углу мусорный бачок. Она приблизилась к нему, и запах разложения стал еще сильнее, мухи кружили вокруг бачка голоднымроем. Скривившись, Джейн приподняла крышку. Один быст­рый взгляд — и вонь разложения заставила ее отшатнуться, к горлу подступила тошнота.

— Насколько я понимаю, ты их нашла, — сказала Маура.

— Да, — пробормотала Джейн. — По крайней мере, кишки. Что касается полного описания, то это я доверю тебе.

— Отлично.

— О да, ты получишь массу удовольствия.

— Нет, я говорю о том, что преступник отлично знал дело. Рассечение. Внутренние органы.

Похрустывая бумажными бахилами, Маура подошла к му­сорному бачку. Джейн и Фрост отпрянули, когда Маура сняла крышку, но даже в противоположном конце гаража они почувствовали страшную, выворачивающую наизнанку вонь гниющих органов. Этот запах явно понравился серому коту, который принялся еще энергичнее тереться о ноги Мауры и мяукать, привлекая ее внимание.

— Смотри-ка, ты обзавелась новым другом, — заметила Джейн.

— Типичное кошачье поведение. Он объявляет меня своей территорией, — объяснила Маура, запуская руку в перчатке в мусорный бачок.

— Я знаю твою дотошность, Маура, — сказала Джейн. — Но может, лучше разбираться со всем этим в морге? В какой-нибудь биозащищенной комнате?

— Мне нужно удостовериться...

— В чем? Ты и так нюхом знаешь, что они там.

К отвращению Джейн, Маура склонилась над бачком и еще глубже погрузила руку в груду кишок. В морге Джейн нередко видела, как Маура рассекала тела, снимала скальпы, состругивала плоть с костей, спиливала черепные кости, делая все это с точностью лазера. Точно такая же сосредоточенность появилась на лице Мауры, когда она копаласьв сгустившейся массе в мусорном бачке, не обращая внимания на мух, ползающих по ее модно подстриженным темным волосам. Кто еще, кроме нее, мог бы с таким изяществом делать нечто столь отвратительное?

— Да брось, не делай вид, будто в первый раз видишь кишки, — сказала Джейн.

Маура запустила руку еще глубже.

— Ладно. — Джейн вздохнула. — Мы тебе для этогоне нужны. Мы с Фростом проверим остальную часть...

— Тут слишком много, — пробормотала Маура.

— Слишком много чего?

— Это ненормальный объем внутренних органов.

— Ты же сама вечно говоришь о бактериальных газах.О разбухании.

— Разбуханием этого не объяснить.

Маура выпрямилась, и при виде предмета в ее руке Джейн поежилась:

— Сердце?

— Это не нормальное сердце, Джейн, — сказала Маура. — Да, тут четыре камеры, но вот эта аортальная дуга необычная. И у больших сосудов тоже необычный вид.

— Леону Готту было шестьдесят четыре, — заметил Фрост. — Может, у него было больное сердце.

— В том-то и проблема. Это не похоже на сердце шестидесятичетырехлетнего человека. — Маура снова наклонилась к мусорному бачку. — А вот это похоже, — сказала она, поднимая другую руку.

Джейн застыла, переводя взгляд с одного предмета на другой.

— Постой-ка. Там что, два сердца?

— И два полных комплекта легких.

Джейн и Фрост уставились друг на друга.

— Черт возьми, — пробормотал Фрост.

7 Имеется в виду персонаж сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес».

3

Фрост принялся обыскивать нижний этаж, а Джейн — верхний. Они методично обходили комнату за комнатой, открывали кладовки и шкафы, заглядывали под кровати. Нигде не обнаружилось ни выпотрошенных тел, ни следов борьбы, но всюду было множество комков пыли и кошачьей шерсти. Мистер Готт — если только это и в самом деле он висел в гараже — был неважным хозяином, и на его прикроватной тумбочке валялись бухгалтерские документы магазина строи­тельных товаров, батарейки для слухового устройства, бумажник с тремя кредитками и сорок восемь долларов налич­ными, а также три непонятно почему оказавшиеся здесь пули. А это свидетельствовало о том, что мистер Готт был более чем небрежен в обращении с огнестрельным оружием. Джейн не удивилась, когда, открыв ящик прикроватной тум­бочки, увидела там готовый к стрельбе пистолет «глок» с пол­ным магазином и досланным в патронник патроном. Нет ничего лучше для страдающего паранойей хозяина дома.

Плохо лишь то, что пистолет находился наверху, пока хозяина потрошили внизу.

В ванной обнаружился целый набор лекарств, какие могут понадобиться шестидесятичетырехлетнему мужчине. Аспирин и ибупрофен, аторвастатин и метопролол. На кухонном столе лежал дорогущий слуховой прибор. Вероятно, сняв его, хозяин и не смог услышать, как в дом вошел посторонний.

Джейн начала спускаться по лестнице, и тут зазвонил телефон в гостиной. Когда она подошла к нему, уже включился автоответчик, и она услышала мужской голос, наговаривающий сообщение:

«Привет, Леон, ты так и не позвонил насчет поездкив Ко­лорадо. Дай знать, если хочешь присоединиться. Хорошо проведем время».

Джейн хотела было проиграть сообщение еще раз и увидеть номер звонившего, но тут заметила, что клавиша «Воспроизведение» замазана чем-то вроде крови. Судя по мигаю­щему диоду, на автоответчике было наговорено два послания, второе из которых она только что прослушала.

«Третье ноября, девять часов пятнадцать минут: ...и если вы позвоните немедленно, мы сможем понизить ставку по вашей кредитной карте. Не упустите эту возможность, воспользуйтесь нашим особым предложением».

«Шестое ноября, четырнадцать часов: Привет, Леон, тытак и не позвонил насчет поездки в Колорадо. Дай знать,если хочешь присоединиться. Хорошо проведем время».

Третье ноября было понедельником, сегодня — четверг. Первое послание так и оставалось на автоответчике непрослушанным, потому что в девять утра понедельника Леон Готт был уже, вероятно, мертв.

— Джейн? — позвала Маура.

Серый кот следовал за ней, выписывая восьмерки вокруг ног.

— На автоответчике кровь, — сказала Джейн, поворачиваясь к Мауре. — Зачем бы преступнику к нему прикасаться? Зачем ему понадобилось слушать, что записано?

— Пойдем посмотрим, что Фрост нашел на заднем дворе.

Джейн последовала за ней в кухню, а оттуда — на задний двор, где не было ничего, кроме травы с проплешинами да сооружения, обитого металлическим сайдингом. Сооружение было слишком велико, а потому его вряд ли использовали просто как склад — в просторном строении без окон могло скрываться сколько угодно ужасов. Войдя внутрь, Джейн ощутила какой-то химический запах с резким спиртовым душком. Лампы дневного света заливали все внутри холодным, больничным сиянием.

Фрост стоял рядом с большим рабочим столом, разглядывая лежащий на нем инструмент устрашающего вида.

— Поначалу я подумал, что это циркулярная пила, — сказал он. — Но что-то эта штука не похожа ни на одну пилу, какие я видел. А те шкафы? — Он показал на стену по другую сторону стола. — Посмотри, что там внутри.

Сквозь стеклянные дверцы шкафов Джейн увидела короб­ки с резиновыми перчатками и какие-то пугающие инструменты, разложенные на полках. Скальпели и ножи, зонды, щипцы и пинцеты. Хирургические инструменты. На стеневисели резиновые передники, забрызганные чем-то похожимна кровь. Джейн пробрала дрожь, она повернулась и уставилась на фанерный рабочий стол с изборожденной зазубринами и порезами поверхностью, на которой лежал комок окаменевшего сырого мяса.

— Ну все, — пробормотала Джейн. — Я сейчас с умасойду.

— Похоже на мастерскую серийного убийцы, — сказал Фрост. — А на столе он рассекал и шинковал трупы.

В углу стояла пятидесятигаллонная бочка, подсоединенная к электромотору.

— Это что еще за хреновина? — спросила Джейн.

Фрост покачал головой:

— Емкость достаточно большая, чтобы вместить...

Джейн подошла к бочке. Остановилась, увидев красные брызги на полу. Красные потеки на крышке.

— Тут кровь повсюду.

— А что внутри бочки? — спросила Маура.

Джейн изо всех сил потянула крепежный болт.

— А за дверью номер два у нас... — Она заглянула внутрь. — Опилки.

— И все?

Джейн залезла рукой в бочку, сунула руку в опилки, подняла облачко пыли:

— Одни опилки.

— Значит, у нас по-прежнему отсутствует второй труп, — сказал Фрост.

Маура подошла к жутковатому инструменту, который Фрост поначалу принял за циркулярную пилу. Пока она изучала режущий элемент, кот, последовавший за ней, терся о ноги, никак не хотел ее оставлять.

— Вы хорошо рассмотрели эту штуку, детектив Фрост?

— Только в той степени, в какой мне было нужно.

— Вы обратили внимание, что режущая кромка загнута? Инструмент явно не предназначен для распила.

Джейн подошла к Мауре и опасливо прикоснулась к режущей кромке:

— У этой штуки такой вид — в клочья может разодрать.

— Похоже, для этого-то она и предназначена. Я думаю, это инструмент мездрильщика. Он не для нарезки, а для удаления мяса.

— Что, разве выпускают такие машинки?

Маура подошла к двери в кладовку и открыла ее. Внутри стоял ряд чего-то похожего на банки с красками. Маура взяла один большой контейнер, покрутила его в руках, нашла надпись:

— Шпатлевка.

— Автомобильный продукт? — спросила Джейн, увидев на этикетке изображение машины.

— Тут написано, что это наполнитель при кузовных работах. Для ремонта вмятин и царапин.

Маура поставила банку назад на полку. В сопровождении серого кота она подошла к шкафу и через стеклянную дверцу оглядела ножи и зонды, разложенные как набор хирургических инструментов.

— Кажется, я знаю, для чего использовалось это помещение. — Она посмотрела на Джейн. — Я вот что думаю про второй комплект внутренностей в мусорном бачке. Наверное, это не человеческие внутренности.

— Леон Готт был нехорошим человеком. И это еще мягко говоря, — сказала Нора Базариан, отирая с губ своего годовалого сына остатки тертой морковки со сметаной.

В выцветших джинсах, облегающей футболке, со светлыми волосами, собранными сзади в хвостик, она больше походила на подростка, чем на тридцатитрехлетнюю мать двоих детей. Она умело, как и многие матери, делала несколько дел сразу: ловко отправляла ложку с морковкой в открытый рот сына, загружала посудомойку, проверяла готовность кекса в духовке и отвечала на вопросы Джейн. Она ни секунды не сидела без дела — неудивительно, что талия у женщины была осиная.

— Знаете, что он кричал моему шестилетнему сыну? — продолжала Нора. — «Убирайся с моего газона!» Я думала, он просто взбалмошный старикашка, но он и в самом деле сказал это моему мальчику. А Тимми всего лишь зашел на его участок погладить пса. — Нора захлопнула дверцу посудомойки. — Бруно и то воспитан лучше, чем его хозяин.

— Вы давно знакомы с мистером Готтом? — спросила Джейн.

— Мы переехали в этот дом шесть лет назад, сразу после рождения Тимми. Думали, что это идеальный район для детей. Вы видели, какие здесь ухоженные дворы. И много других семей, у которых дети возраста Тимми. — Она с изяществом танцовщицы развернулась, взяла кофейник и снова наполнила чашку Джейн. — Через несколько дней после пере­езда я угостила Леона шоколадным тортом — просто зашла познакомиться. Но он даже спасибо не сказал, пробормотал, что не ест сладкого, и вернул тарелку. Потом он ругался, говорил, что новорожденный слишком много плачет и почему это я не могу обеспечить тишину по ночам. Вы можете себе такое представить? — Она села и положила еще одну ложку морковки в рот малыша. — Ко всему прочему, у него на стене висели эти мертвые животные.

— Значит, вы бывали у него в доме?

— Только раз. Он с такой гордостью говорил, что сам убил большинство из них. Это каким же нужно быть человеком, чтобы убивать животных ради украшения стен у себя в доме? — Она отерла морковную жижу с подбородка ребенка. — Вот тогда я и решила, что мы должны держаться от негоподальше. Верно я говорю, Сэм? — проворковала она. — Держаться подальше от нехорошего дяди.

— Когда вы в последний раз видели мистера Готта?

— Я уже говорила полицейскому Руту. В последний раз я видела Леона в выходные.

— В какой именно день?

— В воскресенье утром. Видела его на подъездной дорожке. Он нес в дом покупки.

— Не заметили, кто-нибудь к нему в тот день заезжал?

— Большую часть дня меня не было. Муж на неделю укатил в Калифорнию, поэтому я с детьми уехала к маме в Фалмут. И в тот день мы вернулись поздно.

— В какое время?

— Около половины десятого, десяти.

— А вечером вы не слышали ничего необычного по соседству? Крики? Громкие голоса?

Нора положила ложку и, нахмурившись, посмотрела на Джейн. Младенец издал голодный писк, однако Нора про­игнорировала его. Разговор с Джейн полностью поглотил ее.

— Я думала... когда полицейский Рут сказал, что нашли Леона и что он висит в гараже... я решила, что это самоубийство.

— К несчастью, это убийство.

— Вы уверены? Совершенно точно?

«О да, совершенно точно».

— Миссис Базариан, если бы вы могли вспомнить тот воскресный вечер...

— Мой муж вернется только в понедельник, я тут с детьми одна. Мы в безопасности?

— Расскажите мне о воскресном вечере.

— Мои дети в безопасности?

Для любой матери это вопрос первостепенной важности. Джейн подумала о собственной трехлетней дочери Реджине. Подумала, что сама чувствовала бы на месте Норы Базариан, оказавшейся с двумя маленькими детьми в такой близости от места, где произошло убийство. И что бы она предпочла: успокоительные слова или истину, состоявшую в том, что ответа на вопрос у Джейн не было. Она никому не могла обещать безопасности.

— Пока мы не узнаем больше, я бы рекомендовала вам принять меры предосторожности, — сказала Джейн.

— А что вы уже знаете?

— Мы считаем, что это случилось в воскресенье вечером.

— И он все это время был мертв, — пробормотала Нора. — В соседнем доме. А я и понятия не имела.

— Так вы видели или слышали что-нибудь в воскресенье вечером?

— Сами посмотрите — у него высокий забор вокруг двора, так что мы никогда не знали, что там происходит. Разве что когда он работал у себя в мастерской и оттуда доносился этот жуткий шум.

— А что за шум?

— Такой ужасный визг, как от механической пилы. Представить только, он еще жаловался, что у меня ребенок плачет!

Джейн вспомнила о слуховом приборе Готта в ванной комнате. Если в воскресенье вечером он работал с шумной техникой, то наверняка снял слуховой прибор. Еще одна причина, по которой он не смог услышать приход незваного гостя.

— Вы сказали, что в воскресенье приехали поздно. А свет в доме у мистера Готта горел?

Норе даже вспоминать не нужно было.

— Да, горел, — ответила она. — Я еще помню, что разозлилась, потому что лампа на его сарае в заднем дворе светит прямо мне в спальню. Но когда я легла в постель околополовины одиннадцатого, свет наконец выключили.

— А собака? Она не лаяла?

— А, Бруно. Ну, он всегда лает, в том-то и проблема.Он, наверное, и на мух лает.

«А мух там теперь хватает», — подумала Джейн. И кстати,в этот момент Бруно тоже лаял. Не тревожно, а от собачьего возбуждения: слишком много посторонних было во дворе.

Нора повернулась на звук лая:

— Что теперь будет с псом?